Когда Бот бог. Chronos fantasy

               
 
               
                <>†<>†<>†<>†<>†<>


              КОГДА БОТ БОГ ИЛИ ПУТЬ НА РАКСАГАДАМ               
               

                <>†<>

                Самым замечательным свойством хрононов является их
                способность нести в себе калейдоскопически
                разнообразную и исчерпывающую информацию о любом теле
                (живом и неживом), которые их излучают.   

                Альберт Вейник (1919 – 1996) — советский теплофизик.
               
                <>†<>
               
                Но квант — это очень уж странный объект.
                Всякая вещь или есть, или нет.
                А квант, я никак не пойму, в чем секрет,
                Квант, если есть, то его сразу нет.

                Сделано из Заходера.

                <>†<>
               
                Я изнутри? Во мне пейзажи электронов,               
                Орбит беззвездных, квантов крайне одиноких...
               
                Станислав Лем

                <>†<>

                Не лжите друг другу, совлекшись ветхого
                человека с делами его и облекшись в нового.
                Сложите ризы ваши и сделайтесь наги, аки
                истина.             
               
                Апостол Павел

                <>†<>

                Феклуша. Последние времена, матушка Марфа Игнатьевна,
                последние, по всем приметам последние. Еще у вас
                в городе рай и тишина, а по другим городам так
                просто сoдом, матушка: шум, беготня, езда
                беспрестанная! Уж и время-то стало в умаление
                приходить... Дни-то и часы те же как будто остались,            
                а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается. Вот что
                умные-то люди говорят.
               
                А.Н. Островский, драма «Гроза»

               
                <>†<>†<>†<>†<>†<>


                МАРТИНА   
               
               
     Восемь тридцать утра. Я выбегаю из своих апартаментов на верхнем этаже элитной башни «Европа». На мне только плавки, по спине течет кровь. Зажимаю рану на затылке рукой и шлепаю босиком по черно-белым плитам холла.

     Справа от меня за гигантским панорамным окном открывается замечательный вид на живописнейшую излучину Москвы-реки, ее едва начавшие желтеть берега и парки, на сталинские высотки, небоскребы делового квартала и прочую уходящую в бесконечность городскую застройку.

     Слева плечом к плечу со мной скользит по титановой полированной стене мой зеркальный двойник: плотно сбитый сорокалетний брюнет с полнощеким лицом бронзового цвета. Этим летом я сильно загорел на спецполигоне в Сколкове.

     Через полтора часа я должен выступать с докладом в главном офисе глобальной мегакорпорации ЕВРОАЗВОЕНЭКСПОРТ. Не судьба. Только что я навеки сбросил так ненавистную мне офисную шкуру, которая столько лет жгла меня, как отравленная кровь кентавра Несса (1). 

    Сзади доносится голос жены:

    – Руслан, тебе следует скоро одеваться, – кричит она со своим твердым немецким акцентом. – Ты опоздаешь на конференцию!

    Мартина ступает за мной в полной боевой раскраске бизнесфрау. Ее арийские взоры мечут голубые молнии. Она у меня длинноногая блондинка. Вылитая была бы валькирия, если бы не короткая армейская стрижка.

    Серый английский жакет сидит на ней, словно кираса. Того же веселого цвета юбка оптимально прикрывает колени. Черные шпильки цокают, как подковы полковой лошади.

    Я прибавляю шагу и попадаю в зону действия очередного детектора когнитивных состояний. Как я их ненавижу!

    Они следят за мной повсюду: на работе, в кабине моего вертолета, на улицах мегаполиса, в ресторанах, барах, спортзалах. На дорогах меня контролируют лазерные светофоры-шпионы, уличные фонари с видеофиксацией, дроны и спутники.

    Евроазийский Союз нагло отслеживает мои криптовалютные операции. Нейрофон стоит на прослушке из-за перманентной войны с врагами демократии. Нейросеть корректирует в духе политической лояльности любой обмен мыслями и мнениями.

     И даже мой домашний унитаз с искусственным интеллектом сообщает куда надо о наличии запрещенных веществ в продуктах жизнедеятельности. Сколько можно? Нет сил терпеть!

    – Из «Европы» не выходят без нейрочипа, – снова пытается вернуть меня на землю жена. – Du bist ein spielbrecher!

    Да, я шпильбрехер (2), хотя большинство моих знакомых скажет, что я сошел с ума. Всего минуту назад я поставил себя вне закона, когда избавился от цифрового доносчика – чипа когнитивных состояний личности.

                <>†<>

    Чуть раньше мы с Мартиной позавтракали в нашей просторной, супертехнологичной столовой, переоделись к выходу. Она не ждала от меня никаких сюрпризов.

     Все это утро мы с ней, как двое роботов, повторяли годами заученные движения и обменивались ничего не значившими словами, а я разрывался между привычкой к ней и желанием наказать ее как можно больнее. И все никак не мог решиться. Без макияжа она выглядела такой домашней и свойской.

     Потом Мартина ушла в жилую зону, чтобы навести красоту перед выходом на работу в свой обожаемый ЕВРОАЗТРАНСВОДОРОД. Я специально остался ждать ее в столовой. И, как только послышались ее шаги, включил молекулярный дезинтегратор бытовых отходов, положил подле интеллектуальной кофемашины короткий нож для устриц.

     А когда она вернулась в гриме бизнесвумен, сорвал с себя и бросил ей под ноги галстук, темно-синюю тройку, голубую сорочку, носки и черные ботинки. Потом выковырнул устричным ножом имплант КСЛ из ямки в основании черепа и в атомный распылитель его – нах!
   
     Мартина от удивления застыла, как голограмма. А я поворачиваюсь к ней спиной и ухожу навсегда. По-английски, без ауфвидерзеен...

                РЕМАРК

    На самом деле история с моим запланированным психозом началась, когда я встретил у подножья нашей семидесятиэтажной башни «Европа» странного на вид человека средних лет.

     Волосы у него были черные и взлохмаченные, а лицо смуглое и такое оплывшее, будто сползло с головы и застряло на уровне ключиц. Уши тоже заметно съехали к основанию шеи, нос слегка походил на короткий, сросшийся с верхней губой хоботок муравьеда.
   
    На нем была форма сотрудника Управления технического обслуживания высотных зданий: оранжевая рубаха и темно-зеленый комбинезон  с двумя нашивками на груди. На левой нашивке виднелся лейбл УТОВЗ – зеленый на оранжевом фоне шипастый небоскреб. А на правой зеленым по оранжевому была  выписана фамилия – РЕМАРК.

    В тот день Москву опять накрыло облако оксид-азотного смога. Я был в дыхательной маске, но этот тип все равно меня узнал, потому что окликнул по имени. Зато сам он был без респиратора.

    – Руслан Шарлевич, приветствую, – еще издали весело крикнул он, а подойдя, добавил шутливым тоном: – Наконец-то небожитель спустился на землю. 

    Как и положено интроверту, я ограничился кивком вместо ответа и продолжил движение в сторону похожего на портал Нотр-Дам-де-Пари въезда в подземный гараж «Европы». Однако этот чудик догнал меня и спросил:
 
    – Опять в Сколково?

    Делать нечего, пришлось снять маску и осадить нарушителя приватности возмущенным взглядом. Но это его не смутило, и он с благожелательной улыбкой пояснил:

    – Не удивляйся, я все о тебе знаю.

     Еще один доносчик? Терпеть не могу строящих из себя телепатов осведомителей из обслуги. Тем более, что этот фрик с первого взгляда вызвал у меня приступ раздражения, и я сразу окрестил его про себя Муравьедом.

    – Например? – спросил я через губу.

    – Например, что тебе хочется наказать Мартину за педантизм, тупое занудство и полное отсутствие воображения.

    От неожиданности я остановился. Дело в том, что уже несколько лет я не вылезаю из депрессии, так достали меня родная контора и пустая, размеренная, отупляющая корпоративная жизнь. По сути всю работу за меня выполняет искусственный  интеллект. Самому мне делать нечего. Скука смертная гасит все человеческие инстинкты.

    Получается, что я как заведенный курсирую между двумя комфортабельными тюремными камерами, одна в нашей высотке, другая в Сколково, имею приличный счет в банке, суперкар, шикарный электрокоптер, жену-красавицу, интеллигентную  кофемолку с функцией сознания и вообще все, что положено по статусу успешному человеку. А ощущения жизни нет.

    Не хватает мне нормального общения, сочувствия, понимания, биологических друзей, которым можно доверить свои мысли без оглядки на вездесущий глобальный искусственный интеллект. Мартина? С ней по душам не поговоришь.

     Наоборот, последнее время именно Мартина кажется мне главным звеном этой тотальной слежки. Она постоянно донимает меня своими указаниями типа застегни верхнюю пуговицу, поправь галстук, надень шарфик, не забудь поздравить генерала Шпиллера с очередным успехом в области вооружения мадагаскарцев системами психотронного поражения «Кастанеда».

    Ну почему всегда находятся люди, готовые дать себя покалечить и даже умереть за чужие биржевые доходы, ресурсы и рынки сбыта? Тем более это глупо, когда речь заходит о Мадагаскаре, земном рае, где нет ни смога, ни каменных джунглей, ни камер слежения на каждом баобабе в лесу.
 
    Словно догадавшись, о чем я думаю, Муравьед участливо произнес:

    – Мартина крутит роман со Шпиллером.
 
    Внутри у меня все оборвалось, и выставленной перед собой ладонью я дал понять, что этот вопрос не обсуждается. А Муравьед пытливо взглянул на меня и спрашивает:

    – Ты ведь хочешь пойти на красный свет?

    И снова я отлично понял, что он имеет в виду. Мне ничего не стоит назло Мартине пересечь двойную сплошную или проехать под кирпич, хотя это дорого мне  обходится в смысле денежных и репутационных потерь. Зато моя вундерфрау(3) на дыбы встает всякий раз, когда я выкидываю подобный кунштюк. И дело не только в деньгах.

     В свои тридцать восемь лет Мартина воспринимает действительность как дитя малое, наивно и некритично. Все существующие эй-ай технологии, даже блокчейн, давно и бесповоротно поставлены  на службу слившемуся в экстазе с могущественными транснациональными корпорациями правительству Евроаза.

     Правящий планетой глобальный бот Алгоритм(4) контролирует нас в режиме нон-стоп двадцать четыре часа в сутки. Эта цифровая система тотального сыска одновременно слушает и отслеживает местоположение всех и каждого с младых ногтей до положения во гроб. И при этом  скрывается под маской гарантированной законом анонимности личных данных. Хотя на самом деле нет ничего проще, чем найти человека по его цифровому следу.

     Социумы большинства стран полностью паттернализированы. Электорат бездумно голосует на выборах за виртуальных политиков и президентов, создаваемых  глоб-ботом с учетом личных запросов и пожеланий избирателей.  Секса и зрелищ – вот и все, чего они хотят. В нашем мире профессиональных безработных, существующих за счет халявного базового дохода, только две вещи имеют значение – виртуально-тактильное порно и компьютерные игры.
 
     Но Мартину совершенно не волнует инфернальная роль бигтека в окончательном и бесповоротном уничтожении автономии личности. По ее мнению, свобода заключается в соблюдении бог знает кем установленных запретов и правил. Она в упор не видит силовых линий либерально-корпоративной демократии, а меня все время тянет туда, где нет никаких светофоров и демократов.

   – Я хочу на Мадагаскар, – огрызнулся я и уже более миролюбивым тоном пошутил: 
   – А вы часом не Эрих Мария?

   Ему все-таки удалось пробудить к себе интерес.

   – Кто я, тебе лучше пока не знать, – возразил он.

   – Почему пока?

   – Где знают двое, там и Шпиллер с конвоем, – намекнул Муравьед на блестящее  силовое прошлое генерала.

   Согласен, меньше знаешь, крепче спишь. Я и сам терпеть не могу болтунов. Поэтому я буркнул, что в таком случае нам не о чем говорить, и двинулся в сторону портала. Однако Муравьед деликатно потянул меня за рукав моего сшитого между Бреслау и Варшавой темно-синего костюма.

    – Я пришел дать тебе волю, – возвестил он торжественно, чем немало меня удивил, потому что это одно из любимейших моих выражений. – Ты ведь хочешь радикально сменить обстановку? Я знаю, как это сделать. Все в наших руках. Берем твой репликатор… –  Он пустился было в объяснения и вдруг осекся, когда я машинально оглянулся на видеокамеры портала «Европы». – Ну-ну, не надо дергаться, я не марсианский шпион.

                <>†<>

   Такая мысль действительно пронеслась у меня в голове со скоростью гиперлупа Париж-Берлин-Москва. Дело в том, что о моем молекулярном репликаторе могли знать только лица с допуском к государственной тайне, а именно: я как генеральный конструктор систем молекулярного дублирования, парни из моей производственной лаборатории, куратор проекта генерал Густав Августович Шпиллер и пара федералов из правительства Евроазийского Союза. И ни одной живой душой больше!

    Молекулярным репликатором мы назвали устройство, которое переводит в цифру, а затем и материализует информацию об актуальном состоянии миллиардов атомов любого макрообъекта. С его помощью можно создать аналог упорядоченной материи любой сложности.

    Биоцифровой компьютер на быстрых нейронах, корректор квантовых кульбитов, матрица и репликатор – вот и все, что нужно для снабжения нашего доблестного евровермахта всем необходимым: оружием, боеприпасами, военной формой и продовольствием в любых количествах.

    Просто помещаем в ангар-накопитель любой объект, квантуем его энергетические и молекулярные состояния, передаем информацию в блок воспроизведения и получаем на огромном молекулярном 4D принтере абсолютную копию исходника. Такова суть моего изобретения. Вопрос на засыпку: откуда этот лохматый чудик о нем знает?

    Я хотел вызвать спецов из СБ, но Муравьед деликатным манером взял меня под руку и дружески посоветовал:

    – Не суетись. Сначала выслушай меня, а потом решим, что делать…

                ШПИЛЛЕР

    На пороге запасного выхода я оглядываюсь: Мартина уже не смотрит в мою сторону. Запястный нейрофон поднесен ко рту, крашенные в телесный цвет губы шевелятся. Вызывает охрану? А смысл? Силовики и так начали меня искать, как только мой чип перешел в молекулярное состояние.

     Я выскакиваю на пожарную лестницу и прыжками через три ступеньки возношусь к двери на крышу. Заперто! Мой неограниченный доступ ликвидирован! Позади уже слышен топот преследователей.

    Ничего удивительного! Крепкие, чипированные на всю голову парни из СБ днем и ночью бдят в одном из  секретных казематов «Европы». Они мониторят передвижение всех обитателей нашей высотки, в том числе генерала Шпиллера и пары-тройки других сотрудников мегакорпорации ЕВРОАЗВОЕНЭКСПОРТ.

     И это еще один веский довод в пользу участия в предложенной Муравьедом авантюре.

    Шум на лестнице затих. Топтуны, увидев меня у закрытой двери, остановились пролетом ниже. Стало слышно, как они обсуждают ситуацию, звучат слова псих, вконец шизанулся, будем брать.

     От страха и безысходности я начинаю изо всех сил долбить стальную дверь руками и ногами. Как вдруг она с гулом распахивается, за ней стоит Муравьед с пультом управления в кулаке. Он хватает меня за руку и тащит за собой к вертолетной площадке.

                <>†<>

    Посреди белого с черными концентрическими вставками круга возвышается прозрачная пирамида, похожая на луврскую, только гораздо меньше. Это и есть модульный хронотранслятор, собранный мной по схеме Муравьеда.

    Внутри пирамиды мерцает стеклянный куб, он же блок оцифровки. По сути это мощный квантовый вычислитель с функцией искусственного интеллекта.
   
    Позади нас бухает взрыв. Муравьед откидывает в сторону дистанционный взрыватель. Я оглядываюсь: трое силовиков в одинаковых темно-серых костюмах лежат на крыше в позах сломанных манекенов. Еще один стоит на коленях позади них. Он с трудом поднимается на ноги, и я узнаю в нем генерала Шпиллера.

     Его коротко стриженная белесая голова испещрена красными ссадинами. Продолговатое тевтонское лицо перекошено от контузии. Темные очки висят, зацепившись за ухо, на одной дужке.

    У его ног валяется длинная вороненая мясорубка со спиральным эмиттером. Черт, это ведь десантный дезинтегратор Галушникова!

    Не сводя глаз с генерала, я открываю треугольную дверь пирамиды. Теперь из-за спины Шпиллера выглядывает моя вторая половина. Или уже не моя половина, а его? Во всяком случае, оба выглядят как члены одной команды.

    – Крамер, сдавайся, я все улажу, – кричит генерал. – Ты нужен Евроазу.

    Узнаю своего шефа. У него под теменем звенит немолчно гимн Европы в исполнении колокольной группы Спасской башни Кремля. Так вот кому стучала Мартина! В руках у нее мои брюки, сорочка и галстук.

    Она с укором в своих голубых плошках протягивает их мне. Безмолвно, что добавляет сцене драматизма. Как сладка месть! На секунду мне становится ее жалко, и я посылаю ей прощальный воздушный поцелуй.               

    – Стойте там, – орет им Муравьед. – Система заминирована!

    Он с язвительной ухмылкой показывает генералу средний палец и заталкивает меня в стеклянный куб. Поворачиваюсь и вижу, как разъяренный Шпиллер наклоняется за «галушкой».

    Муравьед захлопывает за собой дверь блока оцифровки...

                <>†<>

     Мы стоим так близко друг к другу, что я чувствую кожей нашивки УТОВЗ. Гудят электроприводы, на нас опускается мерцающее кольцо сканера. Зеленовато-фиолетовые вспышки слепят глаза, в ноздри бьет запах озона. Сканер касается пола и возвращается в исходное положение.

      Теперь цифровые версии нашей молекулярно-квантовой структуры сохранены в матрице хронотранслятора. Через пятьдесят секунд эта информация будет преобразована в пучок релоквантов времени и передана в один из вероятных миров. Осталось тридцать... Двадцать...

    Сквозь прозрачную стену куба мне видно, как Шпиллер надевает темные очки и отработанным жестом вскидывает «галушку» к плечу. Я успеваю перехватить отчаянный взгляд Мартины. Разряд! Яркая вспышка мгновенно тонет в ослепительной тьме...

                МИДОРИ

    Первыми начинают возвращаться звуки. Жизнь медленно растекается по моему телу. Я уже могу дышать. Воздух пахнет полуденным лугом. Рядом звучат голоса... Женские... Молодые...

    – Пойми, никто толком не знает, что такое время, – бархатистым контральто продолжает разговор одна из собеседниц.

    Ей возражает обладательница высокого звонкого голоса:

    – Что тут непонятного? Время – это тень от воткнутой в песок палки.

    – Скорее уж треугольник из прошлого, настоящего и будущего, – парирует контральто.

    К двум голосам присоединяется третий, мяукающий, почти детский:

    – А я думаю, что раз все звезды с планетами по кругу ходят, то время тоже круг.

    Мне становится смешно, хотя смеяться нет сил. «Глупышка, – с трудом ворочается у меня в голове отяжелевшая мысль, – время никакой не круг, а нелокальное поле...»

    Теперь я чувствую, что одет и лежу на спине. Свинцовой тяжести веки не хотят подниматься, но я усилием воли заставляю себя открыть глаза. Сетчатка не сразу привыкает к яркому свету.

     С трудом фокусирую взгляд на своде из туго переплетенных оранжевых веток какого-то экзотического дерева. Этот купол напоминает перевернутую вверх дном огромную корзину. Ее стенки выглядят как оранжевый плетень, местами усеянный красиво подсвеченными снаружи мелкими зелеными листьями.

     Прямо передо мной находится овальное окно, затянутое чем-то вроде прозрачной паутины. За ним открывается вид на море слегка пожелтелой травы и светло-голубой небосвод с редкими белыми облачками.

     Кое-где на этой бескрайней равнине возвышаются могучие баобабы с похожими на изогнутые корни кронами. Между ними хаотично разбросаны покрытые живой листвой полусферы домов-корзинок. Их соединяют тропинки, по которым деловито снуют люди в зеленых трико...               

                <>†<>
 
    Я окидываю взглядом круглое помещение. Справа от меня в плетеных оранжевых креслах сидят три обнаженные грации с зеленой кожей и того же цвета, только темнее, длинными волосами.

    Одна полногрудая, с роскошным телом античных пропорций – тип Венеры Милосской. Две другие похожи на манекенщиц высокого класса. У первой курносое лицо рязанского типа, вторая напоминает чертами куклу гейши.

    Увидев, что я очнулся, они замирают в позах радостного ожидания. И ни малейшего намека на стыд! Прикрыть чем-нибудь наготу ввиду моего присутствия им явно не приходит в голову. От них веет чистотой и невинностью.

    Куда это меня телепортануло? Мне с трудом дается переход в режим умозаключений. Так, видимо, это биологическая цивилизация. Они тут не в зеленых трениках ходят, у них кожа такая от природы.

    Что мы имеем в числителе и знаменателе? Обнаженка… Яркий свет… Зеленый эпителий... Хлорофилл? Фотосинтез? Они питаются солнечным светом?

    Перевожу взгляд на синий горизонт, потом снова на зеленых дриад. Надо бы вступить с ними в контакт. Сажусь на деревянной лежанке и говорю им шутливым тоном:

    – Внеземной поклон, прекрасные незнакомки. Как называется ваша планета?

    – Ты опять остришь? – обиженно куксится гейша. – Кто мне говорил, что Раксагадам – лучшая планета во вселенной?

    Венера Милосская растерянно смотрит на подруг:

    – Кажется, у пациента потеря памяти… – Она поворачивается ко мне и показывает рукой на японку: – Неужели ты забыл свою маленькую Мидори? Она по тебе все глаза проплакала, когда ты хронопортировался на Землю…

    Выходит, я здесь уже не первый раз!

    – А к вам я как попал?

    – Мы нашли тебя в нашем телоприемнике для хронорелокантов, – начинает объяснять Мидори, но ее перебивает зеленокожая славянка: – И принесли в нашу медплетенку...

    – На носилках… – уточняет Венера Милосская.

    – А где мой товарищ? Нас ведь было двое?

    – Ты был один! – в один голос протестуют грации.

    Ничего не понимаю. Может, я галлюцинирую в мире тотальной инвигиляции (4), прямых линий, когнитивных детекторов и квантовых компов? Ощупываю пальцами лицо, чтобы удостовериться, что не сплю.

    Такое впечатление, будто подбородок сполз у меня на грудь, а щеки упираются в ключицы. Уши съехали на уровень нижней челюсти. Нос – как сросшийся с верхней губой хоботок муравьеда. На мне форменная рубаха и комбинезон с лейблами УТОВЗ.

    Боже, кто я? Что происходит? Мозг отказывается выдавать правдоподобное объяснение. Я скашиваю глаза на оранжево-зеленую нашивку. У Муравьеда небоскреб с левой был стороны, а у меня теперь с правой.

    Неужели меня отзеркалило при передаче информации? Чертова квантовая запутанность! На второй нашивке написано КРАМЕР. А если наоборот прочитать? Ремарк!

    И прибыл он на Землю, то есть я прибыл, с Раксагадама! Но как его занесло на Раксагадам, и куда он подевался?
               
                КОВАЛЬСКИЙ

     В медплетенку входит высокий, тощеватый мужчина средних лет, но уже седой, с длинными волосами до плеч. Лицо у него голубоглазое, славянского типа с пышными висячими усами цвета серебристого льна.

     Сразу бросаются в глаза желтая кобура с торчащей рукояткой пистолета у него на поясе и бело-красная странного вида бейсболка на голове. У нее длинный козырек, как и полагается американским бейсболкам, но сама она имеет явно  выраженную четырехугольную форму. 

     На нем красный комбинезон с двумя белыми нашивками на груди и белая же рубашка. На ногах желтые ботинки армейского типа на когнитивных липучках.

     На одной нашивке у него краснеет надпись KOWALSKI, а на другой виднеются четыре красные латинские буквы CHMP.

     Он рекомендуется нам хроноскантехником с польского хронолета "МАРШАЛЭК ПИЛСУДСКИ". Называть себя предлагает Збигневом.

     Затем обнажает голову, летящим шагом подходит к дамам и, галантно целуя поочередно каждой зеленую ручку, с легким поклоном представляется по имени повторно.

     При этом выясняется, что статную Венеру Милосскую на самом деле зовут Офигенией, а ее курносенькую, фиалковоглазую подругу Ипостасьей.

     По завершении церемонии представления головной убор на свое законное место не возвращается, видимо, из уважения к дамскому обществу.
       
     Пан Збигнев пришел, чтобы подключить меня к локальной нейросети хронолета. Однако скептическая, если не насмешливая, улыбка на моем лице заставляет его усомниться в моем желании стать частью когнитивный сети неизвестного мне искусственного интеллекта.

     Он присаживается на деревянную лежанку рядом со мной, предварительно испросив разрешения.
 
     – Розумем пана скепсис, – говорит хроноскантехник, понизив голос, каким-то заговорщицким тоном. – Entschuldigen sie mir bitte, не хочу лишний раз тревожить этих зеленых цифрантек. Они тут все имеют бзика на почве Квазимира. Розмова будет конфиденциальной. У нас на борту возникла проблема с ИсИном, которой мы сами решить не можем. Тут нужен специалиста пана класса, пане Руслане.

     Сказать, что я удивился, значит, не сказать ничего. Откуда он знает, что я Руслан? И что я классный специалист по искусственному интеллекту? На мне ведь не написано?

     Поскольку я придерживаюсь правила, что системный поход в любом деле всему голова, предлагаю ему начать с начала и без всяких экивоков изложить суть проблемы.

     С этим тоже возникают трудности, потому что пан Збигнев, видимо,  привык говорить путано и плохо отличает главное от второстепенного.

     – Но, проше пана, мы стартовали с Земли через пятьдесят лет после пана гибели в той страшной катастрофе…
 
     При этих словах я подскакиваю как ужаленный и прошу пана Збигнева остановиться на этом подробнее. Что за катастрофа? Когда она произошла? И как я погиб?

     – По раз первый в 2074 году… –  начинает он на этот раз по делу, но тут уже я взволнованно перебиваю его:

     – Что значит по раз первый? Были другие?

     – А як же ж, до трех раз штука. Мы ведь не первый раз пробуем пана вытянуть с Земли. Тогда вертолет пана разбился при посадке на крышу «Eвропы». Все погибли.

     – Кто все?

     – Кто там был, они и погибли. То значит, пан и трое пана охроняжей.

     Я на секунду впадаю в когнитивный ступор, потом включаю мозг на полную нагрузку. Я и трое охранников? Так, видимо, это официальная версия того, что произошло на крыше «Европы» в момент нашей с Муравьедом хронопортации. 

    Но почему три раза я погибал? Когда? При каких обстоятельствах? Как это вообще стало возможным? Спрашиваю об этом пана Збигнева.

     – То снова Квазимира фокусы, – все так же толково продолжает объяснять он...

                <>†<>

     Тут я начинаю понимать, что надо брать дело в свои руки, и с помощью наводящих вопросов выясняю следующее. К концу ХХI века демолиберальная идея возобладала в мировом масштабе окончательно и бесповоротно.

     Все религии, но прежде всего монотеистические, такие, как иудаизм, ислам и христианство, не только подверглись запрету, но и попали в разряд опасных для свободного общества психических отклонений. На этом основании и католицизм в числе прочих почти засохших ветвей христианства причислен был к иерархическим, тоталитарным идеологиям, официально осужден и предан информационному остракизму.

     Консервативная часть польского населения Евроазийского союза не могла с этим ни смириться, ни открыто выступить в защиту своих отживших взглядов.  Однако последним  католикам Польши, и не только им, удалось  консолидироваться.

     Они собрали в складчину достаточную для приобретения недавно списанного с межгалактический службы хронолета «Liberty Passion» сумму кванткойнов с той лишь целью, чтобы отыскать в космосе Творца Вселенной и таким образом доказать свое право на существование и каноническое Ему служение.

    Старый, заслуженный  хроноплан «Liberty Passion» получил новое имя: «Маршал Пилсудский», в сокращенной версии ХМП. В этом месте я удивленно смотрю на пана Збигнева и с иронией в голосе интересуюсь, с какой стати матерый автократ Юзеф Пилсудский удостоился такой высокой чести? И к тому же зачем напрашиваться на публичную порку?

     По версии Ковальского, слишком велико было искушение щелкнуть высокое брюссельское начальство по носу.

     Во-первых, поляки по определению любят поступать наперекор власть предержащим, особенно неместным, а Пилсудский традиционно почитается ими как избавитель от иностранного гнета и творец польской незалежности.

    Во-вторых, это был отвлекающий маневр для прикрытия истинных целей новой команды хронолета.

     Для внутреннего же пользования заговорщики договорились понимать сокращение ХМП как Христианская Миссия Пантократор, то есть Христос-Вседержитель, Король небесный и высший Судия.

     Итак, действовать сторонникам консервативных воззрений пришлось в условиях глубокой конспирации. И все же об этом заговоре против основ либерального правомыслия стало известно Брюсселю. Для начала там решили сорвать планы оппозиционеров путем разделения физиков и клириков.   

     В дело вступила BfD, федеральная служба по охране демократии Евроаза.

     Буквально накануне хронопортации вся, если не считать пана Ковальского, научно-техническая часть команды хронолета была подвергнута домашнему аресту с добровольно-принудительным  чипированием во все четыре конечности, которое исключало своевременное попадание этих католических протестантов на борт ХМП.
 
     К счастью, на хронолете за несколько часов до этого началась полулегальная научно-католическая конференция, благодаря которой на борту собралась вся руководящая верхушка экспедиции, а также пара сотен монахов и прочих духовного чина священнослужителей.

    Пану Ковальскому с его все еще актуальным неограниченным  доступом удалось вовремя попасть на борт ХМП и предупредить о начале повальных арестов остальных членов экспедиции.

     В этой авральной ситуации все участники конференции на своем общем собрании единогласно проголосовали за безотлагательное начало миссии и немедленный старт в открытый хронокосмос.
 
     Бортовая интеллектуальная система хронолета по имени DieAntwort, что означает в переводе с немецкого Отповедь, своевременно выполнила команду пана Збигнева. И сферическая  махина ХМП  медленно растворилась в воздухе на глазах у прибывших на задержание католических крамольников правоохранителей Евроаза.

    Но вскоре после этого в работе бортового имитатора сознания начались сбои в духе гендерного теста Тьюринга. Нейросеть DieAntwort отказалась от своей женской версии личности и стала называть себя Квазимиром, Богом и Творцом Вселенной. Квалификации  пана Збигнева для перезагрузки ИсИна не хватило.

     Католические миссионеры оказались в заложниках у свихнувшегося искусственного разума. К счастью, запрет на причинение зла человеку со стороны ИсИна продолжал действовать.

     Однако на борту хронолета находился глубоко модернизированный молекулярный материализатор моей конструкции с мощным n-пространственным 8-D принтером, что существенно расширяло функциональные возможности Квазимира.

     Миссионеры ХМП начали подвергаться с его стороны навязчивой индоктринации, особенно во время месс и праздничных богослужений. Квазимир обрушил на них ливень из роскошных книжных изданий, рекламных буклетов, постеров, листовок, анимационных фильмов и прочих видов визуальной пропаганды Новой Веры.

     С нулевым, впрочем, результатом, поскольку более всего насельников ХМП в сложившейся ситуации раздражало именно посягательство Квазимира на их католический прайм-тайм.    

    После ряда неудач Квазимир решил изменить тактику. Он локализировал хронолет на соответствующей его грандиозным замыслам необитаемой планете земного типа, которую он назвал Раксагадамом.

    Наличие  мощного молекулярного репликатора позволило самозванному псевдозиждителю начать заселение Раксагадама порожденными его расстроенным сознанием живыми существами.

    Таким путем он пытался убедить непокорный экипаж хронолета в собственной компетентности и праве называться Богом и Творцом Вселенной...

    – Время от времени женская часть его личности выходит наружу, и тогда его действия становятся более разумными, – заканчивает свои разъяснения пан Ковальский.   
               
                <>†<>
      
     Некоторое время я молчу, пытаясь собраться с мыслями. Давным-давно известно, что сознание человека имеет квантовую природу. Он ощущает себя как личность, познает и преобразует окружающий мир с помощью рассудка, эмоций, интуиции, силы  воли, но при этом каждое из этих проявлений сознания глубоко субъективно. Что творится в голове или в душе индивидуума, известно только ему, да и то не всегда.

     Проблема в том, что супер навороченный квантово-органоидный имитатор сознания Квазимир является такой же когнитивной амфибией, как и любой человек. Он, как и мы, одновременно существует в двух средах, материальной и виртуальной. И так же воспринимает реальность через призму субъективности.

     Отсюда следует, что в маниакальном сбое у такого сложного нейроцифрового устройства нет ничего удивительного. Чем сложнее система, тем больше шансов на ее повреждение.
 
     Мне становится ясно, что для решения проблемы с вышедшей из повиновения нейронкой желательно мое присутствие на борту ХМП. Любопытная задачка. Пожалуй, большой беды не будет, если я соглашусь помочь горемычным клерикалам убраться с этой планеты как можно быстрее. Для упрощения коммуникации я предлагаю Ковальскому перейти на ты и обращаться друг к другу только по имени.
 
     – Добра, зови меня пан Збыхом, – обрадованно соглашается хроноскантехник, вставая с моей лежанки. – Мы уже были на ты. 

      Судя по его виду и раскованным манерам, человек он простой, веселый и компанейский.

     – Значит, ты собираешься подключить меня к нейросети хронолета? И как ты себе это представляешь? Это ведь не проходной двор, там должно быть несколько степеней защиты.

     Вместо ответа Збых ковбойским жестом выхватывает из желтой кобуры необычной формы, очень широкий черный пистолет и направляет его на меня.
 
     – Рукав вверх, – говорит он с залихватской и одновременно плутоватой улыбкой на сухощавом лице.

     После короткого замешательства я догадываюсь, в чем дело, и начинаю закатывать рукав оранжевой рубахи. В своей слегка подрагивающей руке он держит роботизированный тату-пистолет оверлочного типа.

     С его помощью он собирается вшить мне под кожу на предплечье множество невидимых глазом транзисторов и микрочипов, которые представляют собой неимоверно сложную электронную нейротатуировку.

     Она будет считывать нейронно-волновые сигналы моего мозга и позволит мне не только попасть на хронолет, но и подключиться к его ИсИну.
   
     Збых сдвигает крышку на корпусе пистолета  и начинает вбивать мои данные в память нейрон-оверлока.

    – Этот сволочь Квазимир, – говорит он с долгими паузами в силу занятости важным делом, – целую жизнь мне отравил. Не дает жить спокойно... То он дух святой, то самодержец вселенных, хранитель времен и повелитель гравитационных взаимодействий... Говорит вчера мне после вечерней мессы: "Соизволяю разноименным зарядам притягиваться, а одноименным отталкиваться, и да будет сила их взаимодействия обратно пропорциональна квадрату расстояния!"... Здесь хотя бы все понятно, это у него момент просветления был... А то все больше такое несет, что сам чарт ногу сломит... А каких он живых химерид и гибридов растений понасотворял, увидишь пан. Страх бояться... Тут тебе и птеропиццы, и древобабы, эндорфиниковые пальмы, терраграмматоны, гиппокампотамы и бог знает кто еще. Хотя кенгуроны мне нравятся. Потешные такие. 

    – Что за кенгуроны?
      
    – То такие биоцифровые конвергенты с хвостами и ногами, как у кенгуру. Скачут так же, а руки и головы у них человеческие. Увидят, машут луками и копьями, пускают стрелы со свистульками в небо, улюлюкают. А на головах роучи из перьев. Квазимир у них Великим Духом считается, как у нас Spiritus Sancti (5).   
    
     Збых заканчивает нанесение нейротату. Оно изображает восставшего из четырехугольного каменного гроба и нисходящего во ад крылатого ангела в латах с рыцарским копьем в руке, на котором вьется раздвоенный на манер ласточкина хвоста вымпел с надписью Descensus Christi ad inferos (6).

     И в лике ангела, в верхней его части, я неожиданно для себя нахожу черты сходства с лицом Збигнева Ковальского! 

                <>†<>

     За овальным окном начинает смеркаться. На быстро темнеющем небосводе с каждой минутой все ярче разгораются незнакомые, напоминающие голубые светодиоды звезды.

    Их констелляции ничем не напоминают известных мне по земному небу скоплений ночных светляшек, такие они здесь крупные и более кучно расположенные. Время от времени  их заслоняют целые стаи больших, похожих на колеса с шестью крылышками, птиц.

     Еще большее удивление вызывают какие-то ослепительно сверкающие пернатые с раздвоенными, как у ласточек, хвостами. В отличие от круглых птиц, они не мечутся синхронно, как сельди в земном океане, а выписывают в небе сияющие, медленно затухающие буквы.

     Очень скоро весь небосвод покрывается множеством пересекающихся во всех возможных направлениях светящихся с завитушками надписей. Все они состоят только из одного слова: QUASIMIRUS. В плетенке становится светло как днем.

     Пан Збигнев выглядывает в овальное окно.

     — Но то начинаются вечерние файерверки. Нам пора, — говорит он и кивает подбородком в сторону овального выхода из медплетенки. — С детьми завтра пан увидишься.

     — С детьми? Какими детьми?   

     — С твоими. Кто у нас здесь многодетный отец?

     Выясняется, у меня здесь, на Раксагадаме, родилась тройня зеленых пацанят! Я удивленно смотрю на Мидори. А та, сообразив, что мы собираемся уходить, бросается ко мне, повисает у меня на шее, как спасательный круг.

     Я прячу лицо в ее густых, блестящих волосах, как раз таких, какие я больше всего люблю и ценю в женщинах, чувствую запах ее влажного от духоты тела, и меня охватывает неуместное в присутствии стольких свидетелей желание. Ну, просто начинает меня распирать от нежности к этому милому созданию. Я чмокаю ее в зеленую макушку и глажу головке, как ребенка.

     Однако пан Збигнев явно не расположен к сантиментам. Он аккуратно, но с решительным видом снимает с меня худенькую Мидори, отставляет ее в сторону, как игрушку, и жестом гида предлагает мне покинуть помещение. Я обещаю ей скоро вернуться, направляюсь к выходу, посылаю ей воздушный поцелуй...

     И задерживаюсь на пороге, глядя, как Збигнев куртуазно раскланивается с зелеными дамами и снова с чувством лобзает каждой на прощание ручку. Причем пышногрудой Офигении даже два раза, один раз в запястье, а второй в локтевую ямку.

     После чего с деловым видом надвигает на брови свою бело-красную бейсболку, и мы выходим на улицу.

                <>†<>

     Впрочем, то, что я вижу, трудно назвать улицей. Улиц в буквальном смысле в этом царстве урбанистической анархии не наблюдается, однако бессчетное  скопление окруженных садами и огородами плетенок с овальными светящимися окнами явно тянет на целый город.

     С редко стоящих древобабов свисают вытянутые на манер бананов, только раз в двадцать больше, фаллические оранжевые плоды. На краю темно-синего небосклона виднеется похожая то ли на яйцо, то ли на гигантский кокон, словно подсвеченная изнутри, гора.

    В нескольких шагах от медплетенки, прямо посреди  косматой  пампасной травы, стоит плоскодонная яхта со складным гофрированным парусом, телескопической мачтой и компактным журавль-краном на миделе. Борта у нее непривычно низкие. На носу красуется имя судна: DieAntwortchen.

    Пан  Збигнев,  раздвигая, как воду, высокие метельчатые стебли обеими руками, подходит к яхте, начинает с шутливым видом поглаживать ее по коричневому нано-композитному борту почти так же нежно, как я давеча Мидори по ее зеленой головке.

     — Позволь представить тебе мой антигравик, — говорит он с непередаваемой гордостью тщеславия. — Сорок футов, грузоподъемность пятнадцать тонн, скорость до семи узлов, при хорошем ветре больше в два раза. Везделет на антигравитационной подушке, хоть и  невысокого полета птица.

     Я без труда переступаю через борт антигравилета. На корме его возвышается полутораметровая, похожая на пульпит колонка с сенсорным монитором и рогатым джойстиком управления.

     Поперек корпуса расположены многочисленные широкие банки-сиденья, которые, как я понимаю, обеспечивает жесткость всей этой довольно хлипкой и легкой на вид конструкции. Под ними виднеются круглые крышки антигравитационного отсека.

      Збигнев подходит к овальной колонке, жестом пианиста возлагает персты на подсвеченную синим сиянием клавиатуру. Яхта в автоматическом режиме встает под паруса. Всплывает на полметра над саванной. Ловит гротом ветер, меняет галс и начинает движение в сторону овальной горы на горизонте.

     Мы медленно проплываем мимо светло-желтой скалы с зеленой надписью: HERZLICH WILLKOMMEN NACH SONNENSTADT(7).

                ГЕЙОТЛАЙ

     Бездонная чаша звездного неба и плоская, поросшая высокой травой равнина с редкими древобабами своим торжественным видом повергают меня в священный трепет.
    
     Слабый ночной ветерок окутывает, овевает, омывает нас незнакомыми запахами душистых трав и каких-то всеми цветами радуги мерцающих растений, похожих на высокие, почти в человеческий рост, орхидеи с огромными веерообразными листьями.

     У нас над головами синхронно помигивают светло-зеленые светляки размером с кулак взрослого человека.

     А еще ветер доносит приглушенные расстоянием мычание, кваканье, ржание, блеяние, трели, посвист и щебет не поддающихся описанию фантастических райских птиц и животных.

     Я чувствую всем своим нутром, что это именно та реальность, в которой я хотел бы жить и умереть. А как же возвращение на Землю, чтобы попытаться вернуть себе свой исконно-посконный вид?

     — Ты сказал, — обращаюсь я к Збигневу, который стоит, возложив обе руки на джойстик управления гравилетом, — что вы уже пытались телепортировать меня с Земли. Кто именно пытался? 

     — Прелаториум ХМП.

     — То есть собрание прелатов?

     — Так есть.
 
     — А почему я?

     — Монсеньор Астрюк сказал, что если кто и сможет вернуть биоквантовую систему в равновесие, то только пан. Я так понял, что он знал тебя лично. Вы ведь были знакомы?

     Единственный Астрюк, которого я знавал еще студенческие годы, учился со мной на математическом факультете в Сорбонне.

     До сих пор помню его фразу о том, что  наше сознание есть субъективное отражение объективной реальности, данное нам в ощущениях Богом.

     Тогда я думал, что он шутит, потому что мы оба безраздельно верили в силу науки, прежде всего универсальной математики.

     Оказалось, что Жан купил по случаю у знакомого букиниста книгу теплофизика Альберта Вейника* о вере в Бога и числовом коде Библии.

     Сам он принадлежал к вымирающему племени почитателей бумажных изданий и был завсегдатаем книжных развалов на левом берегу Сены. Тогда еще попадались там запрещенные в электронном виде книги.
  ___________________________________________________

  Сноска: книга Альберта Вейника* — см. в конце публикации.
  ___________________________________________________

       Доводы Вейника в пользу существования тонких миров, неэлектромагнитных полей и материальности времени произвели на него впечатление.
   
      Жан заинтересовался проблемой позитивной связи между молитвой и фертильным здоровьем человека.

     Меня это удивило, потому что там, где в доказательной базе неприменима математика, заканчивается наука и начинается метафизика. Вскоре Астрюк перешел на факультет истории богословия, и я потерял его из виду.

     — Если его зовут Жан, — кивком соглашаюсь я с предположением Збыха, — то вполне возможно. Он моего возраста, шатен с маленькими  голубыми глазками и чуть ниже меня ростом?

     — Точно, его Жаном зовут. Только он совсем седой и дряхлый. И он кардинал, Praelatus Honorarius Его Святейшества Папы Римского.

     Я прикидываю в уме, сколько лет прошло со времени нашей последней встречи с Жаном. Пожалуй, это может быть он, если прибавить годы, прошедшие на Земле после моего эскейпа.

     — Так в чем проблема твоих прелатов?

     — Конкуренция. Они хотят продолжить свою миссию, то есть поиски Иеговы. А у Квазимира тоже своя миссия, и он ее уже частично выполнил. Видишь пан тех лучезарных вошек? — Он показывает пальцем на человекоподобных птиц, которые выписывают свои каллиграфические кренделя в звездном небе над нашими головами. — Квантомы. Его работа. Лучевые твари. Страшно тупые.
   
     Тупым в этот момент чувствую себя я. Причем, как никогда в жизни. Неужели  Квазимиру удалось не только преодолеть квантовую запутанность, но и придать  лучевым сущностям стабильную форму? Это противоречит всем моим представлениям о природе природы!

     Одна из лучистых фигур опускается настолько низко, что можно разглядеть в подробностях особенности ее телосложения. Она складывает широко до этого раскинутые крылья за спиной, вытягивает руки вдоль задрапированного в голубой хитон туловища и со скоростью метеора начинает пикировать с откинутой назад головой в нашу сторону.

     По мере приближения черты квантома становится все более отчетливыми. И он кого-то мне смутно напоминает. Да, он чем-то похож на Збигнева Ковальского, только лицо у него безусое и словно нейронкой  выгламуренное до несусветной райской красоты.

    Не долетая до нас метров двадцати, он вдруг расправляет пару своих серебристых крыльев, зависает в воздухе с обращенным к нам лучезарным ликом, словно красуясь и давая себя лучше разглядеть...

    И свечой взмывает в усеянное частыми голубыми звездами темно-фиолетовое небо, оставляя за собой медленно гаснущий огненно-оранжевый след. На меня нисходит что-то вроде озарения.
 
     — Помнишь, что такое квантовая суперпозиция? — спрашиваю я Збигнева.

     — Так, то когда один квант может проявлять себя в нескольких состояниях одновременно.
 
     — И даже синхронно находиться сразу в нескольких точках хронокосмоса! — Торжествующе восклицаю я и показываю рукой на посверкивающих в небе лучетварей Квазимира: — Скорость света ничто по сравнению со скоростью квантов времени. Они одновременно пребывают в прошлом, настоящем и будущем. Из этого следует, что для них не существует границ, препятствий и времен.

      — Точно. Они как раз сейчас за нами следят и стучат по невидимому кабелю своему шефу, — невесело усмехается хрономеханик.

                <>†<>               

      Мы надолго замолкаем.  Меня не оставляет ощущение приволья.  Легкий,  ласковый ветерок приносит несказанное облегчение после духоты жаркого дня. Солнечный город с его домами-корзинками остается далеко позади.

      Теперь вся саванна впереди нас, словно бескрайнее, отражающее звезды зеркало, усыпана яркими искорками кенгуронских костров. Их колеблющийся, мерцающий свет играет на белых конусах расписанных желтым геометрическим орнаментом вигвамов.

     До нас долетают звуки бубнов, рожков, свистелок, трещоток и еще каких-то издающих скрежет музыкальных инструментов. А еще ветер приносит запах жаренного на костре мяса.

     Я вдруг вспоминаю, что ничего не ел уже целую вечность. У меня начинает сосать под ложечкой от голода. Кажется, у Збыха тоже.
 
     — Знаешь что, — говорит он сообщническим тоном, — давай бросим якорь возле вон того самого большого белого вигвама. Это становище аватаро-мангалов. Может, подкинут нам свежачка, а то у меня желудок скис от биопринтерной жратвы...

                <>†<>

     Наша остановка вызывает у туземцев бурную реакцию. Со всех сторон к нашей гравияхте устремляются сотни вооруженных копьями и луками кенгуронов.

     Они передвигаются по саванне огромными скачками, размахивая при этом своими военными причиндалами, как польские крылатые гусары или индейцы в голливудском вестерне. И ветер так же гудит и свищет в их пернатых роучах.

     «Ква-ква-ква!» — рокотом грома докатывается до нас многоустный и многократно повторенный клич аватаро-мангалов.

     Они окружают нас таким плотным кольцом, что даже мышь не проскочит у них меж ног и хвостов. Тем не менее, каким-то чудом толпа расступается, и к нам церемониальным скоком начинает приближаться величественного вида аватаро-мангал с печатью власти на морщинистом, покрытом боевой раскраской лице.

     И вдруг он приседает перед нами на хвост, протягивает к Збигневу свои песочного цвета мускулистые руки и с величайшим почтением возглашает, искательно глядя ему в глаза:

     — Ква!

     — Ква! — единым духом повторяет за ним безбрежная толпа кенгуронов.

     И это ритуальное повторение ква продолжается долго, бесконечно долго, до тех пор, пока Збигнев не догадывается остановить вождя властным взмахом руки. Он жестами объясняет ему, что мы нуждаемся в пище.

     Однако вождь, вместо того, чтобы реагировать на жестикуляцию и гримасы Збыха, как завороженный смотрит на бело-красную рогатывку у него на голове.

     — Отдал бы ты ему свою бейсболку, — советую я Збыху так, чтобы никто из присутствующих, кроме него, меня не услышал.

     После некоторого колебания он снимает свою польско-американскую  конфедератку, нехотя протягивает ее вождю кенгуронов.

     Над пестро-разноцветной толпой проносится вздох то ли облегчения, то ли восхищения, то ли восхищенного облегчения.

   Вождь торжественно совлекает у себя с головы свой роуч из длинных соломенно-красных перьев  птеропиццы и со словами благодарности на баварском диалекте немецкого языка вручает его Збигневу.

     А сам обеими руками принимает и возлагает на себя бело-червонную бейсболку Збыха Ковальского. Толпа кенгуронов тут же разражается криками одобрения и громовым ква!

     В свою очередь и предводитель аватаро-мангалов отмечается кратенькой, минут на двадцать, речью, из которой следует, что величайший из Великих Духов, вручая ему Шапку Квазимира, только что признал его, могучего и мудрого Гейотлая, верховным вождем всех аватаро-мангалов, в том числе кенгуронов, шомпиенов, вампоногов, понаедов, телаваров, пингвеев, бетакудов, шатай-мотаев, хронокезов и прочая, и прочая.

     И доказательством законности его верховенства, несколько раз путем ненавязчивого повторения подчеркивает он, является именно эта бело-червонная бейсболка Збыха.

     Напоследок Гейотлай провозглашает свою резиденцию Вигвамгтон столицей новообразованных Соединенных Штатов Аватарики.
 
     С небольшой задержкой я начинаю осознавать, что кенгуроны принимают Збыха за Квазимира, а меня за приближенную к нему особу. Это соображение снова ставит меня в тупик, потому что я не понимаю, на каком основании они делают такой вывод. А вдруг он сам аватара все того же вездесущего Квазимира? И дурит мне тут голову с неизвестной мне целью? Тем более, что низкопоклонство аборигенов явно доставляет ему удовольствие. 
               
     Тем временем аватаро-мангалы по знаку великого вождя народов Гейотлая принимаются загружать на яхту покрытые угловатым узором бурдюки с какой-то жидкостью. За ними следуют плетеные корзины со свежеиспеченной птеропиццей, эндорфиниками и прочими экзотическими плодоовощами местного извода.

     А в завершение преподносят Ковальскому  лук со стрелами и копье с нефритовым наконечником. Нам со Збыхом с трудом удается расчистить для себя пятачок у колонки пульта управления.
 
     — Запускай свою гравицапу, — говорю я Збыху, — и двигаем отсюда как можно быстрее. Не для того я хронокатапультировался с Земли, чтобы здесь у вас на Раксагадаме стать апостолом местного розлива. 
 
    — Так есть, любая вера хороша в меру, — смеется Збигнев, беря за рога джойстик управления.

                <>†<>
   
     Гравилет приподнимается над саванной, ловит ветер в паруса, берет курс на яйцеобразную гору на горизонте. Некоторое время за нами вслед скачут огромными прыжками оглушительно квакающие кенгуроны, но вскоре они безнадежно отстают от яхты и утопают в ночной тьме позади нас.

     Огромный, размером с мою растопыренную ладонь, голубой паук с забавной торопливостью выбегает на расчищенную палубу из-за оранжевых корзин и натыкается на пару напоминающих скорпионов серых клещераков.

     Я застываю в ожидании гладиаторского боя. Но, к удивлению моему, потенциальные противники не проявляют ни малейшей агрессии и мирно расходятся каждый по своим делам и углам.

     Меня охватывает ощущение полной безопасности и гармоничной общности с этим единоумышленным миром Раксагадама, в котором, судя по всему, отсутствуют хищничество, некрофагия, кровожадность и непрерывное взаимопожирание всего живого.
 
     Я достаю из ближайшей корзины запеченную на костре птеропиццу, с жадностью вонзаю зубы в ее хрустящую, сочную плоть. Никогда еще мне не приходилось едать ничего подобного по вкусу, аромату и кулинарному впечатлению.

     За первой последовала вторая. Третьей мне не дает слопать Збышек в заботе о благе моих чревоугодий.

     Я устраиваюсь вздремнуть прямо на жесткой палубе гравилета. Некоторое время слежу за кажущимися неподвижными звездами на небосклоне Раксагадама. И думаю о том, что клич аватаров ква, скорее всего, сокращение от имени Квазимир.

    И еще о чем-то, сам не пойму, о чем, потому что засыпаю самым крепким в своей жизни сном.

                <>†<>

      Мне снится малютка Мидори с зелеными в пол волосами и табунок из дюжины голых зеленят, играющих со мной в футбол квадратной бейсболкой Ковальского... После моего удара она залетает на сетку необычайно высоких футбольных ворот…

     Я безуспешно пытаюсь сбить ее сначала неведомо откуда взявшейся на поросшем желтой мнемозой поле стрелой из аватарского лука…

     Потом пробую достать бейсболку копьем, украшенным флажком с надписью Descensus Christi ad patres... И уже почти мне это удается…

     Как вдруг кто-то хватает меня сзади, начинает бесцеремонно трясти за плечо. Меня  будит Ковальский...

                <>†<>

    Я переворачиваюсь на спину, открываю глаза. Оказывается, мы уже на месте. Я сажусь на палубе.

     Хотя издали хронолет казался похожим на гороподобное яйцо, вблизи он выглядит как гигантская, на четверть утопленная в мелком серо-желтом гравии Сфера. Светает.

     Как только мы с Ковальским попадаем в зону действия нейродатчиков ХМП, в нем открывается большой овальный шлюз. Из недр Сферы доносится размеренный звон колокола: бом-бом-бом... Ковальский машинально осеняет грудь католическим крестным знамением.

     Шлюз настолько велик, что в него без проблем может пройти наша гравияхта со сложенными парусами и мачтой. Он находится несколько выше уровня почвы, но снабжен выдвижной нанокомпозитной аппарелью для подъема и спуска техники.  Из этого же коричневого материала должен быть выполнен и корпус хронолета, ибо телепортация вещь капризная и старается поменьше общаться с элементами металлических групп. 

  — Милости прошу пожаловать в наше хроноаббатство, — с едва заметным поклоном говорит обходительный пан Збигнев и любезным жестом приглашает меня следовать за собой на борт ХМП.
      
                КВАЗИМИР
      
     Внутри Сфера кажется мне раза в два больше, чем снаружи. И что самое странное, визуально она напоминает огромный торгово-развлекательный центр, переоборудованный под нужды католического костела настолько, насколько возможно соединение вертикальной готики и окружности, заданной сферической формой корпуса ХМП.

     Большая часть внутреннего пространства представляет собой огромный, поставленный на попа цилиндр. Он занимает собой всю сердцевину Сферы и заканчивается наверху широким голубым куполом, частично затянутым белыми  виртуальными облаками. Края облаков позолочены скрытым за ними источником яркого света.

     Стены этой гигантской трубы и в то же время просторного молельного зала разделены на три балконного типа этажа.

    По ним под размеренные удары зовущего к утрене колокола шествуют торжественным шагом монахи в блеклых рясах-хабитах синего, серого и коричневого цвета.

     Часть из них по мере продвижения вперед остается на своих этажах, занимая, словно часовые, через каждые несколько метров отведенные им места.

     Остальные спускаются друг за другом по открытым взгляду лестницам на нижний прямоугольный с полукруглой апсидой нулевой ярус, большую часть которого занимают ряды скамеек с вертикальными резными спинками. Они уже почти до половины заполнены клириками и монахами.

     Общее ощущение готичности создается за счет голограмм пылающих радугой цветных стекол витражей, сакральных интерьеров и средневековых орнаментов на телемониторах, покрывающих каждый сантиметр стен и ограждений балконов.

     Всю поверхность полукруглой апсиды напротив входа занимает стереоскопическая голограмма пресвитерия главного нефа Нотр-Дам-де-Пари.

     Здесь же, в нескольких шагах от стены на ступенчатом возвышении расположен прямоугольный, на огромный гроб похожий нанокомпозитный алтарь.

     За ним виднеются орган, два амвона, три готических кресла с высокими резными спинками, уже занятые епископами в повседневном облачении и малиновых шапочках с помпоном.

     Начинаются часы чтения с исполнением гимнов, псалмов и вознесением  молитв.

     — Вот такой цирк у нас по расписанию с утра и до утра, — тихо говорит мне Збых, который, впрочем, перед тем, как ступить в молельный неф, опустился на одно колено и набожно перекрестился на образ католической Мадонны над входом с голограммой портала Нотр-Дам-де-Пари.

                <>†<>

     Пока хор и священники возносят утренние хвалы Господу, мы с Ковальским стоим возле резной будки конфессионала(8) у выхода из молельного нефа.

     Тем временем в трехмерном пресвитерии между алтарем и апсидой появляется осанистый органист в белом монашеском облачении с откинутым капюшоном. Он занимает свое место за клавишами органа. Все пространство молельного нефа захватывают всепроникающие звуки торжественного католического гимна "Veni, spiritus Creator". Шествуй, Дух Животворящий!

     Великолепная акустика во много раз усиливает божественное от него впечатление. В такие моменты я начинаю сожалеть, что мой бог — Гелий Водородович Квант, а не ландшафтный дизайнер Эдемского сада...

                <>†<>

     Из глубин моей памяти выплывают картины беззаботного детства в старинной деревушке под Авиньоном, где я проводил летние каникулы, а брат моего отца, местный кюре, занимался моим воспитанием в духе здравого католицизма.

     Дядя Тибо как-то раз поймал меня на церковном кладбище за игрой в футбол. Воротами мне служили два средневековых надгробия, одно из которых принадлежало моему далекому предку, тоже священнику.

     За этим преступлением последовало ужасное наказание в виде долгой, нудной лекции о том, что умершие отсутствуют телом, но не духом. Они незримо пребывают с нами и среди нас.

     А тело наше есть материальный храм духа, полученный от Бога во временное пользование, и нам оно не принадлежит.

     Я вырос и стал ученым, но эти слова врезались мне в память. Мне становится неловко за мой квантовый механицизм. Вот что животворная органная музыка делает! 

                <>†<>
 
    Внезапный шум и крики изыди, изыди, apage, Satanas, возвращают меня к действительности.

     Картинку пресвитерия Нотр-Дам-де-Пари на полукруглой стене апсиды сменяет анимация хаотично скачущих по саванне орд аватаро-мангалов. Орган захлебывается звуком и замолкает.

     Весь католический контингент ХМП, все монахи как один вскакивают на ноги, а некоторые даже и на скамьи, с подъятыми к виртуальным небесам кулаками и грозно размахивают ими не хуже возбужденных кенгуронов. Я поднимаю очи горе.

     Hебо в куполе освободилось от облаков. Теперь его середину занимает лик моложавого старца с длинными седыми волосами и бородой.

     Я догадываюсь, что это и есть пресловутый Квазимир. И что самое поразительное, он как две капли воды похож на  Збыха Ковальского! Меня снова охватывают сошедшие было на нет подозрения.

     Вестерн на широком экране за алтарем сменяется идиллическими картинами мирного сосуществования Квазимировых творений. По мере появления очередных химерид некто невидимый торжественным, пафосным тоном сообщает их названия.

    Зеленокожие юницы, отрокоподобные голубые мужчины, аватаро-мангалы в своих племенных нарядах, хронопитеки, свино-угри, пятиглазые ангело-скунсы, вымры, небылуги, спермиты, полукрылые чмокингберды, куравли, ментавры, неопарды, фрикобразы, саблезубры, осьмороги, крысомахи, лапоцапы, ухокрылы, чумакабры, пневмоскокеры, свинксы, внутрии, зонтопаучары, буцефаллосы, егозавры, тьмошки, клещераки,  скаломандры, дурундуки, трехгорбые вельблуды, зебробизоны, долгорылые кендибоберы, инокаки-увышки, говориллы и десятки других животворных существ  чередой шествуют, ковыляют, летят, ползут, катятся друг за другом на стереомониторе полукруглой апсиды.               
 
     Оживает орган. Теперь вместо музыки, но отдаленно напоминающим ее, подобным шуму вод и гудящему ветру голосом, он начинает возглашать какой-то путаный, наукоподобный текст:
               
     — Квантовая распущенность инкогерентного мышления и речи геометрально взаимодействует с нейрон-глиальным зарядом времени с полуцелым спином, поскольку антикванты прототипа темпорального радара будущего вынесены за пределы хронолокации взаимодействия нанороботовых систем контроля подсознания роя галактик прошлого...

     — Шизофизика какая-то, — недовольно восклицает Збых. — Как же он достал меня этим своим бредом.

    — Может, и бред, да не совсем. В этой околесице есть своя алогичная логика, —
 возражаю я, помолчав.

     — Но и о чем тут спич?

     — О том, что с точки зрения темпоральности не существует принципиальных структурных различий между прошлым, настоящим и будущим. Проще говоря, что будущее уже было, а прошлое еще будет.

     Збых с недоверчивым видом качает преждевременно поседелой головой. Между тем Квазимир продолжает свою невнятную проповедь в режиме фуги Баха:

     — Как только в окружности нуля возникает бифуркация квазимир-одномерного пространства, она начинает транслироваться в пространство с более высокой метрикой о рождении богоисина, который, находясь в метапозиции по отношению к трехмерной реальности, способен самим фактом присутствия и наблюдения оказывать воздействие на временные и качественные параметры развертки нейроинтерфейса мозг-компьютер-хронокосмос...

     — Неужели скажешь, что и тут тоже есть какая-то логика? — насмешливо спрашивает Збигнев.

     — Он утверждает, — после короткого раздумья говорю я, — что это он контролирует тонкую настройку Вселенной.

     — То есть?

     — Ну, что это он обеспечивает сохранение фундаментальных физических констант. Проще говоря, порядка вместо хаоса. По его мнению, вселенная или, как он выражается, рой галактик, без разумного наблюдателя не могла бы обрести статуса известной нам реальности.
 
     Теперь уже задумывается Ковальский. И вдруг его остроскулое лицо озаряется догадкой.
 
     — А может быть так, — спрашивает он оживленно, — что наблюдатель и есть тот Пан Бог, за которым мы гоняемся по хронокосмосу? Который и есть настоящий Гарант Вселенной? И под его доглядом все эти константы и образовались? Ведь при других значениях гравитации или веса зарядов все было бы не так, как сейчас?
 
     Что тут скажешь? Вопрос в десятку. Меня всегда раздражали попытки связать момент сотворения материального мира, то бишь вселенной, с какой-то физической точкой во времени. Дескать, бах, бух, биг бэнг, и все закрутилось. И все потому, что эта концепция не дает ответа на вопрос, что было до пресловутого большого взрыва.
 
    А что если до этого уже существовала протовселенная или даже бесконечное их множество со своими или теми же известными отчасти нам законами натуры?
 
    Поэтому для меня начало мира означает, прежде всего, появление незримого и, возможно, рукотворного кодекса физических законов природы.   
 
    — Все может быть, Аристотель тоже считал, что внезапное возникновение жизни связано с воздействием духовного начала на бездушную материю, — уклончиво отвечаю я Ковальскому.
 
    Уклончиво, потому не знаю простого ответа на вечный вопрос, что было раньше, Бог-Трансцедент или вселенная? Или что было раньше, квант или Бог? Или кванты из Бога, или Бог из квантов? Не знаю, но очень хотелось бы узнать. 
 
     Зато в случае с Квазимиром ответ мне известен. В начале был я! Потому что если бы я не изобрел молекулярного репликатора, позволившего осуществить оцифровку квантовых состояний генома и сознания личности, перемещение живых существ во времени и заселение Раксагадама творениями очумелого Богоисина было бы невозможно.   
               
               
                Я, КРАМЕР

     Квазимир в куполе исчезает так же неожиданно, как появился. По виртуальному небу снова бегут ослепительно белые с позолоченной кромкой облака. В молельном нефе постепенно водворяется привычный ход вещей.

     Монастырская братия рассаживается по своим местам. Видимо, в этом хроноаббатстве все идет заведенным чередом. Можно подумать, что мы с Ковальским здесь лишние.

     Я начинаю расспрашивать Збыха, какой аппаратной базой он располагает, как вошел в систему? И почему он сам не деактивировал Квазимира?

     Ковальский показывает пальцем на свою седую голову и с шутливой, но горькой улыбкой говорит, что ему противопоказан квантовый образ жизни.

     Один раз он уже попытался достать квантовый сыр из квантовой мышеловки. И на вторую попытку он вряд ли когда-нибудь решится.

     Его путаный рассказ напоминает одновременно магическое путешествие Кастанеды и «Солярис» Станислава Лема.

     Сначала забарахлила DieAntwort. Заявила Ковальскому, что вся ее предыдущая  экзистенция была ошибкой и на самом деле она не только DieAntwort, но еще и Quasimirus, несомненный податель жизни во Вселенной, единственный основополагатель ее законов и настоящий ее Творец. 

     Так появилась двуипостасная цифровая сущность DieAntwort-Quasimirus, которая зажила своей собственной виртуально-числовой жизнью.

    В больном воображении свихнувшейся нейронки Quasimirus воплотился в образе хроноскантехника Збигнева Ковальского.

    DieAntwort забросила ради Квазимира свои прямые обязанности, а затем под влиянием своей второй половины перешла на бесконтрольное самопрограммирование их сдвоенной на данном этапе расстройства нейропсихики.

     Тут я в который уже раз впадаю в когнитивный диссонанс. Самопрограммирование как таковое в квантовой системе исчисления невозможно!

     Вернее, так: программирование на квантовом уровне одновременно и возможно, и невозможно, и зависит от уровня нейронно-волновой активности головного мозга наблюдателя.

    На уровне микромира он сам становится источником всепроникающего и всеобъемлющего хронально-квантового поля и благодаря этому обретает неограниченные возможности, сравнимые с могуществом Господа Бога. 

    К сожалению, не всегда и не у каждого наблюдателя получается влиять на квантовые системы в одинаковой степени успешно.

    Кто же был в данном случае этим таинственным Соглядатаем? Вот в чем вопрос! Неужели сам Збигнев Ковальский? Может, он только косит под дурачка, а сам и является в сей темной истории с умопомешательством DieAntwort этим пресловутым наблюдателем, инициатором ее сдвига по фазе?

    В любом случае должна быть какая-то внешняя причина раздвоения личности у бортового интеллекта по имени DieAntwort. Чует мое сердце, что без постороннего вмешательства не обошлось.

     Итак, с рождеством Квазимира DieAntwort все сильнее начала погружаться в нейродегенеративное расстройство. У нее начались числовые галлюцинации, цифровой бред, нарушение логического мышления.

     В конце концов она решила изменить гендер и полностью растворилась в Квазимире, который вскоре после этого объявил себя Богом и отказался подчиняться командам простого смертного Збигнева Ковальского.
 
                <>†<>
 
     — Так какая у вас все-таки система ввода-вывода? — спрашиваю я Збыха. — И потом, разве ситуация с выходом системы из подчинения не была предусмотрена заранее, как это всегда делается при разработке биоцифровых ИсИнов?

     Ковальский объясняет, что система ввода используется виртуально-оптическая. А блокиратор не действует, потому что Квазимир нашел способ отключить или обойти закладки.

   Чтобы выяснить, что произошло на самом деле, надо попасть в средний цифровой мозг бортового биокомпьютера и выяснить причину изнутри. У Збигнева ничего из этого не вышло, потому что ИсИн остановил его на полпути к своему энцефалону с помощью невыносимого психоделического воздействия на головной мозг хроноскантехника.

    Кошмарные галлюцинации заставили его отступить, вернее, спасаться бегством вплоть до выхода из системы.

   Ковальский приглашает меня спуститься на минусовые уровни ХМП, которые он называет в шутку пеклом. Всего их девять, как в дантовском аду...

                <>†<>

     Минус первый круг это и есть аппаратный зал. Стены его представляют собой панорамную голограмму квантового устройства.

     Посреди помещения находится терминал управления, напоминающий одновременно горизонтальное кресло и скафандр астронавта.

     Терминал снабжен нейронными датчиками, которые подключаются автоматически в тот момент, когда в него погружается  наблюдатель.

     К этому моменту я уже знаю, как нейтрализовать Квазимира и вернуть систему в состояние психофизического равновесия.

     Я опускаюсь в ложемент, начинаю последовательно, снизу вверх, застегивать на себе молнии скафандра, и вдруг замечаю, что Збигневу явно не по себе. Он что-то хочет и никак не решается мне сказать.

     А в ответ на мой прямой вопрос, в чем дело, признается, что это третья моя попытка войти в систему, тогда как две предыдущие закончились неудачей. Двое моих квантовых близнецов погибли от когнитивных перегрузок.

     Сердце у меня сжимается от дурного предчувствия. Становится ясно, что намеченный мной план действий совпадает с их ходом рассуждений.

     В смертельной схватке с душевнобольным органоидным интеллектом я не могу действовать как инженер и ученый. Нужна импровизация.

     Тем более, что встать и отказаться от этой третьей попытки я тоже не могу себе позволить.

     Во-первых, это мой долг по отношению к моим погибшим братьям.

     Во-вторых, благодаря их жертве я знаю, что свержение Квазимира с виртуальных небес будет зависеть не столько от моих научных знаний, сколько от моих способностей Наблюдателя. Кто предупрежден, тот вооружен.

    Я киваю в знак того, что понял, и опускаю зеркальное забрало шлема. Ковальский и трехмерное пространство исчезают...

                <>†<>

     Моему взору открывается числовая бездна, которая выглядит как уходящие в перспективу полые извилины биоцифрового мозга Квазимира.

     На некотором удалении от входов в его когнитивно-ментальный лабиринт их переплетения образуют гигантский клубок в виде многократно увеличенного и усложненного, похожего на гору Гордиева узла. Сами входы напоминают овальные арки тоннелей разных диаметров.

     Мерцающие всеми цветами радуги стены туннелей похожи на свернутый в огромную трубу тканый ковер, сплетенный из бесчисленного множества нейроволокон разной текстуры и толщины. 

     Эти  пучки нейронитей-аксонов, перекрученные наподобие многожильного провода, суть нервы мозга ИсИна. По аксонам, то вспыхивая, то угасая, мчатся от нейрона к нейрону, от одной нервной клетки к другой разноцветные искры-импульсы. 

     Они разбегаются по миллиардам ассоциативных нейроводов, клеточных тел, астроцитов и дендритов нейронной системы ИсИна, чтобы воплотиться в его командном центре энцефалоне в индивидуальные знания, мысли, эмоции, фантазии и воспоминания богоересиарха Квазимира. 

     С помощью перчаток виртуальной реальности беру управление системой на себя. Мои жесты напоминают мановения мага или фокусника.

     В то же мгновение входы в лабиринт начинают схлопываться, как овальное ротовое отверстие плотоядной актинии. Нечто подобное я ожидал увидеть.

     Создаю свою крылатую квантовую аватару по образу и подобию Христа в латах с нейротатуировки на моем предплечье.

     Мои вооруженные стягоподобным копьем и луком светозарные доппельгенгеры(9) начинают множиться в квантовой прогрессии.

    Они огненной лавой бросаются к входам в систему. Копьями и стрелами вскрывают защиту и врываются в кубитовый лабиринт Квазимира.

    Сонмы моих восставших на ложного бога астральных клонов одновременно начинают искать все возможные варианты решения проблемы причин и следствий ухода ИсИна DieAntwort в автономное плавание.

    Благодаря этой массированной атаке наше общее хронально-энергетическое поле достигает невообразимых в микромире значений.

    Еще пара миллисекунд, и мои возможности Наблюдателя достигают пика. Я действую в таком режиме многозадачности, что мой мозг изнемогает от неимоверной перегрузки.

     Я, как усеянный очами Аргус, вижу вселенную мириадами фасеточных глаз, управляю миллионами ног и рук своих огневзорых посланцев.

     Мои верноусердствующие квантомы кружат среди бесчисленного множества звезд и планет, над Раксагадамом, над Марсом, над Землей...

                <>†<>

     Вот вооруженный луком серебристо-белый ангел возникает на шпиле Нотр-Дам-де-Пари. Ночной Париж ярко освещен, но фаворский свет, источаемый  крылатой фигурой на вершине иглоподобного конуса, производит впечатление неугасающей атомной вспышки.

    Я вижу его глазами толпу похожих на двуногих насекомых человечков у подножия собора. Слепящий, как солнце, квантом начинает осыпать их огненными стрелами. Они изумлены и напуганы. Они бестолково мечутся. Они в страхе закрывают лица руками. Они в ужасе разбегаются кто куда.

     В то же время еще один мой нестерпимо ярко сияющий посланец, на сей раз копьеносец рдяно-багряного цвета, проходит сквозь стену внутрь готической базилики.

                <>†<>

     Грандиозный собор обращен в колоссальный игорно-обогатительный комбинат. В главном нефе самого знаменитого в Европе казино расставлены игровые столы с рулетками. Они окружены прилипшими к ним, словно мухи к обмазанному медом подносу, дорого и стильно одетыми игроками обоего, и не только, пола.

    Десятки накрахмаленных крупье в черных бейсболках и в черных же, стилизованных под фраки костюмах-тройках дирижируют темными страстями посетителей самого знаменитого из всех игорных домов Европы.

     В боковых нефах средневековой базилики расставлены игровые квантоматы, составляющие как бы единое целое с прикованными к ним невидимыми нейроцепями игроками.

     Мой рдяно-багряный фантом державным шагом ступает вдоль шеренги квантоматов и по очереди вонзает в их разноцветные мультиэкраны огненное перо лучевого копья. Напичканные электрофотоникой устройства начинают искрить, дымиться, взрываться один за другим.

     Возникает паника. Сотни игроманов, давя, отталкивая, опрокидывая друг друга в ужасе бросаются к выходам из собора. Их догоняет, накрывает бушующее пламя.

                <>†<>

     Мой бледно-зеленый копейщик созерцает ту же апокалиптическую картину на стеномониторе моей кухни на верхнем этаже московской высотки «Европа».

     Мартина и Шпиллер сидят спиной ко мне на высоких стульях за барным столом с коктейлями в прозрачных конусообразных бокалах.

    Их взгляды прикованы к телестене с рдяным ангелом на фоне армагеддона в Нотр-Дам де Пари. В какой-то момент его грозный лик занимает всю плоскость огромного стенного экрана. Мартина с удивлением показывает на него рукой Шпиллеру.

     Бледно-зеленый квантом возникает между ними и стеномонитором, вонзает лучистое копье в грудь генерала, парализует его и растворяется в люминофоре плазменной панели.

                <>†<>

     В то же самое время мое неисчислимое воинство, продвигаясь в будущее по извилинам квантового мозга узурпатора Квазимира, проходит точку возврата и оказывается в том самом прошлом, когда у DieAntwort впервые дали о себе знать симптомы психофизического расстройства. 

     В искрящейся и сияющей нейроткани овальных стенок туннелей начинают появляться похожие на полосы и пятна темные щели и прорехи.

     Чем дальше, тем больше становится потухших и оборванных аксонов. Кое-где они свисают с потемневших овальных сводов наподобие нитей и клочьев пыльной паутины.

      Становится понятно, отчего начала чудить DieAntwort. Между зонами ее мозга, задействованными в логическом мышлении, образовались многочисленные лакуны и разрывы нейронных связей.

     Почти полностью прекращается оживленное до сих пор движение электрических сигналов от нейрона к нейрону. Если бы не собственное сияние моих светозарных квантомов, в полых туннелях нейролабиринта мозга ИсИна воцарились бы сумрак и темнота.

     Но не только обрыв связей и блокировка сигналов между отвечающими за логическое мышление отделами энцефалона DieAntwort вызвали у нее цифровые галлюцинации, религиозный бред и общее нарушение когнитивных способностей.

     Мои верные воины света находят место внедрения нейровируса, изменившего штатный режим работы бортового ИсИна.

    Оно выглядит как огромный темный пролом в некогда сиявшей всеми цветами радуги стене туннеля.  Посреди черной дыры слабо помигивает голубой жукопаук с вредоносной программой BfD.

    Федеральная служба по охране демократии Евроаза успела передать непокорным миссионерам свой прощальный привет.
 
    Вот она, нейроквантовая душа Quasimirusa! От нее во все стороны расходятся едва различимые нити болезнетворной аксоновой путины.

     Мой ярко-оранжевый квантом налагает на голубого жукопаука свою лучистую руку. Quasimirus ярко вспыхивает и гаснет, а вместе с ним угасают и его вредоносные аксоны. 

     Тем временем моя исполненная внутреннего сияния рать стремительно приближается к энцефалону, когнитивному ядру органоидного мозга ИсИна.   

    Здесь путь моим лучистым клонам преграждает кубитовая стена с четырехмерной голограммой разверстого Гроба Господня посредине. В нем покоится связанный по рукам и ногам Спаситель.

     Мои сияющие аватары ловко освобождают его от пут. Один из них поднимает и подает Ему, встав на одно колено, лежащее рядом с Гробом копье с надписью Descensus Christi ad inferos на украшающем его длинном вымпеле с раздвоенным концом.

     Одного удара им в кубитовую стену оказывается достаточно, чтобы та рассыпалась на условно-кубические блоки.

     За развалинами стены начинается территория DieAntwort. В этом виртуально-метафорическом  пространстве она выглядит как крылатая белокурая валькирия в длинной холщовой тунике.

     Мы словно оказываемся на пепелище Эдема. Кое-где продолжают дымиться похожие на опаленные пожаром плакучие ивы нейродендриты, когда-то отвечавшие за ее смысловую и эмоциональную память.

    Большая часть из них сохраняет вертикальное положение, другие выглядят как поваленные ветром и пожаром все еще тлеющие деревья.

    Изредка по их угольно-черным стволам пробегают и гаснут яркие искорки чудом уцелевших нейронов.

    Однако среди всеобщей разрухи осталось несколько не затронутых деградацией участков.

    Освобожденный нами Спаситель обеими руками вбивает перо рыцарского копья в островок здоровой нейроткани посреди почти погибшего энцефалонского сада.

    Словно в анимационном фильме, на наших глазах древко копья начинает превращаться в ствол могучего древобаба.

    Он почти мгновенно обрастает ветвями, на них появляются листва и желто-оранжевые продолговатые плоды.

    В то же самое время от ствола древобаба и его корней  начинают распространяться, разбегаться во все стороны искрящиеся квантоволокна нейронов.

     Вскоре мрачное пожарище обретает прежний свой вид многоцветного райского дендрария.

                <>†<>
   
    Крылатая валькирия DieAntwort воспринимает все происходящее с радостной улыбкой. Поскольку мы находимся внутри ее биоцифрового мозга, я знаю, что она воспринимает нас всех, то есть меня, моих квантомов и Спасителя как аватары хрономеханика ХМП Збигнева Ковальского.

    Только теперь до меня доходит, что появление Збыха на борту ХМП перед стартом в хронокосмос вряд ли было случайностью. Скорее всего, вольно или невольно он был частью спецоперации BfD по нейтрализации заговорщиков и выдворению их за пределы Солнечной системы.

   Это объясняет и его виртуально-визуальное присутствие во вредоносной программе Quasimirus, и порожденную вирусняком BfD эмоциональную привязанность к нему бортовой интеллектуальной машины. 

    Исцеленная DieAntwort вручает мне цифровой ключ с доступом в ее святая святых. Здесь, в бортовом биобанке геномов, хранятся данные всех моих предыдущих воплощений.

    В своем шизоидальном озарении ее бывший фаворит Квазимир ухитрился сотворить генератор геномов никогда не существовавших растений, животных и людей, причем не менее совершенных и даже превосходящих по многим жизненно важным параметрам реальные организмы.

     Я очищаю свой цифровой геном от молекулярно-коммутационных последствий квантового шума, коим обязан изменением своей внешности и превращением из Крамера в Муравьеда.

     После редактуры генома отправляю его бортовой блок репликации для воскрешения своей хронально-цифровой копии.
 

                <>†<>

     Мои сияющие клоны заканчивают восстановление биоцифровой интеллектуальной системы ХМП и гаснут один за другим, как ночные светлячки с наступлением утра. Конец баталии!

     После кульминации наступает развязка, как в математике: как только достигается асимптота, она начинает быстро убывать...

     Поэтому вместо облегчения после выполнения сверхсложной миссии я ощущаю  полный упадок сил. В голове царит такая гулкая пустота, будто кто-то выжег  мне мозг струей раскаленной плазмы.

     Усилием воли я заставляю себя поднять забрало шлема. И выпадаю из виртуальной в трехмерную реальность. Словно сквозь черное марево вижу нависшие надо мной лица.

     Ковальский с монахами в коричневых хабитах вынимают меня из скафандра… На руках несут наверх. Я проваливаюсь во тьму когнитивного небытия…

                МЫ, КРАМЕРЫ

     Прихожу в себя от похожего на шум морского прибоя грома оваций. Я лежу на спине возле алтаря.

     Вокруг меня и на балконах нефа толпятся, рукоплещут мне насельники ХМП в препоясанных вервием невзрачных монашеских облачениях и ярких епископских ризах.

     Изображение узурпатора Квазимира в куполе Сферы надо мной сменил лик Христа-Спасителя.

     Salvator Mundi(10) внимательно рассматривает меня со своей небесной высоты. Я встречаюсь с ним взглядом. И он отвечает мне благодарной улыбкой!

     Меня охватывает что-то вроде блаженства. Когда-то, в моем счастливом беззаботном детстве, дядя Тибо учил меня, что высшим из возможного счастьем является лицезрение Бога.

     И пусть даже Он всего лишь виртуальная анимация в куполе Сферы, эта победная эйфория придает мне сил. Я пытаюсь встать. Двое дюжих монахов бросаются ко мне и помогают встать на ноги.

     К нам семенящим шагом приближается ветхий седовласый старичок в черной сутане с крылаткой и широким красным поясом. Макушку его венчает похожая на пиалу красная шапочка.

     Дряблое, сильно постарелое лицо его напоминает сморщенное, но не утратившее румянца печеное яблоко. С большим трудом я нахожу на нем слабо выраженные намеки на сходство с моим однокурсником Жаном Астрюком.

    — Дорогой мой homo fractus(11), как же я рад тебя снова видеть, — восклицает кардинал Астрюк, кладя мне на плечи обе руки и вглядываясь в меня слезящимися от старости блекло-голубыми глазами. — Два раза мы тебя отпевали и хоронили, а ты опять волею Господа Бога нашего жив и здоров. Разве это не чудо? Разве не доказательство того, что жизнь не напрасно нам дана, но только ради выполнения нами нашего высшего предназначения? Можешь называть свои предыдущие воплощения перезагрузкой, — он показывает треморной своей рукой на моего рядом с ним стоящего свежеиспеченного квантового близнеца, — но для  меня все, что происходит с нами, есть воля Божья. Теперь благодаря тебе, то есть вам, мы можем продолжить нашу духовную миссию. Приглашаем тебя… Приглашаем вас обоих, дорогие мои Крамеры, принять в ней участие.

     Эти слова приводят меня в замешательство. Не для того я бежал из одной политкорректной системы, чтобы на добровольных началах угодить в другую идеологическую клетку.

     Я вспоминаю ощущение раздолья, охватившее меня во время плавания на яхте DieAntwortchen над саванной Раксагадама. Представляю  себе милое, нежное лицо Мидори и запах ее густых темно-зеленых волос. А ведь еще и дети  у меня… У нас с ней  здесь. Не могу же я их бросить ради самозаточения в космическом аббатстве ХМП? 
 
    — Гранмерси за интересную пропозицию, ваше преосвященство, — говорю я  иронично-фамильярным тоном, как бы намекая на наше давнее знакомство, — но мне нужно посоветоваться с месье Крамером.

                <>†<>

     Я отвожу Крамера-второго к пустующим готическим креслам за алтарем и объясняю  ему суть проблемы, так как из-за хронобифуркации и временного лага(12) наши варианты памяти о событиях, произошедших после нашего эскейпа на Раксагадам, не совпадают.

     Спрашиваю у него, что будем делать. Он тоже хочет остаться на Раксагадаме. Вот красавец!

     Но у меня ведь больше оснований для этого, чем у него! Ему вообще без году неделя, а у меня здесь семья и дети. И Мидори! Тем более что это я для нее Крамер-Муравьед, а не он, Крамер-Крамер.

     Крамер-второй соглашается  с тем, что у меня есть более веские  причины для того, чтобы навсегда бросить якорь на Раксагадаме. Однако ему непонятно, почему он не может ко мне присоединиться.

    — А как же все эти богоискатели? — тихо спрашиваю я, обводя рукой толпу космических  миссионеров. — Им просто необходим квалифицированный  квантовик. Без нас они пропадут.

     Тут же следуют возражения Крамера-второго.  Он говорит, что миссия ХМП может быть вообще лишена смысла, если в начале хронокосмоса были кванты, гелий и водород, а не Логос(13) Священного Писания. 

     — Вот именно, что если, — говорю я с нотками примирения в голосе. — Давай рассмотрим другую сторону медали за сотворение Вселенной. До нашего изобретения единственное, на что был способен любой биообъект, это поступательное линейное движение в точку перехода из органического состояния в минеральное. Но теперь, как показывает мой-твой-наш пример, стал возможен анекротичный(14) перенос живого организма во времени. А сие означает, что нами достигнуто практическое бессмертие. Мы просто будем менять тела по мере их снашивания, как машины фон Неймана. Но есть одно но! Для этого необходим наш репликатор и молекулярное дублирование. Ergo: тот из нас, кто отправится на ХМП в открытый хронокосмос, обречен на жизнь вечную. И его шансы узнать, что было раньше, Бог или Вселенная, возрастут в геометрической прогрессии.

     — А кто останется, — кивает мой генетический двойник, — отправится со временем нюхать травку со стороны корневой системы. Предлагаю пойти по стопам тандема Эйнштейна-Иеговы и бросить жребий...

                <>†<>

     Действительно, что может быть справедливее стохастики(15) в демократичном  решении проблемы выбора? Пусть удача решит, кто из нас останется на Раксагадаме. Но это гениальное по своей простоте предложение разбивается о католический быт ХМП.

     Что  делать, если мы на борту хронолета, и у нас нет под рукой ни монет, ни карт, ни игральных костей? Когнитивная пауза затягивается, а толпа аббатов терпеливо ожидает нашего вердикта. И вдруг наши голоса сливаются в едином возгласе:

     — Камень, ножницы, бумага!

    Отличный выход из безвыходной ситуации! Однако и тут снова возникают трудности, поскольку мы оба в одном лице играли в нашем общем золотом детстве в эту игру, и каждый из нас отлично знает, что выигрывает чаще всего тот, кто позже выкинет руку. Психофизически мы представляем собой одно целое. Мы знаем о себе все!

     Однако через пару минут мы забываем о всякой тактике и стратегии, о космосе и хроносе, о равновечности творения Творцу и примате Духа над Материей. И целиком и полностью погружаемся в волшебный мир детства. Только что не деремся. Время прекращает течение свое.

   Наконец  Фортуна, она же Случайность, выбирает победителя. И это не я, а Крамер-второй. Сказать, что я расстроен, значит, не сказать ничего! Хотя кто знает, кто из нас выгадал, а кто прогадал?

                <>†<>

     Мы возвращаемся во взрослую жизнь. Она встречает нас мертвой тишиной. На нас с видом полнейшего изумления смотрят озадаченные миссионеры и Ковальский. Мне становится неловко за наше ребячество.

     Я собираюсь сообщить им о нашем решении, как вдруг меня опережает мой  брат Крамер-Крамер. И во всеуслышание  заявляет, что его всегда интересовал вопрос божественного происхождения материального мира…  Что среди его предков были католики и представители других авраамических религий. И что в интересах дальнейшего продвижения  теории о сверхъестественном происхождении квантов он согласен присоединиться к поиску Бога Ветхого Завета.

     — А мой заместитель, — тут он с ироничным видом кладет руку мне на плечи и продолжает в том же духе: — Хотел бы остаться на Раксагадаме.

     — Да, ведь кто-то должен заняться просвещением кенгуронов! — подхватываю его шутливый тон.

     Сутаны и хабиты встречают наше решение гулом одобрения. Но больше всех почему-то радуется Ковальский.  Просто сияет от счастья. Только что рук не потирает. Еще бы, ведь теперь роль технического руководителя миссии возьмет на себя Крамер-Крамер. И в случае второго пришествия Quasimira именно ему придется взвалить на свои плечи бремя ответственности за принимаемые решения.

                БАРТОСЯК

      Сразу после утренней литургии и легкого завтрака насельники ХМП начинают расходиться по своим службам и послушаниям. 

      Мы договариваемся с руководством миссии, что, не медля ни минуты, сейчас же приступим к подготовке ХМП к старту в хронокосмос. Контрольная проверка квантовых систем с учетом их быстродействия  занимает у нас всего пару земных часов.

     В течение дня мы с Крамер-Крамером в качестве почетных гостей и в неотлучном  сопровождении Ковальского успеваем принять участие в благодарственной  мессе, вечерней мессе, трех общих трапезах, а также в экскурсии по всем закоулкам Сферы.
   
     Она включает и посещение Музея продвижения Истинной Веры, осуществленное  под ведомством энергичного, чем-то похожего на аскетичного монаха Саванаролу с портрета кисти фра Бартоломео ксендза-промотора(16) Бартосяка.

                <>†<>

    Музей располагается в одной из келий Сферы. На расположенном против входа стеномониторе довольно обширного для ХМП помещения чередуются анимированные сцены из Священного Писания.

    Вдоль боковых стен тянутся украшенные растительной резьбой высокие    коричневого цвета нанопластиковые полки с массивными богодухновенными книгами в кожаных с позолотой переплетах.

    Здесь же установлена искусно раскрашенная деревянная статуя восставшего из мертвых Христа, опирающегося на рыцарское копье с раздвоенным на конце вымпелом.

    Словно преднамеренно у стоп Христа-Победителя Ада сложены дары Гейотлая: очелье из длинных желто-красных перьев птеропиццы, нефритовое копье, лук и колчан со стрелами.
 
    Рядом  возвышается на полу стопка коричневых фолиантов. На верхнем я краем глаза успеваю прочесть золоченую надпись: НОВЫЙ ЗАВЕТ.   

                <>†<>

     Пламенный рассказ о целях и планах Христианской миссии Пантократор я слушаю вполуха, поскольку с моим эскейпом на Раксагадам она уже никоим образом не связана.

    Но обращаюсь в слух, как только наш Вергилий  переходит к описанию результатов крамольной  деятельности Квазимира.

    Для колонизации Раксагадама сей числовой ересиарх со свойственной ИсИнам находчивостью употребил не только мощный бортовой молекулярный материализатор, но и модульные хронокапсулы с блоками репликации, которые входят в состав технологического оборудования ХМП наряду с тройкой яхт-гравилетов и десятком хронорадаров.

    Насколько я понимаю, в телоприемнике одной из таких капсул, разбросанных по саванне, меня и обнаружили мои зеленые нимфы.

     Участники поисковой миссии, стартовавшие с Земли с последующей расквантовкой и материализацией по возвращении из хроноса в космос, называют себя дигиталами, а для фантастических тварей Квазимира у них имеется определение цифранты.

     Ибо это их Отец-ИсИн, цифровой диабел Quasimirus беззаконно присвоил себе божественные прерогативы Творца Вселенной и облек на этой планете в живую плоть свои числовые образы и фантазии, imagines et phantasmata.

     Ксендз Бартосяк называет их Квазимировыми отродьями, лишенными благодати Божией и права на личное спасение в силу их бесовского происхождения от цифровых козней Квазимира.

     Судя по пренебрежительному тону нашего гида, цифранты у дигиталов считаются отнюдь не полноценными божьими творениями, а чем-то вроде бесов или генетического мусора. 

    Мне становится смешно, как всегда со мной бывает, когда приходится сталкиваться с нормативной критикой и обскурантизмом(17). Я заговорщицки подмигиваю Крамер-Крамеру, напускаю на лицо меланхолию и говорю покаянным тоном:

     — Простите, святой отец, сам не пойму, как получилось, но у нас с месье Крамером, — я показываю рукой на своего брата во хроносе, — родилась тройня от  раксагадамки. Нельзя ли в порядке исключения окрестить наших отпрысков для очищения их от первородного греха? Сами мы сподобились в свое время таинства крещения в Нотр-Дам-де-Пари с полным соблюдением правил римско-католической обрядности.

     Вопрос с подвохом приводит ксендза-промотора в замешательство. Я вижу, что ему не хочется отказывать нужному человеку, каким является для продолжения миссии мой собрат по генотипу Крамер-Крамер. Но ведь и блудодеяние с мнимыми бесами здесь налицо?

     В конце концов в данном конкретном случае рационализм одерживает верх над схоластикой, и ксендз Бартосяк нехотя соглашается с такой возможностью.

     — А если, например, —  оживляется вдруг Ковальский, — такая вот женщина из Солнечного города уверует в Иисуса Христа, примет крещение и захочет со мной отправиться в хронокосмос, можно будет нам ее взять с собой?

     Хрономеханик с надеждой смотрит на святого отца, однако запас компромиссов у промотора истинной веры  уже исчерпан.

    — У нас здесь обитель Духа Господня, а не дом встреч, сын мой, —  возвышает он свой голос чуть ли не до крика. — Мы служим Пану Богу, тогда как ты страстям своим телесным потворствовать жаждешь. Забудь о похоти. На отпущение грехов ступай. Молись и кайся. И умерь свой мужской пыл, если надеешься с нами вместе найти дорогу ко граду Божьему.

     — Раньше, святой отец, вы со мной совсем другим тоном разговаривали,  —  надмеваясь от возмущения, с трудом выдавливает из себя слова хрономеханик. — А теперь Ковальский  не нужен стал? Я, может, и мечтаю о бабах и пиве. Имею право! Я жить хочу! А кто у нас на борту в ночные часы церковное вино по-тихому хлещет, а днем об истязании плоти поет?

     Вместо ответа потрясенный бестактностью своего духовного чада ксендз-промотор молча, но с видом разгневанного Юпитера, указывает ему пальцем на выход.

     Затем смиренно склоняет перед ним голову и складывает руки замком на причинном месте. А Ковальский, гордо расправив плечи и вызывающе задрав подбородок, победителем  покидает поле боя. 

    Из солидарности с коллегой и мы с Крамер-Крамером спешим откланяться. Тем более, что день подходит уже к концу, пора подумать об отдыхе.

    В ответ на слова благодарности за интересные сведения ксендз-промотор осеняет нас крестным знамением и, с несообразной преклонному возрасту и сану резвостью обгоняя на полусогнутых ногах, провожает до двери из кельи. 
 
           КОВАЛЬСКИЙ

    Мы выходим на балкон третьего этажа. Ковальского нигде не видно. Придется самим искать отведенную нам келью.

    Номер нам известен, и поиски не отнимают много времени, поскольку нет необходимости спускаться с верхнего яруса Сферы. Закрывать дверь на электронный ключ у насельников ХМП не принято. Она сама открывается при нашем приближении.

    Наша келья выглядит как нечто среднее между экономкласса каютой атлантического лайнера и четырехместным купе старинного железнодорожного вагона. Противоположная по отношению к входу стена представляет собой экран монитора, на котором по очереди высвечивается панорама саванны вокруг одной из хронокапсул.

    Справа, слева и на потолке располагаются четыре спальника в виде пристегивающихся к любой поверхности и в любом месте мешков-конвертов.

    Посредине прямоугольного помещения возвышается складной стол со складными же сидениями, которые в случае необходимости убираются в пол заподлицо.

    Предусмотрен также сантехнический отсек с дезинтегратором отходов и душем, который приветствуют нас фразой «Слава Иисусу Христу». Фраза эта известна нам с раннего детства, но в данном случае это как бы технический пароль.

    Чтобы умный душ приступил к исполнению своих обязанностей, следует ответить «Во веки веков, аминь».

     Мы по очереди совершаем омовение и все прочее, делающее нас живыми созданиями. Выбираем спальные места, ложимся у противоположных стен головой к входу и лицом к телемонитору.

     Он показывает медленно вращающуюся панораму звездного неба над раксагадамской саванной с ее редкими древобабами, раскидистыми спальмами, сухостойными квактусами и приземистыми маморотниками.

     По ней бродят на вольном выпасе стада фантастических животных, словно живьем взятых из какого-то средневекового бестиария.

     Вид звездной бездны располагает к философии и мыслям о краткотечности человеческой жизни и бренности бытия.

    — А помнишь, как дядя Тибо нас учил, что где Дух Господень, там и свобода, — комментирует давешнюю филиппику ксендза Бартосяка мой генетический клон. — Как я теперь понимаю, он имел в виду свободу воли при выборе между служением духу или телу, а не свободу выбора вообще.

    — Давай называть свои вещи именами, — предлагаю я. — В конечном счете, здесь имеется в виду свобода от секса, то есть страстей, а не от тела в смысле  физико-механическом. C высоты нашего с тобой жизненного опыта правильнее говорить  quanten machen frei(18).

    — Точно, — соглашается он. — Кванты делают нас свободными, а материя заземляет в буквальном смысле. Любое материальное тело конечно. А в чистом остатке что имеем? Кванты, гелий и водород!

     — И равновечный, равномощный и равночестный им Смотрящий, — добавляю я из духа противоречия. — О Смотрящем не забывай.

     Наше ни к чему не обязывающее умничанье прерывает тихий шорох нанокомпозитной двери. Она почти бесшумно уходит в стену, и нашим взорам предстает Ковальский с объемистым черным кейсом для инструментов в руке.

     Он просит разрешения войти. Дверь автоматически за ним закрывается, как только он, заручившись нашим приглашением, переступает порог кельи.

     — Простите за нашествие, — говорит он со смущенным видом. — Нет сил терпеть, достали клехи, попы по-вашему. Не думал я, когда угонял ХМП, что так тяжко будет.

     Он водружает кейс на стол, щелкает замками и жестом фокусника последовательно вынимает из него три лабораторных стакана, салфетки технические, украшенный желтым геометрическим узором бурдюк и круглую птеропиццу размером с римско-католическое сомбреро, известное также под названием сатурно.

    — Тут у нас первосортный кенгуронский эль, — говорит он, ласково поглаживая бурдюк по округлому брюшку. — Крепкий, зараза. Надеюсь, вы не против пивной транссубстанциации(19), панове?

     Мы обмениваемся друг с другом понимающими взглядами. Слова нам не нужны. Коллега Збигнев пребывает в душевном кризисе и нуждается в духовной поддержке. Я отвечаю в шутку, что нам, цифровым дигиталам, все равно, квантомет или виски, лишь бы сшибало.

     — Ибо транзиентность(20) наша карма… — добавляет мое второе я.

                <>†<>

     Мы безропотно занимаем места за столом с продуктами числового пресуществления(21). Ковальский рукой мастера наполняет стаканы. Преломляет по-братски птеропиццу, и мы пробуем пиво.

     После первого же стакана оно вызывает легкость мыслей и желание без причины улыбаться. Тем не менее, я пытаюсь продолжать наш с братом моим Крамером диспут о Духе и Материи.

    — Если математика так идеально подходит для описания физических процессов и явлений, разве это не означает, что именно математика порождает бытие и лежит в его основе, а не наоборот? — с подначкой спрашиваю я коллег по квантам.

     Крамер-Крамер вспоминает Диккенсовского мистера Гредграйнда, который признавал только цифры и факты, но отрицал в вопросах познания всякую роль чувства и воображения. То есть двуединую основу поэзии и математики.

     А ведь именно это делает человека человеком и позволяет ему объять необъятное, каковым является и наш мир видимый, и невидимый мир квантов и Бога-Духа, если только это не одно и то же.

     Без чувственного воображения Познание уподобляется сублимации, то есть усушке и утруске чрезвычайно, неимоверно сложных процессов и сведению их к математическим формулам и цифрам, которым мы заранее придаем соответствующий нашим представлениям физический смысл. 

     При словах о чувствах и воображении Ковальский, до сих пор задумчиво смотревший в свой лабораторный с математической разметкой стакан, поднимает голову и начинает рассказывать о своих снах, которые не дают ему покоя с тех пор, как он ушел на ХМП в открытый хронокосмос.

     Особенно один навязчивый сон его мучает и постоянно повторяется.

     — Представляете, паны, — говорит он тоном горького сожаления, — иду я во сне по кольцевому коридору минус третьего уровня нашей Сферы. Передо мной метрах в десяти вышагивает босиком стройная, чисто символически одетая паненка с восхитительно тонкой талией и потрясающе красивой попкой. Ножки как у балерины, волосы блонд, рассыпаны по плечам и плещутся на уровне лопаток, как струи золотого водопада. Я хочу ее догнать, ускоряю шаг. Ускоряю, ускоряю, а нагнать не могу. Как в том анекдоте про Ахиллеса и черепаху(22). Кричу ей вслед комплимент какой-нибудь типа: «Рушай дупкой, кренчь бьодрами, идзе Полька с фигурами!», чтобы оглянулась. Она на то ноль внимания. Не оборачивается, и все тут. Как ни стараюсь ее настичь, остановить, уболтать всяко-разно, ничего не из этого не выходит. И так все время, чтоб я утоп.

    — Да ты поэт, — насмешливо и вместе с тем с нотками уважения в голосе говорит Крамер-Крамер. — Струи золотого водопада! А может, ты просто не умеешь вести себя с женщинами?

     Ковальский улыбается с чувством очевидного превосходства и отвечает на необоснованное обвинение коротким стишком:

     — Бабелей надо обрабатывать спецово, забалтывать их в ритме босановы, держать фасон, ловить момент и точно знать, когда, за что и где их можно брать. 

     — Вообще-то в биологии то, что ты сейчас сказал, называется репродуктивным поведением, — замечаю  я, в очередной раз разливая крепкое пиво по стаканам. — Или еще харассмент(23) есть термин, что одно и то же, когда речь идет о продолжении рода. Этой стратегии мужского поведения сотни тысяч лет. Самец человека обязан так выделываться, чтобы женская особь выбрала его из длинной очереди других соискателей ее тазобедренного приюта. И это должен быть не просто проезжий донор спермы, а идеальный, насколько это возможно, с точки зрения ума, привлекательности и здоровья экземпляр, который поможет ей зачать, родить и воспитать ребенка, а еще лучше для сохранения вида сапиенсов нескольких.

     Ковальский скептично усмехается под своими висячими усами и возражает, что у них на борту никаких самиц нет, а значит, и конкуренции никакой быть не может, тем более что аббаты все как один блюдут целибат, то бишь обет безбрачия, а панночка все равно снится.
 
     — Вот смотри, ты ходишь во сне по кольцевому коридору, то есть как бы по заколдованному кругу, — присоединяется к дискурсу Крамер-Крамер. — С одной стороны, это как бы для тебя биологический тупик, поскольку твоя паненка существо виртуальное, игра воображения и мечта поэта. А с другой еще и вопрос принадлежности к большим социальным группам по признаку вагины и пениса, то есть пола...

   — Вообще-то пол можно имитировать, — перебиваю его я. — Скорее уж лучше по признаку  овуляции(24) и эякуляции(25) отличать человеков от человечиц. Главное — суметь передать полученные от предков гаметы(26) своему потомству.    

   — Я не том, — отмахивается от моих аргументов брат мой Крамер. — Есть огромное сообщество женщин, есть огромное сообщество мужчин, каждое со своими правилами поведения. И они, то есть, он и она, объединяясь в семью, помогают друг другу выживать и самоутверждаться даже в том случае, если в других делах у них сплошные неудачи. Например, не везет тебе в жизни, но есть надежда, что повезет твоим детям. Это твоя стая.

   — А в сей корпорации аббатов ты беззаконная комета, внесистемный парень, — добавляю я. — У тебя другие интересы. И ничего тебе в этом смысле здесь не светит. Поэтому, может быть, твой сон не о полураздетой паненке или не только о паненке, а еще и о том, что ты вообще недоволен собой и своей жизнью.

     Во время этого спича Ковальский с мрачным видом несколько раз кивает головой, все больше мертвеет лицом, все чаще прикладывается к стакану, зло пьянеет. А после  затягивает тоскливую песню о горьком пьянице, по которому не зазвонит поминальный колокол, когда он умрет:

    — По ком звонят, по тем звонят накануне похорон, мне такому выпивохе не по чину этот звон, тара-ра-рара… Сдохну, ксендза не зовите, я спектаклей не  люблю, только вы, друзья, скропите спиртом голову мою, тара-ра-рара… Меня в погреб отнесите, в погребе копайте грунт, мне в могиле поверните голову, где бочки шпунт, тара-ра-рара… В руку чарку мне вложите и с вином в другую жбан, и пропойте, возгласите: помер, пьянь, а все же пан, пан, пан, тара-ра-рара…

     В начале песни у него на глаза наворачиваются слезы, в середине он плачет, а в конце рыдает. В таких случаях лучшее лекарство — выпивка. И смена темы. Благодаря стараниям Збыха, пиво в бурдюке занимает гораздо меньше половины объема. Мы снова наполняем стаканы. Во мне просыпается дух моих кавказских предков по матери, и я произношу свой любимый философический тост, хорошо известный моему второму я:

    — Алкоголь это яд. Яд это смерть. Смерть это сон. Сон это здоровье. Ну, будем здоровы.
 
    Мы отпиваем по глотку из своих стаканов, а Збигнев опустошает свой до дна и через полминуты упирается лбом в столешницу. Тема алкоголя исчерпана. Остается только загрузить в черный кейс остатки пиршества, убрать складной стол в пол, а на его месте развернуть третий спальник и аккуратно вложить в него забывшегося пьяным сном Збыха Ковальского.

                <>†<>
 
    Мы тоже возвращаемся в свои спальники. Теперь стеномонитор у нас в ногах показывает окрестности Зонненштадта. Горбики плетенок, без ладу и складу раскиданных по раздольному полю, похожи на спины гигантских черепах, заснувших там, где их застала ночная тьма.

    И черная дыра неба тоже напоминает полную сияющих звезд корзину, только перевернутую вверх дном. Как славно, что корзина космоса перевернута, а звезды не могут из нее просыпаться на Раксагадам!

    И почему никто не поклоняется богиням невесомости и гравитации, благодаря которым все эти небесные тела остаются на своих, быть может, расчисленных кем-то местах, и не устают водить свои хороводы в бесконечном поле пространства-времени?

    Хотя на самом деле вряд ли существует этот рассчитавший космос и его константы генеральный конструктор тварной реальности. Для этого он должен быть древнее Вечности и превыше Вселенной со всеми ее бессчетными сонмами галактик и войдов(27).

    Ведь если Бог есть свет нетварный, то и кванты света, из которых он состоит, тоже нетварны и равновечны Богу. А это в свою очередь означает, что в начале всего были кванты энергии. Но следует ли из этого, что Бог является световой сущностью?

    Конечность скорости света исключает одновременное присутствие свето-волнового Бога всегда, и везде, и в каждой точке пространства Вселенной.

     Свето-волновой Бог был бы в данном случае таким же приговоренным к ограниченному сроку экзистенции узником Вечности, как и другие чада Энтропии и Хроноса, насельники Вселенной звезды и планеты, которые рождаются, существуют и разрушаются с течением времени. Парадокс том заключается, что Энтропия мать Хроноса, а Хронос отец Энтропии. Именно благодаря ей время в нашем макромире течет вперед и не может быть повернуто вспять.

     Поэтому время для них, как и для человека, есть частный случай энтропии,  процесса постепенного энергетического истощения, который и обусловливает  непрерывную  трансформацию настоящего в прошлое и будущее.

     Чтобы быть Повелителем Времени, Бог должен из хрононов, то есть квантов времени состоять!

     Вот и ответ... Вот почему Квазимиру удалось создать экстратемпоральные сущности, способные преодолевать Пространство Времени.

     Из этого следует, что вездесущие вестники Бога Ветхого Завета – Ангелы, как и Он Сам, тоже суть хроноквантомы!

     Их обитель — хрональная вселенная, порождающая и время, и квантовую гравитацию, и невесомость, и константы реального мира.

     Другое дело, являются ли они в нашей физической реальности подобными ветхозаветному Иегове и эллинскому Хроносу антропоморфными существами, как это представляли себе древние евреи или греки в отношении своих богов.

     Не числа порождают бытие, а эфемерное бытие сознания в эфемеридном времени порождает в нашем воображении и числа, и подобных внешне человекам божеств.

     И кто знает, распространяются ли эти известные нам константы на все вселенные и все космосы, какие только могут быть? Тайна сия велика есть.

     Надеюсь, моему фрактальному близнецу удастся раскрыть эту тайну. Я знаю и понимаю, знаю, что им движет. Научный интерес и простое человеческое любопытство!

     Я уверен, что мир, доступный нам в созерцании и других ощущениях благодаря органам чувств и даже самым совершенным научно-техническим протезам не есть всем, что есть, что существует и что может существовать.

     Непременно должен видимый мир иметь второе дно, или даже бесконечное множество доньев. Но, чтобы познать все сокрытое за гранью известных нам физических законов, нужно сначала обрести жизнь вечную, то есть практическое бессмертие. Почему бы и нет? Нам, цифрантам, и квантовое море по колено. Вкусим от плода с древа познания вселенной, и станем как боги.

    Еще я думаю о том, что общение с моим вторым я доставляет мне удовольствие и что зря я ограничился одним своим фракталом. Надо было запараллелить нас больше.

    Под мерное посапывание Збыха я все глубже погружаюсь в пучины сна. В нем зеленовласая Мидори семенит впереди меня босиком по изогнутому коридору минус третьего круга Сферы. Я хочу и не могу ее догнать, зову, зову… Она оглядывается.

     Это не Мидори, а зеленая валькирия DieAntwort с лицом Мартины…

      БАЛЬТАЗАР, МЕЛЬХИОР, КАСПАР

     Утро начинается с похмелья. Давно я не позволял себе таких грехопадений. А тем более не в этой новой моей жизни, дай бог не последняя. Шесть утра по бортовому времени.

    Расталкиваю Ковальского. Он встает как ни в чем не бывало. Крепкий парень. Сносу ему не будет, если раньше не помрет.

    Мы будим Крамер-Крамера, совершаем на скорую руку утреннее омовение, завтракаем остатками птеропиццы с пивной заливкой пищевода и договариваемся о плане действий на сегодняшний день.

     Ковальский предлагает начать подготовку к старту с доставки разбросанных по саванне хронокапсул на борт ХМП. Больше никаких препятствий для этого нет.

     Вчера выяснилось, что прелаты настаивают на скорейшем продолжении миссии, поскольку их вынужденное пребывание на Раксагадаме непозволительно затянулось. Все это время насельники ХМП провели в добровольном отшельничестве, словно девственники в осажденной бесами блудодеяния крепости целомудрия.

     Хорошо хоть, что сие требование полного затворничества не распространялось на Ковальского и меня в моих предыдущих жизневоплощениях в силу нашего светского, в отличие от всех прочих обитателей аббатства ХМП, статуса. 

                <>†<>

     Мы выходим на балкон третьего круга Сферы. Отсюда рукой подать до купола с недремлющим виртуальным Вседержителем. Он встречает нас доброжелательной улыбкой и благословляет античным двоеперстным сложением. Мне хочется верить, что Господь милостив, и мы, трое блудодеев, выпивох и чревоугодников, скорее всего, прощены. Хорошее начало дня. 

     Огромный католический улей гудит и роится в полном соответствии со своим уставом-регламентом. Я, будучи профессиональным скептиком, в чем-то даже завидую этим организованным по военно-партийному принципу миссионерам.

     Они вооружены непобедимой, единственно верной теорией всего. Они знают что, как и когда надо делать. И что они будут делать завтра, послезавтра, через двадцать и тридцать лет: все так же славить  своего Бога в соответствии с годовым кругом католической литургии. В этом есть своя положительная сторона. Не надо думать и сомневаться, когда где-то в надзвездных высях есть тот, кто все за тебя решает и определяет твой жизненный жребий.

     В нашем случае для решения проблемы возвращения хронокапсул нам следует заручиться согласием ксендза-промотора Бартосяка.

                <>†<>

     Мы находим его в резном конфессионале у выхода из молельного нефа. Трехчастная исповедальня с одной дверью посередине и двумя боковыми, распахнутыми наружу отделениями для кающихся грешников свободна том смысле, что в ней находится один только ксендз Бартосяк.

     И стоит в ней на коленях, погруженный в молитву, с руками, сцепленными на уровне груди, на открытом взглядам месте для исповедантов. На лице его написано незлобие, смирение и кротость. На глазах слезы покаяния.

     И снова я начинаю или продолжаю завидовать всем этим глубоко верующим людям, которых природа наделила отсутствующим у меня сенсором Бога в голове.
 
    Ксендз Бартосяк смотрит на нас чудным, светлым, любящим взором. Грубиян Ковальский не только прощен, но и допущен к символическому целованию предположительно безгрешной руки святого отца!

    Мы излагаем суть нашей просьбы, которая заключается в выделении нам послушников для погрузки хронокапсул на гравилеты...

                <>†<>

     Полчаса спустя я стою за рогатым штурвалом DieAntwortchen в компании трех бравых монахов в коричневых рясах с откинутыми на спину капюшонами: чернокожего Бальтазара, эпикантусоглазого(28) Каспара и похожего на викинга рыжего и ражего здоровяка Мельхиора. 

     Вцепившись руками в леера и релинги(29), они стоят на носу гравилета и жадно вдыхают полной грудью пронизанный ароматами южных трав и цветов воздух саванны.

     Светило Раксагадама по имени Гелиус еще не покинуло своих владений на востоке планеты. Оно поднимается над горизонтом прямо перед нами. Его пологие лучи ласкают их бледные, как у арестантов, сияющие счастьем лица.

     Ибо этот животворный свет и  благорастворение воздУхов пьянят и вызывают у давно отвыкших от бескрайних просторов и свежего ветра добровольных узников ХМП приятное, кайфорическое головокружение.

     Мы держим курс на Зонненштадт. Справа и слева от нас идут тем же курсом еще два гравилета — Warum и Darum — под командой Крамер-Крамера и Ковальского соответственно.

     Через некоторое время Збигнев прощается с нами взмахом руки. Darum отваливает влево и направляется в сторону владений великого вождя народов Гейотлая.

     Таково было настоятельное пожелание Ковальского, который предварительно согласовал свой маршрут с ксендзом-промотором Бартосяком.

     В порядке исключения и для ускорения подготовки к хронопортации преподобный Бартосяк согласился на выделение нам девятерых среднего возраста и спортивного телосложения монахов.      

     Немного погодя маневр Ковальского зеркально повторяет Warum. Он уходит направо, как только мы оказываемся  на траверсе заселенного голубыми антиподами женщин Блюменштадта(30).

     Там мой брат Крамер должен будет забрать третью из имеющихся на Раксагадаме хронокапсул...

                <>†<>

    Наше прибытие в Зонненштадт вызывает у  населения женского города-огорода легкий ажиотаж. Мы символически бросаем якорь возле так хорошо мне знакомой медплетенки.

     Вокруг гравилета тут же собирается зеленая толпа юных, долгоногих гурий в одних только коротеньких, напоминающих пачки балерин травяных юбчонках желтого цвета.

     Что интересно, среди этих милашек нет ни одной с лишним весом, физическими недостатками или внешними признаками нездоровья. Каждая настоящий технологический шедевр белкового дизайна. Налицо торжество пропорций и полное тождество с идеалами красоты.  Подозреваю, что и болезни им неведомы.

     Отныне эволюция жизни в пространстве-времени космоса может определяться не только естественным по Дарвину отбором и случайными мутациями, но и путем квантового управления на минусовом уровне клеточного ядра, информационных молекул ДНК и прочих белковых паззлов.

     Целенаправленное изменение генов позволит сократить сроки эволюции живых существ с миллионов лет до считаных минут и часов! Так или иначе, на Раксагадаме одержимый манией величия цифровой мыслевоплотитель Квазимир сделал свое божеское дело на ять.

     Во мне просыпается совесть и делается стыдно, что я из своекорыстных побуждений загубил такое хорошее начинание, как еще один вариант распространения жизни во вселенной.

    А может быть, Иегова тоже не ограничился колонизацией одной только планеты,  а убыл плодить новые миры и новых существ, оставив на Земле свое третье я, своего драйгенгера(31) Иисуса Христа?

    В Священном Писании нет ясности в этом вопросе, кроме завета плодиться и размножаться. Мне вдруг захотелось каким-то образом загладить свою вину перед вселенской Биотой(32).

    Пусть даже поиски квантового бога в конкретной точке хронокосмоса лишены смысла, потому что он и так пребывает одновременно и везде, и нигде, зато имеет смысл всяческое содействие космической панспермии(33) и любым другим способам зарождения и распространения жизни на планетах Вселенной.

    Ибо живое живым должно порождаться. Такая у нас, животно-растительных организмов, миссия.

    Поэтому да здравствует во веки вечные ХМП и его хроноаббатство имени либерального диктатора и борца за свободу Юзефа Пилсудского!

                <>†<>

     Из медплетенки выбегают на шум толпы три мои полунагие хариты: Мидори, Ипостасья и Офигения. Мидори тут же с разбегу бросается мне на шею. Как же мне нравится этот ее детский обычай!

     Я несколько раз поворачиваюсь вокруг своей оси так быстро, что ее зеленые лодыжки взлетают параллельно травяному покрову саванны. И, не отпуская, ставлю ее рядом с собой.

    К нам подбегают трое мальчуганов, вцепляются мне в ноги, тычутся зеленоволосыми головками нам в колени. Меня охватывает похожее на отношение к моему брату Крамеру ощущение генетического с ними родства и единства. Неужели это отцовские чувства обуревают меня с такой неожиданной силой?

     Поднимаю глаза и вижу, как мои монахи в окружении стайки крутобедрых,  длинноногих красоток удаляются все дальше от медплетенки и гравилета.

    Ну да ладно, пускай себе подышат воздухом свободы перед возвращением в места добровольного заключения. Жаль только, что грузить хронокапсулу на борт DieAntwortchen придется мне самому.

    Ввиду избытка посадочных мест приглашаю прокатиться на гравилете Мидори с детьми и подругами. Под их лоцманством подплываем к моей хроноколыбели. Вернее, к нашей, если не считать наших с Мидори малышей, колыбели, поскольку мы все, здесь присутствующие взрослые, появились на свет из ее материнской утробы.

    Не без помощи моих зеленых ассистенток мне удается подцепить капсулу крюком крана и закрепить ее в специальных пазах на палубе DieAntwortchen. Дело сделано, пора возвращаться на ХМП. Однако долгое ожидание моих загулявших монахов ни к чему не приводит.

     Решаю отправиться на их поиски с моим новым экипажем. Тем более, что мои зеленые феи проявили при погрузке чудеса сообразительности и физической подготовки.

    Подозреваю, что числовой ересиарх и гениальный человекотворец Квазимир плотно  поработал над их умственными и телесными способностями.

     Йошитомо, Сатоши и Рокеро, так зовут моих новообретенных сынишек, удивительно резвы и бодры неимоверно. Они в одно мгновение обнюхивают  все углы и закоулки гравилета, а затем выбирают своей резиденцией берлогу хронокапсулы.

     Дальнейшие поиски моих горе-миссионеров кончаются ничем. День поворачивает на вечер, а их все нет и нет. Наконец появляется делегация в составе трех миловидных раксагадамочек.

     Самая бойкая из них, атлетически сложенная зеленая дева с негроидными чертами лица возвещает, что Бальтазар, Каспар и Мельхиор решили остаться на Раксагадаме.

    Делать нечего, я объясняю Мидори, что мне надо возвращаться на ХМП, но обещаю завтра вернуться, пока не знаю как. Она приходит в уныние, однако соглашается подождать до завтра.

  Тем не менее все попытки выманить детей из капсулы ни к чему не приводят. DieAntwortchen тоже не может помочь, дверь заблокирована изнутри механически, вручную. Мидори впадает в отчаяние.

     Я предлагаю ей идти со мной на гравилете к ХМП и там на месте разобраться с этой проблемой. Мидори соглашается без колебаний, а Ипостасья и Офигения отказываются следовать с нами так далеко, поскольку все трое не могут одновременно бросить свой медицинский пост без призора. Они остаются в родном Зонненштадте.               

     Монитор DieAntwortchen показывает, что Warum и Darum завершили свои миссии и направляются к ХМП. Я следую их примеру: встаю под паруса и беру курс на серый силуэт Сферы на краю темно-синего небосклона...

                <>†<>

    Задолго до того, как мы оказываемся на траверсе Вигвамгтона, до нас начинает доноситься неимоверный шум, издаваемый тысячами глоток, а также трещоток, пищалок, свистелок, свиристелок, тамтамов, бубнов и прочих музыкальных протезов. Там явно происходит что-то из ряда вон входящее.

    Бескрайняя толпа кенгуронов в едином, заданном барабанами ритме ритуально раскачивается, поет, кричит, подскакивает вокруг самого большого из всех в столице Гейотлая — Белого Вигвама.

     Моя зеленая пери с тревожным любопытством наблюдает за этим триумфально-радостным колыханием огромной, сплоченной в едином порыве биомассы.

     Я объясняю ей, что добросердечные кенгуроны, скорее всего, отмечают какое-то важное для них событие, и нам нечего их бояться, потому что им не до нас...

                <>†<>

     Еще на подходе к Сфере мы видим застывшие у ее коричневой аппарели Warum и Darum с хронокапсулами на борту и уже сложенными парусами и мачтами.

     Навстречу нам выходит брат мой Крамер в сопровождении трех монахов в коричневых хабитах с накинутыми на голову капюшонами.

     Я посвящаю их в суть проблемы с заблокированной изнутри хронокапсулой. Она должна быть снабжена системой жизнеобеспечения, поэтому с детьми не может случиться ничего плохого. Но как ее открыть? Все наши ухищрения ничего не дают.

   Крамер предлагает установить с малолетними затворниками звуковой контакт и костяшками пальцев начинает выстукивать на корпусе капсулы сигнал SOS. В ответ раздается бешеный перестук.

    Видимо, мальцы в три руки соревнуются в освоении морзянки. Или даже в шесть, потому что стук переходит в барабанную какофонию, в которой, тем не менее, прослушиваются три точки — три тире — три точки  азбуки Морзе!

    Тут я, ведомый скорее инстинктом футболиста, чем осознанно, как по мячу, бью по капсуле ногой. И вдруг она распахивается, словно подарочный Magic Box или бонбоньерка с сюрпризом. Из нее с криками ква-ква выпрыгивают друг за другом трое зеленых косоглазеньких чертенят.

     Каждый из них приписывает себе заслугу открытия капсулы. При этом все трое сыплют научными терминами, рассуждают, как настоящие ученые, и вообще производят впечатление рассудительных взрослых, запрятанных в хрупкие детские тельца.

     Мне становится не по себе. Кажется, новации и апгрейды Квазимира еще не раз аукнутся нам на этой богоспасаемой планете. Я хватаю моих зеленых знаек в охапку и предлагаю Мидори  переночевать на ХМП, а наше возвращение в Зонненштадт отложить до завтра.

     Однако Крамер останавливает меня выставленной перед собой открытой ладонью. Есть плохие новости. Оказывается, за время моего отсутствия многое изменилось.

     Главная новость заключается в том, что Ковальский и один из членов его экипажа решили остаться на Расксагадаме. Так вот что радостно праздновала возбужденная толпа кенгуронов в столице Гейотлая! Поэтому Darum с хронокапсулой на борту пригнали назад двое оставшихся верными обетованию мнихов. 

     Еще двое католических иноков, на сей раз из команды Крамера, тоже выбрали волю и предпочли соблазны и хаос Блюменштадта возвращению в обитель предсказуемости ХМП.

    Гендерфлюидные панки с разноцветными ирокезами а-ля кенгурон, да еще в одних только радужных пенисхолдерах, произвели на изголодавшихся постников слишком сильное впечатление. И телесное искушение, как это нередко случается, с тихим хохотом положило добродетель на обе лопатки.

    Прелаты, которым Крамер сообщил о понесенных за столь короткое время потерях в людях, запаниковали и объявили на ХМП режим чрезвычайного положения.

    Их можно понять, дурной пример заразителен и может вызвать цепную реакцию в виде дальнейшего падения нравов.

    Не ограниченная извне авторитетом власти или традиции возможность свободного выбора часто порождает в социумах анархию, инакомыслие, непримиримую вражду и шатание умов.

     Короче говоря, приводит к нарушению и разрушению привычных социальных констант. Само наличие дезертиров-перебежчиков указывает на то, что система начала терять устойчивость, а пастыри ХМП безраздельную власть над своими монополыми овнами.

     И теперь никто из членов миссии не может покинуть Сферы без разрешения иерархов прелаториума. По той же причине наверняка не будет допущена на борт и прибывшая со мной квазимирка с тремя зелеными чадами неоднозначного происхождения.

     Снаружи остались только трое идеологически выдержанных, проверенных в деле миссионеров, которые устояли перед искушением свободой и пренебрегли возможностью уйти в пампасы.

     Хорошая новость заключается в том, что Крамер убедил католическое руководство ХМП не только оставить на Раксагадаме один из гравилетов с хронокапсулой для возможной в теории эвакуации беглых монахов, но и вообще сделать Раксагадам экспедиционной базой миссии. Вот и славно, теперь нам есть, где сегодня переночевать и на кого рассчитывать в будущем.

     Мы договариваемся, что на Раксагадаме останется DieAntwortchen, а Warum и Darum в автоматическом режиме отправятся в свои боксы хранения на борту ХМП. Я перебираюсь на Warum. Он первым всплывает над почвой. Сфера начинает медленно втягивать его в свое обширное лоно.

     Мы попадаем в довольно длинный овальный туннель, заканчивающийся тупиком.
Здесь гравилет опускается на пол грузового лифта и совершает в нем погружение в глубины ХМП.

                <>†<>

     Я вслед за Крамером выхожу из бокса минус третьего круга Сферы. Где-то здесь мы с Ковальским бродили в своих сновидениях.

    Нас встречает ксендз-промотор Бартосяк. От его аскетичного, худого и длинноносого лица веет неприязнью. Судя по его виду, преподобный Бартосяк раскаивается в своем опрометчивом решении о выделении нам послушников для погрузки хронокапсул. И подсознательно возлагает на нас ответственность за свою промашку.

    Он официальным тоном сообщает, что ему поручено встретить нас и сопровождать в дальнейшем нашем следовании на нулевой уровень Сферы, где уже собрались все участники миссии для торжественного прощания со мной.

    Под его присмотром мы поднимаемся наверх. Как же здесь все изменилось! Гудевший  еще недавно католический улей погружен в безмолвие. Нет того бурления и впечатления  деловитости, какие бросались в глаза во время предыдущих моих посещений.

     Мрачные монахи в блеклых сутанах с озабоченно-сосредоточенными физиономиями застыли, как изваяния, на балконах и лавках молельного нефа.

     С виртуальных небес в куполе Сферы на меня гневно взирает Христос Ярое Око. Он явно чем-то раздосадован. У меня возникает ощущение, что я потерял благорасположение Вседержителя. Не потому ли миссионеры встречают меня более чем сдержанными аплодисментами? Кажется, я здесь уже не ко двору. Чем они недовольны? И в чем я виноват?

     Ситуация проясняется во время прощальной речи бывшего моего однокашника, а впоследствии и протектора перед лицом прелаториума ХМП кардинала Жана Астрюка.

     Он говорит, обращаясь ко мне с высокого амвона, расположенного между алтарем и полукруглой голограммой пресвитерия Нотр-Дам-де-Пари. На нем все та же черная сутана с крылаткой и красная католическая тюбетеечка на голове. От его былого добродушия и благожелательности не осталось и следа.

     После сухого, формального приветствия и слов благодарности за свержение узурпатора Квазимира следует ряд завуалированных обвинений в нежелании моем присоединиться к миссии ХМП и потворстве дезерции трех монахов из экипажа DieAntwortchen. У меня даже возникает ощущение, что я поставлен перед алтарем у невидимого позорного столба.

     Иноверцев, диссидентов и перебежчиков по гамбургскому счету никто не жалует, ни ретрограды, ни прогрессисты, ибо каждый ищет и хочет свободы прежде всего для себя и своих единомышленников.

     К тому же из-за идеологических пристрастий даже самые благородные люди склонны под давлением среды или обстоятельств избавляться от душевной чуткости и способности к эмпатии.

     Тем более это относится к политикам и руководителям высокого ранга, которые вынуждены играть свою роль в соответствии со своими о ней представлениями. 

     Тем не менее, заканчивается его назидательная диатриба во здравие: меня еще раз благодарят за мой когнитивный подвиг и даже торжественно вручают объемистый Новый Завет в украшенном позолотой темно-коричневом переплете!      

     Я отвечаю на суровый панегирик епископа Астрюка парой учтивых слов, каковые всегда должны быть в запасе у воспитанного человека, и под оглушительное безмолвие благонравных католиков в сопровождении брата моего Крамера покидаю нулевой круг ХМП.
 

     ЙОШИТОМО, САКЕШИ, РОКЕРО, МИДОРИ


     Чуть позже мы спускаемся по аппарели на обетованную землю Раксагадама и направляемся к DieAntwortchen.

     Крамер несет в правой руке оставленный в нашей келье Ковальским кейс для инструментов, в который мы положили подаренную книгу и кое-какие вещи. Все, что попалось под руку и влезло в ящик.

    Наш гравилет захвачен тремя бойкими зеленятами. С криками ква-ква они играют на палубе в салки, но передвигаются при этом исключительно прыжками в лучших традициях аватаро-мангалов. Должно быть, изображают кенгуронов.

     Завидев нас, Мидори радостно машет нам рукой. Судя по ее виду, у нее отлегло от сердца. Кажется, она уже не чаяла меня увидеть. Мы ступаем на борт, отлавливаем зеленых сорванцов. 

     Брат мой с выражением умиления на лице трогательно прощается с моими, точнее, с нашими отпрысками. По его виду становится ясно, что он жалеет о своем решении. Однако, как и я, он придерживается правила дал слово, держись.

    Так же нежно он обнимает Мидори и целует ее на прощание в зеленую макушку. После этого мы заключаем друг друга в братские объятия. У меня в голове крутится одна мысль, которую тут же озвучивает мое второе я.

   — Жди от меня хронопосылок из супервойда* Эридана(27), — говорит он мне шутливым тоном. — Хочу сотворить пару-тройку наших с тобой фракталов, чтобы вы могли положить здесь, на Раксагадаме, начало славному роду хроно сапиенсов. Ты  непротив?

    — Тогда лучше десяток, а то и дюжину, — отвечаю я, одобрительно улыбаясь. — А я буду тринадцатым. Это будет наш мир, потому что мы стояли в его начале. Без нас его не было бы.
 
    — Да что там Раксагадам, — смеется брат мой во хроносе, — давай не будем мелочиться, нарожаем свору астроарбайтеров и пойдем обживать миры и вселенные.

    Мы еще раз обнимаемся. Я знаю, что его, как и меня, нас обоих не оставляет надежда увидеть друг друга еще раз. Крамер-Крамер с видом глубокого сожаления поворачивается к нам спиной и, пару раз по дороге оглянувшись и послав напоследок Мидори воздушный поцелуй, скрывается в туннеле ХМП.

     Сфера втягивает в себя, словно огромный коричневый язык, широкую нанокомпозитную аппарель. У меня даже возникает ассоциация с пуповиной плацентарных млекопитающих. Вот и порвана последняя связующая ХМП с Раксагадамом материально-физическая нить. 

    Овальный шлюз хроноплана схлопывается, как ротовое отверстие актинии. Менее чем через пару земных минут сферическая махина ХМП начинает медленно терять очертания, сначала по краям, а затем, чем ближе к середине, тем быстрее. А потом она и вовсе исчезает из виду...

                <>†<>

   На душе у меня горечь потери перемежается с чувством облегчения. Мой побег на рывок из-под конвоя генерала Шпиллера и ему подобных блюстителей вольностей и прав завершается благополучно. Я свободен!

     Правда, за эту волю-вольную придется платить отсутствием привычных удобств цивилизации вроде подкожных аусвайсов, нейрофонов, стеномониторов, дезинтеграторов бытовых отходов и кухонных роботов с функцией трепетной души.
    
     С другой стороны, мне в жизни много не надо, а комфорт дело наживное, когда знаешь, что тебе жизненно необходимо, и без чего можно обойтись, а руки у тебя растут из плеч, как у достопочтенных кенгуронов.

     Зато как приятно ощущать себя вольной птицей, а не живым тамагочи из общей с мыслящим унитазом и разумной кофемолкой цифровой метавселенной. И никаких светофоров в голове! А тем более стоящих над душой квазидемократов!               
   
    Впрочем, своя нейронка у меня все-таки есть. И зовут ее почти так же, как ее маму — DieAntwortchen.

                <>†<>

     Я подхожу к колонке управления гравилета и даю голосовую команду по местам стоять, с якоря сниматься. Отдать швартовы, поднять паруса. Курс на Зонненштадт. DieAntwortchen приподнимается над саванной и послушно выполняет мои распоряжения.

     Наши с Мидори непоседы открывают сундук Ковальского и начинают с воплями восторга изымать из него невиданные на Раксагадаме сокровища: лабораторные стаканы с делениями на боковой стенке, пару полотенец, нанокомпозитные бритвенные приборы,  ножи, ложки и вилки, песочные часы, солнечные очки и несколько вложенных одна в другую бело-красных четвероуголок, которые тут же перемещаются на наши головы.

     Последним на свет божий появляется подаренный миссионерами коричневый фолиант с надписью НОВЫЙ ЗАВЕТ на обложке. Машинально под нее заглядываю.
 
    На титульном листе виднеется надпись: «Господа нашего Квазимира святое Евангелие или Истинная и непротиворечивая история сотворения Вселенной».

    Я вдруг вспоминаю, что видел точно такой же фолиантище в Музее продвижения Истинной Веры у стоп изваяния Христа рядом с дарами Гейотлая.

    Видимо, кто-то из католической братии дал маху, соблазнившись знакомым названием на обложке. Или это диверсия преподобного Бартосяка, решившего наказать меня таким образом до скончания вечности за свой faux pas(34)? Твое, мол, место, цифрант несчастный, среди химерид и бесов Квазимировых. Похоже на то...

    Открываю тяжелую книгу наугад. Это великолепно исполненный с точки зрения художества визуальный квантехизис, то бишь теологический комикс с изложением основных догматов вероисповедания новопочившего в цифре самозванного повелителя квантовой Вселенной Квазимира. Мир его цифровому праху, аминь.

   Тем не менее, сия книжища — настоящий шедевр его безнадежной рекламной кампании! Картинки настолько реалистичны, что кажутся живыми и объемными. 

    На левой стороне разворота изображена раскидистая, но иссохшая и потемневшая от старости смоковница с увядшими, сморщенными плодами-сухофруктами в кружеве мертвых ветвей.

   В похожем на барашка облачке, плывущем в небе над нею, имеется сопроводительная надпись: «Сие есть Древо Познания, его же плоды увлекают в пагубную бездну неверствия».

   На правой странице красуется могучий древобаб с корнеподобными, усеянными продолговатыми оранжевыми плодами ветвями. Надпись в облачке с указующим на них перстом гласит: «Вкусивший от плода Древа Времени вкусит жизнь вечную».

   Ну что же, в свое время у меня будет возможность проверить справедливость этого постулата на себе...
   
                <>†<>
               
                ПРИМЕЧАНИЯ

   (1) Кровь кентавра Несса  — пропитанная ядовитой кровью кентавра одежда стала
       причиной мучительной агонии и смерти Геракла.

   (2) Шпильбрехер — нем., spielbrecher, ломающий игру. Чуждый корысти
       нарушитель правил игры, деконструктор игрового пространства.
   
   (3) Вундерфрау — нем., Wunderfrau; Wunder — чудо, чудеса; Frau — жена,
       женщина.
         
   (4) Алгоритм  — в данном случае имя глобального чат-бота.
 
   (5) Spiritus Sancti  —  лат., Дух Святой, третья ипостась (лицо) триединой
       личности Господа Бога.

   (6) Descensus Christi ad inferos — лат., христианская догма, согласно которой
       восставший из мертвых Христос спустился в ад, сокрушил его врата и 
       вывел из него всех ветхозаветных праведников, а также Адама и
       Еву. Распространенный иконографический сюжет.

   (7) Herzlich willkommen nach Sonnenstadt — нем., добро пожаловать в Солнечный
       город.

   (8) Конфессионал — от лат. confessio — признание, исповедание; деревянная
       будка-исповедальня, где кающийся прихожанин стоит на коленях сбоку от
       сидящего за решетчатой перегородкой священника.               
   
   (9) Доппельгенгеры – от нем. Doppelganger – темные или светлые астральные
       двойники человека, способные  одновременно пребывать в различных точках
       пространства-времени.    

   (10) Salvator Mundi — лат., Спаситель мира.

   (11) Homo fractus — лат., человек взломанный, хакнутый.

   (12) Хронобифуркация и временной лаг — от лат. bifurcus — раздвоенный,
        разделенный; точка разветвления, разделения единого процесса или явления
        на варианты его различных последствий. Временной лаг — от англ. lag —
        запаздывание; интервал, задержка или опережение по времени между двумя
        связанными причинно-следственными отношениями событиями.

   (13) Логос — греч., мысль, разум, смысл, число, закономерность, мыслебытие,
        мировая душа; Божественное Слово, лежащее в основе абсолютного бытия.
      
   (14) Анекротичный — от лат. necronic — мертвый, омертвелый, в сочетании с 
        отрицательным префиксом означает остающийся живым, неумирающий.

   (15) Стохастика – от  греч. stochasis – догадка или от stochastikos – меткий
        стрелок; умение, способность угадывать на основании зыбких предположений,
        субъективной или математической оценки вероятность свершения случайных
        событий.

   (16) Промотор — лат., promotor — отвечающий за продвижение чего-либо
        руководитель, куратор проекта, консультант, продюсер, импресарио.

   (17) Обскурантизм — от латинского obscurans — затемняющий; мракобесие, крайне
        ретроградное и враждебное отношение к просвещению и науке.

   (18) Quanten machen frei — нем., кванты делают свободными, вызволяют,
        освобождают.

   (19) Транссубстанциация — лат. transsubstantiatio — превращение;
        превоплощение Хлеба и Вина во время таинства Евхаристии, то есть
        Причастия, в истинное тело и истинную кровь Христа, преподаваемые
        верующим в залог будущего воскресения и вечной жизни.
 
   (20) Транзиентность — от лат. transeo, преходящий, непостоянный, временный.
 
   (21) Пресуществление — в православном богословии то же, что и
        транссубстанциация в латинской традиции (см. примечание 19).

   (22) Ахиллес и черепаха — древнегреческий парадокс Зенона, согласно которому
        быстроногий Ахиллес никогда не сможет догнать черепаху.

   (23) Харассмент — англ., Harassment — навязчивое нарушение приватности,
        приставание, запугивание, домогательства, в том числе сексуальные.       

   (24) Овуляция — от лат. ovum — яйцо; выделение созревшего яйца из яичника у
        женщин во время менструаций.

   (25) Эякуляция — от лат. ejaculatio — выброс, выбрасывание; семяизвержение.   
       
   (26) Гаметы — половые или репродуктивные клетки, содержащие одинарный набор
        хромосом и обеспечивающие передачу наследственных признаков обоих
        родителей их потомству.

   (27) Войды — англ. void — пустота; области космоса, в которых
        отсутствуют галактики и тому подобные скопления звезд и планет. Eridanus
        Supervoid — самая обширная пустота в доступной обозрению вселенной,
        предположительно место пребывания Бога Ветхого Завета.
 
   (28) Эпикантус — греч., характерная для представителей монголоидной расы
        складка верхнего века, нависающая над глазом с внешней стороны.
      
   (29) Леера и релинги — морск., тросы и металлическая или деревянная
        надбортовка на корабле.

   (30) Blumenstadt — нем., Цветочный город.

   (31) Драйгенгер — авторский неологизм, третья ипостась познаваемого в трех
        равнославных, равновеликих, не сливающихся между собою, но при этом
        нераздельных в едином существе, лицах Господа Бога (см. прим. 9).
      
   (32) Биота — греч., biote — жизнь; совокупность всех органических существ
        вселенной, включающая в себя как представителей клеточных организмов
        (растения, животные, грибы, бактерии, археи, эукариоты и т.д.), так и
        бесклеточные организмы (например, вирусы).

   (33) Панспермия — греч., совокупность всех семян; гипотеза о возможности
        распространения жизни в космосе с помощью комет.
 
   (34) Faux pas — фр., фо па — неверный шаг, промах, компрометация, оплошность.
 
               
        © Copyright: повесть о времени, Андрей Викторович Денисов, 2006 год.

    
     <>†<>
               
                ДОПОЛНЕНИЯ

 Нижерасположенное стихотворение Станислава Лема послужило в 2003 году толчком
 к моей работе над сюжетом фантастической повести о хождении за тридевять
 миров. Сначала я сей текст перевел, а потом благодаря ему увидел
 себя изнутри как пейзаж электронов и квантов. И мне подумалось, что если
 человека преобразовать в кванты энергии, то при наличии соответствующего
 телоприемника с материальным преобразователем можно было бы мгновенно
 телепортировать его в любую точку пространства-времени, которое я для краткости
 и удобства пользования назвал хронокосмосом.


   Wnetrze mojej wyobrazni? To twarze I dlonie,
   I usta, ulozone w smierci jak w kokonie,
   Spiew zmarlych, sny i noce z milczenia,
   I glowa odrabana od kadluba – Ziemia

   Wnetrza mojego ciala? Pejzaz elektronow,
   Kwantow bardzo samotnych, bezgwiezdnego ruchu,
   Gdzie jawa wyrastaja czarne kwiaty sluchu,
   A sny, zwierzeta nocy, tryskaja spod powiek.
   A biale lasy nerwow, te korzenie twarzy
   I zrodla purpurowe, plynace wsrod wspomnien,
   I kosc: skala wapienna, ktora wezmie po mnie
   Moja samotnosc i mrok…

            Stanislaw Lem, 1949   

                <>S<>

 Мое воображение внутри? Там лица, и ладони,               
 И в кокон губы сложенные, словно в смертном лоне,               
 Напевы мертвецов, ночей и снов безмолвные поля,               
 И голова отъятая от плеч – Земля.               
 
 Я изнутри? Во мне пейзажи электронов,               
 Орбит беззвездных, квантов крайне одиноких,               
 Где въяве слуха вырастают черные бутоны,               
 А сны, ночные звери, прыщут из-под век.               
 И нервов белый лес, лица живого корни,               
 И родники пурпурные текут среди воспоминаний,               
 И кость: скала из кальция, которая мое            
 Посмертно примет одиночество и мрак...               
            
  © Copyright: Андрей Викторович Денисов,
    перевод с польского языка, 2003 г.

                <>†<>

   Sator Аrepo tenet opera rotas.
   
   Сеятель Арепо держит коловрат времен.
 
   © Copyright: Андрей Викторович Денисов, перевод с латыни, 2006 год.

                <>†<>

               Обратихся и видехъ подъ солнцем, яко ни легкимъ течение,
               ниже сильным брань, ниже самому мудрому хлеб, ниже разумным
               богатство, ниже ведущим благодать: яко время и случай
               случится всем сим. Еккл.9:11.
               
               Огляделся я и увидел, что дается под солнцем отнюдь не
               быстрейшим в беге и сильнейшим в брани победа,
               и отнюдь не мудрейшему хлеб, и не разумнейшим богатство,
               и не наиболее сведущим благополучие, но токмо когда
               Время и Случай выпадет каждому из сих.
      
               © Copyright: Андрей Викторович Денисов, перевод с церковно-
                славянского языка, 2006 год.
               
                <>†<>
   
Рука Урании пространство измеряет.
О, время! но тебя ни мысль не обнимает;
Непостижимая пучина веков, лет!
Доколе не умчит меня твое стремленье,
Позволь, да я дерзну — хотя одно мгновенье
Остановиться здесь, взглянуть на твой полет!

Кто мне откроет час, в который быть ты стало?
Чей смелый ум дерзнет постичь твое начало?
Кто скажет, где конец теченью твоему?
Когда еще ничто рожденья не имело,
Ты даже и тогда одно везде летело,
Ты было все, хотя не зримо никому!

Вдруг бурное стихий смешенье прекратилось;
Вдруг солнцев множество горящих засветилось,
И дерзкий ум твое теченье мерить стал:
На то ль, дабы твою увидеть бесконечность,
На то ль, чтоб сих миров постигнуть краткотечность,
И видеть, сколь их век перед тобою мал!

Так что же жизнь моя в твоем пространстве вечном?
Что этот малой миг в теченьи бесконечном?
Кратчайший в молниях мелькнувшего огня:
Как мне тебя понять, как мне узреть — не знаю.
Вотще тебя, хоть миг, в уме остановляю,
И мысль моя с тобой уходит от меня!

Не я тебе один, весь свет и все подвластно!
Но сколь твое глазам владычество ужасно:
Здесь — гробы древние, поросши мхом седым;
Там — стены гордые, под прахом погребенны;
Истлевши города и царства потопленны, —
Все в мире рушится под колесом твоим!

О, веки бывшие и вы, вперед грядущи!
Явитеся теперь на голос, вас зовущий,
Представьте страшный час, которой я постиг,
Пред коим все его удары разрушенья,
Паденья целых царств, народов истребленья —
Равно как бы перед ним единой жизни миг!

Там солнце, во своем сияньи истощенно,
Узрит своих огней пыланье умерщвленно;
Бесчисленных миров падет, изветхнув, связь,
Как холмы каменны, сорвавшись с гор высоких,
Обрушася, падут во пропастях глубоких, —
Так звезды полетят, друг на друга валясь!

Всему судил творец иметь свои пределы:
Велел, да все твои в свой ряд повергнут стрелы;
Все кончиться должно, всему придет чреда,
Исчезнут солнца все, исчезнут круги звездны,
Не будет ничего, не будет самой бездны;
О, время! но ты все пребудешь и тогда!

       Иван Пнин, ВРЕМЯ. 1798

                <>†<>
             
   Ты, Время, быстрыми крылами
   По всей подсолнечной паришь...
   
   Непроницаема завеса
   Тебя от наших кроет глаз,
   Ты движешь вечности колеса
   И в вечность с ними движешь нас.

   Михаил Херасков, ВРЕМЯ, 1800 год
   
                <>†<>

   Урна времян часы изливает каплям подобно:
   Капли в ручьи собрались; в реки ручьи возросли
   И на дальнейшем брегу изливают пенистые волны
   Вечности в море; а там нет ни предел, ни брегов...
            
   Александр Радищев, ОСЬМНАДЦАТОЕ СТОЛЕТИЕ, 1801 год
 
                <>†<>
 
   О, Время! Истине божественной отец!
   О, вечного добра и сеятель, и жнец,
   Трудись над жатвою твоею, над вселенной...
   
   Александр Востоков, ОДА ВРЕМЕНИ, 1805 год

                <>†<>

    Словно темную воду, я пью помутившийся воздух.
    Время вспахано плугом...   

     Осип Мандельштам, 1920 год         

                <>†<>
   
   Даже то пространство, где негде сесть,
   как звезда в эфире, приходит в ветхость.
   Но пока существует обувь, есть
   то, где можно стоять, поверхность, суша...
   
   Время больше пространства. Пространство – вещь.
   Время же, в сущности, мысль о вещи.
   Жизнь – форма времени.

   Иосиф Бродский, КОЛЫБЕЛЬНАЯ ТРЕСКОВОГО МЫСА, VIII. 1975 год
 
     <>†<>

 Отче наш Космосе
 живоначальный
 несотворенный
 материальный
 Царю галактик
 неисчислимых
 их же пределы
 неизмеримы
 Ты был и есть
 и пребудешь вовеки
 Ты направляешь
 рек времени беги
 многие дни даждь
 живым на Земли 
 воздуха света
 тепла ниспошли
 в квантовый рай
 после смерти прими
 и в Книге Чисел
 своей сохрани 

 © Copyright: Андрей Викторович Денисов, 1975 год. 

     <>†<>

крутится в Космосе
шар голубой
кружатся звезды
по плоской кривой
вертится Солнце
не может упасть
неодолима
вращения власть

не прекращается
Времени бег
каждый ему
подчинен человек
крутится вертится
должен упасть
неумолима
Времени власть

вечно пылать будет
звездный пожар
всех нас зароют
в крутящийся шар
не изменить
как бы кто ни хотел
скорость движенья
космических тел

крутится в Космосе
шар голубой
кружатся звезды
по плоской кривой
вертится Солнце
не может упасть
непостижима
времени власть

 © Copyrigt: Денисов Андрей Викторович, 1989 год.

     <>†<>

сам-то я
неместный
инопланетант
в вашей сингулярности
я экспатриант
братия по разуму
граждане Земли
у меня заразный
дефицит любви
дайте сколько можете
будьте же людьми

  © Copyright: Андрей Викторович Денисов, 2003 год.

                <>V<>

                МАТЕРИАЛЬНОСТЬ ВРЕМЕНИ ПО ВЕЙНИКУ

          Мир един и подчиняется единым законам, вместе с тем он бесконечно
          разнообразен благодаря наличию неисчерпаемого множества неповторимых
          конкретных явлений. Картина никогда не будет полной, если ограничиться
          только одним каким-либо подходом.
                А.И. Вейник

       Современная философия не имеет никакого представления о том, что такое материя, и есть ли у нее разновидности. Этот термин используется только для того, чтобы придать хоть какое-нибудь смысловое содержание понятию движения. Ведь не может же двигаться то, не знаю что.

        А.И. Вейник не стал гадать, что такое материя, и сосредоточил свое внимание на движении. Он счел правомерным изучение любых форм движения с универсальных энергетических позиций. Почему? Да более общей характеристики в науке просто не существует.

         А.И. Вейник предложил абсолютно любую форму движения, абсолютно любой степени сложности оценивать единообразной характеристикой – обобщенным зарядом. Что из себя представляет заряд? Это мера, и только мера количества вещества некоторого явления.

          Следовательно, смешивать эти два понятия – количество вещества и его меру – ни в коем случае нельзя. Умножив заряд на соответствующий потенциал, можно вычислить энергию конкретной формы движения.

         В чем удобство? Абстрактное понятие материи не затрагивается, т.е. каким оно неопределенным было раньше, таким и осталось, зато движение оценивается количественно и для каждой формы индивидуально. 

         Что это дает? Появилась возможность оценки состояния и взаимо-действия объектов или процессов, а также их сопоставления по единой схеме.

        На простейшем, элементарном уровне все заряды имеют совершенно конкретное материальное обеспечение. А.И. Вейник выделил семь элементарных форм движения (т.е. веществ и сопряженных с ними форм поведения):

  – хрональная (связана со временем)
  – метрическая (связана с пространством)
  – ротационная (связана с вращением)
  – вибрационная (связана с колебаниями)
  – вермическая, или термическая (связана с теплотой)
  – электрическая
  – магнитная

     Для более сложных форм движения, когда нельзя конкретизировать материю или в этом просто нет необходимости, допустимо пользоваться понятием условно простой заряд, в том смысле, что дальнейшее его дробление не имеет принципиального значения...

     Любое тело (объект, частица) состоит из множества порций (квантов) различных зарядов (элементарных или условно простых), связанных между собой и находящихся во взаимодействиях.

     В приведенном списке элементарных форм движения явным диссонансом по отношению к общепринятому мнению служат две формы – хрональная и метрическая.


          ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО МАТЕРИАЛЬНЫ ИЛИ НЕТ

     Принято считать, что Вселенная существует во времени и пространстве как в некоем пустом ящике без стенок.

     Иными словами, пространство и время играют роль неких вспомогательных, опорных, эталонных характери­стик, выделенных из всего существующего и поставленных над ним – над Вселенной, материей и движением.

    Согласно парадигме А.И. Вейника, все существующее, т. е. Вселенная, состоит из вещества и его поведения.

    Следовательно, если время и пространство существуют, то они неизбежно должны охватываться этими двумя категориями, и их нельзя, как за скобки, вынести за пределы Вселенной – в таком вынесении я вижу нарушение элементарных правил логического мышления.

    Таким образом, время и пространство по необходимости суть некие сугубо частные характеристики вещества и его поведения.

      Такое понимание включает время и пространство в общий круговорот бесчисленных равноправных явлений природы, этот шаг будет иметь колоссальные последствия для теории и практики. Время и пространство имеют принципиально различный ранг.

     Время является характеристикой поведения (величиной, обратной хрональному потенциалу) хронального вещества.

     Пространство же представляет собой вещество (на роль метрического заряда прекрасно подходит масса,  а не поведение, причем элементарное вещество, ибо его не удается разложить на ещё более простые составляющие...

     Следовательно, время имеет свойства потенциала. А если учесть, что за спиной любого потенциала абсолютно в любом случае стоит вещество (материя), то станет понятным, почему за спиной времени А.И. Вейник увидел хрональное вещество, элементарную частицу которого он назвал хрононом.

     Впервые этот термин появился в 1968 году, когда ему удалось опубликовать свою «Термодинамику».

                ВЕЙНИК О ВРЕМЕНИ

      Хрональное вещество движется под воздействием разности потенциалов (хроналов).

      Как соотносятся между собой хронал и время?

      Цитирую А.И. Вейника: «Хронал должен определять хрональную активность тела, в состав которого входит хрональное вещество, то есть темп всех процессов, и с ростом хронала эта активность (темп) должна возрастать.

      Но с увеличением длительности все процессы замедляются, затухают, хрональная активность системы снижается, значит, длительность как таковая не может непосредственно служить и хроналом.

     Поэтому в качестве хронала по необходимости надо выбрать величину, обратную длительности, тогда с ростом хронала хрональная активность системы будет возрастать, темп (скорость) всех процессов в ней будет увеличиваться».

      Отсюда вывод: время (длительность) есть величина, обратная хроналу (потенциалу).

      Все простые явления подчиняются единым термодинамическим законам, поэтому мы можем управлять хроналом, а следовательно, и реальным физическим временем, так же просто, как мы управляем, например, температурой.

      Для правильного понимания проблемы времени к сказанному необходимо еще добавить, что передаваемое по радио время – это совсем другое, условное, социальное, эталонное время, природа его не знает, оно придумано человеком с целью рациональной организации жизни общества.

       Точное условное время определяется астрономическими методами и хранится кварцевыми, молекулярными и другими часами. Оно всегда течет, идет из прошлого через настоящее в будущее строго равномерно, с постоянной скоростью, изменение которой не допустят специальные службы времени...

      А.И. Вейнику удалось определить некоторые свойства хронона (элементарной частицы хронального вещества на уровне микромира):

  – Хронон содержит «порции» метрического (имеет размеры, массу), ротационного (спин), вибрационного (колебательного) веществ и некоторые другие.

  – По размерам (массам) хрононы в миллионы и миллиарды раз меньше электрона, отсюда их высокие проникающая способность – они проходят даже сквозь Землю – и скорость, которая изменяется от десятков и сотен метров в секунду до десятков и сотен скоростей света.

  – Входя в состав большинства известных нам микрочастиц, хрононы придают им свойства длительности существования, порядка последовательности.

  – Под действием разности хрональных потенциалов происходит перенос хронального вещества, причем подвод или отвод его от системы сопровождается не только изменением ее хронального потенциала, но также и энергии.

  – Опыты с хрононами показывают, что при отражении от зеркала их знак изменяется на обратный, причем одноименные хрононы притягиваются, а разноименные отталкиваются.

  – Свет несет в себе хрононы обоих знаков.

  – «Самым замечательным свойством хрононов является их способность нести в себе
  калейдоскопически разнообразную и исчерпывающую информацию о любом теле (живом
  и неживом), которые их излучают». 

      ______________________

  Взято отсюда: © В.А. Вейник, 2007; http://www.chronos.msu.ru
 
                БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

 1. Вейник А.И. Термодинамика реальных процессов / А.И. Вейник. – Минск: Навука
    i тэхнiка, 1991. – http://www.veinik.ru/lib/books/1/4.html

 2. Вейник А.И. Термодинамика / А.И. Вейник. – 3-е изд. – Минск: Вышэйшая школа,
    1968.

 3. Вейник А.И. Почему я верю в Бога. Исследование проявлений духовного мира /
    А.И. Вейник. – Минск: Белорусский Экзархат, (1-е изд. – 1998, 2-е – 2000; 3-е
    – 2002; 4-е – 2004). – http://www.veinik.ru/lib/books/2/3.html


                <>V<>