Высоко

Ты взглянул тогда в мое лицо,
Возвратил и силу и свободу.

Анна Ахматова, «Словно ангел, возмутивший воду»

Одной надеждой меньше стало,
Одною песней больше будет.

Анна Ахматова, «Я улыбаться перестала»

Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала — их только три!

Анна Ахматова, «Песня последней встречи»

Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера.

Анна Ахматова «Сердце бьется ровно, мерно»

Скажи же мне сейчас,
Что все кончено, дай мне знать

BTS, "Let Me Know"

Я качаюсь на этих качелях без тебя,
 Как и было изначально.
 Я качаюсь на этих качелях без тебя,
 Когда ты успела уйти?

SUGA, "Seesaw"




Было ли больно мне?
Да.
Было ли больно ему?
Думаю, да.
Были ли счастливы мы?...
…




Глава 1

Он отличался от других парней в нашей компании. Он был… странным.
Я встретила его в кругу друзей. Он всего лишь посмотрел на меня, а мир вокруг давно перевернулся. Он ворвался в мою душу и разворотил порядок внутри.
Его глаза. Он прожигал ими насквозь. Я чувствовала его внутри себя. Он изнасиловал меня одним взглядом. Просто кинул в леденящую воду, поджег адским пламенем, вынул из меня всю душу и наполнил ее ароматом роз и полетом бабочек.
– Соня, – вернул меня к реальности голос подруги. – С тобой все в порядке?
– Ам, – стараясь скрыть свое возбуждение, я сделала огромный глоток безалкогольного коктейля.  – Мне что-то жарковато, кажется, я не до конца выздоровела, – я дотронулась до лба и пыталась расслабленно посмеяться. Но вышел смех отчаянной и напуганной жертвы. – Пожалуй, я отойду.
Друзья продолжили говорить о чем-то своем, обсуждали посторонние вещи. Я отошла в уборную и первым делом посмотрелась в зеркало. Я вся красная, губы, словно исцелованные, а взгляд… Я будто занималась любовью. Обычно у кончивших в фильмах женщин такой взгляд.
Я глубоко вздохнула и склонила голову над раковиной.
«Соня – Олег, Олег – Соня».
«Олег».
Никогда не было такого сильного звериного желания, чтобы тебя поимели.
Я вновь посмотрела в зеркало. Краска не сходила. Если бы они услышали, как билось мое сердце, то точно бы догадались, что я вовсе не больна.
Я вышла из туалета и пошла по затемненному коридору. Никого.
И в конце коридора он. Олег.
Я замерла, у меня перехватило дыхание. Он не медлил и направился в мою сторону. Он подошел аккуратно, чтобы не напугать. Но я была напугана. До безумия. И, как бы парадоксально не звучало, мне нравился этот страх.
Я отходила назад и уперлась в угол коридора. Мои коленки задрожали – я могла упасть.
Олег вовремя меня подхватил. Я упала прямо на его вовремя протянутые руки. 
Он так близко. Очень близко. Я могла почувствовать его легкий вечерний одеколон с нотками цитрусовых, слышать его дыхание сквозь шумную музыку. Оно томное, оно возбужденное, оно желаемое.
Я сходила с ума. Я не могла разглядеть черты его лица, но я отлично видела пожар в его черных глазах, отблеском выдававший себя.
Он поднял меня и отпустил, слегка задержав мою ладонь в своей.
Его длинные пальцы гладили кожу, изучали мои пальцы, а я и не сопротивлялась. Его ладонь не отличалась мягкостью, но была ухоженной, аккуратной, чувственной. Он дышал громко. Я не могла отвести взгляда от его глаз и чувствовала, как горю.
Я находилась словно в тумане, будто напилась. Но вернулась в реальность, как только он отпустил меня. Он продолжил глядеть мне в глаза с каменным лицом, не произнеся ни одного слово.
Я вспотела от напряжения. Мне от чего-то было стыдно.
Он ничего не сказал мне. Я сжалась немного, поправила волосы, скрестила руки на груди и опустила голову. Я хотела провалиться сквозь землю.
А он всего лишь усмехнулся и прошел в мужской туалет, оставив меня наедине с собой в затемненном коридоре кафе.

Глава 2

По своей детской наивности я надеялась больше не встретить его. Однако я упустила из вида тот факт, что мы жили в одном городе.
Я возвращалась после университета домой, устало прогуливаясь по улицам. Это был один из тех дней, когда погода располагала: светило золотом солнце, белые пушистые облака разбавляли лазурность бесконечного неба, веял ласковый ветерок, – но на душе скука и тоска.
Преподаватель засыпал на парах, а вместе с ним и мы: история Отечественной журналистики довольно-таки занудна. Мне действительно было тяжело учиться, но отказываться от высшего образования в довольно неплохом университете, – казалось своего рода тупостью.
Я подошла к пешеходному переходу, дожидаясь зеленого света. Рядом плакал малыш на руках матери, еще ближе стоял мужчина и на ходу читал газету. Я пробежалась глазами по той стороне тротуара.
Мое сердце застучало во сто крат быстрее, будто выскакивало сквозь грудную клетку. Я готова была провалиться сквозь землю.
На той стороне стоял он. Олег. С виду парень казался раздраженным, его серые глаза с каре-зеленым отливом метали ядовитые стрелы в девушку, которая теребила его за рукав. Она кричала на него, а по ее щекам текли слезы.
– Значит, ты просто так отказываешься от меня? – вопила она. Ее черные волосы были взлохмачены, а кожа лица красна. Если бы не легкий макияж, она бы походила на клоуна. – Все, надоела? Любовь прошла?
Олег отвернулся от нее и пытался выбраться из хватких женских рук. Он еле сдерживал себя. Еще мгновение ора спутницы, и он не выдержал.
– Ты меня достала, – шикнул он на нее, от чего лицо парня перекосилось гримасой гнева и ненависти. – Я сказал, что все кончено.
– Кто она? – продолжала она, не замечая косые взгляды прохожих. – Она что, лучше меня? Да она не любит тебя.
– Я сказал, – закричал он на нее. – Ты мне не нужна. Я тебя не люблю.
Зажегся зеленый свет. Я слилась с толпой переходивших дорогу людей, но он заметил меня.
Это было предсказуемо и очевидно. Мы встретились взглядами. Он был удивлен, даже ошарашен. Наверняка я тоже казалась ему просто сном, наверняка, Олег думал, что больше мы не увидимся. Как мы похожи, оказывается.
Я держала взгляд несколько секунд, а потом опустила его в пол. Внутри все сжалось, я чувствовала, как краснею.
Вдруг захотелось кофе. Недалеко находилась недорогая кафешка – я направилась туда. Я шла мимо различных забегаловок, откуда доносился сводивший с ума желудок запах вкусной еды. Мелькали редкие дорогие рестораны с иностранной кухней, но питаться студенту там не по карману. Я шла дальше.
Внутри возникла мысль обернуться. Я не стала себя обманывать, я хотела, чтобы он шел за мной. Я желала увидеть его идущим по пятам.
Я обернулась, он и вправду шел. Еще заведенный, еще не остывший, он следовал за мной. Я чувствовала, что вся сгораю изнутри. Наша ситуация напоминала погоню волка за ягненком, маньяка за школьницей, – это сводило с ума. Я нарочно замедлила шаг, и укорила себя в этом. Что я творю?
Дойдя до кафешки, я в прямом смысле слова вбежала внутрь и подошла к кассе.
– Ванильный капучино, пожалуйста, – стараясь скрыть волнение, сказала я. Девушка на кассе вежливо приняла заказ.
Хлопнула дверь. Тяжеловатые шаги направились ко мне. Через несколько секунд я почувствовала чужое дыхание на затылке. Он был так близко ко мне, что мурашки пробежали по коже. Я готова была упасть прямо на витрину с пирожными.
– Ваш капучино, – улыбавшаяся продавщица, такая маленькая, еще школьница, вручила мне горячий напиток. Она даже не подозревала, в какой ситуации я находилась в тот момент. Как я бы хотела быть на ее месте.
– Спасибо, – дрожащими руками я приняла стакан и направилась к столику у окна. Я наблюдала, как Олег взял себе зеленый чай со льдом. Пока девушка готовила напиток, он с ухмылкой взглянул на меня. Его светло-темный взгляд так и говорил: «Все, теперь ты никуда не убежишь». Интересно, смогла ли я ответить: «Я и не хотела никуда бежать».
Парень забрал чай и медленно приблизился ко мне. Я притворилась, что разглядываю прохожих в окне. Но это не так. Я просто бегала глазами по их однотипной одежде, по их лицам, выражавшим разные эмоции, по голубому небу, слепившему глаза, высоким многоэтажкам, скучным забегаловкам, – все это я видела каждый день.
Он отпил холодный чай из стакана через трубочку, прожигая насквозь. Мне становилось неловко.
Он опять это делает. Опять. Вновь раздевает взглядом, вновь изучает каждую округлость моего тела, каждый элемент лица глазами.
– Кто была та девушка? – не знаю, почему мне захотелось спросить именно об этой неизвестной странице его жизни. Все начинают диалог с «привет», «давно не виделись», «как дела»… Но у нас не может быть все по правилам...
 У нас…Хм… звучит непло…нелепо.
– Уже никто, – сухо сказал он, хотя пару минут назад был готов убить приставучую особу.
– Бывшая? – мне нужен был конкретный ответ.
– Типа того… Но давай не будем о них. Сыгранные страницы ноктюрна, – он отпил чай, не сводя взгляда. Неожиданно он как-то… помягчел. Улыбчивый, дружелюбный. Как у парня, который в первый раз пришел на свидание. Даже с некоторой долей любопытства. Мне стало легче. – Ты учишься в университете? – он взглядом указал на толстую книгу по истории России в Новое Время, что не вовремя выглянула из открытой сумки.
Я кивнула и сделала первый глоток кофе. Обжигавший. Как Олег.
– Нравится история? – он взял книгу и пролистал ее.
– Да, – призналась я. – Люблю изучать ее. Мне кажется, когда ты знаешь историю своей страны, тебе легче предугадать ее дальнейшую судьбу.
– В политику собираешься? – спросил он. Но в отличии от всех моих друзей и близких, он задал вопрос без иронии, на полном серьезе.
– В журналисты… Возможно и в политики, но больше интересует именно закон. А еще увлекательно читать, как политические деятели того времени решали споры. Бывает забавно читать, как армии разных стран боролись. Какие тактики применяли, какие вылазки находили. Это же интересно, как между людьми бывает, – что я так разоткровенничалась?
– Ты права, – его глаза давали мне понять, что он не просто слушает. Ему и вправду любопытно. – Ты читала какие-нибудь книги о холодной войне иностранных авторов?
– Нет, – призналась я. – Только современную историческую прозу да смотрела фильмы документальные.
– У меня есть пару книг, многие из них на английском, могу дать почитать. Можем зайти ко мне, – предложил он.
Я всмотрелась в его глаза – никакой посторонней мысли, никакого пошлого намека. Обычные серо-каре-зеленые глаза.
– Хорошо, – согласилась я, и сделала очередной глоток.
– Я еще хочу тебе кое-что показать, – глаза Олега замерцали. Я сглотнула горячий напиток, словно ком в горле. – Нет, я не то имел в виду, – он засмеялся. Улыбка у него обалденная.
С того момента мы молчали. Допили напитки и вышли на улицу. Бродя по улицам вечно куда-то спешившего города, мы шли к Олегу. Он улыбался. Это выглядело довольно странно, он словно шел не по улице, а где-то в своих мыслях и радовался именно им. Я с любопытством разглядывала каждую черту лица, чтобы понять, о чем он думает. Но не получалось что-либо понять. Я его не знала, поэтому и прочесть мысли не получалось.
Олег жил в тихом пригороде. Идти до него оказалось далековато, но мы никуда не спешили, просто гуляли, просто наслаждались солнечной погодой.
В пригороде дома стояли друг на друге, они были не такими высокими, как центральные многоэтажки, но это и к лучшему. Милое местечко: беседки и столики для пикника во дворах создавали семейный уют, а лозы и настенные розочки сказочно спускались с балконов, вода радужно брызгала в воздухе из поливочных разбрызгивателей. Пахло душистой акацией и сладкой туманной лавандой.
Мы зашли на крыльцо одного дома из красного кирпича с зеленой крышей. Парень покопался в кармане белых джинс и открыл дверь. Он пропустил меня в довольно душный коридор, с узенькой лестницей наверх и немалым количеством квартир вдоль стены.
– Сегодня очень тихо, – заметил он и повел меня на второй этаж. Он открыл квартиру с номером восемь. – Проходи.
Я вошла и разулась, осматривая помещение.
Квартира, несмотря на скромное построение домика была широкая, с высокими и широкими окнами с видом на другие дома и центр. В цветах преобладал белый и бежевый, цвета которые всегда помогут успокоиться, отвлечься от мирских забот. Кухня была объединена с спальней, хотя назвать спальней это было трудно: матрас с подушками и одеялом на полу, да миниатюрный шкаф в углу и полки с книгами на стенах. Кухня тоже была довольно скромной, все самое необходимое: плита, холодильник, тумбочка и кофеварка с тостером, пару тарелок с столовыми приборами, – и ничего лишнего.
Зато посредине достаточно огромной квартиры стоял старый рояль. Его крышка была открыта, демонстрируя струны и чугунную раму любопытному. Я подошла к нему и провела рукой по поверхности. Дерево все еще пахло смолой и лесом. Оно блестело в лучах дневного летнего солнца, видимо его совсем недавно покрыли лаком, а парень к тому же и протирал его ежедневно. Ореховый цвет так приятно согревал глаза.
– Вот, – Олег подошел ко мне и протянул книгу. Я не сразу ответила.
– Спасибо, – я взяла книгу в руки и просмотрела обложку, а потом пролистала страницы. – Ух, ты. Где ты ее нашел?
– Скажем так, много знакомых историков.
– Супер, – неожиданно радостно сказала я. – С удовольствием прочту. – Эта книга была малоизвестна мне, однако содержала много полезной информации об истории России глазами иностранных историков. К тому же она была на английском, что помогло бы мне не терять своих знаний в изучении языка.
Я убрала книгу в сумку в коридоре и вернулась к Олегу. Мы просто стояли друг напротив друга. Он смотрел на меня по-особенному. От этого взгляда по коже пробегали мурашки. Я опустила глаза в пол и только сейчас заметила, как много разлинованных листов было разбросано по полу. И не только. Они были в прямо смысле везде.
– Ты музыкант? – поинтересовалась я.
– Да, – подтвердил он. – На профессиональной основе. Играю в оркестре городской филармонии и музыку пишу, потом в интернете или студиям продаю.
– Почему я не могла догадаться? – усмехнулась я и подняла на него свой взгляд.
– В смысле?
– Я видела пару раз афиши с тобой и даже на одном каком-то выступлении была… Но очень давно. Я даже не помню, чтобы ты тогда играл. Я думала, что вы просто похожи, а оказывается вот оно что… Так неловко.
– Все хорошо, – улыбнулся он польщенный. – Я же не рок музыкант и не лидер попсовой группы, чтобы купаться в лучах массового признания. Эта наша учесть, представителей элитарной культуры.
– И все равно, ты популярен. Про тебя многие говорят. По крайней мере, люди старшего поколения уж точно. Моя мама в особенности.
– Твоя мама слушает меня? – удивился он.
– Да, она ни одного твоего концерта не пропускает, – призналась я. Мои щеки наливались румянцем, а легким становилось душно. – Точнее, оркестра, в котором ты играешь.
– Я впечатлен. Спасибо.
Я расстегнула одну пуговичку рубашки, которая упиралась в самое горло и глубоко вздохнула. Создавался образ сумасшедшей фанатки, впервые попавшей на пресс-конференцию обожаемого ею кумира. Олег открыл одно из окон, и в помещение ворвался необходимый свежий воздух.
– После того вечера я никак не мог выбросить тебя из головы. Поэтому начал писать пьесу, – заговорил он. – Послушаешь?
Я стола как вкопанная, но молча согласилась.
Кто-то пишет песню после встречи со мной? Словно любовное послание.
Олег сел за фортепиано и преобразился. Прежний веселый и беззаботный парень исчез, и на его месте появился он: глубокий и задумчивый пианист. Его руки нежно коснулись клавиш цвета слоновой кости, оглашая просторы квартиры чувственной мелодией. Его пальцы, длинные и с переплетенными связями капилляров, бледные, живо скользили по нотам, будто спокойные волны вечернего засыпавшего моря.
Неожиданно мелодия преобразилась в страстный танец разгорячившихся любовников. Пальцы налились тяжестью, но все также нежно и любовно касались клавиш. Его лицо сохраняло хладнокровие, а в контурах тела ни одной капельки напряженности.
Он играл яро и жадно. Дыхание перехватило, а глаза не могли отвести взгляда от прекрасного симбиоза, неподражаемого дуэта: его и рояль…
Он знаменитый и многообещающий артист классической музыки. Уверена, что зарабатывает далеко не маленькие деньги и может позволить себе шикарную квартиру в центре города недалеко от кафешек, где он всегда будет заказывать холодный зеленый чай с лаймом, а после прогуливаться до любимой работы с папкой нот, а, может, и вовсе без нее…
Но он предпочитает эту скромную, почти пустую, хотя и просторную квартиру, с одним единственным достойным предметом: роялем. Потому что он живет не славой и не деньгами, а этой музыкой. Потому что здесь, в этой пригородной тишине он сочиняет прекраснейшую музыку. И ни за что не променяет свой покой на столичную суету.
Олег закончил играть и где-то минуту сидел с опущенной головой над клавиатурой. Он мысленно общался со своим другом или подводил итоги своей игры. Я не могла проникнуть в его голову, и прочитать те мысли, которые могли бы меня волновать.
Медленно он поднял на меня свой спокойный взгляд и улыбнулся при виде моего впечатления.
– Как тебе?
– Это… – я не могла подобрать слов. И это только незаконченная работа. – Великолепно…восхитительно…захватывающе.
– Я постараюсь закончить как можно скорее и сыграть для тебя в полном объеме, – сказал он и, встав, с стульчика, подошел ко мне.
Резко он прижимает меня к себе. Он делает это мягко. Я обнимаю его в ответ, но не сразу, не понимая, что происходит, и чем он обязан мне, что так прижимает. Я слышу, как бьется его горячее сердце. Так быстро, а по внешнему сдержанному виду и не скажешь, что рядом со мной он так волнуется. По коже пробегает новый приятный разряд. Мне хорошо рядом с ним. Он слегка склоняется и втягивает запах моих волос. Размеренно полной грудью и с закрытыми глазами, словно прикасается к ангелу во сне.
– Я так возбужден, – его слова сказанные таким туманным и сладким голосом заставляет напряжение внизу живота сжаться в тугой узел, – но не желаю сделать тебе больно. Я не хочу этого. Не хочу, чтобы ты была как другие, как те, что приходят сюда и помогают мне писать музыку, занимаясь со мной любовью… Я не хочу, чтобы ты превратилась в еще одну очередную «музу». – Он говорил искренне, от всего сердце. – Ты другая. Ты не они. Ты особенная.
Тишина и он рядом. Мы познакомились всего пару дней назад, ничего не знаем друг о друге, но мне так не хочется разрывать эти объятья, мне так хочется быть рядом с ним… Даже если он просто будет писать свою музыку.

Глава 3

Буквально через несколько дней он позвонил мне. Была лекция по политическому участию. Я вышла из аудитории.
– Да? – спросила я по телефону, когда увидела, что номер незнакомый.
– Привет, – это был Олег. Резкий, врывающийся словно ветер в окна дома. – Ты можешь сейчас говорить?
– Привет, пару минут найду. Что-то произошло?
– Что ты делаешь в субботу вечером? – поинтересовался он, как только я ответила.
– То есть завтра?
– Да, – подтвердил он. – Что ты делаешь завтра вечером, а точнее в восемь часов?
Мысленно я проштудировала свой планер, который заполняла каждый вечер воскресенья:
– Ничего. Скорее всего, схожу библиотеку или твою книжку почитаю.
– Не хочешь прийти ко мне на концерт? – предложил он.
Я улыбнулась.
– Конечно, хочу. Снова увидеть, как ты играешь.
Он посмеялся в трубку. Я крутила кончик волос в пальцах.
– Тогда жду тебя в филармонии в 19:40. У тебя будет шикарное место. Кстати, у тебя есть подходящее платье?
– Я прикуплю что-нибудь сегодня. Насчет этого не переживай.
– Хорошо.
И мы замолчали. Я надеялась, что он скажет что-нибудь еще. В голове пролетели картинки того вечера, когда мы познакомились. Его взгляд непримечательных, но очень выразительных глаз. – Ну, что ж. Мне нужно репетировать, до завтра.
– Пока.
И он сбросил трубку.
Нужно было предложить зайти к нему. Принести стаканчик зеленого чая с успокаивающей мятой. Может, он хочет, чтобы его прослушали перед выступлением, чтобы снять груз волнения перед будущей публикой. Как-то не подумала.
Я вернулась к занятиям. Преподаватель продолжал говорить о влиянии диктатора в наше время на основное население, я внимательно слушала его, но в моих мыслях заиграла та мелодия, которую Олег начал писать после встречи со мной.
А она была красивой и, видимо, действительно любила его. Почему же они расстались? Я даже о его делах боюсь спросить, что уж говорить о любовных приключениях. Мне остается только гадать и предвкушать будущий концерт.
И тем не менее мысли о нем меня не отпускали... Он первый парень, который обратил на меня внимание с такой стороны. Никогда не забуду его взгляда нуждающегося в сексе хищника. Он хотел меня безумно, мысленно тогда, в баре, он изнасиловал меня взглядом и далеко не один раз. И я хотела этого еще... Он желал меня и сейчас, но не хотел меня трогать. Он увидел во мне нечто особенно, что нельзя просто так взять и испробовать. И это еще больше меня трогало и... возбуждало.
– Соня, – Вика, моя любимая подружка со школы, которая уперлась за мной на журналистский факультет, только, чтобы не остаться одной, дернула меня за рукав короткой рубашки. – Ты слышала, что я сказала?
– Да, конечно, – я до сих пор думала о Олеге и том, как медленно и возбуждающе он пил чай с мятой в кафешке на главной улице. – Продолжай, мне очень интересно узнать, что же произошло дальше.
И Вика с улыбкой на лице продолжила рассказывать о том, как вчера в торговом центре она присмотрела себе очередное прикольное платье, но оно оказалось не того размера. Она хотела взять на размер больше, но какая-то девушка ее опередила…
Мне нужно купить платье. Кое-какие сбережения у меня были на приличный наряд. После учебы я на автобусе доехала до магазина официальной одежды, где одевалась моя мама. Она зарабатывала деньги от службы этикета, обслуживая послов из разных стран и министрам. Многие в школе смеялись надо мной, поговаривая, что мама не только папки с договорами разносит и указывает на правильные двери, но и пользовалась своими физическими преимуществами. Это обижало, но я молчала.
Такой меня воспитали, всегда молчать, делай вид, что все правы. Твоего мнения никогда не захотят узнать, всем будет абсолютно по барабану, нравится тебе это или нет...
Нужно было сделать некоторые уроки, чтобы суббота осталась чисто на себя. Необходимо было написать статью про местное кафе, а также помочь однокурснице с конспектами по теории. Вечером ко мне зашла мама и спросила, не собираюсь ли я на выходные с ней загород к родственникам. На что я ответила в очередной раз "нет", но уже по другой причине. Она вновь начала мне говорить про то, что я стесняюсь ее шумную неадекватную родню. Но опять же это не так.
– Мам, – выдохнула я на исписанную тетрадь, от чего один из загнутых листов поднялся в воздух. ; Ты же знаешь, что это не так... Я очень загружена.
– В первый раз вижу, чтобы ты учила уроки в пятницу на понедельник.
– Это особый случай, – я сделала вид, что вернулась к учебнику, но мама продолжила.
– Ты собираешься куда-то в субботу? – она поймала мой взгляд. – У тебя свидание?
– Мам, – я отложила все вещи и подошла к ней. – Я бы с радостью хотела, чтобы это было так. Но это всего лишь встреча с подругой.
– А куда вы пойдете?
– Это официальное мероприятие. Концерт, насколько я понимаю. И, скорее всего, я не единственная приглашенная, – все, что я могла сказать.
– Ладно, – мама лишь глубоко вздохнула, все еще недоумевая, что происходит. Но, зная, что голова лежит у меня на плечах даже в самых экстремальных ситуациях, она сделала вид, что получила всю необходимую от меня информацию, чтобы чувствовать себя спокойно. – Занимайся. Если что, то ужин в холодильнике. Я пошла. – Она прикрыла дверь в мою комнату и отправилась на очередную госвстречу. Я обломала ее планы на семейный пятничный ужин.
Олег позвонил мне еще раз, поздно вечером. Я лежала на кровати и читала книгу, когда на телефоне зазвучала излюбленная песня. Я не успела занести его в список контактов, но сразу же догадалась, что это он.
– Привет, – сказал он. – Ты сейчас свободна?
– Да, конечно, – я перевернулась на спину и уставилась в потолок, где в тусклом свете лампы неоном переливались звездочки-наклейки. – А что? – спросила я в надежде на встречу.
– Так, ничего, – сзади послышались чьи-то голоса и тягучее "у" трубы. – Просто у нас пока перерыв, – я посмотрела на циферблат настенных часов. 21:43, по идеи, он должен давно уже закончить. – Решил позвонить тебе.
– Олег, – впервые я назвала его по имени. – Откуда у тебя мой номер телефона?
– Вика прислала, я попросил, – ответил он. – Она так взглянула на меня, будто между мной и тобой что-то произошло в баре, – и Олег кашлянул. Он замолчал. Я закрыла глаза, прислушиваясь к волнительному дыханию.
– Ты дома? – поинтересовался он.
– Угу.
– Ты... нет, лучше я не стану спрашивать, – и он как-то по-детски засмеялся. А мне бы хотелось узнать.
– Можешь сказать, что ты хотел, – ответила я шепотом.
– А ты не испугаешься? – спросил он. Шум на заднем плане куда-то исчез. – Не хочу все портить.
– Думаю, что нет, – любопытство заставляло меня кусать губы. – Все зависит от воспитания. Люди становятся плохими из-за своего прошлого, но никак не из-за других людей. А мама меня хорошо воспитала. Даже, по-моему слишком.
– На тебе та белая блузка с коротким рукавом? – спросил он тоже шепотом. Но только томным и заигрывающим.
– Да, – я сглотнула комок в горле.
– Ты на кровати? – последовал следующий вопрос. И звук расстегивающейся ширинки. Он вышел в туалет.
– Да, – кивнула я.
– Хорошо, теперь ничего не говори. Просто помолчи и будь на связи.
Больше я не слышала не слова. Лишь его громкое сбивчивое дыхание и какое-то динамичное движение на том конце трубки. Он нервно сглатывал слюну и местами расплывался в улыбке.
И тут я догадалась. Я прикрыла рукой рот и закрыла глаза. Он делал то, что делают все парни, Соня, и удивляться тут нечему. Но для меня это новое. Тем более, это делает парень на том конце трубки, представляя меня на кровати в летней блузке, а, возможно, и без нее.
Резко нарастающее напряжение замерло, а дыхание стихло. Олег глубоко вздохнул, словно после тяжело проделанной работы в спортзале и удовлетворенно сказал мне в трубку, словно я обрадовала его чем-то фантастическим, хотя я просто лежала на кровати и ждала, когда моему смущению придет конец:
– Спасибо.
Я промолчала.
– Не смущайся. Мама и вправду хорошо тебя воспитала. Ты ни на кого не похожа. Прости, что я это сейчас сделал. Но я не могу ничего поделать с собой.
– Это твоя природа?
– Верно, – посмеялся он. – Как твои успехи в учебе?
– Все отлично. По-другому и нельзя.
– Прости, я не умею говорить на такие темы. Просто расскажи мне что-нибудь.
– Мне нечего рассказывать, – призналась я. – Это у тебя интересная жизнь.
– У музыкантов далеко не такая интересная жизнь, как думаешь. За дорогими букетами и элитными приглашениями скрывается кропотливая работа, усталые конечности и сонливость. Даже моральное истощение. Но это в редких случаях, когда ничего не остается, кроме как быть музыкантом. Это как только написанная пьеса. Она идеальна лишь в конечной одобренной редакции.
– Но... мне кажется, что ты влюблен в свою работу, в то, что ты играешь в таком оркестре, пишешь свою музыку, да и просто играешь на фортепиано...
– Секунду, – его кто-то позвал с той стороны. Он успел уже выйти из туалета и оказаться в кругу других служителей музыки. – Прости, но мне нужно бежать. До завтра, пока.
И он сбросил трубку. А мои щеки уже налились румянцем, словно я вымазалась в алой помаде, как в детстве, когда старалась подражать маме. Я попыталась сосредоточиться на книге, но я совершенно не понимала ни одной прочитанной строчки.
Что же он делает со мной?

Глава 4

Я не могла дождаться грядущего вечера. Я заранее оделась, причесалась, накрасилась и сидела на кровати в ожидании предназначенного часа. Стрелки шли медленно, тормозя. Но как только наступила долгожданная половина восьмого, я выскочила из дома. Поймав такси, доехала до филармонии.
Если вы представляете себе, что такое филармония, то это далеко не просто коробочное здание, это настоящее произведение искусства, отделанное колонами и рисунками п. Стены и потолки украшены аккуратной росписью тончайшей работы известных современных русских мастеров. Возвышающиеся над тобой потолки, лампы в форме свечей на стенах и прекрасный мраморный пол, всегда начищенный до блеска, настолько, что можно увидеть свое отражение в нем.
Около входа меня ждал Олег. Я пришла как раз вовремя, когда он вышел из большого зала. На нем был классический черный костюм, подчеркивающий его природную худобу, и по виду не сказать, что из дешевых. Он причесал свои волосы назад, предав своему образу более официальный вид.
Осмотрев толпу, он заметил меня среди всех, слегка улыбнулся и направился ко мне.
– Добрый вечер, – он взял мою руку и поцеловал пальцы, едва касаясь губами. Он осмотрел меня с ног до головы, заострил внимание на шее и вернул мне свой взгляд. – Ты выглядишь великолепно, – он смотрел на меня так глубоко. Он опять это делал. Заглядывал внутрь, снова раздевал взглядом. От такого я моментально покраснела.
Не знаю, что было во мне такого блистательного. Обычное вечернее красное платье, не сильно дорогое. Но я рада, что соответствовала людям вокруг.
– Спасибо, – поблагодарила я и слегка сжала ладонь Олег. Она была теплой и сухой. Настоящий музыкант.
– Пойдем, я покажу твое место, – он провел меня внутрь мимо персонала.
Передо мной возвысился широкий театральный зал с красными мягкими сиденьями, паркетным полом, золотой отделкой на балконе и красными тяжелыми шторами, скрывавшими от меня подготовку к предстоявшему представлению. Разыгрывался оркестр, люди рассаживались по своим местам.
– Это, конечно, не ложа, но место тоже отличное, – Олег посадил меня в первом ряду партера. – Ты сможешь увидеть каждого человека нашего большого шумного оркестра.
– Олег, тут замечательно, – улыбнулась я.
К нам подошел какой-то мужчина, чуть старше Олега. Черты лица были неясные, так еще и блекнули на фоне белого костюма. Он также, как и Олег, забрал волосы назад, но у него это получилось как-то нелепо и показушно.
– Олег Меньшиков, – воскликнул он. – Рад встречи, – они пожали друг другу руки.
– И я рад тебя видеть, Ким, – Олег слегка напряг скулы. – Пришел послушать, как играет оркестр?
– Да, в прошлый раз вышло как-то некрасиво. Жаль, что не смог прийти. Дела... – он по-актерски вздохнул.
– Понимаю.
– О, Рита, ты прекрасна, как всегда, – обратился он ко мне.
– Это Соня, – Олегу словно пощечину зарядили. Он явно рассердился: его лицо и тело налились невиданной ранее каменной тяжестью.
– О, Соня, ты прекрасна, как всегда.
Обычно девушки должны радоваться, когда им делают комплименты. Но я почувствовала себя не в своей тарелке.
– Думаю, пора занимать места, – Олег намекнул знакомому удалиться. – Через пару минут начнем.
– Ох, точно, – и он побежал вверх к своему месту.
– Соня, – он подошел поближе ко мне. – Не обращай на него внимание.
– Все в порядке, – просто почувствовала себя одной из твоих девочек. Хотя знаю, что это совершенно не так. Я представляла, сколько денег стоит мое место, вряд ли, он бы потратил такие деньги на очередную девушку на прокат. К тому же он вывел меня в общество, где его знает каждый. Если бы он пришел с недостойной, его бы осудили.
Он улыбнулся и удалился за кулисы. Я присела на место и приготовилась ждать. Зал заполнился, свет погас, инструменты стихли.
Зажглись софиты, осветив сцену. Занавес разошелся в стороны, открыв вид на разнообразие инструментов, сегодня они, а не люди главные музыканты. Натертые до блеска, без единой пылинки, разгоряченные от репетиций, они ждали своего выхода. Раздались долгожданные аплодисменты.
Все стихло. Сердце замерло в груди. Заиграло фортепиано. Олег был серьезен, как обычно: напряженные морщины покрыли его высокий бледный лоб, а на руках выступили тонкие нити вен, словно веточки сакуры. Сейчас для него никого не существовало, кроме него – красного рояля, отполированного и жутко дорогого. Дуэт двух созданных друг для друга существ, полных любви и нежности, они наслаждаются друг другом, любят, и тут же ненавидят. Он готов разломать фортепиано, двигаясь всем своим телом, опираясь нежными трепетными пальцами, из-под которых выходит такая страстная, но нежная мелодия. Ненависть на грани любви. Тут было все: и смерть, и жизнь.
Инструменты дополняли главную мелодию, вели за собой, не давая Олегу выдохнуть скопившийся на дне души пыл, который шел на грани между упасть и бежать дальше. Он насиловал себя, но выражал свои сильнейшие чувства ни в эмоциях, а через пальцы. Они были отражением его души, его внутреннего только ему понятному состоянию. Это его нирвана, его рай...
Если вы слушали у Бетховена только "Лунную сонату", то очень зря. Вы пожалеете, что никогда не увлекались творчеством этого гения музыки. А теперь представьте, что все то, что вы никогда не слышали, что он сотворил, что было прекрасно и есть, вы слышите в живую.
Слеза лилась одна за другой, пачкая щеки, губы, подбородок, падая на новое платье. И я не могла стереть ни одной, потому что была прикована к этому торжеству, гармонии музыки и человека. Я боялась пошевелиться, наивно полагая, что испугаю инструменты, разрушу идиллию.
Представление закончилось также быстро, как и началось. Сначала разочаровывающая тишина, в течении которой люди пытаются прийти в себя и вернуться в обыденный смутный болтливый мир, а потом оглушавшие до глухоты аплодисменты, длившиеся больше минуты, больше двух минут, трех...
Олег попросил меня дождаться его в холле, где собрались все гости и бурно обсуждали пройденный концерт с сверкавшим бокалом шампанского в руках. Я стояла в сторонке, рассматривая свои тщательно отмытые ногти, пытаясь убрать отошедший не вовремя от кожи заусенец.
Когда из служебного выхода для персонала вышел Олег, раздались оглушающие аплодисменты и крики "Браво! Маэстро! Великолепно! Charmante! ". Он стеснительно улыбнулся и взял бокал шампанского, который предложили ему. Он поднял бокал:
– Хочу выпить за одну девушку, которая пришла сегодня поддержать меня. Она невероятно прекрасна, и сегодня блистала как никогда. Софья, – он взглянул на меня, от чего я вновь налилась краской. Добрый гордый взгляд льва. – Этот бокал за тебя.
И он выпил его до дна. Приглашенные его внимательно выслушали, еще более внимательно взглянули на меня и выпили вслед за ним, а дальше вернулись к своей светской беседе. Олег поставил пустой бокал на поднос и подошел ко мне.
– Не стоило так... публично, – я и вправду не знала, куда себя деть. Было жутко неловко. И на нас до сих пор смотрели… Здесь были журналисты. Они-то обязательно упомянут такой яркий момент в своей рецензии… А потом это разойдется по газетам… их прочтут мои знакомые…
– Мне хотелось похвастаться тобой, – он приблизился ко мне довольно близко. – К тому же, так ты поможешь мне избежать бурного обсуждения моей игры, все переключатся на тебя.
– Но почему бы не поговорить о сегодняшнем вечере. Ты и вправду... блистал.
– Давай не будем обо мне. Мне уже надоело слушать о себе, да о себе. Хотя это бывает и не так часто, – он улыбнулся. – Лучше расскажи, чем занималась весь день? Что ела? Что читала?
– Это неинтересно.
– Почему? – он и вправду не понимал, чем может быть скучна жизнь обычной девчонки, учащейся на журфаке и не имеющей никаких целей в жизни. – Мне же интересно.
Я промолчала. Принесли бокалы с шампанским, и Олег взял нам два. Один он протянул мне, другой оставил при себе. Он взял меня за руку и повел в толпу людей. Он знакомился меня с каждым приглашенным, мило болтал о нелегкой жизни музыканта, много шутил на непонятные мне темы. Было приятно увидеть его с такой новой и незнакомой для меня стороны: открытая и шумная душа компании.
Я и не заметила, как наступила полночь, и мне позвонила мама. Я отошла в туалет и ответила на звонок:
– Алло, – в предвкушении выговора заговорила я.
– Милая, ты собираешься домой? – уставший голос сонной мамы.
– Да, – во мне всегда на автомате работает режим «правильная дочка», но сейчас она боролась с той, которой только стоило выйти из-под родительского контроля, как она тут же идет в отрыв.
– Точно? – она не была рассерженной, но очень недовольной.
– Само собой разумеется, мам, ; я глубоко вздохнула. Конечно, я могла уйти в любую минуту, но сейчас я хотела побыть с Олегом подольше. – Поверь, мам, я с хорошими людьми в приличном месте. Вика рядом. Я не дебоширю и вовсе не играюсь в опасности. Я вернусь.
Она смиренно вздохнула:
– Ладно, хорошо. Соня, будь осторожна и не делай глупости. Ты взяла ключи?
– Да, ты их оставила на нижней полке в коридоре.
– Хорошо, а то я собираюсь спать, – она зевнула в трубку. – Откроешь дверь, хорошо?
– Угу.
– Спокойной ночи.
– Спокойной.
Я убрала телефон в сумочку и подошла к зеркалу. Я совсем не узнавала себя. Что-то переменилось. В глазах играет беззаботность, и я раскована. За целые двадцать лет я смогла впервые расслабиться. И все благодаря Олегу. Его музыке. Его фортепиано. Если бы не музыка… его бы просто не было.
Я подкрасила губы помадой, поправила прическу и вышла обратно. На входе меня уже ждал Олег.
– Все в порядке? – поинтересовался он.
– Да, просто мама звонила.
– Только не говори, что тебя вызывают домой, так как комендантский час уже прошел.
– Нет, – солгала я. – Я останусь…
– Отлично, – он улыбнулся с оттенком азарта. – Потому что я собирался кое-что тебе показать.

***

Местом, до которого нас довез таксист, оказалось реставрирующееся здание. Это была некогда жилая многоэтажка. Строятся новые этажи, и кругом все под полиэтиленовой оберткой, загораживавшей окна, заставочных лестницах.
Олег не стал перелазить через ограждения, тайком проникать на территорию, как это часто показывают в боевиках. Он договорился с охранником пожилых лет и с четко враженными морщинами на лице, которые при его доброй улыбке скрывали два черных глаза.
Мы прошли к месту постройки. Светил тусклый свет от фонарей, и красными огоньками переливался строительный кран, возвышавшийся над постройкой.
Парень повел меня сначала по лестнице. Мы забирались вверх и вверх. Пока не закончилась лестница, мне не было страшно. Я надеялась, что мы остановимся, но Олег лез дальше. Он забрался на верхнюю часть перекладины и протянул мне руку.
– Осталось немножко.
Карабкаться на верхние перекладины в коротком красном платье было довольно неудобно, при малейшем наклоне у меня задирался подол от поднявшегося в пустом здании ветра. Каблуки тоже не сопутствовали равновесию и нравились каждый раз подкосить мои ноги.
Мы забрались на самый верх. Пятнадцатый этаж, если я не ошибаюсь. Мы прошли по перекладинам к одному из углов дома и остановились там. Под ногами не видно земли, а будка крана находилась на одном уровне с нами. Дунет малейший веток и нас просто сдует вниз, и забудь, как тебя звали. Но Олега это забавляло. И я понимала почему.
Вдалеке как на ладони виднелись все многоэтажки города. Они светились яркими красками, будто дикие водоросли ночного океана. Он шумел звонкой музыкой и гудел пробками машин. Он жил, он цвел.
– Раньше я никогда здесь не был, – признался Олег, созерцая красоту города и держа меня за руку. – И не побывал бы, если бы пару дней назад по пути на работу, не решил выйти пораньше на утренний моцион. Я прошел мимо этого здания, и, засмотревшись на него, задумался, как выглядит весь город с такого маленького клочка земли. Я бы задержался, но работа не позволяла. Вечером, когда уже стемнело, я возвращался этим же путем и уломал охранника меня пропустить. Заплатил ему деньги, и меня пропустили на стройку. Я подошел к краю, как сейчас, и посмотрел вдаль. И тогда я подумал, как было бы прекрасно побывать здесь с тобой.
– Посмотри, – его глаза блестели в тусклом свете такого далекого центра. – Как прекрасно! Что ты чувствуешь, когда смотришь вдаль? Что ты чувствуешь, возвышаясь над всем этим суетливым миром? Над людьми, которые живут в этом центре, имеют несколько машин, квартир, любовниц? Высоту…Ты над вершиной мира. Ты делаешь правильные вещи, живя далеко от роскоши, сочиняя для себя и играя только по велению музы… Ты – это лучшее отражения тебя.
– Ты прав, – становилось холодно. В вязанной кофте я все равно мерзла. – Абсолютно.
– Поэтому мы должны следовать велению наших чувств и не стеснятся того, что мы чувствуем друг к другу. Не испытывать мерзкие ощущения, когда прикасаемся или хотим друг друга. Ты – это отражения тебя. А когда ты находишь такого же человека, то еще и отражения его.
Ноги пошатнулись, и я ухватилась за плечи Олега. Он не на шутку испугался и инстинктивно подхватил меня за талию.
– Ты вся дрожишь. Тебе не хорошо?
– Признаться честно, мне немного страшно, – я преуменьшила, добавив слово «немного».
– Не бойся, – он крепче прижал меня к себе. Я почувствовала всю его силу в плечах и стойкость в ногах. – Мы не упадем, ни за что. Я держу тебя. А ты держись за меня, – мы стояли так близко. Его руки снова на моем теле. Я чувствую его напряжение, приятный запах одеколона дурманил разум. В придачу я выпила ни один глоток шампанского. Я была трезва, но расслаблена.
Его лицо сменило вдохновленной маску музыканта на каменную. Ту, самую, с которой я увидела его впервые. В его хищных глазах читался весь огонь страсти, все те взрослые намерения, которые он хотел воплотить со мной в жизнь.
Он быстро нагнулся и впился в мои губы. Получилось слишком смачно и требовательно с его стороны. Он тут же проник своим языком мне в рот и уже вырисовывал своеобразные узоры внутри. Я замерла, не зная, что делать.
Это не был моим первым поцелуем.
Впервые моих губ коснулись в детском садике. Я дружила с одним мальчиком, мы вместе играли в машинки и бегали по площадке в поиске спрятанных сокровищ. Я подарила ему свою игрушку, потому что был последний его день в детском саду и уже в сентябре родители собирали его в школу. Тогда в знак благодарности, он клюнул меня в губки.
Еще один поцелуй случился на школьном вечере. Это было со случайным парнем, который тоже пришел один. Мы ушли из танцевального зала и присели на подоконнике, разговорились о своих неудачах в любви и поцеловались. Это было отвратительно и слюняво…
Но Олег целовался хорошо. У него это получилось дерзко, но страстно. Он прижался ко мне всем своим существом и требовал, чтобы я сняла этот образ послушной отличницы и наконец-таки ответила, как девушка такая же страстная внутри. Все тихони те еще оторвы, не так ли?
– Поехали ко мне, – он требовал продолжения. Более откровенного. Более интимного.
– Хорошо, – я выкинула все мысли о дочеринском обещании и кинулась с ним вниз. Сейчас меня уже ничто не волновало. Мне хотелось только одного, того же, что и Олегу.
Мы вызвали такси, и Олег стучал ногой по асфальту, пока мы его ждали. В машине он перебирал пальцами вымышленные клавиши на своем колене и крепко-крепко сжимал мою руку до костяшек. Мое сердце стучало так быстро.
Как только оказались у его дома, он кинул водителю деньги, сказав «сдачи не нужно», потащил меня за собой из машины. Мы стремглав ворвались в дом, поднялись на второй этаж. Сначала Олег не мог найти ключи от своей квартиры и, перебрав все карманы с шипящим «черт!», но найдя их, открыл дверь и пропустил меня туда. Я застряла в прихожей, сняв туфельки. Парень быстро скинул свои ботинки и, подхватив меня на руки, понес в центр квартиры.
Резкими движениями он смахнул с себя пиджак, развязал галстук и расстегнул рубашку. Я положила сумочку на пол и тоже решила снять свитер.
– Не раздевайся, – сказал он громче обычного. – Я сам это сделаю.
Я замерла, не знаю, куда себя деть. Олег подошел ко мне и, убрав мои руки с свитера, сам его снял и обнял, чтобы расстегнуть сзади платье. Я опустила голову. Перед глазами стоял плоский живот с едва заметными мышцами пресса и четко выраженной эрекцией.
Он снял с меня платье, встав на колени. Он немного отодвинулся и созерцал мое бледное тело в нижнем белье. Я закрыла руками грудь.
– Все хорошо? – он поднялся и снова приблизился, целуя пальцы моих рук. Он облизывал их один за другим. Это было мокро и скользко, но с игривым взглядом, от чего возбуждение внутри разгоралось.
– Да, – прошептала дрожащим голосом я. – Продолжай.
Он снял последний предмет одежды с меня и, обняв, повалил на пол, около рояля. Теперь его страстные губы мокро блуждали по моему телу, сопровождая ласки трепетным прикосновением сухих теплых пальцев, будто играя очередную пьесу. Я подняла руки, не от неловкости, смотря на свое нелепое отражение в ножках фортепиано при свете одних лишь уличных фонарей.
Вошел Олег резко, без предупреждений. Мне было некомфортно, но я старалась сдерживать боль, кусая губы и сжимая ладони в кулаки. Олег старался сделать приятное по-максимому, но понимал, что первый мужчина есть первый мужчина, и каким хорошим любовником он не был, как бы классно он не ласкал, как бы сексуально он не дышал, больно будет все равно. Поэтому под конец, наблюдая мои мучения и слезы, он ускорился и кончил куда-то в сторону.
Выдохнув из себя пережитое напряжение, он смахнул капельки пота с подбородка и лба и с улыбкой вглядывался в мои глаза.
– Ты как? – спросил он с полной заботой в уставшем хрипевшем голосе. – Хорошо себя чувствуешь?
– Да, – шепотом ответила я.
Он лег рядом со мной на пол и потянул меня к себе. Я легла к нему на грудь, согреваясь в объятьях разгоряченного тела. Я смотрела на него, любуясь каждой чертой уставшего и довольного лица, в особенности угловатым подбородком и длинной шеей с слабо выступающим кадыком.
Он не смотрел на меня.
Все его внимание было приковано к роялю. Такому родному и необходимому сейчас. Но на выражение своего вдохновения не осталось и капельки сил. Все было отдано мне взамен инструмента. Свободной рукой он дотронулся до ножки рояля, разглядывая ее. И улыбаясь ему, он заснул. Его сердце уже так сильно и страстно не стучит, теперь оно спокойно. А вместе с ним засыпаю и я.

***

Проснулась я в ранний час: из приоткрытого окна из-под развевавшихся белоснежных штор шел прохладный воздух, который бывает только утром. Я приоткрыла глаза, пробуждавшийся слабый луч света освещал квартиру. Я приподнялась. На мне была белая футболка Олега и лежала я на матрасе. Видимо, ночью Олег перенес меня на более мягкое и теплое место, чем деревянный пол. Обычно у меня чуткий сон, и я могу легко проснуться от выключенной лампы или легкого прикосновения руки, но тут даже не почувствовала.
Я протерла глаза и посмотрела вперед. Спиной ко мне за роялем сидел Олег в одних боксерах и что-то тихо играл с полной погруженностью в процесс. Отрывочно, будто пробовал коктейль при смешивании ингредиентов. Рядом были разложены нотные листы. Парень вытащил карандаш из-за уха и сделал пометки на листе.
В воздухе запарил запах молотых кофейных зерен, а кофемашина подала сигнал завершения варки. Олег тут же поднялся и пошел налить чашку горячего бодрящего напитка. И только сейчас, когда я наблюдала за ним издалека, я заметила привлекательность его в меру худого тела: выпирающие ребра, широкие угловатые плечи и подчеркнутая талия. Парень был крайне задумчив, настолько, что придавало тяжелую угрюмость его сонному лицу. Сделав глоток, он заметил проснувшуюся меня в конце комнаты.
Его лицо тут же преобразилось. Теперь оно было, словно солнышко.
– Доброе утро, – он подошел ко мне и сел рядом. Олег провел рукой по моим взъерошенным волосам. – Как тебе спалось?
– Словно медведю в своей берлоге, – моя утренняя нелепость.
Он посмеялся. Сейчас он был таким родным и уютным. И улыбка у него была точно диснеевская, когда видна и десна человека. Звучит это ужасно, но на деле выглядит очень мило.
– Иди умывайся, я приготовлю нам завтрак.
Я отошла в ванную, где пахло гвоздикой и лимоном. Милая плитка белого цвета на стене и зеленого на полу. Потолок прозрачно-белый, как в комнате.
Я подошла к зеркалу. По лицу размазался вчерашний макияж, особенно блестящие стрелки превратились в синяки под глазами, красная помада – в обветренные губы. На голове словно свили воронье гнездо. Я улыбнулась своей неаккуратности – теперь мне будет стыдно перед Олегом. Рядом с его белой щеткой находилась другая – упакованная – видимо, специально для меня. По-честному, такой жест был очень лестным. Я вымыла лицо мылом с ароматом ландыша, почистила зубы и вернулась в комнату.
На кухни вкусно потрескивала яичница и распространяла любимый запах бекона. Кофеварка снова работала. Олег сидел за роялем и продолжал писать музыку. Так уютно и тепло было на душе при виде его сосредоточенности над произведением. Рояль блестел в лучах утреннего солнца и переливался тенями, когда парень касался его.
Пока я наблюдала за ним, вспомнила, что вчера даже не предупредила маму и поставила телефон на беззвучный. Я достала телефон из сумочки и проверила историю. Пятнадцать пропущенных звонков и тридцать входящих сообщений. «Черт!», – пробурчав себе под нос, я побежала на балкон и закрылась, вдыхая свежий летний воздух.
– Алло, привет, мам, – закусив губу, я приготовилась к худшему.
– Соня, где тебя носит? – это и было самым худшим. – У меня тут сердце разрывается, я не знаю, что мне делать, где тебя искать. Звоню тебе, пишу, ты не отвечаешь. Знаешь, какие мысли мне приходят на ум. Я собиралась тебя искать, Соня, сегодня утром, прямо сейчас писать заявление в полицию. Я обзвонила всех твоих друзей и знакомых. Даже твоих бывших одноклассников. Никто не знает, где ты. Ох, Соня…
– Мам, – найдя подходящий момент, сказала я. – Выслушай меня, – я глубоко вздохнула и продолжила. – Я у подруги. Мы вчера зашли к ней на чай и заболтались. Со мной все хорошо, меня никто не обидел, я оденусь и вернусь прямо сейчас.
– Почему вчера не могла позвонить?
– Я забыла.
– Родной матери забываешь позвонить. Соня, ты моя дочь. С тобой может случиться что угодно, и только я помогу тебе в трудной ситуации, в которую ты можешь попасть.
Я промолчала. Мне снова стало стыдно.
– Где бы ты ни была и с кем бы ты ни была, я хочу знать все.
Она собрала все свои эмоции в кулак и холодным голосом сказала:
– Я прошу тебя просто говорить мне, где ты и с кем ты пропадаешь ночами. И больше ничего… Приходи домой, как можно скорее. Я ухожу сегодня днем, чтобы появилась до моего ухода.
И на этом она скинула звонок. Я выключила телефон и запустила руку в волосы. С балкона открывалась настоящая панорама на пригород: небольшие уютные домики из красного кирпича с починенными крышами, с усыпанными зеленью деревьями вдоль улочек и тугими крепкими лозами на стенах и балконах. Внизу слышался ребячий смех – дети играли наперегонки. Невинные и нетронутые проблемами молодости. Им еще расти и расти.
Я немного подышала воздухом, пришла в себя и вернулась внутрь, привнося с собой утреннюю свежесть.
– Ты словно богиня солнца снизошла ко мне, – с восхищением сказал Олег. – Я тут доделал вторую часть мною сочиненного испанского рондо. Стараюсь наполнить его страстью и дерзостью. Хочешь послушать?
– Прости, мне нужно идти, – покоился парень.
– Нет, просто нужно идти, – я не хотела да и некогда было рассказывать о своих девичьих проблемах, произошедших по моей же вине.
– Может, хотя бы позавтракаем, соберемся, да вместе поедем…
– Я бы с удовольствием, но мне нужно идти именно сейчас, – сказала я. Олег сжал губы. Он заметно расстроился. Он прошел к шкафу и достал мое платье. На кровати уже лежало мое нижнее белье и колготки.
Я сходила в ванную комнату и оделась.
– Спасибо, – я вернула футболку Олегу и одела обувь. – Пока, – я собралась уходить, но парень загородил мне путь к двери. Он взял меня за запястья и поцеловал в губы легким и быстрым прикосновением. Я опустила голову.
– Останься, – прошептал он. – Ненадолго, прошу.
– Это очень важно, – сказала я. – Прости, я правда должна бежать. К тому же, не хочу мешать тебе работать, у тебя так хорошо получается. Рояль и ты, вы будто одно целое, и не хочется вас разъединять.
– Это все глупости, – он улыбнулся. – Был я одним целым только с тобой и только вчера.
– Я пойду.
Он открыл мне дверь, я обернулась, когда спускалась по лестнице и сказала:
– Пока.
Дверь закрылась. Я ненадолго застыла на лестнице, продолжая смотреть на выкрашенную в каштановый цвет дверь. Мне не хотелось уходить, но я должна была. Я простояла, пока по лестнице не стали подниматься две малолетние девочки с наушниками в ушах, они пели ”Sorry Sorry” группы Super Junior и хохотали от собственной тугоухости.
Я спустилась вниз и посмотрела на часы. Было только девять часов. Я хотела прогуляться пешком, но наряд не соответствовал утренней воскресной атмосфере, поэтому я села на первый автобус до центра. Одна бабушка прищурилась, разглядывая наряд на мне, я мило улыбнулась, а в ее взгляде читалось слово «шлюшка».
Я перевела взгляд в окно на возвышавшиеся дома и людей, гулявших в столь замечательный день.
Как там Олег? Он, я уверена, сидит за роялем, поглощенный вдохновением и провалившийся в свое творчество. Он так гармонично смотрится с инструментом, словно… они любящая парочка.
В сердце закололо от одной только мысли, как его прекрасные бледные пальцы касаются не менее бледных клавиш инструмента. Как он ласкает нотами утробо музыки, и в ответ она отвечает ему чувственной и искренней мелодией.
Хорошо, что я ушла. Я не должна мешать. Хотя бы в этот раз.

Глава 5

Я так и не сохранила номер Олега в своем телефоне. Впервые в жизни я жалела о подобном. Мне хотелось ему позвонить, поговорить о чем-нибудь отвлеченном, чтобы он снова «попросил» меня о «помощи», но он сам не звонил. Возможно, я просто хотела, а отсутствие номера контакта ; отговорка, чтобы лишний раз показать больше даже самой себе, что я не виновата в том, что связалась с ним. На самом деле, если человеку чего-то очень сильно хочется, если ему это необходимо, то он будет бороться до конца. И для него мой предлог покажется сущим пустяком.
Я проверяла базу принятых и пропущенных звонков, пытаясь вспомнить телефон Олега, но все высвечивавшиеся оказались не тем, что я так искала. После попытки, длившейся больше пяти минут, я убрала телефон в сумочку и стала прогуливаться вдоль моста с романтичным видом на набережную.
Было жарко, как обычно бывает летом, но под ветром, скользившим вдоль реки, так уже не казалось. Река быстро мчалась вдоль земли, переливаясь всеми оттенками голубого и белого. В ее отражении можно было увидеть широкие облака и перевернутые здания вдали. Она сливалась с небом, разграничиваясь лишь тонкой линией черного горизонта.
Мимо проходили парочки с мороженым в руках, они о чем-то мило беседовали и радовались жизни, их улыбки блестели ярче звезд на ночном небе. Напротив шли и пожилые люди. Они сохранили верность друг другу до самой старости, держась на протяжении всей жизни так просто за руку, идя бок о бок.
Я же шла одна. Как всегда. Как обычно.
Я остановилась около перил, выстроенных тугой прямой вдоль набережной и всмотрелась вперед. В ту даль, где безмятежность и покой. В глазах собирались слезы, то ли от скуки, то ли от жалости к себе, то ли просто от встречного ветра.
Появился он. Как и должно было случиться. Я не планировала встречи, не желала его прихода. А он появился. Внезапно, резко, сохраняя спокойный вид и открытое лицо.
– Привет, – сказал он. Мы не видели почти неделю. Что я должна была ему ответить?
– Привет, – в горле вдруг пересохло.
Он подошел ближе, держа папку с нотами в руке. От него пахло легким одеколоном. И всеми своими душой и телом тянулся ко мне. Я ощущала притяжение его тела к своему. Внизу все сжалось и наполнялось теплом. Я подняла на него взгляд – в глазах пылает огонь, выдававший все его потайные желания…
Мы снова оказались в его квартире.
Олег, не теряя времени, усадил меня на открытую клавиатуру рояля и принялся целовать со всей присущей ему дикостью. Его губы касались шеи, груди, губ. Он спускался к щиколоткам и снова возвращался к лицу. Руки музыканта быстро подняли мою юбку и прижали к своим бедрам. Я молчала, он прерывисто дышал. Резко он расстегнул мою блузку, склоняясь к груди.
Вошел он быстро и резко. Было больно, но я сжала зубы, молясь, чтобы все прекратилось, как можно скорее. Наши руки, опиравшиеся на клавиши, производили адские звуки плакавшей музыки. Будто он вдалбливал не в меня, а… в рояль. Я молчала, а отвечало оно. И Олег ни разу не посмотрел на меня, он делал это с закрытыми глазами, ища звук пальцами, наслаждаясь этой сумбурной гегемонией…
Также резко он вышел и отошел от меня. Его взгляд был уставшим и успокоившимся, тело все содрогалось, а из-за рта вырывались рваные вздохи. По вискам стекали капельки пота.
Он присел на край кровати, я поправила белье, блузку и села рядом с ним. Олег отстранился куда-то в свои размышления, созерцая рояль, на котором остались следы моих рук, его рук.
В горле пересохло и давило на глотку. Я вскочила с кровати и кинулась к двери.
– Постой, – парень встал в коридоре. Я обернулась. Он увидел мои слезы. – Останься, прошу. – Я вытерла щеку, по которой щекотно прокатилась слеза. – Останься.
И я осталась, наплевав на свою гордость, точнее на ее отсутствие. У меня никогда ее не было. Мне не с кем было сравнивать Олега, я не знала, как повести себя в такой ситуации и следовала лишь инстинктам. Я хотела остаться с ним, но мешало она. Музыка. Ревновать? Это так глупо.
– Обещай, что сейчас все будет по-другому, – я вернулась и растворилась в его объятьях.
– Обещаю.
Он уложил меня на кровать, и мы мирно лежали, наблюдая за отражением друг друга в белом натянутом потолке. Он взял меня за руку и переплел наши пальцы. Он повернулся и склонил надо мной. Пальцами провел линию от лба к щекам, губам, спускаясь к шее, по плечам и заканчивая пальцами другой руки. Тепло, приятно, словно наэлектризовано.
– Я не хочу, чтобы ты была «музой», – он мягко поцеловал меня в ушко и прошептал эти слова.
– Но так получается.
– Не говори так, – возразил он. – Ты не они.
– Возможно, стою чуть выше на пьедестале, чем другие, но я все равно всего лишь муза, – я снова заплакала. – Меня бы это не волновало, если бы я… если бы…
– Как же мне доказать тебе это.
Я посмотрела на него, он от недоумения удивился. Скорее приятно, чем нет. Что он должен был мне ответить?
Он ничего не сказал, склонился надо мной и начал целовать. В этот раз все и вправду было по-другому. Все было медленно, нежно и чувственно. Я ощущала его, он меня, так близко, так, как было необходимо. Я впервые вкусила наслаждение и отдалась процессу с головой. Я смотрела ему в глаза, они были чисты и разумны. Он понимал, что он делает и с кем.
Он не причинил мне боли, но я оставалась его музой. Я оставалась его вдохновением для написания музыки. Его человеческим воплощением фортепиано.
Но мне с ним было хорошо. Должна ли я была бороться?
У меня нет истории любви, которую можно смело ставить в подражание, которую любая девчонка обязательно расскажет другой девчонке, да еще и приукрасит. Этот лист в книге моей жизни пуст. Никогда в своей жизни я не влюблялась. Никогда в своей жизни я не позволяла себе заставлять кого-то меня любить. Если в меня влюблялись, а он нравился другой, я уступала место, потому что строить счастье на чем-то несчастье это низко. Если я мешала кому-то на пути, я отступала. Мне стоило лишь сказать «подруга, он мой», и я бросала все возможности.
Но сейчас мне хорошо. Сейчас я хочу идти этим путем, и я никому не мешаю. Почему же я должна отказываться от него? Почему вновь я должна бросать все попытки стать счастливой? А если только с ним я чувствую себя той, какой хочу. Да, я муза, но я никому не мешаю. Я его, он мой. И мне хорошо. Ему хорошо. Мы нуждаемся в друг друге. Даже таким способом.
– Больше никогда не смей говорить, что ты всего лишь муза, – сказал он после, когда я прижималась ухом к его груди и прислушивалась к успокаивающему биению сердца. – Ты не муза. Ты Софья Петрова. Будущая журналистка. Любительница блузок с короткими рукавами и элегантных сумочек через плечо. С длинными черными волосами, пахнущими чаем и мятой. Тихая и скромная. Ты Софья Петрова. Девушка, с которой было бы замечательно прогуляться по морю в соседнем городке и поесть ванильного мороженого, если она не против, конечно, или у нее нет аллергии.
Я посмеялась. Он тоже.
– Нет, не против. Очень даже за. Только не ваниль, а щербет.

Глава 6

Как он и обещал, мы прогулялись. Был солнечный яркий день, безоблачно и жарковато. Я одела белую льняную майку и юбку из тонкой джинсовой ткани, чтобы легче пережить духоту. Учеба подходила к концу, оставалось сдать экзамены и смело можно уходить на каникулы, а там уехать с мамой на море или устроиться подрабатывать в книжный магазинчик.
Был четвертый час дня и закончилась последняя пара.
Я вышла из здания и при встрече с солнечными слепящими глаза лучей закрылась от них ладонью. Сзади ко мне кто-то подошел и приобнял за талию. Я подскочила и отошла.
– Испугалась? – это оказался Олег. На нем были черные джинсы, белая льняная рубашка и классические ботинки. Взгляд скрывали квадратные черные солнцезащитные очки. Смотрелся он стильно.
– Конечно, – посмеялась я. Мы не виделись всего пару дней, а я уже соскучилась.
– Привет.
– Привет, – я убрала прядь волос за ухо. Я подошла к нему и обняла его за шею. Было жарко, но оказалось приятно прижиматься к нему. Даже в такое пекло его кожа оставалась холодной, как мохито со льдом и мятой.
– Ты сейчас свободна?
– Да, – кивнула я.
– Может, съездим в соседний город.
– С удовольствием, – я была приятно удивлена. – Только предупрежу одного человека.
– Маму?
Я кивнула и достала телефон из сумочки и написала маме смс «Я ненадолго съезжу в соседний городок. Если задержусь, то предупрежу. Не беспокойся, я на связи».
– Теперь можем ехать.
Мы вышли на ближайшую остановку и сели на подошедший автобус. Я совсем забыла, что у меня на карточке кончились деньги, но Олег заплатил за меня. Мы сели вдвоем и весь путь глядели в окно, где пейзаж, как в калейдоскопе обновлялся новыми узорами и формами.
Олег взял меня за руку и посмотрел на меня с всей нежностью, которая была присуща ему. Он был счастлив. Это отчетливо виднелось в его чертах лица. По сердцу прошел трепет. Я прижалась к нему сильнее и положила голову на его плечо. Он поцеловал меня в темя.
Доехали где-то за час и тут же отправились гулять. Температура немного спала вместе с жаром. Река переливалась глубокой синевой и спокойствие. Веяло слабым штилем, нежно касающимся распущенных волос. На границе неба и воды волны блестели особенно четко и бело.
Олег купил нам по стаканчику мороженого и бутылочке колы.
– Как ты и хотела, щербет.
– Спасибо.
Мы начали прогулку. Сначала просто ели, а потом я решила спросить.
– Как так получилось, что ты стал музыкантом?
– Просто. Поступил в колледж, закончил его, потом академия, университет, и его закончил. Дальше конкурсы и светские мероприятия, и вот я оркестровый пианист в филармонии.
– Это все понятно и очевидно, я про то, как ты понял, что музыка это твое?
Олег промолчал и откусил мороженое. Он долго смотрел вперед – верный признак глубоких размышлений.
– Знаешь, меня никогда не интересовали бои или футбол, я не мечтал спасать людей как пожарный или быть верным блюстителем закона в качестве полицейского. Я с детства любил музыку. Мама рассказывала мне, что в тайне ото всех я запирался в бабушкиной комнате и играл на фортепиано. Оно было старым, с обшарпанной древесиной и на некоторых нотах шел жуткий резонанс, сколько бы его не настраивали, клавиши, бывало, западали. А я садился и с трепетом играл. Моя бабушка была потрясающей пианисткой и обладала чудным голосом, как у соловья или синицы, такой тонкий и светлый. Она умерла рано и как-то так получилось, что фортепиано мне заменило ее. Мама увидела мое стремление, и наняла учителя. Я долго занимался, а потом понял, что без музыки уже никуда. Это мое призвание, моя жизнь. Я прекрасно понимаю, что никогда не смогу никем быть, кроме как музыканта. Понимаешь?
– Понимаю, – вздохнула я.
– Скажи, почему ты поступила на журналиста? Ты никогда не задумывалась, что это может быть не твое?
– Не знаю, – я всмотрелась в мороженное. Оно было прохладное и очень вкусное. Я люблю прохладу, она успокаивает и напоминает о пляже у моря, когда ветерочек заботливо обдувает, словно веер. – Просто… я хорошо пишу.
– Это не повод, – улыбнулся он и поглядел далеко в море. – Филологи тоже хорошо пишут, а бизнесмены не хуже, чем болтают. Это не повод идти на журфак. Скажи по-честному. Я не устраиваю допрос, просто интересно.
– Ну, я в школе много работала над газетой, плюс радио вела. Потому что никто не хотел этим заниматься, кроме меня. Потом классный руководитель посмотрела табель моей успеваемости: я была на третьем месте. Я даже не просила, а она опросила меня и разослала мою характеристику по всем университетам города. В итоге прошла на журфак. Вот и учусь. В принципе, на него только и подавали, – я впервые была так честна с собой и во второй – так разговорчива с Олегом.
– Тебе нравится?
– Да. Сначала я сомневалась. Хотела даже документы забрать и поступить в другое место, но мама уговорила подождать и была права. Сейчас мне достаточно. Я чувствую, что это мое, в какой-то степени.
– Самое главное, чтобы тебе это нравилось, – Олег был доволен, что я разговорилась с ним. Обычно я веду себя, как колючка. Ничего не говорю.
Он снова взял меня за руку и остановил. Я загляделась на его глаза, он на мое лицо.
– Скажи, тебе хорошо рядом со мной?
– Да.
– Я правильно себя веду, может, тебе что-то не нравится? – он и вправду беспокоился.
– Вовсе нет. Все отлично, – улыбнулась я. – Мне действительно хорошо с тобой. Я чувствую себя так… одухотворенно.
– Словно хочешь исписать все нотные листы нотами, всплывшими неожиданно в мыслях?
– Что-то типа того.
– Не пойми не правильно, но я в первый раз на свидании, – он будто мне в девственности признался. Я посмеялась.
– Я тоже.
– Тебе никто не водил на свидания? – он был по-настоящему удивлен.
– Нет, никогда, – то ли от грусти, то ли от радости, что так получилось, я сжала руку Олега крепче.
Он лишь усмехнулся с скрытым контекстом.
– Что? – спросила я.
– Ничего.
Последовал мой шлепок по плечу, от чего он засмеялся, и я вместе с ним. Мы продолжили гулять.
– Расскажи, чем ты увлекаешься, кроме чтения иностранной литературы?
– Люблю слушать кантри и веду блокнот, где пишу про свои сны и ключевые моменты из жизни. Я люблю коллекционировать фотографии и ездить на велосипеде. Мне нравится собирать плюшевых динозавров…
– Динозавров? Плюшевых?
– Да. У меня вся комната в них. На кровати, столе, полках, даже в шкафу и на полу.
– Это единственные твои «питомцы»?
– У меня еще есть две улитки. Костя и Ника.
– Улитки? Серьезно? – тут Олег действительно удивился.
– Да.
– Но они же липкие и едят много.
– И что? Зато они очень милые.
– У меня тоже был питомец. Джози. Собака. Доберман. Она правда умерла рано. Я много близких потерял в детстве, – он взгрустнул. Нужно было сменить тему.
– А ты чем увлекаешься, помимо музыки?
– Гулять люблю и читать. Еще готовить… да, готовить. Наверное, так получается отвлечься от всего, за готовкой. Еще дремать в читательских залах.
– Дремать?
– Понимаю, звучит, странно, но, когда я не могу уснуть, я иду в библиотеки, и там просто беру чашку зеленого чая, усаживаюсь в кресло и засыпаю. Вид читающих добродушных старушек успокаивает и умиротворяет.
– Тогда мне не стоит читать при тебе.
– От тебя у меня, наоборот, сердце начинает биться быстрее и будто электричество вдоль сосудов пускается в ход. В меня словно кучу адреналина натыкают или энергетиков. Я живой.
Я остановилась и отчетливее вгляделась в его лицо. Он говорил правду? Или врал мне? Так искренне? Врать?
– Смотришь на меня так, будто сомневаешься в моих словах.
– Нет, – я убрала прядь волос за ухо и бросила мимолетный взгляд на море. – Просто удивлена. До тебя мне никто не говорил ничего подобного.
Он улыбнулся.
– Дойдем до самого конца? – спросил он. – А оттуда поедем на площадь. Ночью там очень красиво. Центр в светодионовых лучах. Красота.
– Я только за…
В кармане штанов у Олега завибрировал телефон и заиграла легкая фортепианная мелодия. Он достал телефон и ответил на звонок.
– Да? Здравствуйте… Что с ней опять? Как? В смысле? Она совсем с ума сошла… Черт… Хорошо, можете ее припредержать, я сейчас буду…
Он сбросил трубку. Олег был жутко разозлен.
– Что-то случилось? – спросила я.
– Да так… Мелочи, – он посмотрел время на наручных часах. – Черт, я спешу. – Он развернулся и побежал. Но тут же остановился, выбросил в урну недоеденное мороженое вместе с недопитой колой и вернулся ко мне. – Вот, – он достал бумажник и вручил мне охапку купюр. – Вызови такси и езжай домой. Прости, но сегодня ничего не получится.
– Может, мне лучше поехать с тобой? И еще: на эту сумму я могу в соседний город съездить на уикенд.
– Позвони, как доберешься, – кинул он мне и побежал в сторону проката скутеров.
Что у него случилось? Почему он не хочет, чтобы я помогла ему? Может, мне просто не нужно этого рассказывать? Я буду слишком много знать и как истинный журналист буду навязываться ему? Неужто он так думает? Думает, что мне нельзя доверять? Или я просто себе это все навыдумала?
Я отвлеклась от размышлений, когда из вафельного рожка на руку закапало мороженое. Я выбросила его и остывшую колу в урну. Море начинало темнеть, а красный диск солнца спускаться к границе неба и воды. Пора было возвращаться. Все так хорошо начиналось…
Не нужно было сегодня ехать с ним. Не нужно было поддаваться этому веянию пустых чувств…
А чувства ли это?
Почему? Почему? Почему я хочу идти за ним куда угодно? Я постоянно это делаю и постоянно проигрываю…
Я хоть в чем-то выигрываю?
А нужна ли победа?...

Глава 7

Нужно было больше не связываться с ним. Нужно было просто уйти и забыть его. Не отвечать на телефонный звонок и не договариваться о новой встрече.
Но я не могла. И я ответила на очередной мобильный вызов во время скучной пары и договорилась встретиться на выходных. Не узнав ни о его проблемах, ни о случившемся. Да и он при встрече не выглядел поникшим. Он улыбался и радовался. Будто тех гнева и ярости не было. Он был легким и возвышенным. И от этого мое сердце было спокойно. С ним все в порядке, и больше мне ничего не нужно знать.
– Я не писал музыку уже несколько дней... – вздохнул он, когда мы прогуливались вдоль спавших воскресных улиц. Светило жаркое солнце уходящего июня.
– Мне хочется кое-что попробовать, – его глаза блеснули дерзким огнем. Он снова пробирался взглядом под блузку. – Ты не против?
Я молчала. Смотрела под ноги. Рассматривали то, как не подходят мои запыленные поношенные кеды к его классическим белым ботинкам.
– Тебе понравится. Просто доверься, – он улыбнулся и взял меня за руку.
Мы зашли в аптеку, и он купил то, о чем я бы никогда не подумала. Когда он спрашивал продукт у фармацевта, мне стало стыдно перед проходящими мимо взрослыми.
Мы пошли к нему домой. Присели на кровать и долго смотрели в широкие окна. Он держал меня за руку.
Потом мы начали раздеваться. Точнее он начал нас раздевать. Он рывком перевернул меня на живот и задрал платье. Я слышала, как щелкнул его ремень и спали штаны.
Снова мы занимаемся не тем, на что я рассчитывала. Я смотрела в сторону кухни и желала что-нибудь приготовить с Олегом. Но он кое-чем влажным и прохладным, похожим на крем, стал смазывать мою пятую точку и вошел в нее. Все сегодня шло не по плану.
Было больно, непривычно, мерзко, но я молчала и терпела, зажмурив глаза. А ему... Ему было хорошо.
Когда он закончил, то одел штаны обратно и присел рядом, уставившись в окно. Я продолжала лежать.
– Не хочешь одеться? А то замерзнешь, – сказал он, заметив мурашки, пробежавшие по моей коже.
–  Нет, –  ответила я ему. Обида так и слышалась в моем голосе.
Он усмехнулся и оперся на локти, приняв полежачую-полусидячую позу.
Я продолжала смотреть вперед, вдоль ножек рояля, который переливался синей чернотой в лучах утреннего ленивого солнца.
Вдруг Олег обнял меня мертвой хваткой. Он вцепился в меня, будто ребенок в игрушку, к которой привык, и прижал к себе. Я уткнулась носом в его кадык. Пахло мылом с ароматом молока и лаванды.
– Мне так хреново, – прошептал он мне на ухо, словно нас кто-то подслушивал. – Мать опять взялась за свое. Хотела вывезти фортепиано из нашего дома. В который раз. После того, как отец перепил и умер даже не дойдя до дома, она совсем одичала, с ума сошла. А тут я еще уехал. Теперь пытается всяческими способами увидеть меня хоть раз в год.
Я промолчала, посчитав, что в такой ситуации лучше слушать, нежели болтать.
– Берет меня за самое живое. Чтобы одной не мучиться. Знает ведь, что я умру за это пианино. И перевезти его нет возможности: если его поднять, оно развалится. Я пробовал.
Он поступал неправильно.
– Не осуждай меня, пожалуйста. Я знаю, что так нельзя поступать с матерью. Она у меня все-таки одна. Да и я у нее единственный и неповторимый, – он пытался заглушить свой внутренний произраставший корень нервов легким смехом. Но тяжелое дыхание все равно его выдавало. – Но и она должна понять меня, что я занят, у меня своя жизнь. Все мое существование вертится вокруг работы, музыки, нот, клавиш… И я люблю свою работу… Возможно, даже больше, чем саму маму.
В сердце у меня закололо. Будто делают больно мне, а не ему. Кого я обманываю? Мне и вправду больно.
– Фортепиано, то старое, скрипучее и постоянно покрытое пылью. Оно было опорой моего детства. Когда никто не мог принять меня со всеми моими проблемами, выслушать и понять меня, оно научило меня дружить, любить, жить и радоваться жизни. Ни мать, ни отец не давали мне того, что давало оно. Ни одна девушка так не отдавалось мне душой, как оно. Для меня оно все. Вселенная.
Зачем он говорил мне все это? За что? Почему? Я хочу услышать другие слова. Я хочу обидеться. Хочу уйти, уйти насовсем, чтобы больше не чувствовать этой боли в груди… Но я не могу.
Одержимость? Возможно.
Он отпустил меня довольно быстро. Встал с кровати и поправил воротник рубашки. Лицо в лучах высокого солнца выглядело таким неземным и отстраненным. Никогда я бы не назвала его красивым, но в тот момент он был прекрасен. Тонкие губы дополняли широкие и длинные черные брови, а нос с небольшой горбинкой выглядел таким аккуратным. Да и небольшие глаза, переливались то зеленым, то синем цветом, дополняя черноту радужек.
– Ладно, надо возвращаться к работе.
И он сел за фортепиано. Я подождала, когда он погрузиться в новую работу. Одела трусики, поправила подол платья и взяла одну из книг на полке. Я присела обратно на кровать и приступила к чтению. Мельком поглядывала на его широкую напряженную спину.
Рояль казался таким одиноким без него, а теперь инструмент словно радовался, будто показывал мне язык и насмехался: «Спит он с тобой, а приходит ко мне». Олег погружался с равнодушным лицом и каменным телом, но живыми пальцами, в мир, где существуют только он и коричневый классический рояль.
Музыка смеялась надо мной.
Смеялась? Как это глупо. Или нет?
Именно сейчас, в этой квартире, напротив этого инструмента, я осознала то чувство, что так щемило мне сердце последние три недели.
Я ревновала.
К чему, к кому мне ревновать?
Мы проводили много времени вместе, в перерывах между его работой и моей учебой. Мы много гуляли, говорили… Но его музыка, что раздается мелодией небес из-под его рук… Да, она была ревностна мне.
Я влюбилась по уши в него. К этому факту я пришла тоже только сейчас, и только в этой ситуации. Я желала отрицать все свои мысли, доводы… Но рано или поздно мы смиряемся и принимаем то, что слагается и доказывается зовом наших сердец.
И я молчу.
Он репетирует, сочиняет что-то новое для будущего запланированного выступления. Я сижу, молчу и просто читаю. Пробегаю глазами строки, ничего не понимая, пропуская абзацы…
И молчу.
Долго я буду продолжать молчать?

Глава 8

Сколько ещё я могла молчать? Переносить все это? Испытывать наслаждение, зная, что все совершенное приятное не для меня, а для музыки, а после мучиться от неразделенных чувств? Надо было признать, что она стоит выше всего остального. И нужно ли было мириться?
Я не хотела мириться. Почему так происходит, если всю жизнь я подчинялась правилам? И теперь следую его? Все же просто, как дважды два. Идем по пути: он – к наивысшему вдохновению, а я? Ни к чему. К мучению. Вот и все правила. Это как в боксе: выигрывает один, а другой вынужден залечивать раны. Может, первому тоже было больно, но его стимул подкреплялся желанием выигрывать, а полученный приз затмевает все синяки и кровавые ссадины.
Я мучилась? Да, потому что ничего не могла поделать с этим. Я всегда была и буду на втором плане, а музыка на первом. И рано или поздно пора было лишить себя возможности причинять себе боль. В любом случае, я надоем Олегу. Как и та девушка, догонявшая его на пешеходном переходе.
Я сама виновата. Мне понравилось быть желанной, мне льстило, что я возбуждаю его, что я могу быть тоже сексуальной и женственной, как моя мама, как мои сверстницы, как те киноактрисы, на которых я часто старалась быть похожей в детстве, примеряя мамины каблуки и жемчужное ожерелье…
Но поняв, что я не цель, а средство, во мне заговорила гордость. Гордость, ревность и понимание того, что я ему никто. Тело, теплое, ласковое, нуждавшееся в его ласке и силе…
Или… Я влюбилась в себя? Точнее, наконец-таки полюбила себя, именно ту девчонку, которая вечно стеснялась, хотя и не отличалась она ничем от других девочек ее возраста. И теперь мне тяжело терять эту любовь к себе. Если Олег перестанет обращаться на меня внимание, то я сама перестану замечать что-либо особенное в себе. Подобные мысли и не позволяли мне закончить всю эту абсурдную историю раньше. Я боялась.
Но теперь у меня не было выхода. Я не могла снова кинуться к двери с надписью «Запасный выход», которая всегда спасала меня. Увы, я зашла слишком далеко, чтобы где-то среди всего пожара, нахлестнувшего нас с Олегом с головой, искать эту дверь-выручалочку.
И вот снова звонит мобильник, на заставке входящего звонка никто не стоит, да и номер не сохранен в мобильной телефонной книжке, но заветные одиннадцать цифр были для меня давно знакомыми.
– Привет, – отвечаю я, приподнимаясь с кровати.
– Привет, – говорит он. Голос, как ожидаемо, бодрый и задорный. – Давай встретимся на берегу реки через пару часов, хорошо?
– Что-то случилось? – спросила я, свободной рукой потянувшись к льняному платью, висевшего на спинке стула.
– Мне нужно кое-что сказать тебе.
И вновь я одеваюсь, крашусь, беру миниатюрную сумочку-почтальонку, где лежит все самое необходимое для среднестатистической девушки, собирающейся на свиданье. Вновь я бегу на его звонок. Словно девочка по вызову. Я вновь с ним прогуляюсь, потом мы завалимся к нему, я снова раздвину ноги и помогу ему совладать с музой, которая так неистово отказывается вдохновлять своего творца.
Я знала сценарий этого бесконечного сериала наизусть.
Мы встретились на том же самом месте, около реки. Он наблюдал за умеренным протеканием воды, держа руки в карманах классических брюк, когда он встретил меня. Он тут же снял солнечные очки и подошел, приобнял за талию и чмокнул в губы. Я слегка скривилась, чем вызвала удивление на его лице.
– Тебе… неприятно?
– Вовсе нет. Просто… ты никогда раньше так не делал. Мне… нужно привыкнуть, – именно к этому моменту я полностью созрела для осуществления взрослого, на тот мой взгляд, плана.
– Значит, буду делать так чаще, чтобы меньше видеть твое смущение, – он ослеплял своей белоснежной улыбкой. Его движения, взгляд, выражение лица. Я не могла понять, то ли разучилась видеть в нем искренность, то ли слишком часто стала подмечать в нем притворства. Ненужного, навеянного своими размышлениями.
– Как твои дела? – спросил он, и мы приступили к дневному моциону. Сегодня день был на редкость прохладным, от чего кожа под тонким платьем покрывалась легкими щекотными мурашками.
– Более-менее. Мама стала мягче относится к моим неожиданным исчезновениям к «друзьям».
– Может, она пришла к выводу, что «твои друзья» не такие уж и плохие люди, раз с тобой за этот месяц ничего плохого не произошло.
– Но если она с тобой познакомиться, то станет звать тебя к нам в гости на «нечастные» семейные ужины. Может попросить рояль с собой притащить или диск подписать.
Он посмеялся. Я промолчала. Почему в какую-то долю мига мне стали противны его руки, стал противен его смех, почему я возненавидела его взгляд и голос?
– Как учеба?
– Практики много. Скоро же сессия. Сижу целыми днями дома да зубрю учебники.
– Книги, которые ты у меня одалживаешь, помогают?
– Думаю, да… А как твои дела?
– Хорошо. Работаю. Сдал новое произведение продюсеру, в среду должна быть запись. Потом могу на светское торжество пригласить. Выступлю для чиновников, наслушаюсь похвалы, расставлю везде автографы. Был бы рад, если бы ты снова поддержала меня и пришла.
Я приподняла уголки губ.
Вдруг он подвел меня к перильному ограждению и остановился. В чертах его лица заиграло волнение, и лицо потеряло былую беззаботность. Олег взглянул мне в глаза тем взглядом, каким обычно просят поддержки и помощи в трудную минуту, когда надежда становится важнее всего.
– После концерта музыкальный директор предложил мне работу в столице. И не просто в каком-то оркестре, а в филармонии, куда съезжаются все международники. И не просто кем-то, а главным пианистом. Это такая честь, неправда ли? – с улыбкой и искрившимися глазами говорил он.
Я молча слушала.
– Однако есть одно «но», которое важнее всех предложений, – теперь он резко посерьезнел и будто повзрослел лет на десять. – Если ты скажешь мне не ехать, я откажусь.
Я промолчала.
Что я должна была ответить? Я лишь перевела взгляд на реку, ловя набережный ветер губами.
– Просто скажи, остаться мне или уехать, – он пытался обратить на меня свой взгляд.
Однако я продолжала глядеть куда-то вдаль. Это угробило его уверенность в моем согласии. Он думал, что я кинусь ему на шею и сбегу с ним в столицу? Или вцеплюсь в рубашку и буду умолять не покидать меня? С самого начала мне никто не давал слова. Так почему сейчас я должна что-то говорить?
– Тебе вообще нравится эта идея? Или ты против? – он уже догадался, что ответа от меня не дождешься.
Я молчала.
Не могла же я лишить его фортепиано и музыки. Он желал этого предложения. Не будь оно важно для него, он бы и не заикнулся о нем, как и о тех девушка, с которыми спал для вдохновения, как о своих глубоких чувствах к инструменту, который стал для него любимым человеком..
– Ясно, хорошо… Я…понял, – и он отпустил мою руку.
С каменным лицом и с камнем на сердце он ушел. А, может, это опять была маска? Игра? Шутка?
Он ушел, скрылся из виду, а я все так и стояла, и наблюдала за тишиной текучести воды и гармонией сине-прозрачного цвета.
Но эмоции взяли свое. И не в силах больше сдерживать горечь в горле, я направилась домой.

Глава 9

Жизнь шла своим чередом, и, несмотря на то, что потеряла важный паззл от картинки счастья, я жила. Без Олега новая жизнь казалась почти невозможной.
Первые несколько дней оказались диким испытанием для меня. Я кричала и плакала, пока была одна. Я перестала общаться с людьми и замкнулась в себе. Любой парень автоматически становился для меня другом, и я бы не позволила ему даже подумать обо мне, как о будущей партнерше. Любое объятие или поцелуй в щечку воспринимались, как попытка изнасилования. После Олега я боялась любы прикосновений.
Мама не знала, что делать со мной. Резко из активной живой пускай и стеснительной девчонки я превратилась в разочарованную в некой навеянной из мечт таинственной возможности домоседку. Я мало ела и много спала. Во сне и вправду все было легче. Лишь темнота снилась мне, да он именно в тот момент, когда играл на фортепиано. Когда он был счастлив. Искренне счастлив.
Мама пыталась поговорить со мной, даже прочитала лекцию о том, что желание покончить с собой или решение стать анорексичкой не помогут мне решить внутренние сугубо психологические проблемы. Пыталась отвести меня к психиатру. Хотя мне всего лишь нужно было ее дружеское плечо, чтобы она, не выстраивая никаких причинно-следственных связей, позволила разрыдаться и выплакаться.
Но мама не понимала меня, а я не хотела доверять то, что будет понято не в том ключе.
Спустя недели мне стало легче. Я осознала, что с этим грузом на сердце жить нужно. Просто жить. Жить дальше. Мир крутится, вертится, развивается дальше, и я вместе с ним. Какие-то раны не заживут никогда, какие-то заживут обязательно. Уже начали.
Мне стало легче общаться с окружающими. Я стала есть и спать как прежде. Я больше не сторонилась своих однокурсниц. И мама сама вроде подуспокоилась, увидев вернувшийся румянец моего лица и блеск глаз.
Закрыла сессию, ушла на каникулы, проработала весь сезон в местной кафешке официантом. Я была улыбчива и приветлива, и как не странно с парнями более общительной, открытой и не слишком сдержанной. Я познакомилась с чудными девушками, приехавшими из других городов. Вместе мы гуляли все ночи, любовались звездами, бегали в купальниках, прыгали в чужие бассейны, играли в «правду или действие», флиртовали с незнакомыми симпатичными парнями.
Новый учебный год я решила полностью посвятить учебе и с головой погрузилась в мир книжек и зубрежки. Я записалась на курсы итальянского и горного альпинизма, а в свободное время подрабатывала в уютном маленьком книжном магазинчике маминой знакомой, проходила практику по журналистике в молодом только начинавшем издании.
Все шло своим чередом. И в пучине насыщенной жизни я стала забывать Олега. Бывало мне снились сны о нем: как он играет, как он ласкает меня, как мы спим вместе. Тогда на доли секунды я вспоминала запах и тепло его всегда чистого тела, его то повелительный жаждущий, то светлый играющий взгляд, задорный смех… Но звонил будильник, и я забывала о нем все в предстоявшей череде насыщенных событий.

***

Ноги ломились, голова гудела, а желудок урчал в надежде, что его хозяйка все-таки вспомнит о нем и накормит чем-нибудь вкусным, хотя бы раз за день. Я скинула обувь, моя маленькая сумочка с одной лишь тетрадкой полетела на диван в гостиной. Я вошла в комнату и первым делом бросила взгляд на часы. «Десять часов вечера, почему мама мне не позвонила?» – я ждала очередной серьезный разговор о том, что опасно так надолго задерживаться в библиотеке и что вообще я ее обманываю, а под библиотекой подразумеваю место, где хорошие девочки знакомятся с не очень хорошими мальчиками, держа в одной руке бокал с неоновым напитком, а другой развивая в энергичном танце.
Но в этот раз она промолчала. Сегодня с ней случилось нечто особенное. Она походила на маленькую девочку-подростка в предвкушении концерта своего кумира. Как и оказалось, мама вернулась в детство.
– Все в порядке? – спросила я, застав ее на диване с бокалом вина перед широким телевизором.
– Садись, сейчас концерт будет. Олег Меньшиков выступает, – радостно сообщила она.
Меня всю передернуло. Я вспомнила буквально каждый момент из наших общих с ним воспоминаний.
Я могла сказать, что хочу клубничного йогурта и пропасть за ним на улице, пока не закончится трансляция, и мама не спохватится меня. Но я хотела увидеть его. Посмотреть, получил ли он того, о чем так желал.
Я села рядом. Мама принесла другой бокал и тоже налила мне темно-красного почти бордового цвета вина.
Концерт начался с его появления, ожидание которого длилось для меня чуть ли не вечность. Но когда он вышел из-за кулис, время замедлилось вдвойне.
Выглядел он шикарно: жесткие волосы были слегка приподняты на сторону, его похудевшую и так стройную фигуру скрывал широкий черный классический костюм с бабочкой. А белую как жемчуг кожу дополняла сверкавшая, словно софиты, улыбка. Искренняя, как у невинного ребенка.
Он присоединился к оркестру под звонкие разрывавшие аплодисменты и приступил к исполнению произведений.
За два часа проведенных перед телевизором я ни разу не отвлеклась от экрана, полностью погрузившись во вкушение музыки. Мое сердце стучало бешено, словно топот копыт свободных мустангов. На моих глазах собрались обильные соленые слезы, и они текли по лицу, заставляя краснеть щеки, губы и белки глаз. Я постоянно всхлипывала, но слушала музыку молча, наслаждавшись каждым мелизмом, каждой нотой, каждым акцентом и паузой, наслаждаясь видом Олега, как он грациозно касался красного рояля, как каменно и безэмоционально было его лицо, как расслаблено было его тело и живы длинные с выступающими венами кисти рук.
Когда концерт закончился, я аплодировала. Я плакала и аплодировала ему с полна. Я встала и продолжала бить ладонь о ладонь, словно я находилась именно там в первых рядах и испытывала все то, что испытывали слушатели.
Но самое главное было то, что я действительно была рада за него. Рада за то, что он счастлив. Я больше не ревновала его к музыке, а считала, что она его идеальная пара и нам действительно просто не повезло. Мы не были созданы друг для друга. Мы встретились также случайно, как и разошлись. И назвать это таинственным повелением судьбы было бы просто глупо.
Я смирилась, пережила и поняла, что свободна. Я велена совершать все безумства одна или с другими такими же безумцами, как я. Я свободна и счастлива…Как свободен и счастлив Олег, исполняя в жизнь любимое…
Он первый человек, ставший для меня самым прекрасным моментом в моей жизни.
Грустно. Сердце сжимается в щемивший комок нервов. Но… я счастлива.

Глава 10

Медленно и верно, быстро и неуловимо я жила сполна и не допускала привязанностей. Я просто не могла снова погрузиться в неожиданные связи, которые могли проглотить меня с головой. Теперь люди стали для меня одинаковыми. Я веселилась, была радостна и счастлива, но мое сердце не могло никого подпустить близко, так как по неудачному, а, может, и по счастливому обстоятельству, было занято парнем, которого я уже никогда не встречу вдоль тихих улочек родного города, никогда не буду им преследуема до любимого кафе, никогда не почувствую мыльный запах его бледной аккуратной кожи.
Он исчез для меня. Как мечта. Словно непостижимое желание, которое сильно стараешься догнать в суете мира, а оно ускользает все дальше и дальше. Бессмысленно. По-другому и не скажешь.
Было непросто жить, хотя и легко одновременно. А когда было особенно тяжко, я втыкала наушники в уши и долго-долго гуляла под знаменитые хиты по набережной, утопая в ее безмятежности и бодрости. Светило поднимавшее настрой солнце, и я улыбалась.
Обычно я закачивала свои прогулки поздно вечером, сполна насладившись свежим воздухом и гладкой поверхностью воды, но в тот раз все пошло не по привычному плану. Мне позвонили на телефон. Я ответила на вызов. По ту сторону трубки находился незнакомый мне человек.
– Да? – кротко спросила я.
– Софья Петрова? – женский серьезный голос предвещал нечто страшное.
– Это я, здравствуйте. Кто меня беспокоит?
– Я менеджер Олега Меньшикова, Надежда Светлова, – девушка глубоко дышала в трубку, чем создавала большее напряжение. – Даже не знаю, как вам сообщить о случившемся… Пару недель назад Олегу серьезно стало плохо, но никто не поинтересовался его состоянием. Он сам просил не трогать его и заниматься организацией. Все бегали, охваченные предстоящими выступлениями. Теперь все отменили.
– С ним что-то… случилось? – я понимала, что не должна была этого спрашивать. Он мне никто, и я ему соответственно, и мне, по идеи, глубоко наплевать. Но кого я обманываю? Кого я пытаюсь обвести вокруг пальца, постоянно думая о Олеге?
– У Олега сердечный приступ, – слова Надежды звучали приговором, и нашли отклик в моем сердце в виде глубокой неспособной зажить трещины. – Он лежит в больнице, за ним ведут пристальный осмотр, но доктора уже давно опустили руки. И вся команда Олега, похоже, тоже. В том числе я, – ее голос виновато дрожал, словно она признавалась в своем самом страшном грехе.
– Он не выздоровеет?
– Скорее всего, нет. Надежда невелика. Собственно, поэтому я и звоню вам. Сам Олег тоже осведомлен о своем состоянии и, как это странно, но он держится молодцом. Понимая, что шансы не велики в выздоровлении, он просил передать вам небольшой конверт.
– Я не возьму у него денег, – я вздрогнула от ощущения горячих соленых капель на щека в вперемешку с черными следами от туши.
– Это далеко не деньги. В конверте лежит нечто более ценное. Гораздо более ценное.
– Хорошо, куда я могу подъехать, чтобы забрать его?
– Вам не нужно никуда ехать, – голос показался мне двояким, словно одновременно и из трубки, и где-то поблизости разговаривал один и тот же человек. До моего плеча слегка дотронулись, и я обернулась.
Передо мной стояла довольно молодая ухоженная женщина, чьему внешнему виду можно было позавидовать. Она включала в себе и зрелую утонченность, и одновременно девичью скромность. Она была красива, определенно. А легкое летнее платье довершало образ феи лета.
– Держите, – женщина протянула мне белый широкий конверт. Я не хотела его брать от переизбытка чувств и непринятия ситуации, но Надежда настояла на своем и, взяв меня за ладонь, вложила в нее конверт. – Пожалуйста, возьмите его, Софья. Он очень просил, чтобы вы приняли его.
Я сжала конверт и раскрыла сбоку. На дне лежали плеер и сложенный листок бумаги. Я достала плеер и надела наушники. Включив его, я замерла в оцепенении. Пред глазами на компактном мониторе бежали строки с мелодиями. Я включила первую и прослушала почти до последней, а пока музыка окунула меня в свой мир, я развернула листок и прочитала письмо. Рыдать было еще рано, хотя безумно хотелось, до надрыва на ране в сердце.
Надежда простояла со мной до конца, дождавшись, пока я прослушаю всю написанную за время нашего расставания музыку и прочитаю от корки до корки письмо парня. Когда я сняла наушники и сложила переданные вещи обратно в конверт, прижав плотно к груди, я задала один единственный вопрос, чувствуя, как сковывает мое горло плотной цепью.
– Где он?

Глава 11

Я примчалась домой, чуть не снося дверь в мою комнату. Мама была дома, чего я так не желала в данный момент, да и думать просто не могла. Заметив, мою чрезмерную спешку, она вошла ко мне, где я, сидя за рабочим столом, пыталась забить рюкзак необходимыми вещами.
– Что происходит? – строгий голос не мог остановить меня от задуманного. Время поджимало, и глядеть на реакцию мамы, а тем более выяснять что-либо не имело никакого смысла. ; Соня, я с тобой разговариваю. Будь добра ответить мне.
Я застегнула рюкзак и проверила счет через мобильное приложение. На карточке осталось тысяч пять, поэтому на непредвиденные нужды должно было хватить. Деньги я откладывала на велосипед, чтобы каждое утро было удобно добираться до университета, но мои желания поменялись довольно спонтанно.
– И куда ты так мчишься? – она осматривала меня с головы до ног и ждала от меня хоть чего-то стоящего, что сможет объяснить мое непривычное состояние: между тревогой и взрывом.
Я одела рюкзак на плечи и обняла маму. От растерянности она ничем мне не ответила.
– Я должна спасти человека, что безумно важен для меня, мама. Также как ты. Прошу, не волнуйся, я буду на связи, обещаю. Я вернусь, как можно скорее.
Я отпустила ее, одела обувь в коридоре и кинулась за входную дверь, упуская из зоны важности сказанную мамой фразой:
– Будь осторожна, Соня.
Впервые в жизни я действовала. И причем не просто, а ради кого-то.

***

Дождавшись приземления, я и Надежда сошли с самолета и выскочили из аэропорта.
Я никогда не была в столице.
Два года назад меня мог бы напугать главный город страны своим объемом, многолюдностью и шумом. Я бы предпочла остаться в своем любимом тихом и гармоничном городке. Но не сейчас.
Я почти одна в незнакомом мне городе с только познакомившимся со мной человеком, начинают сгущаться сумерки, но я не робею и первым делом сажусь следом за Надеждой в остановившееся у тротуара такси. Мы направились прямиком в больницу. У меня не было шанса опоздать.
За загрязненным окном пролетали высокие дома, небоскребы, шумные люди, яркие вывески, шуршавшие темные тени очертания деревьев. Сердце бешено стучало в груди, а пальцы неосознанно стучали по сиденью машины, ноги твердо упирались в пол от тревоги, что перезревала во мне и готова была взорваться в любой момент, словно перекаченный гелием шарик.
Быстрая поездка в центре показалась мне вечной. В придачу к пробкам, что образовались прямо недалеко от аэропорта. Нервы разъедали меня, словно желчь или кислота, и когда я увидела очертания больницы, я была на пределе. Не дождавшись Надежды, я выскочила из машины и вбежала внутрь здания.
Первым делом я кинулась к медсестре-администратору. Растянутым голосом она попросила присесть меня. Она усадила меня на пуфик, подальше от других посетителей, а я как сумасшедшая старая колдунья впилась ей в оголенные плечи. От нее приятно пахло пудрой и дорогой помадой, а большие добрые глаза внушали доверие, но отсутствие улыбки на красивом едва тронутом возрастом лице настраивали меня на плачевные новости.
Она сказала всего лишь два слова.
– Что? – отказывалась верить я.
В это мгновение в двери ворвалась Надежда. Она тоже услышала эти два слова и замерла, смотря на меня с жалостью и сдерживая слезы. Ее не предупредили.
Медсестра повторила слова и опустила ладонь на мое плечо. И пояснила: сегодня, днем, наглотался обезболивающих, не мог перенести тяжелой физической боли.
– Этого не может быть…
Что говорят люди в таких ситуациях? Как они могут ответить, когда их самое заветное желание разрушается в одно мгновение, словно по щелчку пальцев.
Медсестра принялась успокаивать меня, словно я и вправду вела себя сродни с одержимой.
– Я… я должна увидеть его.
Что она сказала? Его отвезли в морг. Как это возможно? Почему? Почему Вселенная не дала мне узнать этого раньше?
– Нет, это неправда.
У меня случилась истерика. Впервые в жизни я не побоялась показать свои эмоции. Впервые в жизни я рыдала и орала при чужих совершенно незнакомых мне людях, сочувственно и одновременно дико озиравшихся на меня. Я ничего не понимала. Я отказывалась принимать случившееся. Отказывалась верить в происходившее.
– Где находится этот морг?
По лестнице поспешно шел психиатр. И он присел рядом, пытаясь уговорить меня подняться в его кабинет, присесть на кушетку и выпить успокоительное, скрыться от журналистов, которые могли появиться в любую минуту для изъятия интересного материала в горячие новости.
Я не верила. Я отказывалась принимать неправду.
Я прорыдалась как следует, и остановившись, все еще икая, я встала и медленно направилась к выходу, смахивая обильные капли слез с щек. Мои ноги подкашивались, а тело теряло стойкость и силу, кости скручивало, а голова кружилась. Я поскользнулась и упала около дверей. Потеряла сознание.

***

Очнулась я на утро, на кушетке в палате, которую оплатила для меня Надежда. Кроме меня, никого не было в комнате.
Я немного приподнялась и почувствовала боль в районе левой брови. Я дотронулась пальцами до нее: во время беспросветного падения я поставила себе шишку, которая сильно-сильно щипала от любого прикосновения, даже через пластырь. Голова по-прежнему кружилась, и меня немного подташнивало.
За окном, около которого находилась моя кровать, солнце выглядывало из-за горизонта и тянулось вверх. Оно слепило глаза своим алым почти рыжим огнем. Я отвернулась и неприятно поморщилась.
На сердце рана продолжала течь. В душе появилась тоска, и мысли разрывали на части мое сознание, питая его отвратительными образами и самобичеванием.
Рюкзак и верхняя одежда покоились на стульчике недалеко от кровати. Я потянулась за ним, расстегнула и среди мелочей нашла конверт. Я шмыгнула носом, нахмурила и так больную бровь и открыла послание в сотый, тысячный или миллионный раз. Я достала плеер с наушниками. Воткнула их в уши и включила «Высоту». Небесные мотивы перемешивались далекими отголосками страсти, нежности, трепета, преданности. Я достала голубой сложенный в два раза листок и развернула его. Я пообещала себе, что прочту письмо последний раз в своей жизни. Наступил подходящий момент при первых лучах солнца, в отсутствие любопытных лиц и медсестер, изрядно старавшихся за хорошие деньги, наедине с самой собой. Так как должно быть. Открыто. Принимая каждое слово правдой. А потом вернутся домой и поговорить с мамой предельно честно, на это раз не скрывая ни одной детали. И продолжить жить так, как хочу этого я.
«Я уже не могу сочинять музыку. Все выходит фальшиво. Наигранно. Не как с тобой.
Я действительно любил тебя, Соня. Я не просто спал с тобой. Я отдавался любой нашей связи с головой, до мурашек в локтях и коленях. Я и сейчас люблю тебя. Очень люблю. Хочу просто увидеть тебя. Вновь засмотреться на твою улыбку и невинные глаза котенка. Хочу просто погладить тебя по волосам и любоваться твоим прекрасным профилем, смотрящим вдаль голубого бесконечного неба. Наслаждаться тем, как ты пьешь колу и неаккуратно ешь мороженое, умудряясь измазюкать носик и едва уловимые ямочки щек.
С тобой я был вечен. С тобой я был всем. И постоянная пустота была заполнена.
Возможно, ты не любила меня, поэтому отпустила, ничего сказав. А я на парах и уехал. Мне нечего было терять. Или было? Тебя.
Я не знаю, а гадать уже нет сил, да и смысла. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. И знала, что была самым прекрасным моментом в моей жизни. Ты дороже мне фортепиано из детства, с которым я вырос и про которое я говорил тебе. Любого фортепиано. Ты была дороже мне любой музыки. Ты, именно ты, была фортепиано, на чьих клавишах я так заигрался и потерялся в своих чувствах, ты была музыкой, которой я заслушивался. Ты была не просто «музой», которую используют для написания одной пьесы и только. Ты была богиней моей жизни. Ту, которую, искал, которую нашел, и которую потерял.
Прости, что никогда не называл тебя по имени. Никогда не горел желанием познакомить тебя с моей мамой и представиться твоей. Что никогда не делил с тобой твои увлечения и не укладывал пожеланием «спокойной ночи» и не будил «добрым утром». Прости, что ни разу не подарил плюшевого динозаврика и не сводил в библиотеку подремать в тишине.

Я люблю тебя, Соня.

Будь счастлива.

Олег»

Была ли я счастлива?
Да.
Был ли счастлив он?
Да.
Было ли нам больно?
Да.