Концерт был в Парке Горького, в зеленом театре. У Антона в этот день была репетиция на факультете военных дирижеров, в час где-то закончилась, и он пошёл домой переодеться - должен был выглядеть комильфо. Коньяк, торт и цветы были куплены заранее. С Мариной встретились у метро. И опять она сразила Антона свой экипировкой: на этот раз перед ним предстала рокерша в крутой косухе из тонкой кожи с многочисленными клёпками и в кожаных брюках, непонятно как натянутых на ноги. Интересно, сколько времени потребовалось на творческий хаос, клочками взбитый вокруг головки? Рюкзак за спиной и сапоги на платформе дополняли образ заезжей гастролёрши из каких-нибудь Лондон-сити. Антон в растерянности развёл руками:
- С какой стороны к Вам подойти, мадам?
- Что, страшновато?
- Более чем! Набегут фанаты, примут за Мадонну, украдут с пол оборота.
- Не выдумывай. Бросят пару завистливых взглядов и свернут интерес в трубочку.
Только когда стали подходить к театру, Антон сказал Марине, что пригласил на концерт своих закадычных друзей Лёню и Варю. Но он никак не ожидал резко отрицательной реакции, настолько отрицательной, что Марина развернулась и отказалась идти на концерт.
- Марина, помилуй, я сейчас на колени встану… Это лучшие люди в моей жизни, мы с Лёней в гарнизоне не один пуд соли съели. А какой он кларнетист! Мы с ним играли Йома. Варя у него художница-молчунья. Но очень талантливая. Ей заказы на портреты делают даже министры. Хочешь, она напишет твой портрет?
- Там будет видно. Хорошо, идём. Но обо мне – кто я и откуда, ни слова!
- Да Лёня и так тебя знает, ты сама ему звонила, ты забыла?
- Забыла, конечно. Как я могу помнить посторонние телефонные разговоры? Хорошо, веди.
Марина не просто шла, она несла свой мраморный бюст, вырезанный не больше не меньше Огюстом Роденом. Толпа загустевала как манна небесная, но перед ней сам собой открывался коридор вдоль заполненных плотно рядов. Лёня махал им возле шестого ряда. Рядом с ним дюймовочкой, закутанной в неброский палантин, стояла его Варя.
Друг пожал Антону руку и громко попросил его представить даме.
- Не обязательно. Мы знакомы по телефону. – Возразила Марина, слегка поклонилась Варе и прошла на выбранное ею место.
- Я теперь понимаю, почему братан хранил Ваше инкогнито. Я бы вообще запер Вас в какой-нибудь средневековой башне и выпустил бы только на венчание. А давайте начнём Антоновы именины! Доставай каравай! - Лёня неизвестно откуда извлёк два подноса, на одном раскрыл протянутый Антоном торт и разместил там свечку с цифрой двадцать пять, на другом заполнил разовые бокалы не чем-нибудь, а именно игристым чинзано. Нашлись у него и разовые тарелочки, и ложки. Торт радовал нежным кремом с карамельным вкусом и ягодками вишен.
- Итак, это твой первый солидный юбилей, братан, жди непредсказуемых событий! Выпьем за то, чтобы у нашего друга сошлись в одну судьбу любовь, удача, карьера и светлое будущее! Ура! – Лёня чокнулся со всеми и первый пригубил своё чинзано:
- Будем осторожны с этим коварным питием. Варенька, следи за мной, не давай сползти под кресло…- Он приобнял жену, заливисто засмеялся и начал кормить её с ложечки.
Тут, наконец, отзвучали настройщики аппаратуры, и в перекрестных голубых лучах появился Васильев. Публика взревела. На экране высветилось лицо вокалиста. Помятое и небритое, оно все время покачивалось из стороны в сторону, будто под воздействием нервного тика. Пел он настолько невнятно, что сразу по рядам полетели комментарии, где, сколько и чего он принимал перед концертом. Гитара бренчала сама по себе, голос сам по себе козливисто слюнявил пространство, но именно это бледное подражание БГ особенно нравилось залу. Марина сидела сама не своя, слушала с брезгливой усмешкой. Она первой поднялась после заключительной песни, молча поклонилась Лёне и Варе, на ходу достала сигарету и на выходе закурила жадно, в затяжку, выпуская над головой крупные колечки дыма.
- Надо было тебе сказать, что из всех современных групп я бы выбрала Крематорий. Там, по крайней мере, чистая скрипка и тексты без провальных несвязных катренов. А вот объясни мне, как не музыканты, натренированные блеять, становятся звёздами? Какого чёрта столько их расплодилось в субкультуре? – Марина вдруг увидела в моей руке наспех завязанный торт, потянула к себе и с усмешкой швырнула его в урну.
- Пора избавляться от плебейских привычек! – Бросила она через плечо и направилась к автомобильной стоянке.
Антон аж отшатнулся от брошенной фразы как от пули. Он ещё не видел Марину такой, как бы точнее выразиться, непреклонной в комментариях к неряшливым упражнениям Сплина. Идя за ней, он даже оробел и ощутил своё присутствие излишним. Будто кто-то потянул его за рукав и приказал уйти по английски. Но она уже жестом пригласила его зайти к машине слева и занять своё место.
- Тут у меня ещё есть для тебя презентик ко дню рождения. - Она извлекла из бардачка конверт и протянула Антону. - Это купон в спа-салон на мужской педикюр. Как там у Александра Сергеевича? Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей... Нынче многие делают себе на лето идеальные ступни. Можешь ещё заказать тайский массаж, тебе понравится. Не мешало бы подумать об отбеливании зубов. Статус уважаемого человека приобретают в таких мелочах. Плох тот солдат, который не хочет быть генералом. Тебе надо раскачать амбиции, появится право на выбор.
- Вот это отповедь! Да я и сам хотел у тебя спросить: пойти мне на курсы военных дирижёров? Имеет смысл?
- Если хочешь остаться на службе. Суровая доля, однако.
Антон достал из пакета бутылку коньяка, свинтил крышку, ему захотелось обмыть последнюю фразу как приговор.
- А это зачем? - Громче обычного воскликнула Марина. - Ты сейчас захорошеешь до кондиции безрассудства, а я тебя должна тащить в вытрезвитель? К себе не пущу, очевидно. Фу, как противно!
- Ой, ну опять невпопад! Какой же гад во мне сидит, Марина! Прости! - И Антон несколько раз ударил себя по щекам, потом наклонился и поцеловал ей руку. Марина снисходительно потрепала его волосы.
- До сих пор мне непонятно, как в таком мужчине уживается подросток? Все замашки - мультяшки.
- А что в этом плохого?
- А то, что слеповат на разумный расклад отношений. Будто рос не в семье, а в интернате.
- И в семье, бывает, никому ни до кого дела нет. А ты возьми меня на поруки, Марина. Будь моим генералом!
- Много хочешь!
- А что? Ты выйдешь за меня замуж, будем жить по твоему уставу.
- Ты представляешь, что из этого выйдет? Не хватало ещё мою жизнь затолкать в казарму!
Они уже несколько часов сидели на кухне у Марины, беспрерывно подливали в стопочки коньяк, и говорили, говорили, уговаривали свои чувства залечь на дно воспоминаний. Антон не мог опьянеть, его сердце уже стонало от десятка выпущенных стрел, под которыми билась в истерике погибающая надежда. На заре он первый подошёл к Марине, она не сопротивлялась. Но ужас состоял в том, что у него ничего не получалось. Едва он притрагивался к ней, как семя само начинало вылетать фонтаном из его недр, и это повторялось в каждой новой попытке, пока Марина ногами не вытолкала его на пол.
- В душ! И на выход! - Шёпотом совершенно равнодушно приказала она, протёрла промежности простынёй, отвернулась и тут же уснула.