Хорошую книгу с кондачка не напишешь!
Все персонажи и место действия выдуманные, любое совпадение является случайным.
31 Мая.
Выходной. Переодевшись в летнюю легкую одежду, состоящую из белых трикотажных брюк и длинной белой блузки с голубыми цветами, наскоро поглаженных, я шагаю по зеленеющей Васильевке. Воздух стал теплым и свежим, трава заметно подросла, а листья на деревьях из крошечных и нежных превратились в большие, яркие и шумели на ветру, слегка потрескивая. Птичье население словно разом решило прогуляться: серые пичужки купались в пышном газоне, разноголосый хор их собратьев раздавался откуда-то сверху, а стайка голубей прогуливалась вдоль дорожки. Один из голубей отличался от сизой толпы: то и дело расправлял белый наряд с коричневым пером. Я пожалела, что не было с собой ни хлеба, ни печенья.
Вдоль улицы ожила торговля фруктами: несколько павильонов и развалов прямо под открытым небом манили яркими пятнами клубники и черешни. Пивные, которых было здесь по одной на десять квадратных метров, ещё не оживились, как это обыкновенно бывает вечером, и потому было тихо и спокойно. На углу нервно покуривала девушка-продавец из супермаркета, всё еще кутаясь в теплую куртку. Какой-то малыш забыл на асфальте мелок, он был новый, сиреневого цвета, и одиноко лежал возле бордюра, рискуя быть раздавленным прохожими. Рядом валялись осколки игрушечного самосвала. Был ли он примят колёсами легковушки, или сломан кем-то – оставалось загадкой, не разгаданной детской трагедией.
Тополя вдоль улицы теперь каждый год подпиливались, поэтому были украшены молодыми пышными побегами, растущими относительно низко. Помню то время, когда ещё ими никто не занимался, и могучие кроны сплетались ветвями выше окружающих домов. Дома на Васильевке были преимущественно пятиэтажные, однако в самом конце улицы, упирающейся в большое шоссе, бегущее вдоль лесопарковой зоны, возвышались новые многоэтажки с широкими лоджиями и узкими, как бойницы, окнами кухонь. Дома эти окружали кованые ограды, внутри огороженной территории виднелись детские площадки и стоянки для машин. Вперемешку с важными высотками стояли панельные домики. Кто бывал в них, знает, что внутри ждёт старый обшарпанный и тесный лифт, на котором то и дело рискуешь застрять. Вокруг панельных домов, в пример остальным, разбиты жителями стихийные клумбы: то там, то здесь встретится распустившийся тюльпан розового или алого цвета. Повсюду расцвели рябина и сирень, гроздьями развеваясь в воздухе и разбрасывая пьянящие ароматы.
Я прошла до конца улицы и свернула направо. Здесь, почти на перекрестке, совсем недавно вырос новый храм. Он не был ещё полностью закончен, но уже встречал верующих приветливым двориком. Крыша его была, как и многие новые крыши местных православных храмов, тёмно-зелёного цвета, увенчивалась она золотой луковкой.
Солнце пыталось пробиться сквозь плотные облака, которые метались, не зная, куда двигаться. Однако дождь так и не собрался. Я прогулялась немного, заглянула в местный магазинчик за молоком и хлебом. Уже у кассы как из под земли выскочил мужчина лет за сорок. Худощавый, сутулый, с неприятным лицом, словно помятым чьей-то рукой. Маленькие глазки непонятного цвета злобно поблёскивали из-под красной бейсболки, нависавшей над толстым кончиком носа, который как бы компенсировал недостаток объёмов остальной части тела.
- Вы меня не уважаете? – раздражённо фыркнул субъект в мою сторону. – Я вот тут стоял! Куда Вы лезете вперёд?
Я робко отбивалась оправданиями, что вот кассир тоже его не видела, и мне уже сдачу отсчитывает. Но мужчина очевидно слышал гораздо хуже, чем говорил, он бросил на прилавок пачку жевательной резинки и крикнул: - По карте! После всего невозмутимо направился к выходу, где его ждали две спутницы. Женщины громко обсуждали подробности чьей-то личной жизни, в перерывах между словами глотая мороженое. Капля мороженого внезапно угодила на субъекта, который приблизился к парочке подружек. -Я в дерьме! – вопли понеслись, соревнуясь с ругательствами. Я поспешно запихнула сдачу в сумочку и спаслась бегством.
Шла домой, поглядывая на деревья по сторонам. Вдоль широкого шоссе тянулся лес, сейчас он казался зелёной громадой, джунглями с густыми зарослями. Огромной высоты кроны волнами колыхались, маня своей прохладой. Скрывшись в подъезде, я ощутила приятный запах бетонных ступеней. Так они бывало пахнут, если только что вымыты, или влажный воздух врывается с улицы. Чудесный тёплый день сегодня выдался! Уже завтра наступит лето.
Севка.
Вот уже месяц не видно Севки на Васильевке. И где он запропастился? Недавним пасмурным апрельским днём стоял он у магазина на углу. Вид был, как у заправского бомжа: потёртая и грязная коричневая куртка, серая кепка, мятые штаны и нечищеные ботинки. Севка протянул ладонь – кто-то из знакомых бросил туда несколько рублей. «Хлеба или перцовки?» - мысль нехотя мелькнула в голове, но выбор был очевиден: перцовка. И Севка побрел к перекрёстку, где размещались сразу две аптеки. Ещё с утра почти ежедневно там приятно проводили время три-четыре завсегдатая, и на этот раз компания была в сборе. Севка перекинулся парой слов с единомышленниками и поднялся к двери аптеки.
С тех пор и не видно его. Последние дни лицо Севки обросло незаживающими ссадинами – то ли от грязи, то ли от ударов, руки с нечищеными ногтями беспрестанно дрожали, а походка стала медленной и шаркающей. Манеры, напротив, стали смелыми и дерзкими: желание опохмелиться вынуждало опрашивать всех знакомых с требованием мелочи. А ведь лет двадцать назад никто бы не узнал в нём теперешнего бедолагу и пропойцу. Да, в те времена он ещё редко прикладывался к бутылке, лихо водил баранку рейсового автобуса, и женщины не давали ему покоя. И деньги у Севки водились. Севка был парень видный: высокий, стройный, смуглый, с восточным шармом. Черная шевелюра и густые брови, неизменная кожаная шофёрская куртка, щедрость – всё привлекало в нём слабый пол. Севка не особо и сопротивлялся: на рабочем корпоративе или в компании друзей, он каждый раз появлялся с новой пассией. Впрочем, жениться Севка тоже успел, и ребёнком обзавёлся.
Работа в автопарке не была из лёгких. По двенадцать часов за рулём автобуса, часто неделями без выходных. Севка был трудолюбивым и безотказным, к тому же хорошим профессионалом с солидным стажем, и руководство пользовалось этими его свойствами. Как теперь повсеместно бывает, автопарк не хотел перегружать себя ответственностью перед кадрами, и водители часто работали в режиме цейтнота, ведь людей не хватало. Профсоюзные щедроты остались за границей восьмидесятых годов прошлого века, и потому ни путевками на отдых, ни лечением от профессиональных болячек, ни большими премиями в конце года никого не баловали. Напротив, временами урезали зарплату, и приходилось брать подработку, которую конечно не оплачивали, как сверхурочные.
Мало по малу усталость после работы наводила Севку на мысль всё чаще принимать успокоительную дозу спиртного. Сперва недельные и месячные запои сменялись продолжительным отрезвлением, во время которого Севка шёл на поклон к начальству и восстанавливался за баранкой любимого автобуса. Работа увлекала, чувство собственного достоинства росло пропорционально сумме зарплаты. Но вот появлялись свободные деньги, которые жгли карманы Севки, и стремительно ускользали в алкогольных супермаркетах. Такая жизнь растянулась на долгие пятнадцать лет. В гараж больше не принимали, опасаясь доверить транспорт. Севка месяцами болтался без работы, пил с приятелями дешёвое пиво и водку, перебиваясь случайными заработками. Как обитатель Васильевки, он пользовался доверием некоторых продавцов, и получал заветное пойло частенько в долг. Время от времени Севка приводил себя в порядок. Он переодевался в чистое, делал красивую стрижку, брился. Женщин однако рядом приличных не оказывалось, и приходилось довольствоваться теми, которые не откажутся после пятой-шестой рюмки. Тогда Севка всё еще зарабатывал, хватало на жизнь и на выпивку. Но вот настали времена, когда приходилось браться за самую тяжёлую работу, или сидеть без работы вовсе. Однажды, работая грузчиком на железнодорожном вокзале и будучи в подпитии, Севка разбил голову. Его оперировали, закрыли трещину в черепе титановой пластиной, отправили домой. Все думали: не жилец. Но нет, Севка воскрес. Он снова появлялся в компании собутыльников, отмечаясь по утрам у аптеки, а вечерами у магазинов. Личная жизнь Севки к тому времени была в полных развалинах. Пока мать была жива, было кому присмотреть за ребёнком, да и за Севкой тоже. Жена, которая поначалу составляла компанию в день зарплаты, не разводилась только чтобы завладеть севкиной квартирой. Но вот мать умерла, тогда-то Севка и разбил голову.
Оставшись один-одинёшенек, он мог теперь не работать, имея стабильную пенсию по инвалидности. Но остановиться Севка уже не мог: он пил всё, что попадалось под руку, чаще всего опохмеляясь или догоняясь перцовкой – сердечной настойкой из аптеки. Теперь он редко мылся, мало ел, спал где и когда придется, просыпаясь с мыслью о том, остались ли деньги или капля спиртного. И вот теперь исчез.
Антон.
Антон не был обитателем Васильевки, скорей её завсегдатаем. Здесь жили его приятели, и потому свободное время он предпочитал проводить именно здесь. Из всей компании он отличался статной фигурой и красивой внешностью, но женщинами интересовался мало. Голубые глаза, тонкие черты лица, длинные стройные ноги – даже в грязной спецовке Антон выглядел, как модель для фотографа. Работая профессиональным строителем, он любил своё дело. Об этом говорило многообразие карманов на куртке и брюках, набитых разнообразными инструментами от отвёртки до кучки свёрел. И даже летом в жаркие дни надевались длинные шорты цвета хаки с аналогичными карманами и их содержимым. На остальные детали внешности Антон особо не обращал внимания. Он увлекался охотой и рыбалкой, любил ходить за грибами и ягодами, эти занятия помогали снять стресс от работы и других жизненных перипетий. Как у нас часто принято, рыбалка иногда плавно переходила в закуску в виде ухи. Иногда ухи не получалось вовсе, и стресс снимался без закуски.