Клавдия умирала тяжело, казалось не будет конца её мучениям. Много нехорошего сделала она людям и не только в своей деревне. Бывало приезжали к ней издалека, за большие, по понятию деревенских, деньги — зло руками бабки Клавдии для своих ли чужих сделанное, с собой увозили. Вот и не принимал Господь ведьму, не облегчал ей страданий, не забирал душу.
Третий день страдала Клавдия, никак душа её не могла с телом расстаться. Стоны и крики её измотали родных. В этом случае мог помочь кто-то из близких. Есть поверье, что если подойти к умирающей ведьме и дать ей взять тебя за руку, то дар её перейдёт, а сама она тут же испустит дух, освободившись от тяжести проклятья. В семье верили, что дар этот у них наследственный, переходил он по женской линии — от дочери к матери, от бабки к внучке. Потому решили не сообщать о тот одной из внучек — Марии, и не допускать до старухи вторую — Настасью. Но Мария хоть и была похожа на бабушку никаким даром не обладала, только характер склочный девке передался, да яркая внешность, которая заставляла всех парней ей вслед оборачиваться. А вот Насте способности кой-какие по наследству перешли, только не пользовалась она ими. Все боялись, что внучки наперегонки постараются заполучить себе ведьмину силу. Правда не знали наверняка. Впрочем, Настя и сама ни за что не подошла бы. Скромная нравом и внешностью она никогда не была гордостью Клавдии, всё время что-то не так делала, чем-то не угождала. По нраву Машка такая, что примет бабкин «тёмный дар» без колебаний — одна из весомых причин, почему ждали. Вторая причина — замужем она, от семьи, детей отрывать раньше времени смысл?.. Вот и решено было — не сообщать Маше, покуда Клавдия не помрет. Хотя Марию Клавдия любила, всегда хвалила, гордилась ею, считая, что та точная её копия. Маша и правда очень напоминала молодую Клавдию — красивая, гордая, заносчивая. За Машей бегали лучшие парни в деревне, а девушки ее возраста старались ей понравиться, чтобы подружиться. О том, что ее бабушка самая настоящая колдунья слухи ходили, но весьма неопределенные и это только разжигало у молодежи желание держаться как можно ближе к Маше. Настю же считали серой мышью — мало того что не обладала яркой красотой свойственной Марии, так еще и проста, как три копейки. Чем уж тут привлекать?! Доброта и покладистость в чести у мужа, не у толпы. В общем Настю считали мягкой, недалекой и бесхарактерной.
Настасья пока не вышла замуж, жила все еще в доме матери, по-соседству с домом бабушки Клавдии. Да, был у нее еще в старших классах сердешный друг, только служа в армии попал он по молодости да по дурости в какую-то передрягу, и после вынужден был жениться на дочери своего командира, который его выручил. С тех пор Настя ни с кем не встречалась. Сердце девушки было то ли закрыто, то ли разбито... А в брак по расчету или из каких-либо других соображений Настасья не верила и не хотела для себя такого. С Марией они были двоюродными сестрами по отцу. Росли вместе, хотя особо дружны не были — Маша верховодила, Настя скрепя зубами подчинялась, а потом, повзрослев и вовсе реже стали общаться. А когда нет общих интересов, какая дружба может быть? Маша рано выскочила замуж и укатила с мужем в город. Ей наоборот чужды были все эти «шуры-муры» и большая вечная любовь. Посватался парень — не кривой, не рябой, при деньгах, перспективный. Чего нос воротить? С тех пор, как обзавелась семьей, в деревню не приезжала. Так что жила Мария припеваючи в городе, уже лет пятнадцать, как замужем. Растила двоих детей — сына и дочку, «поддерживая огонь в очаге», ожидая мужа с работы.
Третий день мучений был на исходе, в спальню к Клавдии допускались только врач и священник. Врач ничем помочь не мог, не брали лекарства ведьму. Священник тем более чувствовал себя не в своей тарелке, словно под ногами земля горела, в данном случае — деревянные половицы. Настя даже близко в двери комнаты не подходила, хотя Клавдия не раз громко называла ее имя. Поначалу она звала Машу, но на третий день не побрезговала просить помощи у нерадивой Настасьи, выбора то не было. Снохи боялись, зная чем это грозит, а соседи и знакомые тем более. Казалось вся деревня притаившись ждала, когда же ведьма испустит дух, чтобы наконец все могли вздохнуть с облегчением. За окном уже совсем стемнело. Сил кричать и извиваться у Клавдии больше не осталось. Уже вот-вот и конец. Но тут случилось непредвиденное. Откуда-то возникла Мария. Как узнала, кто сообщил?.. Она ворвалась в дом, как вихрь — стремительная, красивая, модная, статная. Никто даже и подумать не успел, чтобы преградить ей путь. Не останавливаясь, бросив на пол сумку с вещами и отшвырнув пальто и платок решительно направилась к умирающей едва дышавшей, но все еще находящейся в сознании Клавдии. Кинулись следом, да поздно... Маша стояла у изголовья кровати, склонясь над бабкой, а та клещом крепко впилась ей в руку. Казалось на мгновение погас свет и окна с улицы озарила молния, потом все снова стало как прежде. Все замерли, как громом пораженные. Клавдия, как тряпичная кукла, лежала расслабленно, утонув в подушках — умерла. Мария, когда обернулась внешне была все та же, но на долю секунды тем кто встретился с нею взглядом показалось, что в её расширенных зрачках пульсирует невиданное ранее наслаждение и читается величайший триумф, победа. Словно она получила то, к чему шла всю жизнь.
Клавдию похоронили. К Марии с осторожностью присматривались, словно высматривая неведомое что, новое и опасное. А она, побыв несколько дней в деревне, уехала обратно в город — к мужу и детям. В семье приняли тот факт, что дар не истребить, он все равно так или иначе, а находит новую жертву. Смирились и забыли или сделали вид, что забыли о том, кто теперь в родне ведьма.
С годами многое поменялось, деревня изменилась до неузнаваемости. Кто-то умер, кто-то родился, кто-то уехал, кто-то приехал. Слух о ведьме почти исчез, как и семейство — рассеялось по свету. Однако дом остался, он словно бы неподвластный течению времени даже не покосился, не покривился. Хозяев чужих там тоже не было. Стоял закрытый, за ним присматривали, но никто в нём не жил. Когда умерли родители Насти объявилась Мария. У самой Настасьи была своя семья, жила она где-то на севере с мужем военным и после смерти родителей ни с кем из оставшихся родственников не общалась.
А Мария вернулась в родовое гнездо. Муж ее бросил, нашел себе другую. Хотя там счастья тоже не нашел. Говорили — Машка постаралась, мол, без порчи не обошлось... Одно время она, как и покойная Клавдия зарабатывала всякой ерундой вроде: присушки, гаданием на всём, на чем только можно, ворожбой, делала амулеты. Деньги заработала, только добра не нажила. Но теперь, ближе к старости заползла, как змея в свою нору. Поговаривают, что за деяния ведьмы платят её родные, вплоть до третьего колена. Вот и у Марии в семье были проблемы. Сын стал спиваться, разошёлся с женой, нигде не работал, только и знал что развлекался. Так продолжалось с десяток лет, пока не доигрался до того, что стал одноногим калекой. Как-то ночью ехал пьяный на мотоцикле да и угодил ногой в проволоку, не заметив поваленной старой изгороди. Ногу пришлось ампутировать выше колена. Внук, значит сын сына, тот и вовсе погиб — забрали в армию, а оттуда живым уже не вернулся. Что там с ним произошло точно никто не знал. Дочь Марии, как выросла, сразу уехала и с матерью не зналась, вроде бы ей и её детям удалось избежать проклятья. О ней Машка старалась не думать и не вспоминать, считая своё чадо отступницей и предательницей. Вот так теперь и жила вдвоем с горе-сыном в старом доме — злясь на весь белый свет с каждым прожитым годом все больше и больше. Постарела, подурнела, раздалась, но все равно крепкая, как дуб, с дурным непобедимым характером. Кто знал про их семью — с ней старались не общаться, кто не знал сначала подпадали под ложное впечатление, какое всегда умела создать Мария. Но ненадолго. Желающих «открыть глаза» вокруг было много.
Нет, не та это уже была деревня. Времена, когда Клавдия ходила здесь королевой прошли. Марии достались черепки былой славы. Это в городе она могла затеряться, размахнуться. Но выбора не было. Хорошо хоть этот дом остался — нерушимый, неизменный и оттого какой-то устрашающий, словно был вечный. А ведь вечного в мире нет ничего, тем более в деревне. Наверное и сама Мария об этом задумывалась — никогда не видели, чтобы она сидела вечерами возле дома, как другие жители деревни. Если выходила куда, то всегда быстрым шагом, насколько быстро могла в её возрасте. За домом не следила внешне, вообще казалось на него старалась не смотреть. Запущенный огород все ближе подбирался к фасаду, но достигнув дорожки сорняки словно чего-то испугавшись останавливались и росли вдоль, не оплетая стены.
В этом доме когда-то родилась сама Клавдия, потом здесь выросли два ее сына, потом внучки — Мария и Настя. О чем же интересно думала, продолжая в нем жить, последняя из тех к кому перешел дар?
Рассуждала ли она когда-либо о том, что ею движет? О том, что вообще заставляет приняв дар, стать ведьмой? Наверняка. Она стопроцентно знала что это, знала на ощущения, на вкус. Гордыня? Нет, гордыня помогает не сопротивляться, подталкивает идти на зов. Жажда власти? Власти тайной, но непомерной над всеми вокруг. Власть — самый сладкий наркотик, противостоять которому сложнее чем гордыни или жажде наживы или власти денег и славы, жажде золота... Жажда Власти — это абсолютная манипуляция, превращающая обуреваемого ею в раба. Слишком сильная, затуманивающая мозг, затмевающая разум... Её зову невозможно сопротивляться, а почувствовав на вкус уже нельзя не вкусить до конца. Да, именно — Власть! Власть, которой на самом деле нет, это обманка. Но именно она и не дает не сделать последний шаг к обладанию проклятьем или даром.
Слишком сильная, слишком сладкая, чтобы от неё отказаться.