Баба Катя родилась еще до революции, и про себя говорила: "Баба – волк старый!" и "Я – баба старинная, царская!". Девчонкой она была шустрой, все ей было интересно и очень хотелось учиться, чтобы про все узнать. Но когда пришла пора идти в школу, мамка вместо книжек и тетрадок дала ей в руки прялку и сказала: «Какая тебе школа? Вот твоя школа!» – и баба Катя на всю жизнь осталась неграмотной.При этом баба Катя очень любила, когда ей читали вслух. Особенно полюбился ей «Конек-горбунок» Ершова, которого читал Алеша. Он читал выразительно, артистично, и баба Катя всё приговаривала восхищенно: "И это ж надо так удумать! До чего ж ловко складывает!".
Когда она хотела нас чем-нибудь вкусненьким угостить, она спрашивала: "Чем же я вас жалеть буду?" или "Чем я нонече вас беречь стану?" И никакого баловства!"
Надо сказать, что при предельно скромном достатке угощать баба Катя любила и, когда мы уезжали, на дорогу всегда нам пекла в русской печке вкусную, ароматную лепешку на простокваше, которая называлась смешно и непонятно: драчёнина. Спрашиваем: «А почему драчёнина так называется?» Баба Катя смеется: "А кто ее ведает! Драчёнина и драчёнина – так ее еще моя мамка звала!"
Семейная жизнь выдалась у бабы Кати тоже ох какой непростой. Ей пришлось выйти замуж не за любимого парня, как мечтает каждая девушка, а за вдовца с семью (!) детьми. Его жена, умирая от тяжелой болезни, сама просила: «Катерина, как я помру, иди за моего Федора, не бросай его!» Очень не хотелось молодой еще девке «надевать хомут», как она говорила. Она – к мамке, а та говорит: «Федор мужик добрый, не обидит. Кроме тебя за него никто не пойдет, а без хозяйки с семью ребятами пропадет мужик. И женка евонная тебя просила. Видать, Божья воля тебе за им быть». Наревелась Катька вволю и пошла женой к Федору в дом. И как опять не вспомнить слова Евангелия: «…Отвергнись себя, возьми крест свой и следуй за Мною».
И еще не могу припомнить, чтобы баба Катя ворчала, была бы недовольна жизнью.
Так и вижу ее, небольшую, слегка согбенную старушку с добрым, всегда улыбающимся лицом, опирающуюся на палку искореженными работой и болезнями руками и говорящую убежденно и даже немножко назидательно: "Я от Бога всим довольна. Изобка своя, на мой век хватит. Хлеба – вволю. В серёдке ничего не болит. Каво (чего) еще бабе надо? Не, я от Бога всим довольна!" И это при том, что изобка (изба)– чуть живая, достаток по нашим меркам – бедность беднейшая, потому что пенсии у колхозников куда как меньше, чем у городских рабочих, здоровье тоже не богатырское: то «в головы кружение», то суставы всю ночь спать не дают. Но это не мешало ей радоваться и благодарить Бога. Вот бы и мне так!