На город наваливалась жара, будто тело агонизирующего сумоиста в безумно медленном, но неумолимом падении. Тяжесть её необъятной душной плоти еще не проникла в недра бетонных джунглей, не накалила их стены и дорожные покрытия. А те, в свою очередь, еще не начали возвращать дарованный им жар сторицей, не позволяя воздуху остыть, а всему живому взять передышку на время царствования холодной и равнодушной к нашим бедам Луны.
Последний день весны набирал обороты. Все мы, присутствующие здесь и сейчас, как и многие иные, с которыми нас разделяют тысячи километров, заключены в помещении, разграниченном гипсокартоном и мебелью, отличающимся от тюремной камеры только тем, что мы покидаем его ненадолго, отправляясь по домам. Но всех нас, столь разных, далёких друг от друга и говорящих на разных языках, объединяет одно – ещё до заката, разрешив бытовые проблемы, в строго определённое время, мы отходим ко сну, дабы иметь возможность восполнить силы, необходимые для нового дня. Затем, ранним утром, не успев ещё до конца пробудиться, мы снова должны быть здесь, в конкретном месте, явившись к определённому часу, с точностью до минуты. Даже то, номинально материальное, ради чего нам приходится исполнять этот изнурительный каждодневный ритуал, мы, зачастую, не можем ни увидеть, ни осязать, так как виртуальный мир, в котором происходит обмен единицами жизни, неподвластен органам чувств – за считываемые с куска пластика эфемерные единицы мы получаем пищу, услуги, право на жильё.
Мысли мои остановились, каждое движение совершается с натугой, будто через толщу даже не воды, а некой вязкой субстанции. Мой взгляд направлен на изогнутое стекло монитора. За ним я вижу место, находиться в котором было бы гораздо предпочтительнее для меня сейчас: дощатая тропа угловатыми изгибами уходит куда-то в бескрайнюю и неведомую бесконечность, разграничивая собою лес и прозрачное до боли в сердце озеро. Она манит углубиться в недра лесной чащи, дабы обнять стволы могучих северных сосен, прикоснуться к высокому мягкому мху, служащим последней периной лесным обитателям и гостям, чей час, подводящий итог всему предшествующему пробил именно здесь. Эти царские деревья будто бы тянутся к небесам, лишь немного не доставая - когда стоишь среди них, но они столь изящны и миниатюрны на фоне величественного горного массива, венчающего этот пейзаж. Очевидный пример того, что всё познаётся в сравнении. Вершин не видно: раннее утро заботливо укрыло их белоснежным одеялом облаков. Именно в этом месте, в этот самый миг сердце фотографа замерло в экстрасистоле, сражённое пулей восторга. Стрелки его часов остановили своё движение, время замерло. При следующем ударе сердца он сделал кадр. Механизм сердечно-сосудистой системы возобновил свою работу, его часы продолжили свой ход. Именно благодаря появлению того самого следующего удара умам бесчисленных заключённых гипсокартоновых камер было даровано политическое убежище, возможность забыть на несколько мгновений о бренности истерзанной жарой плоти, ускользая по скрипучим доскам от тягот текущих и предстоящих задач. Глубокий вдох – и лёгкие невольников будто наполняются чистым и пронзительным до абсурда воздухом горного северного леса.
Сознание каждого из нас способно отринуть неприглядную реальность: воздух наполненный пылью и выхлопными газами, духоту и довлеющие обязательства, сопутствующие условно добровольному заключению. Для многих оно не венчается гипсокартоновыми камерами, так как они сменяют дневное место заключения вечерним, зовущимся домом, где их снова ждут правила, обязательства и ограничения, но лишь немного иные, нежели в дневной их обители. Каким же спасением являются для них кадры, подобные вышеупомянутому! Но для этих зрителей, взирающих на мониторы, стоящие перед ними осоловелым взглядом, ищущим хоть малейших впечатлений, подобные фото - всего лишь картинки, с изображением их самых потаённых мечтаний. Им не дано осознать, что одна из них может являться результатом встречи её автора с непознанным, бесконечным, неизмеримым. И что одна из них могла бы быть последним увиденным автором кадром, ведь он мог бы так и не успеть запечатлеть его, или, даже если бы успел нажать на кнопку, из последних сил и на последнем дыхании, он мог бы унести этот кадр с собой в бесконечность.
Боевой товарищ, являющийся моим верным союзником во все времена и при любых обстоятельствах, как-то поведал мне о своём путешествии. В ту ночь он покинул грани пространства и времени, явив собой Чистый Разум, отринув эмоции, оценочное восприятие опыта, как своего, так и постороннего. В этом странствии он особо остро ощутил бренность и тягость физической плоти, находившейся в тот момент на краю своего существования. Именно она не давала ему слиться с Чистым Разумом Вселенной, что было бы равнозначно тому, чтобы воплотиться в нём, стать им. Товарищ нашёл в себе силы вернуться и поведать мне о пережитом опыте и передать полученное в этом бесценном опыте знание. Сегодня моя физическая оболочка тяготит меня особенно сильно, истерзанная тиранией беспощадного зноя, потому я не решусь утверждать с уверенностью, что у меня нашлись бы мужество и непоколебимая воля, необходимые для возвращения, будь я на месте своего боевого товарища.
Говорят, что шедевры создаются творцами в момент их прикосновения к Чистому Разуму. Значит ли это, что творчество рождается на грани жизни и смерти? Этот вопрос временами никак не давал мне покоя, особенно в данный момент. Сегодня моё сердце работает с перебоями, мозгу не хватает кислорода для осуществления умственной деятельности, и я продолжаю неотрывно вглядываться в бескрайние северные дали. Я погружаюсь все дальше и дальше вглубь этого пейзажа, мне безумно хочется ступить на скрипучие доски и идти, идти, пока я не увижу то, что скрыто за поворотом, то, что, возможно, довелось увидеть фотографу, если он отважился продолжить свой путь. Мне не хватает развития сюжета, мне мало одной лишь мысли, одного лишь кадра. Я ощущаю необходимость в снятии ограничений, наложенных статичностью изображения. Я жажду устремиться стремглав, навылет сквозь стекло монитора и собственное эго, сознание, подсознание - личность в целом в этот величественный и суровый пейзаж. Я жажду трансформироваться в Чистый Разум, абсолют спокойствия, апофеоз равновесия.
Многие авторы признаются в том, что начертание строк, штрихов или нот их произведений происходило, будто в забытьи, будто под диктовку. Перечитывая написанное собственной рукой, они его не узнавали, словно знакомясь с собственным творением впервые и заново. Возможно, что теория, гласящая, что творчество не является результатом лишь умственной деятельности автора, верна, и произведения искусства, плоды творчества – будь то проза или стихи, фото, картина или музыка – являются результатом прикосновения автора к Чистому Разуму. Вполне вероятно, что автор является лишь посредником между чем-то великим, необъятным, непостижимым и собственной скудной средой обитания, столь юной и неопытной, преисполненной максимализмом и категоричностью, авторитарностью и склонностью к поспешным суждениям, основанным на ней.
Не отводя взгляда от изображения на моём мониторе, я теряю рассудок, в общепринятых рамках, но обретаю его в иных. В этом состоянии мне, совершенно внезапно и беспрецедентно захотелось творить, создавать, генерировать, как и фотографу увековечившему кадр, вдохновившему меня на описание пережитого за столь недолгий срок опыта, и именно по этой причине вы имеете возможность прочесть эти строки, в которых мною было запечатлёно одно из мгновений последнего дня весны.