Обняться и плакать, обняться и плакать, больше я ничего не хочу. Зачем колючий дурацкий мир, когда мне нужно только обняться? Разве я многого прошу? Это ведь так просто: чтобы обняться и плакать нужен человек (для обнимания) и слёзы (мои; его — по желанию). Человека нужно обнять, а дальше всё само пойдёт. Возможно, захочется целоваться, смеяться или ещё каких-нибудь глупостей, откуда я знаю. Пока у меня запрос лишь на обняться и плакать. Всё.
Только разве с любым человеком можно обняться? Я вон как-то в Питере обнялась с Единорогом (такой человек в костюме), он принялся со мной фотографироваться, а потом отнял за это тысячу рублей. Нет, мне денег не очень жалко, но он обнимался хреново, если честно. И плакать с ним не хотелось, хотелось ударить, небольно.
Опять же, а вдруг это пьяный человек. Если мы с ним по чуть-чуть, то можно обняться. А когда он по жизни пьяный? Совсем не тот эффект. Или у него свитер кусачий (подмышки немытые, одеколон противный, сам он жаркий или как мертвец холодный, борода до пояса — в рот лезет и щекочется, руки слишком тяжёлые или распущенные неуместно)? Вот как трудно найти человека. А хочется. Поплакать-то надо куда-то.
Можно поплакать в море (это незаметно). Или в подушку, а потом перевернуть её и спать с сухой стороны. Можно поплакать на грустном кино, никто не осудит. Но хочется ведь, чтобы кто-то пожалел. Море не пожалеет, оно равнодушное. В него что поплакать, что пописать, — одно и то же. И подушка не пожалеет, она вообще мёртвая, даже не ворохнётся. На грустном кино непременно кто-нибудь станет обниматься: на экране или в зале, неважно, и только расковыряет гвоздиком болячку.
Я хочу стать слепой собачкой. Ходить и тыкаться мокрым носом в коленки, свитера, подолы, фалды, полы пальто, в ладони. Тыкаться, тыкаться и найти того человека, которого очень трудно отыскать, если ты не слепая собачка. А потом обняться и плакать. Разве я многого прошу?