Простая девушка влюбилась в короля…
Правдивость этой исторической были, или небыли, доказать невозможно, по причине того, что нас там тогда не было! Но, учитывая нравы того времени, и политику, легко могло быть: - возможно, что автор сделал открытие! Неважно тут девичье происхождение, ни сто лет войны, ни раскол страны, и англичан оккупация! – Любовь для женщины, всегда самая главная мотивация! Не претендуя на истину в научной инстанции, - узрела лишь повод для вариации!
Простая девушка влюбилась в короля…
Кап, кап, кап… Как изнурительно капает где-то вода, в холодной, промозглой, и смрадной башне. Ещё недавно, этот звук сводил меня с ума, гудел в моей голове, как тяжелый чугунный колокол: - «Бум- Бум-Бум»! Звучал зловещим набатом, созывающим жителей Руана и окрестностей посмотреть на казнь еретички и вероотступницы Жанны, что вступила в сговор с самим дьяволом! Ещё вчера, он буквально заставлял меня лезть на стену, - обламывая ногти до крови, стараясь зацепиться за скользкие, местами заплесневелые камни.
В маленькое, круглое, зарешеченное окно, мне был виден лишь кусок постоянно хмурого неба. Весь май шли дожди. Иногда, в небе кружило, сипло каркая, простуженное, мокрое вороньё. А мне хотелось увидеть землю, горожан, услышать звуки французской речи, и я, вновь и вновь, пыталась добраться до окна, ломая и без того изуродованные пальцы. Но, силы и удача, казалось, покинули меня в тот момент, когда меня взяли в плен эти проклятые бургундцы! И всякий раз, когда до вожделенной решетки, казалось, оставалось совсем немного усилий, я соскальзывала по этим мокрым, холодным камням, и снова падала!
Один из моих стражей постоянно повторял по-английски, второму своему соотечественнику, что я и впрямь похожа на бесноватую! Но меня их суеверный страх и оскорбления, которыми они щедро осыпали меня, давно не трогали вовсе! В изнеможении возвращаясь на свой соломенный тюфяк, и, чтобы не завыть от отчаяния, привалившись спиной к предательским камням сторожевой башни, ставшей мне тюрьмой, я запрокидывала голову, и изо всех сил сжимала её саднящими и кровоточащими руками, стараясь понять, - почему они отвернулись от меня оба, - и Бог, и Король! Ведь я не предала ни того, ни другого!
И, какие бы провокации и каверзы не готовила мне на допросах инквизиционная комиссия, я достойно и благочестиво отвечала на все вопросы, несмотря на откровенную злобу и грязные наветы, терпела и хулу и униженье. Меня мало беспокоила теперь честь собственного имени, ведь, больше всего, я опасалась неосторожным ответом своим нанести вред репутации короля. Я была, пожалуй, единственной из женщин, которая его просто любила, и вовсе не потому, что он - король Франции!
Но сегодня моей мечте было суждено сбыться! Мои стражи, совершенно неожиданно для меня и не говоря ни слова, связали мне руки за спиной, вдруг вытащили меня из каменного мешка башни на улицу, и, не дав оглядеться, толчками в спину погнали вперёд.
И солнце не воссияло надо мной, когда я ступила на родную землю своей многострадальной страны: - в Руане, по-прежнему, шёл дождь. Прежде чем увесистые его капли залили мне лицо, а простая крестьянская рубашка из грубого холста промокла насквозь, я успела разглядеть высокую фигуру своего главного палача и председателя инквизиционного совета, - епископа де Бове.
Епископ шёл впереди, укутавшись в простой черный плащ, широко шагая в солдатских сапогах. Мы едва поспевали за ним. Моя насквозь промокшая рубаха липла к телу, опутывала мне ноги, мешая двигаться, а связанные за спиной руки, не позволяли держать равновесие, идя по раскисшей грунтовой дороге. Мокрые волосы облепили лицо, и, почти вслепую, я еле шла, отчаянно скользя, больше всего боясь упасть в эту бурую, чавкающую грязь, что несколько дней назад ещё была хорошо наезженной дорогой.
Самого епископа, видимо, такое моё передвижение тоже не устраивало, и он, остановившись, пристально метнул на солдат свой недобрый взгляд из-под глубокого, закрывавшего почти всё его лицо капюшона. Те, как ни странно, поняли его без единого слова – подхватив меня за связанные руки, не думая, что причиняют мне боль, бодро поволокли меня вслед за ним.
Чтобы облегчить боль в вывернутых плечах, я постаралась как можно ниже опустить голову, и теперь, не видела ничего, кроме медленно растекающихся по земле следов епископа, и шагающих ног солдат, волочивших меня с усердным сопением. Мученье моё, к счастью, длилось не долго. Вскоре мои стражи выдохнули с облегчением, замедляя ход, и попытались придать моему телу устойчивое положение. Я поняла, что мы уже пришли.
Действительно, чтобы убедиться, что я не упаду, оба англичанина, поочередно отпустили мои руки, и отступили на шаг назад, оставив меня стоять перед епископом. С мокрых волос моих, по-прежнему, обильно текла вода, тяжелыми каплями повисая на ресницах. Я так и не смогла разглядеть в серой мгле дождя, куда и зачем привел меня святой отец.
- Развяжите её, и ждите там! - Коротко приказал епископ Бове солдатам, махнув рукой куда-то мне за спину. - Понадобитесь, позову!
Я с трудом поднесла непослушные, онемевшие ладони к лицу, вытирая с него воду, кое- как справилась с отросшими за год, и мешавшими мне волосами, откинув их со лба. И вновь глянула на терпеливо ожидавшего епископа.
Теперь я хорошо различала сквозь поредевший, но ещё не прекращающийся дождь, что стоим мы у свежесрубленного помоста, высотой примерно чуть выше человеческого роста. Помост венчал столб. Я невольно отшатнулась от него, и опять, на секунду потеряла равновесие, скользя босыми ногами по жидкой грязи. Сердце вдруг застучало о рёбра тяжелым камнем.
– Вот он, твой крест, Жанна! - Подпиши признанье, иначе завтра ты взойдешь на него, и будешь сожжена, как вероотступница, еретичка, не единожды вступавшая в сговор с дьяволом! - Насладившись произведённым эффектом, вкрадчиво заговорил инквизитор. - Подпиши признание сегодня, и казнь будет отложена! Тебя будут судить вновь, церковным судом, уже как раскаявшуюся, и возможно, оставят в живых!
- Зачем Вы лжёте мне, святой отец?! - Устало отмахнулась я от его слов, неожиданно быстро совладав с собой. – Вы же всё равно меня казните, хоть и знаете, что я не заслужила этого столба!
– А ты предпочла бы королевский эшафот, наша маленькая героиня? - Зло усмехнулся епископ.
- Я предпочла бы погибнуть в честном бою! - Резко ответила я ему.
- Подпиши признание, Жанетта! И клянусь, наш последний бой будет честным!
Боюсь, епископ, что Вы вообще не знаете, что это такое, ведь в вашем обвинении нет ни капли правды!
- А ты хочешь, чтобы все узнали правду?! – Истерично захохотал мне в лицо епископ. - Ты, маленькая лгунья, всерьёз считаешь себя добродетельной?! А твоя греховная страсть к Карлу?! Что так возвеличила его, и погубила тебя?!
На мгновенье липкая земля опять ушла у меня из-под ног. - Откуда Вы знаете?!
- Ты забыла кто перед тобой! - Повысил голос на меня епископ. - Я знаю о тебе всё! Я знаю о тебе даже больше, чем ты сама о себе знаешь!!! - Опять расхохотался он. – Не правда ли, за последние годы, твоя жизнь так сильно изменилась, моя милая простушка Жанна, что ты забыла нашу встречу в храме, на окраине Вокулёра? - Прищурил он на меня свои глаза хищника. - А я вот не забыл, как ты рыдала у меня в исповедальне! – Ты тоже должна помнить, какой добрый и понимающий тебе достался кюре! - С удовольствием куражился он надо мной.
Ноги мои подломились сами собой, и я невольно опустилась на колени прямо перед ним, в эту липкую, бурую грязь.- Так это были ВЫ! - Ужас догадки, пробежав по телу, казалось, парализовал и мою душу.
- Это был я! Моя бесстрашная глупышка Жанетта! - Не скрывая, наслаждался моментом епископ. - И дальше, какой бы шаг ты не сделала, за ним, тоже всегда стоял я!
- Но зачем?! - Только и смогла прошептать я непослушными губами.
- Затем, что я стар и прозорлив, дитя моё!- Наклонился он ко мне, и свистящим шёпотом поведал: - У меня тогда были совсем другие дела в Шампани. Признаться, в Вокулёре я был проездом, да и в том храме, оказался случайно! Но, когда девчушка из деревушки Домреми, на исповеди открыто изъявила желание служить в армии, чтобы помочь несчастному дофину победить англичан, и занять свой законный трон, вбив себе в голову, что только она может ему помочь, потому что влюблена в него как кошка! - Это была удача, которая сама пришла ко мне в руки! Случай, случай свёл нас тогда с тобой, но это был мой счастливый случай!!! И упустить его, было бы непростительно, и недальновидно!
- Я закрыла пылающее лицо руками.
– Ты же знаешь, - на войне, как на войне! Прошипел он мне в лицо, отводя мои руки. - Оцени! Я поставил на влюбленную деревенскую дурочку, и сделал тебя главной фигурой в этой игре!!! Я рассказал тебе, что спасти Карла может только чудо, и тут же подкинул тебе древнюю легенду о деве воительнице, которой суждено спасти свою страну! И семена упали на благодатную почву, и не такой уж ты оказалась простушкой, оставалось только ждать! Ты вернулась домой, и начала готовиться! Ведь ты должна была вновь войти в гарнизон, настоящим солдатом короля!
Скакать на лошадях верхом сумеют все деревенские девушки, но в твоей деревне, вдруг, поселился старый солдат, владевший и мечом, и шпагой… Надо ли говорить, что ты не упустила возможности брать у него уроки! Разными путями я донёс до тебя и как можно повлиять на решение капитана гарнизона Бодрикура, и ты узнала, что более других, тот чтит Святого Архангела Михаила. Я дал тебе возможность, - и ты оказалась не такой уж наивной дурой, чтобы ей не воспользоваться!
- Так что ты лгунья, Жанна! Лгунья и прелюбодейка! - Закончил епископ, и, зло сверкнув на меня глазами, прорычал: - И не тебе укорять меня во лжи! - Моя ложь служит интересам политики двух государств, и прекращению войны на этой многострадальной земле! А тебя вела лишь твоя похоть!
- Неправда!!!- Возмущенно выкрикнула я, отшатнувшись от наклонившегося ко мне епископа. - Моя любовь к королю, чиста, искренна, и все так же непорочна! Ведь ваш инквизиторский совет первым делом, возжелал убедиться именно в том, что я, до сей поры, девственна!
- Аяй! - Хлопнул себя по коленке, вдруг опять развеселившийся инквизитор. - Карл не ответил ей взаимностью! Более того, он даже не отблагодарил тебя за фактически подаренную ему корону!!! А как ты думаешь Жанетта, почему он так и остался равнодушен к тебе? Ни твои девичьи прелести, ни твоя безмерная любовь и преданность, так и не прельстили его?!- Может потому, что никогда так и не видел, как хороша ты в дамском наряде?! Не видел вот этих чудных локонов, которые ты так безжалостно остригла, торопясь ко двору принца в Шинон?!
- Не знаю! - Грубо оборвала я епископа, и оттолкнула его руку, что потянулась к моим волосам, уже успевшим чуть подсохнуть на весеннем ветру, что теперь свивались в легкомысленные завитки. Я и не заметила, как прекратился дождь. Намеренно, или нет, святой отец задел вечно кровоточащую рану в моём сердце. Из чувства протеста, я переменила позу. – Я не желала стоять на коленях пред человеком, который рассматривал меня лишь, как уже не нужную фигуру в своей игре.
Я села на чуть подсохший бугорок обочины, спиной к помосту, подтянув колени, облепленные грязной рубахой, к подбородку, обхватила их руками. Отвернувшись от епископа, я стала рассматривать окрестности, быстро обнаружив на фоне пасмурного пейзажа свою тюрьму - старую сторожевую башню. Сам же город был там, за помостом, у меня за спиной.
- Но ты страдаешь, дитя моё, - выждав время, опять вкрадчиво зашептал мне епископ. - Я вижу, что пламя неразделённой любви, жжёт тебя сильнее, чем страх перед святым огнём инквизиции! Подпиши признание, Жанна, и я избавлю тебя от этих страданий! – Стал вдруг опять излишне добр ко мне мой палач. - Подпиши признание! И я расскажу тебе всю правду, которую ты не можешь знать, но которая даст тебе ответ на все твои вопросы, что так мучают тебя! Ты поймешь, почему Карл не выкупил тебя, хотя бы из чувства долга, ведь он обязан тебе короной! И почему не пленился твоими юными прелестями!
– Я не верю Вам, епископ! - Презрительно покачала я головой. - От той Жанны, что плакала ночью в храме, исповедуясь неизвестному священнику, Вашими стараниями, не осталось ничего! Я знаю достаточно! Всё решено, и меня завтра казнят! Я слишком часто встречалась со смертью лицом к лицу, чтобы её бояться!
Моя мать добрая католичка, святой отец! Она известна своей добродетелью по всей округе! С юных лет моя матушка совершала паломничества по святым местам, была даже в Риме! Иногда брала меня с собой. Это она научила меня любить Бога, и слышать его в своём сердце! Подписать признание в ереси и богоотступничестве, значит, отказаться от его любви, как отказался от моей любви король!Единственный дьявол, которого Бог мне послал в искушение, - это Вы сами, епископ! Пусть я умру оклеветанной, но я не предам любящего Бога в сердце своём!
- Маленькая гордячка! Зло зашипел на меня уязвленный епископ. - Разве твоя добродетельная и набожная матушка не объяснила тебе, что гордыня есть смертный грех?! - Вздернул он мою голову за подбородок, чтобы заглянуть мне в глаза. Но я опять брезгливо уклонилась от его руки, и, намеренно перевела взгляд вдаль, туда, где у горизонта, еле различимо стало светлеть небо.
- Ну конечно, Жанетта, конечно! Опять раздался моей спиной смиренный голос инквизитора. - Твоя матушка была так скромна, и так благочестива, что даже не сказала никому, что ты не родная её дочь!
- Это неправда!!! - Зачем вы опять лжёте, епископ?! - Вскочила я, трясясь от ненависти. - Вы уже отобрали у меня всё! И любовь, и надежду! Завтра отберёте жизнь! Оставьте мне хотя бы веру, и добрую память о моей матушке!
- А она ещё и неплохая повитуха, - не обращая внимания на мой гнев, задумчиво произнёс епископ Бове.
– Она помогает бедным женщинам в тяжёлых родах! - Выкрикнула я в удаляющуюся спину старого хитреца, предчувствую его очередную западню, - что в том плохого?
– Твоя матушка, непросто- искусная повитуха, - вкрадчиво продолжал он, вновь повернувшись ко мне, - она может сделать так, чтоб ребёнок родился в нужный срок… Или родился мертвым, если он, скажем так, был не нужен матери…
- Она истово молилась за этих несчастных! - Закричала я. - Брала их грехи на себя!
- Да-да, ты уже говорила, как она набожна… Промямлил мне в ответ инквизитор, продолжая жечь меня своим взглядом, и добавил, - и ещё, твоя добродетельная матушка умела держать язык за зубами... И это обстоятельство, играло решающую роль, когда некоторые знатные дамы попадали в невыгодное положение. Они обращались к ней, глубоко почитая её и за знание своего дела, и за те добродетели, которых были лишены сами.
Епископ опять повернулся ко мне спиной, и стал неспеша расхаживать под помостом, лениво и равнодушно, словно нехотя, рассказывая мне давнюю историю, которая, якобы, произошла с моей матерью, ещё до того, как она ею стала.
- Так вот однажды, у одной из знатных дам, при вспоможении твоей матушки, случились преждевременные роды. И так было предначертано рукой Всевышнего, этот ребёнок выжил, хоть и не должен был! Была ли эта ошибка твоей матушки, или дама сама напутала со сроками своего греха, но дитя, которое должно было родиться мёртвым, чудом выжило при родах, и умирать не собиралось! Дело это было на постоялом дворе, на границе Шампани.
Уж и дама, отдохнув после скоропостижных родов, пришла в себя и укатила в роскошной карете, в сопровождении служанки, и ещё некоего кавалера при оружии. И, Забиетта, - ведь так все зовут твою мать, - осталась одна, со слабеньким, недоношенным младенцем наедине. Кстати, это была девочка! - Опять уточнил святой отец, на секунду останавливаясь около меня.
Я в ужасе обхватила голову руками, и закрыла глаза стараясь защититься от той ужасной лжи, которая оскверняла образ моей доброй матушки. - Это всё ложь, ложь! - Шептала я, как заклинанье, но епископ не обращал на меня никакого внимания вовсе, увлечённый своим повествованием.
- Другая бы, конечно, просто удушила младенца подушкой, дала бы су местному нищему, чтобы тот избавил её «мертворожденного», и отправилась домой с приятной суммой серебром, обо всём забыв! Но твоя матушка, действительно, даже при таком ремесле, оставалась добродетельной женщиной! И, в который раз убедившись, что младенец жизнеспособен, она забрала его себе. Муж не стал ей противоречить, время было зимнее, никто из односельчан ничего не мог заметить, - и малышку чета выдала за собственное дитя. И стало в Домреми с той зимы на одного ребёнка больше, только и всего!
Девчушка росла прехорошенькая, все были счастливы, пока твоя матушка, через несколько лет, вместе с малышкой не отправилась на торжественное богослужение в Труа, где в то время находилось много важных особ, в том числе, и королевской крови. И надо же, совершенно случайно, вдруг опять увидела ту даму, в которой, к ужасу своему опознала королеву Франции, Изабеллу! И даже сумела объясниться с ней, не корысти ради, конечно, а просто, как мать - матери, поведала, что её ребенок жив и здоров. Но в ответ, получила кошель с суммой, гораздо большей, чем при первой встрече, и королевское пожелание- забыть о том случае навсегда.
- Нет! Нет! Нет! - Упрямо твердила я, срываясь с шёпота на крик, этого не может быть!!! Вы чудовище, епископ, Вы хуже дьявола, Вы безбожный, и бездушный лжец! Не смейте порочить мою мать! - Бросилась я на него с кулаками. Несмотря на почтенный возраст и сан – епископ оказался на удивление ещё сильным и ловким. Легко увернувшись от моих тумаков, он сам справился со мной, обессилевшей от плена, унижения и предательства. Быстро заломил мне руки за спину, не дожидаясь помощи от мирно топтавшихся в стороне от помоста, а теперь, неуклюже спешивших к нам по грязи солдат.
- Прекрати истерику, Жанна, - прошептал он мне, - или ты хочешь, чтобы тебя привязали к столбу заранее?!! Остынь, и подумай! Я, кстати, узнал об этом ещё тогда, когда готовил тебя в полководцы Карлу! Но королевские тайны, не вечны, их надобно хранить лишь до подходящего времени! Ну что, успокоились, Ваше Высочество?! - Притворно участливо осведомился он, и отпустил мои руки. Стражники были вновь отосланы.
- Так Вы хотите убедить меня, что я внебрачная дочь королевы, и сестра несчастного Карла? - Отдышавшись, переспросила я своего мучителя. Тот утвердительно кивнул, отвесив мне издевательски церемонный поклон.
- И кто же мой отец, по- вашему, в таком случае?
- Герцог Анжуйский, родной брат отца нынешнего короля, - тихо и просто ответил мне епископ. - Так что вы с Карлом дважды брат и сестра!
- Это самая жестокая ложь! Зачем Вы мучаете меня, ведь завтра меня казнят, неужели вам этого мало, святой отец?! Ваши высокие английские покровители, наверно наградят Вас за усердие, и без этой несчастной бумажки, которую я, почему то, должна подписать!
- Увы, это правда, слишком жестокая для тебя, но правда! Мне жаль тебя, Жанна, ты стоила мне многих хлопот. Казалось, всё мной было продумано, и каждый шаг твой под контролем! - Епископ с сожалением смотрел на меня. - Но сколько дел ты натворила!!! Твоя нежданная победа под Орлеаном, коронация Карла, - я сам был готов поверить в чудеса предзнаменованья! А сейчас, просто хочу, чтобы ты знала, почему ты должна умереть, и для чего необходимо подписать это абсурдное признание!
- Я не поверю Вам, больше, епископ Кошон! - Почти простонала я, плача от бессильной ярости. – У Вас нет ни одного доказательства, в которое я могла бы безоговорочно поверить! - Никто не засвидетельствует то, что я принцесса крови, рожденная от двух прелюбодеев!
- Не верь. - Спокойно отреагировал старый лис-епископ. - Подумай, ведь у тебя врожденный стратегический ум полководца, и прекрасная память. Просто вспомни, как всё было, и почему ты здесь!
Я согласно кивнула, и сделала свой первый вывод: - Правда или не правда это наше двойное родство, но Карл об этом знает!
- Знает, - охотно подтвердил мне инквизитор. - Поставь себя на его место: - ты равна ему по крови; - ты смогла поднять армию и освободить половину захваченных территорий; у тебя огромный авторитет среди войск, и огромная популярность в народе! Да, ты лично короновала его! Но быть королём при такой сестрице, - всё равно, что сидеть на пороховой бочке с зажженным фитилем!
Распрекрасный был бы политический ход, - развестись с теперешней королевой, и сделать королевой тебя… Но, такой дважды кровосмесительный союз слишком большая авантюра для нерешительного Карла. Да и слишком опасно! - Нет ничего тайного, что не стало бы явным! Поэтому всем выгодно, и Англии, и Франции, чтобы ты умерла, моя бедная Жанетта! - Не забывай, ты во власти англичан, а для них, ты - военный преступник! Завтра тебя казнят враги Франции…
– И Карл будет царствовать долго и счастливо…- закончила я фразу за епископа.
- На всё воля Божья! - Уклончиво отозвался тот, видимо, не возлагая больших надежд на бедного моего Карла, как на короля.
- Но святой отец, - взмолилась я, раздавленная грузом политических тайн, - раз вы всё равно выиграли в этой дьявольской игре, зачем хулить меня перед Богом и людьми, зачем меня сожгут как еретичку, зачем Вам моё признание?!
- Признание подписать необходимо! – Сурово ответил мне председатель инквизиторского совета, епископ Пьер Кошон, и махнул рукой, призывая солдат. - Думай, Жанетта, думай и вспоминай! Мне жаль, но, я не смогу сделать для тебя большего, чем сделал сегодня! Я зайду к тебе вечерком, надеюсь, ты всё поймешь сама! - И предоставив меня солдатам, Пьер Кошон, епископ Бове, обогнув помост, зашагал в Руан. Меня же, мои стражи, потащили назад, к башне, отчаянно кляня дожди, меня, епископа, и всех французов вообще!
В башне всё так же гулко и надрывно капала вода, но звук этот уже не раздражал меня. То, что случилось со мной сегодня, было гораздо хуже того, что я пережила за весь последний год, и, наверное, хуже, чем то, что предстоит мне завтра.
Впрочем, теперь завтрашняя казнь совсем не пугала меня… Епископ Пьер Кошон убил меня накануне казни, сам, лично. Вернувшись к своему тюфяку на каменном полу башни, я больше не чувствовала ни чего: - ни боли, ни усталости, ни горя, ни потери, ни чего, кроме ноющей пустоты в середине груди. Как будто вынули сердце. И эта непривычная пустота так пугала меня, что я невольно начала молиться.
Никогда ещё я не молилась так неистово своим небесным покровительницам, Святой Маргарите и Святой Екатерине! Я просила вернуть любовь в моё сердце, любовь к Карлу, любовь к моей матери, любовь ко всем людям! Я хотела вновь любить их всех, чтобы суметь простить!
Простить заранее, ещё до того, когда они увидят меня, девственницу Жанну, в шутовском колпаке, привязанную к столбу и обложенную хворостом! Простить, прежде чем, огонь начнет пожирать моё тело, и я задохнусь в его дыму! Простить епископа Бове, - моего злого гения, который затеял всё это. И благодаря кому, я прожила два самых ярких года из моей короткой жизни!
Молилась я до исступления, до изнеможения, желая, как в детстве, услышать их голоса в ответ на свои детские, бесконечные вопросы. Иногда, они разговаривали со мной голосом матушки, и от этого я ещё больше верила в их постоянное присутствие, и неусыпную заботу обо мне.
Первой теплой волной, в ответ на мои отчаянные молитвы, пришли ко мне воспоминания о моем детстве в Домреми, когда я ещё малышкой интересовалась у матушки где живет месье Бог? «Везде, - ласково отвечает она, - он вездесущ, Господь наш! «-Везде -везде? Я не видела его в нашей деревне!» -«Каждый носит его в своём сердце, потому он и не видим, моя принцесса!»- Серьезно отвечала мне она. Действительно, в раннем детстве мать часто называла меня так, пока отец не сделал ей однажды замечание- «В нашем роду не бывало королей!»- Как странно, что я помню всё это! - Мать тогда согласно кивнула, после чего меня единодушно стали звать просто Жанеттой.
Картины детства отрывались мне одна за другой, и тепло в груди разрасталось. Без всякой хронологии, совершенно не связанные между собой, они однозначно показывали мне, что я росла счастливым, любимым всеми ребёнком, и если и была в семье приёмышем, то, на мне это никак не отражалось. Меня любили также, как трёх моих братьев и сестру. Ругал меня отец лишь раз, когда я отказалась выйти замуж, и поделилась с ним своим желанием идти сражаться за дофина.
Мы жили в достатке, и нравственной чистоте: -отец был уважаемым человеком, -старостой деревни. Матушка была добра и набожна. Её услугами повитухи, бывало, пользовались и женщины из Домреми, но она не брала с них денег, говорила, что рада помочь, ибо дети - Благодать Божья!
И если епископ не лгал мне, то, что заставляло её оказывать услуги подобным дамам, избавляющихся от детей, зачатых во грехе?! Не нужда, и не алчность, я точно это знаю! И если порой, уже на моей памяти, она пропадала из деревни на сутки, и, возвращаясь, говорила, что младенчик умер, то долгое время проводила в посте и молитве. Никогда не пропускала ни одного из больших торжественных богослужений в окрестных городах, иногда, если позволяла дорога, брала с собой и меня. Я вздохнула и закрыла глаза. Память опять, услужливо, вернула меня в детство.
Вот здесь, мне наверняка, не больше четырех лет. Стою на каменной мостовой, отчаянно верчу головой! Каменный город так поражает мое воображение, узкие улочки, высокие, тесно жмущиеся к друг -другу дома! А ещё над ним, где-то между крышами и облаками, плывет звук колоколов! Я стою, крепко-накрепко вцепившись в материнскую юбку, потому что, от впечатлений, у меня кружится голова, и я боюсь упасть! Матушка, разговаривает с какой-то красивой дамой, сидящей в большой карете, и не обращает на меня внимания.
Тут я замечаю в другом окне кареты взрослого мальчика. Он похож на грустную птичку, и тоже смотрит на меня своими огромными светлыми глазами. Я улыбаюсь ему, но в ответ на моё внимание, он отворачивается, и неожиданно, начинает нервно грызть ногти. - Мама, мама! Тереблю я матушкину юбку изо всей силы, чтобы нажаловаться на этого большого мальчишку, но мать подхватывает меня на руки, и я оказываюсь лицом к лицу с дамой в карете.
- Фи! Вылитая Анжу! - Брезгливо говорит та, окинув меня взглядом. - Ну, раз так получилось, сколько Вы хотите за молчание?
Мать вначале теряется, но потом, всё же, отвечает: - Боле всего, я хотела лучшей доли для неё, мадам! И скромно поклонившись, держа меня двумя руками, она быстро идёт, почти бежит прочь от той кареты, и по лицу её текут слёзы. А я, держась ручонками за её шею, все говорю и говорю ей про мальчика, который так меня обидел,не ответив на мою улыбку.
- Не обижайся на него Жанетта, он итак несчастен! -Почему? -Удивлялась я.- Его мама не любит своих детей! - Тогда я буду любить его! - Отважно заявляю я ей, - и он станет счастливым! От этих моих слов она плачет ещё сильнее, но целует меня, и шепчет, крепко обнимая: - «Люби, конечно, моё великодушное дитя, люби его крепче!»
Я распахнула тяжелые от пролитых сегодня слез веки, вынырнув, пожалуй, из самых глубоких своих детских воспоминаний. Никогда прежде память не уводила меня так далеко, она, как будто бы ожидала благословения епископа, согласная с тем, что королевские секреты хранят лишь до времени. Так вот какой, была наша первая встреча с Карлом, и моё первое, данное в столь невинном возрасте, решительное обещание любить его!
Потом, судьба, будто случайно, играючи напоминала, сталкивая меня с принцем ещё пару раз, и каждый из них, я буквально оказывалась на его дороге! И всё, что я помнила, это огромную нежность, и острую жалость к юноше, чей взгляд напоминал мне взгляд птицы, изловленной, и посаженной в клетку. Горькое смирение ни в чём не повинного узника, у которого, нет сил бороться с судьбой! Тогда ли моё юное, неискушённое сердце решило, что это и есть любовь?!
Исключительно пуританское воспитание в семье добрых католиков, не позволило мне растить в сердце томные мечты, что появляются у каждой девчонки, лишь только она начинает ловить на себе жаркие мужские взгляды. Но в нашей деревне никто и не посмел бы даже глянуть так в мою сторону!
Авторитет отца и благочестье матушки моей, надежным щитом укрывали мою невинность. Слово –«Любовь»-навсегда осталось для меня символом Божьей милости, его Благодати и Милосердия. Любовь принадлежала Богу, так же, как похоть Дьяволу. Не зная телесной любви между мужчиной и женщиной, я целиком и полностью перенесла знакомое мне с детства чувство на Карла.
Ни разу не погрешила я против собственного сердца. - Я истинно и безгрешно любила Карла- дофина, и Карла –короля, и даже придворные нравы не смогли бросить тень на ту великую любовь, что священным огнём пылала в моей душе. Но, два года, проведенные среди воинов, взрастили во мне не только полководца, но и женщину! Меня боготворили мои солдаты, мной восхищались его военачальники, и лишь один мужчина оставался со мной более чем сдержан.
Я страдала от недостатка внимания Карла, от его преувеличенно церемонного отношения ко мне, от которого, так явно веяло холодком недоверия. Страшным открытием стала для меня ревность! Я гнала её из сердца, считая вестницей порока, и признаком греховной страсти! Молилась своим святым заступницам, прося не дать разрушить ревности мою любовь, не отравить её чистоту обидой, не позволять властвовать в моей душе гордыне! Бог посылал мне тяжкие испытания, и, страдая, я была рада, что он всё же помнит обо мне!
- Господи!!! - За что?!! Вдруг зарыдала я опять, обхватив голову руками. - Столько мук, страданий! Матушка моя, добрая матушка! Почему она не рассказала мне об этом чудовищном родстве раньше?! Ведь это кровь, проклятая кровь двух венценосных прелюбодеев, что текла во мне, вела меня всё это время, толкала к слабому, нерешительному Карлу! Клянусь, я бы не оставила его, узнав о том, что я ему дважды сестра, но от скольких адских мучений мне удалось бы уберечь свою душу!
А теперь, мой король, и дважды возлюбленный брат мой, жаждет моей смерти! Слёзы высохли сами собой, их осушила великая горечь сердца. Я вспомнила двух своих «названных» братьев, Пьера и Жана д,Арков, что сражались со мной бок о бок, не раз прикрывали меня своими телами, и каждый из них, не задумываясь, отдал бы за их малышку Жанетту свою жизнь! Как жаль, что я ни чего теперь не знаю о них!
- Свернувшись, как в детстве клубочком, на своём отсырелом тюфяке, я стала ждать прихода епископа, - и, была чрезвычайно рада тому, что через какое то время все мысли оставили меня, перестав, наконец, терзать моё сердце и душу.
Епископ возник надо мной из мрака, что уже заволок собой всю мою тюрьму. Лишь там, с обратной стороны решетки, где денно и нощно полагалось нести свой караул стражникам, охранявшим военную преступницу, тускло чадил единственный факел. Всё же, мне удалось заснуть, и епископ застал меня врасплох, - я даже не слышала, как он отослал солдат. Окинув меня пронизывающим взором, он, не говоря ни слова, вернулся за решетку и забрал с собой факел. В камере моей стало светлее.
- Как ты себя чувствуешь, Жанетта? - Участливо спросил он.
Я пожала плечами, усаживаясь удобнее на своём тюфяке:- Всё также, святой отец! Как несправедливо приговорённая к позорной, и жестокой казни!
- По-прежнему, нет в тебе смиренья, - грустно подытожил он, готовясь к долгому разговору, и осматриваясь, куда бы присесть. Но, мы были одни, и, никто из монахов, на сей раз, услужливо не таскал за ним кресло, а другой обстановки в камере, кроме моего тюфяка, не было. И председателю инквизиционной комиссии, Пьеру Кошону, - епископу Бове, пришлось довольствоваться им. Он сел рядом, неуклюже сложив под епископским одеянием свои длинные, худые ноги, и достал из рукава свернутый в трубочку документ, украшенный его личной печатью и печатью прево Руана, и протянул мне.- Не делай глупостей, подпиши признанье, Жанна!
- Опять Вы за своё! - Брезгливо оттолкнула я его руку. - Я не отрекусь от Бога!
- Узкие губы епископа презрительно скривились. – Вот что значит, быть воспитанной благочестивой плебейкой! - Прошипел он мне в лицо, - это неумение видеть дальше своего носа!
- Не смейте оскорблять мою матушку! - Таким же яростным шёпотом ответила я ему. - Вы вводите меня в искушение придушить Вас, святой отец, - тогда, по крайней мере, меня будет за что, казнить завтра!
Но мое заявление ничуть не напугало епископа, наоборот, насколько позволял мне свет факела, он казался мне довольным нашей перепалкой. - Твоя мать, к великому моему сожалению, - Изабелла Баварская, и в тебе, хочешь ты этого или нет, течёт кровь нескольких королевских династий! - Так же яростно и тихо ответил он мне. – Или, я зря рассказал тебе историю твоего происхождения?! Я же просил тебя думать! Думать, как полководца, как особу королевской крови! А ты в ответ, несёшь чушь, - которая хороша лишь для крестьянских детей!
Или ты всерьёз считаешь, что мой духовный сан дозволяет знать Бога меньше, чем тебе?! - Угрожающе прищурил глаза епископ, и в гневе вскочил с тюфяка. - Ты наивно полагаешь, что вот эта бумажка, - он сунул мне её в лицо, - заставит Бога изменить к тебе отношение?! Бога! - Который всезнающ, вездесущ, и всемогущ! Его можно ввести в заблужденье этой бумажкой?! Да ты настоящая деревенская дура! – Всё больше распалялся епископ. - Мы всё: -Ты, я, обе твоих матушки, твой возлюбленный Карл, - лишь орудие в руках нашего Господа! Пути его неисповедимы, а промыслы недоступны для жалких человеческих умов! И будь его на то воля,– никогда, слышишь, Жанна,- никогда бы ты даже не приблизилась к этому помосту!
Из глаз моих хлынули слёзы, я понимала, что мой мучитель прав. - А бумажки, - моя дорогая глупышка Жанетта, - пишут обычно для людей! - Закончил епископ Бове свою маленькую, но убедительную проповедь.подняла на него глаза. Епископ Бове продолжал измерять шагами пространство моей камеры. -Так кому же так необходима эта бумажка, с моим признанием в ереси и богоотступничестве?!- Спросила я у него, беря в руки свиток старательно оформленного документа, что инквизитор, разозлившись, бросил мне на тюфяк.
Я не владела грамотой, и епископ прекрасно знал это. Но за годы своей воинской миссии, военачальники Карла, требовали, чтобы я подписывала приказы войскам и донесения Карлу своим именем. Коряво перерисовывала я на официальные послания с помощью дворян своё имя, такое популярное среди всех сословий во Франции, обособляя себя лишь одним словом -«дева».
Епископ тем временем, вполне овладел собой, и опять опустился рядом со мной на тюфяк. - Как ни прискорбно, Жанна, - эта бумажка с фальшивым признанием необходима сейчас всём; -народу Франции, чтобы не было после казни ропота и восстаний, и англичанам, и твоему разлюбезному Карлу!
- Народ не поверит! Тот, кто знал меня, не поверит, в эту чушь никогда! - Гневно воззрилась я на инквизитора.
- Это совсем не важно, моя малышка Жанна! - Почти нежно ответил он мне. – Важно поддерживать авторитет католической церкви в расколотой войной и междуусобицами стране.
- А Карл, неужели я так ненавистна ему? - Опять вопреки всему, заговорило моё бедное, наивное сердце.
– Что ты! - Тихий смешок сорвался с губ сурового епископа. - Он просто опасается твоей силы, - той силы, - которой никогда не было у него самого! Всё-таки, он был рождён уже от нездорового отца, совсем не нужен матери, как и все прочие её дети.
- Значит, несмотря на всё, он так и не верит мне! - Ужаснулась я.
Святой отец, лишь согласно кивнул в ответ на моё прозренье. - Наверное, ему легче было бы поверить деревенской девчонке, не окажись она одной с ним крови… Но, судя по тому, как был обласкан при дворе твой спасшийся брат Пьер, - и те щедрые дары, что получила вся твоя семья, после коронации, включая дворянский титул, твоего Карла нельзя назвать совсем неблагодарным, правда?!
Я кивнула. - Всё, кроме любви и доверия!
- Прости его, - посоветовал мне епископ, - он не знает, ни что такое любовь, ни что такое доверие! Тебе повезло, малышка, - сказал он, тяжело подымаясь, - ты выросла далеко от королевских покоев!
- Ну я ведь его сестра!!! - С отчаянием и болью крикнула я вслед старику епископу.
Он, повернувшись ко мне, погладил меня по голове. - Бедное моё дитя, - забудь нравы Домреми! Во дворце, наследники престола и короли, редко умирают собственной смертью, - обычно, их поторапливают освободить трон ближайшие, единокровные родственники! Теперь ты всё поняла, моя бесстрашная Жанна?! - Уже сурово, без тени сострадания, спросил меня епископ Бове, протягивая мне, в который раз, свиток с «моим» признанием.
- Почти всё! - Открыто глядя в лицо своему мучителю, ответила я, взяв из его рук «документ», богато изукрашенный гербовыми печатями и ложью. Остался один вопрос!
– Я слушаю тебя, Жанна, - ответил мне тот, и устало потер виски пальцами.
- Англичанам, оно зачем? - Заторопилась я, видя, что мэтра Кошона мучает головная боль, и, боясь вновь спровоцировать приступ его ярости. - Они же завтра казнят меня, как военную преступницу, что же им ещё надо?!
- Англичане действительно очень злы на тебя! - Терпеливо ответил мне он. - Они получили страшный удар по самолюбию! Все их отточенные стратегией военные планы, разметала ниоткуда взявшаяся деревенская девица! Но справедливость восторжествовала! Бесноватую девку поймали, осудили, и сожгут как еретичку, и пособницу дьявола, - ведь только с помощью дьявола она смогла обращать в бегство доблестную английскую армию! - Подмигнул мне Пьер Кошон, и, сделав мне знак молчать, прислушался.
Но в башне были мы одни: – её жуткая внутренняя акустика не позволяла никому живому оставаться не замеченным в этих стенах. Лишь, давно привычным мне фоном, где то, по-прежнему капала вода…
- А теперь, пойми детка, самое главное! - Зашептал мне епископ, убедившись ещё раз, что мы одни. - Ты не только сестра Карлу, - ты в разной степени родства и с половиной английского королевского дома! Сейчас, этот секрет знают только четверо: - я, ты, твоя матушка, (которую режь на куски, никогда никому не скажет об этом, ибо она поклялась молчать Богу и Королеве) и Карл. Но, если об этом узнают в Англии, это вызовет новый виток политических провокаций и интриг! Но даже не в том, что недолго тогда придётся носить корону твоему обожаемому Карлу, а в том, что война на этой бедной земле не закончится ещё сто лет! Твоя молодая жизнь не нужна никому!
Нужна вот эта бумажка, с твоим признанием, что ты, девица-Жанна из Домреми, вступила в сговор с дьяволом, обманными чарами завоевала доверие дофина, и околдовала его солдат и офицеров! Потому что, с детства была ты дерзкой, и не благочестивой девицей, что отказалась от замужества, убежала от родителей, ведь более всего того, что приемлемо твоей женской природе, тебе нравилось носить мужскую одежду и чувствовать себя равной мужчинам! Что инквизиционная комиссия единогласно расценивает как ересь, и богохульство! И вот здесь и сейчас, ты добровольно должна подписать своё признание во лжи и богоотступничестве, и не однократном пособничестве дьяволу, ибо голос, что вел тебя за собой, принадлежал не Архангелу Михаилу, а был искушающим голосом Врага рода человеческого! - Грохотал теперь, разносясь под сводами башни, словно колокол, - мой главный обвинитель, - Епископ Бове.
– Ты поняла меня Жанна? Впился он в меня своими цепкими, как стальные крюки глазами, - теперь тебе надеюсь, ВСЁ понятно?!
– Да, Святой отец! Выдержав в который раз, этот тяжелый рвущий душу взгляд, ответила я ему. Я поняла, что нет ни чего хуже, чем родиться пешкой с королевской кровью! Потому что, эти кровавые шахматные партии никогда не кончаются!
- Мне искренне жаль тебя Жанна! - Тихо сказал мне епископ, - доставая кожаный мешочек с чернилами и пером. -Ты и вправду очень изменилась за эти годы! При других обстоятельствах, Жанетта, я бы искренне был рад за тебя! Но всё мы, - в руках Господа, и пути его воистину неисповедимы, я стар, и много раз убеждался в этом! Обведя камеру глазами, и не найдя ни чего похожего на стол, он перевернул медный таз, в котором мне раз в сутки приносили воду для туалета, и положив на его дно бумагу, подал перо.
- Ну же, вперед, бесстрашная Жанетта! Это твоё последнеё сражение за свободу Франции, и за её Короля! И я, закусив губу, в ужасающей тишине, неровно вывела адски скрипящим пером своё имя – «Жанна», там, где уже стоял крест. С укоризной глянув на инквизитора, я обмакнула перо в чернила ещё раз, и поверх креста старательно подписала «Дева».
- Самое страшное, епископ, - заговорила я первой, - что я никогда не узнаю, выиграла ли я его, или проиграла!
- Бог милостив! – Невпопад ответил мне мэтр Кошон, и убедившись, что чернила подсохли, стал собирать свои вещи.
-Я выполнила все Ваши условия, святой отец, выполните и Вы, мою последнюю волю!
- Всё что от меня зависит, я сделаю. Спокойно и достойно ответил он мне.
Я хочу хорошо вымыться, в теплой воде! И я хочу, чтобы мне вернули мои вещи! Да, я взойду на костер, но не ряженой идиоткой, а как Жанна-воин, и в одежде воина! И я очень прошу Вас, епископ, никаких дурацких колпаков! Всё же, меня осудили, как военного преступника!
- Я сейчас же передам твою просьбу военному коменданту, думаю, он не будет против! - Пообещал мне епископ, но по тени, мелькнувшей на его беспристрастном лице, я поняла, что изменить ритуальную часть казни, будет не просто! И он ушёл, пожелав мне смиренья, и силы духа, закрыл решётку в камеру сам. Я слышала, как он спустился по лестнице, как отпер ворота башни, как запер их за собой.
- Своих английских стражей я обрела вновь лишь в полночь, когда закрылся последний трактир. Свалившись прямо на солому в своем углу за решёткой, они ещё горланили минут пять, а потом дружно, раскатисто захрапели. Я же, стоя на коленях на своём тюфяке, и прислонившись разгоряченным лбом к холодному камню стены, провела последнюю свою ночь в молитвах.
Но майская ночь была коротка. Едва рассвело, как вокруг башни началось какое- то движение. Гремела подвода, фыркая, переминалась с ноги на ногу, чья- то лошадь. Небольшая группа людей, и мужчин, и женщин, тихо переговаривалась между собой. Этот ранний и неожиданный мной визит к стенам башни, вывел меня из того молитвенного экстатического полузабытья, в котором я находилась несколько часов подряд.
Всё было, как и прежде, я отчетливо помнила весь наш разговор с епископом. Только в голове моей продолжали звучать другие голоса, появлялись и исчезали образы разных людей, знакомых мне с детства, или только понаслышке, а то и вовсе, живших много столетий назад. Как будто к нашему вчерашнему разговору с мэтром Кошоном присоединилось множество невидимых собеседников. Поскольку у меня не было ни малейшего шанса узнать, что твориться за стенами башни, я просто уселась на свой тюфяк и стала ждать. Стражи мои в полнейшем неведении продолжали сладко похрапывать. Только ночные мои гости, так и не собирались покидать меня с рассветом.
Я дотронулась до своего лба, – боясь лихорадки после вчерашнего дождя. Но лоб был прохладен и сух, и сердце билось спокойно и ровно. Ни малейших признаков нездоровья, кроме того, что мир раздвоился. Мне не надо было закрывать глаза, - я видела и слышала всё, что происходило вокруг, как будто, всё эти люди находились рядом со мной в башне.
Больше всего меня поразил вид моего рыдающего отца. Суровый и сильный человек, он плакал навзрыд, как дитя, размазывая слёзы по морщинистому лицу. «Если б мне только знать, самому знать, чем это кончиться, - постоянно повторял он, - я бы лучше сам, сам, вот этими руками, - подносил он свои большие, крестьянские руки к своим глазам, и снова плакал, закрывая ими лицо.
- Не надо так говорить, - мягко возразила ему дама, что излучала свет сквозь свои одежды, и в которой я узнала свою святую покровительницу- великомученицу Екатерину Александрийскую. - Господь не оставит её! Ласково улыбнулась она отцу.
- Ничего не бойся, Жанетта, я всё устрою! - Хмуро, из-за её спины, вдруг пообещал мне епископ, тенью скользнув по камере, и бесшумно вышел сквозь запертую решетку.
Я крепко- крепко зажмурила глаза, и спросила вслух, не опасаясь разбудить спящих солдат: - Пресвятая и пречистая дева Мария, неужели страданья моего сердца, лишили меня разума?! Я что, сошла с ума?!
- Нет, что ты! - Ответил мне тот же женский голос, что только что утешал моего отца.
- Я же вижу и слышу, то чего нет!!! -Воскликнула я, вцепившись двумя руками в свой тюфяк, и оглядывая опять пустую свою камеру.
- В детстве тебя, милая, это ни капли не смущало! – Ответил мне другой, женский голос, более молодой и дерзкий. - Чего ты собственно напугалась, Жанна? - Не ты ли так неистово и с таким безутешным сердцем, призывала нас в своих молитвах, а теперь отказываешься от нашего участия?!
- Да, я взывала к вам, святым великомученицам Екатерине Александрийской и Маргарите Антиохийской, поскольку с детства считала вас своими покровительницами! И бывало, вы обе, вразумляли меня и в детстве, и отрочестве, и в минуту опасности на поле боя, мне, иной раз, казалось, что тоже слышу ваши голоса…
- Ну так что же теперь так смутило тебя, что ты готова поверить, что твой рассудок помутился?! - Участливо спросила меня та, что звалась Святой Екатериной.
– Когда я взывала к Вам, я готова была услышать вас, как и прежде, прошептала я, но, откуда взялись все они? Я опять, с великой опаской, обвела глазами свою тюрьму. - Отец, и матушка, брат Пьер, епископ и Карл, они все жили, двигались каждый в своём пространстве, что-то говорили, только я уже не могла удержать на них всех внимание, и потому, мало что понимала.
– Успокойся! Их нет здесь, они простые люди из крови и плоти, просто ты так привязана к ним, что слышишь их мысли, и видишь их как наяву. - Пояснила строгая и сведущая Екатерина.
– Мне это страшно! - Призналась я ей. -Как будто я уже умерла…
И тут, с криком забарабанили в ворота башни: - «По приказу военного коменданта Руана, велено открыть ворота немедленно!»
- Кто это? - Вздрогнула я всем телом, - что, неужели, уже началось?!
- Не бойся! – Раздался голос Маргариты у меня в голове. - Это твой епископ, всего лишь выполнил своё обещание!
Солдаты спросонья, и мучаемые похмельем, долго не могли понять, что случилось, пока не разобрали письменный приказ коменданта. И через какое- то время, два крепыша – англичанина, втащили в мою камеру здоровенную кадку, и так же, молча сопя, и с опаской на меня поглядывая, стали таскать в неё ведрами воду, - а женщины, оказавшиеся местными горожанками, стояли и ждали своей очереди, - чтобы помочь мне искупаться. Под личную ответственность моих стражей, были переданы и вещи, похожие на те, что я носила, ещё не будучи пленницей.
Когда все было готово, английские солдаты о чём-то тихо переговариваясь, спустились к воротам башни, - а женщины отворачиваясь и стараясь не смотреть на меня, в полнейшем молчании помогли мне вымыться, и переодеться. Притом, не одна из них не пыталась скрыть своего презрительно брезгливого отношения ко мне, будто боялись заразиться моей ересью!
Молча я перенесла эту пытку, и едва одевшись, отослала их прочь. Так же быстро и с чувством явного облегчения, солдаты вынесли бадью и ведра, погрузили все на подводу. И отбыли восвояси.
- И что же теперь? -Спросила я у себя самой.
- Всё будет хорошо, не волнуйся! - Опять раздался голос святой Екатерины. Муки твои скоро закончатся, и ты станешь свободна! Мы будем рядом.
- Я казни не боюсь! – Заявила я вслух, совершенно забыв про стражников. - Но моя бедная матушка?! - Она не переживет этого позора!
Ни какого позора не будет! - Последовал спокойный и уверенный ответ святой. Твоя семья будет в великом почтении жить в спасенном тобой Орлеане. Через несколько лет Карл потребует у церкви пересмотра твоего дела, и с тебя снимут все обвиненья, и ты навсегда останешься героиней для всех французов!
- Это правда?!- Вскрикнула я. - Он не забудет обо мне?! Чувствуя, как кровь приливает к моим щекам, и сердце колотится от счастья!
- Не забудет! –Рассмеялась дерзкая Маргарита, - каждую вторую рожденную дочь он будет называть Жанной!
Я прижала руки к пылающим щекам. - Значит, Карл всё же будет царствовать, его не свергнут, не объявят незаконно коронованным! И война скоро закончится…
- Не то чтобы скоро… - Честно ответила мне серьёзная Екатерина. – Но, на счёт Карла ты права, - он будет править долго, и умрёт в своей постели, от болезни, в весьма почтенном возрасте.
- Значит, я всё сделала правильно! - Сказала я себе, задыхаясь от счастья и ещё, какого -то нового, неизвестного мне чувства, и, огромный камень ответственности, наконец, упал с души моей, не препятствую боле свободному течению благостных слёз облегчения. Вот за этим безудержным потоком слёз, и нашел меня мой инквизитор. Я поднялась ему навстречу. Душа моя ликовала. Епископ же, был хмур и сосредоточен. Он мельком глянул на меня, - видимо оценивая мой мужской наряд, - и пробурчал себе под нос: - Ну что ж, так наверно, даже лучше…
-Готова?! – Вытри лицо, и пойдем! - Он протянул мне свой платок из тонкого батиста с вышитыми вензелями. Народ недоволен: - тебя казнят, как военного преступника, для плебеев потехи не будет! Ничего не бойся, и главное, не вздумай устроить какой- нибудь сюрприз! Я рассчитываю на твоё благородное благоразумие! Я кивнула, улыбнувшись ему благодарно, и взяла платок.
Держа меня за локоть, епископ, не обращая внимания на слёзы, продолжавшие катится по моему лицу, кивнув солдатам, и лично вывел меня на улицу, в их сопровождении. Там меня ждала арестантская карета, которую, проще было назвать клеткой для перевозки преступников. Я взошла в эту клетку с двумя моими вечными стражами. И тотчас же, от толпы зевак, уже успевших собраться около башни, клетку с еретичкой Жанной, отсёк небольшой конный отряд англичан. В своей карете арестанта, я двигалась внутри конного конвоя. Тем немногим смельчакам, что пытались залезть на клетку, чтобы всласть покуражится над очередной обезвреженной святой инквизицией ведьмой, здорово не везло, - англичане лупили их хлыстами безжалостно!
Ещё больше удивил меня сам помост на окраине Руана: - со всех сторон он был оцеплен гарнизонными войсками. Ряды солдат разомкнулись, пропустив конный отряд с пленницей, приговоренной к казни. Народ Руана опять бесцеремонно оттеснили за круг солдат, откуда им почти ничего не было видно.
Окна домов, выходящих на площадь с местом моей казни, были заколочены. В непосредственной близости с помостом, устроены места для военного коменданта Руана, военной и церковной знати, и непосредственно для инквизиционной комиссии, на чьи плечи легла вся самая тяжкая работа по дознанию, и обличению богохульствующей еретички, ведь все мои военные преступления были общеизвестны англичанам! Вскоре, грохот военных барабанов заглушил свист и проклятия недовольной толпы, и обозначил начало «церемонии».
Перед тем, как палач привяжет меня к столбу, и начнёт обкладывать хворостом, епископ, как главный церковнослужитель в инквизиционном совете, должен самолично совершить надо мной последнее причастие, принять от меня покаяние, и отпустить все вольные и невольные грехи мои. Совершение сей необходимой формальности власти решили вынести прямо на помост, выставив на всеобщее обозрение.
Мы с епископом были у всех на виду, но в тоже время, вдалеке от чужих ушей. Несмотря на всю серьезность момента, я не удержалась, и тихо спросила у мэтра Кошона, - как ему удалось избавить меня от бесноватой толпы? Вряд ли военный комендант Руана был ко мне так милосерден! - Лицо старого лиса епископа Бове скрывал капюшон, но я готова была поклясться, что видела, как растянулись на мгновенье его тонкие губы в торжествующей улыбке.
- Я сказал англичанам, что у меня есть сведения, что во время казни, отряд твоих бывших солдат, переодетых простолюдинами, попытаются устроить тебе побег!
Я оглянулась на почётных зрителей казни. Военный комендант действительно очень нервничал, озираясь по сторонам, и всё время давал какие - то указания своим офицерам. Спасибо Вам, епископ, за ВСЁ, что вы сделали для меня, сказала я обескураженному Пьеру Кошону, который закончив обряд, бережно передал меня палачу. - Бог с тобой, дитя моё! Осенил он меня крестом в полном смятении. - Я искренне скорблю о тебе, о твоей молодой жизни, которая могла быть совсем другой, - не полюби ты, волей провидения, Карла!
- Так что же, святой отец, Вы считаете, что я зря любила своего Короля?! - Громко и с вызовом спросила я у смущенного епископа, - пока мой палач привязывал меня к столбу, а его служки стали подбрасывать одну за другой вязанки хвороста на помост.
- Зря! - Убежденно ответил мне он, – зная, что нашу последнюю беседу среди ажиотажа готовящегося действа, никто не поймёт. - Все, кто чрезмерно любил коронованных особ, - закончили примерно также: - кого то ждала плаха, кого позорный столб, кого - яд, или кинжал в темном закоулке! - Такова цена монаршей любви! Прости, что волей провидения, именно мне пришлось показать тебе всё это! - Сказал он на прощанье, и ещё раз осенив меня крестом, зашагал к своему месту, ибо, всё было готово, и настало время зачитать обвинительный приговор.
Били барабаны, гудели военные горны, - но я не слушала оглашения приговора, потому что слышала его много раз. Вместо этого, не особо надеясь на ответ, тихо спросила у себя самой, как бы спросила, наверно, у моей матушки, если б она была со мной сейчас. - Неужели, я и вправду, зря любила Карла?
И услышала спокойный и разумный голос, не то матушки, не то святой Екатерины, который, на сей раз, прозвучал даже не в голове моей, а исходил, казалось, прямо из моего собственного сердца. – Может ты и зря любила Короля, но ты не зря подарила свою любовь бедному дофину Карлу! Не сведи вас судьба, он бы так никогда и не узнал бы о том, что сердце может быть просто любящим, а не корыстным, помыслы чистыми, слова верными, - а любовь вечной!
- Но он так и не поверил мне! -Возмутился мой рассудок.
- Он не мог тебе верить, как король, но, как человек, больше всего на свете желал этого! - Отвечал мне голос из сердца.
- Девица Жанна д,Арк, целиком и полностью признала свою вину, и самолично в том подписала признанье, в присутствии председателя инквизиционной комиссии, и господина прево Руана! – Гремел в это время голос военного обвинителя. - Зачтите! - Потребовал комендант.
-Господи Всемилостливый, как же я не хочу этого!!!- Взмолилась я, отвлекаясь от дум о Карле. И тут же, переданный епископом обвинителю, из рук в руки, такой знакомый мне свиток, вдруг легко подхватил порыв ветра и вынес куда- то, под ноги к солдатам, за помост!
Благодарю, тебя, святая дева Маргарита! - Выдохнула я, видя, как ряды солдат закачались как волны, гонимы всё тем же ветерком, они все стремились ухватить не дающийся в руки документ!
- Прекратить! Сейчас же прекратить этот балаган! - Скомандовал комендант Руана. И ещё я услышала, как резко он сказал, нагнувшись к епископу: - «Заканчивайте, наконец!» Тот кивнул, встал, и, вооружившись крестом, зычно спросил у меня ещё раз: - Признаешь ли ты свою вину Жанна?
- Признаю, святой отец, - крикнула я ему сквозь гам на площади. - Признаю, целиком и полностью! И он удовлетворенно кивнул, а я добавила, зная, что он уже не услышит: - Я признаю, что зря любила своего короля!
Ещё несколько минут барабанного боя, и под ликующие крики толпы, у моих ног весело затрещало пламя, и сердце мое сжалось, предчувствуя неминуемые муки тела. - «Ничего не бойся! Я всё устрою!» Вспомнилось мне обещание епископа.
- Ничего не бойся! Тут же строго повторила мне святая Екатерина. Это придало мне силы духа, и я вздохнула полной грудью, и закашлялась! - Не зря весь май лили дожди, – наспех подсушенный хворост больше чадил, чем горел! И напрасно суетился у моих ног палач, выбирая для моего костра дровишки посуше.
Вдруг, сквозь клубы едкого дыма, мелькнуло полное сострадания лицо епископа, он как будто, застыл в нерешительности. Рискуя опять наглотаться этого мерзкого, горячего дыма, я всё же крикнула, обращаясь к нему: - Мэтр Кошон! Не мучайтесь боле, я погибаю не из-за Вас!
И у меня не было уверенности, что сквозь треск и шипение сучьев он разобрал мои слова, но кивнул мне, и снова закрыв лицо капюшоном, отвернулся! Как бы я хотела подтвердить ему же, его слова о божественном провидении! Но этому не суждено было случиться, потому, как только новый столб огня и дыма скрыл меня от зрителей казни, кожаная удавка моего палача, незаметно скользнула по моей шее.
- Ну, вот и всё! Ты свободна, Жанна! - Возликовала Маргарита. А заботливая, как моя собственная матушка, Екатерина, поинтересовалась: - Надеюсь, тебе не было больно?
Елена Яшина - 10 февраля 2017 года в 21:31