Последнее выступление Гумилева

 
Путь к смерти

Поле. Большой сарай из красного грязного кирпича. Перед домом будка охраны, вокруг ходят люди, одетые во все темное. Сидящих в этом доме, завтра казнят.
Одно большое помещение забито преимущественно молодыми мужчинами и женщинами. На всех рваная измятая одежда, некоторые женщины в толстовках, накинутых на ночные рубашки. Режим 1921 года не успевал обеспечить всех тюремными одеждами. Зачем одежда приговоренным?
Но есть и те, чьи благородная ненависть и врожденная мужественность, не позволяют показать свой страх; сидят спокойно и невозмутимо.
А вот совсем особое явление в мире Смерти: Человек в черном мятом костюме. На его исхудалом лице не страх, не отрешенность, не ненависть, а вдохновение. Да, да, именно оно! Он вглядывается в маленькое зарешеченное окно и, кажется, видит Колизей или Храм Спасителя. Рядом с ним девушка. Черные спутавшиеся волосы, ужасная бледность, на лице следы побоев. Но, все равно, красива. Она простирает руки, всхлипывает, хватаясь за черный костюм.
—  Я не хочу умирать! Я молода, дайте мне любую жизнь! Но… Николай, скажите что-нибудь! Смерть так близка, уже завтра!
—  Нет, уже сегодня… —  Произнес Гумилев, вглядываясь в ночь, освещенную месяцем.
— Я схожу с ума.
— Так было бы лучше… — произнес он с легкой усмешкой и отвернулся, словно устраняясь.
Постепенно плач девушки перешел в стенания. Слышались недовольные голоса. И тут Гумилев обернулся:
— Как ты думаешь, для чего поэт пишет стихи?
Он смотрел на ее заплаканное лицо и, не дожидаясь ответа, продолжил:
— Некоторые говорили, что мы пришли в мир, чтобы сделать его лучше. Верили, что искусство может уменьшить количество страданий. Нет. Оно может только сделать его красивым. Допустим, это правда. Но что сейчас? Ты думаешь, что я вижу тебя испуганной и жалкой? Я хочу сказать какая ты. Слушай, Машенька, прошу тебя:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф…

Она смотрела на него той маленькой девочкой, увидевшей нечто необыкновенное. Казалось, что она забыла обо всем, что нет этого сарая,  нет приговоренных к смерти людей. А Гумилев говорил и говорил:
—  Озеро Чад, мы с тобой будем там. Обязательно! Нет, ты не качай головой. Я знаю, ведь смерть —  это всего лишь прыжок в пропасть. Но бездонных пропастей не существует! Там было все: пряный воздух, волшебная трава, ласковая вода, мягкий шелест листвы. Там не было только тебя, и поэтому я вынужден был вернуться в страну, где почти не бывает солнца, чтобы забрать тебя. А смерть — это самый быстрый путь вернуться домой. И нас там ждет… Ты же знаешь, что жираф - это само изящество: длинные ноги, шея, удивительные глаза, как у коров. Так ты сама можешь это все увидеть. Закрой только глаза и познакомься с нашим другом!
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

—  Ну, ты ведь не веришь во все, что говоришь… — она смотрела на него с удивительно ласковой улыбкой. - Просто хотел меня успокоить.
- О нет! Клянусь честью, нет! А ты никогда не думала о том, почему я не выказываю страха? Думаешь, я такой безумно храбрый? К сожалению, нет. Другие считают часы, чтобы еще немного задержаться здесь, а я спешу уйти туда, где жизнь похожа на Божье творение.
Девушка лишь покачала головой и, улыбнувшись, ответила:
- Всё равно я не верю, но расскажи что-нибудь еще об этом мире и особенно про него…

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Гумилев наклонился. Девушка уже спала, свернувшись калачиком у грязной обшарпанной стены. Он вздохнул, и лицо его исказилось той гримасой, что обычно бывает у мужчин перед плачем, но которого так и не происходит. Успокоившись, поэт проговорил:

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай...
И вдруг его Дева продолжила за него:
—  Далёко, далёко на озере Чад изысканный бродит жираф! Можно мне устроиться поудобнее? —  Она положила голову ему на колени.
 —  Знаешь, завтра, если вдруг я и испугаюсь, только обещай мне. Обещай мне, что ты возьмешь меня за руку и скажешь, что он, ты знаешь о ком я, не любит плакс и с ними не дружит.
—  Обещаю,  —  ответил поэт, погружаясь в целительный сон перед дальней дорогой.