«Синдром моськи», т.е. желание облаять такого грандиозного «слона» как Пушкин, к сожалению, присутствует у многих. Частично это связано с непониманием того, что к ним, этим «критикам», впоследствии могут применить слова Петра I: «Пусть говорят поболе, дабы дурь каждого всем видна была». И при этом высмеять. А с другой стороны - ну, ведь так хочется «куснуть» Пушкина и хотя бы в роли Герострата войти в историю! И поэтому игнорируется уже давнее и весьма мудрое предупреждение поэта Андрея Белого: «Пушкин самый трудный поэт для понимания…Легко скользить на поверхности его поэзии… Легко скользить и пролететь в пустоту». Тем более что и сам-то Белый показал пример благоразумия: увидел недостаток информации о Пушкине и не стал бездумно кидаться в бездну его творчества. И хотя «синдром моськи» лишь один из мотивов, которыми руководствуются злопыхатели, но и с ним надо бы разобраться. Для этого всех мосек разделим на три категории: 1) абсолютно враждебных, 2) «двурушников», которые могут вести себя «и так, и сяк», 3) и на невежд-бездельников, которые довольствуются штампами, подсунутыми им представителями первых двух категорий. Ну, а к первым, как я уже говорил, относится Юрий Альперович (Дружников), не скрывавший намерения вредить России путём охаивания Пушкина.
Ну, а если пойти по алфавиту фамилий вниз, то следующим злопыхателем будет Марк Альтшуллер, который, как и Альперович, перебежал в США и, работая в Питтсбургском университете, тоже стал предвзято относиться к нашему великому поэту, который, как оказывается, «писал злые и несправедливые эпиграммы». Ну, а «В советском литературоведении поведение Пушкина безусловно оправдывалось, а все поступки его гонителя оценивались однозначно негативно. …Палку в советские времена перегнули настолько грубо, что столь же сильно перегнуть ее в другую сторону может оказаться на какое то время даже полезным» (1). Кому «полезным»? Кому сегодня полезны перегибы?!! Дяде Сэму, прикормившему Альтшуллера, которого Википедия представляет как специалиста «по истории русской литературы» и который, несмотря на многолетнее занятие этой «историей», называет Нессельроде министром внутренних дел, каковым тот никогда не был?! Да, перегибы в советское время были, но не столь уж значительные, как об этом вещает Альтшуллер. А с другой стороны, ведь ещё до революции при оценке ссоры Воронцова с Пушкиным на сторону последнего встал такой известный пушкинист как Николай Осипович Лернер. Ну, и причём тогда «советское литературоведение», если теме «Пушкин – Воронцов», как говорится, «в обед сто лет» и её основательно обсудили ещё при царе-батюшке? Опровергните, дорогой Альтшуллер, хотя бы соплеменника-еврея Лернера, этого честного пушкиниста, который, несмотря на все революции, никуда из России не уезжал! И хотя академик В.В.Виноградов впоследствии называл Лернера «партизаном пушкиноведения», но заслуги последнего никуда не спрячешь. Ведь даже в своей ошибке по цитированию третьего стиха «Конька» (использовал слова правки - «против неба») он, как уже показало наше расследование, был прав! Почему? Да потому что и слова «против неба» оказались пушкинскими! А потому и убирать первые четыре стиха «Конька» из всех собраний сочинений Пушкина, где они по настоянию Лернера пробыли много лет, в любом их виде было нельзя.
А вот как Альтшуллер заканчивает статью о Пушкине: «В то же время к своему бывшему начальнику он довольно быстро теряет интерес. После 1826г. имя Воронцова почти не встречается в пушкинских текстах» (2). Да нет: никто не забыт и ничто не забыто! А просто «специалисту» Альтшуллеру абсолютно не доступны подтексты пушкинских произведений, из-за чего он и в упор не видит Воронцова под многими пушкинскими образами. Кстати, об одном из таких образов – муже «негоциантки молодой», я уже писал, а сейчас хочу добавить, что хоть стихи об этом муже и были написаны не позже 1827-го года, но и в 1833-м году при полном издании «Онегина» Пушкин от них НЕ ОТКАЗАЛСЯ!!!
Да и до этого он не раз прятал Воронцова в своих произведениях. И в частности, ко всем нелицеприятным эпитетам о нём прибавил и слова Дон Гуана о муже Инезы: «Муж у неё был негодяй суровый, Узнал я поздно» (3). Последние слова Дон Гуана чётко намекают на то, что и Пушкин не сразу узнал о подлости Воронцова. Кроме того, в том же 1830-м году, т.е. синхронно с «Каменным гостем», Пушкин написал стихотворение «Я здесь, Инезилья», в котором назвал Инезу её полным именем, а, показывая ночную Севилью (а в подтексте, как мы уже знаем, она перекликается с Одессой!), написал о муже своей героини: «Проснется ли старый, Мечом уложу» (4). И этот спящий муж перекликается и со спящим мужем «негоциантки молодой», хотя и спит не в театре, а дома, и со спящим (также в своём доме!) мужем из «Устной новеллы Пушкина». И при этом везде этот муж выглядит обманутым, поскольку жена во время его сна развлекается с поклонниками. В поэме же Майкова, которую Пушкин использовал как первоначальный источник, такая же жена имела близость с Елисеем в доме, где хозяином был её муж.
Кстати, о ложе театра, где «негоциантка молодая» развлекалась, будучи «Толпой рабов окружена» (5). Само слово «толпа» СЯП трактует как «нестройное скопление людей, сборище», а В.И.Даль видит в таком скоплении ещё и «множество сошедшихся вместе людей». И вот тут мы настораживаемся и спрашиваем: а какой же должна быть ложа в одесском театре, если помимо супружеской пары она вместила ещё и множество мужчин? Ответ понятен: это большая ложа, которая обычно располагается в самом удобном месте, по центру от сцены. Но тогда второй вопрос: а кому принадлежала такая ложа в одесском театре? Ответ прост: самая большая ложа в 1824-м году называлась «генерал-губернаторской», поскольку ею пользовался генерал-губернатор и его жена. И, например, Вигель отмечал, что 31-го января 1824-го года „попытались сделать публичный маскарад в театре за деньги. Гр. Воронцова с Ольгой (Нарышкиной) своим присутствием надеялись заманить публику и засели в своей ложе, но зала была совершенно пуста". Повторю: «в своей ложе»! Однако мне могут возразить, что Иван Ризнич, будучи директором театра, тоже мог бы размещаться в этой ложе, и особенно во время отсутствия губернатора. Ну, а как же субординация? Ведь Ризнич не дворянин. А имея статус ниже, чем у Воронцова, он и занимать его место в театральной ложе вряд ли бы решился, т.к. о подобной «дерзости» губернатору быстро бы доложили разные «доброхоты». Есть у Пушкина и другие образы, под масками которых он спрятал Воронцова, но об этом отдельно.
А пока вернёмся к писаниям Альтшуллера о Воронцове, который, по мнению этого пушкиниста, «просто хотел избавиться от человека, которого терпеть не мог, однако в письмах к начальству держал себя сдержанно и достаточно корректно» (6). Странное утверждение, которое сразу же вызывает вопрос: а разве Пушкин в своих письмах к начальству не «держал себя сдержанно и достаточно корректно»? Всегда держал! Так почему же Альтшуллер упрекает Пушкина за те бранные слова, которые тот допускал в письмах (внимание!) к ДРУЗЬЯМ и которые прямо до императора не доходили? Зачем Альтшуллер путает ЛИЧНЫЕ письма поэта с официальными письмами, от которых прямо зависела судьба ссыльного? И разве не лицемерно вёл себя «тонкий» Воронцов, обзывая Пушкина «мерзавцем» при разговоре со своим подчинённым Вигелем?
А вот тут стоп! Сейчас мы подошли к одному из самых лукавых приёмов, который используют практически все адвокаты «полу-подлеца». Суть его в том, что при рассмотрении темы «Воронцов - Пушкин» в качестве незыблемой аксиомы читателю сразу же подсовывается лозунг «Воронцов – герой!». И при этом, хоть и с незначительными оговорками, Воронцова представляют чуть ли не ангелом небесным! Ну, а после этого читатель и сам должен догадаться, что Пушкин, ругавший такого ангела, был заведомо неправ. Но если Дружников делает это прямо, то, например, Альтшуллер подстраховывается оговорками типа «Вероятно, виноваты были обе стороны. Пушкин больше» (7). И это притом, что вначале тот же Альтшуллер категорически писал про «вполне несправедливую эпиграмму («полу-милорд, полу-купец, полу-мудрец, полу-невежда»). А теперь он вдруг сообщает, что виноват «Пушкин больше»! Хотя и понятно, почему Альтшуллер в своём раже угодничества Дяде Сэму позволяет себе нападки на Пушкина. Однако какая наивность звучит в его словах о несправедливости пушкинских эпиграмм только на том основании, что «Воронцов, герой Отечественной войны 1812 г., был прекрасно образованным и безукоризненно воспитанным человеком»! (8). А я спрашиваю: неужели вы, еврей Альтшуллер, забыли, как во время войны прекрасно образованные и безукоризненно воспитанные врачи Третьего Рейха уничтожали ваших соплеменников в концлагерях, проводя над ними различные «научные опыты»?
Ну, и в чём же виноват Пушкин? В том, что писал эпиграммы? Так и на него их писали! Ах, он несправедливо обвинял Воронцова? Но тех, кто так утверждает, я спрошу: а почему вы считаете себя умней Пушкина, которого спустя два года Николай I назвал «умнейшим в России человеком» и который никогда не отказывался от критики Воронцова? Ах, Пушкин мог ошибиться! Да «и на старуху бывает проруха», но в этом случае нужно смотреть – а были ли подобное раньше и как при этом вёл себя Пушкин. Смотрим примеры:
1. В 1819-м году он написал на актрису Колосову эпиграмму «Всё пленяет нас в Эсфири», что «вызвало временную размолвку между ними. Однако уже в 1821 Пушкин сожалеет об эпиграмме, … просит у неё прощения… 17 июня 1827 при посредстве Катенина происходит личная встреча и примирение Пушкина с Колосовой» (9).
2. В 1820-м году Пушкину доходит информация о графе Фёдоре Толстом («Американце»), который якобы распространяет о нём клевету, на что последовала эпиграмма «В жизни мрачной и презренной». Толстой написал ответную эпиграмму. Однако вернувшись из ссылки, Пушкин во всём разобрался и, поняв, что Толстой не виноват, помирился с ним. Впоследствии же Толстой участвовал в сватовстве Пушкина к Н.Н.Гончаровой, из-за чего поэт и стал называть его «нашим сватом».
Т.е. Пушкин уже через два года после написания не совсем справедливой эпиграммы попросил прощение у Колосовой, а по возвращению из ссылки помирился и с другим адресатом - Толстым («Американцем»). И мы чётко видим, как он умел нивелировать свои ошибочные эпиграммы и быстро мириться с теми, кого ошибочно обидел. Но в отношении Воронцова было иначе! И если пушкинист Бартенев, пытаясь сгладить тему «Пушкин и Воронцов», написал, что якобы к концу жизни поэт „сознал неблаговидность своих к нему отношений, раскаивался в известных стихах („Полумилорд" и пр.) и писал, что если в России можно с кем служить, то конечно с Воронцовым", то всё это ещё в 1926-м году решительно оспорил М.П.Алексеев, заявивший, что слова Бартенева «следует принимать с большими оговорками. Об этом свидетельствует прежде всего злорадная запись „Дневника" Пушкина: „Б [олховской] сказывал мне, что Воронцову вымыли голову по письму Котляревского... Он (т. е. Б.) очень зло отзывается об одесской жизни, о Гр. Вор. и его соблазнительной связи с О. Н. [Нарышкиной] etc. etc." (10). И Алексеев абсолютно прав, поскольку и мои многолетние исследования пушкинских произведений полностью подтверждают то, что Пушкин, не отказываясь от первоначальных бранных слов в адрес Воронцова, до самой своей смерти изображал его в сугубо отрицательных образах. А почему? Да потому, что все 13 последующих лет он был УВЕРЕН в своих отрицательных характеристиках! А потому и считал, что извиняться перед Воронцовым ему не за что. Тем более что и после отъезда Пушкина из Одессы Воронцов продолжал удивлять окружающих и своей несправедливостью, и своим недостойным поведением, о чём свидетельствуют:
1. воспоминания Вигеля о 1824-м годе: «Во время последнего пребывания в Крыму прогневался он [Воронцов] на таврического вице-губернатора, статского советника Куруту, за одно дело, в котором, правду сказать, сей последний был вовсе не виноват, и просил министра финансов перевести его в какую-нибудь другую губернию…». Повторю: «был вовсе не виноват»!
2. Глупое поведение Воронцова в июне 1828-го года, когда «он, генерал-губернатор Новороссии – в качестве частного лица – подал одесскому полицмейстеру жалобу на Раевского, не дающего прохода его жене» (11).
3. Применение в том же 1828-м году к Раевскому средства, использованного ранее для избавления от Пушкина, т.е. доноса в Петербург о политической неблагонадежности А.Н.Раевского, который так же, как и Пушкин, был выслан в деревню. «Воронцов скоро опомнился. Сообразив, что официальная жалоба может сделать его смешным, он прибегнул к другому средству, через три недели из Петербурга было получено высочайшее повеление о немедленной высылке Раевского в Полтаву за разговоры против правительства» (12).
4. Вышеуказанные слова из пушкинского дневника от 8-го апреля 1834г. о том, что «Воронцову вымыли голову по письму Котляревского». К сожалению, установить какой именно компрматериал на Воронцова был в этом письме, не представилось возможным.
5. Очень злые отзывы Я.Д.Болховского (кстати, будущего Тверского губернатора!) о Воронцове «и его соблазнительной связи с О.Н.Нарышкиной» (13).
Однако, стоп! А к какой же категории можно отнести Марка Альтшуллера, если кроме обвинений Пушкина он, используя свой большой опыт, всё же критикует других адвокатов Воронцова и при этом делает совершенно верные выводы по некоторым вопросам? И в частности, по вопросу весьма сомнительных писем Воронцова, в которых тот якобы проявляет к Пушкину благосклонность. Вот слова Альтшуллера: «Естественно, что выдавать рукопись младшего Сомова с изложением писем Воронцова то ли со слов старшего Сомова, то ли по его восстановленным «выдержкам» за подлинные письма Воронцова, тем более безо всяких оговорок, как это делает В. А. Удовик, невозможно. Правильнее всего из осторожности исключить ее при разборе столь сложного вопроса, как ссора Пушкина с Воронцовым» (14). Но, несмотря на эти верные слова, мы всё-таки не можем забыть, что их автор перед этим необоснованно обвинял Пушкина, и поэтому отнесём его к тем, о ком Владимир Высоцкий писал: «И не друг, и не враг, а так». Т.е. – к двурушникам.
Но и Альтшуллер, и Дружников это всё-таки эмигранты, а меня давно настораживают некоторые наши литераторы, которые стараются представить Пушкина виноватым. Так, например, писатель Руфин Гордин в конце своего романа «Под пушкинской звездой» (1989) вдруг стал восхвалять графа Воронцова и соответственно ставить под сомнение справедливость эпиграмм Пушкина. Однако, присматриваясь к Гордину и к тому, как один из его персонажей при нахождении Пушкина в Кишиневе вдруг начинает восхищаться стихами «У лукоморья дуб зелёный», я начинаю удивляться: да нет же, первые записи этих стихов были произведены в Михайловском и то через несколько лет. Т.е. я вижу, что Гордин, плохо зная творчество Пушкина, почему-то взялся о нём писать! А это уже и невежество, после которого любая похвала Воронцова выглядит сомнительной.
Смотрим далее и видим, как в 2008-м году в телепрограмме «Имя Россия» поэт Юрий Кублановский, который взялся представлять Пушкина или, как тогда писали, «быть адвокатом», вдруг на всю страну стал оправдывать Воронцова и говорить, что тот, мол, был «хорошим администратором», а Пушкин в своей эпиграмме о «полу-подлеце» был не прав! А ведь в этой эпиграмме Пушкин не писал о Воронцове как об администраторе, а касался других его качеств, которые полностью подтверждаются при внимательном исследовании личности адресата. А с другой стороны, разве можно критиковать своего подзащитного в присутствии конкурентов? Поскольку я и сам был адвокатом, то и говорю твёрдо: «Нельзя! Категорически нельзя адвокату выступать в качестве обвинителя. Тем более, когда таких обвинителей (и на законных основаниях!) в зале больше десятка!» В суде же для обвинения есть прокурор. И хотя я не берусь судить о моральных качествах Кублановского, но всё же хочу спросить его: «А вы зачем вернулись из эмиграции в Россию – Пушкина охаивать? И это при том, что в 2006-м году вам была присуждена «Новая пушкинская премия»! А ведь и простой народ, услышав, как в телепрограмме «Поединок» вы вместо «семь раз отмерь» (у Даля: «Семь раз примерь…») говорите «десять раз отмерь», качает головой и думает: «Да, видно долго был Кублановский за рубежом, если уже и русские пословицы подзабыл». Ну, а если говорить словами Пушкина, то можно сказать, что суть его конфликта с Воронцовым и Кублановский, и Руфин Гордин «порядочно не расчухали». Но взялись рассуждать!
Примечания.
1. Альтшуллер «Еще раз о ссоре Пушкина с Воронцовым», «Пушкин и его современники», Сборник научных трудов, выпуск №5 (44), РАН, ПД (ИРЛИ), «Нестор-История», 2009.
2. Там же.
3. КГ I 59.
4. С3 170.12.
5. Воронцова, «по врожденному тщеславию, любила поклонение и вокруг себя блестящую свиту друзей и обожателей» - ИВ 1890, VIII, 266.
6. Альтшуллер «Еще раз о ссоре Пушкина с Воронцовым», «Пушкин и его современники», Сборник научных трудов, выпуск №5 (44), РАН, ПД (ИРЛИ), «Нестор-История», 2009
7. Марк Альтшуллер «Между двух царей: Пушкин (1824—1836)», серия: Современная западная русистика, Академический Проект, 2003.
8. Там же.
9. Черейский, с.201.
10. М. П. Алексеев. МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ БИОГРАФИЧЕСКОГО СЛОВАРЯ ОДЕССКИХ ЗНАКОМЫХ ПУШКИНА, 1926, Одесса, ПК, «Пушкин», статьи и материалы, выпуск 3.
11. Муховицкая Лира «Воронцовы. Дворяне по рождению», глава 9, 2015г.
12. «В июне 1828 года разразился громкий скандал. В это время Воронцовы принимали в Одессе императора Николая I с женой. Гости жили в роскошном дворце Воронцовых на Приморском бульваре. В один из дней Елизавета Ксаверьевна направлялась к императрице Александре Федоровне со своей дачи. По пути карету Воронцовой остановил Александр Раевский, держа в руке хлыст, и стал говорить ей дерзости, а потом крикнул ей: «Заботьтесь хорошенько о наших детях… (или)… о нашей дочери». Трехлетнюю Софью Раевский считал своим ребенком. Скандал получился невероятный. Граф Воронцов снова вышел из себя и под влиянием гнева решился на шаг, совершенно неслыханный; он, генерал-губернатор Новороссии – в качестве частного лица – подал одесскому полицмейстеру жалобу на Раевского, не дающего прохода его жене. Но Воронцов скоро опомнился. Сообразив, что официальная жалоба может сделать его смешным, он прибегнул к другому средству, через три недели из Петербурга было получено высочайшее повеление о немедленной высылке Раевского в Полтаву за разговоры против правительства. Так Раевский навсегда расстался с Воронцовой. История с Раевским еще долго обсуждалась в московском и петербургском свете. В декабре 1828 года А. Я. Булгаков писал брату: «Жена моя вчера была у Щербининой, которая сказывала, что Воронцов убит известной тебе историей графини, что он все хранит в себе ради отца и старухи Браницкой, но что счастие его семейственное потеряно» (Муховицкая Лира «Воронцовы. Дворяне по рождению», глава 9, 2015г.)
13. В дневнике Пушкина от 8.04.1834г.
14. М.Альтшуллер «Еще раз о ссоре Пушкина с Воронцовым», «Пушкин и его современники», Сборник научных трудов, выпуск №5 (44), РАН, ПД, «Нестор-История», 2009, с.355.