Утро. Еще долго до полуденного зноя. Шум. Люди шумят в заброшенном месте.
Есть только возможности поставить себе цель, цель о чем-то, чего я не понимаю. О чем-то выше. Может быть, выше всяких границ. Чего нет вообще. Что отсутствует также как идеал, как абсолютное.
Я впитываю в себя все стремления нарушить моё равновесие, с бесконечной академичностью высказываю своим отвратительным акцентом доступный мусор мыслей. Получается, что я организовываю доступ к случайностям связей в моём мозгу. Случайно впускаю их на место жительства, где их сопровождают, согласно требованиям, точные описания меня. Они (то есть вы, добившиеся отделения от меня) достигаете кислотности столь высокой, что, пора признаться, это последняя стадия перед слиянием с бездной. Перехожу бездну по переходу. Действовать, я показываю, что могу ещё что-то сделать.
Я актёр, создающий сейчас актрис из пустого воздуха. Их лица, их тела неактуальны уже. На самом деле, их ещё нужно адаптировать к Вам. Добавить им адресности, адекватного желания поправить на вас футболку, потереть Вам сухие веки. Они уважают Вас, они признают в Вас тех, кто может их удочерить.
Взросление делает нас лучше. Мы превосходим себя. Это преимущество, которое тяготит. Это приключение, которое не даёт нам спать. Я стараюсь не сильно рекламировать здесь всю подноготную. Но там не только грязь и скука. Советую Вам, мой совет, не идите по направлению к этому свету. Даже его свечение меняет Вас. Его влияние незаметно. Вот Вы уже не можете позволить себе по-настоящему бояться. После всего, что я сказал, приходит усталость.
После полудня. Солнце снова висит над Землею. Напротив меня, на той стороне небосклона. Кто первый из нас состарится, кто станет агентом, агрессивно твердящим – Всё было уже когда-то! Согласись, приблизься к согласию, оно близко. Тебе нужна помощь!
Эта цель, она непостижима. Воздух между ладонями проскальзывает. Ни один самолет не попадается мне в палец. Тревога, я встревожен. Это не алкоголь, он может быть им, родителем алкоголизма. Но нет, всё это не то.
Всё хорошо, я движусь в правильном направлении. Я не один теперь. Я могу позволить себе союзников. Сплавленных с моими кистями. Почти один. Протянутый вдоль космической пустоты. Я громко могу разговаривать с союзниками. Алфавит, их там много. Уже даже приноровился перебирать их в беседе. Меняю с одного на другую, имея за спиной такую же альтернативу всему. Хотя, все вместе мы не больше, чем они без меня. Всегда они, я в них. Буквы. Изумляющие, волшебные. В каждой из них невероятный потенциал для раскрытия. И я еду в карете скорой помощи, удерживая бесчисленное количество комбинаций руками. Я поражен в самое сердце их простотой. Я отбросил попытки их анализировать, сопоставлять. Они такие древние и… Бессмертные. Я, смертный, разозлён.
Подходу к ним с разных углов, как животное тычусь в стекло их безупречности. Они справляют миллионный юбилей. Раздражают своей беспечностью. Я же – красный от бешенства. Я взвинчен. Каждый год мой короче. Ежегодно я качусь быстрее с вершины. Тяну руку. Дайте хоть один ответ, чтобы мне остановиться. Хотя бы одну точку опоры. Но рука оттолкнута.
Я зол. Зол на всех. Есть здесь кто-нибудь? Я зол на всех. На любых из Вас. За что? За всё! За то, как Вы это…
Отложим, приостановимся на секунду.
Захожу в свою квартиру. Извиняюсь, зеркало, но это я. И я не могу стать прозрачным для тебя. Очевидно, зеркало мною недовольно. Приближаюсь к нему. Это моё маленькое шоу. Вместо головы моей – сморщенное яблоко. Вырезаю из картона круг, приклеиваю к стеклянной глади. Следующая встреча завтра. Ценю постоянность моего зеркала. Оно не ускользает, когда я приближаюсь.
Оно не старается меня оправдать, переоценить меня. Молчание.
И вот это похожее на меня существо, которое уже не может вспомнить меня же, только в апреле. Спорю с собой, о том, что это был – не я.
Рука моя поднимается. Она не одна, в ней пистолет. Пистолет дрожит в руке, как будто вокруг тростинки марширует армия.
Я назначен себе встречу здесь. Я готов быть арестованным, но заключение не прибывает.
Стрела вонзается мне в руку. Кровь стекает вниз. Это похоже на искусство, только достаточно примитивное. Я стараюсь элегантно изогнуть руку. Но рука меня позорит. Откладываю её в сторону. Она неспособна меня понять. Спроси меня о том, как я сплю, о чём я грежу.
Помоги мне. Дай точку опоры. Ассоциации получается достать самому, но хватаясь за них, я ненадолго замедляюсь. Заверяю себя, что падение бесконечно.
Атмосфера давит меня, своими атомами на мои атомы. Атомы сливаются, я приклеиваюсь к этому окружению. Бой всё откладывается. Надо же мне с определённой частотой куда-то ходить. Стараться выжимать из себя по несколько капель внимания.
Кусаю свой указательный палец. Горько. Черная кровь смешивается с белизной следа от лезвия. Снова отчитываю себя. Слепота отступает. Стены передо мной становятся всё более отчетливыми. Это кирпичи из железа из крови из человека. Они синие, я дую на них как волк в сказке. Не чувствую тела от напряжения. Ощущения покрываются накипью, кости становятся стяжками. Книги давно уже лежат под ногами.
Скука, приграничная скука, утомляющая своей неподвижностью. В этой скуке рождаются стрелы. Я хочу подчинить их себе, но каждый из концов стрел сам по себе. Подставляю стреле бутылку, но стрела пробивает её дно.
Рука моя ищет в черном ящике мальчика, мальчика с мозгом, который был когда-то моим. Но вот уже время для перекуса, и я отвлекаюсь. Смело отбрасываю свои упражнения словами и впиваюсь в хлеб. Это завтрак, перерыв между вечностями. Это момент, когда я отрываюсь от одной груди вечности и переползаю, тяжело дыша, к другой. Вскормленный, я теперь обязан.
Выполняя обязательства, я строю мосты. И они получаются у меня довольно быстро. Из одной точки до другой. Мосты из светлого камня, из бриллиантовой крошки. Я приношу её из широкого отверстия в горе, куда только мои исцарапанные руки могут добраться.
Вот я строю уже коричневые мосты и чищу их щеткой. В разные стороны летят мыльные пузыри. Строю, строю. Из мостов получаются непробиваемые стены. Они не горят, не боятся пуль. Только обожжённые стрелы пронзают их насквозь, с едва слышным хлопком.
Уставший от строительства, я еду в автобусе, затем – скатываюсь с дороги в кусты. Совершенно беззаботный. Ведь я не способен ни на что. Даже сжать масло в своих ослабших ладонях. Я покупаю покупателя (это уже другой день) и отпускаю его на свободу.
А он ищет в этой свободе кабинет, который обмотан проводами. Посреди кабинета, на столе, калькулятор. Он зовёт к себе, холодно, спокойно. За всем этим следит камера, подвешенная на крюки.
Я выступаю против, я могу выступить против. Отказаться от все этого. От рака задней кишки, от кандидатуры в сладкие конфетки для
Или не могу. Хомут надет, он ведёт меня к центру бытия. Где стоит капитан, схватывающий всё на лету. Мне нужна машина, мне нужна пластиковая карта, мне нужна разлинованная доска, мне нужна забота, карьера.
Становлюсь осторожнее, поскольку был так беспечен. Хожу даже по ковру на цыпочках. Ем разваренную морковку.
Это тот самый случай, когда капитан может предложить деньги. Он уверяет, что это я его выбрал, что мы – в моём замке. Но я не узнаю всех этих многочисленных котов, окруживших меня. Разбиваю их множество на категории, придумаю причины, по которым я решил их завести.
Потолок сверху меня, а убийство близко. Оно готово устроить небольшой праздник. Я стараюсь вжаться в квадратик между металлическими прутами решетки. Не больше сантиметра в длину, не больше сантиметра в ширину.
Центр бытия, многовековой неподвижный фонтан. Вокруг него проходят кровопролитные церемонии. Я уверен, здесь даже дают диплом за то, что помнишь все эти преступления, совершенные без поднятия задницы со стула. Без прикосновения.
Я содержу в себе нечто. Во мне поместился контейнер. В него я временно складываю ценности и жду удобного случая отобрать из них нужное. Но каждый раз обстоятельства меняются. И для каждого нового континента я не могу определиться, продолжая пролетать всё мимо. Моё сознание сжимается. Он столь мало, что по сравнению с вечностью не даёт даже ощущения присутствия. Пытаюсь взять под контроль то, что вкладываю.
Посредственное, может быть, испортилось. Может быть, было таким по договоренности, таким и должно быть. Прошу за свой вклад в литературу компенсацию, пытаюсь обменять на приятное, убеждаю, что могу приготовить из получившегося мусора пакет печенья.
Становится холодно. Я копирую себя, и копии мои прижимаются ко мне. Но не греют. Ядро всё холоднее, солнце корректирует для меня свой цвет. Слишком высока цена всех этих отдельно стоящих на хлопковых полях домов. Кашель сводит меня с ума, свёл бы, если бы это было возможно.
Отменяю все встречи, сосредотачиваюсь на счете своих маленьких заслуг. Загородный воздух высасывает из меня мою память, мои знания. Я превращаюсь в животного князя. Я сужу коров и их кузин, накрываю трупы казнённых плотным полотном. То, что под ним, хрустит под моими подошвами. Сдавливая кости с землей, я схожу с ума. Кости превращаются в грязный крем, из которого я когда-нибудь слеплю своё существо. Мне только нужно ещё немного средств на счёте и дозволенность маленьких преступлений.
Кризис преодолевается мною с легким шорохом сухих лап о мертвые листья. Безумие не может уже отличать, только выражать недовольство и рисовать бесполезные ярлыки.
Крест появляется всё чаще. Как и толпы, за ним стоящие. Там тесно. А я стою в подаренной капитаном короне. Корона обязательства для ношения злодеям. Ею я могу раскроить несколько черепов, но не могу за ней спрятать слёзы.