Цикл "Из архивов памяти"
Эта песенная строчка часто буравила мне память. Ну, кто её написал? Не знаю почему, но помня большинство слов и частенько напевая её про себя, я начисто забыл автора. Я перебирал сборники и Высоцкого, не он ли её написал одновременно с песнями из "Вертикали", и Визбора, и многих других. Безрезультатно. Самое интересное, что, где-то в подсознании я иногда даже слышал чей-то энергичный мужественный голос, но никак не мог ухватить его и вытащить наружу.
Наконец, перед очередной многочасовой автомобильной поездкой мне подарили подборку дисков из серии "Песни бардов". Я глянул на них, вроде бы то, что нужно, и ещё не трогая машину с места, открыл на ощупь один из футляров, достал диск и вставил его в проигрыватель. Два действия произошли одновременно: я завёл двигатель и из динамиков на меня буквально хлынул наполненный немыслимой энергетикой знакомый до боли голос:
Парашюты рванулись и приняли вес
Земля колыхнулась едва
А внизу – дивизии "Эдельвейс"
И "Мёртвая голова"
И я сразу же вспомнил большую комнату, называемую хозяевами "зала", в старинном необычном доме неподалёку от Таганской площади в Москве. Необычном, поскольку входя с улицы в одноэтажный дом, ты оказывался на третьем этаже, поскольку ещё два этажа спускались вниз по склону высокого берега Москвы-реки. Тогда в 1964 году, в этом собственном доме жила семья настоящих русских интеллигентов, причём таковыми они были уже не в одном поколении. Иногда в "зале" по вторникам собиралась некая компания любителей русской поэзии, и собиралась не для того чтобы хорошенько выпить и вкусно закусить, а с целью послушать очередного гостя, занимающегося поэзией и заслуживающего того, чтобы его послушали. А после окончания импровизированного концерта, все сидели за большим столом под тряпичным абажуром, попивая при этом чаёк из самовара, смачно отгрызая маленькие кусочки от сахарных глыб, а также хрупая баранками и сухариками, и обсуждали выступления гостя.
В той самой "зале" мне повезло послушать кое-кого из тех, кого сейчас называют бардами, а также тех, кто был лишен таланта напевать на бесхитростный мотив свои стихи, и которые их просто так читали с большей или меньшей выразительностью. Условия этих "вторников" были простыми – не более одного гостя за вечер и минимум повторов, только, если уж очень захватило всех волшебство прочитанного или соответственно пропетого.
В тот день в гостях был мужчина средних лет, с усталым, как мне показалось, лицом. Гитара в руках отчётливо говорила, что это поэт, исполняющий свои стихи на собственноручно написанную музыку.
- Представляю вам талантливого поэта и исполнителя Михаила Анчарова, - проговорила хозяйка дома.
В то время я был совсем ещё молодым, двадцать лет это тот возраст, когда романтика в голове превалирует надо всем, поэтому, услышав первые аккорды и сильный голос, запевший: "Парашюты рванулись…", я уже был полностью покорён, а когда до меня донеслось про гитлеровские дивизии, воевавшие на Кавказе, всё окружающее для меня исчезло.
В голову мерно и точно, как гвозди в снарядный ящик, вколачивались слова: "И сказал господь: - Это Гошка летит, благушинский атаман, череп пробит, парашют пробит, в крови его автомат". А я отчётливо видел пожилого человека, командира нашего отряда новичков из альплагеря "Алибек", одного из лучших довоенных горовосходителей страны, заслуженного мастера спорта по альпинизму Алексея Александровича Малеинова, рассказывавшего нам удивительные вещи о войне в тех горах, где на одном из высокогорных лугов был разбит наш лагерь. Именно из его уст я и услышал название немецкой дивизии "Эдельвейс", о которой так проникновенно пел человек с гитарой. С тех самых пор эта песня ржавым гвоздём застряла в моей голове, я и автора успел в суете житейской забыть, а вот про парашюты никак не забывалось.
Всё, что происходило дальше в тот вечер, в моей памяти не сохранилось, никак я не мог отойти от тех видений, которые меня поглотили.
Не знаю, сколько прошло времени, но вот мне дали контрамарку на генеральный прогон пьесы "Теория невероятности" в театре имени Ермоловой. Места, которые нам предоставили, оказались в бельэтаже, в первом ряду с левой стороны. Народу собралось немало, хотя никто в театр не ломился и в проходах не стоял. В тексте пьесы было несколько песен, так вот на прогоне их прямо со сцены исполнял сам Анчаров. Он стоял в левой кулисе, а когда по сценарию должна была прозвучать песня, выдвигался немного вперёд, чтобы зрители его видели, и под собственный аккомпанемент, пел, затем опять скрывался в кулисе, от почти всех зрителей, кроме нас, пожалуй. По крайней мере я его видел постоянно.
В тот день я уже и на сцену смотрел, не отрываясь, и слушал внимательно. То, что происходило перед зрителями было интересно, но очень непривычно. Может быть, поэтому и шла пьеса не очень долго.
К сожалению, мне не удалось больше встретиться с Михаилом Леонидовичем, но когда мне попадались книги, автором которых был Анчаров, я приобретал их без всяческих раздумий.
Только потом, когда я хорошенько познакомился с его творчеством, да и биографию изучил как можно полнее, я осознал, что это был удивительный человек, опередивший своё время. Прозаик, да конечно, поэт – разумеется, драматург – вне всякого сомнения, а кроме того фантаст и сценарист (именно по его сценарию был поставлен первый сериал на отечественном телевидении "День за днём"). Все перечисленное характеризует его как литератора. Он и был без всяких вопросов принят в 1966 году в Союз писателей СССР. Но ведь он вскоре после войны закончил Московский художественный институт им. Сурикова и занимался живописью всю свою жизнь. Так значит он художник? Да, был он и прекрасным живописцем.
Многогранным человеком был Анчаров. Простое перечисление того что он успел сделать поражает: он первым стал писать и исполнять авторские песни, по праву нося звание "первый бард" страны Советов. Высоцкий называл Анчарова своим учителем. Он первым поставил сериал на отечественном телевидении, в Суриковском институте преподавали способ рисования, изобретенный им, он же автор принципиального нового направления в фантастической литературе.
А теперь мне хочется на несколько минут пригласить вас на Кавказ, в высокогорье, в то самое время, о котором Михаилом Анчаровым была написана эта песня. Вот, что осталось в моей памяти из рассказа Алексея Александровича Малеинова. Летом 1940 года по просьбе немецкого альпинистского клуба на Кавказе была проведена совместная альпиниада. Десятки горовосходителей со склонов Альп прибыли на Большой Кавказский хребет. Среди них были и всемирно известные и совсем еще "зелёные", начинающие альпинисты. Они расползлись по всему хребту, но если маститые действительно восходили на самые сложные вершины, покоряя их по никем ещё не пройденным маршрутам, то зелёная молодежь исследовала перевалы, не оставив ни одного без внимания.
Почему-то об этой альпиниаде я не встретил ни одного упоминания в мемуарной и краеведческой литературе. Но она была, и свидетельством этого являются песни Владимира Семёновича Высоцкого из фильма "Вертикаль". Вспомните эти строки:
А до войны вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою!
Он падал вниз, но был спасён,
А вот сейчас, быть может, он
Свой автомат готовит к бою…
И ещё:
Ты снова здесь, ты собран весь,
Ты ждёшь заветного сигнала.
А парень тот, он тоже здесь.
Среди стрелков из "Эдельвейс".
Их надо сбросить с перевала!
Высоцкий написал свои песни к "Вертикали" тогда же, когда мне повезло, и я встретился с Малеиновым. Не исключено, что у нас с Владимиром Семёновичем один и тот же источник информации. Ведь для того, чтобы понять, что же представляла собой война в горах, Высоцкий, очень тщательно относившийся к своей работе, побывал в альпинистских лагерях, где общался с ветеранами, хорошо помнившими всю историю этой Великой битвы за Кавказ.
Первую попытку прорваться к Бакинской нефти немцы сделали ещё осенью 1941 года, когда ими 21 ноября был с ходу захвачен Ростов-на-Дону. Однако в результате контрнаступления уже 29 ноября город был освобождён, а немцы отброшены от Дона на десятки километров. Лето 1942 года для нашей страны оказалось самым тяжёлым за все годы Великой Отечественной. После тяжёлого поражения под Москвой, когда во всех своих неудачах фашисты в основном винили сильные морозы, начало летней компании складывалось для них весьма удачно. Сталинград, по мнению большинства военных специалистов, вот-вот должен был пасть, фронт вплотную приблизился к Волге, а на южном направлении происходили поистине страшные вещи. Вдумайтесь в динамику этих дат: 23 июля 1942 года наши войска оставили Ростов-на-Дону, 3 августа - Ставрополь, 7 августа – Армавир, 10 августа – Майкоп, 12 августа немецкие части вошли в Элисту и Краснодар, 21 августа на Эльбрусе был поднят фашистский флаг. Менее чем за месяц фашисты заняли огромную территорию на юге Советского Союза. Но главная их цель была ещё южнее. Они, во что бы то ни стало, должны были добраться до Баку с его запасами нефти. Эрзац-бензин, конечно, замечательное изобретение, но танкам и самолетам нужна была не синтетика, а натуральные продукты переработки "чёрного золота". Но на пути к Баку стояли самые высокие в Европе горы – Кавказ. Вот туда фашисты и бросили элиту из элит - горнострелковую дивизию "Эдельвейс". А противостояли им обычные пехотные части Красной армии.
Вот как вспоминал Малеинов то время. Со всех фронтов отзывались люди, имевшие альпинистский опыт, и направлялись на Кавказ, для обучения бойцов и командиров выживанию в горах. Алексей Александрович прибыл в горы в самом начале этой эпопеи. Прекрасно помню его слова:
- Немцы были оснащены для войны в горах несравненно лучше, чем наша армия. Возьмём их лёгкие горные пушки. Несколько солдат, практически один артиллерийский расчёт, мог затащить эту пушку на большинство перевалов. А, чтобы поднять туда наше 45 мм артиллерийское орудие, необходимо было иметь целый конский табун, да сотню солдат в придачу. А обувь: на фашистах лёгкие альпийские ботинки, подкованные специальными триконями по последнему слову альпинистской науки, в то время как на ногах советских солдат - кирзовые сапоги, в подошвы которых вворачивались шурупы и забивались обычные гвозди. Но главным было, конечно, то, что в фашистских дивизиях против нас воевали жители гор, из Баварии и Австрии, которым любые горы были как дом родной.
А у нас, ребята, увидевшие горы первый раз в жизни, да ещё исконная вражда, возникшая между некоторыми кавказскими народами в незапамятные времена, которая вмешалась самым грубым образом в ход событий тех дней. Если один народ начинал помогать Красной армии, проводниками ли, продовольствием ли, то другой тут же оказывал подобные услуги фашистам. И наши командиры не понимали можно доверять жителям того или иного высокогорного аула, или они уже перешли на сторону врага и готовы выполнить роль Сусанина.
Когда мы, профессиональные альпинисты, - продолжал свой рассказ Малеинов, - приехали на Кавказ, то нам тоже пришлось столкнуться с непредвиденными трудностями. Мы хорошо знали подходы к большинству вершин, представлявших интерес для нас с точки зрения сложности восхождения, а, что там за перевалом делается, с которого на рядом стоящую вершину удобней всего забраться, мы не знали. А немцы знали, ведь не зря они столько топографов на ту альпиниаду привезли. Мы ведь до сих пор по их крокам ходим. Подробнейшую карту Большого Кавказа они составили. Да, что там карты, вот у вас в рюкзаках примуса портативные лежат, они немецкие трофейные довоенного производства, ледорубы у некоторых тоже фашистские, а отриконенные ботинки на ногах, а кошки, а ледовые, да скальные крючья, палатки, верёвки и то иногда ещё немецкие попадаются, хотя по всем правилам их после первого же восхождения, где они в деле применялись, должны были списать.
Многого удалось немцам в той битве достичь, далеко они продвинулись, даже с Эльбруса бюсты Сталина и Ленина, вместе с Красными знаменами вниз сбросили, а вот главного не сумели сделать: пройти все перевалы им Красная армия не дала. А раз не все перевалы прошли, то и нефти Бакинской не увидели. Сколько же здесь лежит наших ребят, земле не преданных, в пропасти сорвавшихся, представить себе даже страшно. Правда, и своих хваленных альпийских барсов фашисты не досчитались о-го-го сколько.
Он рассказывал, а мы с ребятами нашими переглянулись только, всё и без слов было понятно. Вспомнили мы, как по пути к альплагерю, когда все сроки заканчивались, и мы запросто могли к началу смены опоздать, решили мы путь сократить, да пройти одним новым для всех перевалом. Это уже потом, когда мы на него забрались, то узнали, что он Западным Аксаутским называется. Но это потом было. А вот, когда мы к нему подошли, то увидели перед собой огромный ледопад, вертикально спускающийся сверху чуть ли не на пару сотен метров. Разорван он был настолько, что пройти его не представлялось возможным. Тогда мы решили обойти его по гигантскому снежному цирку, и, представьте себе, обошли. На перевале нашли записку: "Перевал Западный Аксаутский, со стороны реки Марух категория 1Б, в другую сторону – непроходим". Вот куда нам удалось забраться. А ещё на перевале том была могила немецкая, разграбленная задолго до нас. Кости вокруг человеческие разбросанными валялись, но ни остатков формы, не голыми же их хоронили, ни тем более оружия, ни даже черепов там не было. А стоял крест дубовый, на котором были готическим шрифтом написаны три фамилии, значит троих фашистов не смогли встретить дома после войны, поскольку их косточки меж камнями в горах кавказских валяются. Поразил нас этот крест. Толстый столб, настолько тяжёлый, что мародёры, могилу разграбившие, не смогли его повалить, раскачали немного, да бросили затею эту. Как же немецкая похоронная бригада его туда, на перевал, доставила? Очень у них порядок погребения своих погибших соблюдался.
Но было и ещё одно. По пути к цели нашего движения к перевалу, мы с правой стороны ещё одно небольшое ущелье внизу заметили. Так вот там, мы в бинокль рассмотрели ржавый металл вперемешку с костями до белизны дождями вымытыми.
Когда до альплагеря добрались и по форме представились, рассказали об этом ущелье непонятном. Как раз к восхождению на Аксаут группа собиралась, ей и поручили посмотреть, что там внизу творится. Вернулись они, ужас, что рассказали. Там советские солдаты лежали, вернее то, что от них осталось. Кто-то из проводников местных их в это ущелье затащил, а фашисты с перевала Западно-Аксаутского, окрестности, контролирующего, несколькими выстрелами из своей легонькой горной пушечки обвал вызвали, да наших бойцов и положили там.
Вот что вспомнилось мне через много лет после встречи с Михаилом Леонидовичем Анчаровым, когда я диск с его песней в автомобильный проигрыватель вставил.
В завершение, вчитайтесь в текст нескольких песен этого удивительного человека:
Тихо капает вода - кап-кап.
Намокают провода - кап-кап.
За окном моим беда,
Завывают провода.
За окном моим беда - кап-кап.
Капли бьются о стекло - кап-кап.
Всё стекло заволокло - кап-кап.
Тихо-тихо утекло
Счастья моего тепло.
Тихо-тихо утекло - кап-кап.
День проходит без следа - кап-кап.
Ночь проходит. Не беда - кап-кап.
Между пальцами года
Просочились, вот беда,
Между пальцами года - кап-кап.
Батальоны все спят,
Сено хрупают кони.
И труба заржавела
На старой цепи.
Эта тощая ночь
В случайной попоне
Позабыла про топот
В татарской степи.
Там по синим цветам
Бродят кони и дети.
Мы поселимся в этом Священном краю.
Там небес чистота.
Там девчонки, как ветер,
Там качаются в седлах
И Гренаду поют…
Песенка про психа (Балалаечка)
Балалаечку свою
Я со шкапа достаю,
На Канатчиковой даче
Тихо песенку пою.
Солнце село за рекой
За приёмный за покой.
Отпустите санитары.
Посмотрите я какой!
Горы лезут в небеса,
Дым в долине поднялся.
Только мне на этой сопке
Жить осталось полчаса.
Скоро выйдет на бугор
Диверсант - бандит и вор.
У него патронов много –
Он убьет меня в упор.
На песчаную межу
Я шнурочек привяжу –
Может, этою лимонкой
Я бандита уложу.
Пыль садится на висок,
Шрам повис наискосок,
Молодая жизнь уходит
Чёрной струйкою в песок.
Грохот рыжего огня,
Топот чалого коня…
Приходи скорее, доктор!
Может, вылечишь меня…
Песня о России
Ты припомни, Россия,
Как всё это было:
Как полжизни ушло
У тебя на бои.
Как под песни твои
Прошагало полмира,
Пролетело полвека
По рельсам твоим.
И сто тысяч надежд
И руин раскалённых,
И сто тысяч салютов,
И стон проводов,
И свирепая нежность
Твоих батальонов
Уместились в твои
Полсотни годов.
На твоих рубежах
Полыхали пожары.
Каждый год – словно храм,
Уцелевший в огне.
Каждый год – как межа
Между новым и старым.
Каждый год – как ребёнок,
Спешащий ко мне.
На краю городском,
Где дома-новостройки,
На холодном ветру
Распахну пальтецо,
Чтоб летящие к звёздам
Московские тройки
Мне морозную пыль
Уронили в лицо.
Только что там зима –
Ведь проклюнулось лето!
И навеки прощаясь
Со старой тоской,
Скорлупу разбивает
Старуха-планета –
Молодая выходит
Из пены морской.
Я люблю и смеюсь,
Ни о чём не жалею.
Я сражался и жил,
Как умел – по мечте.
Ты прости, если лучше
Пропеть не умею.
Припадаю, Россия,
К твоей красоте!