Она очень тщательно продумала и свой макияж, и причёску, и новый брючный костюм.
Ей нужно было в эту сырую ноябрьскую погоду выглядеть на все сто, нет на двести процентов - немного загадочно, чуть-чуть уставшей после суточного дежурства, но обязательно счастливой...
Он собирался ей сказать что-то очень важное... Восемь волшебных месяцев непрерывного счастья и теперь «что-то очень важное...».
В глаза пришлось закапать визин - краснота и тусклость после бессонного дежурства не проходили ни после ледяной воды, ни после пакетиков с чаем...
Она летела, забыв про тошноту, усталость, высокий каблук...
«Что-то очень важноооое...», - она напевала это себе на разные мотивы, почему-то из старых советских кинофильмов.
Полная круглая луна висела над городом.
В сумке зазвенела пришедшая смска.
«Извини. Я занят. Работа. В следующий раз.»
Семь месяцев спустя....
Молоденькая врач интерн прибежала в родзал принимать дежурство и радостно сообщила - «А вы знаете, что сегодня - полнолуние! Это же какое будет интересное дежурство! Ведь в полнолуние обычно самые тяжёлые случаи, преждевременные роды, кровотечения, самые интересные пациенты! Я себе специально выбираю дежурства в полнолуние...».
Валентина, самая опытная акушерка родильного блока, философски заметила - «Да у нас тут каждый день полнолуние, особенно в начале лета...», - и, увидев ответственного дежурного врача, подходящего к родильному блоку, Валентина перешла на шёпот - «Вы, доктор, только ей этого не говорите... Что-то с ней происходит последнее время. Раньше каблучки стучали - весь роддом слышал, а сейчас, как старушенция ногами шаркает...»
С трёх до четырёх утра для неё было самое тяжёлое время.
Организм отказывался работать и соображать. Всё что угодно - до... И всё, что угодно - после. Она даже сексом в это время не могла заниматься.
Но звонок с приёмного отделения раздался ровно в пять минут четвёртого.
«Двойня, двадцать девять недель, оба лежат поперечно, отошли воды первого плода. Да ещё и ЭКО».
Пока она спускалась вниз, отчаянно пытаясь взбодриться, в её голове крутились мысли, что эту подсадку эмбрионов сделали в ноябре, дети грамм по восемьсот - девятьсот, что нужно идти на кесарево, а извлекать второй плод при поперечном положении крайне тяжело, чтобы не травмировать. И, зажатый маткой второй ребёнок, после извлечения первого - как правило, всегда более тяжёлый... Что педиатры скажут, что дети бесперспективные...
А она за всё это будет отвечать и смотреть в глаза родителям...
И лишь бы эта беременная не была очень толстой...
В приёмном отделении радостно крутилась врач интерн.
А ещё там был ... он, пропавший тогда, в ноябре и просто исчезнувший из её жизни, заблокировав её телефонный номер и забанив аккаунты в соцсетях.
Она его искала... долго искала, даже просила подружек ему звонить. А потом решила для себя, что он умер. Так было легче всё это пережить, вернее научиться жить с этой болью.
А теперь он воскрес - её «бывший», мучительной занозой сидящий в сердце - всё ещё «настоящий», заносящий кульки с вещами, успокаивающий и целующий, очень нежно ... целующий, эту испуганную беременную с двойней в двадцать девять недель после экстракорпорального оплодотворения.
Врач рефлекторно натянула шапочку до бровей и стала суетливо одевать маску на лицо...
Он её узнал сразу. Она знала все эти жесты, его такую родную мимику...
Взгляд удивления и узнавания и чего-то такого ещё, что она, неимоверным усилием воли, запретила себе сейчас анализировать.
Лихорадочно набирая номер мобильного своего друга Игоря, дежурящего на дому, она сбивчиво, почти кричала в трубку - «Приедь, немедленно, я умоляю тебя! Я не могу пойти в операционную... Я не могу... не могу... не могу...».
Сонным голосом Игорь пробубнил что-то про дамские припадки, про витамины от раннего климакса и про то, что он, как её многолетний друг, прекрасно знает, что с трёх до четырёх она плохо соображает... Но в операционную можно пойти в начале пятого. А он с ней серьёзно поговорит завтра, вернее уже сегодня, только позже, потому что банальная двойня - это не повод звонить «ответственному на дому» ночью. И он, лично, когда она была «ответственной на дому» в прошлом месяце, позвонил и вызвал её только тогда, когда кровотечение было два с половиной литра и женщина была в коме, между прочим...
Ей удалось извлечь второго ребёнка в плодном пузыре...
На реанимационном столе второй мальчик пищал даже более активно, чем первая девочка. Мальчик и девочка...
Его мальчик и его девочка...
Подняв глаза на неонатолога, она услышала, что «дети даже очень ничего, но ты ж понимаешь, что это сейчас, а через час всё может измениться...»
Мужчина пристально смотрел на неё через специальное окошко в операционной. Не на детей... На неё.
И от этого взгляда противная тошнота сначала поднималась прямо в мозг, а потом опускалась вниз. Бесконечно... поднималась и опускалась. «Забери папу в детскую реанимацию», - попросила она неонатолога глазами.
Вот там, в операционной, они все понимали друг друга глазами, ухмылками под маской, и даже, застывшими плечами сгорбленных спин....
Счастливая интерн ворвалась в ординаторскую:
- «Ух ты ж, как мне повезло! Я ж говорила - полнолуние! Я только в ютубе видела, как недоношенных в пузыре достают... Дети, между прочим, на ИВЛ, но параметры мягкие!
А Вас, кстати, ищет муж. У него такое лицо, как будто денег хочет дать...
Вы выйдете или сюда его привезти?»
За окошком светало и очертания полной луны уже были размытые и растворялись в первых рассветных красках.
«Скажи ему, что я очень занята... скажи, что опять в операционной...», - ей хотелось добавить, - «Скажи, что я умерла...». Но она выдавила из себя уставшее - «Придумай, что-нибудь... Но, обязательно скажи, что с его детьми должно быть всё в порядке...»