Мы покидали город. Шел снег. Машин на дороге не было. Наступало праздничное рождественское утро, нам предстояла долгая восьмичасовая дорога домой. Город постепенно оставался позади нас. Мне хотелось домой, но и вместе с этим я не мог смириться с тем, что уезжаю отсюда. На душе было не легко, но в Москве меня ждала работа, брат, квартира. Я не мог без этого города, родившись в нем и выросши.
Мы медленно удалялись из этих мест, но мне казалось, что мы вернемся сюда еще когда-нибудь, или будем здесь проездом.
- Надо умудриться не попасть в нашу знакомую яму, - вспомнил я.
- Я помню, где она была, - сказал Егор.
И вот уже наша хорошо знакомая подруга осталась позади нас так и не заделанная никем за эти дни. Объезжая ее мы опять так же, как и в прошлый раз увидели на встречке подкрадывающуюся одинокую машину. Но в этот раз отановились, пропустив ее и только после этого объехали неумолимо растущий в дорожном покрытии, земной разлом.
Мы проехали Вологду по касательной, на одной из ее ротонд встретив веселых, праздничных ДПСников, с удивлением посмотревших на наши Московские номера. Их лица выражали какую-то одну, всеобщую мысль, что-то вроде этого: - «По нашим-то дорогам на такой игрушке может ездить только Московский идиот»
Но нам не было обидно. Мы были рады, что за этими мыслями не последовало никаких действий, связанных с попыткой пресечения данного безобразия.
Дальше был Ярославль, Ростов, и Переславль-Залесский.
Мы не собирались никуда заезжать и только пройдя по касательной Ярославль, решили поесть в одном из придорожных кафе.
В этой поездке Егор точно не ожидал увидеть все то многое, что пришлось повидать ему, а уж тем более питаться в таких злачных местах, как это придорожное кафе.
Мы припарковались у самого кафе под склонившими ветки кустами. Кроме нашей машины больше чьих-то других в не посредственной близости не наблюдалось. Кафе находилось хоть и у дороги, но в непосредственной близости от пятиэтажной городской застройки.
Мы вошли вовнутрь, и перед нашим взором предстало пространство среднестатистического Русского придорожного кафе с барной стойкой, холодильником с пивом и холодным чаем, и даже маленьким туалетом где-то далеко в углу.
За одним из столов сидело и стояло рядом несколько мужчин пожилого возраста. Они все окружили двоих склонившихся над шахматной доской игроков своего же возраста, которые явно задумались над сложившейся на шахматной доске обстановке. По ее периметру стояли начатые пивные кружки. Под столом же, у одной из его ножек, одиноко затаилась чекушка водки, ожидая своего совокупления с пивной жидкостью в кружках на его поверхности.
- Егор смотри, тут целый шахматный клуб прижился, - шепотом, чтобы не привлекать к себе внимание и не обидеть шахматистов, сказал я.
Мы подошли к стойке и выбрали себе еду. Егор чебурек, а я суп селянку и мясо запеченное в горшочке. Пока нам разогревали еде мы наблюдали за шахматной партией, происходящей справа от нас. Страсти кипели. Кто-то из болельщиков невольно зацепил ногой одинокую чекушку, и та бы повалилась набок, если не моментальная реакция профессионального алкоголика, знающего какой ценой достаются нынче пенсии.
- Смотри Егор они приходят сюда, как в клуб и берут дешевое, разливное пиво, а чекушку подливают в него, чтобы, как говорится не были деньги на ветер, - разъяснил я Егору правду жизни.
Если честно, то я сначала подумал, что эта компания состоит целиком из местных алкоголиков, но сильно ошибся, перепутав увлечение с болезнью.
Мы поели и сели в машину, чтобы ехать дальше.
- Вот тебе и Ярославль. Живой город. Раньше и в Москве, во дворах стояли столы, за которыми всегда кто-то играл, или в домино, или в шахматы и шашки. Куда теперь все это делось? Ничего не понимаю. Все этот интернет виноват. Он прокрался теперь во все поколения. Ему теперь, все возрасты покорны, - сказал я.
Мы удалялись от Ярославля, впереди был Ростов-Великий. Конечно очень хотелось заехать хоть в один из проезжаемых нами городов. Но, что-то подсказывало мне, что это ни к чему, что не надо искушать судьбу. Тем более во всех их мы с Егором бывали, еще когда он был маленьким, когда путешествовали с друзьями по золотому кольцу России.
Чем ближе к Москве, тем стиль вождения становился все более и более агрессивней, многие начинали нарушать и уже не только скоростной режим, но и многие другие правила дорожного движения.
Где-то уже после Переславля-Залесского мы уже двигались из плотного потока в основном джипов, как правило черного цвета, многие из которых не брезговали и обгоном по обочине, на фоне полного отсутствия в своей комплектации сигналов поворота при перестроении из ряда в ряд.
Помню, как давно еще, в Москве, один водитель, устроивший аварию у убежавший с места преступления, будучи пойманным мною, сказал: - «А, что он не видел, что ли, что я собираюсь поворачивать? Сам виноват! Повнимательнее надо быть за рулем!»
Ехать становилось все более и более нервно. Совершенно пропало ощущение удовольствия от качества дороги, полностью поглощаемое постоянным хамством и страхом перед непредсказуемостью полностью неадекватных хозяев жизни, высоко сидящих на табуретках своих бестолковых колесниц.
Но поток неумолимо двигался к Москве. Пытаясь давить друг друга, жестко подрезая и влезая друг перед другом в последний момент. Поэтому, несмотря на то, что дорога становилась при этом все шире и шире, и качество ее все улучшалось, и улучшалось – скорость движения все падала, и падала.
Вдруг впереди показался указатель, говорящий, что Москва впереди, и налево тоже Москва. Я пошел по пути наименьшего сопротивления, не став сворачивать, и вскоре обнаружил, что еду один, только какой-то одинокий минивэн, белого цвета, следующий за мной сзади, спокойно и не выпендриваясь аж от самого Ростова – так же, как и я проехал перекресток прямо.
Моментально исчезла вся эта волна черных, огромных машин и мы остались практически одни на трассе.
- По-моему мы не туда заехали, - сказал я Егору.
Скорее почувствовав, что чего-то не хватает, чем поняв это.
- Сейчас посмотрю в телефоне пап.
- Не надо, я развернусь, - сказал я и дождавшись разрыва в непрерывной линии развернулся на ручнике, таким образом, чтобы при этом никто не испугался и не применил торможения из всех возможных участников дорожного движения в непосредственной близости от меня. Минивэн, следующий далеко за мной, подъехав к этому разрыву в разделительной полосе повернул так же.
- Значит все правильно! Мы заехали не туда. А иначе, как еще можно объяснить тот факт, что пропали все джипы с Московскими номерами? – сказал я.
- Наверно, - сказал Егор.
Небо над нами временами даже пропускало к земле солнечные лучи, в отличие от тех хмурых северных облаков, затянувших собой весь небосвод. Но было что-то очень печальное в этих лучах. Они отдавали какой-то безжизненностью и грустью несмываемого греха. И уже ближе к Сергиеву-Посаду, небо потемнело, напряглось и что есть мочи обрушилось на нас метелью. За время нашего отсутствия. Около Москвы так и не прибавилось синего. Поля, леса, лед на реках и озерах – все было чисто от снега. Земля напоминала промерзший насквозь, обледеневший труп. И вот сейчас, именно тогда, когда мы въезжали на подмосковные территории. Небо не выдержало и начало сорить белым и очень холодным, не смотря на температуру за бортом – снегом. Он, как нам казалось – стучал по крыше нашей машины, и если бы мы стояли под ним на улице, то он бы сильно резал наши ладони и лицо своими промерзшими насквозь снежинками на сильном ветру.
Москва встречала нас, как, впрочем, и всегда, в последние годы – негостеприимно. Снег то усиливался, то резко прекращался, и тогда нашим взорам открывалось свинцово темное небо, готовящееся к всеми своими доступными сегодня хитростями приблизиться к вечерним сумеркам.
- Сейчас начнут слетать машины! – сказал я.
- Почему?
- Помнишь, как под Кирилловом. От того, что очень сложно поверить своим глазам, не убедившись физически в том, что дорога предательски скользка, покрывшись тонким слоем первого снега., - пояснил я сыну.
- Вдруг все впереди нас резко, практически в пол затормозили. Я оттормозился тоже.
- Вот! Началось, - сказал я.
Но машины медленно тронулись и поехали дальше очень медленно. Потом опять все движение прекратилось, и с этого момента, до самой Москвы мы больше не могли держать одной постоянной скорости. Аварии слава Богу не было, но этот нервный режим вождения, вызванный возвращающимися на Родину «хозяевами жизни».
Не доезжая Пушкино, вообще какое-либо движение прекратилось.
- Все, как и мы, возвращаются домой. Не надо было нам бояться темноты, и заехать на пару, тройку часов в Ярославль, или скажем в Ростов. Но, что теперь поделаешь? Будем, как и все стоять дальше в Москву, - констатировал смиренно я.
Снег все так же, то шел, то переставал идти, а мы стояли в этом, медленно двигающемся в сторону своих жилых ячеек – потоке ненавидящих друг друга людей.
- Страшный город, кто в нем живет? Вот это, то, что ты видишь. Они готовы раздавить друг друга только ради того, чтобы побыстрее попасть к себе домой. Город очень сильно изменился за последние годы. В него приехало очень много других, никчемных людей. Но. Откуда же все они могли взяться в таком количестве? Ведь мы видели с тобой, еще вчера, что там, где до Москвы очень далеко – люди другие. И им не нужен этот проклятый город. Тогда, кто же те, кто в него стремится? Кто эти люди? Откуда они все могли взяться? Я давно думаю над этим вопросом и не могу понять, где спрятан ответ на него. Ведь там, далеко, такая благодать, что из нее просто грех бежать. Да, согласен, там маленькие зарплаты. Но ведь те, кому мало денег там, разве им будет хватать здесь, их всегда не хватает, сколько бы не платили. А может быть, как мне подумалось еще вчера, в Кириллове, сюда, в этот город все же тянутся самые худшие, со всей страны? Те, кому везде плохо, те, кто не может приобрести душевное спокойствие. Где бы он ни был. И даже в раю им будет плохо. Они везде найдут то, что им будет не хватать. Москва, последние годы стала притягивать все плохое, то, что накопилось в стране. Она впитывает в себя это, как губка. И скоро ее нужно будет выкидывать в помойку за ненадобностью. Это Содом и Гоморра нашей страны. Столицей не может быть город греха, иначе этой стране не жить. Ему суждено быть всегда только дном мертвого моря, куда стекаются все нечистоты страны. Из нее надо бежать, уносить ноги, пока мы еще живы. Но, куда же нам бежать? Тут у нас работа, квартиры, дети. Тут мы родились, тут проходит наша жизнь. У нас нет выхода. Мы должны держаться здесь, не уподобляясь всему этому дурдому, творящемуся вокруг, как монахи в монастырях. А ведь в миру это гораздо тяжелее, - толкнул я целую речь.
Егор молчал. Машина маленькими рывочками пробивала последние пятнадцать километров перед городом. Пробка тут была всегда, и когда расширили шоссе, то она стала еще больше, так, как от большей ширины в него помещалось еще больше тупых, вечно спешащих обочечников и спортсменов. Именно сейчас, на малой скорости все начали избавляться от ненужных вещей. В окно полетели пластиковые бутылки, бычки, салфетки, пустые пачки из-под сигарет.
Москва руководит всей страной и в руководство за каких-то последние лет пять, шесть, пролезло все то зло, которое только можно было найти и собрать буквально по крупицам со всей нашей, некогда могучей Родины. Власть взята врагами, и нам, простым людям теперь возможно и стало гораздо спокойнее, ведь уже не надо ничего добиваться, ни с чем бороться. Все в «крепких и надежных» руках, которые хапнув однажды ничего уже больше никогда не отпустят до самой своей смерти, и передадут еще и своим еще более ограниченным и беспощадным детям.
И вдруг мне стало очень легко и спокойно. Я понял то, что должен был знать еще давно, но как-то не до этого было мне во всей этой гонке за положением в обществе, за достатком и признанием. Я вдруг понял, что ничего этого не надо, что та малость, которая открылась нам в этом путешествие вполне достаточна для счастливой жизни начинающего понимать, что-то в ней – человека. Со мной рядом был мой сын и я видел, что он заодно со мной, что в этой поездке не только мне, но и ему, открылись ворота на север России. А сколько их, этих ворот еще будет в наших жизнях, особенно в его, ведь он еще не совсем взрослый человек, только месяц назад получивший паспорт. Но сейчас я знал точно, что те ворота, которые не смогу открыть я, легко поддадутся ему. Ведь именно сегодня мне показалось, что он теперь умеет это делать.
Через час этого автомобильного ада мы вырвались на МКАД и буквально уже через десять минут подъезжали к моему подъезду. Дело в том, что Егор согласился сегодня ночевать у меня.
Припарковавшись рядом с домом, на свободном месте гостевой стоянки, я решил залить жидкости омывателя стекол, так, как бачек уже был совершенно пуст. Но в багажнике почему-то после нашего путешествия валялись две пятилитровые бутылки, с жидкостью на самом их донышке. Я сперва залил их содержимое, а потом, поставив их перед машиной, на асфальт, пошел за не начатой, чтобы подлить в бачек стеклоомывателя до самого его верха. В этот момент подул ветер, и оставленные мною перед машиной бутылки, судя по шуму, покатились по асфальту. Я подошел с третьей бутылкой и поставил ее на то же место перед машиной, и стал искать взглядом улетевшие.
- Егор, ты не видел, куда их сдуло этим ураганом? – спросил я сына, так, как он стоял рядом с капотом в этот момент.
- Их под машину задуло, - сказал он.
- Как? Не может быть? – удивился я этому. И присел на корточки, чтобы разглядеть их. Они застряли под самым центром днища нашей машины.
- Вот они! – опередил меня Егор.
- Да, и я тоже их вижу. Но как же они смогли обе поместиться в таком минимальном просвете. Ведь у нас всего 12 сантиметров. И это было четыре года назад, когда машина была еще новой? – с недоумением спросил сына я.
- Но, мы уже приехали, - сказал Егор.
- Да, я понял. И машине пора бы уже опустится поближе к земле, - продолжил я шутливый тон сына.
- Пошли домой? – предложил Егор.
- Пошли. А бутылки завтра вытащим. Хватит уже приключений на сегодня.
Мы подходили к подъезду моего дома, где я родился и вырос, и жил.
- Все. Вот мы и дома, - с грустью в голосе, сказал я. Подумав при этом, что все равно все дороги ведут сюда, как ни крути, никуда мне от него не деться.
16.01.18г.