Как много пройдено дорог, как мало сделано ошибок

                Как много пройдено дорог, как мало сделано ошибок.

Ищите людей, разговор с которыми,
стоил бы хорошей книги. И книг чтение,
которых стоило бы разговора с философом

Пьер Буаст.

Казалось бы, я не должен, да, наверное, и не имел права о нем писать. Во всяком случае, должен был спросить на это его разрешения. Но я этого не сделал. И совсем не потому, что не посчитал нужным, нет. Все дело в том, что бы спросить на это его разрешения, я не знал, где он в это время находился.  Да и жив ли. Последнее письмо я получил от него, будучи, живя в Эвенкии, на одной из пушных факторий,  Подкаменной Тунгуски.

И вот однажды, уж так получилось, мне на глаза попала книга, «100 великих авантюристов», которую я с интересом прочитал. И это-то ее прочтение и подвигло, подтолкнуло меня написать о тех моментах, жизненных случаях, которые происходили, случались с моим братом, (его дневники). Конечно, мой брат не был авантюристом, хотя….,, то, что с ним происходило, в какие жизненные ситуации, он иногда попадал. И при этом, в большинстве случаев, выходил из них без каких либо для себя потрясений, последствий, если не считать одного случая, с которого я и начну свой рассказ о нем.

 Парень как парень, не обделенный природой, прекрасно физически сложенный, младше меня на девять лет, как и многие в то время его сверстники занимался спортом. Основной упор делал на многоборье: плавание, бег, гребля на байдарках, стрельба из малокалиберного пистолета, кстати, по стрельбе имел первый взрослый разряд.
Когда же подошло время, пошел служить в Советскую армию, службу проходил в Мурманской области, в инженерных войсках.

 И, как говорит брат, сам не знает, как это получилось. Когда утром проснулся в постели, молоденькой жены, заместителя командира части, этого стареющего, обрюзгшего человека, страдающего астмой, на тот момент находящегося в командировке. Вроде бы, как говорит брат, кстати, Виктор и не был уж так слишком пьян, а вот надо же, угораздило.

И, даже, не в том дело, как он оказался в постели жены заместителя командира части, это еще, куда ни шло, а вот то, что об этом узнал ее муж, приехавший из командировки, это, уже что-то, ни в какие рамки не вписывается. И это, как потом оказалось, для брата не обошлось без последствий.
Все дело в том, что ее  муж, этой молоденькой особы, не стал поднимать шум, как это говорится выносить сор из избы. И здесь, надо отдать ему должное, поступил благородно.

Вызвал брата к себе, они уединились на берегу озера, где и произошла  между ними, можно сказать, дружеская беседа, тет-а-тет. И, если, кто ни будь, со стороны  мог наблюдать, этих двух, мирно беседующих, сидящих на берегу озера людей. Не иначе бы подумал: рыбаки, у которых не клюет. На самом деле все было далеко не так. Если один, тот, что был гораздо моложе, сидевшего с ним рядом являлся «казенным» человеком, от которого в данный момент мало что зависело. Тогда как другой, был полная противоположность первому, являлся  хозяином положения.
 Глядя на него, на его страдальческое лицо, которое являло собой, как будь-то, он пережил только что произошедшую тяжелую с ним трагедию. Впечатление было такое, что он все время хотел что-то сказать и не находил в себе сил, не зная как это сделать.

 Наконец, видимо решившись, повернувшись к брату, посмотрев на него,  глухо  произнес:  да, я стар. И кто знает, возможно, я неправильно поступил, склонил, женившись на ней. Но, пойми меня, войди в мое положение, сколько еще, таких как я, на склоне своих лет, хотят скрасить свою старость. И боясь остаться одни, берут, женятся на молоденьких девушках.

  Взяв ее в жены, я старался,  давал ей все, что только она не просила, ублажал все ее прихоти. И, если в чем и была моя вина, разве что в том, я не мог ей дать, тут он замолчал, после, с горечью продолжил, сказал, что есть у тебя, твоей молодости. И это то, единственное в чем есть моя вина.
 И действительно, как говорят в шутку, с долей правды. Он не виноват в том, что теперь у него, не стоит давно…., у его ворот тройка борзая. Здесь, как это иногда я делаю, в некоторых своих рассказах, повествованиях, считаю нужным, на какое-то время, чуточку отойду от текста, прекрасно осознавая, что на какое-то время у читателя, если, конечно он читает, теряется нить рассказа. Но, для полноты рассказа, просто, был вынужден, это сделать. 
Что касается меня, как автора. Я не осуждаю этого человека, да, наверное, и его молоденькую жену, хотя…. И, даже, постараюсь найти этому оправдание. Встать на их защиту.

 Одни, поступая так, хотят, как это делают многие, что, особенно, характерно для нашего времени. Достигнув своего жизненного апогея, старости, оставшись одни, пытаются  скрасить, продлить свою жизнь. И женятся, берут в жены молоденьких девушек. Тогда как другие, выходят замуж за стариков, чаще всего, преследуя свои корыстные цели. В конечном счете, делая несчастными обоих. И к таким, что касается нашего времени, можно отнести, взять того же Джигарханяна, Краско, они еще можно так сказать: ого го, а вот не повезло мужикам и все тут, видать, не на тех ставили.

  Что же касается молоденьких девушек. Большая часть из них преследуют, как уже было сказано, свои корыстные цели, дескать, он все равно скоро, того, уйдет, сыграет в саргофак, и все нажитое им, исключая его славу, перейдет к ней. Другие же это делают по глупости, по молодости. По своей наивности и хватаются, когда бывает слишком поздно, иногда, делая, несчастными себя и своего скажем так избранника. Одним словом,  каждая особь, неважно, будь-то мужчина или женщина, преследует, как уже было сказано свою определенную, цель.

 Правда, есть и такие, в основном это касается женщин, которые на протяжении большей части своей жизни, посвятили себя одному, делали свою карьеру. И, как говорится: «оглянуться не успели, как зима катит в глаза».  Увлекшись, не заметили, как к ним, подкралась слякотная, наполненная грустью осень. И теперь она, спохватившись, подойдя к зеркалу, глядя на себя, свое лицо на отражающие через оконное стекло в зеркале, опадающие, летящие с деревьев пожухлые листья, с грустью скажет: «С карьерой спать не ляжешь, к карьере, ночью не прижмешься». И, боясь остаться одной, и, как это часто происходит, выходит замуж за того, кто ей подвернется. Иногда, за того, кто совершенно не соответствует ей, ее статусу, простого слесаря. И примером может служить фильм «Москва слезам не верит». Но, чаще всего, за откровенного шулера, который, спустя время, обчистит ее, как липку.

 Наверное , здесь уместно отметить, в народе говорят: «бьет, значит, любит», или, осыпает, одаривает ее  цветами, кидает к ее ногам букеты роз, и тоже говорят, любит. Вот только, позвольте, не согласится, такого просто не бывает по определению: кулак и розы, все в одном стакане.
 
Ну, хорошо,  кто-то спросит и будет прав, что тогда любовь, где она и в чем проявляется и действительно что. На это скажу, и это мое сугубо личное мнение, и с ним можно соглашаться, или подвергнуть сомнению. Что такое вообще слово, как его расшифровать, что оно значит. Любить можно цветы в вазе на подоконнике, кстати, которые нужно периодически поливать, иначе они завянут. Некоторые и это в большей степени касается женщин, так вот они говорят: я люблю, когда ей подают чашечку кофе в постель. Правда, в жизни больше получается так, что тебе не то, что подадут в постель чашечку кофе. А и отберут последний стакан с водой. А как же, кто-то тут же, возмущенно скажет, так, где же все таки любовь? На это скажу: да оглянитесь вокруг себя, покажите, поставьте в пример, хоть одну пару, любящих друг друга людей, и не найдете. Поэтому, не мучайте себя, не ищите ее, все равно это пустое, лучше, просто, уважайте друг друга и вся любовь.

 И в то же время, ставя любовь под сомнение, есть ли она вообще. Идя наперекор себе, своим высказываниям, я не могу не привести фрагмент одного примера, вот уж поистине огромной любви, даже, если, эта любовь имеет место быть, в надуманном рассказе моего любимого писателя Джека Лондона «Великая загадка», прочитав который,  кому-то послужит примером, заставится задуматься, хотя….

«Тут он заметил на пороге Винапи, она шла кормить собак, и несколько раз беспомощно покачал головой. Но рука Карен обвилась вокруг его шеи, и ее щека прижалась к его щеке. И в этот миг он ощутил страшную тяжесть безотрадной жизни, тщетная борьба с грозными силами природы, беспросветные годы, когда подолгу приходилось терпеть холод и голод, жизнь грубая, примитивная, жестокая, и эта сосущая пустота в душе, которая не могла заполнить полуживотное существование. И вот рядом соблазн, заставляющий вспомнить о том, что есть иные, яркие и теплые края, музыка свет и радость, соблазн, вновь воскрешающий прошлое. Дэвид Пэйн бессознательно всматривался в это прошлое. Хоровод лиц проносился перед ним, мелькали забытые картины, нахлынули воспоминания о часах веселья, обрывки песен, взрывы смеха….
 Едем, Дэйв, едем! У меня денег хватит на двоих. Путь открыт. Она окинула взглядом убогую хижину. У меня денег хватит на двоих. Мир у наших ног, все радости ждут нас. Едем! Едем!
      Она уже была в его объятиях, она вся дрожала, и он крепче прижал ее к себе. Потом он поднялся…., но тут, едва слышное сквозь толстые бревенчатые стены, до его слуха донеслось рычание голодных грызущихся собак и резкие крики усмирявшей их Винапи. И другая картина внезапно встала перед ним. Схватка в лесу…. огромный, страшный гризли с перебитыми лапами…. Рычанье собак и резкие крики Винапи, натравливающей их на медведя…. И он сам в гуще схватки, задыхающийся, обессиленный, пытается отстранить от себя багровую смерть…. Собаки с перебитым хребтом, со вспоротым брюхом воют в бессильной муке, катаясь по снегу, девственная белизна его багровеет, оскверненная кровью человека и зверя…. Медведь свиреп и неодолим, вот сейчас перегрызет, последнюю нить, связывающую его, Пэйна с жизнью. И, наконец, Винапи в самой гуще этого чудовищного клубка, с разметавшимися волосами, со сверкающими глазами—воплощенная ярость, снова и снова вонзает в тело зверя длинный охотничий нож….
 Пот выступил на лбу Пэйна. Он стряхнул обвивающие его женские руки, шатаясь, отступил к стене. И Карен, понимая, что настала решительная минута, но не в силах угадать, что в нем происходит, почувствовала: все, чего она достигла, ускользает от нее. Дэйв, Дэйв! воскликнула она. Я не отдам тебя! Не отдам! Если ты не хочешь уехать, мы останемся. Я останусь с тобой. Ты для меня дороже всего на свете. Я буду тебе настоящей северной женой. Буду стряпать, кормить собак, прокладывать для тебя тропу, ходить с тобой на веслах. Я все смогу. Поверь я сильная.
           Он и не сомневался в этом сейчас, глядя на нее и отстраняя ее от себя, но лицо его стало мрачным, неумолимым, глаза холодными как лед…..
Это я не просто так описал, потратив время. Оглянитесь вокруг себя, оглянитесь. И ни один из вас, ни один, уж поверьте, это я знаю. Не увидит, не найдет рядом с собой ни одной жены, женщины, хоть чуточку, похожих на Карен и Винапи и, если хотите, пусть это будет не скромно Татьяны. Что бы перед вами преклонялись, уважали вас, пробивали вам лыжню, так станьте же такими, вот только…., и это грустно.
     «То, что сделала затем миссис Сейзер, безмерно удивило Пьера. Она вдруг обняла индианку, поцеловала ее и расплакалась.
                Берегите его! воскликнула она. Берегите его! Потом сбежала вниз, к реке, крикнула обернувшись: «Прощай и прыгнула в лодку»
Весло врезалось в черную воду, и лодка исчезла в ночи».
 На какое-то время я оставлю брата и то, те события, происходившие с ним, тогда как, это уже сделал, попробую разобраться со  своими.
Не знаю, насколько это уместно и подходит ли, соизмеримо, к только что, выхваченному фрагменту рассказа Джека Лондона, «Великая загадка». Но, не рассказать, воспользовавшись своим правом автора. Расскажу то, что когда-то, нечто подобное, пришлось пройти, испытать и мне. И при этом не свалиться в жизненный кювет поддаться соблазну, огромному соблазну, с  которым когда либо, в жизни, пришлось, столкнуться.

 Это произошло в конце девяностых годов. К тому времени мне уже было пятьдесят, пора уже, нужно было как-то определяться в жизни, заканчивать с тайгой, со всеми этими таежными кострами, прокопченными стенами таежных избушек, да и вообще, стать оседлым человеком.

  И это был мой последний прощальный охотничий сезон, расставания с тайгой, с ее обитателями, в качестве профессионального охотника. Я твердо решил, что все, надо заканчивать с этой бродяжьей жизнью, которой посвятил добрую часть своей жизни, истоптав ни одну тысячу километров, по таежным дебрям, буреломам, ночуя у костров, длинными, зимними ночами, корчась на еловом лапнике. И все это лишь только для того, что бы утром, чуть только забрезжит рассвет, встать на подволоки (лыжи, подбитые камусом, в моем случае с ног лося, оленя, или лошади), продолжить тропить за ночь остывший след ушедшего соболя.

 Я не буду, да и нет необходимости, что бы все это подробно описывать. Скажу только, таежные звери, словно чувствуя мое  расставание с ними, не щадили себя свои жизни, ставя себя под мой выстрел. Даже такие штучные, как медведь и выдра, кстати, с которой все и началось, мои, скажем так временные неприятности.
 Не знаю, правильно ли я поступил, вместо того, что бы оставить шкуру добытой мной выдры себе, для своих нужд, как это, иногда делал, и не только я, решил сдать государству. А, как я уже сказал, на ее добычу у меня не было лицензии. Охотинспекция, прекрасно зная, что я оставляю промысел, что этот промысловый сезон у меня последний. И, если раньше, хоть как-то закрывали на это глаза, на оставление охотником пару другую хвостов для себя, минуя государство. То сейчас, зная, что этот сезон у меня последний. И, что я не могу не оставить для себя своих нужд часть пушнины. Забегая вперед, скажу: здесь они просчитались, я действительно не оставлял для себя ни одного «хвоста», шкурки.  И совсем не потому, что был уж таким праведным, честным. Просто, левая пушнина, ее сбыт, в моем случае, доставила мне лишние хлопоты. И вот они, решили, скажем так прощупать, проследить за мной, такого не может быть по определению, что бы я, заканчивая промысел, тем паче, что он у меня последний, что бы не оставил шкурку другую, для себя, своих нужд.

  Как бы я не старался, скрыть добытого мной медведя, (на отстрелянных двух лосей лицензии были) на которого, как и на выдру у меня не было лицензии, но, как говорится, тайное, однажды становится явным. Скорей всего, об этом, проговорился сосланный в эти края поселенец, который, когда мы вывозили мясо на буране, с Петром Белоусовым тот рыбачил на реке. И ему по его же просьбе продали переднюю медвежью лопатку.
 Не знаю, то ли он где проговорился, среди своих таких же ссыльных поселенцев, одним словом об этом узнала охотинспекция. Вот только, как ни старалась она, лезла вон из кожи, доказать, взять меня с поличным, у них не получалось, да и не получилось. А вот с выдрой, им повезло, как я уже сказал, добытой без лицензии. Шкуру, которой я все же решил сдать. И это, наверно, была моя, пусть не первая в жизни ошибка. И вот инспекция, чтобы отыграться хоть на этом решила меня прищучить, дело дошло до прокуратуры района. Вышли с ходатайством к прокурору, стали упрашивать его, что бы на меня завели уголовное дело, которое в моем случае, ни коим образом, на уголовное не тянуло.

 Связи с этим я обратился к начальнику охотничье-промыслового хозяйства при Свердловском облисполкоме Анатолию Андреевичу Киселеву (земля ему пухом). Рассказать ему обстоятельства, при которых мне пришлось добыть выдру, и то, что в данном конкретном случае, у меня не было другого выхода. Не сделай я этого, не добудь ее, где гарантия, что мои собаки, в схватке с ней, даже, оставшись живыми, не получили бы увечья, чего я допустить не мог. Правда и это сущая правда, надо честно признаться  была у меня на тот момент лицензия или не было, во всех случаях я бы, не упустил возможности, добыл ее.
 Что же касается наказания, то, оно последовало, правда не такое, какое я ожидал просто, за сданную шкуру выдры, мне не оплатили и об этом, я не особо расстроился. А пока, как ни старалась инспекция, как не упрашивала, не молила прокурора завести на меня уголовное дело. На все ее потуги, просьбы получала отказ. Будучи по своей натуре, не столько любопытным, сколько любознательным, и, дернуло же меня.

 И вот как-то, прилетев на вертолете в район за расчетом, решил зайти, узнать, что, почему прокурор не завел на меня уголовное дело. Спрашивается, действительно и на кой черт мне это нужно было узнавать, пронесло, и пронесло, так нет же….
Придя в прокуратуру, первое, спросил у секретаря, могу ли я, испросить прокурора, переговорить с ним. Секретарь молоденькая девчушка, сказав, подождите, зашла в кабинет прокурора, как тут же вышла. И то, что она сказала, меня несколько повергло в шок, озадачило и удивило. Секретарь, приветливо улыбнувшись, учтиво сказала: заходите, прокурор давно уже ждет вас.
 С чего бы это успел подумать я. Меня вот уже на протяжении долгих лет, времени, после каждого выхода из тайги, если, что и кто ждал, так это, холодные промерзшие, покрытые инеем, месяцами не топленой избы, стены, да редкие в почтовом ящике письма от отца, иногда, брата. А тут, надо же, меня ждет и давно и кто прокурор.

 Спустя время, теперь уже годы скажу, тогда я не знал, да и откуда мне знать, что меня действительно будут ждать, эти жалкие, умственно отсталые, некоторые вообще по своей сути недоразвитые, облаченные во власть, люди. Знай я это, ни когда бы не приехал сюда. Вот только, правильно сказано, не говори никогда. Знай заранее, что здесь живет, такая женщина, Татьяна Васильевна. Я бы все равно приехал, вопреки, что и сделал. И вот теперь нам обоим приходится бороться, противостоять не только этой мрази, с налетом ржавчины, отдельным руководителям, но и всей сложившейся на протяжении долгого времени системе.

  Когда же я переступил порог кабинета, первое кого я увидел, на какое-то время даже оторопел, растерялся, и это не осталось не замеченным, сидевшей за столом, как и положено в таких случаях в форму прокурора  женщину.
 Увидев меня, она так же, как только что ее секретарша приветливо улыбнулась, поднялась из-за стола. Даже, при беглом взгляде, на что я обратил внимание, не столько она мне показалась красивой, хотя…., как на ее стать.  Да, да, именно ее стать, какой может обладать, выглядеть женщина, этак лет так на сорок, сорок пять. Это я потом уже узнал, из ее признания, что ей действительно за сорок.
 Правда, уж не знаю, насколько она показалась мне красивой, но, привлекательной уж точно, что касается красоты, это понятие относительное. Кто знает, возможно, она показалась мне такой неотразимой с голодухи, так как,  за все эти годы, бродяжничества по тайге, в одиночестве, не видя женщин, не считая деревенских. Глядя на них, уставших, изможденных тяжелой физической работой, носить зимой воду на коромысле с реки по занесенной снегом тропе, колоть дрова, топить печь, одним словом тянуть все это хозяйство отсутствующих на промысле мужей. В течение долгой зимы. Все это, накладывает неизгладимый отпечаток на человека, женщину в частности.  Наверно, сравнивая с ними, она и показалась мне такой привлекательной и красивой. Ну, да, не за этим я пришел.

 Как я уже сказал, при виде меня она встала из-за стола, взяла один из стоявших вдоль стенки, стульев. Поставила, придвинув его настолько близко к столу, за которым она располагалась, что, когда она пригласила меня сесть, я приземлился, то, оказался рядом с ней лицом к лицу. Но и это еще не все, а вот то, что она сказала в следующую минуту, выбило меня, мои мысли из колеи.

    Не давая мне придти в себя, она атаковала меня, как собаки медведя, сказала: знаешь, а я ведь, ждала тебя, и почти была уверена, что придешь. Она так и сказала, нарушая субординацию, сказав не вас, как это положено в данном случае, а тебя, как это бы следовало, обратиться к посетителю, человеку, пришедшему на прием. Услышав ее слова, ей сказанное, подумал, откуда ей знать, что я, это я, именно тот человек, которого она ждала. Да еще быть уверенной, что я приду.
 Иногда, и такое бывает, некоторая категория людей, в разговоре, при первом знакомстве, что бы, как-то расположить к себе, или, наоборот насторожить, настроить против себя, сразу начинают с того, и это не говорит о их невоспитанности, просто они так устроены, говорят: давай отбросим субординацию, перейдем на ты. И потом, что касается ее, в данной ситуации,  она хозяйка положения. И могла позволить некоторые отступления вольность, хотя…., ну да, впрочем, сейчас уж не столь важно, что об этом говорить, зашел же.

 На какое-то время она замолчала при этом, как-то по-особенному, внимательно. Я бы сказал изучая, оценивающе, как цыган при покупке лошади, а, уж, как они, покупают лошадей, как скрупулезно разглядывают их, как смотрят, обращают внимание, на их зубы мне приходилось видеть. Вот и она, разглядывала меня так, словно искала во мне что-то такое, за которое меня можно было бы…., и не находила.
 Она рассматривала меня, как какой-то музейный  экспонат, как какой-то неодушевленный предмет, картину. А, когда поняла, что увлеклась, как бы оправдываясь, сказала: знаешь, из своей работы прокурора, прокурорской практики. Прежде чем заняться, человеком, совершившим преступление. Я начинаю изучать, рассматривать как раз того, против кого было совершено преступление, искать причины, именно в нем, пострадавшем.

 Нечто похожее, из своей охотничьей жизни практики, мне приходилось сталкиваться, искать причины, задавать себе вопрос почему. Так соболь ни как не хотел попадать в капкан, (а кто хочет) казалось бы поставленный безупречно. Стоило этот же капкан переставить от того первоначального места на каких-то пять шесть метров в сторону, как тут же он попал. Казалось бы, какая разница для него, где, в каком месте, этот железный браслет сомкнется на его лапе, а вот….
 Еще не понимая, рассказывая мне все это, к чему она клонит. И такое бывает, иногда, берешь книгу, начинаешь читать рассказ, как тут же, прочитав две три страницы этого рассказа, откладываешь ее. Рассказ тебе не нравится, не интересен, не понимаешь, в чем суть рассказа, что хотел этим рассказом сказать автор, завлечь читателя. И, что бы разобраться, теперь уже начинаешь знакомиться с биографией данного писателя.  Иногда, биография писателя раскрывает, бывает намного интересней, нежели то, о чем, о ком он пишет.

 Так у меня было с рассказами писателя Эдгара По. Я несколько раз принимался читать его рассказы, и, почти всегда, дойдя до определенного места в рассказе, откладывал его чтение. И так продолжалось какое-то время, до тех пор, когда же, я удосужился, прочитал его биографию, что ни говори, классик, как сразу, мне стали понятны и интересны его рассказы.

 Ну, ты конечно уже знаешь, продолжила она, что они просили, кто они, она не стала уточнять, убеждали меня заняться тобой, и даже, требовали завести  на тебя уголовное дело. Сказав это, она снова, внимательно с каким-то любопытством, пытливо посмотрела на меня. Очевидно, стараясь понять, как ее слова, ей сказанное, какое впечатление, действие, почему она не завела на меня уголовное дело, произвели на меня. Видя, что я, ни как не отреагировал, на ее слова, продолжила, на что, на их просьбу я им сразу отказала, больше того, сказала, что бы они вообще оставили тебя в покое.

И вот тогда мне стало интересно, я стала наводить о тебе справки. Стала разбираться в тебе, извини  рыться, скажем, так, в твоей, насколько это возможно, скупой биографии. И, ведь, не нашла в тебе, твоей биографии, ничего такого, ни каких грехов, не считая эту злополучную несчастную добытую тобой выдру.
 Продолжая слушать ее, я всего ожидал. Только не этого, неожиданно, глядя, на меня в упор, спросила: тебе еще не надоело бродяжить по тайге, и возвращаться из тайги к тому, от чего ушел,  может, пришло время остепениться, одуматься, ведь тебе уже пятьдесят, добрая часть жизни прожита. Все еще не понимая, к чему она клонит, ведет весь этот разговор, находясь в абсолютном неведении.

 И только, то, что она сказала, мне сразу, стало все ясно и понятно. Знаешь, начала она, я ведь тоже не далеко ушла от тебя, мне уже тоже за сорок, а ведь я женщина, помолчав, добавила, одинокая женщина. После ее слов, ее столь откровенного признания. Я понял, она открыто, не таясь, предлагала себя.
 Предлагая себя, и это с ее стороны, какая она есть, ее то, статусом. Как она выглядит, это, не был утиль, кот в мешке. Это была вполне сформировавшаяся,  крепко стоявшая на ногах, знающая себе цену женщина.
 Сразу, возникает, напрашивается вопрос, было ли это с ее стороны неким унижением. Нет, конечно, во всяком случае, для меня, в моем понимании. Да и потом, что касается нас, мы были давно уже не дети. Вполне зрелые люди и тратить себя и время, назначая свидания в парках и скверах, как это, обычно, делают семнадцатилетние, нам уже не подходило.
 
 На это, на ее, такое откровенное чистосердечное признание, я ни чего не ответил, да и что говорить. Во всяком случае, понял одно, что она тоже по сути своей одинока. И то, что и ей необходим берег, с твердой почвой. И, судя по всему, по ее таким откровенным высказываниям, признаниям, этим берегом для нее должен стать я. Я не стал углубляться, спрашивать ее, почему она до сего времени одна.

 В тоже время, как бы со стороны посмотрел на себя, сравнил, критически подошел к себе, действительно, кто я и кто она. И как-то стало даже страшно, и одновременно жаль ее, предлагая, не дешево ли она «продает» себя. Ведь она совершенно не знает меня, так думал я. На самом деле, как потом оказалось, останавливаясь на мне, моей кандидатуре и это, с ее стороны, не было каким-то таким, поспешно спонтанно опрометчиво принятым решением. Она прекрасно считывала меня.

 Жизнь она такая штука и человек в ней, порой сам не знает, как себя вести, как быть. Время знает, как прокурор женщина, только что, засадившая отпетого преступника на длительный срок. Через некоторое время, как бы одумавшись, пытается вытащить его оттуда, а то и вовсе, устраивает ему побег. Казалось бы, почему, зачем она это делает, сама же подвергая себя опасности, сознательно идя на преступление, наконец, что она нашла в нем, в этом исколотом, вплоть до ногтей татуировками человека уголовника. Вот только, бриллиант, в зависимости от того, в какие руки попадет, в одних он раскроется,  засверкает, тогда как, в других померкнет. А здесь, некогда оступившийся живой человек. И для того, что бы он стал другим, исправился иногда, достаточно обратить на него внимание, протянуть ему руку. И он, как только что приведенный бриллиант засверкает, будет другим.
 И это, и об этом, я хорошо знал, не только из книг, но и из реалий нашей, сегодняшней  жизни. Иногда, что касается некоторых женщин. Они, казалось бы, добившись, если не всего, многого в своей жизни. Достигнув своего временного жизненного апогея, лет, и вот, спохватившись, боясь остаться одной, выходят замуж, лишь бы за кого, нередко, за отпетого, пусть в прошлом и все же уголовника.

 Да, я, как и многие, таежники, отдавшие, (не скажу лучшие годы, хотя, как раз они-то и были теми лучшими и счастливыми, а, разве не счастье, заниматься на протяжении долгих лет, отдать  посвятить себя любимому делу) долгие годы своей жизни тайге, ее одиночеству. Всей своей сутью, пропитавшись тайгой, ее запахами, дымом костров, прокопченных избушек. Это ли не счастье.

И вот тут, я спрашиваю себя, и на кой черт, такой, какой я есть, с ее то, положением, статусом, я ей сдался, что она нашла во мне, а действительно что? Другое дело, если бы сидел, могла бы спросить, за что и сколько, была бы тема для разговора а, то ведь…. Вообще-то, не буду, тешить себя, кто знает, все еще впереди. Какие мои годы, всего-то восемьдесят. И, если случись что, вот только жаль ее не будет, рассказать некому.

 И все же, подходя, критически рассматривая себя, глядя как бы со стороны. Какие бы мы не были, одно могу точно сказать, в отличие от других мы были нравственно порядочные. В нас не было той гнили, налета ржавчины, какая присуща сегодняшним, живущим в так называемом цивилизованном мире, мире, устроенном на лжи, разврате, распущенности, грабежах и взятках, воровстве и страхе, аморально растленные.
 Сравнивая, пришел к единственному выводу, на самом деле, как ни крути. В отличие от других, подобных нам, пусть немного, но, мы были другие, с внутренним содержанием, другим менталитетом, если хотите, как уже сказал выше, одно слово порядочные. Экологически чище, да, да, я не оговорился, именно экологически чище, в том понимании. Ну, во-первых, как уже было сказано, мы были не заражены той ржавчиной лжи, грязи, способностью унижаться, что свойственно, как это ни грустно будет сказать людям, человеку современного мира. Мира, в котором живет добрая часть людей, живя в страхе, унижении, прогибаясь один перед другим. И это, что особенно хорошо видно, как подчиненный унижается, гнет спину, словно раб, перед своим, порой невежественным, абсолютно тупым, заблудшим начальником.

 И еще, мы были свободными, не терпели над собой, что бы кто-то нам указывал, нами управлял, навязывая свою волю. Да и потом, что касается нашего здоровья, слава богу, этим были не обделены, оно, здоровье у каждого из нас, было исправно, в добром здравии. И благодаря ему, в то время, когда, казалось, были моменты жизнь каждого из нас висела на волоске, оставались живыми. Не каждый согласится, испытывать подвергать себя, свою жизнь риску, опасности, находясь один на один, в тайге, борясь с наступающими на тебя, силами природы, и не только с ними. Где на сотни верст ни души, случись что, надейся только на себя. И, кто знает, возможно, проанализировав, просчитав, взяв все в совокупности за и против, это-то и послужило для нее магнитом, остановиться, сделать свой выбор. Вот только….

 И вот сейчас, когда она пусть не все, но, кое-что рассказала о себе, своей жизни, мне было уже понятно, чего она хочет. И, что, вдруг, если у меня с ней сложится в жизни. И то, что, если я захочу, могу даже остаться в своей профессии,  продолжать заниматься промыслом, охотиться, уходить тайгу, промышлять зверя. И, если тогда, что бы выжить, нужно, порой работать на износ, не щадя себя. То сейчас, останься он с ней, в этом необходимость отпадет, прокормит. И, подтверждение этому, сказанное ей, «будешь кататься как сыр в масле».  И уж совсем, в довершение, что она тоже любит тайгу, природу и, даже, готова  брать отпуск, уходить со мной на промысел. Она еще много, чего говорила, увещевая меня. Но, когда поняла, что хватила лишнего, через край, и этим краем, были сказанные ею слова, «как сыр в масле». И, что это мне не понравилось. Быстро поняв это, что сделала ошибку, как  тут же, эта умная женщина, постаралась исправиться.

 Разом свернула, повернула разговор в другое русло. Начала с того, завтра у нее будет суд, судебное разбирательство. Будут судить человека, некогда устроившего побег с одной из колоний Свердловской области, что касается колоний, это сейчас их поубавилось, они стали редкостью,  а тогда, в то время этих колоний, особенно по северо востоку Свердловской области, было набито, вот уж поистине, как селедки в бочке.

 Занимающегося, наводившего ужас, «обносил», грабил только тех и тут надо отдать ему должное, нечистых на руку, всяких там ловкачей, живущих не по средствам, не трогая простой люд.  И надо же, попался.

 Так вот, продолжила она, если я изъявлю желание, мне будет интересно, могу присутствовать на этом суде.
 Конечно, мне очень хотелось посмотреть ее в деле, как прокурора. Вот только сделать этого я не мог. И все только потому, что завтра, рано утром, почтовым вертолетом, я улетал к себе, в свой таежный поселок, готовя себя к отъезду.
В тоже время мне было интересно, сколько она для него запросит. И об этом я спросил ее. Подумав, сказала: минимум лет десять. Услышав ее вердикт, как можно серьезно сказал, не много ли для него, и, что будет гораздо лучше и полезнее, если она изыщет возможность, оправдает, оставит его на свободе. Что конечно же было невозможно. После моего такого высказывания, и то, каким тоном это было сказано, будь на ее месте другая,  услышав мои слова, мной сказанное, не иначе, покрутила бы пальцем у виска, думай, что говоришь.

 Она же, не сделала этого. Наоборот, на какое-то время ушла в себя, замкнулась, очевидно, обдумывая мои слова, насколько серьезно было мной сказано: «оставить на свободе». И это ее такое затянувшееся молчание, дало мне возможность, воспользоваться этим, и, как только что она меня, но, уже я стал рассматривать ее. И говорить, вести себя с ней на равных.
 
 Рассматривая, и тут, я поймал себя на «преступной» мысли, а, ведь она мне нравиться.  И, даже, если что, нет, это невозможно при всех ее плюсах и моих минусах, я представить не мог, что, однажды мы могли бы быть вместе, как единое целое. И, что бы хоть как-то абстрагироваться, уйти, от этих появившихся у меня навязчивых мыслей, за эту мою такую минутную слабость, решил отомстить ей.
 После некоторого молчания, возвращаясь к тому, что ей завтра предстоит суд, она спросила: почему я так думаю,  оставить его на свободе. Все дело в том, что, как она же сама сказала, он бомбил, раскулачивал, потрошил только тех. Кто сам был не чист на руку, жил не по средствам, все эти воры чиновники, в то же время, что касается его, как уже было сказано, не трогал, оставлял, государственные учреждения, простых смертных.

 Предлагая ей этот вариант, который по определению не имел права на жизнь, действительно, оправдать, оставить на свободе и кого «золотых дел мастера». И, в то же время, если серьезно к этому подойти, чисто теоретически это возможно. И где-то в другой стране, государстве, кто знает, его бы приняли на вооружение.
Одним словом, прежде, чем отправить такого за решетку, на государственное обеспечение. А не поступить, ли так, произвести жесткую фильтрацию каждого пойманного из таких специалистов. И предложить им работать, но уже на государство. Для этого всего-то и надо, создать из них, особо талантливых, некую тайную организацию, при этом, не афишируя, оставить все в тайне. Пусть это будет альтернативой, в помощь той же полиции и пусть они занимаются своим любимым делом, бомбят, выявляют тех, кто живет не по средствам, тот же заместитель прокурора  Башкирии Горбунов, бывший губернатор Хабаровского края Ишаев, да мало ли таких наберется. Что же касается Бори Беризовского, Миши Гусинского, если бы они и убежали за границу. После того, как они поближе, познакомились с такой организацией, как «Шайка», разве что, остались бы в одном нижнем белье, как раз с того, с чего и начинал свою бурную деятельность Беризовский.

 А, если бы, на секунду представить во главе этой организации стояли такие выдающиеся личности, как дед Хасан, Мишка Япончик. Сегодняшняя полиция осталась бы без работы, да, что там, в ней отпала бы вообще надобность. Я даже грешным делом подумал, а что, если это мое рациональное предложение, запатентовать в соответствующих органах, глядишь, сколько ни будь и мне перепало, сколько ни будь бы дали, в денежном выражении, а то и вовсе, куда ни будь бы отправили на длительный отдых.
 
 Как я уже сказал, решил отомстить ей, и предложил ей этот, явно издевательский провокационный вариант,  И это, с моей стороны, было уже, за гранью чего-то такого, допустимого.
Опять же, если так разобраться, пусть преступная и все же, логика в моем предложении была. Вот только, предлагать такое, пусть даже в шутливой форме и кому прокурору, для нее было, конечно же, оскорбительным. И за это, мои такие слова, крамолу, по крайней мере, я должен был извиниться, что сразу и сделал.

И теперь уже сам, как только что она, стал присматриваться к ней, и, даже, поймал себя на мысли, соблазн был и какой.  Женщина прокурор, в расцвете сил, достигшая всего в этой жизни, прекрасно сложенная самка, (да не в обиду будет о ней сказанное). На нее можно было не только положить глаз, но и остановиться в жизни. Казалось бы, что еще нужно человеку, мужику, вылезшему из тайги. Наконец-то, решив положить конец, и, все же, той прекрасной по сути своей,  проходившей в лишениях, холоде, иногда, с риском для тебя жизни.

 И вот искушение, соблазн, и какой. Какой, наверно, выпадает не всем, в этой и все-таки, не справедливой, порой жестокой, во всех ее проявлениях жизни. Вот только, какой бы он ни был, этот соблазн, пойти на него я не мог и не пошел. И, совсем не потому, что я был уж такой правильный и праведный, что бы, не видеть, не признать в ней все, те, как внешние, так и внутренние достоинства, находившейся передо мной женщины. Это было всегда против моих жизненных правил, уступать там и тому, что бы потом, да еще, если тебе подложат подлость, начинать думать, запоздало включать мозги. Хотя, сказать честно, я уважал не столько закон, как о нем часто говорят: закон, что дышло, ну и так далее…., сколько порядок, порядочных людей, и, все-таки, к большому сожалению таковых осталось немного. И еще, мне ужасно не нравились те, кто осуществлял, проводил в жизнь этот закон. Все эти махровые, и продажные, подсаженные на денежную иглу, прокуроры и судьи. Да и потом, и это уже серьезно, допускаю, останавливаясь на мне, делая свой выбор, при ее то, должности прокурора. Кто знает, делая свой выбор, не получится ли так, что одновременно со мной, она приобретает проблемы.

 Все дело в том, что касаясь ее работы прокурора, теперь уже я из своего опыта, работы охотоведом. Я не столько ставил задачу, наказать браконьера, сколько, больше старался показать ему, что делать этого не надо. Действительно, нет ничего проще, как наказать человека за незаконный отстрел, скажем лося. Но, когда ты зайдешь к нему в избу, увидишь за длинным столом на лавках по обе его стороны, кроме хозяев сидят еще с десяток ртов, мал, мала меньше, хватая руками еще не остывшую картошку, высыпанную на стол из котла. Вот тут и думай, выбирай. Что лучше, что бы составить на него протокол, выплатить ему штраф, на который у него нет денег. Где гарантия, что он не пойдет, не добудет еще лося, продав мясо которого, на вырученные деньги заплатит штраф. А может, будет лучше, если, поступившись, войдя в конфликт с законом, (кстати, хоть и редко и все же, были моменты,  приходилось это делать идти в разрез с существующим законом и совестью).  Сделать его своим союзником, грубое слово, стукачом, при этом выиграют обе стороны.
 И это, чем-то отдаленно созвучно с рассказом О. Генри, «Вождь краснокожих». Там, назовем их шулерами, проходимцами, неважно, так вот они, решили получить энную сумму денег выкуп, за хозяйского сына, дьяволенка, с которым не знал, что делать, как справиться его отец. В результате, дошло до того, что тот, за кого они надеялись получить выкуп, довел их до того, что, только теперь, но уже они согласны были заплатить его отцу энную сумму, что бы тот забрал у них своего сыночка.
 
 Что же  касается нас, согласись, прими я ее условия, останься с ней. Не получится ли так, как это говорят, нашла коса на камень.
 Больше затягивать уже было нельзя. Этот, ставший, ни кому не нужный, во всяком случае, мне разговор, но и вот так, сразу, обижать ее мне не хотелось. У меня даже появилась крамольная мысль, вообще-то, почему крамольная. Кроме меня, таких, как я, бродяг тайги, решивших оставить, распрощаться с тайгой, я знал. Хотя бы взять того же Петра Белоусова, этого, Шантальского «зверя» (земля ему пухом, тогда, в то время он был еще живой). Как по хорошему с уважением отзывался о нем деревенский люд. За его прямоту, бесстрашие отстаивание справедливости в разговоре с редкими посетившими этот богом забытый край представителями власти.

 Предложи я его ей, этого носителя справедливости. Они бы сумели быть вместе, быть одним целым. При одном условии, не столько бы он любил ее, сколько сильно, она его. И, с ним в отдельных жизненных моментах, случаях, нужно было бы считаться, даже, иногда, вопреки здравому смыслу.
 
 Поблагодарив ее за откровение, за признание, и, что нет, что у нас ничего с ней не получится, что мы по сути своей слишком разные  люди и, что у нас не может быть продолжения, что мы не принесем друг другу счастье. Я не хотел, что бы кто-то поступался в жизни, принося себя в жертву другому человеку. И, случись такое, этим человеком должна быть она. Этого, я допустить не мог.

 Последний раз, посмотрев на нее, на ее разом погрустневшее лицо,  направился к дверям, когда я уже открыл дверь, уже одной ногой шагнул через порог, и тут, услышал, вырвавшиеся из недр из глубины ее души, больше похожее на крик, крик отчаявшегося человека.  Она крикнула! И все равно, даже, будь ты вкруговую виноватым, я не отдала бы тебя им на растерзание. И это, было последним, что еще связывало нас, этот крик, в котором было одновременно столько тоски и отчаяния, несбыточных  надежд, последнее, что еще связывало нас, рвалась тонкая нить….
Услышав ей сказанное, я почувствовал, как в глубине моей души, что-то дрогнуло, оборвалось. Казалось, еще немного, и я был готов вернуться. Извинится перед ней. Сделай я это, смалодушничай, поддайся сие минутной слабости, соблазну. И это, с моей стороны было бы кощунственно, предательством, перед той, и этого я не мог себе позволить.

 Я вспомнил, что где-то там, за Уральским хребтом, меня ждет простая горничная, имя которой Татьяна Васильевна, закрыл дверь. Из всего этого, я понял одно, никогда не надо давать надежду другому человеку, если ее надежду, не сможешь выполнить. И, еще и это главное, никогда ни при каких условиях, даже, вопреки тебе, твоим чувствам, пониманию, не делать ни прямо ни косвенно, приносить обиды порой непоправимую боль другому человеку.
 Да и потом, вот уж поистине, верно сказано: "как много тех, с кем можно лечь в постель. Как мало тех, с кем хочется проснуться".

 Жизнь сложная штука и не всегда, больше зачастую не столько зависит от отдельно взятого, конкретного человека, сколько от того, тех обстоятельств, в которые иногда человек попадает, поддаваясь искушению, сие минутному соблазну, слабости и, как результат, со всеми вытекающими последствиями, последствиями которые иногда, кардинально меняют жизнь человека, иногда, в худшую сторону. А вообще-то, если так разобраться, действительно, что наша жизнь, в конечном итоге это- длинное, длинное и все же мгновение, а, если еще проще: жизнь-очередь за смертью, тогда как,  некоторые лезут без очереди. И, что бы такового не случилось, для этого надо иметь мужество, наконец, научиться, привыкнуть жить в опасности, чего так не хватает нам, сегодняшним, живущим в этом и все-таки преступном и жестоком мире, и примеров этому множество. Поскольку я сразу оговорился, что кроме тех моментов, жизненных случаев, которые происходили с братом. Нечто похожее, что происходило с ним, в его жизни, в какие жизненные передряги попадал он. Многое пришлось испытать и мне,  быть тому свидетелем.
 
  Это произошло в Эвенкии,  одном из районов расположенном на реке Подкаменной Тунгуске. Где по тому времени удосужилось мне жить.
 Прокурор, этот еще не совсем старый человек, осуществляя судебный процесс, запросил для подсудимой, попавшей на денежных махинациях, пять лет колонии общего режима. Судья согласилась с просьбой, вердиктом прокурора. Дальше произошло самое интересное. Спустя два года, случилось такое, что, благотворно повлияло на судьбу той, некогда отправленной прокурором на пять лет. А всего-то было. Как это иногда бывает, неожиданно у прокурора умирает жена. И тут прокурор вспоминает о той, которую сам же отправил за решетку на пять лет. К этому времени она уже отбыла половину своего срока.

Он, будучи хорошим профессионалом, как прокурор, после смерти жены, становится абсолютно не приспособленным к обыденной, повседневной будничной жизни. Ко всем этим стиркам, готовке еды и вообще…. Надо срочно было что-то паредпринять. И тут, он вспоминает о той, которую когда-то приговорил к пяти годам лишения свободы. Что делает он, по своим каналам, ходатайству, добивается ее освобождения по УДО. После ее освобождения, парадокс, предлагает ей свою руку и сердце. На что та тут же соглашается, еще бы…
  Мало того, что он женится на ней, так еще она устраивается, становится, вступает в должность председателя райпотребсоюза. Ну, а что это такое применительно к условиям севера, думаю объяснять нет надобности. Для некоторой категории людей, к которой потому времени и относилась эта колонистка, не иначе, как кормушка.

 Мне стало интересно, совершая такой поступок, как женится на этой колонистке, и что он в ней нашел. Решил познакомиться с ней поближе, да и потом, что ни говори, свежий человек оттуда, с тех мест, где, мне нельзя налево, мне нельзя на право, прямо высокие стены и колючая проволока. Сейчас уже спустя время, теперь уже годы, вспоминая, в который уже раз говорю себе, и на кой черт мне все это было тогда нужно, так нет же.

Еще не зная, как с чего начать свое с ней знакомство. И вот под видом устройства на работу в райпотребсоюз, (на самом деле этого устройства мне было не надо), если, что и нужно было, повод завести с ней разговор.
Она приняла меня в своем кабинете, спросила, с чем пожаловал. Я сказал, что зашел по поводу «устройства» на работу, пришлось солгать. Ну и как это обычно происходит в таких случаях, спросила, что я могу делать, на это, сказал: могу махать топором. Услышав мной сказанное, она заулыбалась, как бы говоря, ну давай, давай, продолжай. Обычно, если мне приходилось разговаривать с человеком, да, если, еще тот является представителем властных структур. Первое, что делал, сразу настраивал его против себя, при первой же возможности задавал ему какой ни будь каверзный вопрос, заведомо зная, что он не знает на него ответа.
 Этим самым ставя его, скажем так в неловкое положение. Показывая ему, что перед ним, если и не Мьсе Дубровский, то и не Дефорж француз. Но здесь, и хотя разговаривая со мной, она вела себя «ласково». И, в то же время, я, глядя на нее, хорошо понимал, что передо мной была гюрза, наступи которой на хвост, тут же, в ответ получишь смертельный укус. Поэтому старался вести себя предельно аккуратно, я бы сказал осторожно. Поговорив, таким образом, с ней, она все прекрасно поняла, два с половиной года колонии, для нее не прошли даром, научилась разбираться в людях. И, что привело меня к ней ни какое не трудоустройство на работу. И, что я зашел так, «просто» поговорить, одним словом беседой оба остались довольны.

 Из разговора с ней, я понял одно, почему так происходит. Почему одни, прокурор женщина, влюбляется, выходит замуж, в прошлом за отпетого преступника. Тогда как, прокурор мужчина, женится, как только что в описанном случае, на бывшей, им же когда-то осужденной, зэчке.  Парадокс, отнюдь, в обоих случаях, как тот, так и другой, просчитывает все за и против, ищут и находят то, что не достает не хватает, у них, того внутреннего стержня, щита. Таким образом, они как бы дополняют друг друга.

Но и это еще не все.  Спустя время, с ней мне пришлось встретиться еще раз, но, на сей раз исключительно по делу. В ее кабинет мы зашли вдвоем с охотником Сашей Коборженко. Дело в том, что в межсезонье, охотники были как бы предоставлены сами себе, свободны. Уж так получилось, как-то, при встрече с хозяйственным руководителем райпотребсоюза, тот предложил Александру, сколотить дощатый ларь для хранения зерна. И, что бы помочь ему, быстрей закончить со строительством это ларя, за помощью он обратился ко мне.
 Как оказалось, в это время председатель райпотребсоюза находилась в отпуске. И вот мы, закончив работу, сколотив этот самый ларь, зашли к ней подписать наряд, за выполненную работу и получить причитающуюся нам сумму денег. Когда же она, узнав меня, спросила: с чем пожаловали. На это я сказал, наверно, надо было сказать как-то по-другому, но я сказал так, как всегда это делал. Да вот, сказал я, отгрохали вам зернохранилище, и, что зашли за расчетом. Услышав такое, и это было видно по ее разом изменившемуся испуганному лицу, повергло ее в шок. Она тут же спросила как, где, когда, какое зернохранилище, да еще вся эта стройка произошла, минуя ее, ее ведома.

 Дело в том, по тем временам, по сегодняшним особенно, на север, весной, чуть только пригреет солнце, слетаются, так называемые в народе грачи: грузины там, армяне, одним словом, в прошлом наши братья на заработки. И вот эта, ушлая, не чистая на руку, как бы это сказать, что бы, не совсем уж обидеть ее, эту аферистку. Некогда, схлопотавшая срок, от своего, в последствие  ставшим ее мужем, прокурора. Решила, что уж сейчас продолжить ей заниматься тем, за что и когда-то попала, сам бог велел.

Что делала она, заключала, как правило договор на строительство того или иного объекта, явно завышая стоимость постройки данного объекта, разницу завышенного, в сговоре с бригадиром шабашников, делили поровну, между собой. Таким образом, оба были довольны. И вот сейчас, когда я сказал, что отгрохали зернохранилище, такой большой казалось и важный объект, и это прошло мимо ее рук, с которого можно было получить левые деньги, этого она допустить не могла.  Я, видя это, этот ее испуг, решил успокоить ее, сказал, что это, ни какое не зернохранилище, а самый обыкновенный ларь, для хранения зерна.И это ее успокоило, а то, зернохранилище, отгрохали, да еще без ее ведома. С которого, она могла бы сорвать куш. Вообще-то, на будущее, нужно следить за собой, за своей речью, что говоришь. Не ровен час, как вот в этом случае с председателем, с этой наглой и коварной белорусской, которую, таким своим высказыванием «отгрохали», чуть было не лишил дара речи. Подписав наряд, пошли получать честно заработанные деньги. И это только мизер того, тех событий, которые случались со мной.
 Но вернемся к сути, в русло моего рассказа.  Продолжавшемуся разговору моего брата, с заместителем командира части.

Подумав какое-то время, он с горечью и это было видно по его лицу, сказал: я не осуждаю ее, тебя же, не хочу наказывать за случившееся, да и потом, с природой не поспоришь, ничего не поделаешь, природа берет свое. Да и где гарантия того, что при очередной моей командировке, ты не окажешься у нее снова в постели. Сказав это, эти слова, он снова замолчал.  По его напряженному лицу было видно, где-то там, внутри, в глубине его души происходила борьба он что-то обдумывал.
Неожиданно, он спросил: сколько тебе осталось до дембеля, он так и сказал, до дембеля.…. три месяца?! Услышав ответ брата, с каким-то облегчением  сказал то, во что было трудно поверить: я сделаю так, что не пройдет и недели, как ты будешь дома, только об этом, нашем разговоре, пожалуйста, ни кому не говори, а сейчас иди, готовься к отъезду, собирай вещи. И действительно, к удивлению не только брата, но и всех его сослуживцев, на другой день, утром, был приказ о его демобилизации. Без указания, каких либо причин, связи с чем, почему его демобилизуют.

  По возвращению домой, мой брат, которого звали Виктор, продолжил заниматься спортом, исключительно сделал упор, посвятив себя стрельбе из пистолета. К тому времени, ему было уже двадцать три года. Не знаю, не могу знать, где, как, какими окольными путями, он, помимо казенного пистолета, которым пользовался на соревнованиях и тренировках приобрел, скорей всего на так называемой толкучке, пятизарядный пистолет, калибра 5,6 мм.  И иногда, как вот в этот злополучный для него день, взял с собой, он лежал у него в кармане плаща. И то, что произошло с ним, благо, все обошлось. Случись по другому, попади он, то теперь, в отличие от тех трех «льготных» месяцев, досрочной демобилизации из армии. Сейчас, он, как минимум получил бы, ему бы  дали пять, но, тюрьмы.
 
 И вот как-то осенью, ближе к вечеру, он прогуливался со «своей» девушкой, с которой только что познакомился. Они, взявшись за руки, шли по аллее парка. По этому времени, было уже довольно прохладно, оба были в легких плащах. К тому же девушка была в декольтированном платье, с большим вырезом на груди. Идя по аллее, они увидели шедших им навстречу, трех парней и то, как те вели развязно себя, громко о чем-то разговаривая, не иначе, были выпивши. Сблизившись, подойдя к ним, и, как всегда в таких случаях происходит, парни преградили им дорогу, стали требовать у Виктора сигарету. Ну а так как, Виктор был не курящий, поэтому сказал, извините, у меня нет, и, что он вообще не курит. И, как всегда это бывает, дальше больше, и то, что брат отказал им в сигарете, парни пригласили его пройти поговорить, на что он, к их удивлению не стал возражать, более того, даже охотно согласился, чем на некоторое время обескуражил их, все-таки трое, а он один.
 Сказав своей девушке, что бы она подождала его, и, что он скоро вернется. И этим, сказанным, что он скоро вернется, еще больше, озадачил их. Они ожидали услышать  все, только не это. Обычно в таких случаях человек смалодушничав, начинает оправдываться, о чем-то просить, а этот….

Он пошел первым, не оглядываясь, хорошо понимая, что оглянись он, тем самым покажет, что он их боится. И эта, троица может наброситься на него.  Продолжая идти, держа руки в карманах плаща, в одном из которых, у него лежал пятизарядный пистолет, который, как уже было сказано, в некоторых случаях брал с собой.
Троица шли сзади,  буквально, в двух, трех шагах от него, не доходя несколько метров до тупика, до сплошного кирпичного забора. Виктор неожиданно, резко остановился, повернулся к ним лицом. Вынул руку из кармана, в которой был зажат пистолет, и произвел выстрел, в асфальтовую дорожку, пуля, взвизгнув, срикошетив об асфальт, зарылась в ветвях, росших вдоль аллеи деревьев.
 Этого было достаточно, от неожиданности парни оторопели, остановились, в их глазах появился испуг, куда что подевалось. Виктор, держа в руке пистолет, спокойно произнес: в нем,переведя взгляд на пистолет, осталось еще четыре патрона. Ровно столько, сколько их было, включая брата. Этого, сказанных слов брата вполне хватило, парни попятились, вскоре, их как ветром сдуло. Вернувшись к своей девушке, они продолжили свой путь.

Пройдя немного и, каково же их было удивление, когда, из-за поворота, показались эти самые парни, в сопровождении милиционера. И это, для брата, появление этой троицы в сопровождении милиционера, было неожиданностью. Нужно  было срочно что-то решать. И Виктор сделал то, что наверно, в другом случае, при других обстоятельствах, ни когда бы, не сделал. Быстро вытащив руку из кармана плащя, с зажатым пистолетом в руке, ни слова, не говоря, повернувшись к девушке, закрыв ее своим телом, незаметно, от идущих им навстречу трех парней и сопровождавшего их милиционера. Сунул пистолет, в бюстгалтер, разрез декольтированного платья девушки. От неожиданности, от прикосновения холодного металла к телу, девушка, ойкнув, тихо вскрикнула. Неизвестно, что бы сделала на ее месте, другая, только, быстро оценив обстановку, тут же успокоилась, оценила обстановку, пришла в себя. Уже после, когда все это закончилось, девушка призналась, она не столько испугалась за себя, сколько за него. Но это было тогда, а сейчас….

Подойдя, поравнявшись с ними, милиционер, оказавшийся сержантом, предложил Виктору и его девушке и этим парням, как свидетелям, которые утверждали, что у спутника девушки был пистолет, из которого он произвел выстрел, пройти с ним.
Когда же они пришли к жилому двухэтажному зданию, как потом оказалось, в подвале этого здания находился участок ДНД, добровольная народная дружина. Спустились в подвал, где, в маленькой комнатке, за столом сидел, уже в годах майор милиции, увидев девушку, воскликнул: Люда! а ты, как здесь. Тем временем сержант стал обыскивать Виктора, обыскав, не найдя у Виктора ничего подозрительного, пистолета. Уже было хотел приступить обыскать девушку. И тут услышал спокойный, в то же время твердый голос майора, отставить, обыщите этих парней. Что и было сделано сержантом. При обыске, вывернув их карманы, у них нашли свинцовые печатки, так называемые кастеты и нож. После чего майор, обращаясь к девушке и Виктору, сказал, что они могут быть свободны. А вот эти трое, он посмотрел на присмиревших парней, прошу остаться.

Как оказалось, как потом объяснила девушка, майор, отпустивший их, запретивший не давший обыскивать ее, был хорошим другом ее отца, и часто приходил к ним домой вечерами на посиделки.

Не знаю, что двигало тогда моим братом, только, когда они вышли из подвала,  где у них все так хорошо закончилось. Продолжили свой путь, но уже по другой дороге, в другую сторону. И эту дорогу выбрал брат. Пройдя некоторое расстояние, они вышли на берег небольшого пруда. Виктор, освободив свою руку из руки девушки, чуть отойдя в сторонку, достал из кармана плаща пистолет и, ни слова не говоря, размахнувшись, что есть силы, бросил его в водную гладь пруда. Он не стал объяснять девушке, зачем он это сделал. Она же не стала спрашивать. Постояв еще какое-то время, они пошли. И это их была последняя встреча. Почему так сделал брат, легко расстался с пистолетом. Наверно потому, хорошо зная его, его нордический характер, он не хотел, что бы из-за него, как вот сейчас, окажись на месте майора кто-то другой, могли пострадать ни в чем не повинные люди.

 К тому времени, когда все это произошло, ему было уже двадцать четыре года. И снова судьба распорядилась с ним по своему, вопреки всему. Хотя нет, судьба здесь не причем. Вот уж поистине сказано: «Виноваты не дороги, которые мы выбираем, а то, что внутри нас заложено». Во всем, что происходило, что двигало братом, в принятии того или иного решения, поступка, скорей всего были книги, точнее герои этих книг.
 Особенно он зачитывался Л. Толстым, впрочем, как и я, его Хаджи Муратом и Джеком Лондоном, романом «Мартин Иден» его северными рассказами, одним из которых был рассказ, «Белое безмолвие». Доходило до того, что иногда, засыпая, подушкой для него служила книга.

  И, хотя я был гораздо старше его, но, что касается чтения книг, здесь, я ему сильно проигрывал. Нередко, стараясь, поймать его на каком ни будь, каверзном вопросе, спрашивал его, знает ли он…. И на это, на все мои вопросы, как будь-то, находясь в школе, у доски он безукоризненно отвечал. Мое желание, поймать его на чем-то, дошло до того, что я однажды, задал ему вопрос, на который, как я думал, он не сможет дать ответ. Знает ли он, кто такой Эйсебио? Какое же было мое одновременно разочарование, удивление и восхищение. Он не только знал, кто такой Эйсебио, кстати,  Эйсебио, португальский футболист, Мозамбикского происхождения. Но и то, что уже по тому времени, Эйсебио освоил удар по мячу, когда мяч с углового приземлялся в воротах. Ну, все это как бы.
 После его такого глубокого ответа. Больше я ему не задавал ни каких вопросов, и не потому, что не хотел, нет. Просто, боялся, поставить себя в неловкое положение, если вдруг, только теперь уже он, спросит, задаст мне вопрос, на который я не смогу ответить.
 
На этот раз, как это говорят, для брата, карта пошла не в мазь. И избежать одного года лишения свободы, ему не удалось. И снова, роковую роль для него, сыграли встречные парни, все произошло, настолько банально и просто. В этот раз, они прогуливались по парку, который находится в центре Челябинска, ЦПКиО.  Был вечер, вдоль аллей на столбах уже зажглись фонари. Они шли по центральной аллее парка, их было четверо, две девушки, с которыми они только что познаомились и он со своим другом, шли не спеша, взявшись за руки. Навстречу им, как и в тот первый раз, когда Виктор прогуливался со своей девушкой, шла четверка парней, и, если тогда у него все обошлось благополучно, то сейчас.

 Когда же они поравнялись, встречные парни, смеясь, вклинившись, расцепили их руки с девушками. Стали хватать, приставать к девушкам, странным было то, что прогуливающиеся с ними девушки, с которыми они познакомились здесь же в парке, предложив им составить компанию ему и его другу, прогуляться по аллеям парка. Так вот они, ни как не отреагировали на шалости встреченных им парней и то, как те беспардонно, нагло повели себя с девушками. Как потом оказалось, почему девушки не выказывали ни какого сопротивления, когда те лапали их. Дело в том, что встретившиеся с ними парни, были из одной компании с этими девушками.
Когда же брат обернулся, посмотреть, где его товарищ, увидел того, лежавшего на скамейке, и над ним склонившегося, одного из этой четверки парня. Оставив девушек на «попечение» встретившимся троих парней. Брат вернулся, быстро подойдя к своему, лежащему на скамейке другу, увидел на его лице кровь. После, ни слова не говоря, нанес сильный удар по лицу, почему-то продолжавшему стоять возле них парню. Тот, тихо всхлипнув, как подкошенный, вытянувшись, упал на асфальтированную дорожку.

И вот, надо же, сыграл закон подлости. Как  тут же, словно ожидая такой развязки, откуда ни возьмись, подоспела дежурившая в парке милиция, Виктора и его друга забрали, доставили в милицию. Вскоре, был суд, оказывается пострадавший парень, которому Виктор нанес удар, был сыном председателя местного райисполкома. И, хотя, большая доля вины была на том парне, он первый нанес удар другу Виктора. И, даже, как это, иногда, бывает в спорте, можно было согласиться, пойти на ничью. Но, на стороне пострадавшего парня, как уже было сказано оказавшегося сыном председателя райисполкома, были «преимущества», у него был сломан  нос. Ну и как водится в таких случаях, сломанный нос, плюс сын председателя райисполкома, Виктору ограничились, годом лишения свободы.

«Службу» этот год колонии, Виктор отбывал в Челябинске, на так называемой, по тем временам химии, стройке. И я, по возможности, навещал брата, носил ему передачи.
 И вот однажды, в одно из таких посещений, при передаче ему продуктов. Беря передачу, Виктор, усмехнувшись, сказал: не беспокойся, здесь он питается, ест то, что мы не едим на воле. Дело в том, что с ним отбывают срок, по разным на то причинам, очень много кавказцев. И с ними он очень хорошо сдружился, нашел общий язык. Ну а там, где кавказцы, они, как и евреи, своих, в беде не бросают. Поэтому тюрьма для некоторых, это, в некотором смысле являлась своеобразным курортом, домом отдыха. Местом, где тот может обдумать, тот свой поступок, где он сделал что-то не так, прокололся. И, как результат, получил то, что получают в таких случаях, как это говорят, сведущие в этом деле люди: мне нельзя налево, мне нельзя на право, что бы уже потом, по выходу на свободу. Не повторить той ошибки, которую совершил, скажем, убийство по «неосторожности», или «самозащите».
 В том, что брат находится, отбывает срок в колонии, мы как могли, всячески скрывали от сестры, которая жила в Венгрии. Но, как это говорится, шила в мешке не утаишь. Уж не знаю, как, кто оповестил от кого, она узнала, что ее брат находится в заключении. Вскоре она прилетела, сразу сообщив, что ее отпустили на неделю. И что она хочет повидаться с братом.
 На другой день, мы уже с ней были в колонии. Как оказалось, нам немного не повезло, так как, этот день был не приемный. Мы не только не могли повидаться с братом, но и передать ему передачу. И это нам сказала женщина, открывшая окошечко для передач. Сразу встал вопрос, что делать, так как сестра была ограничена временем.
 Подумав какое-то время, она спросила у меня, знаю ли я поблизости киоск или магазин, где продают цветы. Играя в хоккей и футбол за заводскую команду, встречаясь с другими командами предприятий города, разъезжая, более или менее город я знал. А, вот, где находятся заведения по продаже цветов, не имел ни какого представления.
 Спросив у прохожих, нам подсказали, где мы можем купить цветы. По дороге в магазин за цветами и это для меня было полнейшей неожиданностью, проходя мимо киоска, в котором продавали табачные изделия, сестра купила пачку сигарет. На мой вопрос, что это, для кого это она купила сигареты, хорошо зная, что брат, как и я не курим. На это, на мой вопрос она сказала, что взяла для себя, при этом добавив: знаешь, у нее бывают минуты, когда надо успокоиться, что-то обдумать, выкурить одну две сигареты. Но, сигареты ладно, как сказала она, для успокоения. Но, вот то, что я не мог не заметить, так это, чуть видимую, не по годам прослеживающую редкую седину в ее волосах. И эти купленные ею сигареты, седина ее волос. Натолкнули меня, я не удержался, спросил ее, где, чем она там занимается, кем работает в Венгрии.
 На мой заданный ей вопрос она сразу не ответила, выдержав паузу, сказала: знаешь, давай договоримся, что об этом, о ее работе, я не буду больше спрашивать. Придет время, она расскажет сама. Видя, что своим таким ответом, не удовлетворила меня, мое скажем так любопытство. Начала с того, вроде бы, совсем не относящимся к ней, заданному мной вопросу.
 Как-то раз, в Будапеште, они с мужем зашли в обычное кафе, выпить чашечку кофе, устроились за столиком, ну и естественно, она обратилась к официанту на сносном мадьярском. После, когда тот принес кофе, они продолжили разговор с мужем на русском. Рядом, напротив их столика, и тоже, сидела пара, примерно их лет, девушка с парнем пили кофе. Когда же сестра с мужем, уже собирались уходить, к ним оставив своего молодого человека, подошла девушка. Поприветствовав, сказала на чисто русском языке, что она тоже русская, и, если, они не возражают, то, могли бы дружить семьями. На что сестра сказала, что они только за, не против, но, не могут это сделать по одной простой причине, так как они скоро уезжают.
 Как потом оказалось, на самом деле, подошедшая к ним женщина, вовсе была не русская, как она представилась, а самая настоящая мадьярка, прекрасно знающая, изъясняющаяся на русском, тогда как ее муж был русский, абсолютно не знающий русского. Ну, теперь, обратилась она ко мне, хоть что-то, из ее рассказа я понял. Да, ответил я, сам же подумал, кто-то же, как то, от кого-то она узнала, кто эти двое, решившие познакомиться с ними, предложившие дружить семьями. Больше, к этому вопросу, ни я, ни она не возвращались, что же касается моего любопытства, где, чем занимается сестра, в чужой стране, частично было удовлетворено.
  И вот мы, прикупив, пришли в колонию с роскошным букетом цветов. Галина, так звали сестру, прежде чем постучать в окошечко, открыла свою сумочку, достала из нее две новеньких хрустящих купюры, свернув их в трубочку, сунула в середину букета цветов. Сделала все это так, что край этих купюр был хорошо виден.
И только потом, постучала в окошечко, которое тут же открылось, в котором показалось недовольное лицо женщины, только что отказавшей нам в приеме. Сестра, ни слова не говоря, просунула в окошечко букет цветов, сделала все это так, что деньги, вложенные в середину букета, просто не могли быть не замеченными. Приняв цветы, окошечко тут же закрылось, вскоре открылось снова. И женщина принявшая цветы, сказала: что бы мы немного подождали, так как в данное время брат находится на работе, на каком-то строящемся объекте и, что за ним послали.
Не знаю, привели его или привезли, только ждать пришлось не долго, когда нас пригласили в комнату для свиданий, брат уже был там. Увидев нас, первое, что он сделал, подошел к сестре, они обнялись. Потом он, чуточку отстранившись, освободив из своих объятий сестру, какое-то время смотрел на нее. Безусловно, что ни говори, они долгое время не виделись. И вот долгожданная встреча состоялась, и где, в колонии.
 После брат подошел ко мне, протянул руку. И то, как он обхватил мою руку, сжал ее в своей, с какой силой, что мне даже пришлось усомниться, что он находится в колонии общего режима. Но, даже не это главное, не его такое крепкое рукопожатие, а то, как он выглядел. От его тщательно чисто выбритого лица, исходил какой-то приятный притягивающий запах, каких-то духов или одеколона, во всяком случае, доселе не ведомого мне. Казалось бы, не казалось, он всегда  следил за собой и неважно, будь это колония, или, еще где-то, и еще, на что я обратил внимание, так это на его стрижку, не соответствующую тому заведению, в котором он находился, на его длинные черные волосы, ниспадающие на плечи. И эта, такая его стрижка и исходивший столь приятный запах от его лица, все это, служило как бы вызовом тем, тому, что называется государством.
 Безусловно, он не знал, да и откуда ему знать, о нашем посещении, что бы для этого, этой встречи, ему подготовиться. Оставив меня ободряюще посмотрев, как бы сказав, что у него и с ним все в порядке, вернулся к сестре. Они сели за небольшой столик на находившиеся там табуретки. Напротив друг друга стали разговаривать. Я смотрел на них, как они, упиваясь друг другом, радуясь, воркуя как два голубя после долгой разлуки. В это время ни кто, ни один из нас, не знал, что эта встреча, для нас будет последней. Смерть настигла сестру по возвращению в Союз. Через два года, после того, как мы расстались.  Это случилось неожиданно, ничто не предвещало такого исхода. И об этом, о ее смерти, мы оба с братом узнали из письма отца. И то, что смерть сестры не была связано с ее профессиональной деятельностью.
Уж не знаю по времени, сколько эта встреча продолжалась, только, открылась дверь, и человек мужчина, в соответствующей для этого заведения форме, сказал, что все, свидание закончено, при этом добавил, что он и так отвел им время, больше положенного. Мы стали прощаться, уходя, брат сказал, что он здесь недалеко работает на стройплощадке.
  И, что, они могут еще раз, если конечно есть время, пусть издалека, увидеть его, он будет находиться на стене строящегося дома. Найдя этот объект, строящийся двух этажный дом, действительно на стене дома увидели брата, он ждал нашего прихода. Мы помахали ему рукой, он также взмахом руки ответил нам. Глядя на него, стоявшего на самом краю стены из красного кирпича. На его стройное, по пояс оголенное, отливающее загаром красного цвета тело. На его, опустившиеся, чуточку разбросанные, лежащие на плечах черные волосы. В это время он был похож на актера, Войко Митича, сидевшего, верхом на лошади, в окружении индейцев, на фоне расстилающихся до самого горизонта американских прерий. С той лишь разницей, Войко Митич сидел на лошади в окружении индейцев. Тогда как брат стоял на краю стены дома, в окружении таких же, как и он, зэков.
 Глядя на него, стоявшего на краю стены, на его улыбающееся лицо. Не знаю почему, но мне так захотелось встать рядом с ним. Что я, даже грешным делом подумал, а что, находись со мной в данную минуту не моя сестра, а, кто-то другой. Дать тому в лоб, как сразу, через какое-то время, у меня появится возможность, я буду стоять рядом с братом. Правда, все будет зависеть от суда, сколько он продлится. Может получиться так, что, когда надо мной суд, закончится, к этому времени, брат освободится, выйдет на волю. И тогда, может, повторится все снова, только в этом случае, уже мой брат будет носить мне передачи. Нет, этот вариант не подходил, спешить не надо. Переведя взгляд на продолжавшего стоять на стене дома брата, подумал: тюрьма выгодно отличается от могилы тем, что ее двери, когда ни- будь, да откроются. Откроются они и для брата.
 Как уже было сказано, брат очень любил дисциплину и всегда, был требователен к себе. Он не мог, вот так просто долго стоять, когда другие работали. Когда же мы собрались уходить, он успел, крикнул, что бы, если у меня есть возможность, принести ему книгу с рассказами  Л. Толстого, в которой был бы рассказ Хаджи Мурат. К несчастью в моей (нашей домашней библиотеке, ее не было). Но, что только не сделаешь, для своего брата. Пришлось пойти, записаться в заводскую библиотеку, взять книгу, довольно потрепанную Л. Толстого с его рассказами.  И, в следующее посещение брата принес ее ему.
В то же время, хорошо понимая, где находится брат, в каком заведении, и, что книга может там затеряться. Пришел в библиотеку, и впервые в жизни, взял грех на душу. Сказал, что уж так получилось, книгу у меня выкрали из сумки, в давке, в автобусе. И, что я готов понести наказание, возместить нанесенный библиотеке ущерб. И это, моя такая ложь, что у меня выкрали книгу в давке, в автобусе. Библиотекарь, кстати, в прошлом моя учительница младших классов эта, уже в годах женщина, улыбнувшись, посмотрев на меня, конечно же, не поверила. Сказала, в таком случае, если у меня нет возможности вернуть книгу, то я должен заплатить, ее трехкратную стоимость, что я сразу и сделал. Посчитав, что этого мало, пошел в книжный магазин купил книгу Джеймса Олдриджа «Охотник», которую и отдал  библиотекарю.
 После, я еще несколько раз приходил, навещал брата, и вот в одно из таких посещений брат сказал: что здесь в колонии он близко сошелся, познакомился с одним грузином, который поделился с ним, рассказал, за что он попал сюда.
Тогда как, как объяснил грузин, по его мнению, к этому, не имел ни какого, скажем так прямого отношения. Их бригада, заключила договор на строительство, какого-то, как им сказали важного объекта. Как потом оказалось, данный объект, здание отводилось под банк. Тогда ему, как и всей бригаде, было все равно, банк ли это будет или еще что-то, лишь бы платили. И вот, когда был залит фундамент, они уже приступили к кладке стен. Их бригадир, сказал, что вот в этом месте, нужно сделать так, выложить стену в один кирпич, и чтобы эти кирпичи не были положены на раствор.  А, что бы стена держалась, для этого в стене этого проема будет вмонтирован железный каркас. На все вопросы почему, для чего все это они делают, ответ бригадира был один предусмотрено проектом.
 И вот, когда они уже приступили кладке стен, дошли до того места, как это предусмотрено якобы проектом. Неожиданно, через бригадира поступило новое указание. Все оставить так же, но, только этот проем, с железным каркасом, от фундамента поднять выше на полтора метра. Что ими и было сделано. После, когда они закончили строительство, сдав объект под ключ. Им, бригаде, помимо положенной зарплаты, заключенного договора на этот объект, некто, оставшийся неизвестным, сверху, накинул им еще некоторую сумму.
Он не знает, выполняя эти работы, этот секретный заказ, знал ли об этом их бригадир. Кто давал ему такое указание, для чего они это делают. Очевидно, знал, так как, когда над ними состоялся суд, бригадиру дали по полной программе.  Им же, как исполнителям дали небольшие срока. Как потом оказалось, строящимся объектом был банк. Который, когда он набрал силу, в нем появилось достаточная сумма денег, его попросту обнесли. И все это было проделано, вынесены сейфы, через оставленный, сделанный таким образом проем. Уже потом они узнали, почему им поступило новое указание, отступить от первоначального, скажем так проекта  предложение, оторвать данный проем, на полтора метра выше первоначального. Дело в том, что в первом варианте этот проем располагался, на высоте, упирался в отопительные батареи. Таким образом, создавал дополнительные проблемы, не позволял протащить сейф. И тот, кто планировал ограбление, понял это. Как тут же постарался исправить допущенный просчет.

Здесь надо сказать, отдать должное этим ювелирам, решившим ограбить банк. Что они, в конечном счете, и сделали. Учли все, они не стали обносить банк, вот так сразу. Дождались того, когда он наберет силу, в нем появится достаточная сумма, в денежном выражении. А, когда посчитали, что пора, спокойно, как говорят в таких случаях без шума и пыли, разобрали проем и вынесли сейф с деньгами. Кстати, кто это сделал, обнес банк их так и не нашли, отыгрались на тех, кто его строил. И вот он здесь.
 Пусть не совсем, но, с нечто подобным мне пришлось столкнуться в середине шестидесятых годов, в одном из городов Челябинской области на границе с Башкирией, где, в то время я работал охотоведом. Как-то, проходя мимо одной из строек, уж так получилось.
   Я разговорился с одним из строителей, так по тому, да и по сегодняшнему времени называли приезжих строителей из Грузии и не только из Грузии, грачами. И вот этот «грач» сказал: вы русские топчитесь по деньгам, а взять их не можете. Я спросил его, как это. А, вот так, сказал он и показал рукой в сторону другого строящегося чуть меньших размеров объекта.  Ну и что, сказал я. А то, сказал он, что это здание дом, они строят из того же кирпича, стройматериалов, что и это государственное здание. И, что строят они этот дом, ни кому, ни будь, а, прокурору района. Тогда, работая охотоведом, а это шестидесятые годы, мне было как-то все равно, кто и кому, из какого кирпича, строят соседний дом.
 Мне, как уже сказал, в то время было не до этого. Еще и потому, что по тем временам башкирские охотники из сопредельных районов, граничащих с челябинской областью, как тараканы из щелей. Лезли на территорию наших охотничьих угодий, занимаясь промыслом пушных зверей. Ладно бы еще промышляли на наших территориях, это еще, куда ни шло, хотя…. Если бы они сдавали добытую пушнину в наши заготовительные конторы, а, то ведь, в свои, Башкирские.

И, если, как уже было сказано, в то время мне было все равно кто и кому, из какого стройматериала строил дом. Если, перенестись, но уже в наша время,  если бы сейчас, что-то подобное происходило, какая ни будь бригада гастербайтеров. Начала бы строительство дома, из государственных стройматериалов, скажем прокурору района Гибадуллину или начальнику районной полиции Мингазову. Единственное, что бы она успела сделать для них, так это, сделать фундамент. Тогда как стены для них были уже готовы  на выбор, Бутырки, или, Владимирского централа. 

Год для брата пролетел незаметно. Освободившись, и, если я, к тому времени, уже покорял север Сибири, открывал для себя новые земли, таежные дали. Виктор же, после освобождения, перезнакомившись, с отбывавшими с ним кавказцами, решил осваивать тогда еще Российский юг. Как уже было сказано, брат много читал и, что его любимым рассказом, был рассказ Л. Толстого «Хаджи Мурат».  И, что Грузия, это как раз то место, где он может раскрыться, как он сказал, найти себя. Так, он оказался в Сагареджо, небольшом грузинском городе. Грузия, как он потом сказал, ему действительно понравилась, а вот он Грузии, почему-то не подошел.

 Здесь и об этом, уже было сказано, он следил за собой, неважно, где он находился, в дороге, или дома, в быту, его одежда, как и он сам была всегда, безупречной. И этим и не только этим он притягивал, на него обращали внимание, особенно молодые девушки. И, как о нем говорили: «он бабам нравился за то, за что, не должен знать ни кто». Как уже было отмечено, брат не курил, трудно переносил запах дыма папирос. И, если Гитлер, со слов Евы Браун (земля ей пухом), Гитлер с удовольствие вдыхал запах пота человека. То брат был полная противоположность ему, он не терпел этот запах. Были моменты, когда он стоял в очереди в магазине за чем-то, обычно прикупить что ни будь из продуктов. В окружении очередных, как правило, женщин, да, еще, если это в летнее время. От которых нестерпимо несло запахом пота. Он, не зная что делать, как выйти из этого положения, выходил из очереди и направлялся к прилавку, лез без очереди. В этот момент все очередные с любопытством смотрели на него, с чего бы это он так. Когда же он, прикупив, уложив в сумку купленный товар, направлялся к выходу. И только тут очередные, запоздало начинали возмущаться. Что же касается девушек, обращавших на него внимание, еще не было такого, во всяком случае, и об этом, когда наш разговор с ним касался женского пола. Он мне так говорил, что еще не было случая, и, что, еще ни одна девушка, не понесла, не пострадала от него. Всегда, когда дело заходило уж слишком далеко, и, что бы дело не дошло до ЗАГСА, на это он говорил, что еще не готов, к оседлой семейной жизни. Кстати, это же касалось и меня, теперь, уже в прошлом, дальнейшей моей жизни. Да и потом, кому нужен был бродяга, не определившийся в жизни, разве что своим собакам.
 
А пока, во всяком случае, окажись он в общественном месте, скажем в аэропорту, кстати, где в данное время он и находился, то, любой пассажир, глядя на него, на его внешность, в случае если ему нужно будет куда-то ненадолго отлучиться. Мог вполне положиться на него, поручив ему присмотреть за его вещами, пока тот отойдет на какое-то время. И, как пример тому….

Был конец апреля. Погода для Грузии по этому времени, была просто изумительная.  До вылета посадки на самолет, ему оставалось ждать, какой-то час  небольшим.
Продолжая стоять, он увидел недалеко от себя человека, мужчину. Судя по крупному чуть загнутому внутрь орлиному носу, фуражке, этакому аэродрому, вертолетной площадке. В некогда дорогой, сейчас потертой, черного цвета кожаной куртке. По всем этим признакам, можно уверенно сказать, стоявший мужчина грузин. Объявись такой, в таком одеянии, да еще с таким носом, скажем, на Колыме, в том же Магадане. Местный люд, сразу скажет, что это грузин, прибывший в эти края, «разводить, выращивать цитрусовые».

И, если Виктор, только что увидел, обратил на этого человека внимание. Тогда как этот, и все-таки грузин, действительно оказавшийся таковым, уже давненько наблюдал за Виктором. И, очевидно, убедившись, что это тот человек, который в данный момент ему был нужен. Подойдя, к Виктору, поздоровавшись, этакий фунтик, некий Карен Аванезов, сразу перешел к делу, спросил: куда тот летит. А, узнав, что в Москву, как-то так, сразу оживился, так ведут себя близкие люди, при встрече, после долгой разлуки.
 
Расспросив, когда у брата рейс, и видя, что у него нет ни какой ручной поклажи. Предложил ему, не возьмется ли он, за определенную плату, взять, доставить ему до Москвы, довольно объемный черного цвета кожаный баул, сославшись на то, что ему не сподручно, так как кроме этого баула у него еще три, при этом, почему-то умолчав, что в них находится. Узнав цену, которую заплатит грузин за работу, брат, посчитал, что деньги не лишние,  согласился. Да и потом, почему бы не помочь, хорошему человеку. Здесь, что касается брата помочь грузину, хорошему человеку, и все это, до определенного времени, до тех пор, пока не коснется чего-то личностного.  Как тут же, до недавнего времени, хороший человек, становится кошкой для мышки.
 
Договорившись, Виктор уточнил, кому по прилету в Москву, отдать весь этот груз. На что грузин сказал, что с этим проблем не будет, он сам встретит его в аэропорту. Действительно, стоило Виктору выйти из салона самолета, по прилету в Москву, когда автобус доставил его к зданию аэровокзала, каково было его удивление, когда к нему тут же подошел грузин, хозяин баула. Как потом оказалось, почему его встретил хозяин этого баула. На самом деле все было довольно просто. Дело в том, что рейс, которым прилетел в Москву грузин, вылетел из Тбилиси на полчаса раньше, нежели тот, которым летел Виктор. Рассыпавшись, расшаркавшись благодарностями грузин, тут же, как и было обусловлено, рассчитался с братом. Забегая вперед, как потом оказалось, баул, как и те три, которые вез грузин, были доверху наполнены розами. И вез эти розы грузин, в Москву для продажи, все-таки, что ни говори, в преддверии было восьмое марта. И на этом товаре, продаже роз, можно было хорошо наварить.

Но этим дело не кончилось, с этим грузином ему пришлось встретиться еще раз, но уже при других обстоятельствах. И эта встреча произошла на одном из рынков Москвы, где грузин, успешно торговал розами. А пока, как и договаривались, брат, получив с грузина расчет кругленькую сумму. И, что бы убить время, решил сходить в Мавзолей, посмотреть, как живется Ильичу в саргофаге, спросить, поинтересоваться у него, может ему чего надо. В мавзолей, это сейчас два человека, а тогда, по тем временам, что бы попасть в него надо выстоять длиннющую очередь. И действительно, еще не доходя до Мавзолея, увидел вытянутую как натянутая струна очередь. Очередь занял за девушкой, слово за слово, разговорились, как оказалось девушка, тоже, как и он летела на Урал, только тогда еще в Свердловск, это сейчас в Екатеринбург, брат же направлялся в Челябинск, одним словом земляки. Ну а поскольку очередь в мавзолей была огромная, конца и края нет. Брат предложил девушке прогуляться по Москве, заглянуть на местный рынок. На это, на его предложение, девушка охотно согласилась, решили, что мавзолей с Ильичем подождет.

 Придя на рынок, Виктор решил оказать внимание девушке, все-таки скоро восьмое марта. Направились туда, где бойко торговали цветами. Остановились у прилавка, у разложенных в большом количестве роз. Брат стал разглядывать, пока еще глазами выбирать розу. Выбрав, полез в карман за деньгами, что бы рассчитаться. Когда же он, поднял глаза, каково же было его удивление, из-за прилавка на него смотрело улыбающееся лицо грузина, того грузина, которому совсем недавно, он помог доставить, сопроводить до Москвы баул. И уж совсем, еще больше было его удивление, когда он, оторвав взгляд от улыбающегося ему грузина, повернулся к девушке. В руках прижимая к груди, она держала, по меньшей мере с десяток роз.
Как оказалось, грузин еще издали увидел брата и его девушку. И, только и ждал, что бы они, не купили розу у кого ни будь, у такого же как и он продавца. К счастью грузина, они остановились именно у него, у его прилавка. И, пока Виктор выбирал розу, доставал деньги.
 Грузин, перегнувшись через прилавок, сунул оторопевшей девушке в руки, охапку роз. Видя смущение и растерянность Виктора и его девушки, грузин продолжая улыбаться, скаля свои золотые зубы, произнес: ничего не надо, подарок. После, приблизив свое  лицо к лицу Виктора, тихо сказал, если бы он знал, сколько он уже наварил от продажи этих роз, не поверил бы. Довольные оба, не говоря уже о девушке, которая не знала, кого благодарить, за столь богатый подарок, толи, своего спутника, толи грузина, толи обоих сразу. Остановилась на Викторе, сказав, что ей еще никто не делал, не дарил, не то, что роз, но и полевых ромашек, а тут….
Девушка улетала до Свердловска раньше, чем Виктор, провожая ее, обменялись адресами, договорились, что будут писать друг другу. Вот только этого, переписки, как они договорились, не произошло. И совсем не потому, что, кто-то из них двоих не захотел это сделать, писать.
Уж так получилось, по прилету в Челябинск, к нему пристал, он познакомился с молоденьким парнем, цыганской наружности, (который на самом деле оказался цыганом) в прошлом детдомовцем. И, что тот в данное время был свободен, что не против, сопровождать брата в его поездке. Переговорив, обсудив все за и против, решили. что поедут в Якутию, поближе к золотым приискам. Исколесив добрую часть Якутии, так и не найдя то, того места, где бы они могли остановиться на длительный срок. Учитывая скорое наступление холодов, решили,  переждать суровую Сибирскую зиму, в небольшом якутском таежном поселке. В поселке, где, почти, все взрослое мужское население и даже некоторые женщины, за исключением немощных стариков, с наступлением осенних холодов уходили в тайгу на промысел.
Сразу у них встал вопрос трудоустройства. Ульданчик, как он сказал о себе, был мастер на все руки. И, действительно, когда он высыпал из своей сумки, в которой он хранил документы кучу всяких удостоверений, корочек, посмотрев которые, можно было только удивиться, какими только специальностями он не обладал. Где, когда он успел ими обзавестись, приобрести столько специальностей, никто не знал, как и он сам. Брат же наоборот, кстати, тоже умел многое, тогда как в дорогу из документов брал один паспорт, приложением к которому были его руки и голова. И этот, такой его набор, не раз выручал его в критические для него моменты, которых было у него в изобилии.

Когда же они пришли устраиваться на работу, им было неважно, куда и кем, лишь бы скоротать эту суровую сибирскую зиму, а там, видно будет, куда направить свои стопы. Директор этого совхоза, оказался, был русским и, уж так получилось, ему позарез нужен был сварщик. Дело в том, что Виктор был дольно сносным сварщиком, постиг, обучился этому делу, работая на заводе. Вот только, удостоверения подтверждающего, что он сварщик у него не было. Да оно, как потом оказалось, ему и не понадобилось. Тогда как его товарищ, этот щупленький, вьетнамского роста метр сорок девять Ульданчик, был, что называется дипломированным сварщиком. Когда же Ульданчик, по просьбе директора показал ему корочки сварщика третьего разряда. Директор, просмотрев их, вернул Ульданчику. Ну а ты, он обратился к брату, что можешь, какими специальностями владеешь, на это брат сказал, что он тоже сварщик, правда, корочек, удостоверения у него, якобы нет с собой. Директор, услышав ответ брата, сказал, мне нужен сварщик, а не его корочки. Подойдя к окну, сказал: вон водворе лежат гусеницы от вездехода, сварочный аппарат рядом, попробуйте, состыкуйте, сварите их, а я посмотрю. И только потом приму решение, кто из вас подходит мне. Виктору ничего не стоило справиться с этой не сложной для него задачей. Когда же сваркой занялся Ульданчик, толи он разволновался, или еще что, одним словом, экзамен не выдержал.

И, если у Виктора появилась работа, то с Ульданчиком,  как быть, что делать. Поскольку директору совхоза позарез нужен был только сварщик. Он, чтобы, не разлучать друзей, предложил Ульданчику работу кочегара, в совхозной котельной, на что Ульданчик с радостью согласился. Вопрос был решен. Как оказалось в кочегарке, в подсобке был телевизор, да и работа сменная. Одним словом живи, не хочу. По указанию директора им выдали еще одну кровать с постельным бельем, одним словом жить можно. осваивал должность кочегара, зарабатывал так сказать еще одни корочки, но уже кочегара. Виктор же, когда нужно было что-то заварить, занимался сваркой. Ульданчик же стал осваивать еще одну специальность кочегара.
И вот как-то, разговорившись уже довольно пожилым, стариком якутом. Тот рассказал им, что еще с осени, он недалеко от поселка занимаясь заготовкой для себя дров. Было уже довольно прохладно и надо же такому быть, его собака нашла берлогу, в которой лежал медведь. Об этом, о найденной берлоге он не стал ни кому говорить из охотников. Поначалу хотел вскрыть берлогу сам. Но, потом передумал, поскольку уже был стар, и, мало ли что, да и зрение уже стало не такое, как в молодости. Он и предложил брату, купить у него эту берлогу, что бы тот сам добыл этого лежащего в ней зверя. И, хоть брату не приходилось добывать, и кого, медведя. Переговорив с Ульданчиком, решили пойти старику якуту навстречу, купили у него берлогу.
И, если брат временами занимался любительской охотой, то его товарищ, об этом не имел ни какого понятия, не то, что не стрелял из ружья, но и ни когда не держал его в руках. Да к тому же, покупая берлогу у старика якута, хорошо понимая, берлога берлогой, у них не было ружья. Но и этот вопрос был решен, ружьями их снабдил опять же, якут старик.

Здесь, прежде чем продолжить рассказ, как уже я делал это неоднократно, сделаем некоторое отступление, пояснение. Так в Сибири, некоторые охотники промысловики, у которых на их промысловых участках, появлялись буровые установки. Они, обнаружив берлогу, не спешили ее вскрывать, добывать зверя сами. Считали, что им выгодней, если они предложат это сделать, добыть медведя, за определенную сумму обслуге буровой. Выходили на буровую и предлагали буровикам, многие из которых были охотниками любителями, купить у них берлогу. С тем, что бы те сами вскрыли, добыли для себя медведя. Как правило, те соглашались, покупали у охотника берлогу. Ну а, если таковых не находилось, все-таки медведь и мало ли, что может случиться. Тогда охотник предлагал другой вариант, медведя для них он добудет сам. При этом цена добытого им медведя для буровиков будет в разы дороже. Редко, кто не соглашался, в конечном счете, обе стороны были довольны. Таким образом, промысловик, получив хорошие деньги, за проданную берлогу, выходил из тайги с деньгами, как рабочий с предприятия, только что получивший зарплату.
Старик привел их к берлоге, проинструктировал, как и что надо делать. Сам же, будучи уверенным, что они добудут медведя, отправился в поселок за лошадью, что бы вывезти мясо медведя. И вот, они остались одни. Наедине с берлогой и тем, кто в ней лежит. Брату приходилось встречаться с медведем, а вот, что бы добывать его, вскрывать берлогу никогда.

 Отоптав снег вокруг берлоги снег, решили, что как это делается в таких случаях, заломить берлогу шестами, но потом передумали. Вырубили березовый шест. И этим шестом, отставив в сторонку ружье, занялся, Ульданчик стал ворошить, тревожить, тыкая шест в берлогу, будить медведя. Тот долго не хотел  вылезать из теплой обжитой берлоги. Наконец, это ему надоело, шипя и огрызаясь, почему-то медленно, (иногда потревоженный зверь, будучи потревоженный, выскакивает из берлоги свечой), здесь же, вопреки всему, стал покидать, вылезать из берлоги. Пятясь задом. Виктор стоял чуть с боку, от чела, лаза берлоги, держа ружье на изготовке, что бы, как только покажется голова зверя произвести прицельный выстрел. Произошло невообразимое, как уже было сказано, медведь, что бы, как и положено в таких случаях, в нарушение всех существующих на данный момент таежных законов. Вместо того, что бы выходить, покидать берлогу вперед головой. Как это вообще происходит во всем цивилизованном медвежьем мире. Стал вылезать, покидать берлогу, почему-то пятясь, вылезая задом. И первым на это обратил внимание Виктор.  Он не успел, крикнуть, предупредить находившегося, перед лазом берлоги, Ульданчика, что бы тот не стрелял. Ульданчик же, к тому времени оставивший шест, держа ружье на изготовке, не разобравшись. Как только увидел показавшийся из берлоги зад медведя, выстрелил.

 Медведь, и тоже не ожидавший, обидевшийся на такое с ним обращение, и где, на пороге своего дома. Получив пулю в зад стремительно, как только мог, взревев, выскочил из берлоги, ударив, сбив своим задом Ульданчика, да так, что тот, не удержавшись на ногах, от удара, толчка медведя улетел в сугроб. Медведь же, получивший заряд в зад, от боли от такого с ним обращения, продолжая реветь, развернувшись, бросился было бежать, но, не успел, получив пулю, выстрелом в голову Виктора. Этого было достаточно, выстрел в голову, прекратил его мучения, зверь, покрутившись, замолк. Спустя время, как и обещал, подъехал старик якут на лошади, запряженной в сани. Разделав, загрузив мясо медведя в сани, вернулись в поселок. Казалось бы, на этом можно было бы и закончить приключения брата, если бы не один случай. Если с медведем у них все закончилось благополучно, жертвой стал медведь, то здесь, то, что произошло, жертвой мог стать товарищ Виктора Ульданчик.

 Ни кто не знает, когда и откуда появился в их поселке, большая часть населения которого были якуты, тогда еще довольно молодой кореец, теперь уже, превратившегося, но еще крепкого старика. Но, не столь важно, когда и откуда, зачем объявился в поселке этот кореец. А вот то, что нет, нет, да у охотников якутов, пропадали собаки, в основном щенки лаек. А, что значит для якута охотника собака. Вот, вот, промысловая собака для якута охотника, все равно, что лом или отмычка для вора. Грех, подозрения на исчезновение собак, падали на этого старика корейца. Вот только уличить его, застать за этим делом, кражей, не представлялось возможным. Старик жил один. И почти ни с кем не общался.

 И вот, надо же, в декабре, уж так случилось, у Ульданчика, не ко времени выпал день рождения, который они решили, как все нормальные люди отметить, со спиртным. Все бы ничего, но вот беда, в поселке, второй год, как был объявлен сухой закон. И со спиртным были проблемы. Но, как говорится, кто ищет, тот всегда найдет, земля слухом полнится. Местные жители совхоза знали, что старик кореец, промышляет, занимается производством какого-то своего, корейского зелья. И те, кто его пробовал, тайком покупал его у корейца, очень даже лестно о нем отзывались. Ну а поскольку, как уже было сказано, корейцы употребляют в пищу мясо собак. Дело осталось за не многим, нет, нет, в их планы совсем не входило, украсть собаку у кого ни будь из жителей поселка, боже упаси. Виктор ни когда бы, не пошел на это преступление. И, в то же время надо было что-то делать, отметить день рождение своего друга. Обговорив, решили, что собаку, которую за выпивку они предложат старику корейцу, заменит именинник, то есть Ульданьчик.
Осталось за не многим, достать соответствующий мешок, в который бы мог с его ростом комплекцией поместиться Ульданчик.
 Наконец то мешок был найден. Ну, а, поскольку, как уже было сказано корейцы едят собачье мясо, старик кореец был не исключением.
 Решили, что собаку, на какое-то время заменит Ульданчик. Виктор, посадит его в мешок, принесет старику во двор, заверив того, что в мешке находится собака. Старик, конечно же, не будет спрашивать Виктора, почему он принес собаку в мешке, поняв, что дело не чистое, что собаку тому пришлось стянуть. И за эту собаку старик кореец должен расплатиться двумя бутылками спиртным.
Виктор, предварительно договорившись со стариком, что собаку принесет корейцу в мешке и это понятно, не вести же  ее на смертный одр на поводке. А, что бы, кореец не усомнился, что это не подделка, что в мешке действительно собака, сказал Ульданчику, что бы тот потерпел, так как, мешок, занеся во двор, как и положено в таких случаях,  небрежно сбросит с плеча. При этом Ульданчик будет испытывать некоторую боль и, подражая собаке должен чуток взвизгнуть.
  Как потом рассказывал Ульданчик, и то, как Виктор, для убедительности, чтобы развеять сомнения старика корейца, что у него в мешке действительно собака, так швырнул с плеча мешок к ногам корейца, какую при этом испытал  боль, Ульданчик. Тут не то, что взвизгнешь собакой, волком завоешь. Но и это, как развивались дальше события, для Ульданчика были семечки.
 
Зайдя во двор корейца, который уже ждал Виктора, прохаживаясь по двору. Виктор, нет, что бы аккуратно снять с плеча мешок с Ульданчиком и поставить на землю. Так нет же, как предупреждал Виктор, так сбросил его с плеча, как будь-то, в нем находился не живой человек, его друг Ульданчик, а мешок с опилками. Обрадованный старик, очевидно давно уже постовал, не ел собачатины, на радостях, без лишних слов, тут же поднялся на крыльцо, зашел в избу, вскоре вернулся, с двумя бутылками, которые и передал Виктору. Все это, сделку слышал, находившийся в мешке Ульданчик. Виктор, приняв от старика бутылки, сразу вышел со двора и стал наблюдать в щель забора. Что же будет дальше.
 
А дальше было, как это говорится: не в сказке сказать, не пером описать.  Старик кореец, наверно подумал, что ни говори, собака живое существо, развяжи, убежит. Направился к поленнице в конце двора. Подойдя, стал перебирать, беря из поленницы то одно, то другое полено. Виктор, наблюдавший за стариком в щель забора. И тоже, подумал, никак старик выбирает полено, то, что посуше, прямослойное. Что бы из него настрогать лучин для растопки печи. Наконец старик остановился, выбрал одно полено,  перекинул его с руки на руку, довольный, что это то, что ему надо,  направился к мешку, в котором, как он предполагал, лежит собака.
Ульданьчик, очевидно заждавшись, когда старик наконец-то развяжет мешок, стал выказывать беспокойство, дергаться в мешке, поскуливать, подражая собаке.
  Старик, такое поведение собаки, истолковал по своему, и, как уже было сказано раньше, развяжи мешок, убежит. Решил, что, прежде чем развязать мешок, надо успокоить собаку, предварительно оглушить ее и, размахнувшись, что есть силы, какая еще была у него, нанес удар по мешку, как он предполагал по голове собачки.
 И то, что он услышал, после, как нанес удар по мешку, лежащей в нем "собаки". Старику корейцу не снилось и в страшном сне. Это был дикий, не человеческий вой. несшийся из мешка. Поняв, какая собака у него в мешке. Старик, вместо того, что бы развязать мешок и вытряхнуть из него то, что там находится. Испугавшись, дал деру к себе в дом. Виктор, до этого спокойно наблюдавший за стариком корейцем, при виде того, что сделал старик. Быстро открыв калитку, подбежал к катавшемуся по земле мешку, из которого доносился не человеческий вой, развязал мешок, освободил Ульданчика. После чего, Ульданчик причитая и охая от неимоверной боли, они направились к себе в кочегарку, справлять день рождения Ульданчика. Благо удар корейца пришелся тому по плечу, угоди в голову, тут бы ему был, и день рождения и за упокой.

Не знаю, возможно, у брата и еще были кое-какие приключения. Только последнее письмо от него, как я уже сказал в начале этого рассказа, получил  из хантов, сам же в то время проживал на одной из факторий Подкаменной Тунгуски. С этого времени, где он, его следы теряются. Сколько бы я не пытался, где и у кого не спрашивал о нем, что-то определенное, так мне ни кто, ни чего не сказал. Не получил я ответа и от программы: «Жди меня». Где, что случилось с ним, только, он не приехал и на похороны отца, извещение об этом ему телеграммой было выслано, по последнему его месту проживания.
1990 год.