1945 год. Мне девять лет. Второй класс. В стране не только нет ученических тетрадок, нет бумаги вообще.
Ученики пишут на клочках картона от упаковок, на красных обрывках, в которые были завернуты толовые шашки.
Я совершенно не помню, откуда ко мне в руки, во время урока, попал лист из книги , на котором был изображен Сталин во весь рост. Не помню . На обратной стороне листа было пусто. Чистое белое поле, а на этом поле проступают контуры фигуры на обороте. И я начал их обводить чернилами, видимо, стараясь удвоить образ великого вождя.
Здесь надо несколько отступить от главного. Воспоминание это пришло ко мне по ассоциации с событиями в Париже. Я бесконечно повторяю, что религия и политика – одного поля ягоды. Но на Земле еще существуют религии с постулатами инквизиции, т.е схожие с политикой абсолютной монархии либо фашистского режима. Однако вернемся к листу с вождем.
В том , послевоенном , втором классе сидели за партами переростки, которым было по двенадцать – пятнадцать лет. Один из них выхватил у меня этот лист с « недорисованным» мной портретом и, подбежав к учителю, сказал, указывая на меня пальцем:
-Он нарисовал карикатуру на Сталина!
Дальше все могло пойти по советскому сценарию . Но наша семья потом долго молилась за судьбу директора школы.
Теперь очень кратко. Отец из школы вернулся поздно вечером и с порога приказал мне снимать штаны. Таков был в те времена метод воспитания. Голова моя оказалась у него между колен и крики мои , наверное, были слышны на небесах. Но от туда никто не пожелал утихомирить карающую руку отца. Сегодня понимаю, что я тогда поставил семью на край пропасти. Но откуда это могло придти в голову ребенку. Потому что на следующий день , видимо, это было воскресенье, мы пришли в гости к моей тете, папиной сестре. Там мне попалась на глаза газета и бес подсунул в руки карандаш. По-моему это был портрет кого-то из ЦК, какого ни будь Шверника. Я пририсовал ему трубку , дым и очки. Все, что мог. И тут я снова получил по недавнему сценарию.
Отец мой, бывает, снится мне и до сих пор. И я становлюсь таким счастливым во сне, что отец снова со мной. Очень много хорошего он оставил мне в наследство. Все хранится в моей душе.
А репрессии большевистской оккупации коснулись моей попы в полном обьеме.