Мы познакомились в баре для сёрфингистов. Надежда снимала бунгало во вьетнамском квартале, и тоже оказалась из Москвы.
- С Рублёвского шоссе, - уточнила она, поправляя в зеркальце русые волосы.
- Да вы богаты.
- Мои родители.
Надежде за тридцать, но она выглядела как девочка. Простенькое открытое платье, маленькая грудь, на запястьях, как принято в Азии, дешёвые безделушки.
- И родители вам не помогают?
- А с какой стати? Я достаточно взрослая, чтобы зарабатывать сама.
- И чем же, если не секрет?
- Переводами. С английского и немного китайского. Так что будут заказы, обращайтесь.
Красивой Надежду не назовёшь, но голубые глаза и чувственный рот делали её привлекательной. Подняв палец, я заказал вина.
- Нет-нет! - замахала она, обнажая тонкие запястья. - Мне ещё полночи работать.
В Азию Надежда прилетела неделю назад, обзавелась подругой, пышногрудой девушкой, как она выразилась, но до конца не освоилась, и каждый вечер приходила в этот бар. Его держал толстый ирландец, с которым она перебросилась парой слов.
- У вас отличное произношение. Где учили язык?
- Сначала в университете, потом стажировалась в Дублине.
Отвечала она искренне, но как-то машинально, не выказывая особого интереса. Обычный разговор соотечественников за границей, который легко поддерживать и ещё легче забывать. Мелкими глотками Надежда отпивала чай из крохотной пиалы, то и дело посматривая по сторонам. Но она никого не ждала — обычное женское любопытство. А я молча потягивал красное вино, не зная, что сказать. За полгода в Азии я совсем одичал, стосковавшись по умным женщинам.
- Английская литература во многом обязана ирландцам, - наконец, выдавил я. - Джойс, Свифт, Беккет...
- Беккет писал по-французски. - Она припудрила в зеркальце нос. - А у британцев своих гениев хватает. - Она произнесла это безапелляционно и одновременно равнодушно, как избитую истину Если бы я стал возражать — она бы просто пожала плечами.
- Вам, филологам, конечно, виднее, - подлил я ей кипятка из остроносого чайника. - Но, признаться, Шекспир от меня бесконечно далёк. Как и английская литература. По мне английский язык предназначен для науки, он слишком жёсток, чтобы выражать чувства.
У неё промелькнуло недоумение. Я почувствовал, что сморозил чушь, и мне оставалось неуклюже выворачиваться.
- Впрочем, пожив в Азии, я и по-русски-то плохо стал говорить, а в английском вообще профан.
- Да я тоже, — улыбнулась она, — всего три года специализировалась по староанглийской литературе, а потом столько же защищала диплом.
- Надо же, да вы прямо Борхес! Он тоже вёл семинар по староанглийской литературе.
Я не сомневался, что она знает этого слепого аргентинского писателя, и не ошибся.
- Ну нет, Борхес был влюблён в английские древности, а я быстро поняла, что наука не моё.
- Почему?
- Провести жизнь на кафедре среди синих чулков — нет уж, увольте!
- Да может, и Борхес кокетничал: слепому куда деваться.
Она рассмеялась.
Я годился Надежде в отцы. Но разница в возрасте между мужчиной и женщиной в Азии стирается. Она спрятала пудреницу, на мгновенье её сумочка раскрылась, и я заметил в ней потрёпанный покет бук.
- По работе, - перехватила она мой взгляд. - Я уже давно ничего не читаю.
- И правильно, - рассмеялся я. - В Азии давно забыли про книги. Так что моя профессия выглядит здесь особенно бессмысленной.
Она подняла бровь.
- Вы писатель?
В вопросе звучала лишь вежливость. Я давно научился различать её интонации.
- Был когда-то.
Отмахнувшись, я пригубил вина. Но мне вдруг захотелось рассказать, почему я бросил писать. Сказать, что ни одной книге и на йоту не сдвинуть мира. Меня душила обида. Мне хотелось признаться в тоскливом одиночестве, в том что я и сам не знал, как очутился в этой осточертевшей Азии, в которой проживал день сурка.
Но этим Надежду было не завоевать.
За черневшими пальмами проступила луна. По столам уже пополз галдёж, сизый дым, отдавал сладковатым запахом марихуаны. Я смотрел сквозь его облачка на сидевшую напротив девушку, и её живое лицо казалось мне удивительно милым. Я почувствовал себя влюблённым. А почему бы и нет? Может, бог всё-таки есть, и, сжалившись надо мной, он послал в эту глушь умную образованную девушку. Может, у нас всё наладится, и мы вместе вернёмся на родину. В собственном обаянии я не сомневался — через день-другой Надежде станет невыносимо скучно в этом медвежьем углу среди недостойных ухажёров и пустой болтовни.
- Завтра рано вставать, а ещё много работы, - неожиданно поднялась она. - Вы не ловите волну?
- Сёрфинг? - Я скептически усмехнулся. - Даже не пробовал.
- А я вот хочу. Ребята со станции обещали утром поставить на доску. Говорят, будет ветер.
Она протянула узкую ладонь. Я на мгновенье задержал её в своей.
Через мгновенье тропическая ночь поглотила её маленькую фигуру в белом платье, а я ещё долго сидел за опустевшим бокалом, глядя на звёзды и мечтая, бог знает о чём. К утру публика стала расходиться, и я, кивнув толстому бармену, поплёлся в свой холодный номер.
Я проспал весь день, а к вечеру с бившимся сердцем вернулся в бар. Курорт маленький, деться некуда, и я увидел Надежду с её пышногрудой подругой. Они что-то возбуждённо обсуждали, Надежда раскраснелась. Меня она едва удостоила взглядом, и я не решился подсесть, опустившись за соседний столик. Вскоре к девушкам присоединились загорелые мускулистые парни, у которых живого места не было от татуировок. До меня долетали обрывки разговоров: местные сплетни, сомнительные шутки, кто из новичков обгорел, кого укусила медуза и кто больше всех проплыл сегодня под парусом. Компания была на своей волне. Глаза у Надежды блестели. Подняв руку, я сделал бесполезную попытку привлечь её внимание, но она вся была там — среди молодости, бесшабашности, смеха.
Парни заказали пива. Один, небритый, небрежно положил Надежде руку на плечо. Она не отстранилась. Влажными глазами уткнулась в его волосатую грудь с толстой золотой цепью. Её пышногрудая подруга захихикала. Прижав щеку к полной ладони, она навалилась на стол, так что задребезжала посуда. Один за другим раздавались взрывы смеха. Допив пиво, Надежда с парнем поднялись и исчезли среди черневших на берегу пальм.
Вдали блестел океан с круглыми рыбацкими лодками. Сквозь дырявую крышу глядела луна. Я курил предложенный барменом косяк и чувствовал себя на сто лет.