Не раздеваясь, Евгений Александрович влетел в кабинет и безвольно бросился на старый диван. Влажные пальцы прошлись по волосам, и почти не разжимая губ, он прошептал:
- Боже мой… Я пропал, совершенно пропал. Как я мог все проиграть? Как?! – невольно вскричал он, и подняв голову, увидел на потолке черного жирного паука, быстро перебирающего тонкими лапками серебряные нити паутины.
Он опустил глаза и бездумно посмотрел на розовые обгрызенные ногти. В дверь тихо постучали, и внутрь заглянула жена, худая, болезненного вида женщина с большими глазами.
- Женя, что случилось? – не заходя, ласково спросила она. – Все в порядке? Ты уже который день сам…
Он поднял руку, в знак того, чтобы она замолчала, - жена знала этот жест, - и отвернувшись, проговорил:
- Ты иди, Маша. Все хорошо. Я скоро выйду.
Дверь щелкнула. Шаги стихли в коридоре. Он обернулся, проверил: закрыта ли дверь, и подошел к окну.
Медное солнце медленно уходило в никуда, а с запада и востока по небу ползли огромные черно-синие тучи, словно ожившие горы.
«Черт возьми, как же так вышло?» - гневно подумал Евгений Александрович.
- И главное, что мне теперь сказать Маше?
«А что будет с детьми, домом? … Господи, Господи!» - он схватился за голову.
Внизу текла оживленная улица, освещенная желтыми огнями; раздавались веселые гудки автомобилей; уставшие люди брели по тротуарам; на фасадах зданий переливалась сине-зелено-красная реклама.
В сером запыленном стекле Евгений Александрович наткнулся на свое отражение. Высокий, со впалыми глазами и бледным лицом, он сам казался себе отвратительным и ничтожным. Хотелось ударить себя, сделать больно, страдать за то, что теперь не знает, как быть, но внутри не было ничего, кроме жалости к себе и семье, и от этого еще больше вскипала ненависть и на себя, и на семью. Он отвернулся: грязный ворот рубашки топорщился на груди. Ему сделалось неприятно, как вдруг, за окном, раздался глухой раскат грома, зашумели деревья, и небо на мгновение вспыхнуло белыми жилами. На перекрестке переливчатым звоном залился прозрачный, как аквариум, трамвай.
«Звонок!» - пронеслось в голове. Он кинул невидящий взгляд в ту сторону, откуда донесся звук, и словно обжегшись, отскочил от окна. Глаза впились в стоявший на столе телефон.
«А ведь, они позвонят… Что же делать? Отключить? Нет. Может кто другой позвонит. А если подумают, что я боюсь? Нет, нет. Отключать точно нельзя. Что же делать? Что же делать? … А, почему темно?» Он посмотрел в окно: солнце зашло, тучи заволокли небо, и включил свет.
«Интересно, который уже час?» Он поднял глаза на часы, и не сразу понял, что уже половина девятого.
На улице опять прогремел гром, и вспыхнула молния.
«Странно… Почему же я не слышал, как часы били восемь? Ничего не помню…»
Он прошелся по комнате, заламывая руки, взял с полки первую попавшуюся книгу, открыл и долго смотрел на буквы. Капли в разнобой застучали по подоконнику, когда он прочитал вслух:
- Мешала возня… и ходьба. …Потом, … тронулся поезд, нельзя было не прислушаться к звукам; потом снег, бивший в левое окно… и вид закутанного кондуктора, занесенного снегом с одной стороны… Арргх! – проворчал он, дернув плечом. – И зачем я только это читаю? – он бросил книгу на диван и снова принялся ходить из угла в угол.
Дождь уже во всю барабанил в окно. Прозрачные капли, блестящие в свете уличных огней, словно шарики ртути, наливались, пухли и отяжелевшие, маленькими ручейками, скатывались вниз.
Евгений Александрович остановился, робко посмотрел на телефон, и в это миг услышал, как в соседней комнате, что-то мягко грохнулось об пол и раздался приглушенный детский смех. «Веселятся», - с досадой подумал он. «Конечно, они веселятся. Им весело. Ха!»
- А каково мне? Мне каково?
За стеной заиграла музыка, и снова раздался смех.
Губы дрогнули, по лицу пробежала судорога. Он хотел заплакать, вбежать в зал, где жена играла с детьми, признаться ей во всем, умолять о прощении, валяться в ногах, но не мог ступить и шага.
Когда минутная слабость прошла, голову опять заполнили прежние мысли.
«И зачем я только сел с ними играть? Ведь знал, что так будет? Знал. Еще бы не знал… Аах. Ну, и дурак же я.»
- Чертовы деньги! Кто их только выдумал? – спрашивал он себя, и перед ним, как наяву, возникли и зелено-бархатный стол, и красные, непроницаемые глаза игроков, в тумане табачного дыма, и золотые часы на пухлой руке кого-то из гостей, и глупые смешки полупьяных женщин в коротких платьях.
Он зажмурился, замотал головой, пытаясь прогнать видение, и потянул носом воздух. «Нет, нет, нет. Надо успокоиться. Эдак я ничего не решу.»
Он открыл глаза. За стеной по-прежнему играла музыка. Снаружи бушевал ливень. Сверкала молния.
- Так, так, так. Надо подумать, - он потер лоб и тронулся с места.
«Может, у дяди Миши попросить?»
- Не, не даст. Тот еще жила. Хотя, как ему что надо, так…
«Кто же еще? Иван Петрович? Но я и так недавно брал у него. Игорь? Тоже нет. Может, Лиза? Да, что там… Кто еще остался? Мать… Воу! И чего это я, вдруг, вспомнил про нее. Не, не, не. Тут даже и думать нечего. Хорошо хоть, она не знает ничего. Эх.»
- Боже мой, да за что мне такое наказание? Что же я такого сделал-то? Разве убил кого? Ограбил? Нет. Так, что ж это. Вроде как лучше хотел…, а оно как всегда все получается… как всегда…
- Да, и вообще, к чему вся эта комедия? – он метался по кабинету, как зверь в запертой клетке. – Разве можно отдать такие огромные деньги? – тень ухмылки скользнула по лицу. – Трус! Сволочь! Подонок! … Не могу, не могу, я так. Надо продавать дом, машину… Одним словом, мрак какой-то.
«Ничего из этого не выйдет. Ничего. А если и выйдет, то что потом? Голод, нищета? И как после этого смотреть в глаза жене, детям? Не могу.»
- Какая же я все-таки сволочь.
«Уф, аж голова разболелась… Опять только эти проклятые деньги на уме, чтоб их.»
Он остановился, тяжело дыша, и повалился на диван.
«Стало быть, ничего? Ничего. И нет никаких шансов? Никаких. А, может, все-таки… А, зачем? Так будет только лучше. Кому? Трус! Лучше, - (предатель), - для всех, - (слабак), - для всех…»
Он согнулся вдвое и принялся качаться вперед-назад.
«Значит,…»
- …сейчас?
«Сейчас.»
- И другого…
«…выхода….»
- … быть не может?
«Нет, …»
- … не может.
Во всю бушевала гроза. То и дело, сверкала молния. Не переставая, по окнам стучал дождь, словно хотел достучаться до тех, кто был внутри, когда кабинетную тишину неожиданно прорезал телефонный звонок. Евгений Александрович вздрогнул, зрачки остановились на черной, в жирных переливах света, трубке.
«Они. Пора.»
Бледный и дрожащий, как осиновый лист, с длинными руками, нелепо болтающимися по бокам, он решительно встал, и не своими ногами, шагнул вперед.
***
Красная, с растрепанными волосами, Маша вышла из зала, чтобы выпить воды, когда услышала, как в кабинете мужа надрывается телефон. Она постучала. Ответа не было. Холодная ручка мягко щелкнула от нажима руки.
Ее обдало сырым воздухом. Окно было открыто. Шторы причудливо извивались от ветра. Бумага шелестела на столе.
Распахнутая оконная рама неприятно поразила ее, и она, учуяв неладное и не слыша звонка, кинулась к зияющему чернотой проему. В глаза ударил свет от фонаря. Мелкие капли дождя покрыли лицо. Маша сощурилась. Что-то большое чернело на тротуаре. Вокруг стояли какие-то люди. Кто-то переговаривался.
- Готов уже, - донеслось снизу.
Она хотела закричать, но голоса не было. В ушах зашумело. Кровь прилила к лицу и у нее закружилась голова.
Отступив назад, Маша вцепилась руками в спинку стула, - стало немного лучше. Как в калейдоскопе, перед глазами мелькали разные предметы: диван, ковер, блокнот, шкаф, ножницы, люстра, стул, снова ковер. Разум говорил, что нужно бежать вниз, звонить куда-то, но она никак не могла понять кому звонить и зачем бежать, пока ее взгляд не упал на телефон.
Тихий дребезжащий звук постепенно нарастал, словно ввинчивался в воздух. Она не вытерпела и сняла трубку.
- Да…
- Алло! Ну, слава Богу! Здравствуй, Маша, - затараторил женский голос. – Вы куда там все пропали? Звоню и звоню, а никто не отвечает. У вас все хорошо? Ничего не случилось? Как там Женя? Ты чего молчишь, Маша? Алло! Ты куда пропала?
Маша замерла. Сердце бешено колотилось в груди. Руки сами собой опустились, и трубка упала на пол.
Наступила пауза, прерываемая лишь отдаленными раскатами грома, глухим звуком музыки и взволнованным материнским голосом в телефоне:
- Алло! Алло! Маша! Ты куда делась? Ты меня слышишь? Алло!