ВТОРОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
«Развитие в материальной, духовной и социальной сфере произошло в результате перехода технического процесса из одной формы в другую. Стихийно возникшая на первой стадии технология превратилась в гомотехнологию, возникшую осознанно, целенаправленно.
В то же время, древний человек, обладающий как физическим, так и ментальным миром, можно сказать, вовсе не отличался в физической жизни удовлетворением таких физических потребностей, как сон, отдых, еда, жажда, потребность в тепле, совокуплении, но он крайне отличался каждой вещью, формирующей мысль в ментальном мире – передающимися по наследству особенностями, воспитанием, поведением, характером, образованием и начитанностью, влиянием общественной среды, наличествующим положением организма.
Со временем из-за уровня бытовых требований физического мира человека и эмпирических требований мира ментального сформировался астральный мир, состоящий из чувств и ощущений, дополняющих эти два мира.
С прошествием лет это дополнение еще более усовершенствовалось…»
III ЧАСТЬ
– Умираю с голоду. Ей-богу, в животе так и урчит. Надо было всё же остановиться возле дач и поесть…
– …
– Снова строчишь свои СМС-ки? Твоя девушка уже поужинала?..
– …
– Мои сейчас, наверно, тоже за столом. Я сказал жене накрыть красивый стол. Сказал, чтобы и водку поставила в центр, хоть меня и нет, так, для фасона. После того, как завтра сдам дежурство, наемся и напьюсь по полной…
– …
– Голубцы не очень жалую, а вот долму из виноградных листьев обожаю. Каждый раз, когда ее готовят, съедаю большую тарелку с мацони и чесноком, солениями.
– …
- Сейчас долму не только из виноградных листьев делают. Еще делают из айвовых листьев.
- …
– … Гостей у нас на этот раз выше крыши. Не шутки. Сначала отвели ту девушку. А теперь отвозим троих за раз…
– …
– …Чертовка красивой была…
– …
– …Я о той девушке. И эта женщина тоже привлекательна.
– …
– … Как ты думаешь, почему этот бедняга (кивнул он головой назад) хотел покончить с собой?
– …
– Я с тобой!
– Что?!
– Почему этот гражданин хотел покончить с собой?
– Не знаю… Черт его знает…
– Разве так можно?! Ей-богу, это до меня не доходит. Живи своей жизнью… Нет денег – найди приличную работу, обустройся. Если болен – покажись хорошему врачу. Жена не угодила – разведись… Если есть враг – убей его вместо себя… Поверь, это до меня не доходит…
– …
– Сказал рыбакам, что хотел достать из воды какой-то зонт. К чему тебе дался этот чертов зонт? Ей-богу, разве так можно?
– …
– Вот не знаю. Может, прав был рыбак, и он действительно сумасшедший…
– …
– А теперь о чем переписываетесь? Все темы уже закончились. По какому кругу повторяете?
– …
– Эй…
– …
– Гулиев!!!
– Что?! Простите ради Бога, я не слышал.
– Нечего уже прощать. Ладно, слушай, вчера в «Новостях» передавали, что Ватикан выразил благодарность Азербайджану. Вроде, наши оказали им какую-то помощь. Не знаешь, что за дело?
- Такое вот дело. Значит, наша первая леди Мехрибан ханум Алиева воздействовала реставрации редких рукописей Ватиканской Апостольской библиотеки, римских катакомб святого Марчеллинио и Пиетро. Это первый случай, когда мусульманская страна, вносит свою лепту в духовные ценности центра христиан.
- Браво! Как тебе удается запомнить эти названия?
- Не знаю. Так получается.
- А у меня не получается. А если и запоминаю, то лишь те имена, которые ассоциируются у меня со знакомыми словами. Этот композитор, как его? – Чайковский. Так его я помню только потому, что начинается со словом «чай». Потом, ученый... Ломоносов. А здесь слово «лом».
- ...
- Ей богу, я поражаюсь твоей памяти.
- ...
- Я вижу ты умный человек. Тогда ответь мне на один вопрос.
– На какой?
– Как думаешь, Америка ударит по Ирану?
– Не знаю, ей-богу…
– Не забывай, здесь есть и русские, не посчитавшись с русскими, не получив их «добро» Америка ничего Ирану сделать не может…
– Может быть…
– А если ударят по Ирану, что станет с Южным Азербайджаном?
– …
– Нас азербайджанцев там тридцать миллионов!
– …
- Слава Богу, по этой дороге мы проехали, теперь поднимемся в город. Сдадим и этих в отделение, как ту девушку, поедим и снова выедем. Что скажешь?
– …
– Так и удобно, и…
Мобильный Ализаде снова зазвонил. «Снова из дома», – сказал он, нажал на «отбой» и перезвонил сам.
– Да, слушаю. Чем занимаетесь, не деретесь?.. Очень хорошо. Ешьте, на здоровье… Что случилось?.. Да, можно, чокнитесь. Часто вы мне звоните. Так нельзя. Контуры кончаются же. Ладно, пока.
Он дал отбой и улыбнулся:
– Это младшенький. Говорит, папа, можно чокнуться стаканами? Я ведь купил им «Фанты». Они обожают «Фанту» и «Колу»…
– …
– Когда их сдадим напомни мне, чтоб я положил это (он указал головой на сверток возле своих ног) в холодильник нашего отделения. Испортится, жалко. Скажу, купил задешево вечером на базаре. Отнесу домой, жена пожарит. Я очень люблю жареную рыбу. Вкусно. К тому же жареную рыбу надо есть лежалую. Горячей она не так вкусна.
– …
- Ради Бога, о том, что я взял рыбу у рыбаков пускай останется между нами!
- …
– Ты любишь рыбу?
–…
– Эй, гражданин. Я с тобой говорю!
– Что?! Что вы сказали?
– Рыбу любишь, говорю?
– Нет, не очень.
– Не знаешь от чего отказываешься. Рыба – это самое то.
«Фиат» завернул на асфальтированную дорогу, стал ехать по узкой улице, пересекающей широкую приморскую улицу города.
Гулиев вдруг оторвался от телефона и сказал:
– Я вас прошу, заверните на пару минут в наш двор, это ведь по пути, хочу быстренько поздравить папу с мамой.
– Почему не по телефону?
– Всё равно ведь рядом проезжаем. Это наш служебный участок. По телефону как-то неудобно. Я на пару минут. Захотите, потом завернем и к вам.
– Куда, в поселок? Да нет. Не надо. Поселок ведь не близко… К тому же, это не наш служебный участок.
– …
– Откуда свернуть?
– Вот спасибо. Видите впереди маркет? Оттуда направо.
– …Отсюда?
– Ага… Прямо. Теперь налево… Ай спасибо. Остановитесь перед вторым блоком. Хотите – поднимайтесь со мной. Мы ведь голодны.
– …
– Что скажете, может зайдем и перекусим?
– Нет, нельзя. Мы на службе.
– Кто узнает?
– Даже у стен есть уши. Давай по быстрому.
Гулиев сошел с автомобиля и зашел в блок. Ализаде проводил его взглядом, потом обернулся к задержанным лицам. Свет в заднем салоне они оставили включенным, чтобы подглядывать за задержанными. Мужчина что-то говорил женщине, утешал ее. А завернутый в одеяло «сумасшедший», пытавшийся покончить с собой, тихо уставился вниз…
– Каждый по-своему несчастен, – сказал Ализаде, нагнулся, поднял целлофановый сверток и положил его на коробку передач. Открыл и заглянул внутрь. Кабинку тут же охватил резкий запах. Так как свет заднего салона поглощало отделяющее кабинки друг от друга стекло, он не смог хорошенько разглядеть рыб. Поэтому включил свет в переднем салоне и стал разглядывать рыб.
– И что же это такое?! Кутум, что ли? Или… как их называл этот худышка? Лобла, вобла?
Запустил палец в пакет и пощупал добычу.
– Ну и скряга, отобрал одну мелкоту. Сколько здесь… Три… Четыре, пять… Шесть… Дам жене, обваляет в муке и пожарит в подсолнечном масле… Интересно, масло-то дома есть?
Отложил пакет, вытер палец тряпкой из бардачка, затем взял телефон, чтобы позвонить жене и узнать есть ли дома подсолнечное масло. Но вдруг почему-то передумал и отложил телефон.
… Открылась боковая дверь, Гулиев с полной охапкой разноцветных коробок осторожно сел на место, чтобы ничего не уронить.
– А вот и я. Папа вас поздравляет.
– Большое спасибо. Что это у тебя?
– Вот в этой большой коробке вертолет с дистанционным управлением… В этой длинной – автомат… В этой пластмассовой упаковке – конструктор… А это – машина…
– Зачем всё это тебе?
– Поздравите завтра своих малышей. Пусть радуются. Скажете, от Деда Мороза.
– Ты ставишь меня в неловкое положение. Откуда всё это?
– Папа накупил для моего племянника. Моя сестра живет в Стамбуле. Приезжают раза два-три в год.
– Это всё для ребенка, не надо, верни на место.
– Они на Новый год не приехали. Приедут на Новруз-байрам. К тому времени мы купим новые.
– Неудобно ведь.
– Еще как удобно.
Ализаде принялся открывать коробки и разглядывать игрушки:
– Какая красота… Вот спасибо. В наши времена ничего такого не было…
– …
– Этот вертолет, что, и правда летит?
– Да. Вот и пульт. С батарейками. В готовности.
– Как летит, действительно поднимается в воздух?
– Конечно. А как еще летят?!
Ализаде внезано нагнулся и поднял целлофановый сверток:
– Ради Бога, отнеси от моего имени это домой, пусть мама пожарит. Пусть и я, пойми меня верно, сделаю вам приятно.
Гулиев улыбнулся:
– Ей-богу, не надо. Кто из наших будет есть рыбу?!
Ализаде долго упрашивал, а потом завел автомобиль.
– Значит, ты дядя… Сколько детей у твоей сестры?
– Пока один.
– Храни его Бог…
– И ваших тоже.
– Дай Бог и тебе детей, дети – это чудо. Но есть одна штука. Раньше в семьях было самое меньшее трое детей. Нас самих четверо. Но сейчас максимум двое. Отчего так?
– Не знаю. Видимо, идет европеизация.
– Разве это хорошо?
- …
- Знаешь еще что? В тот день я слышал, здесь хотят устроить гей-парад, как в Европе. Так и хочется взять оружие и застрелить этих подонков.
– …
– Твой отец в какой области профессор?
– Физика полупроводников.
– Что это такое?
– Как вам сказать. Это очень широкая область. У папы инфракрасные лучи и плазменные случаи.
– Что-то чересчур сложное.
– Да, точно.
Они немного проехали, хотели выйти на улицу между двумя зданиями, как вдруг Ализаде заметил мужчину с бумагами в руке… Он зашел в лужу под фонарем, охапка была полна грудой бумажных листов, мужчина собирал бумаги из лужи…
– Посмотри-ка на него!
Ализаде нажал на тормоз и остановил автомобиль.
– Что случилось? – вздрогнул Гулиев.
– Посмотри на него! – указал Ализаде на мужчину с грудой листов.
– ...
– Не видишь?! Посмотри на бумаги в его руках. Наверно, оппозиционер, хочет собрать людей на митинг… А может быть ваххабит 1 (миссионерское движение в исламе). Сходи, осмотрись вокруг, может он не один. Я подойду.
Ализаде потянулся рукой к кобуре и сошел с автомобиля, подошел быстрыми шагами к тому мужчине:
– Гражданин, чем вы заняты?! Что это за бумаги?!
Мужчина тридцать пяти-сорока лет, собирающий с асфальта бумаги, увидев полицейского опешил:
– Да так… Тетрадь… Листы…
Ализаде не стал заходить в лужу, подошел максимально близко к мужчине и повысил голос:
– Предъявите документы.
– Какие документы?! – совсем сбился с толку мужчина. – Я здесь живу. Ребенок мою тетрадь… Эти листы…
Гулиев тоже подошел к ним и сказал: - Вокруг никого подозрительного не видно.
– Гражданин, – сказал Ализаде, – вы отправитесь с нами в отделение для выяснения личности! – Затем он тут же добавил: – Пройдите в машину!
Мужчина долго их упрашивал, сказал Ализаде, не сводящему глаз с листов:
– Посмотрите, это тетради с моими воспоминаниями, сын без разрешения взял с собой во двор, и дети разорвали их на кораблики… Всё испортили…
Ализаде с трудом прочел на мокрой бумаге фразы «гнет и тирания», «чтобы достичь духовной свободы…», «достаточно этих угроз…», потом выразительно посмотрел на мужчину и сказал: – И это ты называешь воспоминаниями?!
Резко схватил его за руку, взял все листы в качестве вещественного доказательства. Сказал Гулиеву, чтобы тот открыл заднюю дверцу автомобиля…
ИСТОРИЯ ЖЕЛТОЙ ТЕТРАДИ
Ему подумалось, что в первой половине жизни они готовятся ко второй. А во второй – к следующей жизни. И не находят ни одного беззаботного, свободного дня, чтобы сесть, удобно вытянув ноги…
Он поднял ворот пальто, чтобы слегка спастись от декабрьского мороза.
Гюльнар не переставала торопить их:
– Давайте побыстрей. Я должна скоро быть дома, заняться готовкой и уборкой…
А Имран знай всё шутил: – Эйюб, ради Бога, сколько лет ты уже носишь это пальто? Настоящий антиквариат, жизнью клянусь. Продай историческому музею. Себе купишь новое, а зайцам – корм.
Они оставили позади и этот переулок. Гюльнар вздохнула:
– Вот и этот год прошел…
До торгового центра они шли втроем. Имран отсюда заворачивал в свой двор. А они продолжали свой путь. (На самом деле у Имрана был автомобиль, кажется «Мерседес». Но из-за ожирения печени он шел пешком из дома на работу и обратно.)
Где бы он ни был, что бы он ни делал, Эйюб всегда тосковал по этим пяти-десяти минутам, когда оставался наедине с Гюльнар…
Этот временной отрезок всегда заканчивался быстро, как безумно красивая музыка… И на протяжении пути Эйюб уподоблял себя пианисту, сидящему за черным, блестящим инструментом и играющим ту музыку…
… Как только они оставили Имрана позади, Гюльнар прикоснулась к его руке:
– Что ты снова дуешься? Это ведь Имран, без шуток ему никак.
Почему же не дуться?! Шутки Имрана порой выходят за все рамки… Лишь бы его печень побыстрее выздоровела…
Немного спустя Гюльнар добавила:
– Помнишь, как вы шутили в студенческие годы? На каждый праздник Новруз мы вспоминаем с Самедом ваши проделки и смеемся до слез. Да, до Новруза рукой подать.
Бесцветность серой улицы, серого воздуха казалось впиталась и в людей. Все спешащие куда-то прохожие казались серыми…
Снова Самед?
Он представил: на столе шекербура 1 (печеное Новруз-байрама), разноцветные яйца, свечи, сямяни 1 (проросшая пшеница, атрибут Новруз-байрама.). За столом Гюльнар и Самед… Нет, Гюльнар и он. А рядом дети. Их дети. Свет от свечи то увеличивает, то уменьшает тени на голубых стенах (Гюльнар как-то сама сказала, что их стены голубые). Гюльнар рассказывает детям, что ваш отец (то есть Эйюб) с сокурсниками на праздник Новруз бросал шапку к дверям 1 (обычай праздника Новруз) однокурсниц. А затем они составляли список праздничных даров и всё оценивали. Шекербура – пятнадцать баллов, гогал – двенадцать, яйцо – десять, яблоко – семь, конфета – пять баллов… И тем самым они определяли самую щедрую семью…
Дети слушают Гюльнар и смеются.
– Эйюб, ради Бога, почему я тогда должна была занять второе место? Правда, главное я обогнала ту тварь. Но должна была обогнать и Валиду. Вы судили пристрастно. Бедная мама, кажется та ушанка была Эльдара, как она его наполнила всякой снедью. В ту пору редко у кого дома имелись московские конфеты, а мама положила шоколад «Мишка косолапый»…
При этих словах в голосе Гюльнар послышалось некое сожаление. Столько воды с тех пор утекло. Но женская конкуренция все еще дает о себе знать. Гюльнар и Валида в ту пору были самыми близкими подругами, и в то же время самыми непримиримыми соперницами…
Теперь Гюльнар счастлива с Самедом. Интересно, как все сложилось у Валиды, создала ли она семью, есть ли у нее дети? Где она работает? Или занимается домашними делами?
Его размышления о Валиде прервал голос Гюльнар:
– Ты прочел вчера статью о Расуле? Там была и семейная их фотография. А сегодня по телевизору покажут Самендер. Оба очень знаменитые.
… Он вздрогнул. Будто на пальцы упала крышка пианино…
Статью он видел, но читать не стал… О передаче тоже был в курсе. Смотреть не собирался…
– Многие из ребят женились на любимых…
А на сей раз будто бы силой нажали на упавшую крышку пианино и раздробили пальцы…
… Впереди во всей мощи стояло девятиэтажное здание, в котором жила Гюльнар… Естественно, из восьмидесяти одной квартиры (это число тоже некогда озвучила сама Гюльнар) лишь одно принадлежало Гюльнар и ее семье. Но здание казалось ему привлекательным, нежным и милым в целом…
– Чего это ты воды в рот набрал?
Что ей сказать?! Часто так бывало. Гюльнар говорила, он тоже что-то хотел сказать, обдумывал предстоящую фразу. Решал заменить некоторые слова новыми, принимался их подбирать… А потом становилось поздно. Гюльнар уже переходила на другую тему…
– Ладно, пока, я пошла. Ой… чуть не забыла. Еще раз поздравляю тебя с праздником.
Она вручила ему какой-то сверток и быстрыми шагами пошла в сторону своего блока. После работы все таким образом спешат домой. А он даже не помнит, что когда-нибудь спешил вот так домой. Он наведывался по пути в магазины, заглядывал в киоски, читал афиши. Затем, оглядывая этот безграничный проспект, думал, что на жизненном пути никто не хочет дойти до последнего пристанища. Но что поделать? Ведь годы их гонят вперед.
Он поднял ворот пальто, тот снова упал…
Гюльнар не нарушает традицию, поздравляет его на каждый Новый год. Отдаривается, поступает как и он на восьмое марта. Интересно, что на этот раз? Духи, ручку, галстук… Может, что-то другое? Он погладил сверток…
Впереди шли две женщины. Обе были закутаны в шали. Без теплой одежды. Наверно, беженцы из Карабаха.
Он тяжело вздохнул. Если «сворачивающий горы» Самед (Гюльнар как-то сказала, что зарабатывает Самед очень прилично) увидит этих женщин, захочет ли купить им недорогое пальто или плащ?
Посмотрев им вслед, он продолжил свой путь. Снова поднял ворот пальто. Что-то зубы начали стучать от холода…
Нет, так нельзя, надо успокоиться. Неудачи и несчастья ждут, когда ты поднимешь руки и сдашься…
Он начал внушать себе, что все в порядке, все отлично…
Надо было купить зайцам корм. К счастью, зоомагазин был по пути. Он покупал корм всего на два дня, чтобы заходить сюда почаще. Вдоволь смотрел на сине-зелено-желтых попугаев, чирикающих в клетках, ослепительно белых хомячков, красных, черных и золотистых рыб в аквариумах…
- Как по твоему, в чем разница между хомяком и крысой?
- В чем же?
- В том, что у хомяка реклама сильная.
Каждый раз очкастый продавец улыбаясь задавал ему какой-нибудь вопрос, и он неохотно отвечал. На этот раз задал этот вопрос.
… Ну и ну, как быстро он дошел до своего здания? Холод пробирал до костей, так как одет он был неважно. Он был сам не свой. Ворча что-то под нос, поднялся по ступенькам (будь проклят этот пятый этаж) и постучался в свою дверь. Он много об этом думал: если хоть что-то в этом мире ему принадлежит, то эта дверь из их числа.
Хоть бы сегодня Зейнаб изменилась. Как-никак ведь праздник… Нашла время дуться. Как-будто рухнул мир и она осталась под завалами…
Попробуй после этого съесть что-нибудь. Он оттолкнул тарелку с макаронами, вышел на балкон и закурил сигарету. Оба зайца съежились в углу. Он на них прикрикнул:
– Вы тоже хороши! Вечно сидите на одном месте. Не хотите шевелиться.
Один был белым, другой серым. Наверно, им было холодно, вот и съежились. Ему очень нравилось наблюдать за ними. Особенное удовольствие он получал когда они, прошмыгнув через открытую дверь балкона, взбирались на кресло…
Сразу после того, как выкурит сигарету, пойдет листать тетради с воспоминаниями, заново проживет те редкие счастливые дни, что были в его жизни…
Порой он забывает настоящее и живет лишь прошлым: мечты и чаяния снова заполняют его сердце, как поток. Серый мир снова становится ярким. И в этой ослепительной пестроте красок его счастье радостно ему улыбается… Он видит: между ними лишь пядь расстояния…
Может, самая крохотная, всего на десять-пятнадцать домов деревня во всем мире, приютившаяся в лоне гор…
Родное дыхание матери доносится до его лица, грубые руки отца треплют его волосы. Он спускается к берегу реки по росистой тропинке, сплетает разноцветный венок из цветов, завороженно созерцает восход солнца. Становится гостем скал и туманных гор, ежевичных кустов и ореховых лесов, кричит изо всех сил, голос его слышит весь мир: – Как красиво!!!
И странно, что и дыхание матери, и руки отца, и эта росистая тропинка, и журчащая река с улыбающимся солнцем – всё, всё, всё принадлежит ему. Ему одному…
Возможно ли навеки остаться в своем прошлом, никогда не возвращаться в свое настоящее?
… Вдруг он вскочил, как ошалелый:
– Зейнаб, где одна из моих тетрадей?!
– Эльчин взял поиграться, – спокойно отреагировала жена на этот рёв.
Он окликнул с балкона сына, но ответа не получил. Когда увидел тетрадь с желтой обложкой в руках одного из соседских мальчишек, его будто ударило током. Он беспокойно рванулся во двор прямо в домашних тапочках.
Дети вырывали листы тетради, мастерили из них «лодки» и запускали их в большую лужу на детской площадке, образовавшуюся после дождя. Один из них – мальчишка с недостающими передними зубами, в чьих больших глазах играла хитреца, едва завидев Эйюба, бежавшего на них с ревом «Верните мою тетрадь!», закричал «Палундра!». И все кинулись в рассыпную. Если б Эйюб не подскользнулся и не упал, кто знает сколько еще он бегал бы за сорванцом.
– Ладно, придешь домой! – огрызнулся на сына, стоявшего в углу здания и не сводящего с отца глаз.
Прихрамывая вернулся назад и прежде всего взял сильно поредевшую тетрадь, которую бросили дети, затем зашел в лужу и принялся собирать «лодки». Несколько «лодок», отплывшие совсем далеко остались на лоне вод. Он совсем обессилел, не мог их взять. Сквозь мокрые носки в ступни будто бы вонзались иголки.
Не обращая внимания на смеющихся над ним соседей вернулся домой с целой грудой «лодок». Так же не обращая внимания на гневные слова жены («Боже, пошли мне смерть. У других мужья горы сворачивают, а мой в игры играется»), он раскрыл листы и разложил на полу, чтобы те подсохли. Написанные чернилами никуда не годились. Буквы слились друг с другом.
Может, все условились сегодня ему насолить? Сначала Имран, затем Зейнаб, а теперь Эльчин…
Ничего-ничего, позвонил двоюродный брат Ариф и сказал, что в воскресенье едем на охоту. Пойдет на охоту, немного развеется…
Интересно, в чем особенности зимней охоты? На кого будут охотиться? Наверное на птиц. Или на куропатку, или же на лыску. И может быть на зайца. Нет, на зайца рука не поднимется.
«С возрастом всё, что мы любим в этой жизни постепенно нас покидает. Вдруг видим, очнувшись – ни кола, ни двора. Придет время, эта любовь тоже исчезнет».
Заграничный одеколон, купленный Гюльнар, он отложил в сторону. «Да, да, исчезнет, вот и все дела. В таком случае во имя чего мы будем жить? Наверно, будем утешаться тем, что уже всё на исходе, мы в этом мире лишь гости».
Он уже вызубрил слова «Versace. Homme. Eau de Toilette», которые читал уже в который раз и даже мелкий текст о содержании одеколона…
… Взял свой подарок и, потирая колено, прошел на кухню, к Зейнаб, которая кормила Эльчина. Некоторое время назад Зейнаб не дала ему как следует отругать Эльчина: «Ты как ребенок, собирающий игрушки, копишь эти пыльные, все в микробах тетради… Для чего, для кого? Не пойму…»
Он ограничился на сей раз тем, что грозно взглянул на сына, а тот улыбнулся. Затем слегка приобнял жену за плечи:
– Ради Бога, хоть сегодня не дуйся. Это мне купила Гюльнар, – показал он ей свой подарок.
Зейнаб оттолкнула его:
– Одну ты уже осчастливил, осталась другая.
Нельзя разве было прожить тихо-спокойно несколько этих праздничных дней?
Ему захотелось смягчить жену:
– Налей мне чаю… В воскресенье еду на охоту с Арифом. Он сам позвонил и позвал… Принесу тебе куропатку.
– Я тоже хочу, – сказал Эльчин, но увидев грозный взгляд отца, снова улыбнулся.
- Только этого не хватало, – повысила голос Зейнаб, наливая в большую кружку кипяток из чайника. – В воскресенье исполняется два года сыну Ирады, пригласила.
Проклятье! Она всегда находила какую-нибудь причину, чтобы нарушить его планы.
– Но ведь она не пришла на день рождения Эльчина.
– Мы с Ирадой как сестры. Она не пришла потому, что их здесь не было… Ты на себя посмотри. Все, кому ты нужен по делу, становятся с тобой друзьями, братьями. А потом грош тебе цена.
Он ощутил, что совсем съежился. Встал и прошел в свою комнату. Чай остался дымиться на столе.
Смотрел на тетради, а мысли витали где-то далеко. Взял телефон.
– Алло, это я, Эйюб. Знаешь… Прийти к вам? Нет, у нас тоже весело. Позвонил сказать, что на охоту съездить не смогу… Как это, какая еще охота? Ты ведь сам недавно приглашал… Ладно, ладно…
Положил трубку. Ох, как же болело колено. Нагнулся и собрал с пола высохшие листы. Было нетрудно написать новые слова поверх стертых. Потому что он помнил каждое слово чуть ли ни наизусть.
«Сегодня Гюльнар обручили с Самедом, учащимся на два курса старше – сыном какого-то помощника прокурора. А я любил ее ровно три года. Три года тосковал по ней, не знал покоя. Почему же я побоялся раскрыть свое сердце, признаться?...»
… Вот тебе и Новый год.
Зейнаб уложила Эльчина спать и, кажется, легла и сама, было тихо…
Музыка, топот, смех, доносящиеся из соседних квартир порой отзывались в приборах, собранных в их серванте.
От горечи стояли слезы в глазах. Он закурил сигарету. Впервые курил дома.
«… Моя жизнь прошла в общежитиях, тесных каморках, снятых в аренду. Я так тосковал, так тосковал по квартире, на двери которой было бы мое имя…»
«… Но, к сожалению, порой и квартиры не приносят человеку счастья. Четыре стены и потолок служат лишь для того, чтобы скрыть от соседей то, как ты несчастлив»…
… О Боже, что написано в тех листах, что остались в луже? Что там написано?..
… Пробило десять часов и стрелки двинулись дальше. Он не стал бы покидать свое любимое занятие, но телефонный звонок заставил его дрогнуть. Он нажал на кнопку и услышал пьяный голос Имрана:
– Чем занят, дорогой?
– Да так, ничего…
– Что ты там бубнишь? Ничего не понимаю.
– Говорю, что собираюсь спать…
– Ну и ну, разве в праздник спят? Я позвонил потребовать с тебя магарыч.
– Почему?
– Приходи к нам – увидишь. У нас шикарное застолье.
– Поздно ведь… В это время…
– Вовсе не поздно. Мы приготовили тебе сюрприз…
– Что за сюрприз?
– Она тоже у нас…
– Кто?
– Не прикидывайся незнайкой. Разве мы слепые? Не видим ваши отношения? Я о Гюльнар. Давай быстро, ждем…
Он чуть ли не бежал по безлюдной улице. Его сопровождала огромная луна.
Ну и дела, Зейнаб проснется утром и увидит, что его нет. Вот будет скандал. Надо придумать приличную отговорку. А с какой стати Самед пустил Гюльнар? Наверно, отправил с ней одного из детей. Он всегда так поступает, когда собирается компания. Но ведь компании всегда собираются днем, до вечера. А сейчас так поздно. Надо еще встретить Новый год… Во всяком случае, интересно, как Гюльнар уговорила Самеда… Вот и окно Имрана. Свет выключен. Наверно, шутники танцуют. Как им взбрело в голову отметить Новый год вместе? Ведь по дороге домой об этом даже не заикнулись…
Да, вот и блок. Кажется, третий этаж. Вот и дверь. «Аскеров Имран Аскер оглу».
Нажал на звонок. Он тоже обязательно укажет золотыми буквами на своей двери: «Джафарли Эйюб Али оглу». Чем он хуже Имрана?
Еще раз нажал на звонок. Наверно, сердце Гюльнар тоже так яростно бьется. Да нет, ей может быть совсем безразлично: придет Эйюб или нет. Скорее всего сейчас она шушукается с подружками – Мединой и Зибой…
Он долго звонил в звонок. Они что, не собирались открывать ему дверь? Каждый занят своим, кому есть дело до звонка?!
Принялся ждать, не отводя пальца с кнопки звонка.
Когда, наконец, послышался звук отпираемого затвора, на сердце полегчало. Решил упрекнуть хозяина за столь долгое ожидание. Но…
Увидев вышедшие из орбит глаза посиневшего Имрана, растерялся.
– Я… ты… – промямлил он.
Имран долго не сводил с него глаз и вдруг внезапно расхохотался. Затем быстро посерьезнел:
– Ты что, дурак, не соображаешь, что нельзя тревожить людей по ночам?!
– Ведь… Ты… Компания…
– Это была шутка. Какой же ты непонятливый!
… Дорога обратно казалась длиной в вечность. Шаги путались друг в друге, сердце бешено колотилось. К тому же он плакал. Рыдал, как ребенок.
Не знал почему в голове крутилась лишь одна мысль: дымящееся счастье роскошных дворцов никогда не согреет ледяное несчастье жалких лачуг… Роскошные дворцы… Жалкие лачуги… Дымящееся счастье… Ледяное несчастье… Не согреет… Ни за что не согреет…
… Еле-еле добрался до своего двора. Который час? Идти домой совсем не хотелось.
Свет фонарного столба падал на одну, свет луны на другую сторону лужи. В полосе этого ближнего и дальнего света медленно покачивались бумажные «кораблики».
… Поднимаясь тяжелыми шагами по ступенькам, вспомнил вдруг, что на одном из листов в луже написаны именно те слова, которые только что по пути вертелись у него в голове.
Остановился. Надо было подобрать листы…
Бегом вернулся назад и вошел в лужу.
Подбирал бумажные «лодки», стряхивал воду…
… Роскошные дворцы… Жалкие лачуги… Дымящееся счастье… Ледяное несчастье…
* * *
Немного спустя он заметил подошедшего к нему полицейского…