На перепутье

Анастасия Кульгина
Вот знаете, как в жизни бывает: кому-то больше повезло, кому-то — меньше. И к какой категории населения я себя заочно отнёс, решив семь лет назад поступать в вуз в славном городе Брно, который является исторической родиной моей прапрабабки, я так и не решил. И поверьте: дело тут вовсе не в обучении на чешском. Хоть я и прожил всё детство в провинциальном городишке во Франции, а сколько себя помню, чешскими корнями у нас в семье всегда жутко гордились, потому как чешская прапрабабка была княжеских кровей. Конечно, в семье благоразумно умалчивают, что та же прапрабабка сбежала из родового поместья с каким-то безродным ремесленником (это мне отец по секрету рассказал), но память её чтят, поэтому чешский у нас знают все.

Не то, чтобы я не любил Брно или свою альма-матер в лице Масарикова университета. Но жить тут иногда, прямо скажем, очень непросто.

Так уж вышло, что Брно — особенный город. И все родившиеся здесь с малых лет усваивают один жизненно необходимый факт: Брно — город перепутий.

До сих пор доподлинно неизвестно, сколько миров, временных петель и пространственных карманов, сбежавших однажды с плаща Вселенной, пересекаются в центре площади Свободы. Некоторые совершенно серьёзно утверждают, что около пятисот. Лично я не такой дурак и в эти сказки не верю. Ну помилуйте, какие пятьсот? Тут и на тысячу с лёгкостью наберётся, и это ещё если считать только те, которые мне самому удалось увидеть за те семь лет, что я тут живу.

Артерии мостиков, порталов и переходов опутывают Брно, как шерстяные нитки размотанного клубка опутывают заигравшегося котёнка, поэтому заблудиться тут — просто раз плюнуть. Местные-то привыкшие, а вот туристы… Видел я одного такого попаданца на прошлой неделе. Вот представьте: идёте вы, скажем, в сувенирную лавку, вон ту, через дорогу, и ровно на середине пути проваливаетесь по пояс во внезапно размякший асфальт, а из пустоты на уровне ваших глаз высовывается верхняя половина гнома, которая злобно трясёт лопатообразной бородой и забористо ругается, потому что ваши пятки разбили светильник в его жилище. Парнишка-попаданец так испугался, что даже пальцем пошевелить не мог — только рот разевал, будто рыба. Прекрасно понимаю его ужас: я сам первые пару месяцев шарахался буквально от всего вокруг, включая солнечных зайчиков. В общем, пришлось его срочно выручать, иначе одним только богам известно, куда его могло бы засосать.

В принципе, смириться со своеобразной природой этого города не так уж и сложно. Гораздо сложнее — научиться здесь жить, потому что для этого нужно подружиться с хранителями.

То есть, вообще-то, хранитель у Брно, как и у любого нормального города, всего один. Но он, как и сам город, далеко не так прост.

Хранителем любого другого города можно стать, случайно или намеренно. Хранителем города перепутий можно только родиться: должность эта непростая, и занять её может лишь пятый ребёнок третьего сына. Три — число развилки, пять — число многогранности. Спросите, при чём тут многогранность? Хранители городов перепутий многолики, по одному обличью на каждое измерение, на которое распространяется их власть. Они везде сразу — и нигде конкретно. Они — на каждом мостике, в каждом отражении, за каждым углом. И они — лишь в воображении горожан, поскольку не любят показываться никому, даже городам, которые охраняют.

То, что водить дружбу с хранителем действительно важно, я понял в первый же день после переезда в Брно.

Помню, как, насквозь пропахший усталостью, тащился с дорожной сумкой через весь город, пытаясь найти адрес, по которому я за две недели до вылета снял небольшую комнату. Спальные районы всего мира похожи как две капли воды, поэтому режим топографического кретина включился во мне практически сразу. Я всё брёл и брёл, не вполне понимая, куда именно, как вдруг на несколько мгновений потемнело так, будто кто-то просто выключил Солнце, а когда небо вновь прояснилось, мне показалось, что я в Аду. Здания по обеим сторонам улицы были в огне. Асфальт метр за метром плавился в раскалённой лаве, а я, запнувшись о собственный кроссовок в попытке обратиться в бегство, сидел на земле, крепко вцепившись в потрёпанную жизнью сумку, и смотрел, как мой товарищ по несчастью, седой дедушка с клюкой, которого я вот только что пытался обогнать на одной из улиц спального района Брно, разговаривал с великаном, поигрывающим кузнечным молотом. Прислушавшись, я понял, что старичок… рассказывал сказку.

Когда я пришёл в себя, тот самый дедушка заботливо обмахивал меня газетой со сканвордами.

— Вы потеряли сознание на середине, юноша, — укоризненно сказал он, покачивая седой головой. — Это неуважительно по отношению к сказителю.

Я медленно сел и ещё медленнее осмотрелся, будто опасаясь того, что может открыться моему взору. Но в поле зрения был только обычный спальный район и голубь, который что-то клевал аккурат посреди проезжей части.

— Ч-ч-что это б-б-было? — заикаясь, поинтересовался я.

— Вы француз, верно? — ответил старичок вопросом на вопрос.

— Да, но какое отношение это имеет к… ну, вы понимаете…

— Самое что ни на есть прямое!

Дедушка протянул руку, желая помочь мне подняться, но я, чувствуя в себе силы, справился сам и стоял теперь перед ним, слегка пошатываясь под весом дорожной сумки.

— Понимаете ли, в чём дело, юноша, — начал он, — Ноа, дух-хранитель нашего города, недавно повздорил с Жозефиной, хранительницей Парижа, и теперь он пылает ненавистью ко всем детям земли французской, а вы — как раз из их числа. Да к тому же — виданное ли дело! — не туристом в его город приехали, а жить здесь удумали. Вот он и пытался вас таким вот нетривиальным образом отвадить.

Поначалу я честно пытался понять, у кого из нас двоих поехала крыша. Духи, хранители городов, спор вон какой-то между брновчанином и парижанкой… Бред сивой кобылы, да и только.

Вселенная, однако, со сделанным мной выводом не согласилась, потому что, как только я открыл рот, чтобы вежливо и тактично поинтересоваться, не потерялся ли дедушка и не нужна ли ему помощь, из стены ближайшего дома высунулась огненная голова. Злобно сверкая глазами, она смотрела прямо на меня, и я всем своим естеством ощущал, как сильно этому существу хочется слопать меня с потрохами и закусить моей же дорожной сумкой.

— Но-но, уважаемый! — сурово окрикнул существо старичок, стукнув клюкой по прекрасно-твёрдому и незыблемому асфальту. — Мы с тобою как условились: знатная сказка в обмен на француза. Я свою часть выполнил, а ты что же, откажешься? Даже ваши признают: уговор дороже денег!

Существо недовольно заворчало, однако исчезать не спешило.

— Вообще-то, у меня чешские корни, — несмело выдавил я, стараясь не отводить взгляда от полыхающей головы, — так что я не вполне француз. И имею полное право тут жить. Тем более, в Масариков университет на астрофизику меня всё равно уже взяли, так что деваться мне отсюда некуда.

Судя по всему, астрофизику хранитель по имени Ноа как минимум уважал, потому что ненависть в его взгляде сменилась хоть и презрительным, а всё же интересом. Проворчав что-то невнятное, он исчез, оставив после себя девственно чистую стену.

Я непроизвольно икнул. Кажется, на сегодня с меня впечатлений достаточно. А ведь это я даже до своего нового жилища не дошёл... Ещё на борту самолёта я опасливо размышлял, что снимать комнату через интернет, да ещё и «вслепую», наверное, было не очень хорошей затеей, и там могут оказаться тараканы или ещё чего похуже. Однако после всего, что только что произошло, мне начало казаться, что больше ничего и никогда меня уже не испугает. Но взять себя в руки мне всё-таки пришлось, потому что как минимум один вопрос по-прежнему оставался без ответа.

— Почему сказка?

— Потому что наш Ноа — знатный сказочник, — ответил дедуля, улыбнувшись. — Подумайте как следует, юноша: от кого люди узнают обычно самые невероятные вещи?

Я честно пытался отгадать эту загадку, но так и не смог найти в своей голове ни одной мало-мальски стоящей мысли. Не дождавшись моего ответа, старичок продолжил:

— Конечно, от попутчиков. От тех, кто несётся по соседству с нами сквозь ночь, от тех, чьё сердце бьётся в такт со стуком колёс, и от тех, кто выпил для храбрости, но всё равно дрожит в соседнем кресле как осиновый лист, потому что впервые летит на самолёте. Наш Ноа — дух дорог и перепутий, и в его коллекции несчётное количество сказок и историй, рассказанных самыми разными путешественниками. Но ему всё мало: слишком уж он это дело любит.

Ладно, допустим, ответ на свой вопрос я получил. Только вот понятнее от этого не стало. Окей, зайдём с другой стороны.

— Но зачем вообще что-то ему рассказывать, чтобы он за это помогал местным и туристам? Он же хранитель города. Разве ему так делать не по статусу положено?

— А зачем мертвецы платят Харону один обол за круиз по подземным рекам? — резонно поинтересовался дед.

Мне не нашлось, что ему возразить.

Поэтому я просто пригласил его на чай в ближайшую кофейню, чтобы как-то отблагодарить за своё спасение.

Несмотря на то, что наше знакомство с духом-хранителем Брно прошло не слишком-то гладко, за семь лет мы всё-таки умудрились подружиться. Уже через несколько недель Ноа поведал мне в утреннем шелесте листьев, что я ни капельки не похож ни на француза вообще, ни на Жозефину в частности. Я же поведал ему по секрету, что на самом деле обожаю сюрпризы и приключения, а уж сколько историй знаю — не перечесть. А то, что я при первой встрече так сплоховал, так это просто оттого, что ни разу до этого ни одного хранителя не видел. Не знаю, кстати, почему: может, хранитель моего родного города просто очень скромный, а может, там, в далёком французском Анси, его и вовсе по какой-то причине нет.

В общем, с тех самых пор между мной и Ноа разгорелось нешуточное состязание. Он намеренно заводит меня в какие-нибудь межвселенные дебри, а я откупаюсь от него историями. Расскажу хорошую — поможет выбраться и, глядишь, задержит тёплые деньки ещё на чуть-чуть. Ну а расскажу плохую — будет зловредно радоваться маленькой победе и смотреть, как я пытаюсь выкрутиться.

Вот и сегодня ему приспичило поиграть. Вообще-то, прошлый раунд был вчера, но я одержал такую красивую победу, что духу очень уж не терпелось взять реванш. И как назло, именно тогда, когда я тороплюсь на собрание кафедры. Нет бы на пару часов позже объявиться, а… Но ничего не поделаешь: я уже чувствую в перезвоне капель дождя по витринам его заливистый смех и понимаю, что с минуты на минуту окажусь неизвестно где. А на собрание-то успеть надо.

Что ж, друг мой Ноа. Что ты желаешь услышать: сказку или быль?