Предыдущая главка:http://www.proza.ru/2019/05/27/1351
Что же случилось у наших мужичков? Кто стал ходить на их поле и шевелить пшеницу? И что это за поле, если мужички наши на самом деле – дворяне и поэты?.. Понятно, что это поле российской словесности. И что это за пшеница? Видимо, произведения тогдашних литераторов? Каких – тогдашних, - какого времени?.. Времени, когда случилось что-то невероятное, какая-то «печаль», которой «отродяся не видали»… Кто-то явился в поле русской литературы и стал наносить урон творениям «пахарей»-поэтов. И каким образом этот урон наносился? Порчей и уничтожением рукописей или книг?..
Мы, полагаем, верно угадали, о каком событии здесь идёт речь. Событие это – Война 1812 года, и – ещё точнее, - Пожар Москвы. Пожар этот выявил Душу России, и – одновременно – её Музу. И эта Муза не соответствовала состоянию русской литературы на тот момент. Она её обесценила.
Приводим ниже отрывочек из книги Андрея Балдина «Протяжение точки. Карамзин и Пушкин», - об изменении статуса Москвы после Пожара, - соответствующий нашему взгляду на это событие и существенно дополняющий его.
«То, что произошло с Москвой в 1812 году, невозможно рассмотреть и изложить в рамках одной темы. Одной точки зрения на это событие никогда не будет достаточно, как бы ни была она основательно и подробно аргументирована; это событие может быть представлено только в пересечении множества взглядов и суждений.
Извне, в контексте «пространственного» анализа, в этом множестве видится центральный, ключевой сюжет: это сюжет исчезновения-появления Москвы. Буквального и вслед за тем фигурального, смыслового.
Москва исчезла в огне пожара и затем явилась заново, наяву и в особом помещении русского сознания, где она обнаружила себя новой духовной столицей России.
Она обозначила себя как центр нового материка, который вскоре принялся оформлять себя как материк слова. Тогда, в 1812 году, Москва обозначила себя как terra nova, «следующую землю», обнаружила в себе духовный пульс, слышимый от центра до арзамасских и донских границ.
... ... ...
Москва преобразилась целиком, внутренне и внешне; в результате она обрела статус сакрального центра — не одной страны, не просто России, но одного из духовных полюсов Европы: масштаб произошедшей с ней метаморфозы значительно превосходил локальные национальные рамки. Исчезнувшая в огне Москва одновременно вернулась в Европу в качестве одного из ее ключевых (сакральных) центров. Пространство Старого Света, общий его чертеж заметно изменились с появлением в Европе после пожарной Москвы»…
Вот ведь оно что: появился новый сакральный центр. Из той же книги Андрея Балдина можно узнать, что Николай Михайлович Карамзин предчувствовал это новое состояние Москвы, или - вернее, - эту заложенную в старой столице потенцию. Балдин пишет, что "Бедная Лиза" - это как бы репетиция "московской жертвы".
Для русских литераторов это, возникновение нового сакрального центра - послепожарной Москвы, - означало: коренное изменение ориентира. Ведь до этого события ориентиром был "культурный" Запад. Сначала - Франция, потом - Британия и Германия. Но уже Карамзин после своего Путешествия по Европе начал понимать, что для нас нужно иное слово, - Московское слово! (Так же - по книге Балдина).
Продолжение:
http://www.proza.ru/2019/06/02/1407