…Всё завершилось намного лучше, чем ты предполагал…
Спустя всего два часа ты избавился от семейных забот, трудовых будней, столпотворения города и без всяких проволочек добрался до санатория в пригородном поселке. Глядя в блуждающие глаза регистраторши и «оценив» ее столь же заискивающую улыбку, ты заполучил одноместную комнату. Еще не распаковав вещи, ты положил на стол желтоватую, мягкую кипу бумаг и ручку, а теперь смотришь в окно с наполовину отдернутой занавеской. Правда, моря не видать, но, несмотря на зиму, перед твоим взором простираются приносящие умиротворение ряды вечнозеленых деревьев. Немного ветрено. Утром, когда ты садился в автобус, накрапывал мелкий дождь, который нынче перешел в мокрый снег. Косо падающие с неба снежинки, дойдя до каменных плит вокруг здания, тут же таяли. Выходит, и в этом году не видать снега.
В дверь осторожно постучали. Это горничная, принесшая простыни, полотенце для рук и банное полотенце. Кажется, у нее тоже болят суставы, тебе кажется странным, что она страдает этим недугом, работая в санатории. Женщина приближается вразвалку, медленной походкой, меняет простыни, наволочки, кладет полотенца в изголовье кровати, желает приятного отдыха, и, не отрывая взгляда от пола, добавляет, чтобы ты сообщил ей, если возникнет в чем-то необходимость. Ты знаешь правило, в эту секунду твое левое плечо приподнимается, правая рука ныряет в карман, ты достаешь мелкую купюру и оцениваешь старания женщины.
После того, как женщина благодарит тебя и уходит, ты оборачиваешься и смотришь на ручку с бумагой. В голове мелькает мысль: да, ты пришел сюда, но твои болячки – дело пустое, твои мучения не излечить всякими там процедурами; сегодня воскресенье, рано утром ты будешь на приеме у врача, он тебя обследует, станет что-то там выписывать, определит процедуры, даст советы, а ты, как скаковой конь, займешь свое место в общем ряду, примешься бегать за медсестрами, ждать в очереди, стараясь найти общий язык с каждым встречным, примешься выслушивать в процедурных кабинах сальные реплики пожилых мужчин, большинство которых составляют приезжие из районов, мужчин, до безумия истосковавшихся до тепла других женщин, примешься выслушивать шуточки медсестер, заплесневелые истории случайных знакомых, постараешься стерпеть запах пота и грязной одежды, будешь есть безвкусную еду и полеживать на своей кровати, или же прогуливаться во дворе, болтая о том о сём с одним из тех пациентов, которые быстро находят общий язык из-за общей болезни, или же будешь слоняться по улочкам поселка, как какой-нибудь бездельник. Время от времени тебя будут навещать друзья: одни потому, что действительно за тебя переживают, другие потому, чтобы выше держать голову при встрече, а третьи просто так, от нечего делать; изведя тебя всевозможными речами, они дадут на прощанье стандартные наставления и уйдут восвояси, оставив тебя наедине со своими мыслями. Ты будешь чувствовать боль вперемешку с сожалением, – и во время токовой терапии, и во время массажа, и нежась в ванне. Пытаясь разобраться в причинах этой боли, ты окончательно заплутаешь в лабиринте мыслей.
А пока ты глядишь в окно, и сам не понимая, чего ожидаешь. Вот, наконец, ты обрел долгожданное одиночество и спокойствие. По пути ты накупил целую сетку фруктов. По привычке достаешь из целлофанового кулька яблоко и, протерев, хочешь надкусить, но задумавшись, что зубы-то уже на такое не способны, вынимаешь из кармана дорожной сумки складной нож. Лезвие ножа разрезает яблоко точно скальпель, и в тот же момент ты ощущаешь острую боль в мизинце левой руки: лезвие, разрезав кожуру, впилось в кончик пальца, из мелкого пореза сочится кровь. Ты невольно трясешь рукой, капелька крови попадает на чистый лист бумаги и расползается, ты весь уходишь в созерцание этого зрелища, на какое-то время забывая о боли в мизинце. Пятно напоминает букву О, но рядом с ним маленькая точка: О. То есть, О – вот и всё. «Ну конечно, Оно – задумываешься ты, – Божественное Могущество. Именно благодаря Ему ты пришел в этот мир, и именно Оно станет причиной твоего ухода. Не думай, что, раз ты сейчас жив-здоров, так будет и впредь. Никто кроме Него не ведает, что случится через миг, минуту, час».
Ты - человек не особо религиозный, даже шахаду толком не знаешь, намаз не совершаешь, не постишься, в мечеть ходишь только в поминальные дни, но в Нём не сомневаешься, и даже не задумываешься, правильно это или нет, веришь, что есть Нечто великое за пределами Вселенной, в противном случае откуда могла бы взяться столь совершенная гармония во всем мире?
Естественно, пропадает всякое желание съесть яблоко, прижимаешь салфетку к порезу на мизинце и сначала бросаешь взгляд на пятнышко крови на листе бумаги, а потом смотришь в окно – на мокрый снег, который набирает обороты. «Ну, чего застыл как бревно, – упрекаешь ты себя, – разве не этого хотел, не по таким условиям тосковал всё это время? Теперь давай, садись и пиши, постарайся унять словами всю душевную боль, что пуще боли телесной, может, немного успокоишься, найдешь облегчение?». Да, и о чем же ты собирался писать на сей раз? О той любви юных лет, точнее, о чувствах, запрятанных глубоко внутри, в которых ты признался Девушке спустя много лет, когда она, оставив позади полжизни, стала умудренной годами Женщиной, узнала и изумилась. С возрастом, по мере приближения неминуемой старости тебе всё больше хочется перенести на бумагу те чувства и переживания. Конечно, упоминать ее имя ты не станешь, выдавать место ее проживания тоже, но всё-таки напишешь о Той Женщине, которую пестовал в сердце; наверно, случись ей прочесть, она всё поймет, ибо не сможет не понять. В том, что ты напишешь, будут такие нотки и оттенки, которые не смогут не показаться ей знакомыми, не смогут не пробудить воспоминания, покрытые пеплом прожитых лет.
«Должны… Но смогут ли?!» Обо всё этом ты раздумываешь, глядя на яблоко на столе, из которого ты всё еще не вынул нож, на ручку и бумагу, точнее, на одно крупное и одно мелкое пятнышко крови на листе бумаги. Пятна, въевшись в бумагу, стали бурыми, а кровь из пореза так и сочится, причем, чем сильнее ты прижимаешь большим пальцем салфетку к ране, тем больше расползается кровавое пятно. «Снаружи ветер, мокрый снег, а внутри на небольшом столе ручка с бумагой, почерневшие пятна крови… – думаешь ты, – ведь всё это должно тебе что-то говорить; как минимум, подтолкнуть к тому, чтобы ты сел писать… Ты же только этого и хотел, ну давай, наконец, садись и пиши…»
Но о чем ты станешь писать? Что, кроме потускневших, угасших воспоминаний, оставивших по себе лишь толику боли, связывает тебя с Той Женщиной, которая, быть может, живет всего в нескольких шагах от этого здания? Может, твоя болезнь лишь повод, и направление в этот санаторий ты взял бессознательно, под диктовку шестого чувства? Естественно, в тот момент ты об этом не задумался, но стоило автобусу доехать до пригородного поселка, ты вспомнил, как несколько лет назад она сама написала в социальной сети, где вы случайно нашли друг друга, что большую часть года, все праздники и выходные проводит в этом дачном доме, сбежав от городской суеты. Но глупо ждать чего-то больше от этого мимолетного теплого дуновения. Дожил до седин, но еще не понял, что там, где нет духовной близости, расстояние особую роль не играет. У нее своя жизнь, свои заботы, свои мечты и желания, а то, что было лет тридцать тому назад, может лишь вызвать приятную улыбку, добавить красок в воспоминания о молодых годах, смахнуть пыль с ее прошлого. Даже знай она, что ты здесь, совсем рядом, будет не в силах переступить через себя, прийти и навестить тебя, она всего-навсего будет хранить некогда связанные с тобой чувства, как снятую на память фотокарточку, хранимую в отдаленных уголках сердца, на которую смотрят порой с чувством сожаления и печали, вот и всё.
Ты бросаешь в мусорную корзину отяжелевшую от крови салфетку, перевязываешь рану карманным платком, засовываешь левую руку в карман куртки, а потом выходишь наружу, чтобы избавиться от этой тоскливости и убить немного времени. На этажах видишь по трое-четверо пациентов, пригвожденных к стульям, расположенным напротив телевизоров, настроенных на один и тот же канал. Ветер с силой захлопывает за тобой входную дверь, мороз обжигает шею и горло, ты крепче насаживаешь кепку на голову, затягиваешься сигаретой и глядишь, уставившись на снег, тающий на каменных плитах. «Конечно, не будь у тебя желания писать, было бы сущей глупостью брать отпуск и приезжать на лечение в зимнюю пору, – думаешь ты. – Во-первых, твою боль не унять микстурами и процедурами. Возможно, всё это поможет уменьшить боль физическую, а что ты будешь делать с душевными потрясениями? Ты не можешь разобраться с этой душевной болью, а бедный врач и подавно. Диета, ванны, гимнастика, массаж… всё это для тела и совершенно бесполезно для души…»
Из противоположного корпуса вышли трое мужчин, подняв ворот курток и пальто. Придерживая кепки, они неторопливо шли в сторону столовой. Вдруг ты вспомнил слова дежурной медсестры о том, что, показав направление, можно взять обед и ужин. На цыпочках, чтобы не будить домочадцев, ты прошел на кухню и выпил стакан сладкого чаю с парой ломтиков хлеба. Аппетита не было, к тому же одолевало чувство стеснения показать бумажку и взять еду, хотя на это было полное право. Может, именно это чувство побуждает тебя вернуться назад, подняться по унылым этажам и вернуться в свою комнату. Только зайдя в теплую комнату, ты понимаешь насколько продрог.
Не садясь, ты смотришь на расположенные на столе яблоко, из которого не вынул нож, затем на ручку, и наконец на пятнышко «О.» на чистом листе бумаги. Конечно, ты мог бы принять увиденное за круг, и придать этому следующий смысл: «Круг замкнулся. Вот и всё». Если так, то ты снова приходишь к неизбежной, неумолимой истине: проделанный тобой путь сюда с намерением унять боль не более, чем глупость; неужто ты думал, что найдешь утешение в писанине? Максимум, обманул бы себя на некоторое время, а твои грезы о Той Женщине не соответствуют твоему нынешнему статусу порядочного главы семьи и не привнесут никакого смысла в твою жизнь; и потому ты совершишь грех, если дашь себе мучиться три недели в этом пригородном поселке. Лучше подари направление кому-нибудь из коллег, пусть тот уладит формальности и отдохнет, воздавая тебе молитвы. А ты по-прежнему станешь жить, мучаясь больше душевно, чем физически. Как говорил поэт, а потом… а потом – будь, что будет…»
Ты вынимаешь нож из яблока, складываешь и прячешь в дорожную сумку, кладешь ручку в карман куртки и отправляешь в мусорное ведро бумажную кипу с листом, замаранным пятном крови.
При выходе с сумкой в руках тебя посещает мысль о том, что пятно крови на бумаге сейчас обретает еще один смысл, который и в голову тебе не мог прийти.
Ты покидаешь здание, пытаясь забыть ноющую боль в мизинце, и не замечаешь как дежурная медсестра, которой ты сдал ключи от комнаты, вся от удивления превратилась у порога в вопросительный знак.
Идя к остановке, думаешь, наверное, город сейчас полностью укутан снегом. И в эту секунду во все глаза жаждешь увидеть ослепительно-белый, чистый снег…
Январь, 2016 год