Дверь

Он поймал меня прямо посреди улицы, даже не дал рта раскрыть и ответить на его приветствие; время ли плохое пошло, говорит, или люди, не знаю, мне даже в страшном сне не приснилось бы, что два друга – не разлей вода, считающие себя братьями, чуть ли не вскормленные молоком одной матери, могут стать настолько чужими; забыли, говорит, мы совсем прежние деньки, изменили своим мечтам, обещаниям, клятвам, что-то очень легко и быстро стерли из нашей жизненной тетради ту трудную, но очень сладкую, полную смысла пору, я б никак не поверил, даже если весь мир пытался бы меня в этом убедить; я не отмываю свой грех, говорит, видя, что от тебя никаких вестей, мне надо было принять это в счет, надо было переступить через грешную гордыню и постучаться в твою дверь, растопить ледяной холод между нами, поступи я так, наверное, не позволил бы отчужденности пролечь между нами; не думай, что я этого не хотел, не пытался, не рвался, говорит, но каждый раз встревало какое-нибудь неотложное дело, и я перекладывал с недели на неделю, с месяца на месяц, с года на год, к тому же надеялся, что ты вот-вот откроешь мою дверь и переступишь порог, что ты совершишь то, на что я не улучил времени, а время-то шло своим ходом, прошло не то шесть, не то семь лет – а, может, и больше, теперь вот встретились нежданно-негаданно посреди улицы; пока он говорил всё это, я отводил взгляд от его лица, да он и сам прятал глаза, ибо прекрасно понимал – глаза врать не умеют: он оглядывал меня, переводил взгляд на папку у меня подмышкой, и тут я просек, что откровенно радуется, как хватающийся за соломинку утопающий; я же время от времени поглядывал на его дорогущую, походящую на танк, машину, с которой сошел и позвал меня по имени; а еще я никак не мог разобрать, кто это, стараясь не подавать виду, глядел на газетный киоск чуть поодаль, на дверь здания напротив - и в голове, как назойливая муха, жужжала мысль: «только бы он не пригласил меня сесть в машину», надо ли мне покупать что-нибудь в киоске, интересно, что это за управление, может, если придется что-нибудь выдумать, сказать, что я пришел в это управление по своим делам, но как назло мне ничего не приходит на ум в связи с киоском (чего только сейчас не продают в киосках, от жвачки до пива), да и что это за управление я понять не могу (этих однодневных учреждений, фирм и компаний несметное количество, если не ошибаюсь, здесь раньше находился книжный, я даже знал милую продавщицу в этом книжном, у нас с ней даже отношения намечались, потом она уволилась, я потерял ее след, прошло лет десять, а то и пятнадцать, книги убрали давно, одно время продавали в этом магазине дорогую одежду, а теперь что-то совсем другое, Бог знает, что именно), - именно в этот момент словно внезапный ураган в моей памяти начинают бушевать слова жены, которые она за последние несколько дней повторила, наверное, сотню раз: «надо прорубить дверь»; и эти слова устраивают такой кавардак в моей голове, что я на некоторое время выпадаю из реальности, не узнаю человека, стоящего со мной лицом к лицу, не понимаю, чего он от меня хочет, вообще, не разбираю его слов, и даже хочу взять и уйти, будто всё это никакого отношения ко мне не имеет, но человек, застигший меня врасплох, говорит, ей-богу, я столько себя ругал, что нет никакой надобности в твоих упреках, он ведь человек пишущий, говорил я себе, обижаться на него не стоит, я сам должен его найти, проведать, может, у него затруднения какие-то, вот и йенгя  твоя каждый раз говорит, мол, нет вестей от брата твоего, найди время – поедем проведаем его, узнаем, где и как живет; потом спрашивает, ты где живешь, затем припоминает, да, говорит, там, где эти нефтяные скважины, помню, в последнюю нашу встречу ты говорил, что хочешь купить там земельный участок, ну и как?; я что-то полуутвердительно бормочу, в моей голове среди прочих мыслей снова проскакивают слова жены, сказанные со смесью печали, раздраженности и упорства: «надо прорубить дверь»; ноет средний палец левой руки, которую я держу в кармане серого поношенного плаща; за прошедшие семь лет мне удалось купить участок длиной и шириной в десять шагов, кое-как построить одну комнатушку и кухоньку, я брался за любую работу, думая о том, что дети подросли как-то сами собой, а в этот год мы собрали весь доход и построили еще одну комнатенку, и вот теперь надо было прорубить дверь между комнатами, жена всё талдычила, мол, ради одной двери мастера будешь звать, ты мужчина, сам должен справиться, у нас лишних денег нет, чтоб на ветер бросать, забот и так полон рот; да и дело она говорила, по сути, вся моя жизнь состоит из прорубания дверей, а открывание дверей для меня самая тяжелая на свете работа, конечно, я не мог этого объяснить ни жене, ни бедным детям: в этот момент Старый Друг хватается за мое плечо и говорит, не знаю, слышал ли, я переехал из поселка, взял пятикомнатную новостройку в центре, ей-богу, сразу же об этом пожалел, братец, я и не знал, что выйдет столько расходов, ничего, кроме четырех стен, не дают, притом смеют это еще квартирой называть, всё надо делать самому, к тому же квартира-то новенькая, вот и мебель должна быть новехонькой, вдобавок всё должно соответствовать дизайну и цвету обоев, ты нрав женщин разве не знаешь, с тебя седьмой пот скатится, пока им что-то придется по вкусу, то здесь не так, то там эдак, ровно шесть месяцев, а то и больше я ни сна, ни отдыха не знал, даже в отпуск отправиться не удалось, только недавно, месяца три как немного угомонился; при этих словах его лицо выражало скорее нескрываемое довольство, нежели изнеможение, наверное, он представлял в тот момент свою комфортную квартиру и втайне испытывал наслаждение; и моя жена уже месяца три-четыре каждый божий день твердила, что «надо открыть дверь», а я всё медлил, для нее это было дверью всего лишь из двадцати четырех кубиков, а для меня громадина, заполонившая всё мое существо, притупившая чувства, высасывающая всю мою силу, точно пиявка; поначалу я посоветовал подождать когда станет чуть теплее, сказал, что прорубить стену и поставить дверь за день штука сложная, дети могут простудиться, но мой совет отскочил точно горох от стены, ничего, сказала она, ты, главное, проруби стену, остальное – пустяки; и никак не посмеешь после этого ей возразить, она приведет столько основательных доводов в связи с твоей вялостью, нерешительностью, ленью, что ты совсем опешишь, и пикнуть не сможешь, мало того, что она не перестанет дуться и ворчать, так еще и в глазах детей, соседей и родственников опозорит. А я решил как-нибудь перехитрить ее, обещал, что в ближайшие дни исполню ее пожелание, но каждый раз, как назло, выходили срочные дела; конечно, всё это не имело ни малейшего отношения к этому Старому Другу, который, как минимум, тепло меня приветил, видимо, и сам он ждет от меня какого-то весомого ответа, говорит, не знаю, слышал ли, я ведь работу тоже сменил, к тому же давно, чуть спустя после последней встречи с тобой, теперь вот работаю в компании зарубежных инвестиций, два года пришлось прожить на чужбине, пришлось и семью с собой увезти, одного из детей оставил у брата, другого отдал там же в колледж, а потом он и в университет поступил, надо и его образование обеспечить, там ведь не как у нас, всякие просьбы и варианты не проходят, оплату за обучение надо вносить вовремя, с Божьей помощью пока как-то справляемся, другой в этом году оканчивает среднюю школу, посмотрим, что выйдет, говорит он, потом снова спрашивает «ну, сам ты как, что нового?»; я даю расплывчатые, туманные ответы, в эту ветреную и дождливую погоду ноет средний палец левой руки в кармане плаща, снова проносится в голове злобное шипенье жены «надо открыть дверь»; жертвой этой злобы я и пал: позвонил вчера на работу и сказал, что немного нездоровится, потом обулся в рабочую одежку словно рыцарь в латы, взял вместо оружия инструменты и принялся прорубать дверь; я стал прикидывать на глаз сколько мне надо прорубать, представил всю сложность работы, затем сел и выкурил сигарету, наконец, с возгласом «Йа Аллах» приступил к работе; кладка оказалась крепче, чем я предполагал, тяжелый молоток отскакивал к лицу, жена столько раз повторяла мастеру «клади цемента побольше», будто мы строили не одноэтажную однокомнатную хибару, а королевский особняк, будто строение высотой всего три метра и площадью тридцать шесть квадратных метров, включая кухню, должно было быть устойчивым к землетрясениям; сама она, упершись руками в бока, стояла рядом, давала указания как держать молоток, как и куда бить; Старый Друг достал и закурил сигарету, предложил и мне, нет, сказал я, курю только свои, от других у меня кашель, он сказал, да, такие вот дела, а теперь вот я занят дачными делами, жена и дети так и набросились на меня, мол, к лету ты должен обустроить дачу, люди летом преспокойно отдыхают у себя на даче, а мы едем утром и вечером возвращаемся, или просим других сдать в аренду, ну что сказать, я подумал и понял, что они правы, взялся за дело; хорошо хоть, когда были деньги, я прикупил двенадцать соток, отличный участок, до моря пять минут, к тому же берег в той стороне чистый, да, я успел тогда еще обнести забором, да так всё и оставил, ничего, сказал я, начнем; братец, это оказалось сущей мукой: подготовь бумаги, подготовь проект, найди мастеров и рабочих, накупи материалов, короче, уже три недели покоя не знаю; будь здоров, сказал я, лишь бы на такое и тратить время и силы, пока он вдавался в подробности постройки своего дачного дома, я попытался немного помассировать ноющий средний палец левой руки в кармане плаща; да, жена, уперев руки в бока, стояла рядом и давала свои советы и указания, а я, чуя, что раздражение и злость волнами поднимаются внутри и вот-вот полыхнут изо рта, опускал молоток на камень, кубик слегка крошился, но уступать не собирался, а жена крутилась как юла и приговаривала, мол, с пустяками справиться не можешь, давай сюда молоток, сама всё сделаю; я пару раз косо на нее посмотрел, но она даже внимания не обратила, потом я раздраженно повысил голос, она обиделась и ушла, ворча под нос; мои мышцы ныли от боли, я весь был в поту, сел и закурил еще одну сигарету, пытаясь найти какой-то выход, долго-долго смотрел на очерченный проем будущей двери, будто острым взглядом собирался сделать то, чего не смог сделать с помощью молотка; Старый Друг говорит, да и сейчас из дачи еду, женушка моя говорит, обязательно должен быть бассейн, чтоб в летнюю жару не бежать, стремглав на море, чтоб можно было прямо во дворе прохладиться, теперь вот весь город объездил – ищу мастера, который справился бы с бассейном; хорошо хоть в свое время, когда была возможность, провел свет, газ и воду, не то пришлось бы сейчас еще и этим заниматься, но дело на этом не заканчивается, в центре бассейна обязательно должен быть фонтан, чтобы по вечерам давать прохладу, не знаю, она это увидела на даче какого-то родственника; при этих словах он понял, что начинает ябедничать на жену и осекся, да ладно, что поделаешь, сказал он, наше дело – делать что скажут, правда, вся тяжесть ложится на наши плечи, но в конце видим, что не напрасно всё это было, есть в этом смысл, не послушайся я жены и не установи в квартире отдельную отопительную систему – зимой перемерзли бы, комнаты-то большие, иначе никак не обогреешь; да, всё верно, говорю я, а перед глазами встает самодельная железная печка в нашей единственной комнатушке, затем мысли снова возвращаются к двери, я вспоминаю как жена крутилась вокруг да около и вернулась ко мне, смотрела как я вожусь с кубиком, сказала, даже одну дверь открыть не можешь, а я после этого разозлился пуще прежнего и изо всей силы вдарил молотком, а потом заорал как раненый тигр; не помню, как молоток пришелся на средний палец левой руки, помню лишь то, что жена сказала «доигрался всё-таки», и что я запихнул ушибленный палец себе в рот, в ту минуту я был сам не свой, так опешил, что ни злость свою выплеснуть не мог, ни задуматься о том, что же надо предпринять, так и осел на пол и дергался от боли, жена, не переставая ворчать, принесла воды и дала отпить, потом засунула палец в стакан с оставшейся водой и довольно долго там продержала, затем обмотала чистой тряпкой и сказала, не твое это дело двери открывать, ничего, сказала она, вызовем мастера; вот сейчас опять заныл средний палец левой руки в кармане, эта пульсирующая боль поднялась по венам до самого мозга, мне захотелось вынуть руку и проветрить, но потом вспомнил, что Старый Друг не знает, что средний палец моей левой руки ушиблен, даже не спросил откуда я пришел и куда иду; машину в прошлом году тоже сменил, говорит, по сути, прежняя тоже новенькой была, но машина как любовница, добавляет, надо часто менять, чтоб не надоела, теперешняя комфортней, всё компьютеризировано, никаких неудобств не причиняет, правда, бензина чуть многовато жрёт, но, тем не менее, когда садишься, чувствуешь, что это не драндулет какой-то, дай Бог, как-нибудь найду время, поедем, проведаем друзей, давненько я никуда не выбирался в свое удовольствие, от работ и забот продыху нет; после этих слов он нажимает кнопку пульта в руке, мигают фары похожей на танк машины, щелкает замок дверей, я понимаю, что Старый Друг собирается прощаться; это и мне по душе, от ветреной и дождливой погоды ноют суставы, вдобавок усиливается пульсирующая боль в среднем пальце левой руки в кармане потрепанного плаща; ночью выспаться толком не удалось, жена кое-как уговорила сделать на палец припарку, но не помогла, я вставал несколько раз, включал свет, безмолвно, чтобы не разбудить детей, ходил взад-вперед по комнате, простоял довольно долго во дворе; она пошла и договорилась с женой мастера, чтобы тот пришел утром и прорубил дверь, прошелся штукатуркой, а я должен был искать пути как до конца осени привести в человеческий вид новую пристройку; всю ночь не сомкнул глаз, даже в повязке увидел, что опухоль не сошла, а цвет до самой фаланги стал иссиня-черным, вдруг страшно испугался того, что мне могут ампутировать палец, довольно долго продержал левую руку перед глазами, и представил, что рука без среднего пальца напоминает стену с прорубленной дверью, потом подумал, что надо сходить к врачу, а к врачу без денег не сходишь, и в этот момент вспомнил Друга Детства – дантиста, по крайне мере можно показать ему и получить какой-то совет; вот с этими мыслями я оделся и вышел из дому, даже не позавтракав, кое-как оберегая средний палец левой руки в кармане плаща в автобусной давке я вот тут и сошел, тут меня и поймал мой Старый Друг; ладно, говорит он, дай бог, освобожусь от дел – встретимся, надо почаще видеться, всё равно ведь ни дел, ни проблем меньше не станет, жизнь такая вот штука, живешь и живешь, и вдруг видишь, что конец отпущенному тебе сроку; помнишь ли те беззаботные деньки?, жили не тужили, никому ничего должны не были, тогда даже в голову бы не пришло, что заботы тяжким грузом лягут на плечи, а теперь вот уперлись в подъем, посмотрим, чем всё это закончится; потом он говорит, передавай дома привет, протягивает руку, а я, моля о том, чтоб не было объятий (боялся, что задену средний палец левой руки в кармане плаща), крепко пожимаю его за руку, говорю, и ты передавай привет, дай бог, еще свидимся, удачи тебе; Старый Друг на прощанье машет рукой и садится в свою машину, она трогается с места и едет вниз по улице, а я поднимаюсь по улице вверх, прохожу мимо газетного киоска, сворачиваю налево; первая дверь на углу – дверь зубного кабинета Друга Детства, дохожу до двери и толкаю, не открывается, заперта…
Февраль, 2013