Памяти Томаса Бернхарда
Я снова столкнулся с ним у входа в тот самый ресторан; точнее сказать, он выходил, когда я уже был у входа. Как обычно, одна его рука поглаживала пупок, а другая была поднесена к уху. На сей раз глаза бросился крупный перстень на безымянном пальце его левой руки, и его разомлевшее лицо от услышанного по телефону. Вряд ли бы он так растаял от разговора с мужчиной, скорее всего, на том конце провода была женщина, причем женщина намного моложе, вероятно, та самая, с которой я видел его вчера. Такие как он после обильной трапезы и возлияний никогда не отправляются прямиком домой, видать, снова запихнет живот с выпирающим пупком в автомобиль и поедет прямиком к той самой женщине, или же подберет по пути и поедет в укромное местечко. А остальное ясно без лишних слов.
Естественно, в мою сторону он и не взглянул. Да я и не ждал этого: кто я ему - ни друг, ни знакомый, мы и словом не обмолвились, не сидели за одним столом – для него я был просто прохожий, так, один из тысячи. Он убрал телефон от уха, шлепнул левой ладонью по пупку, рыгнул и поцокал языком. Я ощутил непонятную ознобу во всем теле, все части онемели, ослабли от этого озноба, подкосились колени, я сделал три шага и оперся на ствол дерева. Подумал, наверно всё оттого, что целый день маковой росинки во рту не было, да еще переволновался вдобавок – вот и результат налицо.
…Утром я вышел из дому с болью в сердце. Жена, как всегда, была мрачнее тучи, а дети унылы и молчаливы. Сегодня тот человек должен был заявить свое окончательное решение: берет он меня на работу или нет. Обращение, которое я направил верхам, переслали ему, и вот уже несколько дней я обивал его порог в надежде получить ответ. И сегодня этот шанс, наконец, выпал. Я знал и верил, что меня, гражданина, должны обеспечить работой, что я имею право на это и что мне, мужчине, главе семьи, надлежит работать и содержать жену и детей. И еще думал я, этот человек должен трудоустраивать граждан, для того его туда и приставили.
Дойдя до остановки, я ощутил холодное прикосновение складного ножа в кармане куртки. Вечером заметил, что входная дверь, распухшая от дождя, закрывается неплотно, вот и постругал слегка выступы, а вернуть нож на прежнее место – верхнюю полку кухонного шкафа забыл. Мне взбрело в голову, что, если начальник станет увиливать, я достану нож и скажу: «Если не хочешь, чтобы я тут себя прирезал и пролил кровь на тебя, реши мой вопрос, положи конец моей безработице длиной в шестьсот тридцать восемь дней и моему обиванию порогов в течении ста шестидесяти одного дня». Конечно, я не знал, чем всё это может закончиться. Наверно, у него есть охранники, им ничего не стоит скрутить меня в мгновении ока. Или же он заговорит мне зубы, затем вызовет полицию и даст им меня арестовать. А потом, иди доказывай, что у меня и в мыслях не было покушаться на его жизнь.
Секретарша сказала и это подтвердил помощник, что начальника на месте нет, наверное, скоро будет. А затем, даже не скрывая, что я им порядком надоел, принялись за свои дела. Я прождал около часа в приемной и, не дождавшись начальника, отправился к заведующему отделом кадров. Этот бедолага, знай, твердил свое: «Я ничего не решаю, всем заведует начальник, пусть даст добро, и я сразу же оформлю тебя». Тут и возразить нечего, человек он подневольный, что прикажут, то и сделает. Я посидел немного в его комнате, и, воспользовавшись подходящим моментом, еще раз попытался выяснить, есть ли свободные вакансии. Кадровик снова ответил уклончиво, сославшись на начальника, и я вернулся в приемную начальника и прождал там до полудня, а во время обеденного перерыва пошатался по окрестным улицам, затем вернулся в приемную и прождал еще три часа. Ни секретарша, ни помощник начальника никаких точных сведений мне не давали, видимо, мое возвращение было им совсем не на руку, я им вконец надоел и им хотелось, чтобы я убрался отсюда окончательно и бесповоротно. А я как назло заупрямился, точнее, мне некуда было больше идти; за эти шестьсот тридцать восемь дней я написал целую охапку заявлений, сто шестьдесят один день слышал одно и то же в приемных, встречался с разными начальниками, директорами, председателями, чье отношение ко мне и ответы почти не отличались друг от друга.
За час до окончания рабочего времени стало известно, что начальник не приедет, что он на каком-то заседании, а после заседания отправится на другое мероприятие. Завтра суббота, послезавтра воскресенье. Выходя из учреждения я подсчитал в уме, что в понедельник мне снова придется сюда зайти. Я довольно долго бесцельно простоял перед учреждением, может, надеялся в глубине души, что вдруг да начальник нежданно-негаданно объявится. Увидев, что секретарша и помощник вышли из здания, я растерял все остатки надежды и стал подниматься по улице. А теперь вот стою возле того ресторана, на расстоянии трех-четырех шагов того самого угла. Правая рука ощущает холодное прикосновение выкидного ножа в кармане куртки.
…Я смог отчетливей разглядеть лицо того типа, когда он подошел к автомобилю. По сути, мне надо было уйти, или зайти в какой-нибудь магазин. Но силы меня покинули, вдобавок всё тело снова охватил непонятный озноб, который прошелся по мне утром. Знобило всё сильнее и сильнее. Я крепко сжал зубы, да так, что хруст раздался в самом мозгу, и как назло именно в эту секунду тот самый тип почему-то обернулся и посмотрел в мою сторону. Я отчетливо увидел капли пота на его плешивой голове, мелкие мутные глаза, поблескивающие под густыми бровями, редкие желтоватые усы на мясистой верхней губе. Левая ладонь с перстнем на безымянном пальце снова покоилась на крупном пупке, правой рукой он держался за дверцу машины. По его взгляду я понял, что он пытается припомнить, где же меня видел; а может, вообще принял за алкаша, не знаю. Вот тут-то я и должен был уйти…
Но я и сам смутно помню то, что произошло потом. Помню лишь то, что ощутил холодное прикосновение ножа в кармане куртки, затем услышал щелчок, в мелких мутных глазах того типа появился животный страх… Я не почувствовал ни того, как нож вошел в мягкую плоть, ни того, как он выскользнул и выпал из рук. Не помню и того, как мое обмякшее тело вдруг набралось сил и ринулось стремглав вверх по улице. Наверное, до того, как приедут полицейские, найдется смельчак, который побежит за мной… А что будет дальше – ведомо лишь Аллаху…
…Вчера я вышел из дому в то же время. Мне выпало счастье застать начальника в управлении, но пришлось прождать в приемной, пока тот не завершит собрание и решит важные вопросы. В конце концов ему пришлось меня вызвать. Когда я вошел, он напустил на себя такую мину, что я понял: надеяться не на что. Он сказал: «Я посоветовался с товарищами, на собрании об этом тоже упомянул, ваш вопрос в центре внимания, мы рассматриваем все возможности, посмотрим, что можно сделать». А потом добавил: «То, что ваше заявление переслали мне сверху, еще ничего не значит, нам его переслали, чтоб мы рассмотрели вашу просьбу, а не удовлетворили, вот мы и ищем пути и варианты, это дело так запросто не решить». Еще он дал понять, что нет необходимости приходить каждый день, я могу дать свой телефонный номер его помощнику, мне позвонят и сообщат о результате. Я понял, что, на самом деле, результат ему известен заранее, просто говорить сейчас не хочет, наверное, опасается, что я снова пойду наверх, напишу заявление. И тогда ему попеняют: какой же ты начальник, если не можешь спровадить подобру-поздорову? Я вышел из его кабинета и продиктовал свой номер помощнику. Сначала хотел взять и уйти, но потом решил навестить и кадровика. Он сказал, что не располагает полномочиями для решения данного вопроса и что ему должны дать указание свыше. Добавил и следующее: «Кадров много, а возможности ограничены, начальник должен взвесить все за и против, найти приемлемый выход. Что мне поручат, то я и выполню». Видимо, совестливый человек, не стал грубить, да и надежды лишать не стал.
Выйдя из учреждения, я довольно долго шатался по улицам. Если б вернулся домой столь рано, то вконец испортил бы себе и так уже испорченное настроение. Часть денег за газ не уплачена; этот месяц уже подходит к концу, за свет тоже надо уплатить; стоит осень, с каждым днем холоднее, детям надо купить новые ботинки; вдобавок ко всем бедам скопилась целая стопка пригласительных на свадьбы. Вечером просмотрел, на одну из трех можно не ходить, дальний родственник, другую тоже можно отклонить – сейчас он выдает дочь, а потом женит сына, вот на свадьбу сына и схожу, а третье приглашение никак не отклонить, это ведь сосед по лестничной площадке, мы с ним сталкиваемся каждый день. Когда работаешь – в себе уверен, знаешь, что получишь такого-то числа зарплату и вернешь долг.
Когда я поднялся по той улице и дошел до ресторана, то увидел того самого типа. На сей раз рядом с ним была молодая женщина. С первого же взгляда я понял, что она ему не жена. Левая рука с крупным перстнем покоилась на уродливо выпирающем пупке, а правой рукой он держал женщину за локоть, и, слегка склонившись, что-то шептал ей на ухо. Проходя мимо них, я увидел капли пота на плешивой голове того типа, мелкие мутные глаза, поблескивающие под густыми бровями, редкие желтоватые усы на мясистой верхней губе. Женщина исподтишка смеялась и жеманилась, но всё ее жеманство выглядело не к месту и некстати, ибо по всему ее облику становилось ясно, что всё уже давно решено. Видимо, автомобиль возле тротуара принадлежал этому же типу, и вот так втихомолку переговариваясь, шутя и смеясь, они сядут в машину и поедут в укромное местечко.
Не знаю, обратили ли они на меня внимание, когда я проходил рядом, но, дойдя до дерева в трех-четырех шагах поодаль, я испытал такое отвращение и позывы к рвоте, что еле удержался. Но останавливаться не стал, поднялся вверх по улице и стал ждать на остановке автобуса, а спустя десять минут уже ехал домой, задыхаясь среди людской давки.
…Позавчера, когда шел в учреждение, куда переправили одно из моих заявлений, написанных в вышестоящие органы, настроение у меня было довольно хорошее. Если заявление переправили именно в то учреждение, значит, результат должен быть, и вполне вероятно, должно случиться что-то хорошее. Ведь я опытный специалист, повсюду, где я до сих пор работал, мое имя числилось среди лучших. Когда шестьсот тридцать восемь дней (почти два года) назад наше управление распустили, мне пообещали, что без работы меня не оставят, в скором времени обеспечат работой по специальности. Я жил с этой надеждой три месяца, но увидел, что дело всё тянется и тянется и потому начал раза два или три в неделю наведываться в главное управление. По истечении года мытарств я перестал надеяться на всякие обещания и принялся писать жалобы, точнее, требовательные письма. На часть писем ответа получить не смог, а на часть ответили: «Принято к рассмотрению, вы будете поставлены в известность о результате». Если б не случайная работа, которую время от времени подбрасывали друзья да товарищи, то, наверное, я совсем растерял бы надежду. Я снова чувствовал как растерял уважение, пал в глазах жены и детей, товарищей и знакомых. Страшнее было то, что с каждым днем я ощущал как слабеет мое сопротивление, а в голове роятся всякие нездоровые мысли. Будь я годен на любую другую работу, да хоть на торговлю на базаре, то не сомневался бы ни секунды. При каждом удобном случае я заводил речь о своей безработице, люди сожалели, подбадривали ничего не значащими словами, а потом всячески меня избегали, чтобы не сталкиваться с лишней проблемой…
Позавчера, когда я узнал, что из главного управления отправили мое последнее заявление на рассмотрение, я немного приободрился. Во всяком случае, видимо, они хотят решить мой вопрос, не то не стали бы переправлять мою жалобу. Я выходил из дому с этой целью в сто пятьдесят девятый раз, к тому же немало волновался. Я изложил цель своего визита секретарше начальника, а та отправила меня к помощнику начальника. Помощник выслушал мою проблему, переворошил кипу бумаг, наконец отыскал мое заявление и сказал: «Да, прислали на рассмотрение, я уже доложил начальнику, на днях будет рассмотрено и принято должное решение, можете не беспокоиться». Я поблагодарил его за совет о том, чтобы не беспокоился, но уточнить, в чем же состоит «должное решение» так и не смог: если это нужное мне решение – великолепно, если же это нужное им решение, то… Попытка попасть на прием к начальнику не увенчалась успехом: у него зарубежные гости, а потом он отправится на торжественную церемонию по случаю заключения соглашения о сотрудничестве. Помощник сказал, что лучше заранее позвонить и записаться на прием, а приходить уже после. Вдобавок, он вручил мне красивую визитку. Я понял, что упорствовать после этого бессмысленно и вынужден был уйти. В этом управлении близких знакомых у меня не имелось, чтобы втихомолку расспросить об обстоятельствах, уточнить, каковы у меня шансы устроиться на работу.
Я стоял на улице и внимательно разглядывал здание управления. Оно расположено в хорошем квартале города. Правда, от меня далековато, ну ничего, я привык долго добираться, ничего страшного – выдержу. Из дому до остановки десять минут пешком, за полчаса, максимум сорок минут автобус доезжает до остановки на углу этой улицы, и за десять минут я доберусь от остановки до управления – всё вместе делает час. Если подходящих условий нет, обед могу приносить из дому, или же найду где-нибудь поблизости кафешку, где дают какао и булочки. Однако двусмысленные, неясные слова помощника, ироничный взгляд секретарши немного подпортили мое чуть поднявшееся настроение, и эта отрава постепенно завладевала моим мозгом и туманила сознание. За эти шестьсот тридцать восемь дней я так наслышался и так привык к подобным словам, что даже если мне наконец-то выпала бы удача и я заполучил бы эту треклятую работу, то некоторое время я не смог бы в это поверить, продолжая тревожиться.
Я пошел на остановку по маршруту, который начертил загодя в уме. Поравнявшись со входом в щегольской ресторан увидал того типа. Он встречался мне впервые, но во всем его облике было что-то отвратительное, чего я не мог объяснить и самому себе. Левая его рука с большим перстнем покоилась на пузе, он беседовал по телефону и оглядывал каждого встречного смазливым взглядом. Не знаю, обратил ли он на меня внимание. Даже если обратил бы, то я бы ему не запомнился, ничем примечательным я не отличаюсь, даже знакомые, не видя меня года три-четыре, узнают с трудом. Но я запечатлел его в своей памяти, хоть и глядел всего пару секунд, даже когда повернул на углу направо и пошел к остановке смог отчетливо представить того типа перед глазами, отчетливо, совершенно отчетливо увидел капли пота на плешивой голове, мелкие мутные глаза под густыми бровями, редкие желтоватые усы на верхней губе…
Март, 2010