Жорж был поздним ребенком в семье генерала. После нескольких лет жизни с молодой девушкой у них наконец-то появился первенец. Отец был рад появлению наследника, поэтому какое-то время уделял своему сыну очень много внимания. Назвал сына Георгием, в честь «маршала Победы» Жукова, в войсках которого он заканчивал войну ефрейтором. Это уже после войны он пошел учиться в военное училище, и его военное прошлое помогло карьере.
Но он был человек, привыкший к жизни старого холостяка в военных городках, где вечерами играл в карты, и даже делал долги подчиненным, что расстраивало его, но не очень, так как молодые офицеры не всегда требовали отдачи долгов у своего начальства. А появление отпрыска и необходимость оказывать внимание молодой жене со временем стало тяготить его.
А вот матери имя Георгий, а тем более Егор или Гоша, не нравилось. Она была воспитана на французских романах, и поэтому решила звать сына на западный манер Жоржем. Отец называл сына полным именем Георгий, а мать и все домашние, знакомые – Жорж. Генерала дома часто не было, так что имя Георгий очень редко звучало в их квартире.
Жорж рос здоровым, краснощеким мальчуганом, с прелестными белокурыми локонами и большими томными, черными глазами. Знакомые дамы находили Жоржа прелестным ребенком; часто щекотали маленькими пальцами его подбородок и звонко чмокали в его сочные, румяные губы, вызывая краску удовольствия и стыда на мягкие, круглые щеки тринадцатилетнего мальчика. Адъютанты и подчиненные его отца носили Жоржу конфеты и сладкие пирожки и нередко называли Жоржа при родителях умным мальчиком, так что Жорж очень рано привык считать себя прелестным и умным существом.
Мальчика одевали роскошно, хотя, случалось, забывали подолгу менять белье, кормили на убой, и затем не обращали на него никакого внимания. Да и некому было. Отец Жоржа, высокий, суровый генерал, по утрам бывал занят службой, вечера проводил за картами и особенной нежностью к ребёнку не отличался. Официальное: "доброго утра, папенька", и такое же приветствие вечером - вот и все первоначальные сношения ребенка с отцом, когда мальчик подрос. К тому же ребенок боялся отца. Его суровый вид, громкие выкрики наводили на мальчика такой трепет, особливо в первые годы его детства, что после каждого прихода в темный, мрачный кабинет с пожеланиями доброго утра и доброго вечера мальчику переменяли панталончики. Такой страшной казалась ему высокая, сухая фигура генерала, заставлявшая трепетать не только ребенка, но и всех взрослых в этом доме. Впрочем, этот трепет понемногу проходил. Мальчик хотя и боялся отца, умел найти в нем слабые стороны, которые и эксплуатировал довольно ловко для ребенка своих лет.
Мать, к 35 годам ставшая очень полной, добродушной женщиной, любила без памяти Жоржа, с рождением которого отношения супругов приняли совершенно иной характер. Через десять лет после родов Жоржа генерал нашел, что жена не в меру полна, и очень редко посещал ее спальню. Генеральша обезумела и стала чаще страдать приливами крови и необузданными припадками ревности. Первое время она с пеной у рта, в одной юбке врывалась в кабинет мужа и требовала объяснений. Тогда происходили ужасные сцены. Сперва муж сдерживал себя, молча выслушивая бестолковый лексикон ругательств, но, когда бешеная женщина теряла всякую меру, , лицо бледнело, скулы быстро двигались, и он глухо произносил: "уйди!" Она, разумеется, в ответ посылала проклятия, а он бешено заносил руку...
Из кабинета раздавались отчаянные истерические рыдания; мать металась по полу и, наконец, замирала в обмороке. Маленький Жорж не раз подглядывал эти сцены и жалел мать.
После таких сцен генеральша, казалось, еще более привязывалась к своему последышу. Засовывая ему в рот сласти и обливаясь градом слез, она невольно изливала свои жалобы на отца перед сыном и как-то невзначай, сама не понимая, что делает, посвящала его в свои тайны. Мать баловала сына, потакала капризам, рядила в дорогие курточки, иногда возилась с ним подолгу, забавлялась, как дитя игрушкой, иногда забывала, что не видала его по целым дням. В эти дни в детстве за ним присматривала няня, а потом горничная. Она подолгу была в парикмахерских, модных салонах, читала французские романы и с каким-то наслаждением поруганного женского самолюбия занималась наблюдениями за любовными интригами мужа. И в этом занятии Жорж мало-помалу сделался ее хорошим помощником. Сперва мать под благовидными предлогами посылала Жоржа к отцу, с целью застать его врасплох, но мало-помалу посылки эти стали повторяться без всяких предлогов, и дело дошло, наконец , до того, что мать с сыном нередко совершенно серьезно обсуждали сообща какой-нибудь новый план засады, из которой Жоржу можно было бы хорошо рассмотреть, как отец целует и щиплет молоденькую горничную, которые менялись очень часто. Одни сами уходили от преследований генерала, или оставляли дом вследствие ревнивых придирок и дерзостей генеральши. Генерал не давал им спуска. Он с помощью адъютанта находил всегда хорошеньких горничных, и был мастер немедленно становиться с ними на короткую ногу.
Сангвиник по характеру, генеральша быстро отдавалась впечатлениям. Точно ребенок, она удивительно скоро переходила от гнева к ласке, от слез к смеху. Часто, слушая отчет Жорженьки о том, как папенька в коридоре "обнимал и щипал" новую "тётю Дашу", мать хохотала до слез, заставляя Жорженьку повторять рассказ о похождениях "старого развратника", как она всегда за глаза называла своего мужа. Жорж повторял и подчас присочинял подробности, мелькавшие в его воображении... Благодаря этим беседам с матерью, инстинкты мальчика просыпались ранее времени, и Жорж уже подолгу льнул к губам знакомых дам, целовавших "прелестного малютку", и краска, являвшаяся при этом на его круглые щеки, не была краской стыда.
Повзрослев, Жорж стал по-другому относиться к просьбам матери шпионить за отцом, а когда в доме появилась новая горничная, он стал ревновать красивую девушку к своему отцу, который по старой памяти притиснул новенькую в укромном месте, и эту сцену увидел 13-ти летний подросток. Его увидел девушка, и, найдя повод, заговорила с ним, когда он прогуливался в парке генеральского дома, попросила ничего не говорить матери, и вложила в руку Жоржа металлический рубль.
Сложный процесс мысли и чувств происходил в мальчике. Чувство раскаяния, боли за отца, чувство стыда охватили теплом его сердце. Он как-то приник, швырнул от себя рубль и, тихо повернувшись, в раздумье побрел к скамейке. Когда он поднял глаза и увидал перед собою красивую двадцатилетнюю девушку, залитую багровым светом заходящих лучей, он бросился к ней и нервно зарыдал у нее на груди, как бы ища оправдания. Она пригрела его, ласково перебирая его шелковистые кудри, а мальчик тихо всхлипывал, убаюкиваемый ровным дыханием груди и ласковым щекотанием женских пальцев.
- Ты, Жорж, милый мой, не болтай. Не говори маменьке. Я тебя любить буду.
- Нет... нет... не буду... Я ничего не видал! - отвечал, нервно всхлипывая, мальчик.
А в голове пронеслось: "К чему она просит... ах, зачем? Она хорошая и отец хороший... я дурной... я один!"
Но девушка вряд ли понимала, что делается с мальчиком. В ответ на его слова она с живостью заметила:
- Да и нечего было видеть. Папаша только подошел и спросил, где ты?
Мальчик привскочил.
- Зачем лжет она? Зачем?
Он поднял на нее строгие, злые глаза. Она встретила их смеющимся ласковым взглядом и стала целовать его глаза. Жорж прикрыл их, как бы позволяя продолжать, потом отдернулся, затрепетал, как подстреленная птица, порывисто приблизил губы и стал покрывать горячими поцелуями лицо, шею, грудь девушки. Она не противилась, не отшатнулась с ужасом от мальчика, а громко смеялась подзадоривающим смехом.
Когда они вернулись домой, Жорж вспомнил о брошенном рубле, и ни слова не сказал матери о бывшей в парке сцене.
Девушка не обманула его. Однажды, когда родители уехали на какое-то мероприятия, они оказались вдвоем в её комнате, и он повторил то, что делал в парке. А через некоторое время получил от девушки первый урок интимной близости.
Жорж рос, вытянулся в довольно высокого подростка с вьющимися белокурыми волосами, с темными глазами и считался самым красивым мальчиком в своем классе. На него обращали внимание не только одноклассницы, но и девочки постарше. Внимание это льстило ему, он знал, что нравится многим, и немного свысока разговаривал со сверстниками, которые еще ни разу не испытывали восхитительных минут от близости с женщинами.
Однако ночные посещения спальни девушки не остались бесследны для здоровья Жоржа. Он бледнел, худел и наконец, как-то вечером почувствовал такую боль и ломоту во всем теле, что его уложили в постель. Через три дня он был в нервной горячке. Он метался, кричал и бредил женщинами. Девушка в испуге, чтобы мальчик не проговорился в бреду, не отходила от него ни на минуту.
Когда кризис прошел, и мальчик стал поправляться, девушки уже не было в доме. Мать бранила ее перед Жоржем, называя гадкой. Жорж покраснел и не сказал ни слова. Он понял, что родители заставили девушку признаться в её связи с подростком.
Чтобы изменить поведение подростка, родители решили отправить его из военного городка, где генерал командовал дивизией, к родственникам в Ленинград. Его дядя работал заместителем председателя горисполкома, у того была большая квартира в центре города, где они жили вдвоем с моложавой женой Верой Алексеевной. Дяде было уже около 50-ти лет, он был полный, шумный, с намечающейся лысиной на голове. А тетка показалась Жоржу старой, хотя она была на пятнадцать лет младше мужа.
Жоржа определи продолжать получать среднее образование в элитную школу, где учились в основном дети чиновников Ленинграда. Он сразу сошелся с некоторыми из них, те научили его играть в карты, и иногда после уроков они заваливались к кому-то из них квартиру, чтобы «расписать пулю». Жоржу стала нравиться такая жизнь, только наличных денег, которые ему присылала мать, не хватало до очередного получения перевода. Но все же он старался приходить не очень поздно в дом своего дяди, чтобы не расстраивать Веру Алексеевну.
В один из вечеров, когда они остались вдвоем с теткой, та стала расспрашивать о жизни в его родном городе. Она сидела в своем любимом кресла и что-то вязала, как обычно поступала, когда ей нечего было делать. Постепенно разговор перешел на поездки мальчика с родителями в военные санатории. Жорж стал рассказывать, как однажды в один из приездов они оказались вместе с семьей еще одного их родственника, который отдыхал с двумя своими дочками. Подросток стал рассказывать, как адъютант отца, красивый старший лейтенант, стал ухаживать да одной из девушек. Вера Алексеевна заинтересовалась:
- А как фамилия адъютанта?
- А вы что, знаете адъютанта моего отца?
- Да, однажды он завозил какую-то посылку от твоего отца. Молодой, красивый. Но вот какое у него звание, не знаю. Я в этом не разбираюсь.
- Он вам понравился?
- Кто, адъютант? Понравился, красивый и воспитанный. А вот фамилию его я запамятовала.
- Я сейчас вспомнил о Несветове, он сейчас адъютант у отца, - как бы готовясь в бой, с нервною резкостью в голосе, ответил Жорж.
- Это какой Несветов... адъютант и красавец?..
- Да, адъютант. Мы с ним были очень дружны! - вдруг солгал Жорж, желая поразить тетку. - Он очень порядочный человек...
- Он у вас часто бывал? - заметила тетка, с улыбкой вглядываясь в Жоржа.
- Почти каждый день, пока мы жили в санатории. То одно поручение выполнял, то другое..
- Вот как? За кем же он ухаживал? За которой из твоих кузин, за Леной или за Варей?
- Кажется, Варя с ним больше кокетничала, - засмеялся Жорж.
- А ты разве понимаешь, как кокетничают? - любопытно усмехнулась тетушка, начиная слушать племянника с большим интересом. - Что, разве она хороша, твоя Варя?..
- Все находили, что очень, и что она на вас похожа, Но... но вы лучше, - слегка краснея, тихо промолвил Жорж.
Довольная улыбка мгновенно скользнула в синих строгих глазах тетки. Жорж отлично это заметил и понял впечатление своих слов, хотя тетка сделала серьезную мину и, поправляя грациозным движением руки свою прическу, строго проговорила:
- А мы уже выучились говорить глупости?
- Разве говорить правду значит говорить глупости? - спросил Жорж тоном наивного ребенка.
Она еще строже взглянула на Жоржа, но он не опустил под этим строгим взглядом своих больших черных глаз. Улыбаясь ими, он с наивной смелостью глядел ей прямо в лицо. Так прошло несколько секунд. Жорж видел, как сперва покраснели ее уши, как яркий румянец, пробиваясь сквозь тонкую, белую кожу щек, подступал к самым глазам. Она отвернула сердито глаза, точно изумляясь, что глупый мальчик мог заставить ее покраснеть, резким движением схватила со стола моток шелку и, подавая его Жоржу, не глядя ему в глаза, сказала:
- Лучше помоги мне распутать шелк, гадкий мальчишка!
Хотя слова эти были произнесены тем же строгим тоном, но Жорж очень хорошо уловил значение их и понял, что она не считала его теперь "гадким мальчишкой", и торжествовал, что показал себя "этой гордячке" с такой хорошей стороны.
Однажды у них собрались гости, три дамы и несколько молодых людей. Это были сотрудники горисполкома из наиболее приближенных сотрудников дяди. Как он понял, это был сбор людей, связанных работой и общими интересами. Сидя поодаль в кресле, Жорж жадно ловил прелесть болтовни, неподражаемую пикантность светской сплетни, которая ему была неведома в военном городке, и, пожирая глазами веселых, находчивых дам и красивых, ловких, изящных молодых людей, напомнивших ему блестящего адъютанта, которые так свободно и остроумно говорили о танцовщицах, артистках, он чувствовал какое-то блаженство гордости, что мог ощущать прелесть этой полутемной гостиной, этих душистых дам и кавалеров, этого неуловимого аромата комнаты, щекотавшего его нервы.
Когда всех пригласили к столу, он так ловко отодвинул стул, так прилично сел и с таким изяществом пил свой кофе, что Вера Алексеевна не могла не согласиться, что Жорж очень приличный мальчик, из которого выйдет человек. Он бойко отвечал на вопросы дяди, так что дядя просидел за столом лишние пять минут, забавляясь его шустрой болтовней о военных делах. Вставая, он прибавил, что Жорж "молодец".
На следующий день они снова оказались в гостиной вместе с теткой.
Вера Алексеевна, в своем белом капоте, с широкими рукавами, из-под которых далеко виднелись белые голые руки, с распущенными прядями волос, перехваченных пунцовой лентой, сегодня показалась Жоржу и моложе и не такой гордой, как вчера. Она весело болтала с Жоржем, расспрашивала, кто ему понравился из вчерашних гостей, шутила, не влюбился ли он в одну из сотрудниц, и вдруг нахмурилась, покраснела и обдернула рукав, поймав пристально любопытный взгляд, устремленный на ее оголенную руку.
Пойманный врасплох, Жорж покраснел до ушей и невольно опустил глаза... Тетка взглянула на него, улыбнулась и подумала, что мальчик еще прелестнее, когда краснеет.
Однажды за таким разговором тет-а-тет, Жорж попросил тетку научить его целовать даме руку. Та засмеялась, заявила, что сейчас это не принято, но Жорж проявил настойчивость, и Вера Алексеевна сдалась. Но когда он припал к её пухлой руке дольше положенного по этикету, покраснела, вырвала свою руку и обозвала подростка «гадким мальчишкой», и потребовала, что он в дальнейшем вел себя приличнее.
Жорж обещал быть добрым мальчиком и несколько раз с особенной нежностью покрывал поцелуями теплую, маленькую тетушкину ручку. Она не торопилась отдернуть ее, поправляя другой рукой белый цветок в волосах, и потом, как бы спохватившись, отняла руку и снова посоветовала Жоржу быть "добрым мальчиком".
Когда "добрый мальчик" лег спать в комнате, которую ему выделили, перед его глазами еще долго мелькали шея и плечи красивой тетушки, и он долго еще вдыхал душистый аромат ее тела.
В пятнадцать лет Жорж уже умел презрительно щурить глаза, вглядываясь в собеседников. Он мог выпить бутылку шампанского, нагло третировал известного сорта дам и умел взглядывать на женщин тем светлым, наглым, смеющимся взглядом прелестных черных глаз, который нередко вызывал невольную краску на их щеки. Благодаря расположению начальства, такту и способности показать себя, он был всегда на виду, и мечтал через два года окончить школу и начать вести самостоятельную жизнь. Он уже стал задумываться, а не поступить ли ему в военное училище и через несколько лет одеть офицерский мундир. Хотя и сомневался, что вряд ли отец согласится давать ему такое содержание, чтобы Жорж мог с честью носить этот мундир, и не стесняться платой в ресторанах.
Жорж продолжал почтительно ухаживать за теткой и нередко брал у нее деньги, а Вера Алексеевна продолжала кокетничать с той искусной манерой женщин за тридцать лет, которые сводят с ума молодых мальчиков. Сперва она разыгрывала роль "второй maman", но когда у "мальчика" стали пробиваться усы и он, вздрагивая, взглядывал на ее шею, она краснела, сердилась, драла его за уши, смеясь, когда он горячо целовал ее руки, и становилась с ним на ногу "старшего друга".
Она любила расспрашивать, с кем он знаком, советовала ему не знакомиться с "этими дамами", то требовала, чтобы он рассказал "все... все...", то вдруг сердилась, когда Жорж описывал ей красоту девушки, которую после занятий пригласил в кафе поесть мороженного, капризно поджимала губы и, как бы невзначай, спускала с плеч косынку, показывая Жоржу шею и тяжело дышавшую грудь. Когда Жорж, лукаво улыбаясь, говорил, что он "невинный мальчик", она снова впадала в тон "второй maman", наставляла его на путь истины, советуя не быть испорченным и гадким мальчиком, и зажимала наглую улыбку Жоржа своей влажной ладонью. Она ревниво следила за ним, когда знакомые дамы бывали особенно любезны с Жоржем, и дулась на него, если он часто уходил из дому "к товарищам".
Вера Алексеевна считала себя женщиной строгой добродетели, и ни одна тучка не омрачила ее супружеского счастья. Она дорожила репутацией, считала мужа порядочным человеком и избегала опасностей увлечения; но эта заманчивая игра с "птенчиком", игра, которая не могла быть предметом сплетни, манила ее. Она желала одного рыцарского обожания, она и мысли не допускала о чем-нибудь другом и в то же время она, к изумлению своему, чувствовала, что сердце ее бьется, как птица в клетке, когда она ощущала близость горячего дыхания юноши.
Ей нравилось играть с Жоржем, то вызывая краску волнения на его щеки, то обливая его холодной водой строгих нравоучений. Она и сама не замечала, как мало-помалу увлекалась этим юношей с любопытством неудовлетворенной жены и с расчетом опытной женщины, уверенной, что это увлечение не нарушит спокойствия жизни. Да, наконец, ведь это так пикантно видеть всегда около себя такого свежего, неиспорченного мальчика! Он еще невинный мальчик, и разве не от нее, тридцатитрехлетней женщины, зависит всегда удержать его на той границе почтительного обожания, которое дальше краски волнения и робких поцелуев не идет? Ведь она не молодая девочка!..
Так, обманывая себя, отгоняя от себя с презрительной усмешкой всякую мысль о том, что Жорж стал ей как-то опасно близок, она нередко удерживала его по вечерам дома и, сказавшись больной, надевала капот, распускала волосы и, лежа на кушетке, заставляла Жоржа читать ей вслух французские романы.
Сперва эти "чтения" шли довольно спокойно, прерываемые сыновними лобзаниями и материнскими поцелуями, но как-то раз, когда Вера Алексеевна, выставив свою маленькую ножку, в крохотной туфле, слишком резво играла носком и слишком выразительно взглядывала своими прекрасными синими глазами, "чтение" кончилось так неожиданно, что когда на следующее утро Жорж, как ни в чем не бывало, почтительно подходил к ней, Вера Алексеевна стыдливо опустила глаза, долго не могла поднять их на милого мальчика и не пускала его к себе на глаза целое воскресенье.
Однако, в первый же вечер, когда Жорж пришел из заведения, она снова пригласила его читать, хотя и предупредила, лукаво посмеиваясь и слегка щипля за ухо, чтобы он не был гадким мальчишкой.
С тех пор прошло несколько лет. Жорж окончил школу, а потом военное училище, стал молодым лейтенантом. Отец-генерал поспособствовал, чтобы его оставили проходить службу в «северной столице», но масса искушений скоро привела молодого человека, только начинающего военную карьеру, к суду «офицерской чести» и понижение в звании до младшего лейтенанта. Этого натура Жоржа стерпеть не могла, и он уволился из армии по состоянию здоровья. В этом ему помогли связи Веры Алексеевны.
Средств к существованию у него не было. Отец-генерал, отказал ему в содержании из-за того, что он опозорил их фамилию. Мать присылала небольшие деньги с генеральской пенсии, но больше не могла физически. Иногда Вера Алексеевна, к которой он иногда захаживал в те дни, когда там не было её мужа, ставшего уже градоначальником, они вспоминали прежние утехи. Именно тетя свела его со своей приятельницей, которая после смерти мужа хотела иметь около себя приятного молодого человека. Дама была директором крупного универмага, и могла позволить себе содержать молодого любовника. Красота Жоржа, его манеры, покорили женщину одних лет с Верой Алексеевной, и уже первую ночь после знакомства Жорж провел в спальне этой молодящейся дамы. И на какое-то время Жоржу был обеспечен и кров, и стол. Были у него и карманные деньги, но за них дама требовала ласки и любви. Поднаторевший на отношениях с противоположным полом Жорж удовлетворял все прихоти женщины. Но потом у директора магазина начались неприятности, она оказалась под следствием, а потом и за решеткой. Квартира была конфискована, и Жорж оказался на улице. Но он не терял присутствия духа, надеялся, что его скоро будет содержать другая одинокая дама не первой молодости.
И звезда снова взошла над молодым человеком...
Это было в театре. Жорж сидел с приятелями еще по элитной средней школе в ложе и заметил, что из соседней ложи его так пристально разглядывала, словно барышник статного жеребца, сухая, некрасивая женщина восточного типа, что даже Жорж покраснел и отвернулся. Однако "восточная женщина" раза три внимательно взглянула на Жоржа и, указывая на него, о чем-то шепталась с мужчиной, бывшим у нее в ложе. Выходило уж очень глупо. Жорж хохотал и вышел из театра не в духе.
Через несколько дней к Жоржу в номер дешевой гостиницы зашел маленький, черненький, аккуратный и чистенький человек, которого он видел в ложе той немолодой дамы. Человек,, улыбаясь, объявил, что он по важному делу.
- Вы извините, Егор Николаевич, вами очень интересуется одна дама.
- Хороша?
- Гмм... Нельзя сказать, чтобы очень, но зато богата.
- Молчите. Верно, какую-нибудь пакость предложите?
- Боже меня сохрани... Зачем?.. Очень вами заинтересовалась... Вдова, знаете ли, пыл этакий южный... влюблена, как кошка.
- Ну и черт с ней!..
- Познакомьтесь-ка с ней, Егор Николаевич... право стоит. Состояние у нее громадное.
- Это значит, на содержание поступить?
- К чему такие слова!.. Просто полюбить, хотите женитесь, а то и так... Она ждет вас, когда угодно!
- Убирайтесь вон! - вдруг вспылил Жорж и грозно поднялся с места.
- Напрасно бранитесь, молодой человек... напрасно... Я более не буду вас беспокоить лично, а сделаю так, что вам никто не будет одалживать деньги. Ославлю вас на весь Ленинград.
- Вон отсюда!
Мужчина поклонился и вышел из номера, не забыв бросить на стол адрес "вдовы с южным пылом"...
Жорж озабоченно ходил по небольшому номеру. Он нервно поводил плечами, щурил глаза, сжимал и разжимал свои тонкие изящные пальцы. То подходил к окну, внимательно вглядывался в снежные узоры на стекле, выводил на нем розовым ногтем мизинца какие-то цифры, то, быстро повернувшись на каблуках, снова принимался ходить грациозной, но нервной походкой... Он заметил на столе адрес, позвонил в рецепшен, чтобы вызывали такси, и поехал по адресу.
Прекрасная лестница. Великолепная квартира. Изящная гостиная. Его как будто ожидали, встретили любезно. "Восточная дама", Тамара Георгиевна, вдова грузинского бизнесмена, русская по матери и грузинка по отцу, очень мило занимала гостя и пристально разглядывала свою покупку. По-видимому, она осталась довольна Жоржем и просила бывать, когда вздумается. При посредстве того маленького человека состоялся торг. За Жоржа уплачивали все долги и давали по две тысячи в месяц в эквиваленте на советские деньги до 1991 года, но, как сказал «посредник», не надо забывать, что вдова ревнива, как может быть ревнива женщина в сорок пять лет, да еще грузинка... Завтра вечером вас ждут за решительным ответом!"
На другой день вечером Жорж поехал... Так начался следующий этап в его жизни.
Грузинка не держала его подле себя. Он был волен проводить дни, как вздумается, гулять, играть в карты, но в назначенный срок должен был являться под грозные очи своей новой повелительницы. Денег, положенных на содержание Жоржу, в общем хватало. Во время дикой инфляции 90-х годов ему ежемесячно выплачивали сумму, эквивалентную тем самым двум тысячам. От своего дяди, вернее, от его жены, Веры Алексеевны Жорж знал, что член политбюро ЦК КПСС получал в месяц 1200 рублей, а ему платили 2 тысячи. Но если бы не его карточные долги, мог жить припеваючи. Но он проигрывал в карты и просил при очередном свидании к Тамаре Георгиевне добавить денег.
Тамара Георгиевна журила его. Она грозила, что не станет платить его долгов. Тогда он разыгрывал роль страстного любовника. Она видела, что он лжет, презирала его и все-таки верила, бросаясь в его объятия. Ей верилось под боком этого дьявольски изящного молодца, от которого пахнет здоровьем, духами, шампанским - и она платила долги.
Но чем более она платила, тем ненасытнее становился Жорж, увлекшийся вдобавок какой-то молоденькой девушкой, и тративший на нее большие деньги. Опять Жорж поехал к Тамаре Георгиевне. Она сделала сцену и отказала. Он было пригрозил оставить ее. Она в ответ зло рассмеялась и сказала, что не боится этого. Он уехал. Тамара Георгиевна плакала, но не звала его: сумма долга очень большая. А кредиторы требовали расплатиться. И вот в один из таких дней Жорж вместо денег выдал вексель с бланком грузинки. Он подмахнул подпись после веселого обеда. Потом спохватился, хотел было вернуть, но уже было поздно.
Через три месяца в будуаре разыгралась скверная сцена. Тамара Георгиевна, злая на Жоржа за его связь с молодой кокоткой, грозила судом.
- А ты разве не боишься скандала? Ведь тогда придется все рассказать, моя милая! - улыбаясь, пригрозил Жорж.
- Подлец неблагодарный! Вон отсюда! Я оплачу вексель, но мы более незнакомы...
- И хорошо сделаешь, моя ненаглядная! А теперь addio, mio care!..* - весело смеясь, отвечал Жорж, посылая воздушный поцелуй.
* до свиданья, мое сердце (итал.).
Но потеряв свою покровительницу, он потерял и источник постоянного дохода. А так как никто более не садился с ним играть в карты, он опускался все ниже и ниже. Узнал, что его отец умер, прокляв его, мать тоже тяжело болела. Не имея денег, он был вынужден съехать с гостиницы, и снимал каморку в старом районе Санкт-Петербурга за небольшие деньги у одинокой прачки. Одежда его износилась, и он старался не ходить по улицам в светлое время дня, чтобы не встретить знакомых.
Раз он встретил тетушку Веру Алексеевну. Та узнала его, сконфузилась и прислала немного денег. Если бы не прачка, доверчивое существо, привязавшееся к Жоржу, он бы часто не обедал. Приходилось чуть ли не обкрадывать ее. И он ее обкрадывал...
Жорж подводил итоги. Ему тридцать три года, как Христу. Что делать?.. Нечего. Что он знает? Ничего. Оставалось поступить на службу... Теперь и служба казалась ему желанным исходом... Но в «демократичной» России армия сокращалась, существовала огромная безработица, людей увольняли без выходного пособия, не платили вовремя зарплату и пенсии. Россия катилась под уклон во время ельцинских реформ. Катился под уклон и Жорж. Однажды, когда он хотел украсть в каком-то универсаме кусок колбасы, его поймали охранники и сдали в милицию. Хорошо, хоть поколотили совсем немного.
Чтобы его не могли видеть знакомые, он перебрался в Москву, и снова прижился у какой-то одинокой женщины, жаждущей любви и мужской ласки, на что Жорж продолжал не скупиться. Но и эта жизнь закончилась, когда Жоржа вместе с группой таких же, как он, безработных и голодных, застукали, когда они выносили с одного из заводов крупную партию товара, которая тянула на солидный срок. К тому же при задержании Жорж оказал сопротивление сотруднику милиции и нанес ему телесные повреждения.
Узнав, что против её племянника возбуждено уголовное дело и его ждет реальный срок, Вера Алексеевна наняла хорошего адвоката. Чтобы на судебном процессе Жорж не выглядел бомжом, купила ему рубашку и костюм. В этом одеянии сидел Жорж на скамье подсудимых. Он потолстел, обрюзг, глаза потеряли прежний блеск, но все-таки это был еще "интересный брюнет", на которого дамы с любопытством таращили глаза. Он несколько сгорбился и опустил голову, но когда поднимал ее, то держал прямо и глядел тем светлым, наглым взором, которым, бывало, восхищались дамы...
Прокурор говорил горячую речь, призывая громы небесные на Жоржа, но Жорж не слушал прокурора. Он разглядывал зрителей и, заметив среди них высокую, изящную брюнетку с седыми волосами, отвернулся и задумался.
И снова перед ним, как бывало в остроге, проносились картины прошлого. Жизнь дома, отец, мать, научившая его подглядывать за отцом, девушка, развратившая его, тетка, дядя, потом блестящая жизнь, служба и снова жизнь без труда, без содержания, без цели. И наконец...
Он в тысячный раз вспомнил, что он жил, живет и, вероятно, будет жить за чужой счет, никогда не думая, чтобы жизнь обязывала его к чему-нибудь. Ведь этого ему не говорили, когда он был еще мал, когда еще было время. Напротив...
И виноват ли он? И он ли один?.. Не целая ли масса людей выросла с тем же сознанием и с теми же привычками? Конечно, это праздный вопрос, но отчего же именно он сидит на скамье подсудимых, а не вон тот зритель, который отличается от Жоржа разве только тем, что ворует не такие маленькие суммы...
- Подсудимый ! Что вы имеете сказать в свое оправдание? - раздался голос председателя.
- Я... я... - начал было Жорж и остановился. - Я, конечно, виноват, но кто же из нас не виноват? Если бы, ваша светлость, знали мою жизнь, если бы вы поняли, что меня воспитали специально для того, чтобы сделать меня к пятнадцатилетнему возрасту мерзавцем... Если родная...
Тут Жорж не мог продолжать и зарыдал.
Вдова Питерского градоначальника, Вера Алексеевна, бывшая проездом в Москве (она ехала на Кавказ проведать свою мать ), тоже расчувствовалась, заплакала и не могла не сказать, что Жорж все-таки и на скамье подсудимых "порядочный человек".
Примечание.
Жиголо - это мужчины, которые предоставляют различные услуги (и не обязательно сексуального характера) богатым дамам за деньги. Иными словами, жиголо - это представитель сильного пола, который продает свое тело.
Жиголо 21 века - это умные и расчетливые мужчины, которые утверждают, что они просто составляют компанию своим спутницам на различных мероприятиях в дни, когда женщине бывает скучно. Они ни за что не признаются, что получают от своей любовницы деньги, до последнего уверяя в том, что они испытывают теплые чувства к своей даме.
Альфонс — это мужчина, который живет на содержании у женщины. По сути, является профессиональным иждивенцем. Такие люди паразитируют, они используют материальные ресурсы своей партнерши, ее силу и энергию.