Эпиграф: Ночью за твоим окном/Ходит сон, да бродит сон./По земле холодной/Ходит сон негодный/.../А за первым то сном,/За твоим да за окном/По свежей пороше/Ходит сон хороший/.../Первый сон я прогоню,/А второй заманю,/Чтоб плохой не снился,/А хороший сбылся/.../ Сны ведь снятся неспроста... (Н.Фаустова, "Колыбельная")
****************
… В обманном, колеблющемся свете оплывающего в плошке кособокого свечного огарка, как сквозь послеобеденную дрему, навалившуюся внезапно во время сидячей работы, отчаянно-безуспешно пытаясь разлепить сами собой склеивающиеся веки и затормозить сладко-тянущее движение головы вниз, Катерина наблюдала за смутной фигурой, копощащейся напротив. Четкость зрения то почти полностью исчезала (окружающее представлялось тогда лишь в виде пятен неясных очертаний), то возвращалась снова -вот как в эту минуту...
Древняя, сгорбленная бабка, одетая в бесцветное, бесформенное тряпье(поверх которого парадно красовалась алая кацавейка нараспашку, расшитая тонкими дорожками бисера) с покряхтыванием выбиралась из-за грубого деревянного стола, что разделял их с Катериной.
Справившись с этим нелегким делом, бабка медленно похромала вдоль прилаженных по стенам полок с пузатыми горшками, опираясь на клюку – верную спутницу старости – и с видимым трудом переставляя негнущуюся левую ногу. За ней неотступно следовал живой сгусток мрака - громадный черный котище, обладатель толстенного хвоста. Хвост натуральной змеёй то и дело неторопливо перетекал-круглился полукольцом и снова расправлялся: справа-налево, слева-направо… Не слышалось скрипа половиц, стука клюки: пол был земляной. Только шарканье, шуршание бабкиного одеяния да шумное, старческое сопение - с редкими паузами, в которые просачивалось тихое потрескивание маленького, чуть разгоняющего темень, пламени. Запах сырости, плесени, с примесью чего-то очень странного и незнакомого, смутно напоминающего о рассветном ветерке ...
Время от времени бабка останавливалась у какой-либо полки (кот тут же, задравши морду вверх, застывал на месте - только хвост продолжал движение направо-налево, полукольцами). Прищуриваясь и тыча длинным загибающимся ногтем костлявой руки, правой, в полустертые значки на горшках, она пришептывала при том что-то вялым ртом, разбирая надписи: видно в неверном свечном свете было плохо, да и вряд ли чтение было для бабки привычным занятием.
Из некоторых горшков доставала всякое (а что именно - Катерине было от стола не различить). Что сразу совала в карманы грязно-серого передника, подвязанного под распахнутой кацавейкой, а что и рассматривала сначала все с тем же внимательным прищуром, и, после недолгого размышления, либо так же роняла в передник, либо зашвыривала обратно в горшок.
Наконец, завершив обход полок, бабка, все с тем же покряхтыванием, снова взобралась на лавку перед столом, напротив Катерины.
Следом кот, сперва низко припав к полу, поразительно легко для такой массивной туши единым движением вспрыгнул прямо на стол. С важной неторопливостью прошествовал между женщинами (бабка не обратила на это никакого внимания - видимо, коту дозволялось очень многое) и сел чуть в стороне, обвив передние лапы своим роскошным хвостом и безучастно щуря желтые глаза с узкими вертикальными зрачками на пламя свечи.
Бабка принялась неспешно выкладывать набранное содержимое карманов передника в глубокую глиняную миску – тоже древнюю, щербатую, в трещинах и пятнах странной формы.
Катерина следила, борясь с острейшим до болезненности желанием уронить голову на сложенные руки и, накрепко сомкнув веки, сдавшись, окончательно провалиться в сон. Из последних сил барахтаясь в киселе наведённой дрёмы, она по-прежнему не могла различить того, над чем трудились костлявые бабкины руки. Лишь изредка примечала, как проскакивали там крохотные искры, да топорщились то ли облезлые перья, то ли очень толстые иглы. Как замороженная, без единой мысли, только и могла Катерина наблюдать, как каждый из предметов перед укладыванием был еще раз внимательно ощупан, осмотрен, обнюхан, а некоторые бабка даже попробовала на зуб, так что часть собранного была решительно отложена в сторону и в миску не попала.
По окончанию дела, бабка придвинула миску к себе вплотную, оглядела содержимое, недоверчиво поджав дряблые губы. Удовлетворенно хмыкнула. Потом внезапно подалась вперед и, нависнув над миской, вперила пронзительный взгляд маленьких красноватых глазок в Катерину.
- Вот что!.. – хрипло взвизгнула она, дыхнув на Катерину «ароматом» плохо переваренной луковой похлёбки. - Повезло тебе! Всё, что для дела твоего нужно - у меня есть! Так что ежели хочешь наверняка знать – изменяет тебе муж, али верен аки лебедин своей лебёдушке – завтра приносишь мне от него волос состриженный, ноготь отчекрыженный, и вещь, к сердцу приблИженную … да подороже! Одежду не неси, не надо… Меленькое что-нибудь, чтоб в ложке уместилось, и страсть как дорого было, а то не сработает! Поняла?!.. ПОНЯЛА?!!!...
****
… О, Господи! –Катерина резко вскинула голову и открыла глаза. Кажется, она все-таки задремала – сказались многие бессонные ночи из последней пары недель. Ночи, полные отчаянно сжимающегося (будто в чьем-то безжалостном кулаке) сердца и жрущих душу воспоминаний. Ночи, полные беспомощных, безадресных «как же так?», «как же дальше жить?» и слабого "а, может, это всё как-то можно объяснить по-другому?". Ночи, в которые огромной кольчатой змеёй вползало прорывающееся из самой глубины, запретное и страшное «я! не хочу! быть!»…
Но какое дело до всего этого собеседнице - человеку, видно, доброму, но все же постороннему… Стыд-то какой, что же про нее подумает эта обаятельная, высокоинтеллектуальная женщина!!!
- Ой, простите, пожалуйста! – забормотала Катерина, отчаянно моргая, выкарабкиваясь из дрёмы, как из песочной ямы …- Что Вы сказали?
Обаятельная высокая интеллектуалка, сидевшая напротив, не сводила с нее огромных карих глаз в ореоле длинных, пушистых ресниц, улыбаясь доброжелательно и чуть сочувственно, источая еле слышный аромат очень качественных духов. Прямо перед ней, на серебристо-матовой поверхности стола, стояла коробочка из прозрачного пластика, с десятком разномастных крохотных флешек, а чуть в стороне сиял известной эмблемой на крышке нереально белый, огромный ноутбук.
Интимно приглушив своё чарующее, глубокое контральто, дама изрекла:
- Я говорю, дорогая моя, что я Вас прекрасно понимаю!... Я бы на Вашем месте тоже обеспокоилась таким поведением супруга и приняла меры … Вы очень правильно сделали, что обратились именно к нам! Дело в том, что мы и только мы являемся обладателями эксклюзивного программного продукта, который, к Вашему счастью, способен предоставить наиболее полные данные о скрытых от Вас аспектов жизни Вашего супруга, чтобы развеять все Ваши сомнения окончательно!...Вам достаточно всего лишь узнать и сообщить нам логин и пароль от облачного хранилища данных Вашего мужа – для получения информации обо всех его звонках, сообщениях и фотографиях -внимание! - включая уже удаленные, а также номер его кредитной карты - для ответа на контрольные вопросы, которые могут быть заданы облачным сервером… Нет-нет, что Вы! Сама кредитка нам не нужна, мы же не жулики какие!… Но без номера карты, к сожалению, ничего не получится. Вы меня поняли?
Катерина еще с пару десятков секунд приводила в порядок свои мысли. Почему-то ей начало казаться, что в помещении тянет сыростью и плесенью, и свет диодных лампочек, затейливо расположенных вдоль стен, стал какой-то тусклый и мерцающий ... Наконец, Катерина приняла окончательное решение и встала.
- Большое Вам спасибо за потраченное время! – твердо сказала она. – Но я, пожалуй, лучше сама начистоту поговорю с мужем. А там будь что будет! – и, подхватив свою сумочку, решительно направилась к выходу из офиса, на свежий воздух.
На улице светило яркое солнце, шли по своим делам люди и шелестели-пахли под легким ветерком цветущие зеленые липы.
От дрёмы не осталось и следа.