Воспоминание о Белом вальсе

 
Сегодня,  листая одну из последних своих книг, остановился на стихотворении «Белый вальс». Написан он был недавно… лет двадцать тому назад. Задумался, что вызвало его появление?  Память  не стала блуждать в сумерках; ярко  осветился  её  уголок,  в который, кажется, ни разу не заглядывал в торопливом пути по жизни.
 …Первый день  января 1959 года во влажной долине Тысьменницы  выдался не морозным, вьюжным. Сугробы росли на глазах. Поздняя прогулка после новогоднего бдения отменялась, но на закате никакие препятствия на улицах города нефтяников не могли остановить молодых ног.   

В среднем учебном заведении горняков, как обычно,  гремел музыкой и шаркал ногами  по паркету танцевальный вечер.  Я, выпускник геофака в том году,  появился  на веселье с опозданием. Из белой вьюги попал в пёструю. Пары кружили  в Белом вальсе.  Ввиду количественного преобладания сильнополых,   парни, обойдённые  девичьим вниманием, жались к стенам,  неумело маскируя досаду мимикой нарочитого равнодушия. 
Танцевали в просторной прихожей, что теперь называется холлом.  Для   отдыха любительниц плясать до упаду  были предусмотрены стулья по углам. Никто из петушков-студентов  не позволял себе присесть, когда стулья пустовали. 
В тот вечер Белый  танец  не  смёл с сидячего места одну хрупкую девушку. Простенькое платьице застиранного цвета, белая накидка на плечах.  Раньше я  её не замечал.  Из первокурсниц, наверное, малолетка. Похоже,  вниманием танцоров она не была избалована, поэтому решила в отместку наказать всех сразу: танцуйте со стульями! 
Оставив в раздевалке верхнее,  я, в нарушение правил дамского танца, лавируя между вальсирующими,  «подрулил» к одинокой девочке-щепочке,  вытянулся, словом, всем своим неказистым видом студента, выросшего из форменного кителя цвета «прокисшей» нефти, изобразил молчаливое приглашение к танцу. Девушка, вскинув голову, удивлённо глянула на меня.  И в этом взгляде светлых глаз на некрасивом лице я смутно почувствовал превосходство её сильной, цельной натуры над моей, несовершенство которой я стал ощущать после школы. Я был смущён и уже желал отказа, но незнакомка  поднялась со стула, сбросив на его спинку накидку. Её «бабетта», размером со стаканчик из-под мороженого, оказалась на уровне моих глаз, хотя сам я невысок ростом.
Прежде чем я успел принять должную позу для входа в танец, её правая рука невесомо легла мне на плечо, а пальцы левой оказались у меня в ладони. С неожиданной для себя робостью,  я обнял её стан, и мы  закружились,  понеслись. Вела она, не задевая другие пары.  Но вальс уже заканчивался.  Я  отвёл  партнёршу на место,  молча поклонился. 
И всё! 
Другие партнёрши  закружили мою голову. Когда  все расходились, я заметил на том самом стуле белую накидку.    Огляделся,  её владелицы нигде не было видно. Мелькнула мысль  разыскать, спросить, протягивая находку: «Вы  забыли?».
Кто-то из друзей окликнул: «Ну, идёшь?». И я вышел  из здания Альма-матер – в даль, длиною в 60 лет.
Но почему во второй половине пути вдруг прозвучали во мне эти  строки: 

Белый вальс затихает к утру,
снег кружит по бульвару устало;
зажигает фонарь на ветру
ледяные гирлянды кристаллов.

Ты оставила белую шаль
на кусте оголённом сирени
и ушла в неизвестную даль
под мелодию вьюжной свирели.

Я не знаю, услышу ли вновь
тот мотив в утешенье печали,
согревая остывшую кровь
незаметно подобранной шалью.