Записки потерявшегося в степи

1

   Раннее утро нерешительно окрашивает небо в холодные бирюзовые оттенки, разбавленные едва уловимым розовым. Солнечных лучей пока недостаточно, чтобы растворить луну в заоблачной дали, и она, невольно задержавшись на проходящей станции, никак не отправится к пункту своего назначения. Встречать рассвет всегда по-особенному трепетно. Ранний подъём, ещё до восхода Солнца, внутренне ассоциируется с подготовкой к путешествию в далёкие места - туда, где запутанные незнакомые улицы, иной уклад жизни, и всё совсем по-другому…
   Новый день, открывающийся за окнами, расписывается в небе буквами из облаков, обязуясь начать все с чистого листа. Вчерашние споры про сложности характера, про чьи-то ошибки и заслуги, - пусть это не будет иметь значения. И может быть, в наступающий день внешне всё останется как прежде - события и люди, ярлыки и штампы, но чувствовать себя так же как раньше вовсе не обязательно.
   Над замерзшим озером поднимается стая диких уток, и их силуэты быстро растворяются в туманном степном ландшафте. Неспешно проплывает холодное утро, выглядывающее сквозь узкую полосу просвета. Январь понемногу начинает увеличивать световой день, сковывает непрочным льдом сельские пруды, украшает снегом улицы перед крещенскими морозами. В воздухе морозно и свежо от порывистого ветра. Колокола на звоннице то и дело негромко позвякивают, создавая музыкальную композицию, симфонию ветра и металла. Начинает казаться, что за всем этим действом стоит талантливый дирижер, скрывающийся от посторонних глаз, и хотя вокруг безлюдно - симфония продолжает звучать…
   Сварив утренний кофе, задумчиво рассматриваю, как в кружке хороводом расходится к стенкам кофейная пена. Надо бы ответить на телефонный звонок, раздающийся из соседней комнаты, но время как будто замерло, сцепив разум с непрерывно длящимся мгновением.
   Кто-то из близких, наверное, будет спрашивать, - как я живу вдали от привычных мест, как адаптируюсь к новым условиям и климату. А я, глядя через окно на линии угловатых акаций, отвечу, что везде хорошо и люди в глубинке хорошие, и природа не перестает радовать изо дня в день. А потом расскажу, как сосед на зимних праздниках опять хулиганил, как сидели без света из-за обрыва электросетей, как размеренно идут служебные дела, рождаются новые планы – построить или отремонтировать что-то, посадить вишневый или яблочный сад. А потом скажу, что люди немощны и надо учиться понимать их, стараться смотреть со стороны на их нелепые поступки, не проявляя грубости.
   И еще расскажу, что недавно выпал снег, ночью ударили холода, заморозив кран для подачи воды во дворе, и каждый раз приходится отогревать его кипятком из чайника. Обычные новости для нашего маленького сельского уголка. Спокойно, как и всегда, и может вправду, сегодня ничего не изменится, но чувствовать себя так же как раньше вовсе не обязательно…

2

  Село Бурукшун можно узнать по храму, простому по виду, но определёно имеющему горячее сердце внутри. Сколько таких простых церквей разбросано по нашей стране, скромно несущих духовную службу в отдаленных поселениях.
  Приезжая в крупные города мы видим красоту церковного зодчества, благородные материалы, применяемые в убранстве, и поражаемся архитектурной эстетике. А что же в сельском храме? В сельском храме есть простота, в которой отражается вся суть сельской жизни: лаконичное здание, купол, сделанный своими руками, с искренней заботой, далекой от всякой корысти. Сверху он выкрашен синей краской, напоминая о стремлении человека вознестись над делами житейскими, хотя хлопот в селе всегда хватает.
  Для внутреннего убранства из доступных материалов пошиты накидки и полотенца, со своим цветом на каждый праздник. И ещё - в Бурукшунском храме нельзя встретить никакой бестактности или грубости, потому что простота внешней обстановки ментально переносится и на людей. В этом и состоит красота, особая эстетика сельских церквей, да и всей деревенской жизни в целом: цветущие поля, пасущиеся животные, простой уклад жизни, настраивающий человека на иной уровень мышления.
  На фоне храма витает зимняя свежесть, окутывая прохожих туманными объятиями. При порыве ветра с прозрачных крон спящих вязов с криком поднимаются вездесущие вороны, своими темными силуэтами напоминающие равноконечные кресты. Постепенно очертания улиц становятся различимы. Спеша встретить еще один рабочий день, под хруст тонкого льда на тропинках, просыпается село, такое же, как и многие другие, затерявшиеся в бескрайней степи.
  Издали слышны разговоры. Не всякий сходу поймет южнорусскую речь ставропольской окраины, и вероятно, подумает, что по невнимательности попал в соседнее государство. Под размеренный звук проезжающей брички и перекличку замерзших ворон, с высоты небосвода спускаются серые, дымные облака, почти касаясь купола храма.
  Когда-то в самом центре села Бурукшун был обширный парк с элегантной планировкой. Масштабное пространство бережно сохраняется и по сей день, вот только по прошествии времени деревья бесконтрольно разрослись или частично высохли, а длинные асфальтовые дорожки местами стали похожи на дикие тропы. Прогулки в парке ничем не заменишь, и каждый раз проходя мимо, вижу взрослых с детьми, собирающих листья, сидящих в детском городке, рассматривающих яркие ягоды боярышника. Парк, как наследие прошлых времен, остается символом бывшей масштабности села, полёта фантазии советских планировщиков.
  Недалеко от парка, рядом с местной пекарней, особенно в утренние и вечерние часы витает аромат свежего хлеба, невольно уносящий прохожих в мир домашнего умиротворения. У окошка выдачи продукции творчески обустроено резное деревянное крыльцо, дверь и окна с наличниками, в которых читается стремление создать вокруг пекарни особую атмосферу. В восприятии сельского человека хлеб всегда был и остается одним из важнейших элементов жизни, и от него зависит стабильность семьи и всего поселения.
  Пекарня овеяна трепетным, немного сказочным духом, посредством деревянных украшений отражая сакраментальную роль хлеба. Ровно ту же мысль сообщают и плакатные надписи при въезде в Бурушун: «Никакая глыба золота не заменит крошки хлеба» и «Живи, страна, спокойно, пока в селе крестьянин есть».
  Купив свежего хлеба в специально отведенные часы, когда очередная партия душистых "кирпичей" выходит из раскаленной печи, можно задержаться под треугольной крышей, оставшейся от старого рынка. По современным меркам сооружение не слишком удобное: крыша нависает довольно низко, а каркас изрядно проржавел, но нестандартность и наивность рынка умиляют, бросая отзвук эпохи, в которой прошло босоногое детство. Остановившись под ярко-красными гирляндами поспевшего боярышника, отломив дышащую паром хрустящую краюшку хлеба, понимаешь - какое же спокойствие наполняет село в эти утренние часы…
  Наскоро перекусив свежим хлебом, выезжаю за пределы села на старенькой «Ниве», двигаясь в западном направлении. Глаз привычно ищет ориентиры на местности, чтобы запомнить дорогу, но находит лишь незначительные детали. Всюду аскетичный степной пейзаж – ровный горизонт, уходящий далеко за пределы досягаемости, словно бритва, разрезающий мир на две половины. На пути попадаются островки тростника, сигнализирующие о присутствии воды, пучки сухой травы, расческой торчащие из выпирающих кочек, и бесконечные «рельсы» грунтовых дорог, расчертившие степь беспорядочной сетью. Где-то вдалеке белеют крыши хозяйственных построек, и сельский автомобиль, вгрызаясь в вязкую почву, упорно движется вглубь, к этим слабым признакам цивилизации.
  На пути вижу мирно пасущихся овец, собирающих остатки съестного в скудной зимней степи. Молодые ягнята, устроившись на уютной лежанке из травы, в самой глубине стада, внимательно наблюдают за проезжающей машиной. В небольшом отдалении от овец стоит рыжая лошадь, оседланная, на короткой привязи, показывающая, что где-то рядом должен находиться чабан, хотя никого не видно.
  Среди безбрежной степной глади, словно из-под земли, вырастает фигура человека и движется ко мне. Чем ближе становится чабан, тем отчетливее можно разглядеть его импровизированный плащ землистого цвета, хорошо скрывающий своего обладателя от посторонних глаз на фоне степной природы. За спиной тянется нить длинного кнута. Лицо, открытое всем стихиям бескрайней степи, от постоянных ветров, стало темным и грубым, превратилось в подобие статичной маски, но глаза остались ясными, смотрящими на мир со вниманием и добротой. Облик этого человека, без сомнения, многое пережившего за свою жизнь, и сумевшего сохранить внутреннюю простоту, напомнил мне о редкости этой самой простоты. Теперь это уникальная ягода, найти которую можно только в самых уединенных местах…

3

У горизонта свет уходящего солнца становится красным, почти пурпурным, бросая лучи на закрученные ветром небесные паруса. Высоко от земли, в безмятежном пространстве пролетают надо мной бело-розовые перья невесомых облаков, окрашенные в холодные зимние краски, возникающие только в это время года. Под небесной картиной - скованная холодом земля, вновь оставшаяся без снежного покрова, что вполне нормально для юга нашей страны, где зима имеет непредсказуемый, неуравновешенный характер.
Останавливаюсь на обочине, зная, что если не сделать фотографии сейчас, момент со сценой из перистых облаков на фоне заката пропадет бесследно и больше никогда не повторится. Как радостно наблюдать игру тонких форм, сотканных из пара и ветра, спокойно летящих на высоте километра от тяжелого, пыльного асфальта. Какое им дело до нас, застрявших в этой черной дорожной каше, движущихся только по горизонтали? Оттуда с высоты, мы, наверное, кажемся невыразительными точками, колеблющимися в сумбурном движении, увлеченные выяснением отношений друг с другом: «Кто там не согласен? Надо поставить его на место… Говори только то, что хотят услышать… Нет, лучше молчи - твоего мнения никто не спрашивал… Это не хороший человек…  Что про него соседи говорят… » Наверное, с высоты парящих облаков, в надмирной красоте алых лучей заходящего солнца, все это выглядит нелепо и странно.
Дождавшись сумерек, проводив короткий зимний день, запрыгиваю в машину и вновь отправляюсь в путь, дальше по дорожной горизонтали.
Проезжая через поселок Красочный, на одной из улиц замечаю широкий старый колодец, выложенный ракушечником. Заброшенное сооружение в настоящее время не используется по назначению, но остается знаковым объектом истории поселка. Именно с этого места, с этой улицы, с этого колодца и начиналась Кизляровка, именуемая теперь поселком Красочным. По рассказам знакомых, воды в колодце раньше было достаточно много и до проведения оросительного канала с кубанской водой, местные жители постоянно использовали старый колодец.
В 50-х годах XX столетия новый канал принес орошение в засушливую местность, обеспечил централизованным водопроводом дома сельчан, а вот в колодце уровень воды резко упал. Пить воду стало практически невозможно из-за появившегося неприятного соленого вкуса, и какое-то время ее использовали только для технических нужд, для полива садов рядом с ближайшими домовладениями, но и эта надобность постепенно отпала.
Сейчас колодец остался без внимания, заколочен старыми досками и почти что потерялся в сухой траве. Но он по-прежнему остается символом поселка, своего рода «колодцем Иакова», знаменующим преемственную связь поколений - с момента основания поселка, и до наших дней.
Помимо прочего, в Красочном уцелела и старинная усадьба, - целый комплекс зданий, построенных ещё в царские времена, располагающийся на территории так называемого «Пятого хутора». Изначально место принадлежало зажиточным купцам, и выглядело живописнее. По рассказам местных, центральный дом был с красивой крышей, на которой доминантой выделялся резной деревянный балкон. В настоящее время остались только крохи былой роскоши. Вокруг центрального дома усадьбы стоят несколько старинных зданий, типа складов, образуя своего рода архитектурный ансамбль. Прочный темный кирпич, сложенный на белом известковом растворе, арочные окна и двери, красивая узорчатая кладка…
Засмотревшись на сооружения былых эпох, вспоминаю, что вновь забыл проверить прогноз погоды, и без теплых вещей, совсем не подготовленным, стою на пронизывающем холоде. Заряд домашнего тепла еще согревает изнутри, но снаружи, покалывая морозными иголками, за шиворот уже пробирается тяжёлое прикосновение низких температур.
Пальцы рук поначалу не испытывают дискомфорта, и рассеянно схватившись за покрытую инеем ручку калитки, мгновенно примерзнув к железу, осознаю, что на улице далеко не май месяц. А потом ладони немеют, и инстинктивно пряча руки в карманы, отчитываю секунды, в ожидании прекращения резкой боли, - такой неожиданной и отрезвляющей.
Наскоро застегнув все имеющиеся на одежде пуговицы и молнии, готовлюсь встретить холод лицом к лицу, как наконец, в организме включается функция саморегулирования. Медленно, но верно в кровь поступает долгожданное тепло, принося «эндорфины» радости и успокоения. Нужно просто изрядно замерзнуть в первый раз, чтобы в последующем руки уже не болели так сильно, все пуговицы были застегнуты, а душа пребывала в полной боевой готовности. Именно так человек привыкает ко многому, почти ко всему…
Иногда думаю, что за свою жизнь видел уже достаточно, и складывать пазл из воспоминаний и размышлений буду ещё очень долго, пытаясь понять - зачем люди поступают так или иначе? Трудно сейчас чему-то удивляться, но всё же возможно, особенно при встрече с человеческой добротой.
По дороге домой машину остановил сотрудник автоинспекции. За окном нелётная погода, шёл непроглядный снег, и незаметно для себя я проскочил какой-то дорожный знак, совершенно выпавший из поля зрения. Сразу за поворотом уже махал регулировочной палочкой полицейский, давая сигнал остановиться на обочине.
Отпираться и выгораживать себя, апеллируя к сложным метеоусловиям, я не стал, и признав нарушение, незамедлительно принёс искренние извинения. Сотрудник полиции, по возрасту старше меня лет на десять, вполне возможно видевший в жизни больше моего, замолчал и пристально посмотрел мне в глаза: «Как хорошо, что вы можете говорить по-человечески. Мы же все люди». За фасадом служебной формы и военной выправки, в интонации голоса чувствовались отголоски внутренних переживаний. Я согласился с его словами, - нужно оставаться людьми и быть вежливыми друг к другу при любых обстоятельствах. Пожелав счастливого пути, сотрудник дорожной полиции отпустил меня, так и не выписав штраф, и радости моей не было предела.
Но на сердце смутно маячило чувство грусти от осознания, что люди отвыкли от доброты, от теплого обхождения. Воистину все мы делимся на две основные категории, по словам Ф. М. Достоевского: «Штука в чем: если ты холоден – ты ранишь людей. Если ты чувствительный – люди ранят тебя». Но кого в мире больше – первых или вторых?

4

Город  или село можно полюбить не за дороги или рекламные вывески, а за нечто более тонкое, за особые детали, которые будут вдохновлять, и позволят ощутить внутренний покой. Ипатово, хотя и небольшой «уездный» городок, всего лишь один из многих на юге России, вызывает отклик в сердце, а значит, его есть за что полюбить. Центральные улочки колючими ветвями обнимают пушистые хвойники разных сортов - высокие сосны, широкие ели, многообразные виды туи, и даже тис, довольно экзотический для этих мест. Деревья внушительных размеров, высаженные, ориентировочно, лет сорок назад, встречаются и в частных домовладениях.
При приезде в город всегда стараюсь найти время для прогулки по центральному парку – подышать воздухом, наполненным ароматом хвои, собрать немного опавших шишек, сделать пару фотографий. В моем представлении именно таким и должно быть место для жизни – с тихими местами для прогулок, с высокими тенистыми деревьями. Чудесно, когда парк является еще и настоящим ботаническим садом, и человек, застрявший в атмосфере стекла и бетона, сможет хотя бы ненадолго прикоснуться к островку дикой природы. Предвижу, как кто-нибудь обязательно возразит, вспомнив о пушистых ёлках, как о плохой примете. Уверяю, что в Сибири, плотно погруженной в эти замечательные деревья, о такой примете никто и не слышал. Только на юге, где ель встречается реже, нежели в тайге, люди относятся к лесной красавице с определенной долей подозрения.
У улочек степного города есть свой шарм и обаяние. Бывает, спешишь по узким тропинкам вдоль фасадов одноэтажных домов, сжимая в руках папку документов, самозабвенно размышляя о трудностях современного делопроизводства. Узловатые ветви разросшейся вишни то и дело бесцеремонно касаются лица, заставляют уворачиваться, отходить в сторону, и ты невольно поднимаешь глаза вверх.
Впереди протянулась улица, состоящая в основном из небольших аккуратных домиков, вписанных лицевой стороной в изгородь, кое-где облицованных керамической плиткой советского образца. Арки калиток из-за узких проемов смотрятся необычно, рисуя в воображении крохотных людей, входящих во двор.
С фасада, на уровне высокого цоколя иногда можно заметить дверь в стене, к которой не приводят ступени, её не сопровождает крыльцо, и она словно парит в воздухе. Вероятно, устоявшееся петербургское понятие «парадная» когда-то было применимо и в Ипатово, где один из входов дома (очевидно с лицевой стороны) был центральным, а другой (со двора) – второстепенным. С изменением текущей обстановки надобность в центральной двери отпала, и вместе с тенденцией усиления приватности, «парадный вход» заложили или наглухо забив, оставили в качестве напоминания о былых временах.
Чтобы описать Ипатово во всей полноте, необходимо пройти через времена года, увидеть город не только в руках холодной зимы, но и в объятиях блаженной весны, горячего лета, и золотой осени. В летний период районный центр напоминает настоящий оазис, островок в степи, утопающий в зелени абрикосовых деревьев, раскидистых елей и редких растений: катальпа, сумах, ирга, черемуха, ранетки разных сортов.  Правда, северные культуры в несвойственном им климате ведут себя нестандартно. В Сибири, например, урожай черемухи ожидается к концу августа, а в Ипатово ягоды созревают уже в начале июля.
Для меня просто невозможно без внимания пройти мимо черемухи, ведь её вкус навсегда сохранился в памяти, в воспоминаниях о детстве, проведенном в Сибири. Тогда мы собирали эту ягоду всей семьей, готовили компот, варенье, перемалывали в мясорубке и делали начинку для пирогов. На юге люди не очень близко знакомы с черемухой. Когда я сорвал и с умилением съел пару кистей, почувствовал подозрительные взгляды прохожих, вероятно считающих черемуху несъедобной.
Заезжая в город со стороны Ставрополя всегда задерживал взгляд на небольшом мостике, проходящем через заросли тамариска. Умиротворяющая картина – сухой ручей, лишь изредка наполняющийся водой во время обильных осадков, аккуратный мостик с простоватой оградкой, и открывающийся с моста вид на широко раскинувшиеся кусты тамариска.
Даже удивительно, почему перила на мосту до сих пор не увешаны замками, которые оставляют молодожены, следуя современной традиции. Не спешат сюда молодые пары для очередной фото-сессии, хотя место кажется довольно живописным: необычайно мелкие листья тамариска имеют малахитовые, лазурные, а на кончиках - розовые оттенки. Тонкие ветки образуют непредсказуемое и витиеватое кружево, словно паутиной сплетенное в единый гармоничный наряд. Зайдя вглубь густого кустарника, можно потеряться в его сложной структуре, необычайной игре теней и можжевеловом запахе.
Хорошо вспоминать о тёплых временах, но до летнего зноя пока далеко. В эти зимние туманные дни город пребывает в каком-то полусне, но наперекор суровому и холодному сезону в одном из уединённых мест парка расцвела верба. Как же дерево могло так ошибиться со временем своего цветения? Думаю, что ничего не бывает просто так, и возможно цветущая поперек графика верба призвана вдохновить кого-то отчаявшегося, потерявшего привычные берега: «Не скорби друг, что твои ожидания не оправдались, и всё получилось совсем по-другому! Видишь, как дерзновенно расцвела городская верба, разломав все прогнозы погоды, безумно перепутав сезоны, облекаясь в весеннюю радость…»
Наглядевшись на пушистые ароматные почки, отправляюсь дальше и, задумавшись за рулем, пропускаю очередной поворот. Дорога выводит из города, вынуждая искать разворот, и внезапно одаривает неожиданным пейзажем – в объятиях сухого тамариска, украшенный заклепками и благородной ржавчиной, паря над рекой Калаус, распростерся красивый старинный мост.
Закрытый для использования по назначению, сейчас он уже на заслуженной пенсии вследствие преклонного возраста, судить о котором можно по выбитой на конструкции дате – 1928 год. В самом основании моста видны деревянные балки внушительного размера, сверху которых положен асфальт. Если смотреть под ноги, сквозь перекрытия, видна медленно крадущаяся река с высокими глинистыми берегами, укрытая пеленой спускающегося тумана, обнявшего дремлющий степной городок. Ипатово тих и невесом, безуспешно пытается вырваться из объятий Морфея…
По берегам реки сенное полотно кажется мягким, но после нескольких шагов впечатление рассеивается: покрытые замерзающей росой тяжелые травинки со вздохом падают на ноги серым веником.
Сначала вода просачивается со стороны пальцев, осваивает носки, доходит до самых пяток, заполняя пространство. В ботинках становится мокро и неуютно. Двигаясь в холодном тумане почти на ощупь, все время наталкиваюсь на возникающие из ниоткуда фигуры деревьев, кустарников, скоплений сухой колючей травы. Необъятная степь, раньше зримая до самого горизонта, теперь растворилась в сонной пелене, сжавшись до расстояния вытянутой руки. В таком тумане, скрывающем все ориентиры и направления, можно запросто забыть о дороге, о конечной цели, о самом желании двигаться вперед. Так и сел бы сейчас под этим вязом, и дожидаясь ясной погоды, смотрел бы на таинственные очертания в глубине морозной дымки.
От ощущения мокрых ботинок становится зябко и неуютно, но, не смотря на окутывающий со всех сторон туман, взяв себя в руки, стараюсь идти дальше. Отстраняться или уходить с дороги сейчас не самое подходящее время, ведь ноги для этого слишком мокрые. C’est la vie, ведь в моих ботинках всегда полно воды…

5

Дорога многое терпит. Терпит массивные ступни перегруженных грузовиков, застревающих на подъемах, коптящих небо густым обволакивающим дымом. Терпит «когти» шипованной резины, камень за камнем вытаскивающие «косточки» из нутра беспомощного асфальта. Холодной хваткой наступившей зимы дорога облачается в тонкий лед, и, укутавшись снежными заносами, засыпает под колыхание ветра, и шелест редких машин.
Внезапно выглянувшее южное солнце разгоняет серую дымку тумана, пестро расписывая узорами высокие своды голубого небосвода. Дорожное полотно согреваясь, расплавляет обессилевший лед, превращает обочину в мокрую грязь, и ступившему на нее человеку придется долго выкарабкиваться из вязких объятий. Прошедшему дальше, в растаявшее поле, можно и вовсе попрощаться с родными, ведь массивные комья клейкой земли не отпустят жертву, так наивно и доверчиво попавшую в западню.
Дорога, какая бы она не была, не дает нам скатиться в хаос бездорожья, отвоевывая островки твердой поверхности в безбрежном море непредсказуемой природы. Она сама определяет, куда нам идти, задает направление, отпуская желающих сойти в зыбкие нехоженые тропы.
В двадцати километрах от Ипатово, среди золотоордынских курганов и причесанных плугом уснувших полей, притаился поселок Советское Руно. Заехать в известное своими археологическими находками и достижениями советского овцеводства место хотелось уже давно, но почему-то все никак не получалось. Теперь же, когда холод заковал степи в зимние кандалы, когда срывающийся редкий снег задумал укрыть сельские дороги и спутать человеческие планы, я без лишних раздумий свернул под указатель «Совруно» и устремился в направлении поселка.
Чем ближе я подъезжал, тем больше росло ожидание чего-то невообразимого, связанного со сказочным и красивым названием населенного пункта - «Советское руно». В воображении невольно возникали образы древнегреческих аргонавтов, отправившихся на поиски чудесного артефакта, и советских ученых, пытавшихся создать его аналог.
Практически сразу, на подъезде, я чуть было не ударил по тормозам, обескураженный явственной параллелью с народными былинами: «Долго скакал Илья Муромец, и вот - перед ним три дороги… ». У въездной стелы внушительного размера, похожей на металлическое дерево, дорога внезапно разделилась на равнозначные полотна, уводя путников в трех разных направлениях. Не особо раздумывая, я поехал прямо, и оказался как раз в центре поселка.
На глаза попался деревянный дом с крыльцом, резными наличниками, собранный из массивных бревен. При ближайшем рассмотрении оказалось, что строение новое, но заброшено и постепенно разрушается. Недалеко от центральной площади и Дома культуры расположилась церковь Архангела Михаила, заметная еще издали благодаря своей высокой колокольне.
Прогуливаясь по парку недалеко от храма, промелькнула мысль, - интересно, а можно ли воочию увидеть снаряжение знатных кочевников 14 века, найденное по берегам местной реки Айгурка? Наверное можно, но только не в поселковом, а скорее в центральном краеведческом музее города Ставрополя. Ах, если бы археологические находки могли остаться в Советском Руне, приезжающих на экскурсию людей было бы гораздо больше.
В селе царит задумчивая и тихая атмосфера. Холодный туман изо всех сил старается компенсировать малое количество снега, но классической белой картины с белым покровом, хрустящим под полозьями санок, налипающим на вязаные варежки, все никак не наступает.
Где-то далеко, в городских супермаркетах сейчас спешка и неразбериха, а в отдалённых селах Ставропольского края царит торжественная тишина и покой. В домах постепенно зажигается свет, и сквозь узкие окна можно видеть, как люди делают уборку, придумывают ужин из домашних заготовок или просто пребывают в блаженном безделии, посвящая время вечернему отдыху. Срывается робкий снег. При свете уличных фонарей снежинки кружатся хороводом, касаются асфальта, и рисуя монохромные узоры, застывают на черной поверхности.
Придерживая рукой воротник старого пальто, останавливаюсь где-то на полпути. В глазницах деревенских домов радостно мерцают гирлянды, а вокруг, объятая белыми хлопьями, разливается простая сельская тишина. Ощущение простоты бытия хочется запечатлеть в памяти, завязать мысленный узелок для лучшего запоминания. Стянув с головы надоевшую шапку, подставляю лицо под опускающееся снежное покрывало, и в молчании ожидаю вдохновения…

6

В «Кавказской войне» В. Потто описано масштабное военное событие, произошедшее в 1769 году при реке Калаус. Калмыцкий хан Убаша со своей двадцатитысячной конницей столкнулся лицом к лицу с черкесским воинством, в разы меньшим по размеру. Понятно, что калмыки тогда одержали триумфальную победу, и в честь этого, по обеим сторонам реки Калаус, хан повелел насыпать два больших кургана.
Эта страница истории вполне могла происходить в окрестностях села Октябрьского, куда я решил заехать сегодня. Населенный пункт по своему облику напоминает располагающийся совсем близко город Ипатово, с характерными невысокими заборами, узкими арками калиток, сохранившимися деревянными крылечками. Центральная улица с кирпичными и «мазаными» домиками ускользает далеко вперед. Все дома теснятся ближе к дороге, и своим фасадом обязательно вписываются в забор, открывая хозяевам полный обзор событий снаружи.
Знаковой достопримечательностью является храм пророка Иоанна Крестителя, скромный по форме, но с заметной аккуратностью в деталях: канаты звонницы хорошо отрегулированы, цоколь выложен природным камнем, вокруг чистота и порядок.
Рядом с заброшенным зданием бывшей бани краем глаза замечаю «притулившийся» на резиновых покрышках советский монумент. Бюст исторической личности, к сожалению, не подписан, но по усам и папахе могу предположить, что это Пётр Максимович Ипатов, в честь которого и назван районный центр. Хотя категорически утверждать не берусь.
Прогуливаясь по улицам села, размышляю, как каждое поселение задает свой особый темп. С какой скоростью идти по улице выбираете вовсе не вы, а поселение, где уже сформировалась определённая атмосфера и интенсивность. Человек просто подстраивается под темперамент населенного пункта, начинает «петь в хоре», и старается не выделяться сольной партией посреди слаженного ансамбля.
Оглядевшись по четырём сторонам, понимаю, что ритм в Октябрьском совершенно неторопливый. Вокруг не так уж много людей, и возникают закономерные вопросы: Куда спешить? За кем и за чем бежать?
Совершенно другая картина в Ставрополе, где достаточно много учебных заведений, а значит и много студентов. Все они куда-то спешат, с высокой скоростью маневрируют на улице, в супермаркете, летят на велосипеде, при любой погоде, и в любое время года.
Еще более динамичная картина в Петербурге, где толпа людей просто подхватывает тебя, заносит в вагон метро, зажимает в тиски, и все же смилостивившись, выносит наружу, разделив пассажиропоток на единицы ступенями эскалатора. В таком городе «зубами не щелкают», стараются не выдавать своей провинциальности, слившись воедино с общепринятыми нормами. Хочешь сойти за жителя мегаполиса – старайся ходить почти бегом, обязательно в кроссовках, носи рюкзак с книгой русского классика. Во взгляде должна присутствовать отстраненность от происходящего, ведь все эти прекрасные здания и памятники ты уже тысячу раз видел.
Но в сельской местности ритм жизни совершенно другой. Вспоминаю это ощущение остановившегося времени в Крещенскую ночь. На улице холодно, хотя ты этого совершенно не замечаешь. Растрепанный ветер, убежавший далеко в калмыцкие степи, оставляет после себя высокоторжественную тишину, и на чистый небосвод серебряной тарелкой выкатывается полная луна. В ночном свете отчетливо видна купель, до краев наполненная чистой водой, с деревянными лестницами по обеим сторонам, с людьми стоящими вокруг. Гладь воды в безветренную погоду подобно зеркалу, отражает луну, звезды, свечи в стеклянных стаканах.
Со стороны слышится, как в костре, недалеко от теплой палатки, потрескивают дрова, и вместе с запахом дыма до обоняния долетают ароматы походной каши…
Этот момент запоминается отчетливо. В нем и тайна освящения воды, и ощущение душевной теплоты от стоящих рядом людей, и предчувствие грядущих перемен. И самое важное, - в сельской местности праздник Крещения всегда овеян особой радостью и домашней простотой. Спокойно помолившись, можно искупаться в купели, согреться у костра, перекусить, познакомиться с местными и поговорить с ними о чем-нибудь важном.

7

По соседству с Бурукшуном пролегает село Кевсала. Основано поселение в 1865 году ногайцами, и название свое получило от выражения, в переводе означающего - «сивый ручей». Ручей (или балка), действительно проходит через все село, разделяя его на две части. О цвете же воды говорить трудно, так как в холодное время года всякая вода кажется темной, и приобретает ли она когда-либо сивый (седой, пепельный) оттенок, не ясно.
В селе, несмотря на холодный ветер, жизнь идет своим чередом: кто-то перевозит стройматериалы, кто-то спешит по делам на велосипеде, школьники возвращаются с уроков, шумно обсуждая свои дела. В Кевсале есть домовая церковь Успения Богородицы, которая, безусловно, является душой села. Чтобы подойти к ней, необходимо преодолеть старенький турникет, оставшийся еще с советских времен. Очевидно, на этой территории когда-то было крупное предприятие, раз уж требовалось вводить ограничение прохода. По тропинке попадаю на территорию храма, где всё очень скромно, но одновременно ухожено.
Пытаясь почерпнуть сведения по истории села, натыкаюсь на информацию о проведении еще в 1968 году ряда подземных взрывов в окрестностях Кевсалы, вероятно, с целью добычи природного газа. У местных жителей старшего поколения сохранилась масса воспоминаний и впечатлений об этом событии, но полного понимания произошедшего ни у кого до сих пор нет.
С реки доносятся крики птиц, возвещающих о начале весны. Невзирая на календарный март, погода не становится мягче. В ставропольской степи весна обычно одета не в парадную одежду, не в сарафан с драгоценной вышивкой, а скорее в дорожную епанчу из грубого сукна, наспех накинутую на холщовую рубаху.
Жизнь при этом не стоит на месте, и прохожие оживленно торопятся по своим делам, не смотря на зябкую погоду, и только дворовая кошка, пользуясь привилегией гулять сама по себе, устроившись на тёплой лежанке под деревом, монотонно разглядывает людей: «И куда же вы так спешите?»
Ветер стихает, и небо, наконец, проясняется. Весенний день, окрашивается красками свежей травы, окутывается ароматом благородного ладана, привезенного паломниками из далеких земель. Свежий воздух, пришедший из калмыцких степей, словно опьяняет, подталкивает идти все дальше, за заходящим солнцем, туда, где отара овец переходит небольшой ручей. Видно, что молодняка нынче много. Невозможно отвести глаз от этих ягнят, бесконечно любопытных, всегда отстающих, чтобы разглядеть проходящего мимо человека. В умиротворяющем пейзаже красота проста и понятна.

8

Вместе с отарой овец двигаюсь в сторону Большой Джалги, ещё одного поселения, находящегося в пятнадцати километрах от Бурукшуна. Джалга - очень красивое и старинное село с почтенным возрастом – 150 лет со дня основания, что ясно указано на стенде при въезде в поселок.
Из истории известно, что поселение было основано ногайцами, которые потом переселились в Турцию. Сейчас это тихий оазис с красивыми витиеватыми улочками, на которых все ещё сохраняются старинные постройки.
Не спеша обхожу вокруг красивого высокого здания на углу улиц Ипатовской и Советской, и пытаюсь заглянуть внутрь сквозь старые окна: в комнатах стоят парты старинного образца, пол усеян советскими учебниками, на потолке виднеются остатки лепнины. Очевидно, дом служил школой или чем-то вроде того, хотя в дореволюционные времена у здания могло быть и иное предназначение. С внутренней стороны, на крыльце, сохранилась красивая кованая крыша.
Недалеко, среди стандартных домиков, выделяется еще одно красивое строение, без внимания пройти мимо которого просто невозможно. Подойдя ближе, испытываю настоящий эстетический восторг: фасад замысловато выложен из старого темно-вишневого кирпича, высокие окна обрамлены красивой кладкой, с левой стороны величественная, «триумфальная» входная арка. Жаль, что вишневый кирпич местами закрашен слоем побелки, и крыша в довольно плачевном состоянии. 
Новый деревянный храм, удивляет многоуровневой крышей, и пока только ожидает ввода в эксплуатацию. В предвкушении этого момента служба совершается в здании домовой церкви, которая, как видно, дышит стариной, особенно заметной по необычным окошкам алтаря храма.
Непререкаемой достопримечательностью Джалги является настоящая ветреная мельница, по виду напоминающая старинную военную башню. Вот куда не помешало бы водить экскурсии!
В глубине балки, разделяющей Большую Джалгу на две половины, среди сухостоя и камыша, спрятался узкий пешеходный мост, собранный из разнокалиберных кусков природного камня, подогнанных под свое конкретное место. Стоит заметить, что в сравнении с другими местами Ипатовского района, именно в этом селе сохранилось достаточно старинных сооружений, и мост, датированный 1930-м годом постройки - один из самых красивых символов минувшей эпохи. Хотя сейчас он заужен перилами, ограничен тонкой асфальтированной тропинкой, раньше, по всей видимости, использовался для транспортного проезда, но к современным нагрузкам оказался не готов. Функцию пешеходной дорожки через речку он все ещё выполняет, и с каждым годом доказывает свою выносливость и необходимость.
Проходя по старому мосту вовсе не нужно заслоняться от пролетающих рядом машин, пыльным хлыстом бьющих по лицу зазевавшихся прохожих. Трасса остается в стороне, и находясь на тихой каменной переправе хочется задержаться, просто смотреть вниз, как серебристый тонкий ручей, змейкой уползает за поворот сквозь глинистые берега. Смотреть, как в холодной воде снуют стайки мелкой рыбешки, испуганные шумом залетевших в речку гусей, и как из хаты на соседнем берегу тонкой нитью поднимается печной дым, согревающий весенний пейзаж…
Немного побродив по сельским улочкам, на обратном пути заезжаю к местному озеру. По берегу разливается густой аромат полыни, наполняющий все окружающее пространство. Неспешно пасутся лошади, не слишком пугливые и позволяющие приблизиться к ним на короткое расстояние. Подойти близко не решаюсь, понимая, что сложно угадать характер животного по внешнему виду. А то ведь ненароком и лягнуть может.
Наблюдая за мирно пасущимися лошадьми, думается, что иногда важно убежать от асфальтной пыли, затеряться в степи, хотя бы ненадолго. Все наши чувства постепенно затачиваются под экран компьютера или телефона, реагируют на множество букв, врезающихся в наш внутренний мир, заставляют нас бесконечно анализировать информацию.
Но какими буквами и цифрами можно описать жужжание пчелы на цветущем боярышнике или застывший полет степного орла, дожидающегося рассеянную ящерицу? Какими словами объяснить чувство остановившегося времени, когда до самого горизонта одна только цветущая степь и щебетание птиц, прячущихся в прошлогодней траве? Чтобы все это описать, не достаточно сложить буквы в слова, не достаточно сфотографировать кусочек весеннего неба. Ничего не будет достаточно… Стоит просто взять и убежать от асфальтной пыли и затеряться в степи, хотя бы ненадолго…
Но полностью скрыться от цивилизации, конечно, не получится. Даже в отдалении от поселений можно расслышать, как не покладая рук, а точнее крыльев, в небе работает сельская авиация. Едва уловив на слух раскатистый звук мотора АН-2, каждый из нас, наверное, инстинктивно ищет в небе эту крылатую машину, и как-то по-детски, указывая пальцем, старается поделиться со всеми новостью о пролетающем в небе самолете. «А под крылом самолета о чем-то поет…» - возникают в памяти слова песни, которые в обычное время и не вспомнились бы. Но тут все складывается в единое чувство, идущее из глубины нашего детства: восторг, любопытство, удивление.
«Кукурузник» приземляется на земляную дорогу, поднимая вокруг себя столп пыли, разворачивается и становится на дозаправку. Во время небольшого перерыва разговариваю с пилотом о возможности посмотреть на степь с высоты птичьего полёта. Остаётся надеяться, что в скором времени получится.
Погода нынче «лётная» и используется сельскими тружениками максимально эффективно. Среднестатистический горожанин может позволить себе не обращать внимания на погоду. Действительно, чем может грозить ему дождь на улице? Непромокаемые ботинки, зонтик в руки, - и можно спокойно идти по своим делам. Совсем другое отношение к погоде в сельской местности, где за каждым дуновением ветерка следят пристально, как воспитательница за детьми в детском саду.
Дождь в процессе формирования пшеничного и ячменного колоса играет решающую роль, особенно в Ипатовском районе, где осадков меньше, чем в других районах Ставропольского края. Поэтому все внимание сельчан приковано к небесам, и каждая тучка, проплывающая мимо, напоминает о том, что все зависит от Господа Бога.
В лесополосе, недалеко от места дислокации самолёта, буйным цветом пышет белая акация. Пригнув ветку, подношу её к лицу, и попадаю в мир детских воспоминаний, вдыхая эфир знакомых запахов. Что-то напоминающее советскую парфюмерию слышится в этих цветах, что-то неподдельное и понятное.
В глубине крон высоких акаций непрерывно звучат птичьи голоса, но самих птиц не видно, так как они предусмотрительно скрываются от посторонних глаз. Вхожу в светло-зеленое поле колосящегося ячменя, и прямо из-под наших ног, пулей вылетают куропатки. Скользнув по ячменной глади, благодаря быстрому движению крыльев, они удаляются с нашего поля зрения, оставив после себя только легкое воспоминание.
Вся эта красота постоянно здесь, и только мы – редкие гости на концерте природной филармонии. Добрый отклик нашей души так важен, и если бы я был доктором, то, безусловно, прописывал бы всем моим пациентам выезды на природу, хотя бы один раз в неделю.
Дальше, недалеко от оросительного канала, цветет терновник. Цветет в надежде на теплое солнце и хороший урожай. Входя в море терновника, надеюсь сохранить в памяти феерию белых лепестков, уже понемногу облетающих от порывов ветра.
Вдыхая тонкий сливовый аромат, так и хочется спеть что-то соответствующее этой красоте, но все приходящее на ум не подходит, не отвечает высоким требованиям, возлагаемым на меня цветущим морем. Видимо нужно выстрадать эту возможность, испытать достаточно, чтобы понять, как выразить красоту весенних цветов.
Как тут не вспомнить роман «Поющие в терновнике» Колин Маккалоу, где рассказывается легенда о птичке, поющей лишь один раз. Выбравшись из своего гнезда, птица ищет куст терновника, и, превозмогая боль, терпя уколы острых шипов, поет прекрасную песню, которой позавидовали бы и жаворонок и соловей. Согласно этой жизненной правде, все лучшее покупается ценой великого страдания.

9

В один из спокойных дней решил заехать на хутор Вавилон. Настроившись увидеть нечто, похожее на Вавилонскую башню, описанную в Библии, при беглом осмотре местности, таковой, к сожалению, не обнаружил. Очевидно, что попал я не в древний Вавилон, а в небольшой хутор с одноименным названием. Вздохнув, подумал, - как все-таки дорожные указатели могут быть обманчивы, и решили больше не верить в знаки…
А если серьезно, то хутор оказался хоть и маленьким, но довольно аккуратным поселением, со своей особой теплой атмосферой. Сейчас Вавилон состоит лишь из 12 дворов, хотя это не делает хутор запущенным местом. Напротив, никакой разрухи нет, и, на удивление, все дома поддерживаются в приглядном состоянии.
Понятно, что местные жители очень внимательные и трудолюбивые люди, которые не отчаиваются, не опускают руки, хотя в поселении нет ни газоснабжения, ни медпункта, ни магазина. Но есть природная красота, каскад озер, в озерной балке обитает множество диких птиц. Здесь даже белоголовые утки не боятся человека, и позволяют подойти к себе на близкое расстояние.
В озеро медленно уходят старые хаты, создающие ощущение сказочности, иллюзорности всего происходящего. Начинает казаться, что если немного подождать, то один из домиков поднимется, раскачиваясь на куриных ножках, и отойдет подальше от края озера. Так или иначе, хутор Вавилон оставляет хорошее впечатление, особенно в окружении цветущей белой акации.
В Ипатовском районе белая акация не просто рядовое дерево, затерявшееся в удаленных лесополосах, но еще и символ надежды на плодородное лето. Здесь говорят, - если зацвела акация, то в почве есть влага для полноценного развития дерева. Хотя так бывает не всегда. В засушливые годы акация вовсе отказывается цвести, переходя в режим энергосбережения, корнями чувствуя недостаток питания. Срабатывает необычная функция растения, предугадывающего засушливое лето, откладывающее собственное развитие в ожидании лучших времен.
Находясь в покое, дерево, словно уснувшее, выглядящее ослабленным, готово к встрече стрессовых факторов: возникающие пожары, атаки насекомых-вредителей, попытки человека срубить дерево… Все это не может погубить акацию, состоящую из древесины, одной из самых крепких в мире. Акация – символ надежды, и символ выживания в самых непростых условиях, всегда напоминающая нам о крепости духа, особенно в условиях отсутствия живительной влаги.
А по обочинам дороги красуются островки цветущей дикой травы. Цветы разнообразные, мелкие, с мощным горьким ароматом полыни и меда. Запах полыни, благодаря своему особенному обаянию, вонзается в ноздри и не отпускает, пока ты, наконец, не смиришься, и не прекратишь сопротивляться этой бесцеремонной доминанте. Потом приходит ощущение правильности и сбалансированности, когда различаешь медовые нотки, где-то на заднем плане. Тихо, но отчетливо.
В такие минуты Страшила из «Волшебника изумрудного города» воскликнул бы: «Какие чудные цветы! Конечно, будь у меня мозги, я восхищался бы цветами больше, чем теперь…» Потом, согласно повествованию, главная героиня засыпала, окутанная ароматом сонных цветов, и Страшила с Железным Дровосеком выносили её с поля на своих руках. Вот и меня пришлось силой выводить из этого цветущего поля, в котором хотелось подольше задержаться, остановив мгновенье…

10

Как село наименовано, так оно и «поплывет», согласно импульсу, заданному основателями. Следуя этой логике, можно предположить, что в селе Первомайском всегда должна быть весна. Так ли это проверяю на месте. Добраться до Первомайского можно, преодолев непростую дорогу, ожидающую ремонта, и немного уставшую от воздействия грузовиков. Местные водители предпочитают передвигаться по альтернативной полевой трассе, действующей только в сухую погоду.
Каждый раз, подскакивая на неровных сельских дорогах, переживаю захватывающий триллер с новыми актерами и неожиданным сценарием. Уже давно научился объезжать по обочине дорожный беспорядок, и лихорадочно вращая руль в разные стороны, представлять себя на водительском экзамене. «Зачет. На права сдал!» - радостно декламирует сидящая рядом супруга после преодоления очередного трудного участка, и успокаивается до момента встречи с очередной «змейкой».
Динамично-радостное начало фильма сменяется противоречивой сценой с участием удивленного актера на белом седане. Персонаж передвигается очень медленно, почти ползком, и судя по не местным калмыцким номерам видит эту дорогу впервые. Поднимая клубы пыли и громыхая разболтавшимся защитным поддоном, обхожу слева, на ходу поглядывая на степняка, плоское лицо которого с первого взгляда кажется невозмутимым. Но за фасадом калмыцкого спокойствия, в высоко поднятых над очками бровях, проглядывает искренний страх и удивление. На секунду потеряв терпение, еще сильнее прибавляю скорости.
О сельской дороге можно писать не один сценарий, просто всматриваясь в эмоции наших водителей, в их дребезжащие на кочках, потрепанные автомобили, сто раз на день проезжающие очередную «змейку». Так и живем.
Преодолев непростую дорогу, попадаю в село, и ищу глазами блестящие купола храма, выбирая дальнейшее направление движения. Хотя с первого взгляда найти купола не удается, инстинктивно держусь в направлении центра, и выезжаю совсем близко к сельскому храму.
Поселковые улочки кому-то могут показаться скромными, но здание церкви с лихвой восполняет этот недочет своим величественным видом. Для сельской местности храм выглядит более чем достойно. При ближайшем рассмотрении он оказывается меньше, чем казалось издалека, но такое качество напрашивается скорее в достоинство, чем в недостаток, ведь за небольшой церковью гораздо легче ухаживать, легче поддерживать в хорошем состоянии.
Само село Первомайское оказалось довольно протяженным, и, не смотря на свою отдаленность от главных трасс, вполне обжитым. Конечно, встречаются дома, где тропинка к калитке уже заросла травой, но такова общая тенденция нашей сельской местности. Кто-то выезжает для жизни в городах, кто-то отходит в жизнь вечную, оставляя домовладение, нуждающееся в заботе, а родственники все никак не могут решиться взять дом под свою опеку. По самым разным причинам зарастают тропинки в наших селах, и всё это часть единого исторического процесса. А в Первомайском, что бы ни говорили, всегда будет весна, потому что здесь есть люди, своим трудом созидающие село, и здесь есть красивый храм, непререкаемый маяк надежды.
Глядя на тихую деревенскую жизнь, понимаю, что в сельской местности люди другие, нежели в городах. Всегда пытаюсь сравнивать атмосферу Ставрополя и сельских поселений, и каждый раз нахожу всё больше отличий, каждый раз подтверждаю, что всё-таки мы другие. Другие по сельскому ритму жизни, в котором меньше людей, меньше событий.
Помню, как после службы в Казанском кафедральном соборе мы с супругой пошли в парк около храма, к ближайшей лавочке, и устроили полдник из привезенных с собой бутербродов и заваренного в термосе чая с шиповником. «Ну и деревня!» - вероятно, думали про нас горожане, проходя мимо, а мы не обращая внимания, растворяясь в тонкой тени деревьев, слушали звуки звенящего города.
На мемориале воинской славы шла репетиция мероприятия, и повсюду сновали кадеты в парадной форме. Мимо неспешно «плыла» группа студентов художественного училища, во главе с седовласым педагогом, видимо, решившим провести лекцию на открытом воздухе. На соседней скамейке задумчиво сидел мужчина в плаще, как и мы, разглядывающий парк и осыпающиеся листья. За урной притаилась белая как снег кошка, в надежде поймать откормленных городских голубей, но те предусмотрительно сохраняли безопасную дистанцию, хотя и крутились рядом с людьми, постоянно путаясь под ногами. За один короткий день так много людей и событий, аккумулировать которые в селе понадобилась бы пара недель. В этом и пропасть между городским и деревенским ритмом, сравнивая которые приходишь к выводу – все-таки мы другие…
В городе шум и суета, а в сельской местности, по обеим сторонам дороги изобилие цветов: справа рапс, слева эспарцет, сверху серо-голубое небо. По этой красно-желто-синей цветовой гамме получается флаг государства Румынии.
Останавливаюсь на обочине, чтобы нарвать цветов эспарцета для букета. В общую композицию идут колоски пшеницы и другие полевые травы, знакомые и незнакомые. Такой букет вряд ли можно найти в цветочном магазине, так как люди больше всего предпочитают праздничные пышные, интеллигентные букеты из благородных цветов. Кто станет дарить букет из эспарцета и полевых трав? Тот, у кого хватило решимости выехать далеко за город, найти чудесное поле цветущего разнотравья, и собрать хрупкие разношерстные колоски в простую и гармоничную композицию. В таком букете, как мне кажется, гораздо больше любви и внимания, чем в благородных, но формальных цветах из магазина.

11

По дороге в Ипатово на глаза постоянно попадается дорожный знак, настойчиво указывающий стрелкой на населенный пункт с непривычным названием «Кундули». Несколько километров в сторону от запланированного маршрута ничего не меняют, и без лишних сомнений поворачиваю в неизведанные земли.
По асфальтированной дороге можно ехать безбоязненно, разглядывая хозяйственные постройки, крытые старой черепицей. Ближе к пункту назначения нас встречает внушительный монумент, воздвигнутый на месте захоронения павших в годы гражданской войны. Волей-неволей погружаешься в размышления о событиях столетней давности, произошедших здесь в переломные времена.
Дальше за памятником глубокая озерная балка с высокими глинистыми берегами. На противоположной стороне выделяется пригорок с фрагментами саманных стен, оставшихся от некогда массивных строений. С первого взгляда руины напоминают британский «Стоунхендж», правда, созданный не из камня, а из менее долговечного «экспериментального» материала.
На хуторе улицы выглядят скромно. Большинство построек, будучи так же изготовлены из соломенно-глинистых блоков, в настоящее время изрядно покосились. Некоторые участки, как и в других отдаленных уголках, остаются без присмотра, но обжитые дома поддерживаются хозяевами в приличном и аккуратном состоянии.
Разбираясь с названием узнаю, что целых три хутора входят в став «Кундулей»: Средний, Верхний и Красный Кундуль. История поселений ведет свое начало с середины 19 века, когда ногайцы и татары при переселении из Турции основали несколько аулов у истока реки Кель-Дюне. К началу 20 века основатели вновь вернулись в Турцию, а обжитые земли стали заселяться крестьянами Ставропольской губернии. В 20-е годы в Кундули переселяли зажиточных жителей Большой и Малой Джалги, которые не пожелали вступать в колхозы. Сейчас хутора находятся в тихом ожидании. Уединения и природной красоты здесь в избытке, что оставляет в сердце надежду на будущее возрождение.
Бросая беглый взгляд на поля с тюками свежего сена, вижу типичный для сельской местности пейзаж. Комбайн срезает траву, прессует в большие рулоны, самопроизвольно укладывает их в шахматном порядке. Всё выглядит привычно и просто, но стоит только выйти из машины и подойти ближе к свежей траве, - картина восприятия кардинально меняется.
Цветовая гамма скошенного поля выходит за рамки людских представлений – все оттенки русого и зеленого цвета находятся здесь в высшей степени многообразия. Ни одно произведение человеческих рук не способно повторить эти цвета, на каком-то генетическом уровне связывающие человека со своими корнями. Именно в этой гамме видели мир наши предки, в большей степени привязанные к природе, к сельской местности, в отличие от современного человека, повседневно наблюдающего за различными вариациями металла, бетона и пластика.
Недалеко от лесополосы один из рулонов сена оказался разобранным, видимо от какого-то сбоя в процессе тюкования, и расстелившись мягкой периной, неожиданно образовал место для отдыха. Ни один матрас, ни в одном магазине, из какого угодно современного материала, не способен повторить ощущение блаженного покоя, возникающее у человека, лежащего на мягком и ароматном свежескошенном сене. За одежду обильно цепляются травинки и начинают едва уловимо покалывать спину, но кто будет обращать внимания на такие нюансы? Немного отдохнув на произвольной «перине», еще долго снимаю травинки, застрявшие в одежде со всех сторон. Неповторимые минуты сельского умиротворения…
Двигаясь дальше, из окна машины вижу, как раскаляется летний асфальт, и создает мерцающие миражи морской поверхности. Когда-то ставропольские степи покрывало древнее море, память о котором хранят ракушки, застывшие в горной породе Светлоградских возвышенностей. Теперь об этом напоминает еще и цветущий ковыль, волнами колеблющийся от дуновения астраханского ветерка.
Словно конская грива, развивается изящный ковыль, создавая иллюзию морской поверхности, и через это ощущение человека сбивает с ног. Возникает неотвратимое стремление опуститься на траву и забыть ненадолго о том, что находишься на твердой земле. И пусть море будет лишь воображаемым, - непритворны чувства, вызванные невинным представлением. Ровно так же, в ковыльных полях, сидели и наши предшественники, кочующие через просторы степей. Их ум был занят вопросами перегона скота, военными конфликтами, но взгляд человека на природу оставался неизменным. Здесь мы одинаково становились ценителями прекрасных творений, забывая о сложности человеческих взаимоотношений, забывая о жестокости, на которой построен процесс выживания…

12

На дороге виднеется указатель на хутор Водный. «И что, там действительно много воды?» - говорю я скептически, стараясь адекватно оценить засушливую среду нашего района, и поворачиваю в направлении хутора.
Практически сразу равнинный ландшафт сменяется на холмистый и открывается хороший угол обзора на витиеватую глубокую балку. Спокойная степная речка, пересеченная греблями, образует многообразные заводи, узловатым орнаментом впутавшиеся в глинистые берега. На водной глади стаи белых гусей курсируют в разных направлениях, двигаясь неспешно словно парусники. Погруженные в свои птичьи дела, они всё же внимательно наблюдают, резкими криками предупреждая не приближаться слишком близко.
Переходя через мост в самой глубокой части балки неожиданно для себя оказываюсь в своеобразной аэродинамической трубе. Ветер в этом месте усиливается многократно, из-за особенностей ландшафта превращаясь в шквал, грозя опрокинуть с моста. Эффект исчезает, стоит отступить немного в сторону.
Помимо красивой реки, через хутор Водный проходит и Правоегорлыкский канал, окончательно понуждающий меня к покаянию. Действительно, скептическое отношение к названию населенного пункта было лишним, так как Водный полностью соответствует своему наименованию. Природное богатство хутора сохраняется и сейчас, хотя можно видеть, как некоторые дома давно стоят без хозяев. А места тут по-настоящему красивые.
В этих красивых местах встречаем середину лета, наблюдая за русыми от палящего солнца полями, за колючей щетиной, оставшейся от убранного ячменя. Жарко идти по улице, почти невозможно находиться на открытом пространстве вне тени, а редкие прохожие спешат по делам, как солдаты спецназа, перебежками от одного дерева к другому.
Человек, конечно, ко всему привыкает, и нет смысла тревожить себя мыслями, что где-то на севере, у Ладожского озера сейчас блаженные + 15 С. В этой жаре начинаешь явственнее ощущать ценность воды и прохлады, непреходящую ценность душевного спокойствия. Проще говоря, - нервничать при такой температуре категорически запрещается, ведь сердце и так работает в усиленном режиме.
А в широкой степи, обдуваемые горячим воздухом, спеют абрикосы, малина, смородина и другие ягоды, на прямом солнце приобретающие совершенно особую, неповторимую структуру и аромат. Размер ягод получается, конечно, меньше обычного, но этот недостаток с лихвой компенсируется высокой концентрацией сахаров. Малина, например, даже после сбора лежит несколько дней, немного усыхает, но совершенно не портится. В любой момент можно бросить в горячий чай несколько ягод, глубже вдохнуть воздух бескрайних степей, и искренне порадоваться жаркому лету, согревающему нас в преддверие неминуемой осени…
Типичная картина для Ставропольского края на середину лета: улицы усыпаны опавшими абрикосами, дикой курагой. По спелым плодам проезжают машины, ступают прохожие. Редкий человек остановится, чтобы попробовать на вкус хотя бы пару штук. Потом опавшие и мятые абрикосы на палящем солнце превращаются в пастилу, если конечно их не смоет краткий, но сильный летний ливень.
Местные птицы, в этот период пребывающие в довольстве и изобилии, не очень охотно клюют спелые плоды, предпочитая больше зерновые культуры. Для меня, спустя много лет, картина с бесцельно лежащими абрикосами уже не колет глаз, воспринимается как обыденность. Справедливости ради надо сказать, что не все из нас успевают сварить варенье из-за отсутствия сахара, ставшего довольно дорогим; не все из нас успевают затащить абрикосы на крышу для высушивания из-за отсутствия сил во время жары; и не все могут целиком съесть поспевший урожай.
А когда-то давно трудно было без слёз смотреть на лежащие ягоды (тогда я только приехал на Ставрополье из холодного Кузбасса). Однокашники-семинаристы очень удивлялись, видя меня собирающим в пакетик уличные абрикосы, доедающим сухофрукты из столовского компота. Теперь, спустя время, скучающим видом смотрю на лежащие вокруг опавшие плоды: «наверное, безвкусные или кислые…», - думаю про себя.
В памяти незаметно, но неотвратимо начинают всплывать картины сурового сибирского детства, и вновь становится невозможно без боли смотреть на лежащие в траве спелые ягоды. Хочется спросить у кого-нибудь разрешения и собрать их все, все до единой. И каждый раз останавливаясь, понимая, что не справлюсь с поставленной задачей, погружаюсь в размышления о пропадающих природных богатствах. Наверное, возьму с собой хотя бы пару штук.
Но созревание дикого абрикоса ждут прежде всего люди без собственного сада. Когда по долгу службы довелось жить в Новоалександровском районе, то на своем участке я растил фруктовый сад, состоящий из порядка шестидесяти корней. Теперь, оставшись без любимых деревьев, все ещё не теряю привычку заготавливать фрукты, хотя в нынешних условиях приходится добывать их в диких условиях произрастания.
Со сбором плодов ситуация усугубляется тем, что при сорокоградусной жаре и отсутствии осадков дикий абрикос почти везде опал раньше срока, за исключением мест, близких к оросительным каналам, где ранним утром выпадает немного росы. Пролезаю некошеными тропами вглубь смешанных зарослей, но первую попавшуюся ягоду не беру, выбираю самую лучшую. С одного дерева курага слишком кислая, с другого – волокнистая, с третьего – мало сахара. На душе поет тихая радость, что в этом изобилии можно выбирать сырье соответствующее назначению.
Постепенно, для варенья нахожу сладкую, крепкую и без «веснушек», - чтобы при варке не разваривалась и сохранила свою первозданную красоту. Ну а для «вина» выбираю мягкую, ароматную, даже переспевшую курагу, с максимальным количеством сахара, для наилучшего протекания процесса брожения.
Для дальнейшей сушки под летним солнцем собираю самые ароматные и «крахмальные» ягоды. Пару ведер для начала хватит, а потом посмотрим. Некоторые, возможно, подумают о нецелесообразности заготавливать курагу, и отправятся в магазин за сухофруктами из солнечного Таджикистана. Спорить не стану, но все же отвечу - на всякий случай! Чуждаясь панических настроений, скажу, что этим «всяким случаем» вряд ли будет ядерная зима или голод. Все гораздо прозаичнее. Долгой и холодной зимой обязательно захочется приготовить «узвар» из кураги, особенно полезный при лечении простуды вследствие большого содержания витамина С.
Очевидно, что даже без своего сада можно оставаться садоводом: просто придётся больше разбираться в диких ягодах, знать укромные места их произрастания, сроки созревания, больше путешествовать и получать необыкновенные впечатления…

13

Небольшой поселок затерялся где-то в стороне от проезжих трасс. Основатели, давая название населенному пункту, видимо, хотели подчеркнуть сходство с птицей-горлицей, хоть и не большой по размеру, но известной своим изяществом. Соответственно своему названию, скромно и изящно, выглядит поселок Горлинка, встречая редких гостей короткими ухоженными улочками, небольшими, но обжитыми домиками, водоносным каналом, разрезающим поселок на два противоположных берега.
Двигаюсь вдоль канала, ища возможности подойти к воде. Вскоре на пути попадается хрупкий дощатый помост, вероятно сбитый для рыбалки, но облюбованный местной детворой для купания. Конечно, канал по определению не может быть местом безопасным, так как вода в нем глубокая и быстрая, берега крутые. Но возможно ли удержать деревенских мальчишек от купания в жаркий летний день?
Спустившись к помосту долго сижу свесив ноги в теплую воду, разглядываю мальков, плавающих рядом, слушаю пение птиц, доносящееся из соседней лесополосы. В Горлинке спокойно и безлюдно. Старенькая «Нива» проносится по бетонному мосту, поднимая в воздух облако пыли, и словно мираж исчезает в хитросплетении полевых дорог.
Сидя на хрупком мосточке, в изрядном отдалении от цивилизации, на минуту забываю о необходимости важных дел. С настойчивостью в голове начинают крутиться обрывки фраз: «доделать отчёт…», «скинуть на электронную почту…», «срочно позвонить…» Приходится брать сандалии в руки и искать ближайший телефон. Кажется, на том конце поселка, у заброшенного дома культуры, видел телефонный аппарат. А письма на «электронку» скину через старый почтовый ящик, прибитый к дереву возле парка. Только придется немного подождать. Но через неделю-другую письма обязательно дойдут…
В жаркий летний день все вокруг дышит горячим воздухом. Если в канале воды достаточно много, то речушка Кевсала, и без того небольшая, превратилась в отдельные заводи, изрядно обмелевшие, с берегами, покрытыми черепками растрескавшегося ила. Поверхность из высохших водорослей с первого взгляда кажется устойчивой, но всё совсем не так: ступая по заветревшейся корке, ощущаешь мягкую структуру внутри. Одно неверное движение, и, прорывая тонкие нити водных растений, ноги начинают погружаться в вязкий кисель речного ила. Если выходить на такие прогулки в одиночестве – можно остаться до самого утра, в ожидании чабана, проходящего мимо с отарой овец.
Благополучно избежав попадания в вязкий ил, собираю простой букет из диких цветов. И хотя большинство трав уже отцвели, продолжают радовать сердце скромные желтые соцветия пижмы и мелкие сорные подсолнухи. К середине лета золотисто-желтый цвет повсюду захватывает пространство, наполняет природу.
Это самое «золото» ипатовских полей разлетается по стране вереницами грузовиков. На раскаленном летнем солнце дорога затягивается тонким узелком, почти проседая под нагруженными зерном машинами. Водители медленно плетутся за «камазами», ожидая возможности совершить обгон, ловя зернышки, высыпающиеся из прицепа грузовиков. Обдуваемая ветром пшеница с щелканьем падает на лобовое стекло, залетает в приоткрытое окно, застревает в решетке радиатора.
Ехать душно и пыльно, но все понимают, что уборка зерновых определяет атмосферу во всем Ставропольской крае, и «один день год кормит». Сельские труженики безвылазно пропадают на полях, запуская процесс рождения хлеба, ко вкусу которого мы так повседневно привыкли. Свежая домашняя сдоба или заводской хлебный «кирпич» обязательно будут на нашем столе, а пока, в раскаленном воздухе и пыли выковывается ипатовское «золото», вопреки засушливой зоне, вопреки непредсказуемым стихийным пожарам.
Но летнее солнце, беспощадно забирающее у земли остатки влаги, все же творит и добрые дела – например, готовит сушку из диких ягод. Иногда мне хочется пожаловаться в какую-нибудь инстанцию на слишком жаркий климат, горячий астраханский ветер. Хочется рассказать, что жить в таких условиях практически невозможно, и сердце уже устало стучаться в закрытую дверь тесной грудной клетки.
Но наблюдая за людьми, живущими рядом, вывешивающими мокрую простыню в комнате, спящими на полу, понимаю, что жаркое лето касается всех. Прячущимся под завесой кондиционера всё равно приходится выходить из дома, и в глубоком осознании своей слабости, спешить на теневую сторону улицы. «Не сахарный, не растаешь…» - пытаюсь приободриться, рассчитывая на внутренние ресурсы организма, и незаметно ощущаю, как начинает закладывать уши и появляется легкое головокружение. Солнечный удар подкрадывается незаметно, отбирая у меня остатки сил и уверенности…
Если бы кто-нибудь из космонавтов родился в Ипатовском районе, - ему вряд ли снилась бы зеленая трава у дома. Зеленой травы нет уже с начала лета, и вся округа, однажды потеряв весенние цвета, никак не может вернуть их назад.
Попытки отвоевать хотя бы малую часть цветовой гаммы только недавно начались, с приходом прохладных ночей. Местами, очень осторожно стали появляться голубые цветки цикория, и полынь робко пытается расправить свои мелколистные стебли. В почти пересохшую балку Гашун-сала наконец-то зашла вода, и отары овец стали появляться здесь гораздо чаще. Но травы все так же мало, и приглядываясь к пасущимся животным, пытаюсь понять – что они нашли на этой сухой земле?
Издалека их почти не разглядеть в светло-русом степном пейзаже. Упорства и терпения нашим овечкам не занимать: подбирая остатки сухой травы, тростника, они то и дело сходятся в круг, создавая внутри небольшую тень, пытаясь переждать палящее солнце. Чабан, глядя на них, набрасывает рубашку на голову, на подобие арабской «арафатки», и надолго уходит в себя, зная, что в ближайшее время ничего не произойдет.
В такой жаркий летний период, ежедневно глядя все в то же окно, трудно заметить в нем новое. Кажется, что изо дня в день на улице все статично, за исключением редких случаев перемены погоды. Если в поезде или машине явственно ощущается движение окружающего мира, то картина в привычном домашнем окне практически не меняется. И от этого становится неуютно.
Человеку свойственно искать движения как снаружи, так и внутри себя, ждать перемен в лучшую сторону. А если за последние годы не удалось стать лучше и мудрее, или всё остаётся на прежнем месте? Почему, спустя столько времени, душа не смогла измениться?
Отгоняя прочь летнюю меланхолию, происходящую от удушающей жары, решаю поставить на окно свежие полевые цветы, а через день или два обязательно заменю их на свежие, ещё более красивые.
Хорошо, что в сельской местности цветов более чем достаточно, и менять привычный вид подоконника можно хоть каждый день, составляя все новые и новые букеты, прекрасные в своей простоте и безыскусности. Вот такая «роскошь», которая вряд ли доступна большому количеству горожан. Не в цветах, конечно, дело. Все это – лишь символ перемен, - как снаружи, так и внутри. А я пока побуду в тени, мечтая о осени, заваривая чай с мятой и кусочками свежевысушеной кураги. Противостоять вещам, которые мы не в силах контролировать, просто бессмысленно, и поэтому стоит дать солнцу возможность творить добрые дела – сушить сухофрукты, наливать сахаром виноградные ягоды.

14

Раньше слышал, что в Ипатовском районе, в селе Новоандреевском, сохранились остатки старинной деревянной церкви, но сам не видел. На закате дня, проезжая мимо дорожного указателя «Новоандреевское», решаю прислушаться к интуиции, и сворачиваю в сторону знака.
Дорога оказалась, мягко говоря, «не очень», но желание увидеть своими глазами старинный храм, превысило все возможные трудности. Километров через пять впереди показалась балка, сверкающая серебристой озерной водой, за которой в зарослях вяза и акации виднелись аккуратные дома местных жителей.
Где искать старую церковь я не знал, и решив, что место ее расположения должно быть в центре села, двинулся по одной из главных улиц. Минуту спустя поверх шиферных крыш выглянула и сама красавица-церковь, превосходящая по высоте и величественности все окружающие постройки. Подобно старому парусному кораблю, списанному с военной службы, стояла она в окружении сараев, изрядно потрепанная и потемневшая, но все еще не сломленная воздействием сменяющихся эпох.
Купола, как видно, отсутствовали уже давно, со времен использования храма в качестве склада. Крыша ещё держалась, хотя кое-где балки провалились, увеличив попадание дождевой влаги внутрь, а по заколоченным окнам и дверям было видно, что храм пытались законсервировать, не давая ему скатываться в еще больший упадок.
Обнаружив небольшую лазейку, я аккуратно проскользнул внутрь, с желанием понять и оценить внутреннее состояние. На месте алтаря просматривались формы амвона, солеи, явственно напоминающие о церковном предназначении здания. На дверях сохранились старинные кованые засовы, петли, крючки.
Здесь, внутри ветхой церкви, построенной в 1902 году и наименованной в честь св. Феодосия Черниговского, стало как-то по-особенному трепетно. Вся сложность и трагичность истории села сошлись в одной точке, воедино связав переплетение человеческих судеб, от основания хутора Магадын-сала до нынешнего Новоандреевского. Трудно сказать, сколько еще простоит старинный храм, и будет ли он когда-нибудь восстановлен, но явственно ощущается одно – увидеть и прикоснуться к старинной и прекрасной святыне нужно спешить уже сейчас.
А в окрестностях села пыльный летний ветер гулял по степи, разнося семена диких трав, напевая задумчивые мелодии шелестом тростника и жужжанием насекомых. Уже перестаю замечать, что за последнее время меня носит в разные стороны вместе с потоками воздуха – на восток в районный центр, на север в Калмыкию, на запад в сторону поселка Большевик.
Немного сойдя с трассы и двигаясь наугад по полевой дороге, останавливаюсь у небольшого пруда, окруженного коровами. Молодые телята, забравшись в воду, стремительно ощипывают поросли тростника, стараясь приспособиться к удушающей жаре. Для них это первое лето, оказавшееся необыкновенно суровым.
На противоположном берегу пруда тревожно поглядывают длинноногие цапли, в любой момент готовые расправить широкие крылья и улететь прочь. Сколько бы мы не пытались показать диким птицам свою искреннюю привязанность и чистые намерения, они все равно не подпускают человека близко, и не входят с ним в противостояние. Они просто улетают прочь, не пытаясь отстоять право на обитание в этом пруду. Есть в этом что-то человеческое.

15

Колокольный звон долго плыл по воздуху, смешиваясь с церковными песнопениями, ускользая в рыжие степи пыльного лета. Во дворе храма снова воцарилась тишина. Не как тягостная пауза от недосказанности, а как благоговейное молчание перед величественным произведением искусства. Ничто не могло вмешаться в эту тишину. Даже звуки проезжающих машин и голоса прохожих растворялись где-то на подходе ко двору храма, рикошетом отскакивая прочь, бумерангом возвращаясь к своему источнику.
Короткие мгновения тишины растягивались в минуты, в часы, заставляли вовсе забыть о единицах измерения времени. Когда ты живешь в церковном дворе, постепенно начинаешь отходить от мира беспорядочных звуков, и привыкаешь к тишине. Даже новости перестают заскакивать через ограду, и когда тебе сообщают о важном событии, произошедшем или наступающем, остается только пожать плечами: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Екклесиаст)
В краевом центре я теперь стал бывать довольно редко, и с каждым разом всё больше понимаю, что отвыкаю от большого количества людей. Население нашего села, конечно же, не такое многочисленное. Расположение дома при храме создает атмосферу некоего монастырского уклада, и общение с людьми становится редким. Раньше никогда бы не подумал, что пойду путем уединения и отшельничества, ведь изначально монашеский образ жизни я не выбирал. Что же, видимо он сам нашел меня.
В таких условиях начинаешь больше ценить даже небольшую возможность с кем-то поговорить:
- А хорошо, что мы в отдаленных поселках живем… - с едва уловимой улыбкой сказал мне недавно один знакомый священник. Глаза его были немного уставшими, лишь отчасти отражающими огромный мир внутренних переживаний. Он тоже много лет посвятил далекому селу, и всё прекрасно понимая, не стал расспрашивать меня о делах житейских, не выразил недовольства или раздражения, скрывая всё где-то глубоко внутри.
Не смотря на простоту слов, внутри меня всё сжалось. Какими красивыми выглядели добрые слова, ставшие столь редкими в последнее время. В человеческом общении тоже нужна красота, ведь без красоты душа не живет.
Искать красоту можно и в степи, которая постепенно пробуждается от летнего забвения. Синим цветом начинают выделяться островки необычных и изящных полевых цветов, похожих на тонкую паутину, с миниатюрными точками-соцветиями. Это Кермек или как его чаще называют в народе - Курай. Само по себе растение очень скромное, но в сочетании с другими цветами, делает любой букет торжественным. Из этой «паутинки» можно собрать и самостоятельную композицию, где сама структура переплетающихся стебельков будет непременно привлекать внимание.
На пастбищах цветок чувствует себя в безопасности, и растет обширными полями, поскольку животные его особо не едят: может от того, что ядовит, а может просто грубый или имеет специфический вкус (хотя самому, конечно, пробовать не приходилось). Простые цветы, стелющиеся по пробуждающейся степи: такие скромные и невесомые, подобные облакам из мириад микрочастиц. Такие же незаметные, как повседневный труд, как добрые слова, как терпение изо дня в день… Просто еще один степной цветок, который никто не замечает. Но без него никак нельзя.
В лесополосе зреет алыча, которая может довести до слез любого, дерзнувшего бросить вызов ее невообразимой кислоте. Хитрый шиповник, повернувшись к солнцу красными плодами, дожидается рассеянного путника, чтобы зацепиться за одежду острыми шипами. И когда человек наткнется на такую колючую проволоку, - надолго запутается в ветвях, сожалея о своем намерении сорвать красивые плоды.
Облепиха уже приобретает золотисто-желтый цвет, открывая возможность сбора урожая, но никто не спешит этим воспользоваться. Жаль, что хорошая ягода оставлена без внимания, незаслуженно забыта на задворках Ставропольских степей.
- Из алычи и облепихи разве можно сделать что-то полезное!? – возмутится приличный садовод, с хрустом откусывая глянцевое яблоко сорта «Стар крымсон» или «Превосходное».
- А разве хорошо добру пропадать? – отвечаю я, разжевывая дикую сливу у всех на глазах, ни сколько не морщась.
Во многом эта ягода прекрасна, имеет свежий сливовый аромат, удивительно сладкую сердцевину, но кожица кислая и косточка практически не отделяется. Для вина не подойдет из-за повышенной кислотности, а на варенье и компот нужно вынимать косточку, что намертво приросла к мякоти.
- Неужели она никуда не годится..? – шепчу в отчаянии. - А если бы речь шла о человеке, сложном и непонятном, как эта ягода? Его что, тоже выбросить?
Упорно разжевывая дикую сливу смотрю, как вдали белеет стела Бурукшунского совхоза «Родина», словно разделяющая климатические зоны на две половины, за которой начинается вселенная засушливых и ровных как стёклышко степей. Здесь открывается скудный, но прекрасный пейзаж, продуваемый всеми ветрами, покрытый пылью, сухой травой и мелкими цветами. Теплый сухой ветер дует не переставая, унося сорвавшиеся с места травинки далеко на запад, заставляя вдыхать едва уловимые запахи скромных осенних цветов.
В такие минуты ты стоишь, словно потерявшийся ребенок, погруженный в шелест колеблющегося тростника и чириканье стрижей, виртуозно лавирующих на ветру. Где выход из этого необъятного пространства, вырвавшего тебя из оков человеческой цивилизации? Вскоре душа перестаёт метаться, и желание покидать пространство ветра и свободы быстро исчезает. Возвращаться в закрытое гетто асфальта и бетона уже не хочется.
Неумолимо близится конец лета. Слышно, как в полях работает техника, подготавливая почву к следующему сезону, поднимая клубы земляной пыли. Теперь черные полевые ковры будут основным пейзажем осени, открыто избегающей появления в Ставропольских степях, давно не видевших прохлады.
Ближе к Светлограду вдоль дороги начинается ярмарка винограда, разнообразного в своих цветовых вариациях: белый, черный, красный, розовый… Живое вдохновение на закладку и возделывание собственного виноградника.
На пастбищах все еще можно найти чабрец, выстрадавший бездождие, вобравший в себя всю силу эфирных масел. Боюсь, что при добавлении в чай он напрочь заглушит все имеющиеся вкусы, кроме своего. И пусть. Может выразительный, «злой» чабрец толкнет, наконец, зачерствевшее сердце, и запустит двигатель радостного ожидания, ведь близится конец лета.
Еще в детстве последние дни августа казались триумфальным финалом, апофеозом каникул, за которыми следовало не менее интересное и активное время социальной динамики. Теперь сердце молчит. Неужели не чувствует, что день уже давно пошел на убыль? В таком случае уместно будет заварить свежего чабреца, и добавить немного меда, чтобы подсластить предстоящую осень…
За размышлениями о грядущей смене сезонов приблизилось время заката. Тонкую пятиминутную грань встречи уходящего солнца и горизонта застаю, находясь на холме фильтровальной станции по очистке воды. Финальная сцена с масштабной развязкой сюжета уже начиналась, и я спешно уселся в сухую траву, ставшей подобием кресла в природном кинотеатре.
Небо прямо на глазах меняло свои цвета: интенсивно голубой превращался в светло-васильковый, а после – в розовый и алый. Падающее солнце золотыми всполохами окрашивало линию горизонта, цепляясь за облака, за каждую травинку, и в конце концов утонуло где-то в конце Ставропольских полей.
«А хорошо, что мы в отдаленных поселках живем…» - пронеслось опять в голове. Здесь есть красота, есть способность видеть и чувствовать эту красоту. Без этой красоты душа не живет.


16

Осенняя природа в любой местности выглядит прекрасно. Нет таких уголков, где человеческое сердце было бы равнодушно к осени, не дрогнуло бы при виде летящих желтых листьев. В любую погоду светлая грусть будет сопровождать нас, глядящих в лужи, греющихся в мягких лучах осеннего солнца, прячущихся от пыльных астраханских ветров или от сквозняков с Обводного канала. Везде нас найдет и цепко обнимет светлая осенняя грусть, скрыться от которой не получится, улети ты хоть на край света.
В такие дни мы все больше остаёмся дома, чтобы заварить горячего чаю и понаблюдать за природой из окна своей комнаты. Кто-то планирует свадьбу, зная, что осенью удобная прохлада, и изобилие хороших недорогих продуктов. Кто-то давно откладывал семейные праздники, не имея возможности избежать ежедневных работ в поле. Ну а теперь «байрам»! - скажут жители Ставрополья, обозначив наступление времени прогулок и теплых семейных встреч.
В осенней степи слышны отголоски птичьей переклички. Широкое пространство наполнено густым пыльным воздухом, пропитанным эфирами полыни. Безлюдный и однообразный пейзаж разрезает газовая труба, вытянувшая из земли свою спину, заявляющая о правах на эту бескрайнюю степь.
Ее безмолвное заявление читается по рисунку изгибов и вентилей: «под землей все моё…», - шипит внутренний голос газовой трубы, подобно змее. Постепенно, от осознания мощи, скрытой в глубине земли, на душе становится неуютно и тревожно. Хочется оставить это место, закрыться от угрожающего вида массивных труб, грубо врезающихся в ровную плоскость степной земли.
Но внезапный порывистый ветер, ворвавшись в легкие теплым воздухом, изгоняет страх, заставляет вновь ощутить широту и гармоничность окружающей природы. Подтянувшись, взбираюсь на трубу, чувствуя под ногами угрожающее шипение. «Это тебе здесь не место!» - говорю я и наступаю на стальное тело подземной гидры.
Под самой трубой, среди высохшей от солнца травы обнаруживаю небольшие островки чабреца. На горячем ветру, лишенный влаги, он изменился до неузнаваемости, превратился в едва заметную поросль. От былого величия не осталось и следа: теперь вместо густых, устремляющихся ввысь побегов едва виднеются мелкие листочки красно-зеленого цвета, стелющиеся по земле. Вместо резкого эфирного аромата, - только сдержанный, умеренный мятно-ментоловый запах.
Предвижу, что Вы скажете, что в сентябре не самое лучшее время для сбора чабреца. Глядя на грустный вид осенней травы, хочется признать, что это действительно так. Почти машинально собираю в пакет немного побегов, для проверки на вкус в более подходящих домашних условиях. Дома, отделив от сорной травы, завязываю в пучки и вывешиваю сушиться рядом с работающим вентилятором.
За сутки чабрец прекрасно высыхает, и ближайшим пасмурным вечером пробую заварить случайно собранный поздний урожай. И сразу радостное удивление - откуда что взялось?! Прекрасный ровный вкус без горечи, осенний букет взвешенности и полноты. Мелкие листья подобно цветку раскрываются в кружке, превращаясь в настоящее украшение, создавая тонкий эстетический образ. Сижу и долго наблюдаю, как распускаются листочки заваренного чабреца…
Где-то на юге Франции сейчас убирают виноград «Пино нуар», «Рислинг» или «Каберне», а в Бурукшуне вышел в пору созревания сорт, не имеющий специального «культурного» названия. Бывает, встретишь картину - на самодельную шпалеру, собранную из подручных материалов, небрежно накинуты лозы, и по всему видно, что рука опытного виноградаря давно не касалась спутавшихся кустов. Кисти винограда плотно переплетаются с листьями, с побегами, хитро скрываются в самых неожиданных местах, как будто избегая встречи с человеком.
Тому, кто решится искать урожай среди запутанной лозы, придется столкнуться с проблемой, - снять кисти неповрежденными практически невозможно. Но делать нечего. Другого винограда нет, и даже этот мелкий сорт, в народе называемый «растрёпка» или «цыганок», прекрасно подойдет для будущего вина.
Ягоды с трудом отделяются от гребней, с брызгами лопаются в ладонях, окрашивая пальцы, лицо и футболку в насыщенный пунцовый, почти синий цвет. Сахаристость оказывается на хорошем уровне, что чувствуется по липкости виноградного сока. Фруктовый аромат витает повсюду, привлекая к себе толпы насекомых, желающих набрать немного фруктозы перед предстоящими зимними холодами.
Виноград без мирового имени и признания, без подкормки и обрезки, - он все же вырос на этой сухой земле, вырос вопреки спутанным побегам и полному отсутствию дождей за прошедшее лето. Он не покрыт антуражем изысканности. Ценители и знатоки не скажут, что этот виноград соответствует нормам виноделия. Пусть он останется таким, как есть, и когда я буду предлагать своим знакомым вино из этого винограда, скажу: «Это просто «растрёпка», как сорняк выросший во дворе. Но не оценивайте его по обложке, а лучше попробуйте на вкус и скажите свое настоящее мнение».
Собрав виноград смотрю, как под старым грушевым деревом мирно пасутся коровы, поднимая с травы мелкие осыпавшиеся плоды. Подойдя ближе подтягиваю ветку, и сорвав пучок желто-зеленых груш, бросаю их животным прямо под ноги. Поспешно отыскав в траве ароматную «дичку» коровы с хрустом съедают ее, и начинают подходить ближе, глядя, нет ли у меня в руках еще чего-нибудь вкусного.
Дикая, не примечательная груша, ежегодно приносящая богатый урожай, очевидно, очень нравится коровам, а вот люди не обращают на неё никакого внимания. Урожай обычно достается птицам и насекомым, которые знают толк в лесных запасах и ничего плохого есть не станут.
Набрав пару вёдер, отправляюсь домой для дальнейшей переработки фруктового сырья. Благоухание свежей груши заполняет всю кухню, проникает в комнаты, и незаметно навевает приятные воспоминания о прогулках в осеннем лесу. Сохранить в банках эту полноту вкуса вряд ли получиться, но попытаться все же стоит.
За заботами о домашних заготовках незаметно подходит к концу изобильная пора, и степные пустыри окрашиваются в красно-бурый цвет, кардинально поменяв оттенки осеннего пейзажа. Бесследно исчезает небесно-синий шлейф цветущего Курая, уступив место «марсианским» растениям, издали похожим на пятна ржавчины. Это набирает силу Солерос, предпочитающий расти на солёной почве.
Подъезжая к Бурукшуну, может показаться, что мы находимся не в России, а где-нибудь в Исландии, и из-за ближайших деревьев вот-вот выглянет уснувший Эйяфьятлайокудль. «Марсианские» веточки без листьев и цветков раскинулись широко, образуя целые поляны. На сухой растрескавшейся земле они нашли в себе силы жить и развиваться, показывая чудеса стойкости и выживания, хотя условия окружающей среды сделали их необыкновенно аскетичными.
Издали Солерос смотрится неприглядно, кажется пятном ржавчины на выгоревших от солнца заплатках, но при ближайшем рассмотрении удивляет своей тонкой и необычной структурой. Отбросив прочь излишества в виде вычурных цветов, он обходится одним лишь небольшим стеблем, сочетающим в себе все функции для нормального развития. Так отсекается все лишнее и второстепенное. Растение адаптируется благодаря сложным и агрессивным условиям среды, становится скромнее и жестче. Для кого-то оно представляется лишь ржавчиной, проплешиной на цветущем покрывале осенней степи, но стоит рассмотреть растение поближе и увидеть его тонкую и сдержанную красоту. А у людей разве не так?
Так и потерялся бы в осенней степи, забыв о каждодневном распорядке и планировании всего и вся. Сколько времени понадобиться, чтобы налюбоваться, наглядеться на цветущую полынь? А не все ли равно? Надо было оставить дома телефон, постоянно требующий внимания, спутывающий человека веревками сотовой связи.
Небо хмурится. В ближайшее время может пойти холодный осенний дождь. В сочетании с порывистым ветром он уже не так гостеприимен, как летом, а больше похож на сварливого дворника, метлой загоняющего прохожих в свои теплые дома.
Не все ли равно? Просто буду стоять под дождем, сколько хватит терпения, а заодно и проверю себя на прочность - осталась ли во мне способность преодолевать сложные обстоятельства. Привычка ко всему удобному и комфортному превращает нас в слабых и капризных, заставляет забыть о простоте.
Но степь всегда проста и понятна. Вот сухая трава, колеблющаяся на ветру в ожидании небесной влаги, дающая скудную пищу пасущимся отарам овец. Вот вокруг меня земля, терпеливо молчащая под плугом тяжелых тракторов, выворачивающих ее нутро наизнанку. Совсем недалеко стоят накренившиеся колючие акации, ожидающие первых заморозков, сбрасывающие желтые листья и высохшие семечки, отдавая грядущей зиме почти все, что есть. А я стою и думаю, что нужно было взять с собой теплую куртку… Не все ли равно?

17

Выцвело небо в осенних лучах охладевшего солнца. Дорога закручивается в петли под колесами нашего видавшего виды, потрепанного разъездами по сельской местности, автомобиля.
Впереди полотнища полей, неотутюженные холмы, асфальтные реки и пыльные, поросшие полынью обочины. Воздух порывисто задувает сквозь приоткрытое окно, подхватывает волосы и скручивает их в спутанные косички, не оставляя никакой надежды на легкое расчесывание.
За стеклом, покрытым точками налипших мошек, мелькают хутора и села, небольшие уездные городки, как разноцветные стеклышки, разбросанные по всему Ставропольскому краю. Снова впереди высотка элеватора, вереница тополей, мост через балку и стела при въезде в район…
Разъезды по населенным пунктам – мера вынужденная, никак не связанная с личными пожеланиями, но приносящая массу радостных переживаний от наблюдения за природой, мелькающей за окном движущегося автомобиля. В дороге хорошо размышлять, петь, разговаривать  с пассажирами…
Иногда думаю о временах, до эпохи самодвижущихся машин, когда люди добирались до Киево-Печерской Лавры, до Иерусалима на редких повозках, запряженных лошадьми, а чаще пешком, проходя сотни километров в течение нескольких месяцев. При таких путешествиях, пока ты достигнешь точки назначения, станешь уже совершенно другим человеком, обдумавшим и переосмыслившим свою жизнь, всем существом выстрадавший возможность прикоснуться к сокровенной святыне… Сейчас все по другому.
В осеннем свете сердце уже чувствует приближение зимы. Так и хочется привязать золотую осень к одному из огромных тополей, во множестве незыблемо вросших в землю вдоль русла Правоегорлыкского канала.
Возникает неопределенное чувство, что нужно куда-то спешить, заготовить впрок ароматные травы, ягоды, успеть поставить вино из подмерзшего винограда. Скоро будет поздно, и ничто не сможет вернуть нам золотую осень назад, ничто не заставит календарь бежать в обратном направлении.
Сижу на отвесном берегу бурлящей холодной реки, с пучком свежей мяты в руках, и бессмысленно мотаю ногами в воздухе. Как же я буду без всего этого? Скоро долгие четыре месяца зимы отберут  красоту бушующей природы, закроют пеструю цветовую гамму на замок и спрячут подальше от глаз. Как жить без всего этого?
Теплое время года вдохновляло, приводило к пониманию доброты и заботы разлитой вокруг, в красоте природы. Господь грел, поливал, взращивал даже самые малые степные былинки, и наблюдение за окружающим миром давало возможность увидеть эту любовь и заботу. Если удастся в приближающейся зиме найти хоть немного доброты, тогда ничуть не страшно.
Но короткий день убегает вприпрыжку вместе с пугливыми козами, оставляя в памяти светлое ощущение осеннего праздника, и охапку степных цветов. В определенные годы на Покров бывает снег, а ночные заморозки отбивают листву, так и не успевшую приобрести яркие краски, но не в этот раз.
Сегодня тепло и безветренно. В конкурсе на самое яркое осеннее одеяние пальму первенства уверенно держат ясени: угловатые листья-звездочки, ранее совершенно незаметные, теперь переливаются оттенками желтого, оранжевого и красного цветов. Взгляд поневоле останавливается на облаках из узорчатых листьев, и в душе возникает ощущение неповторимости и мимолетности всего окружающего. В любой момент ветер сумеет оборвать осеннюю листву, ночные заморозки в одну ночь могут лишить деревья их вечерних нарядов, но этого все еще не происходит.
Пока идет финальная сцена, мы, конечно, можем отвлечься, чтобы решить свои дела, и позже вернуться к наблюдению за буйством красок. Но нет никакой гарантии, что мы застанем окончание спектакля. В осенней феерии все слишком хрупко и мимолётно, радостно и печально одновременно. Покров – это всегда водораздел теплого и холодного времени года, как явственное напоминание о том, что важнейшим фактором в изменяющихся погодных условиях является душевное тепло.
И пока осенняя листва окончательно не облетела, велосипед несет меня вперед по грунтовой дороге, вдоль золотистой лесополосы, вдоль соломенной щетины убранных полей.
Хотя мои ноги крутят педали, представляется, что ветер сам толкает, направляет туда, где чудеснее всего. За вышкой связи, в балке сохранился небольшой лесной островок, нетронутый тракторами благодаря своему сложному неровному рельефу. Если бы не ямы и канавы, оставшиеся после добычи глины для когда-то работавшего кирпичного завода – было бы здесь распаханное поле с полезной культурой, а теперь – место для стоянки уставших овец и пространство для экстремальных заездов на велосипеде.
Старые тополя, высохшие после очередного пожара, держатся, продолжают тянуть в небо свои костлявые руки. Молодой поросли не видно, кора слезла с древесины и надежды на возобновление практически не осталось.
Двигаясь дальше, упираюсь в небольшой оросительный канал, имеющий правильную рукотворную геометрию, но давно заросший деревьями по обеим сторонам. Усилия природы сделали из него настоящий дикий ручей.
После осеннего «ремонта», идущая вдоль воды грунтовая дорога превратилась в разноцветный коридор из листьев, и с каждым новым витком колес открывала все больше и больше торжественных образов. Под мерное шуршание покрышек, под хруст пергаментно-желтых лепестков хочется ехать бесконечно, но короткий осенний день неминуемо стремится к концу. Пробирающийся под кофту холод заставляет вернуться домой, к теплой батарее и кружке свежего облепихового чая.
Время собирать облепиху пришло в тот момент, когда по ночам стали спускаться первые холода. Вкус горько-сладкой ягоды многие знают с детства, и она с уверенностью может называться межрегиональной, так как растет практически на всем протяжении нашей большой страны.
С нашего детства прошло время, облепиха была незаслуженно забыта, скрываясь в тени клубники, персика, голубики и прочих «благородных» ягод. Она всегда оставалась неповторимой и особенной по вкусу, но стала неудобной в современном, стремящемся к удобству мире.
Процесс сбора облепихи, действительно, не самая легкая задача: чтобы найти ветвистый кустарник нужно пролезть через заросли шиповника, протянув руки, с удивлением обнаружить, что ягоды, густо облепившие колкие стебли, крепко сидят на своих местах и ни за что не хотят отрываться. Изрядно исколов пальцы, расцарапав руки и лицо, начинаю звонить многоопытным сибирякам.
Оказывается, для более легкого сбора есть практика краткосрочной заморозки облепихи на срезанных ветвях. При такой обработке ягоды должны отлетать с наименьшими усилиями. Еще некоторое время пытаюсь собрать урожай вручную, чтобы не травмировать кустарник обрезкой, но после критического количества заноз в пальцах все-таки сдаюсь.
 Замороженные на ветвях ягоды облепихи становятся более податливыми, работать становится удобнее, хотя конечно, сами собой они не осыпаются. Полученное сырье пересыпаю сахаром и даю настояться в собственном соку до образования однородного сиропа. Часть перетираю через сито и готовлю конфитюр, густеющий прямо на глазах благодаря большому содержанию пектина.
В свободное от приготовления домашних заготовок время, решаю подмести опавшие осенние листья. В голове начинает маячить: «Бессмысленный и бесполезный труд. Сколько не подметай, все равно опять сыпется…» Поднимаю голову, рассматривая желтые одежды высокорослого ясеня, и незаметно меняю свою точку зрения: «Все же хорошо, что много листьев. Подольше бы держались …»
Так цвета осенней симфонии оказывают терапевтическое влияние на душу, действуют вопреки рациональному. Ощущение радости, прилетевшее с порывом свежего ветра, – с одной стороны, лишь рефлекторный всплеск эндорфина, но с другой стороны – это попытка нашей души найти выход из затруднительного внутреннего состояния.
Без светлых переживаний не было бы мотива сметать опавшую листву, как без ощущения доброты и любви не возникло бы желания находиться рядом с тем или иным человеком. Проще говоря: без любви всё – ничто.
И давно подметил еще один важный момент, - творцами самых добрых вещей являются именно люди в состоянии грусти, поскольку они так преодолевают нечто разрушительное в своей жизни. Соответственно, творцами разрушения являются люди, в какой-то момент уже сломавшиеся, не сумевшие преодолеть внутренний разлад, и пришедшие к бесчувствию. Поэтому, вне зависимости от степени окаменения сердца, всем нам нужен этот осенний эндорфин, заключенный в многообразии цвета, в движении свежего воздуха, в дрожании волн, разбежавшихся по поверхности озера. А без этого и двор мести не будет никакого желания…
Медленно обрывая красоту листвы, холодный сварливый ветер бесцеремонно запрыгивает за воротник, зябкой дрожью пробирая спину, вытаскивает наружу скрытую в душе раздражительность. Привычный набор одежды уже не спасает и волей-неволей приходится рыться в мешках с вещами в поисках зимних курток, ботинок и прочего. Именно это и заставляет впадать в оцепенение.
Уже год с последнего переезда коробки стоят не распакованные, превратившись в подобие недвижимого монумента, как напоминание о странничестве по нашему земному бытию. Поводов разбирать вещи до сегодняшнего дня практически не было, что окончательно подтвердило мысль: человек может прекрасно довольствоваться малым. Да и поручиться, что в любой момент не произойдет переезда на другое место службы, никто не может, и это лишает распаковку вещей всякого смысла.
«Да будут чресла ваши препоясаны, и светильники горящими…» - повторяется в голове многократно, и под аккомпанемент несмазанных мысленных шестеренок настраивает на понимание священнической доли, которая на практике так похожа на цыганскую.
А в природе, судя по внешним признакам, скоро зима, и сейчас, вероятно, последняя возможность собрать скромный букет осенних цветов. Если сказать точнее - не цветы это вовсе, а скорее травинки с окраской, выделяющейся на фоне черных полей с серо-русой соломой. В них отголоски прошедших теплых летних дней, финальный аккорд уходящего буйства природы, дыхание уставшей от засухи ставропольской земли. Зажатые в руках травинки немощны, но одновременно в своей безыскусности они находят силы жить и цвести, хотя и гнутся под тяжестью напирающего холодного ветра.
У речки, пролегающей рядом с нашим селом, есть особое свойство: летом она практически исчезает, оставляя на поверхности растрескавшуюся глину, а ближе к зиме наполняется водой и шумно бежит по старому руслу, искрясь прозрачностью и чистотой. Такой механизм у этих засушливых степей – в теплое время года неизменно срабатывает режим строгой экономии.
К моменту заполнения русла, трава уже накидывает на себя выцветший и обезвоженный наряд, сохраняя привычную форму, но без внутренних жизненных сил. Совсем скоро зимний ветер холодным хлыстом сорвет с земли иссохший Курай, и обратив его в движущийся шар потащит по всей степи. Так странно наблюдать пробуждение живительных источников воды на пороге грядущей зимы. Это позднее возвращение не изменит ход сезонов, не вдохнет жизнь в пустую траву. Это опоздание непоправимо.
Так же бывает и в жизни - человек долгое время чего-то ждет, и после срока томительного ожидания, едва согревая колеблющуюся надежду, в конце концов получает просимое. Но неожиданная радость оказывается уже не нужной, так как сам процесс ожидания сделал человека совершенно другим, способным жить и без искомого.
Достаточно насидевшись у воды, собираю в дорогу букет из полыни, овеянной горьким ароматом. Над головой, в залатанном облаками небе слышны крики диких гусей, летящих клином вдоль русла реки. В размахе широких крыльев они выглядят внушительно, словно тяжелые транспортные самолеты, набравшие полезный вес перед наступлением зимних холодов.
Всю ночь по крыше стучат кусочки льда, сорванные с соседних деревьев неуправляемым ветром. Льдинки прыгают по канавам шиферных листов, отбивая ускоряющийся ритм, разбиваясь о замерзшую землю, подобно упавшему граненому стакану. К утру процесс противостояния ветра и замерзающего дождя наконец завершается, и на улице устанавливается возвышенно-морозная тишина, прерывающаяся только неловким хрустом обледеневших ветвей.
Цветы так и не успели увянуть, за короткое время покрывшись ледяной «глазурью», сохраняя до времени осеннюю красоту, скованную прозрачным хрусталем. Под лучами уставшего зимнего солнца хрусталь обязательно растает, сбросив с замерзших травинок поддерживающий каркас, отпуская хрупкие стебли на заслуженный отдых.
А пока облачная дымка закрывает покрывалом небосвод, под ногами только скользкий стеклянный каток, способный поколебать любого, даже самого сильного и уважаемого человека. Не разбирая чинов и званий, нелицемерный лёд может отправить в неконтролируемое падение прохожего, окончательно лишить его иллюзий о равновесии и защищенности. Непреклонно ледяное правосудие на арене зимнего Колизея, где каждый одинаково беспомощен, соскальзывая в объятия холодного льда. Во всей этой хрупкой и опасной картине все же есть ощущение застывшей тишины, бесконечного спокойствия и уюта, где цветы не прекращают цвести вопреки всем законам природы.
Освободив машину от прочного слоя льда, выбираюсь в мир черно-белых дорог и холодных туманов. Степь, слегка укрытая снегом, похожа на галерею тонких скульптур из деревьев и преломляющегося в ледяных ветвях утреннего света. Застывшие образы придают пейзажу неземную, нездешнюю атмосферу, внушая путешественнику не верить своим глазам, и ещё сильнее сжимать в ладонях хрустальные пальцы обледеневшего тамариска.
Ветви хрустят, рассыпаясь в осколки, покалывая кожу иглами холодной анестезии, незримо и планомерно замораживая сначала ладони, предплечья, а потом и само сердце. Сколько еще хватит терпения сжимать эти ледяные крошки, не чувствуя боли, не принимая последствий? Зачем держать этот холод в своих руках? Затем же, зачем и люди, которые крепко сжимают ледяные осколки, учась жить по законам мира сего, учась грубости и жестокости, утверждаясь за счет других. Ведь без оледеневшего сердца ничего не получится, - ты не сможешь никого ругать, не ударишь, не используешь в своих интересах, не сможешь забыть чужую боль. Не имея холодного сердца, придется переживать, не спать по ночам, критически осмысливать свои поступки, и каждый раз бояться навредить душе другого человека.
Сжимая лёд в онемевшей руке, всё ещё терплю, глядя на прекрасный зимний пейзаж с прозрачными фигурами на фоне серо-голубого неба, повторяя про себя, что «это мой долг… », что «нужно делать как все… », что «главное результат… ».
Вглядываясь в упавшую траву, протянувшуюся до самого горизонта, вдруг понимаю, что солнце незаметно истончает ледяной панцирь зимней степи. Тамариск медленно но верно освобождается от непомерно тяжелых ледяных оков, поднимая худые ветви навстречу проясняющемуся небу. Вопреки всему легко, как никогда…
К четырем часам пополудни солнце уже спешит за горизонт, и я, быстро вытянув смартфон из кармана, стараюсь успеть запечатлеть краски уходящего дня в оттенках теплого рыжего цвета.
По берегам реки Кевсала зыбкая грязь вперемешку с тростником, покрытым паутиной колючей акации. Острые шипы с виду агрессивного дерева немного пугают, и наводят на мысль о сложности защитных механизмов. Укрываясь от нежелательного воздействия, акация выработала довольно грозную внешнюю форму, хотя сама не склонна причинять кому-то вред (если, конечно, её не трогать).
Ни взирая на все защитные механизмы, человек додумался использовать дерево в своих личных целях - например, высаживать близко друг к другу, с целью формирования живой ограды. Так акацию ставили на службу в немецких концентрационных лагерях. А еще колючие ветви ассоциируются с человеческими страданиями. Образ тернового венца как-то подсознательно всплывает в памяти при виде красно-коричневых шипов, блестящих в алых отсветах заходящего солнца, разделяющего сутки на две неравные части.

18

Под ногами опавшие листья березы, фатально налипшие на асфальт. Не так давно осенний ветер носил их по улице, кружа в смешанном многообразии, осыпая прохожих, укладывая горками в углах домов. Теперь желтые листья прибиты гвоздями холодного дождя к черному полотну, и терпеливо смиряются под ногами спешащих людей, сигнализируя финальные знаки ушедшей теплой осени.
Несколько пластинок незаметно приклеиваются к подошвам стоптанных ботинок, и вместе со мной продолжают перемещаться в пространстве. Взглянув под ноги, замечаю желтый краешек, торчащий из-под обуви, и начинаю счищать налипший лист об угол бордюра. Неудобный, лишний листок, лишь один из многих, и что тут поделать? Ловлю себя на мысли, что человека точно так же порой стараются убрать с пути, счистить с подошвы, подобно налипшему листку. И причины могут быть самые разные – не то лицо, не тот голос, слишком выделяется, надоедает. Но все мы люди, все мы листья, прибитые дождем к мокрой дороге. За размышлениями уже не пытаюсь убрать с подошвы опавший лист, и силюсь понять: что сейчас - раннее утро или поздний вечер? Если не смотреть на часы то можно растеряться, потерять ощущение времени от долго длящихся перманентных сумерек.
Мелкие капли зимнего дождя крутятся в воздухе, ложатся на лицо, постепенно пропитывая одежду и волосы холодным компрессом. Солнце практически не видно за дымкой низко парящих облаков, и только светлая точка фокусируется где-то наверху, напоминая уличный фонарь. Редкие машины, едва возникнув, растворяются в глубине тумана, создавая иллюзорные образы расплывчатых теней. Звуки словно останавливаются, повисают в воздухе, держась за дождевые капли, формируя ощущение глухой комнаты.
В порванных карманах пальто, ладони все никак не согреваются, давая лишь символическое чувство защищенности. В балке, недалеко от Кевсалы открывается скудный, задумчивый пейзаж – молочно-белая гладь, обрамленная оградой из высохшего тростника, уходит вдаль, растворяясь за ватной стеной. Жалобно трещит под ногами тонкий лед, едва устоявшийся за последние дни, и грозит в любой момент опрокинуть любопытного фотографа в «котел» с холодной водой.
За скудным зимним пейзажем наблюдают дальнобойщики, устало выглядывающие из окон громадных грузовиков. Остановившись на небольшой отдых, они греют чай на газовых плитках, и сидя неподвижно, сжимают в руках телефон, уставившись неопределенно в туманную даль. На грузовиках плотным слоем лежит дорожная пыль - смесь из земляной грязи, песка и соли, скрывая под собой машину и самого водителя. Всюду холодное молчание, мокрая земля и степной туман…
На неопределенном расстоянии впереди проглядывают очертания деревьев, словно парящие где-то в воздухе, очертания дороги, растворяющейся в белой дымке, уводящей машины в неизвестном направлении. Что сейчас за сезон? Календарь уверенно рапортует о зиме, но глаза никак не могут поверить в её присутствие.
Слабо идущий снег вновь растаял. Тепло застыло рядом с температурным нулем, а солнце, превратившись в редкого и не очень учтивого гостя, спряталось за серыми облаками. Незаметно перестаю следить за датами, неделями, лишь смутно вспоминая характеристики наступающего дня, и внутренне растворяясь в туманном сезоне без названия, становлюсь всё более рассеянным.
У времени года, так не похожего на все остальные, тоже должно быть наименование. Может быть «лето в Питере» или «сиди дома, не гуляй» подойдет? В любом случае, ставропольское туманно-рассеянное межсезонье элегантно и прекрасно, и мягко подталкивает человека к внутренней работе и размышлениям.
И хотя теперь без особого оптимизма выглядываю в окно, пытаясь определить, насколько сильно похолодало, вкус черного кофе и сушёного инжира все же пробивается сквозь душевное бесчувствие.
Любоваться сменяющимся циклом цветов, полей и прудов уже не получается из-за веской причины: наваливаясь небом свинцового цвета на нас наступила зима… Её не отменить, хотя возможно преодолеть изнутри. На пути к этому каждый выбирает средства согласно собственной интуиции.
В столице и других городах уже начали устанавливать новогоднюю иллюминацию, снежные городки, ледовые катки, отвлекая граждан от бесцветного пейзажа. Если мы не можем избежать зимних холодов, то может стоит перестать бороться, и начать использовать снег со льдом в полезных целях?
В северных регионах страны день скоро станет похож на затянувшиеся сумерки, и у человека от недостатка света появится острая нехватка гормонов радости. Как ни пытайся, но заменить настоящую радость дурными привычками особо не получится, и действие стороннего эндорфина скоро пройдет. А потом человек неминуемо столкнется с обращением хрустальной кареты в колхозную тыкву.
Глядя в окно, считая дни долгой зимы, даю себе обещание, что буду писать стихи, варить кофе, выполнять все положенные обязанности, и обязательно дождусь окончания спектакля в черно-белых тонах.