Новый год на дворе...

Эмануил Бланк
                Телеграмма о зачислении в аспирантуру прибыла  к нам, в Тираспольскую квартиру, 27 декабря семьдесят седьмого. Счастливое сочетание трёх семерок должно было принести удачу.

                Напрягали только сроки.

                В извещении строго предписывалось сняться с учетов воинского, комсомольского, профсоюзного, выписаться из квартиры и сняться с работы. Третьего января , как штык, я должен был появиться в Москве пред ясные очи Ольги Фёдоровны - нашей заведующей аспирантурой.

                Оставалось всего четыре рабочих дня, первый из которых, уже  кончился. Целых три месяца,  после окончания института, я  работал здесь старшим инженером-гидротехником. Слово «старшим» нравилось мне больше всего.

                Земли колхоза Свердлова и село Суклея начинались прямо  за Колбалкой . Спальный район Тирасполя, куда я, ни свет ни заря, включая все воскресенья, добирался на троллейбусе, находился всего в получасе езды  от остановки Правда.

                Планерка с Василием Петровичем Федорякой - грозным председателем колхоза, стартовала всегда  ровно в семь утра, независимо от дней недели, праздников и прочих событий. Горе тому, кто опаздывал туда даже на одну минуту.

                На тридцать первое декабря,  числившееся, конечно, рабочим днём , надежды не было никакой. В оставшиеся два дня, совершить перечисленные дела, да ещё перед Новым Годом, было невозможно. Должно было только сильно повезти.

                - Без бутылки, вход запрещён,- встретили меня у двери военкомата. Это сильно облегчало  задачу.  Купив в ближайшем магазинчике самое дешевое «Алб де масэ» ( Белое столовое, Молд) за семьдесят копеек, я снова вбежал в родной военкомат.

                У всех кабинетов были очереди, а секундная стрелка неумолимо передвигалась по циферблату. Бежала споро, быстрее некуда.

                - Эх была не была!,- распахнув тяжелую дверь, я пулей влетел прямо в кабинет военкома.

                - Ой! Извините! ,- пролепетал я, увидев четырёх старших офицеров в священный момент чокания гранёнными стаканами,- я после зайду.

                - Нет! Теперь,постой!,- остановил строгий командирский окрик,- Что это там у тебя за бутылка? Как ты посмел прибыть в расположение военного комиссариата с этой кислятиной? Немедленно водки, в крайнем случае, портвейну! Бегом, марш! Нет! Стой!

                Полковник направился, было, ко мне, но, потеряв равновесие, стукнулся лбом о стену.

                - Военный билет есть? ,- прохрипел он, растирая ушибленный лоб

                - Никак нет! Только приписное свидетельство.

                - Фамилию пиши и дуй за горючим. Притаранишь, получишь снятие с учета. Стой! Алб де масэ тоже отдай. Чего с такой тяжестью бегать?

                Через десять минут, вручив горячительное и спрятав приписное с отметкой военкомата, я мчался в паспортный стол. В матерчатой сумке поблёскивала пара запасных бутылок портвейна, купленного впрок. Хорошо ещё, что перед Новым Годом, выдали зарплату.

                - Молодой человек! Ай-яй-яй! А ещё, говоришь, в институте учился! Жалко бутылку коньяка для женщины? И это в предновогодние дни? Сидишь здесь, пашешь, понимаешь, как Папа Карло, а им какой-то паршивой  пятерки жалко.

                - Хорошо, что коньяк оказался совсем неподалеку,- рассуждал я, влетая в автобус. Предстояло  минут сорок трястись в Слободзею. В районом центре нужно было, кровь из носу, сняться с комсомольского учета и уволиться с работы. Надежды , застать кого-нибудь в обед, не было никакой. Но чем черт не шутит. Сегодня мне везло.

                В райкоме комсомола, конечно, не было ни души. То есть были. Но все двери, сотворенные из солидной партийно-комсомольской древесины, добытой не одним поколением добровольцев и зеков, были закрыты наглухо. Изредка раздавался, то звон посуды, то заливистый смех задорных активисток.

                - В туалет-то они ходят,- здраво рассудил я , примостившись на подоконнике, неподалеку от удобств, журчащих испорченным унитазом

                - Комсомольцы-добровольцы! - пел один из секретарей. Ускоряясь, он одновременно пыхал сигаретой, расстегивал ширинку и доставал все, что положено. Не замечая постороннего, он влетел в туалет.

                -  Только так можно счастье найти!,- закончив припев, пошатываясь, он вышел улыбающимся и умиротворенным

                - Комсомолец? ,- поинтересовался он

                - Да! Конечно! ,- оживился я

                - У нас обед, комсомолец! Понимаешь?

                - А как же?!,- бутылка портвейна тут же оказалась у меня в руках

                - Ну ты орёл! Молодец! Вот такие кадры нам и нужны! Кстати, специально для тебя есть у нас местечко! С большой перспективой!

                Пойдём-пойдём, в кабинет. У нас Райка - просто бомба! Сейчас они со Светкой обедают. В смысле, обе так дают, что закачаешься - заржал он и втолкнул меня в просторное помещение.

                - Оооо! Пополнение! Дай ему штрафную! Водки, водки, полный стакан,- заплетающимся языком приказала девица,- Как второй секретарь райкома, я приказываю,- До дна!

                - Есть, до дна !,- браво ответил я, почему-то отдав пионерский салют,- мне бы, вот, только с учета сняться.

                - Ээээ, нет! Давай свой комсомольский! Так. Пока все не выпьешь , отсюда ни ногой! Светка положила билет под гранённый стакан.

                Я опустошил его секунд за пять. Однако билет был снова выхвачен.

                - А теперь, сюда. В этом кабинетике сейф, а в нем штампики для снятия с учета. Заполняем это, потом вот это, теперь расписываемся. А пройти к сейфу,  можно только через  стаканчик водочки. Нет не простой, а со мной. На брудершафт!

                - Я с размаху проглотил второй стаканище, а Светка немедленно впилась в мои губы , что было сил. Брудершафт явно затягивался и грозил похоронить все надежды на увольнение с работы. Посмотрев на циферблат , я решительно отстранился и помог девушке проставить штампики и печать. Она была никакая.

                Уложив смертельно пьяную девицу на кожаный партийный диван как полено и клятвенно  пообещав, что обязательно вернусь после туалета, я  вылетел из райкома вон. Со всех ног кинулся к управлению оросительных систем, где покоилась моя трудовая книжка.

                - Пьяным документы не выдаем!,- принюхавшись, решительно заявил строгий мужчина в нарукавниках,- совсем стыд потеряли. До нового года ещё два дня, а вы уже вовсю. А что завтра будет?

                - А вот Вам подарочек от Деда Мороза,- пролепетал я, доставая последнюю бутылку портвейна. Надеюсь, на брудершафт пить не будем?

                - Ну! Дорогой ты наш! Так бы и сразу! Думаешь, легко так целый день смотреть, как все, уже того, веселые, а мне ещё бумажки эти противные складывать?

                Даже директор с главным инженером уже в стельку:- прошептал он доверительно,- А ведь, ещё трёх нет. Вдруг, из райкома нагрянут с проверкой?

                - Не будет этого!,- заявил я так уверенно и со знанием дела, что человек в нарукавниках немедленно поверил. Он быстро сделал  в трудовой необходимую запись, ловко штампанул печатью и  черкнул закорючку подписи за своего директора.

                - Так, может, и мне , того? По домам?,- спросил он

                - Скажи, что пришёл человек оттуда,- показал я в сторону райкома,- и разрешил сегодня уже не работать

                - Тебе, случайно, не в Тирасполь? ,- спросил он улыбнувшись. Смотрю, развезло тебя  по полной . Живу на Правде.

                - Совсем рядом,- обрадовался я

                Третьего января я приперся в Москву со всеми документами. Учиться. В аспирантуру.

                После суточной тряски в полупьяном вагоне, я долго стучал на холоде в огромную дверь гидромелиоративного института. В Москве было морозно. Колотил, что было сил,  пока, наконец, дверь не открыла заспавшаяся полупьяная вахтерша.

                - Ты что? С луны свалился ? Какая аспирантура? Здесь, числа до пятнадцатого, ни одна собака не появится!

                Иди-иди, давай, празднуй!

                Новый Год на дворе...