Под созвездием Красного креста. Гл20, 21, 22, 23

Игорь Ваганов
20.

Погода продолжала держаться на удивление теплой, к концу апреля повсюду зазеленела трава, на деревьях распустились почки. Земля мало-мальски прогрелась, и кое-кто уже стал сажать картошку. В совхозах, как обычно, началась подготовка к посевным работам. Всё шло по налаженному укладу жизни, и казалось, что никакие события не смогут этому помешать.
Беда, как водится пришла неожиданно! В начале мая – сразу после праздников – все врачи больницы собрались на утреннюю оперативку у главного врача.
Обычно вначале выступал фельдшер скорой помощи с докладом о прошедшем дежурстве. Но сегодня оперативку начал сам главврач. Поправив двумя пальцами очки в солидной роговой оправе, он окинул все присутствующих серьезным взглядом и сказал веским тоном:
- Коллеги! Сегодня ночью в нашем районе произошла крупная техногенная авария. Спокойная жизнь закончилась. Теперь вам придется работать, засучив рукава.
«Как будто, мы и раньше так не работали!» - подумал я и продолжил слушать речь главврача.
Из его дальнейшего рассказа мы узнали, что на железнодорожной станции Свищ (40 км от райцентра) сегодня в третьем часу ночи сошли с рельс и опрокинулись две цистерны с ядовитым химическим веществом – фенолом, который разлился по прилегающей территории и даже частично попал в тамошнюю маленькую речку Елань. Погибших не было – обошлось, но двое рабочих станции получили тяжелое отравление (да вдобавок и ожог кожи) и еще десяток – отравление средней степени тяжести. Все они уже госпитализированы к нам в областную больницу. Но следует ожидать еще случаи отравления: во-первых, потому что фенол попал в речку, а во-вторых, потому что сейчас половодье, стоит высокая вода, и фенол по грунтовым водам может дойти до колодцев. Сейчас в срочном порядке отправлена цистерна с питьевой водой в Свищ для местных жителей. И сегодня же будет направлен в Свищ врач-терапевт, который будет выявлять и госпитализировать всех пациентов с отравлением.
Судя по уверенной речи, главный врач загодя успел подготовиться и поэтому сейчас свободно ориентировался и в клинике отравления фенолом (которую он нам попутно и популярно изложил) и в перспективе возможных последствий.
В Свищ было решено командировать врача-терапевта Лобанова из терапевтического отделения. Кроме него там была еще и заведующая, Нина Степановна, так что отделение без врача не останется. А терапевтические участки пока решили не оголять, потому что терапевты и так работали с повышенными нагрузками, потому что работы и без того хватало.
Такое решение главврача меня очень устраивало. Не готов я был к командировке! Хорошо Лобанову – он холостяк, за полчаса собрал чемодан – и в дорогу. А у меня двое детей, младшая дочь только в садик пошла. Да еще в лесхозе подработка – не бросишь! Так что пусть Лобанов в командировку едет.

На следующее утро, в половине восьмого, я проверял водителей лесхоза. Все здоровые, все трезвые, все допускаются к рейсу.
Кроме водителей, в коридоре лесхоза толпились лесорубы. Сегодня они отправлялись не на делянку, а на станцию Свищ, для ликвидации последствий аварии. Подобные бригады формировались и на других предприятиях райцентра. Все это делалось по распоряжению райкома партии. Я, признаться, всегда был невысокого мнения и о райкоме партии и о райисполкоме, но в данной ситуации районная власть не растерялась, а поступила как надо – по всем правилам, оперативно и профессионально!
Закончив проверку водителей, я поспешил к выходу, чтобы проехать с одним из водителей попутно до поликлиники. На минутку остановился около лесорубов.
- Пить взяли? – спросил я у них
- А как же: термос чая на каждого да по фляжке воды! – дружно ответили сразу несколько человек.
- Все правильно! Из колодцев воду не пейте – наверняка, уже отравленная.
- Нас предупредили.

21.

Сколько я помню, наш райцентр (да и весь наш район тоже) всегда жил спокойной, прямо-таки полусонной жизнью. На просторах СССР начинались и завершались великие стройки, менялись генсеки, наконец, началась «перестройка». А у нас народ жил заботами об урожаях картошки и клюквы, и даже «перестройка» проходила плавно и аккуратно, словно делая осторожные шаги по незнакомому болоту. Нынешняя авария была свежим ветерком, а, может быть, и предвестником страшного урагана.
  Прошло два дня, начался четверг. Обычно по четвергам в ЦРБ проводились профилактические осмотры или врачебные рейды по участковым больницам и медпунктам района для лечебно-консультационного приема сельских жителей. Сегодня главный врач решил одновременно совместить два важных мероприятия – консультативный прием и выявление отравлений фенолом. Нас послали на Шорборовский медпункт, который находился в 30 километров от Свища, вниз по течению реки Елань. Учитывая то, что река не течет по ровной линии, а делает различные повороты, фактическое расстояние по реке надо увеличить вдвое. А еще надо учитывать, что река имеет заводи, где скорость течения очень замедляется. Но даже при таком раскладе фенол, попавший в Елань в Свище, уже достиг Шорборово и, возможно, попал в здешние колодцы. Вчера вечером из райцентра туда была отправлена цистерна с питьевой водой, всем жителям запретили пользоваться водой из колодцев – только из родников. Но сельские жители, особенно в мелких деревушках очень недоверчивы ко всем заявлениям власти… И поэтому нашей врачебной бригаде надо быть внимательными – не пропустить бы какую-нибудь легкую степень отравления!
До села Шорборово от райцентра путь не близкий – более пятидесяти километров по обычной лесной дороге, сформировавшейся, так сказать, естественным путем, совершенно стихийно ещё со времен царя Гороха. И хотя почвы в тех местах песчаные, но весной и осенью на легковых машинах лучше не рисковать – можно засесть на какой-нибудь луже.
В поездку нам дали самый надежный транспорт – санитарную машину УАЗ-«буханку». Кроме меня, терапевта, поехали невропатолог Косарев, невысокого роста мужчина в модных очках с позолоченной оправой и отоларинголог (которого все попросту называли ЛОРом) Петровский, мой ровесник,  высокий, худой, с отличным зрением и превосходным слухом.
Первый десяток километров мы проехали по удобному участку дороги с гравийным покрытием, с аккуратными дренажными канавами по обочинам. Но эта комфортная езда продолжалась недолго. Вот дорога сузилась, гравийное покрытие закончилось и в дальнейшем встречалось нам только в отдельных местах – там, где располагались особо обширные и глубокие лужи. По обеим сторонам дороги густой стеной стояли сосны и ели, но иногда то справа, то слева лесной массив прерывался и за узкую полоской чахлых кустарников начиналось обширное болото, которое через пару километров вновь исчезало за очередным сосновым бором.
Машина снизила скорость до 30-40 км/ч, местами мы и вовсе ползли, как на телеге, преодолевая очередную лужу. Иногда встречались редкие деревушки в пяток жилых домов – остальные, в гораздо большем количестве, с выбитыми или заколоченными досками окнами, тихо догнивали в своем тоскливом запустении…
Несмотря на разбитую дорогу, никто из нас на судьбу не жаловался. Все в нашей компании, включая водителя, были относительно молодого возраста – от 30 до 40 лет), и после однообразной и напряженной работы в поликлинике такие поездки воспринимались, как развлечение.
А лично у меня было не только стремление к перемене обстановки, но также обычное желание помочь людям. Я всегда с большим сочувствием относился к сельским жителям, особенно старым и немощным, доживавшим свой век в отдаленных деревушках и хуторках. Они и в свой медпункт добирались с трудом. Поэтому приезд врачей из райцентра для них радостное событие.
Спустя час такой вот неторопливой езды миновали поворот на воинскую часть: знак «въезд воспрещен» (в народе называется «кирпич»), аккуратная дорога, вымощенная бетонными плитами. Очень секретный объект, но все в районе знают, что здесь находится база ракет стратегического назначения.
И опять по обе стороны дороги потянулся лес. На этот раз, вперемешку с еловыми деревьями, попадались березы, ивы, какой-то кустарник
Пахнуло ветерком, речной сыростью, неожиданно, из-за верхушек ближайшей сосновой рощицы, навстречу УАЗу вылетели две чайки. Быстро развернулись, какое-то время летели, как бы сопровождая машину, а потом, с отчаянными криками улетели вправо… Дорога выскочила на бугорок, а потом плавно пошла вниз по склону. Впереди показалась синеватая гладь реки Елань, которая в этом месте была достаточно полноводная – около пятидесяти метров в ширину.
Мост через речку был деревянный, узкий – только двум машинам разминуться, но стоял он на прочных бетонных сваях. Вода в реке стояла высоко, и под мостом навряд ли можно было проплыть даже на лодке. Но это уже был максимальный подъем воды, и дальше ожидался её спад.
После моста дорога повернула влево, со всех сторон поднялись могучие разлапистые ели. Деревья росли очень плотно, а между ними были настоящие заросли кустарника и травы. Непролазные места!
По рассказам местных жителей в этом лесу жил лешак (то есть леший), который «отводил глаза», «кружил», «запутывал». И поэтому из здешних деревень народ в этот лес ходил с опаской, обязательно по нескольку человек, предпочитая держаться ближе к дорогам. А неосторожные горожане в поисках грибов и ягод, нередко долго плутали, аукались, с трудом выходили на дорогу, а иногда даже пропадали бесследно. «Лешак увел!» – заявляли в таких случаях деревенские бабки.
Но я, как человек современный, не верящий ни в Бога, ни в черта, ни в лесную нечисть, все эти россказни считал бредом полусумасшедших старух. Печальная правда заключалась в том, и я в этот был уверен, что в здешних лесах водились и медведи, и волки. Вот и нет заплутавшихся грибников!
Впереди показалось водное препятствие – прямо через дорогу перекатывался грязно-серый поток воды, шириной в десяток метров. В этом месте протекал ручей, который обычно прокладывал себе путь под дорогой через широкую бетонную трубу. Сейчас воды прибавилось, диаметра трубы не хватало, и ручей, поднявшись, потек поверх дороги.
Но глубина была небольшая – с половины колеса, почва плотная, и мы осторожненько выползли на сухое место.
Проехали еще пяток километров, лес поредел, а потом внезапно остался позади, и с обеих сторон дороги потянулись широкое поле. Слева оно уже было вспахано, а справа, вдали, у темневшей далеко кромки леса, доносилось тарахтенье трактора, который издали казался крохотной заводной игрушкой.
Началась деревня Буерак – большая, раскидистая, с обширными подворьями, где обязательно стоял дом-пятистенок, баня, хлев и несколько сараюшек. Жилых домов было много, только третья часть стояла с заколоченными окнами, и по нынешним временам это было очень неплохо. Кое-где во дворах и на огородах неторопливо копошились старики и старухи. Трудоспособное население, вероятно, было в поле.
Деревню проехали, не останавливаясь, и вновь к обочинам дороги подступил еловый лес. Ещё с полчаса езды – и мы на месте!
Село Шорборово, центр одноименного сельсовета, располагалось на берегу небольшой речушки, которая через пару километров впадала в Елань. Здесь, в селе, еловый лес исчезал (а может быть, был вырублен), кое-где росли разнокалиберные березы, кустарник. В селе был медпункт, почта, сельсовет, продовольственный магазин. На краю села были коровьи фермы, и каждое утро из райцентра приезжала машина и увозила на молокозавод фляги с молоком.
Медпункт находился в центре села, неподалеку от сельсовета. У крыльца уже ожидали пациенты – с десяток пенсионеров. Когда мы стали выходить из машины, на улицу вышла фельдшер -  среднего роста, плотного телосложения женщина в белом халате, волосы с обильной сединой.
- Здрасьте, Екатерина Степановна! – поприветствовали мы её.
- Проходите, гости дорогие! Ждём.
Медпункт построили более двадцати лет назад. Обычный типовой проект. Две комнаты и просторный коридор. В одной комнате, побольше, обычно хранились лекарства, и вела прием фельдшер. Во второй комнате стояла кровать, тумбочка и стол. Это была палата для экстренных больных. Сейчас в большой комнате было два стола, еще один стол поставили во вторую комнату.
Мы с невропатологом разместились в большой комнате, а ЛОР-врач отправился в маленькую: ему придется проверять слух у пациентов – следовательно, необходима тишина.
- Сегодня народу будет много, - сообщила фельдшер. – Я пригласила двадцать человек, да еще, наверняка, кто-то сам подойти решит.
Начался приём. Основная нагрузка легла на нас с невропатологом. Причем, большинство пациентов стремились на прием и ко мне, и к Косареву. Но нас, районных врачей, большим количеством пациентов не напугать. Мы к этому привычные за годы работы в поликлинике.
Вполголоса, чтобы не мешать друг другу, мы с невропатологом расспрашивали пациентов. Осмотр я проводил на кушетке, отгороженной от любопытных глаз ширмой.
Я принимал больных без спешки, но достаточно быстро, подробно расспрашивал, но пресекал ненужную болтливость, и также быстро, но в полном объёме проводился осмотр. Основная масса пациентов пришла «провериться», но, конечно, попадались больные, нуждавшиеся в назначении лечения на дому. Некоторых я назначал на плановую госпитализацию в ЦРБ, тут же оформлял им направления. Потом фельдшер созвонится с заведующей терапией и уточнит день госпитализации.
Выявил я трех человек с подозрением на отравление фенолом – подозрительная тошнота, боли в животе. И все появилось в ближайшие два дня. Возможно, это обычное пищевое отравление или обострение хронических заболеваний желудка или кишечника. И состояние не назовешь тяжелым. Но в нынешней ситуации всех пациентов даже при подозрении на отравление фенолом лёгкой степени необходимо госпитализировать. Один из больных, мужчина средних лет, работник совхоза, отправится в больницу с нами, после приёма. А двое других – старушки из маленькой деревушки на берегу Елани, заявили, что им надо собраться, попросить кого-нито присмотреть за скотиной, а уже потом, на вечернем рейсовом автобусе (из Шорборово) они сами приедут в больницу. На том и порешили! Я выписал направления и попросил фельдшера госпитализацию старушек проконтролировать…
Я принял за четыре часа более тридцати пациентов, после чего наступило затишье.
- Наверное, все пришли? - решила фельдшер. – Надо ещё одну бабушку на дому навестить. Самой ей не дойти: полуслепая, да и голова постоянно кружится.
- Давайте сходим! – согласился я.
- Она недалеко живёт.
Почва в селе была песчаной, и по обочинам дороги можно было ходить, не промочив ботинок. Миновали сельсовет, прошли еще десяток дворов... и впереди, за небольшим заброшенным садом показалась такая же заброшенная церковь.
- Баба Маня рядом с церковью живет, - сообщила Екатерина Степановна.
На медпункте я бывал неоднократно, но в эту часть села раньше не заходил. И церковь эту, точнее, её останки, видел впервые. Картина печальная! От храма остались только кирпичные стены с пустыми проемами окон и дверей, крыша и купола отсутствовали. Я как-то непроизвольно, словно кто-то потянул, отошёл от дороги поближе к церкви, к самому входу и заглянул внутрь: весь пол усеян битым кирпичом, щепочками, листьями.
- Эту церковь построили в середине 18 века, - негромким голосом пояснила Екатерина Степановна, подошедшая сюда вместе со мной. – А в начале 30-х годов, в коллективизацию, ее закрыли, разрушить пытались. Священника со всем семейством выслали. Так и стоит без призора, потихоньку рушится…
Покинув церковь, мы прошли краем старого сада, за которым стояли ещё несколько домов.
- Вот и дом бабы Мани, - кивнула фельдшер в сторону ближайшей к нам избы. – Ее отец в этой церкви звонарем служил.
Жилище человека зачастую отображает его достаток. Дом бабы Мани был старенький, но добротный: рубленый пятистенок под двускатной шиферной крышей. Забор и калитка деревянные, крашенные. Краска потемнела, кое-где сгнившие штакетинки заменены на новые дощечки.
Калитка не заперта. Во дворе под навесом поленница дров, сараюшка впритык к дому. Поднялись на небольшое крылечко. Екатерина Степановна пару раз для порядка стукнула в дверь, открыла, и мы прошли в полутемные сени, в которые выходили две двери.
- Нам сюда, - кивнула фельдшер направо, сильно постучала в дверь.
- Войдите, - раздался приглушенный голос.
В таких деревенских избах я бывал не единожды. Обстановка обычная. Посередине русская печка. Небольшая кухонька, просторная горница, отгороженная низкой перегородкой спаленка. В красном углу несколько икон, на стене часы-ходики, несколько старинных фотографий. Стол, диван, черно-белый телевизор, в спаленке – железная кровать с пружинным матрацем.
Баба Маня, среднего роста худощавая старушка, по избе передвигалась с опаской, то и дело ощупывая руками предметы.
- Вижу плохо, левый глазок только солнышко от ночи отличает, а правым – все, как в густом тумане, - сообщила она. – Тяжело с хозяйством управляться. Два года назад всю скотину продала – не осилить.
Я провел осмотр. Для своего возраста – 78 лет, баба Маня была еще вполне приемлемого здоровья. У нее была гипертоническая болезнь, но цифры давления обычно - как сообщила фельдшер – не превышают 170/100, а сейчас – 150/90. Склероз сосудов головного мозга. Хронический гастрит.
Я выписал рецепты и передал их фельдшеру – у нее при медпункте своя аптека.
- Главное – принимать лекарства постоянно, - велел я пациентке, - тогда и здоровье поправится. А теперь давайте-ка посмотрим глаза.
Глазные болезни я изучал в институте. Это было давно, но основные заболевания и их диагностику я еще пока худо-бедно помнил. И поэтому сумел поставить предварительный диагноз:
- У вас катаракта обеих глаз. Необходима операция, и тянуть не рекомендую. Окулист в ЦРБ есть, напишет направление в областную больницу на операцию. Родственники есть?
- Дочь в райцентре живет, - сообщила Екатерина Степановна. – А сын далеко - в Сибири. Дочь как раз в эти выходные хотела приехать – картошку сажать. Всё ей и сообщу…
Когда мы вернулись на медпункт, пациентов больше не было. Только врачи и водитель.
- А теперь надо перекусить, - заявила Екатерина Степановна. – Мы со стариком своим всё приготовили, поедите – и в дорогу.
Жила Екатерина Степановна через три двора от медпункта. Дом очень добротный - пятистенок на высоком фундаменте. Обшит вагонкой, крыша из оцинкованного рифленого железа. Калитка из толстых крашеных досок.
У калитки нас встречал сам хозяин дома – высокий пожилой мужчина, одетый в синюю куртку. Голова покрыта кепкой. В прошлом он был бригадиром совхоза, привык жить размеренно и справно.
Шагнув во двор, я сразу понял, что хозяева работы не боятся – они её ищут! По двору куры ходят. В небольшом отгороженном загончике роется в земле поросёнок. Из хлева, что стоит у дома, мычание раздается.  И все это под присмотром грозного лохматого пса, который сидел на цепи у своей конуры, периодически рявкал, но в присутствии хозяев на нас не бросался.
- Как скотину то поите? – поинтересовался я у Екатерины Степановны. – Из колодца то опасно.
- Раз в день цистерна с водой приезжает из райцентра – эту сами пьем. А для скотины дождевой хватает.
Я взглянул на водостоки и большие железные бочки, доверху заполненные водой. Действительно, воды хватит – края-то наши очень дождливые.
- А если не хватит, то здесь неподалеку, на горушке, родник бьет, - поддержал разговор хозяин. – Вода чистая, не отравленная.
- Соловья баснями не кормят! - сказала Екатерина Степановна. – Давай, Семеныч, веди гостей за стол.
Обстановка в доме значительно отличалась от скромого быта бабы Мани. Мебель добротная, практически вся – импортная (что в наше дефицитное время очень непросто достать). Тут тебе и новенький диван, и книжный шкаф, и комод, и цветной телевизор. Вместо лавок – стулья. На полу не домотканые половички, а ковровые дорожки. Короче, сразу видно, здесь любят не только много работать, но и с удобствами и даже определенным комфортом жить.
Угостили нас на совесть. Поели вкусных наваристых щей, картошечки отварной, чаю с пирогами попили.
А потом подошел тот самый мужчина с подозрением на отравление фенолом, и мы засобирались обратно в Жердянск…
Две старушки приехали с моими направлениями вечером, на рейсовом автобусе и сразу были госпитализированы в больницу. Диагноз отравления фенолом был диагностирован только у старушек. У мужчины жалобы были связаны с хроническим панкреатитом и алкогольной абстиненцией.

22.

Река Елань – главная водная магистраль нашего района, здесь идет молевой сплав леса, активно промышляют рыбу законопослушные рыбаки и жадные, не признающие никаких запретов, браконьеры (а где их нет?). В Елань впадает большинство рек и речушек района. Большинство – но не все! Есть еще озера – целых семь! – в которые впадают свои речки и ручьи.
Течет Елань извилисто, неспешно, словно уставший пешеход, медленно бредущий гуда-то в неведомые дали. И поэтому фенол, попавший в ее воды у станции Свищ, добрался до нашего райцентра (который тоже расположен близ Елани) только в субботу вечером. По крайней мере, так утверждали на водозаборной станции.
И опять всё было сделано оперативно и правильно. Запрет на использование водопроводной воды в пищевых целях был озвучен в субботний вечер в новостях местного радио и телевидения. А на следующий день соответствующие объявления были вывешены на каждом подъезде каждого жилого дома.
И в воскресенье утром автоцистерны с питьевой водой появились во дворах: воду разбирали ведрами и большими бидонами. Кое-кто стал в эти дни усиленно употреблять спиртные напитки, аргументируя эти действия необходимостью профилактики отравления. «Пей вино – и все пройдет!» - утверждали эти граждане.
С ведром воды я подходил к своему дому, и вот встреча – на лавочке у подъезда сидел Николай Забродин. Он был абсолютно трезвый, даже похмелья никакого не наблюдалось…
- Как жизнь? Как здоровье? – поинтересовался я.
- Здоровье в норме. А насчёт жизни – не знаю, чем себя занять. Всё ещё без работы сижу, - ответил Николай, как бы намекая мне, что ему нужна шабашка.
- Могу помочь – мне скоро работники понадобятся, - продолжил я. – Собираюсь веранду делать – из кирпича. Фундамент недавно поставили. Теперь надо сделать всё остальное – кладку, крышу, полы настелить, рамы и двери вставить. Дел хватит!
- Сделаем! – заверил меня Николай. – Позову Огородникова, по выходным да вечерами всё и осилим.
- О цене договоримся! Оценим объём работы и соответственно определимся с суммой. - сказал я. – И без пьянок, поработаем – заплачу по совести.
- А я с пьянками завязал, - сообщил Николай. – После больницы больше ни капли в рот не беру. И не тянет. Я столько лет водочку попивал, что в точности знаю, что со мной после каждого очередного стакана будет происходить. Всё одно и тоже. Неинтересно стало пить…
- Похвально, - сказал я. – Значит, своя цистерна уже выпита.
- Я для закрепления эффекта еще и в церковь съездил! – огорошил меня Николай. – Свечки поставил, помолился, как мог, на службе постоял… И теперь вот никаких болезней не чувствую, вроде бы и помолодел немного! И давление перестало скакать, и я дозу лекарств снизил до минимума.
Сообщение Николая походило на розыгрыш, но Забродин к шуткам и розыгрышам был, обычно, не склонен, и сейчас – это было видно, говорил искренне, не выдумывал и не привирал.
У меня, правда, закралось подозрение, что у него, по-простому говоря, слегка «поехала крыша». Это иногда случается после клинической смерти, особенно, если реанимационные мероприятия проводятся с небольшой задержкой. Хотя в случае с Забродиным, насколько мне известно, реанимация началась сразу после остановки сердца и продолжалась всего несколько минут. Так что каких-либо изменений мозга быть не должно! Скорее всего, сам факт клинической смерти является чрезвычайным событием в жизни человека, и у многих это оказывает решающее влияние на дальнейшую жизнь, заставляет переосмысливать свои действия, меняет взгляды и приоритеты. Вот и Николая потянуло в религию! Что и не удивительно, так как его семья – семья репрессированного крестьянина, испокон веков была очень набожной (как и все русские крестьянские семьи), и несмотря на десятилетия атеистического воспитания, вера в Бога всегда подспудно сохранялась в сознании Николая Забродина.

23.

Наш северо-западный край отличается непредсказуемой погодой. Вроде бы совсем недавно была необычайно тёплая весна, всё цвело и пахло, а с наступлением июня вдруг подул северный ветер и враз похолодало. И как всегда, в придачу, зарядили дожди!
Хорошо ещё, что мои работники успели закончить кладку стен веранды и даже поставить стропила. А потом, в перерывах между дождями, соорудили обрешётку крыши и покрыли её рубероидом. Теперь Николай, невзирая на погоду, спокойно занимается оставшимися плотницкими делами.

В стране царит непонятная политическая обстановка. Президент Горбачев поражает всех своими длиннющими выступлениями, которые, по-моему, никто уже не воспринимает всерьёз. На окраинах нашей могучей державы возникли и постепенно крепнут различные националистические движение, звучат соответствующие националистические лозунги вплоть до выхода из состава СССР.
И на этом фоне поднимается из небытия новая волна молодых политиков, среди которых заметно выделяется малоизвестный и опальный Борис Ельцин. Совсем недавно, 29 мая, он был избран председателем российского парламента. А 12 июня блок «Демократическая Россия» принял решение о суверенитете России, и теперь её законы выше законов СССР. Теперь в России двоевластие. Невольно приходит на ум аналогическая ситуация в России летом 1917 года. И если мыслить логически, то теперь надо ждать революции!

Пациентов в поликлинике, несмотря на ухудшение погоды, всё равно, как обычно бывает летом, заметно уменьшилось. И вызывать стали пореже. Здесь, в райцентре, всегда так – с мая по сентябрь народ на огородах да в лесу занят, болеть некогда. Да и люди, надо отметить, куда терпеливее и выносливее, чем в городе – по пустякам к врачам не обращаются.
Во второй половине июня ко мне на прием пришел Николай Груздев. В сопровождении жены он, приволакивая левую ногу, зашел в кабинет и уселся на предложенный стул. Жена стояла в стороне у окна.
- Вот, решил проверить здоровье. Самому захотелось прийти, - сказал он.
Я осмотрел пациента и сделал соответствующие записи в амбулаторной карте. Артериальное давление было в пределах возрастной нормы, работа других органов и систем тоже пока особых опасений не вызывала. А левосторонний паралич (по медицинской терминологии –левосторонний гемипарез) так теперь и останется с Груздевы до конца его жизни. Здесь уже ничего не улучшишь. И без того ему крупно повело – живой остался и даже сам ходит.
Уже выходя из кабинета, жена Груздев тихо шепнула мне:
- Я его теперь никуда одного не отпускаю, поглупел он заметно и с памятью плохо стало – может и адрес домашний перепутать.
Я этому сообщению не удивился – еще во время беседы с пациентом я заметил некоторое снижение интеллекта. Груздев был в коме почти две недели – понятно, что в какой-то степени мозг пострадал.
Приход на прием Груздева оказал на меня мощнейшее позитивное влияние. Практически безнадежный пациент не просто выжил, а даже сам, на собственных ногах, пришел в поликлинику. Вот ради таких моментов и стоит работать в медицине, невзирая на колоссальную ответственность и небольшие заработки.

Мой коллега, Алексей Гусев, заканчивает свою работу в нашей ЦРБ – он отработал уже три года и планирует увольняться. Но в свой родной город Ярославль он не поедет. Дело в том, что за эти три года он получил большую комнату (18 кв метров) в так называемой «малосемейке» и женился. Из разговора с ним я понял, что за просто так отдать комнату в фонд больницы он не хочет, продать невозможно – это не личный дом и не кооперативная квартира. Выпишешься – сразу потеряешь комнату. А возвращаться в Ярославль с пустыми руками не хочется. Поэтому в ближайших планах подкопить побольше денег, поменяться с кем-нибудь на полноценную однокомнатную квартиру, а потом уже думать об обмене на Ярославль. Но в нашем райцентре врачу денег больших не заработать. Но зато неподалеку от Жердянска – какой-то час езды на рейсовом автобусе! – находится большой промышленный город Ч. Там и зарплаты покрупнее, чем у нас. Туда и планирует перебраться Гусев – временно, не бросая свою комнату в Жердянске.
Перемены ожидают также и хирурга Александра: в сентябре его отправляют в двухгодичную ординатуру. Будет учиться с отрывом от производства, в институте усовершенствования врачей в Ярославле, а потом вернется назад, в ЦРБ.