Тема ЭХА дважды прозвучала в стихах Пушкина - в 1819 году: " И неподкупный голос мой Был эхо русского народа" ["К Н.Я. Плюсковой"] и в 1832 году: "На всякий звук Свой отклик в воздухе пустом Родишь ты вдруг" ["Эхо"].
В первом случае это заявление о патриотической позиции, а во втором - ощущение бессилия поэтического возгласа, остающегося без ответа. Мысль об автоматизме поэтического отклика Пушкина на всякий звук никогда не воспринималась как программная. Зато формула “эхо русского народа” постоянно использовалась как доказательство народности пушкинской поэзии. Это мнение подкреплялось заявлением поэта о пророческом характере его гения. “И Бога глас ко мне воззвал: “Восстань, пророк…”[“Пророк”]. Однако природа этих явлений - эха и пророчества - взаимоисключающая. Встает вопрос: пророк или эхо?
Эпитафии. Весной 1826 года в семье Вяземских умер трехлетний сын. Из пяти сыновей в живых остался последний, единственный. Князь П.А. Вяземский писал Пушкину: “скучно, грустно, душно, тяжко...” и получил ответ: “Судьба не перестает с тобою проказить. Не сердись на нее, не ведает бо, что творит. Представь себе её огромной обезьяной, которой дана полная воля. Кто посадит её на цепь? не ты, не я, никто. Делать нечего, так и говорить нечего.”
Прошло менее двух лет. В Санкт-Петербурге на кладбище Александро-Невской лавры над могилой двухлетнего сына М.Н. Волконской, уехавшей к мужу в Сибирь, были выбиты стихи Пушкина: “В сиянье, в радостном покое, У трона вечного Творца, С улыбкой он глядит в изгнание земное, Благословляет мать и молит за отца.” Дед младенца сказал о поэте, что он “подобного ничего не сделал в своей жизни”. Мать умершего ребенка писала потом отцу: “Я читала и перечитывала, дорогой папа, эпитафию на моего дорогого ангела, написанную для меня. Она прекрасна, сжата, но полна мыслей, за которыми слышится так много. Как же я должна быть благодарна автору!»
Свидетельствует ли это о перерождении поэта? Вспомним: у тех же Вяземских в марте 1825 года умер также сын. Вот что тогда писал Пушкин княгине В.Ф. Вяземской: ”Дорогая и уважаемая княгиня, ваше письмо причинило мне глубокую и душевную боль. Я не имел понятия о несчастии, постигшем вас; не буду пытаться вас утешить, но всей душой разделяю ваше горе” (по-французски). А через год - “огромная обезьяна”. Вся разница в адресатах. М.Н. Волконская, как и В.Ф. Вяземская, известны как люди верующие. П.А. Вяземский был свободно мыслящим, неверующим. Отсюда - соответствующие тон и эпитеты.
Случай с Вяземским - не исключение. На примерах стихов о Кишиневе видно, как Пушкин, общаясь заочно, не просто изливает свои чувства и ощущения, но мысленно настраивается на беседу как бы на определенной психологической волне, свойственной данному адресату. Стиль и весь строй приведенных ниже стихов обусловлен личностью того, чьим мысленным взором Пушкин видит те места, в которых сейчас находится.
Чаадаеву.
В стране, где я забыл тревоги прошлых лет,
Где прах Овидиев пустынный мой сосед,
Где слава для меня предмет заботы малой,
Тебя недостает душе моей усталой.
Баратынскому. Из Бессарабии.
Сия пустынная страна
Священна для души поэта:
Она Державиным воспета
И славой русскою полна.
Стихотворение из письма Вигелю:
Проклятый город Кишинев!
Тебя бранить язык устанет,
Когда-нибудь на грешный кров
Твоих запачканных домов
Небесный гром конечно грянет.
В.Л.Давыдову
Хочу сказать тебе два слова
Про Кишинев и про себя.
На этих днях среди собора
Митрополит, седой обжора,
Перед обедом невзначай
Велел жить долго всей России...
Вряд ли нужны комментарии, что московскому “отшельнику” Чаадаеву Пушкин пишет как молдавский “отшельник”, Баратынскому, служившему в армии, - о военной стороне дела, а Вигель и Давыдов наводят его на образы, соответствующие этим людям. Поэтические послания Пушкина созвучны образу мыслей адресата и написаны на языке этого адресата. Эхо.
А как же стихотворение "Пророк"? В нем зафиксирован процесс изменения личности. Состоялось ли преображение поэта? Об этом может cвидетельствовать его творчество.
Позже, в 1835 году, в черновом окончании стихотворения “Вновь я посетил…” он вспоминает переживания во время его ссылки в Михайловское и признает:
Но здесь меня таинственным щитом
Святое Провиденье осенило,
Поэзия, как ангел утешитель,
Спасла меня, и я воскрес душой.
Естественно предположить, что речь идет о том самом событии, которое описано в “Пророке”, но в 1835 году оно воспринято иначе, чем в 1826. Духовное событие, имевшее место в 1826 году, было воспринято тогда в свете острой политической ситуации: Пушкин внезапно был вызван к императору Николаю I и ощутил себя востребованным к деятельности, увидел смертельную опасность и ощутил себя пророком-обличителем. Духовное потрясение он расценил как необходимое приготовление к гражданскому подвигу. В 1835 году он расценил происшедшее с ним как меры по спасению его души.
Пушкин пытался пророчествовать. Ободряя декабристов-каторжников, он предрекал им в стихотворении “Во глубине сибирских руд...”: “Не пропадет ваш скорбный труд”, “Оковы тяжкие падут,//Темницы рухнут и свобода//Вас примет радостно у входа//И братья меч вам отдадут”. Но при освобождении декабристы меча не получили - ни как оружия, ни как символа дворянской чести, ибо не были восстановлены в правах. Этим посланием Пушкин стремился утешить друзей, но утешение не было православным. “Храните гордое терпенье” - это призыв, противоположный завету: “Терпением вашим стяжите души ваши” [Евангелие от Луки, 21, 19]. Гордость же является самым тяжким грехом и не свойственна пророкам.
Не состоялось и автопророчество в стихотворении “Арион”: “Я гимны прежние пою”, - заявил он о себе в июле 1827 года, имея в иду свою свободолюбивую лирику, а в том же альманахе “Северные цветы” на 1828 год, где было опубликовано это стихотворение, было напечатано рядом и другое - “Ангел”: “В дверях эдема ангел нежный...” А ведь в письме к А.П. Керн в августе 1825 года поэт признавался, что не может вообразить рая. В 1827 году в том же стихотворении “Ангел” он писал: “И жар невольный умиленья / Впервые смутно познавал”. Это уже новые гимны, не прежние. Именно с этого времени в его поэзии появляются новые образы и мотивы. Определения “невольный”, “впервые”, “смутно” многозначительны, но многообещающ глагол “познавал”.
До “Пророка” Пушкин жил в ситуации, описанной им в стихотворении “Безверие”: “ Ум ищет Божества, а сердце не находит”. Со времени создания “Пророка” можно говорить о начале новой эпохи - поворота души поэта в сторону Храма. Нарастают покаянные мотивы в его творчестве - вследствие пережитого им в 1826 году момента духовного воодушевления. Теперь его мысль всё чаще обращается к Богу. С 1827 года лицейские ежегодные послания начинаются с Божьего имени: “Бог помочь вам, друзья мои...”[19 октября 1827”] “Усердно помолившись Богу...” [“19 октября 1828”] 1829 год обошёлся без традиционного стихотворения, но осенью этого года он был на Кавказе, видел Казбек и монастырь на нем, за облаками - “Как в небе реющий ковчег”. Корабль спасения - таким увидел его Пушкин и тут же высказал желание: "Туда б, в заоблачную келью, В соседство Бога скрыться мне!" [“Монастырь на Казбеке”] В произведении “Стихи, сочиненные во время бессонницы” он допрашивает ночные шорохи: “Что ты значишь, скучный шепот? Укоризна или ропот Мной утраченного дня?” Главный его вопрос: “Ты … пророчишь?” Поэт ждет пророчества со стороны, а не в себе самом. Внутри себя он обнаруживает в основном раскаяние и муку.
Искупая тяжкие грехи неверия родителей и общества, Пушкин опускался на дно греховной жизни, испытывая при этом не радость и удовольствие, а тяжкие нравственные страдания. Но он имел дары великие от Бога - поэтический талант и проницательный ум. Не случайно ему дан был этот путь нравственных переживаний: поэт фиксировал его в прекрасных стихотворениях - предостережениях. Изящная форма способствовала привлечению и доверию мысли, завершенной рифмой. Находясь на пути раскаяния, он стал свидетелем духовной борьбы в особенном ее проявлении. Очищенное страданиями раскаяния сердце поэта неприметно, естественным образом обратилось к традициям русской православной церкви. Об этом - три стихотворения, написанные по свежим следам событий осложнившихся русско-польских отношений: “Перед гробницею святой”, “Клеветникам России”, “Бородинская годовщина” (1831).
Первое из них - молитва в Казанском храме Петербурга перед гробницей Кутузова:
Встань и спасай царя и нас.
Пока еще мирскому сознанию не ясно, услышан ли он. Кажется, что нет, однако взятие Варшавы русскими войсками было совершено 26 августа - в день Бородинской битвы. Но Пушкин этого не осознал. В итоге - “Эхо”: “Тебе ж нет отзыва...” [“Эхо”.1831]. Но он уже стал эхом иных, чем в юности, идей.
Так произошло ли преображение души поэта так, как об этом читаем в “Пророке”? Стал он пророком или остался эхом, только новых идей? Ответ на это находим в “Памятнике”. Пушкин предсказал всю свою будущность, историческую и возможную. Первые 4 строфы обращены в посмертное будущее - о той славе, которая состоялась. Пятая строфа - в то возможное будущее, где он еще будет творить, она вся - обращение к музе, к ангелу его поэзии. Поэт воспитывает ее: “Хвалу и клевету приемли равнодушно...” Это всё можно понять только так: первые четыре строфы - подведение итогов жизни с позиции юношеского мировоззрения поэта. Здесь Пушкин стал эхом самого себя, того, каким он был до того, как “Бога глас” к нему воззвал. Когда же эта юношеская поэзия завершилась гимном самой себе - первыми четырьмя строфами, то в пятой произошло качественное изменение: поворот от земной славы к небесной, от исторической судьбы - к вечной. Очень странная пятая строфа. Ее всегда исключали из школьных программ. Она опровергает всё, что сказано в предыдущих строфах. “Веленью Божию, о муза, будь послушна, //Обиды не страшась, не требуя венца...” А первые четыре строфы - только о венце славы.
В пятой строфе сформулированы условия для мира души и на этом основании реального стяжания пророческого дара: “Веленью Божию, о муза, будь послушна...” Вспомним: “И Бога глас ко мне воззвал...” в “Пророке”. Осуществив функцию поэта-эха, Пушкин вплотную приблизился к пониманию функции поэта-пророка. На этом этапе завершилась борьба между неверующим сердцем и умом, искавшем Бога. Ум нашел Его и продиктовал сердцу требования душевного мира, при котором сердце обретает Бога.
Жизнь Пушкина очень показательна для каждого русского. Творчество Пушкина - отражение борьбы между неверующим сердцем и умом, устремляющимся к Богу. Гениальная одаренность Пушкина позволила ему ощутить гибельность разрыва между умом и сердцем, разрыва, ведущего к смятению души Он преодолел модные в его время атеизм и материализм, проникшие тогда в Россию через французскую литературу, и стал глубоко национальным и поистине народным поэтом. Работа ума и таланта Пушкина по преодолению этого разрыва сопровождалась страшными муками, что является предостережением потомкам. Однако горький опыт жизни Пушкина как эха – отзвука духовной борьбы его времени - до сих пор не понят во всей его полноте и трагичности.