Локайский поселочек, расположенный на невысокой круче, спускался извилистой тропинкой к кокташской (синий камень – тюркск.) больнице. У жителей кишлака было три пути развития карьеры - сельское хозяйство, работа санитаром в больнице и милиционером –только по этим специальностям можно было устроиться без образования, т.к. в локайских кишлаках образование было не в чести. Девушек забирали из школы после 6-7 классов обучения, причем, если какая-то из них «сойдя с ума», получала высшее образование, могла остаться старой девой - по мнению сельчан училась она без родительского надзора, а значит, могла быть испорченной и в невесты, которых выбирали родители жениха, уже не годилась. Треть жителей кишлака из числа мужчин работали санитарами, поэтому каждое утро они струйкой спускались по крутой тропинке к больнице, а вечером, после работы, поднимались обратно. По этой тропинке спускалась и детвора, т.к. при больнице имелся и магазин, и клуб, в котором по вечерам показывали фильмы. Но, самым главным с точки зрения детворы было то, что при больнице имелся хауз – пожарный бассейн, в котором можно было получить первый опыт контакта с «большой» водой. Локайцы, в недавнем прошлом, народ кочевой, степной, за тысячелетия кочевой жизни научились обходиться практически без воды, главное, чтобы животные были напоены. Девчата могли себе позволить искупаться по весне в арыке, протекающем недалеко от кочевых юрт, но, только вместе с подружками и в одежде. В отличие от таджичек и узбечек, локайки носили бесформенные платья с широченными рукавами, и, когда руки поднималась горизонтально, они свисали вниз, как у какого-нибудь халифа со старинной гравюры, доставая краем почти до самой земли. Если рядом с арыком проезжала машина, девчата с визгами и криком - «Урус кельды! (тюркск.) – Русский идет!» как в фильме «Белое солнце пустыни» режиссёра Владимира Мотыля вздергивали подолы платьев кверху, закрывая широкие лица от взгляда постороннего, но обнажая при этом торс. Думаю, что это была определенная игра- правила приличия вроде были соблюдены, но в тоже время происходила какая то сексуальная сублимация, т.к. после проезда машины, выждав некоторое время, девчата разражались веселым смехом
Большая вода вызывала у локайцев благоговейный трепет, считалась священной, а у некоторых родов, даже было табу на воду, поэтому редко кто из них умел плавать. Именно это спасло когда-то бабушку моего друга и одноклассника. Она была первой дипломированной медицинской сестрой (сестрой милосердия, как их тогда называли), приехавшей в тридцатых годах в Таджикистан по большой любви, но ее избранник, заместитель командующего Туркестанским фронтом, вскорости погиб, а сама она была выкрадена бандой басмачей Ибрагим Бека, у которого в подчинении находился довольно крупный боевой отряд. В течение четырех месяцев его бабушка, а тогда – молодая девица на ишаке сопровождала отряд, лечила раненых и больных инфекционными заболеваниями. Однажды отряд подошел к довольно бурной реке под названием «Кафирнигон» - в переводе «Неверная река», в которую, оставшись без надзора, девушка и сиганула с кручи. Пока басмачи поднимали ружья для стрельбы, ее унесло потоком воды на большое расстояние, подарившее ей долгожданную свободу. Трудно сказать, какой фактор здесь оказался решающим- то ли сыграла значение благодарность за пролеченных, то ли обычная нерасторопность, но ни одна пуля в ее сторону так и не была выпущена, помимо этого, ни один человек не прыгнул за сестрой милосердия в воду, хотя отряд в ней сильно нуждался. Как выяснилось, из сотни всадников не нашлось ни одного, умеющего плавать!
Несмотря на побег, бабушку потом судили, но спасла Клятва Гиппократа, которую в тот период давали и медицинские сестры, поэтому суд ее действия оправдал.
Бетонированный пожарный бассейн с поэтичкским восточным названием "хауз" размерами 20 метров на 15 и глубиной от 1- до 2 метров- заполнялся водой каждые 10 дней, так как к концу указанного срока на 40-градусной жаре вода зацветала и приобретала зеленый цвет и неприятный запах. Ребят с локайского кишлака, расположенного недалеко таджикского поселка и поселка медиков по утрам держались отдельными кучками. Ребята с локайского кишлака все как один стояли, раздевшись по пояс, но в полосатых, либо белых нательных шароварах. Ребята из таджикского поселка были одеты в семейные трусы по колено. А среди ребят поселка медиков нет-нет встречались одетые в еще редкие и почти настоящие плавки, застегивающиеся слева на большую черную пуговицу. По неписанному правилу воду надо было «греть», т.е. первым в воду допускался победитель в борцовском поединке. Практиковалась восточная поясная борьба «гуштингири». Необходимо было представителю одной команды, сразиться с двумя «баходурами»- богатырями из других команд. Счастливый победитель соревнования, поеживаясь от холода и, нередко прикрывая фингал под глазом, полученный во время борьбы, завоевывал право первым нырнуть в бассейн. После такого «подогрева», в воду бросалась вся орава.
Именно здесь рядом с бассейном между двумя отделениями была небольшая площадка, на которой разворачивались местные баталии в игры, возраст которых составлял несколько тысяч лет. В лянгу и альчики играли еще дети и подростки кочевых народов, переселившихся на эти территории с арийскими племенами более трех с половиной тысяч лет тому назад. Затем, по большому Шелковому Пути они распространились от Индии - до Кавказа и Ближнего Востока. Естественно, в них охотно играли и осевшие арийцы, и монголы, и китайцы, и многочисленные тюркские племена.
Уже немолодой крупный беспородный и неопределенного окраса кот был старожилом больницы. Он знал себе цену и в руки всякому встречному не давался. В каждом отделении у кота было свое имя. Где то он был Хмырем, где то Кашмаром, а где то за бравый и независимый вид его называли Искандером (в честь Александра Македонского - именно так звучало его греческое имя в Средней Азии). Избранным из числа постояльцев за кусочек сосиски он разрешал почесать себе спину, правда от того, кто погладил кота, потом шарахались окружающие - стойкий запах, как следствие блудливых похождений кота, передавался сердобольному гражданину и потом часами держался, вызывая нездоровый интерес окружающих. Если кот и соизволял время от времени погладить себя по голове, то никому и никогда он не давал взять себя в руки. Если, все же кто- то из новичков, да, к тому же с полным отсутствием обоняния, делал попытку приподнять его, кот изворачивался как кобра и с шипением оставлял на теле растопыренной лапой четыре кровавые царапины (один из коготков на заре взрослой жизни был перекушен соперником в битве за смазливую кошечку, и в мести принять участия уже не мог).
Кошачьи часы работали безотказно и «говорили», что вот-вот в отделении №6 закончится ужин и санитары вынесут остатки пищи и сольют их в здоровенную деревянную бочку, чтобы потом отвезти их на подсобное хозяйство на корм скотине. Это отделение было самым желанным, так как одна из досок деревянной крышки бочки от старости прогнила, что давало возможность при хорошей сноровке из ненавистной коту манной каши, выудить недоеденный кусок мяса, или, если сильно повезет - пару кусков непонравившейся кому-то из постояльцев больницы рыбы.
Судя по запаху, доносившемуся из кухни, для кота сегодня был любимый- рыбный день. Надо было торопиться по двум причинам – необходимо заблаговременно пометить всю территорию, чтобы потом не отвлекаться и полностью отдаться трапезе, кроме того, надо опередить наглых майнашек (индийских скворцов), ибо если одна тебя опередила, от мгновенно сгрудившейся на бочке стаи жадных птиц отбиться будет уже невозможно. Первой намеченной задаче, кот отдался со всей серьезностью и со знанием своего дела. Он вразвалочку как стиляга в новом френче подходил на глазах у более молодых и не столь авторитетных котов к намеченной другими залетными котами цели, и сосредоточенно принюхивался. В такие моменты на морде кота отражалась невероятная игра интеллекта - как у пытливого ученого в предвкушении Величайшего Открытия, как у сомелье при дегустации старинного и очень редкого вина, или как у дежурного врача во время снятия обеденной пробы. Кот застывал, зажмуривал глаза, кончики его обгрызанных в многочисленных битвах ушей начинали от напряжения подрагивать, и только после минуты – другой сосредоточенных раздумий он делал, не поднимая лапы, свое кошачье «послание», затем переходил ко второй точке, а затем - к третьей…. Казалось, что жидкости для меток может не хватить, но кот был опытным бойцом, к тому же лидером в этом кошачьем царстве и оставить метки по всем в прямом и переносном смысле намеченным местам, было делом чести. Только после того, как все цели были обозначены, кот делал пару движений задними лапами, имитируя закапывание. Это движение, характерное как для кошек, так и для собак, действие загадочное и непонятное. Вряд ли это попытка соблюдения этикета в человеческом понимании этого слова, и вряд ли это связано с соблюдением кошачьей, или собачьей гигиены. Только один опытный кошатник дал мне вразумительное объяснение – дикие животные таким образом лапы чистят от запаха, по которому их могли бы отследить более крупные хищные животные!
Второе свое желание – вкусно отужинать на площадке возле отделения №6 воплотить в жизнь коту не удалось, так как в это время двадцатилетний Саид, которому Бог не дал большого ума и уже несколько лет обитающий в стенах больницы, обозначился как раз возле бочки с пищевыми отходами. Зная этого малого, как шумливого и задиристого горлопана, который, как пить дать, поджидает шумную компанию, и может в очередной раз под громкий хохот начать швыряться зажженными спичками, кот решил не искушать судьбу, и, проверив в очередной раз качество своих меток (если надо, поправив их), медленно вразвалочку, гордо, как победное знамя, неся местами облезлый и потрепанный хвост, поплелся к отделению №2, где условия были менее привлекательными. Зато здесь могли оказаться санитары, которые знали Искандерв "в лицо", тьфу, ну, сами понимаете! И здесь без варианта было быть обиженным оголтелой компанией.
Саид действительно, выскользнув из отделения, поджидал своих закадычных друзей с кишлака, которые приходили поиграть с ним и парой таких же, как и он, бедолаг в альчики (кость из коленного сустава барана) - пожалуй самую древнюю коллективную игру кочевых народов. Казалось бы, что может быть проще игры в кости, но баранья коленная кость была буквально у всех народов, быть может, за исключением народов Крайнего Севера, и за тысячи лет игры обросла неимоверным количеством правил и названий ее разновидностей. В наших местах в «альчики», «ошечки», либо по-русски – «мослы» играли по 2-4 человека. Вначале нужно было «сокать» - подбросить костяшку таким образом, чтобы она упала, желательно, на одну из узких, и поэтому менее устойчивых граней – «аспу», или «хару». «Сокануть» на «аспу» была заветной мечтой играющего, т.к. с противоположной стороны на «харе» был костный нарост, который мешал устойчивости, поэтому по рангу «аспа» была самой главной и определяла порядок предоставления очередности удара. После «аспы» и «хары» по ранжиру шла «пука» - широкая выпуклая грань, и самая последняя по значимости - «чика» - широкая вогнутая грань. Если выпадала «аспа», то хозяин альчика имел право бить костяшкой по любой из костяшек с рангом грани пониже. Задача была перевернуть альчик одного из соперников на другую грань, но, если игрок «мазал», т.е. не попадал по костяшке, либо костяшка не переворачивалась, или переворачивалась на «аспу», либо «хару», то право бить переходило сопернику, в костяшку которого метился предыдущий игрок. Особого умственного напряжения игра не требовала, а результат игры зависел от меткости, сноровки, и везения играющего. Проигравший один «кон», отдавал сопернику один альчик из своих запасов.
Когда сталкивались достойные соперники, для ребят эта игра становилась настолько увлекательной, что забывалась необходимость готовить уроки, похода в магазин за продуктами, либо навязанный мамой план действий по уборке квартиры. Ни холод, ни голод, ни дождь (за исключением проливного), ничто из этих причин не могло заставить игроков уйти с ристалища! Игру могли остановить наступившие сумерки, либо родители, вышедшие на поиски своего «блудного сына», ну, и, если игрок проигрывался в пух и прах и терял все свои ошечки. В этих случаях наблюдать за оставшимися в игре бывшими соперниками, было сродни заядлому алкоголику, «мирно» наблюдающему за распитием чекушки водки бывшими собутыльниками - мало кто выдерживал это, поэтому большинство со стыдом покидало место баталий. Слово «лудомания» тогда еще было неведомо, но борьба с игроманией («ошечкоманией») уже была отработана - широкий ремень вдоль спины от разгневанного отца, а у локайцев – камча (плетёная плетка) делали свое дело и на корню (на практике – на 2-3 дня) подавляли желание советского подрастающего поколения отлынивать от домашней работы.
Сегодня Саиду не везло – несмотря на его богатый опыт игры в альчики, впервые пришедший парень в компании других поселковых ребят в красной тюбетейке с широким, как у большинства локайцев лицом, и такой же широкой во все лицо улыбкой, был как заговоренный – он с такой силой бил по мослам, что они на метров пять отлетали в сторону. С другой стороны, его альчик как заговоренный мог устоять недвижимым даже при самом сильном и метком попадании в него. Саид проигрался в пух и прах и все его мослы один за другим перекочевали к более удачливому сопернику. От продолжения игры «за так» соперник и обладатель красной тюбетейки отказался и предложил поставить «на кон» что-нибудь существенное. Такой ценной вещью, по мнению соперника, могли стать его легендарные часы марки «Слава». Одна часть кожаного ремешка у часов была вместе с дужкой оторвана, стрелки отсутствовали, зато если покрутить шпиндель заводного устройства по часовой стрелке, часы начинали довольно громко тикать. Все мальчишки в округе слышали этот дивный звук - Саид, не выпуская уцелевший ремешок из руки, охотно давал их всем послушать. Часы прикладывались к уху желающего приобщиться к высоким технологиям, для лучшей слышимости глаза сомневающегося закрывались и примерно через 5-10 секунд из его уст звучало сокровенное: «Ишляймыс!» - «Работают!» - по-тюркски. Этот вердикт звучал как аксиома, ибо по непреложному мальчишескому мнению, несмотря на невозможность при их помощи проверять время, часы несомненно «работали» и в их понимании, представляли огромную ценность, так как в то время не то, что наручные часы, а настенные часы с кукушкой были редкостью.
Трудно представить, но в шестидесятых- семидесятых годах прошлого столетия в жестяной, либо фанерной конструкции таких часов в виде скворечника, каждый час со скрипом открывалось окошко, из которого на шарнирах, как в фильме ужасов, выскакивало нечто пыльное и загаженное мухами, символизирующее кукушку. Сквозь облезлую краску обозначался открытый клюв странного существа, из которого раздавался многократный, в соответствии с количеством на циферблате часов, скрежет, который, в свою очередь, должен был символизировать крик кукушки. У непосвященного слушателя такой «скрип души» мог спровоцировать приступ панического страха, либо гомерического хохота – в зависимости от настроения, а у кого то - и преждевременные роды! Но особо доставалось тем, кто с непривычки оставался с такими часами на ночь – 5-6 ночных побудок в холодном поту были обеспечены!
В свое время Саид смог обменять часы на три пачки папирос «Дружок» (по стоимости семь копеек за пачку) у какого-то прощелыги, который ни черта не разбирался в ценных вещах! Все ребята слышали эту историю и невероятно завидовали ему. И вот теперь Саид стоял перед выбором – то ли сдать свои позиции лучшего игрока кишлака и больницы, то ли расстаться со своей гордостью и предметом вожделения для других ребят и попробовать восстановить свое подпорченное реноме. Понимая неимоверную ценность «работающих» часов, товарищ в красной тюбетейке залез в карман и вытащил горсть потемневших от времени диковинных монет. Монеты были округлой, либо овальной формы, потемневшие от времени. На одной из них можно было четко различить соловья в когтях у коршуна, на другой - какого то дядьку в шлеме с двумя рогами. По мнению ребят обмен был неравноценным – старые почерневшие монеты, за которые в районном центре даже мороженое отказываются продавать и ЧАСЫ!!! Поэтому Саид в дополнение получил обратно все свои альчики.
Когда игра возобновилась, Саид случайно задел альчик противника, который вместо того, чтобы упасть, стоял на "аспе" как вкопанный. И тут секрет неимоверного «везения» в один миг был раскрыт – альчик был искусно вылит из свинца и покрашен. Какой то умелец повторил все выемки и бороздки костяного альчика, поэтому со стороны никто не мог отличить его от настоящего. Мошенник в красной тюбетейке был, мягко выражаясь, подвергнут остракизму и с позором изгнан из приличного общества, его мослы "что бы неповадно было" - конфискованы, а поддельный "альчик" - общим решением был прилюдно казнен. Его сплющили «железным камнем» - увесистым гранитным булыжником. Монеты и часы, естественно, остались при Саиде!
А игра тем временем продолжалась до темноты. Признанным лидером в этом случае вновь оказался Саид, который по праву был самым метким и везучим.