Однажды к нам в трактир заехал охотник и попросился на ночлег. Я, как хозяин трактира, встретил мужичка, проводил его до его покоев, и сказал, что часам к девяти ужин будет его ожидать.
В назначенный час, когда уже стемнело во дворе, мой гость спустился вниз, в столовую и сел за стол. Я тогда подал аж четыре разных блюда, но он поклевал только одно. И вообще какой-то странный он был. На мое предложение выпить чего-нибудь горячительного, он медленно поднял на меня свой томный взгляд и сказал:
- Спасибо, милый друг, но не нуждаюсь в этом.
- В чем же тогда нуждаетесь?
- А поговорить бы!
Я и удивился этому ответу, и обрадовался. Мне почему-то страстно хотелось узнать этого человека, снять с него скорлупу, и я ответил:
- Погодите только плиту выключу.
Я быстро зашел в кухню, выключил плитку. Затем погасил весь ненужный свет, захватил стул и сел напротив моего странного посетителя.
Он несколько секунд смотрел на меня, а потом сказал:
- Мне почему-то кажется, что вы – порядочный человек, образованный. Я, может, поэтому-то и попросил вас о такой услуге.
- Да как же это вы узнали? По глазам, что ли? – с усмешкой спросил я.
Но мои слова почему-то странно его задели. Он вдруг перестал улыбаться, очень строго посмотрел на меня. И с очень серьезным видом сказал:
- Вы, сударь, ерунды такой больше не говорите. У Толстого научились, что ли? А?
- Так всем известное выражение. Глаза – зеркало души, - ответил я как будто на экзамене в университете.
- Эх, Толстой, Толстой… Столько книг написал, сотни тысяч добрых слов своим пером вывел. Да без дурных-то и не обошлось, - со вздохом и с сожаленьем ответил мой собеседник.
– Почему это дурные? - с неким вызовом и нахальством заявил ему я.
Он усмехнулся и начал тот рассказ, который изменил мою жизнь.
- Мне было тогда лет двадцать, и кто-то из друзей пригласил меня к себе на вечеринку. Кстати, буквально за месяц до этой вечеринки я прочитал в какой-то газете ту самую цитату Льва Николаевича, за которую мы с вами и зацепились языками. Но не придал тогда этому никакого значения. Впрочем, мы всегда сначала не замечаем пустяков, которые затем становятся для нас всем.
Я был молодым романтиком, и просто не мог, идя на эту вечеринку, не думать о встрече на ней с моей любовью. Я, может, и шел туда только из-за этого, не помню уже.
Вечер вообще был веселым. Помню, я тогда танцевал больше всех. То девушку какую позову, то даже с друзьями дурачился. Но молодость молодостью, а ресурсы, знаете ли, нужно тоже восстанавливать. Сел я за стол, стал чай пить. Так хорошо, так покойно было на душе. Пока не встретил ее… Проклятую…
Я помню, как посмотрел на нее, отставил сразу же чашку с чаем. Она сразу мне понравилась. Сидела такая хрупкая, беззащитная. Волосы такие светлые-светлые, будто прозрачные. Платье ярко-красное. И сам черт меня подтолкнул подойти к ней. Я до того осмелел на этом вечере, что даже без разрешения сел прямо напротив нее за ее же столик.
- Какой прекрасный вечер, вы не находите?
И тут эта дьяволица подняла свои глаза на меня… Верите или нет, я даже почувствовал, как мое сердце остановилось на мгновенье. Ни на грош не вру. Она начала что-то отвечать, но я уже был не там… Знаете, где я был? Да в ее проклятых глазах я был! Я растворился в них, забылся. Вы принимали морфий? Нет? Я принимал, но по болезни, вы не думайте… Так вот, ощущения очень были схожи. Глаза… Вот все-таки не зря их еще яблоками называют. Яблоки всегда олицетворяли какое-то мистическое зло. То Ева, то Белоснежка… А теперь и я, болван!
Я не помню, как она ушла, потому что был в трансе. Когда очнулся, ее уже не было. Она ушла с вечеринки. Ох, сколько мучений мне стоило добыть ее адрес и имя. Знаете, как ее звали? Ламия! Вам, мой друг, посчастливилось изучать латынь? Ламия на латинском значит «ведьма» или «колдунья». Я-то дурак, врач по образованию, знал, да не придал особого значения этому. А на деле-то оказалось… Ну не будем вперед забегать.
Так вот. Нашел я ее адрес, номер узнал. Звоню:
- Алло?
- Здравствуйте. Могу я поговорить с Ламией?
- Можете и уже это делаете. Слушаю вас.
- Мне очень неловко это говорить, но с вами сейчас разговаривает тот чудак, который подсел давеча на вечеринке к вам, сказал одну фразу и… - она не дала мне закончить, как-то радостно закричала:
- А! Это вы? Да-да, помню… А чего вам угодно сейчас?
Я вынашивал план разговора два дня, но сейчас, когда эта белокурая каналья заговорила со мной, я растерялся, стал нервничать и пробурчал:
- Хотелось бы… Эмм... Встретиться… Бы…
Она так звонко засмеялась, что я даже испугался.
- А вы точно сможете сказать больше одной фразы? – и снова смех, такой громкий, но привлекательный.
Ну и что я мог ответить? «Нет, я передумал, до свиданья?» Конечно, я ответил, что смогу и назначил время и место встречи.
Прошло полгода, и вот я во фраке еду на ужин к ее родителям. Отужинали, познакомились как следует, перешли в гостиную, а там уже нас и благословили. Сразу после этого переехали мы ко мне на квартиру.
Через год мне дали новое место по службе, где надо было с утра до вечера работать. Виделись мы только вечером. Она не работала, а утром, когда я уходил, еще спала. И как-то постепенно наша любовь, или не любовь, черт ее не разберет, начала ослабевать.
И так день за днем все холоднее и холоднее становились мы друг к другу. А в одну ночь она взяла да и не пришла ночевать домой. Я тогда, точно, как вы сейчас, удивился. На нее бы в наше время повесили ярлык «пай-девочка». Ну никак я не ожидал такого от нее!
Всю ночь тогда не спал, всех друзей обзвонил, больницы… Нет ее нигде. Я даже на работу тогда не пошел, ее ждал. Пришла она только под вечер. Я сидел на диване в гостиной и читал газету. Ламия зашла с весьма спокойным видом, села на стул напротив меня. Посмотрела мне в глаза, вздохнула и сказала:
- Изменила. Да. Можешь больше не мучить себя догадками.
Поплыло все перед глазами у меня. Не было прежних чувств, но эти глаза… Они опять на меня смотрели. Я слушал, но ничего не мог отвечать. Тогда она встала, подошла к окну и сделала то, что меня поразило – закурила.
- Дай угадаю? Не знал, что я курю? – она усмехнулась, а я почувствовал себя таким идиотом, - позволь задать тебе только один вопрос.
Она подошла и села прямо около меня, заложив под себя ногу. Одну руку положила на спинку дивана, а второй держала сигарету.
- Ты меня любишь? – спросила она.
- Что ты такое говоришь? Я же тебя в жены взял, как я могу тебя не любить!
- Врешь! – ответила она как-то резко, со злобой - врешь! Не любишь, и никогда не любил. Тебе понравились мои глаза, ты влюбился в них, не в меня. Ты просто захотел владеть этими глазами, хотел, чтобы они были твоими. Меня ты просто не замечал. Ты как будто купил часы, но все внимание уделил только циферблату, а на ремешок тебе было наплевать. Но смысл твоего циферблата без ремешка?..
Она встала и снова подошла к окну. Я вдруг очнулся. Пот струился по моему лбу. А был декабрь. И было открыто окно.
- Помнишь, как я вечерами за ужином рассказывала тебе о себе, о том, что я такое? Помнишь? Я рассказывала, а ты сидел и смотрел мне в глаза, не отрываясь. Я, дура, думала, что тебе настолько интересен мой рассказ, пока не спросила тебя как-то раз, что тебе приготовить на завтра. То молчание было для меня хуже удара топором. Тогда я поняла, что для тебя я – лишь носитель твоей истинной любви, этих чертовых глаз.
Она замолчала, а мне захотелось хоть как-то оправдать себя. Я начал было говорить об ее измене, но она грубо меня перебила:
- Молчи! Не смей меня в чем-то упрекать. Из нас ты – главный изменщик. Представляешь ли ты, что это такое, ревновать своего мужа к самой же себе? Я пришла, чтобы сказать, что я ухожу. Вернее, мы уходим. Я и это проклятые глаза, что испортили мне всю жизнь.
Ушла она в этот же день, и я больше никогда ее не видел. Я даже ни разу не поинтересовался, что с ней и где она. Мне было стыдно даже вспоминать ее. Как будто я совершил преступление. Да я именно его и совершил, чего уж там! Сломал ей жизнь, негодяй. Куда она могла пойти со штампом-то в паспорте?
Здесь старик опустил голову и замолчал. Я во все время этого рассказа не обронил ни слова, по-моему, даже не шелохнулся. Но мне во все время рассказал не давала покоя одна мысль, и я решил ее высказать старику:
- Позвольте, сударь… Вы с вами начали спор из-за утверждения, что глаза – зеркало души. У вашей Ламии глаза были прекрасны и, кажется, душа была в отличной форме…
Мой гость посмотрел на меня и сказал:
- А я и не говорил, что ее душа чем-то испорчена. Просто я хотел доказать вам свою аксиому, как вы выразились. Я, кажется, эти слова про зеркало души назвал дурными, так? Так это только потому, что они как постулат принимаются людьми. Я вот тоже думал, что раз влюбился в глаза – влюблюсь и в душу… Понимаете?
Я не ответил, лишь кивнул. Мне нужно было в тот момент остаться одному, чтобы все это переосмыслить. Старик был мудрым, он это понял.
- Спасибо вам, сударь, за ужин. Спокойной ночи!
Он ушел наверх. Я убрал со стола и вышел на улицу. Мне казалось, что этот старик только что передал мне, как своему наследнику, самое драгоценное наследство – свой печальный жизненный опыт. Я начал прокручивать в голове всю его историю с самого начала. Немного поразмышлял и пошел в трактир.
Когда я закрывал дверь на засов, сам себе пробурчал:
- Холодный нынче декабрь выдался!
И замер. Сомнений в том, что старик сейчас совершил ритуал по передаче сокровенного знания, у меня не осталось. Последний разговор моего гостя с его роковой спутницей произошел в декабре, он сам это сказал. Я был уверен, что это не просто совпадение.
Мой постоялец на следующее утро ушел в лес, и я больше никогда его не видел. И вот уже прошло больше двадцати лет, а я ему безразмерно благодарен за тот вечер, за то наследство, что он мне оставил. С того дня я еще ни разу не уделял красоте и внешней оболочке людей больше внимания, чем их душе. И я думаю, моя жена и трое наших детей сейчас сказали бы старику за это спасибо.