Зорро в мерседесе

               

         Солнечный луч, пробившийся сквозь щёлочку в шторах, назойливо скользил по его лицу. Он щурился, морщился, но никак не мог увернуться от его яркого, раздражающего света.
         Ему было тесно, неудобно, какая-то непонятная тяжесть давила на него и сковывала все его движения. Вдобавок его мутило. Всё это вместе вызывало в нём чувство неприятного беспокойства. Всё было как-то непривычно и странно: он ощущал, что лежит на диване в гостиной своего загородного дома, но как он сюда попал и почему он чувствовал себя таким беспомощным, он не понимал. Он приоткрыл один глаз и по возможности оглядел себя и окружающую обстановку.  Он действительно лежал на диване в гостиной, но почему-то был в смокинге и лакированных ботинках. Сделав над собой усилие, он попытался приподняться - от головы к горлу откатился ком отвратительной тошноты. Невероятная догадка пронзила его замутнённый ум: “Неужели напился!” Он  в ужасе оглядел себя. Вид у него был растерзанный и неопрятный: рубашка расстёгнута, галстук развязан.
          В какой-то момент он даже позволил себе подумать, что, возможно, он подвергся нападению или даже покушению, но два обязательных атрибута,  хорошо знакомых ему с детства, два неопровержимых доказательства тяжёлого похмелья, тут же бросились ему в глаза: эмалированный тазик у дивана и влажное полотенце у изголовья. Он невольно застонал от отвращения, голова его вновь упала на подушку.               
          “Господи, какой же я идиот!”- с тоской подумал он.
          Смутные образы  прошедшего дня пронеслись перед его глазами, как  ускоренная мультипликация. Банкетный зал в шикарной гостинице, сотни приглашённых, пространные речи, нескончаемые тосты, официальные адреса   президентов банков - его коллег, и даже поздравительная телеграмма от министра финансов. Эту часть вечера  он ещё кое-как помнил, далее следовали редкие, несвязные обрывки: оркестр, шампанское, кулуарные разговоры по душам с обязательной рюмочкой, бесконечные славословия, поздравления,  мелькание лиц - больше он не помнил ничего.
         И вот он лежит, как чурбан, на диване в гостиной своего загородного дома, с дикой головной болью, мерзкими приступами тошноты и тазиком у дивана, он, Олег Кучницкий, краса и гордость российского финансового мира,  один из воротил отечественного бизнеса, основатель и владелец  крупного коммерческого банка, стоящего в одном ряду с такими гигантами, как “Менатеп” и “ИНКОМ-Банк”, отметивший вчера  таким странным образом свой сорокалетний юбилей.
         От приступа стыда его затошнило ещё сильнее. Почему-то перед глазами пронеслись ненавистные фрагменты детства: напившийся до бесчувствия отец и молчаливая, замкнувшаяся мать, прикладывавшая к его лицу влажное полотенце. “ Отец, отец...”- проплывали в нём какие-то несвязные обрывки мыслей. Вероятно, что-то произошло, что-то, связанное с отцом, но что именно, он не помнил. Его болезненный, растекшийся ум в ответ на его вопросы выдавал  сложные и смутные образы, в которых он не мог разобраться. Он плотно прикрыл глаза, голова его закрутилась, стремительно отвинчиваясь, оторвалась от туловища и полетела в бездонный чёрно-синий мрак.
 
               
                2.
               
               
         Когда он вынырнул из своего забытья, было по-прежнему светло, но солнце не светило так раздражающе ярко, и голова была на месте.
         Он всё ещё был  в смокинге, но без ботинок. Тазика с кувшином рядом с диваном уже не было, на лбу всё ещё лежало влажное и уже тёплое полотенце. Во рту ощущался мерзкий, липкий привкус. Очень хотелось пить. “Теперь я знаю, что такое похмелье”, - сказал он себе мрачно, одновременно пытаясь выпутаться из перекрутившегося на нём смокинга и подняться. “Теперь я знаю, кто сказал “мяу”, - тут же  промелькнула в нём вторая мысль в унисон первой.  Порадовавшись тому, что мыслительный процесс восстановлен, он сел на диване, нащупал ногами валявшиеся здесь же туфли и попытался всунуть в них ноги, но эта задача, в отличие от мыслительной, пока оказалась ему не по силам. Он оставил туфли в покое и встал.
          “Жизнь – подвиг!” - сказал он себе, делая не совсем уверенное движение. Он усмехнулся с внутренним укором: “Да, это же надо было так напиться!” Он встал,  медленно прошёлся по комнате и подошёл к окну. Очень удивился, увидев во дворе, под окнами свой “Мерседес”, ещё больше удивился, обнаружив приткнувшийся к нему сбоку маленький “Опель” жены. Значит, и она здесь.
          Любопытство и жажда подтолкнули его к дверям. Он пошёл на кухню.  Приоткрыв тихонько кухонную дверь, он увидел сидящих за столом маму и жену Ксению.
          - Олег! - воскликнула  жена  радостно и рванулась в его сторону, словно не видела его сто лет.
          Мать поспешно ухватила невестку за руку. Ксения села, всем своим  видом выражая недовольство.
          - Садись, Олежек, - мягко сказала ему мать.
          - Олежек, - ухмыльнулась жена, - хоть бы смокинг снял, это тебе не “Большевичка”.
          Мать опять с укором посмотрела на невестку, затем с беспокойством на сына, как бы приостанавливая взглядом его возможную  реакцию. Но ему сейчас  было не до разборок.
          - Мам, я пить хочу. И есть, - добавил он хмуро, - дай чего-нибудь.
          Ксения опять возмутилась:
          - Посмотрите-ка, он есть хочет! Хоть бы душ сначала принял!
          - Ксюша! - опять остановила её мать.
          Обиженная Ксения резко встала из-за стола:
          - Не могу этого выносить! Ну, и милуйтесь здесь вдвоём!
          Дверь за ней  с шумом захлопнулась.
          Олег в недоумении пожал плечами.
          - Что она здесь делает? - спросил он свою мать.
          - Приехала сегодня утром.
          - А я когда приехал?
          Брови матери удивлённо взметнулись вверх:.
          - А ты -  ночью.
          - Что же, я весь день проспал?- поразился он.
          -  Сутки, - ответила мать, и губы её почему-то тронула улыбка.
          - Тогда ясно, - вздохнул он.
          На самом деле ему не было ясно ничего. Что произошло на банкете, как он добрался до загородного дома, зачем вслед за ним примчалась Ксения, ненавидевшая этот дом, который он построил специально для матери - всё это были вопросы, на которые он хотел бы получить ответы. Он рассчитывал на мать.
          Пока мать суетилась, заваривая чай, он сидел, понуро опустив голову и молча наблюдая за ней. Он мучился сомнениями. С одной стороны ему хотелось расспросить её обо всём, с другой - совершенно не хотелось, чтобы она начала расспрашивать его. Мать уловила его мучения и, подойдя к сыну, ласково потрепала его по щеке. Этот привычный жест, их давний пароль, призывающий успокоиться и как всегда доверять друг другу, оказал на него своё волшебное воздействие.
          - Мам, а как я сюда приехал?- задал он, наконец, давно волновавший его вопрос.
          - На машине.
          - Сам?
          - Да, сам. Я была очень удивлена, увидев тебя за рулём.
          Все вокруг давно знали, что Олег категорически не садился за руль, с тех пор, как около восьми лет назад попал в мощную аварию, последствия которой он до сих пор носил на своем лице в виде небольшого шрама на подбородке.
         Потому удивилась не только мать, но и сам Олег:
          - И в ворота въехал?
          - Да, въехал в ворота, открыл своим ключом входную дверь и с порога закричал: “Мам, я всех выгнал!”
          Он невольно улыбнулся, несмотря на неважное настроение.
          Горячий чай и добрая энергия, исходившая от матери, оживляли его.
          - Мама, а Ксения тебе что-нибудь рассказывала?- спросил он.
          - А ты хочешь знать?
          Он кивнул:
          - Я ничего не помню, как будто сутки из жизни выпали.
          - Да, она рассказывала,- подтвердила мать, - что ты очень много пил, мешал напитки, перебивал тостующих, плясал с певицей из оркестра,  произнёс речь, в которой обозвал всех халявщиками, а потом и вовсе всех выгнал.
          Он слушал, чуть ли не покрываясь от ужаса холодным потом. Каждая мамина фраза возвращала ему  кошмарные картины прошедшего вечера и пригвождала его к стулу, как к позорному столбу.
          В полном замешательстве он пробормотал:
          - Непонятно, что это на меня нашло?
          Мать взяла его руку, нежно погладила её.
          - Огорчаешься? - спросила она.
          Он кивнул.
          - Стыдно,- еле выговорил он, - неплохие ведь люди.
          - Ничего стыдного, - неожиданно возразила мать.- Кто к тебе
хорошо относится, тот поймёт, что ты устал, выпил лишнего... А кто плохо, ну и бог с ними!  Ведь это же был твой юбилей.
          Олег с удивлением слушал свою мать, неужели это говорила она, всегда такая непримиримая и принципиальная  по отношению к  алкоголю и алкоголикам.
          Его кольнуло острое чувство вины.
          - Прости меня, мама, опять тебе достались эти хлопоты.
          Она поняла его.   
          - Ничего, сынок, это же в первый раз. Это я виновата.  Я так боялась, что ты повторишь судьбу отца, что воспитала в тебе неправильное отношение к алкоголю.
          - Неправильное? - переспросил он.
          - Я внушала тебе, что алкоголь - это зло. На самом деле, это не так. Зло не в алкоголе, зло в безволии....
          Он вдруг почувствовал, что какая-то давно знакомая, вышедшая откуда-то из глубин, ноющая  боль засаднила в горле. Непроизвольно, как когда-то в детстве, он прижал голову к  маминому плечу. Она обняла его в ответ, обхватив руками, как маленького.  Сколько он себя помнил, никогда и ни с кем ему не было так спокойно и хорошо, как с матерью. Каким-то непостижимым образом она всегда знала и чувствовала, когда он особенно нуждался в её помощи. Он  ничуть не сомневался, что между ними были особые отношения, которые было просто невозможно  объяснить в обычных человеческих понятиях. Они сложились очень давно, возможно, ещё до его рождения, и ничто, и никто  не мог нарушить или заменить эту  тончайшую невидимую космическую нить.
          Мать тронула его за плечо.
          - Ну, иди, сынок, мирись с Ксенией, - тихо, но настойчиво сказала
Она, - а то как-то нехорошо получается. Она так волновалась, искала тебя, звонила, хотела даже врача привезти...
          - Хорошо, что не привезла, - проворчал он и нехотя встал, ломаясь и потягиваясь.
          Лицо его вновь приняло  угрюмое выражение.
          В дверях кухни он обернулся:
          - Путь к Ксении возможен только через ванную, - попытался пошутить он, но сам же уловил в своём голосе нотки раздражения.


                3.


         Часа два он мылся, отмокал в ванне, натирался до красноты мочалкой, будто старался соскрести с себя все неприятные ощущения прошедших                дней и поскорее  войти в свой прежний, привычный образ.
         Придирчиво оглядывая своё отражение в зеркале, он видел перед собой всё того же, знакомого ему уже 40 лет Олега Кучницкого, высокого брюнета «ален-делонистого типа», как говорили о нем в офисе, но почему-то никак не мог избавиться от преследовавшего его со вчерашнего утра мерзкого, липкого чувства.
          Несмотря на поддержку матери, горячий чай и освежающий душ он чувствовал себя отвратительно. Надев банный халат, он поднялся на второй этаж, где располагались их с Ксенией спальня, детская и его кабинет.
          Ксения была в спальне. Она полулежала на кровати, как была,
в одежде и туфельках, как всегда, утонченная, изысканная и ухоженная.               
          Вид у неё, тем не менее, был напряжённый, а выражение лица -  сердитое.
          - Ну, наконец-то! - вскричала она, увидев его на пороге.- Чист, умыт, свеж, как будто бы ничего не случилось.
          Олег на всякий случай остановился в дверях, размышляя, стоит ли ему вообще заходить в спальню.               
          Но Ксения  уже вскочила с кровати  с грациозностью и скоростью хищников отряда кошачьих и, подскочив к нему, прижала светловолосую голову к его груди.
          - Сладкий мой, я так за тебя волновалась, я всю ночь не спала, ну разве можно так поступать со мной?
           Он, как всегда, не устоял и осторожно провел рукой по мягким, шелковистым волосам.
           Она благодарно подняла на него свои огромные голубые глаза. Несмотря на пережитые волнения и бессонную ночь, всё в ней было безукоризненно: макияж, причёска и даже подобранная в тон к блузке бижутерия.
          - Ты уже хорошо себя чувствуешь, да?- проворковала она.
          Он слишком хорошо знал свою жену, чтобы не понять, что она чего-то добивается от него. Но чего? Чего бы ещё могло хотеться жене банкира, владельца одного из самых крупных состояний в России? Всё, что только существовало на свете, всё мыслимое и немыслимое,  было ей доступно.
         Заинтересовавшись, он сел в кресле у окна и выжидательно посмотрел на неё. Она устроилась напротив него, лицо её посерьёзнело.
         - Я вижу, что ты достаточно хорошо себя чувствуешь для того, чтобы начать день со звонков.
         - Каких звонков?
          Он был так поражён, что даже не подумал скрыть своего удивления. Прежде жена никогда не делала ему подобных заявлений. Заметив его замешательство, Ксения почувствовала себя увереннее.
         - Я не знаю, может быть, ты забыл о том, что ты президент  банка и что банк работает уже два дня без тебя, а я помню!
         От неожиданности он расхохотался:
         - Ксения! Что с тобой! Когда это ты интересовалась моими  делами? Лучше расскажи, как дети.
         - Дети в порядке, - отмахнулась она, - они с моими родителями. А ты не уходи от темы! Ты уже забыл, какой скандал ты учинил? На всю Москву!
          Она быстро встала, взяла с прикроватной тумбочки какую-то газету и небрежно  кинула её к  нему на колени.
          - Вот, полюбуйся!
          Олег скосил взгляд на газету и тут же увидел своё изображение,            запечатлевшее его с какой-то женщиной, по всей видимости, той самой певицей, с которой, как сказала мама, он “плясал” на банкете. Под фотографией выделялся огромный подзаголовок с тремя восклицательными знаками: “Эксцентрические выходки наших миллионеров!!!”
         С  брезгливым чувством он отшвырнул газету. Возникло даже желание помыть руки.
         - Что скажешь? - поинтересовалась жена.
         - А что тут можно сказать?
         Глаза Ксении угрожающе сузились.
         - А то, что ты распустил всех вокруг, точно так же, как распустился сам. Что делал начальник твоей службы безопасности? Почему он позволил, чтобы это попало в газеты? Где был этот твой пресловутый секретарь, в конце концов!
         Он пожал плечами, на сей раз действительно не зная, что ей ответить.          Жена опять молниеносно подскочила к нему, и в его руках оказалась телефонная трубка.
          - Звони!- скомандовала она.
          - Кому?- удивился он.
          - В свой пресс-отдел, вице-президенту, своему помощнику, кому хочешь! Пусть организуют опровержение, пусть подадут на газету в суд за клевету, что угодно, но надо же что-то делать!
          Его так поразил напор жены, что в первое мгновение он даже набрал несколько цифр номера телефона своего помощника, но внезапно спохватившись, дал отбой.
          - Нет,- сказал он уверенно, - звонить не буду. Поздно. К тому же, всё это правда.
          - Правда?- вскричала Ксения.- А о детях  ты подумал? Ты подумал, что твой старший сын, между прочим, ходит в школу и умеет читать! Ты хочешь, чтобы он всё узнал, ты хочешь, чтобы другие дети  дразнили его! Мало того, что тебя дразнили в детстве, так  ты хочешь, чтобы твои дети услышали, что их отец - разбуянившийся алкоголик!
        Вспышка ярости, внезапно охватившая его, поразила его самого. Он вскочил из кресла, с силой и грохотом отшвырнув его ударом ноги.
         - Замолчи!- закричал он, сжимая в бессильной злобе кулаки. - Это не твоего ума дело! Я сам позабочусь о своих детях и о собственной репутации! Иди, занимайся своими тряпками и массажистами!
         Ксения в ужасе отпрянула от него и попятилась к двери.
         - Нет, наверное, это всё-таки дурная наследственность, - пробормотала она, поспешно закрывая за собой дверь.
         Телефонная трубка, которую он всё ещё держал в руке, полетела в закрытую дверь.
          - Дура! - в бешенстве заорал он вслед жене.
          Чтобы как-то справиться с яростью, разрывавшей его на части, он бросился на кровать, крепко обхватив себя руками. Такое произошло с ним впервые. Его так трясло, что он чуть ли не скрежетал зубами, пытаясь натянуть на себя одеяло от охватившего всё его тело озноба. 
         “Дура, вот дура!” - невольно повторял он.
          Разве мог он когда-либо подумать, что его всегда такая милая и покладистая жена назовёт его алкоголиком только за то, что он выпил лишнего впервые за 10 лет их совместной жизни. Осознанно или случайно, но она сделала ему очень больно, проведя параллель между ним и отцом. Он и сам, вспоминая  теперь беспричинные и разрушительные вспышки отца, с ужасом находил в них сходство со своим сегодняшним приступом ярости.
          Эта мысль вызвала в нём сильное беспокойство.
          Неужели Ксения права, и это, действительно, могло быть дурной наследственностью. Невольно вспомнилось: “Яблоко от яблони...”
          “Ну, что ж,- сказал он себе, усмехаясь, - с наукой, а тем более, с народной мудростью спорить нельзя.”
           Он встал с кровати, кутаясь в одеяло и пытаясь справиться с внутренней дрожью. Тихо, стараясь не столкнуться с Ксенией, он прошёл в свой кабинет и открыл бар-холодильник, который до их пор открывал только для гостей. Взяв с полки первую попавшуюся бутылку, он взглянул на этикетку. В напитках, тем более в алкогольных, он не разбирался, но сейчас, увидев, что это виски, вспомнил, что говорил его помощник Алексей по поводу этого напитка: “Это только дураки европейцы  пьют виски с содовой. Виски нужно пить только со льдом, здорово расслабляет”.  Мысленно сказав себе, что это как раз то, что ему нужно, Олег нашёл и лёд, вытряс из формы несколько кубиков, налил виски в стакан и решительно поднёс его к губам. Запах ему не понравился. Морщась и содрогаясь, он сделал первый глоток.               
           “Раз я алкоголик,- подумал он, - буду лечиться испытанными народными средствами”.
           Рот и горло обожгло горячим крепким комком, комок медленно спустился ниже, распространяя своё расслабляющее тепло в груди.
          “А ничего…”- удивился он и сделал второй глоток.
           Сердце потихоньку успокаивалось. Он сел в своё кресло за большим письменным столом. Это было его привычное положение, в котором он всегда чувствовал себя спокойно и уверенно: рабочий стол, компьютер, телефон были его своеобразными рыцарскими принадлежностями. Он укутался в одеяло и откинулся в кресле. Захотелось задвинуть шторы и погрузиться в дремоту. В другое время он тут же призвал на помощь Ксению или маму, но сейчас он только поморщился и отвернулся от окна. Ему было не до них.
          Из оцепенения его вывел телефонный звонок. Он долго не брал трубку, но поняв, что звонок переадресован именно ему, в кабинет, нехотя высунул руку из-под одеяла и взял трубку.
          - Олег Андреич! Это я, Алексей! - услышал он звонкий юношеский голос.- Вы там окей?
          Олег невольно отодвинул трубку от уха.
          Это был его помощник, Алексей Ковалёв, весёлый и общительный парень двадцати пяти лет, не так давно работавший в его банке, но уже успевший стать самым любимым и самым незаменимым его сотрудником. Не будучи сам  контактным и лёгким в общении, он часто использовал его в качестве палочки -выручалочки в любых мероприятиях банка: официальных переговорах, в секретных беседах с глазу на глаз, светских приемах и деликатных поручениях, - словом, везде, где ему необходима была поддержка, наблюдательность, быстрая реакция, острый ум, европейское воспитание и умение хранить секреты. Все в банке и в его окружении давно уже смирились с особым положением шустрого парня и прочили ему в будущем один из самых престижных постов в империи Олега Кучницкого. Сам Алексей прекрасно понимал свою незаменимость для шефа и потому всегда, в любое время суток, старался быть у него под рукой и в поле его зрения.
          - Окей, окей, - лениво вторя, успокоил его Олег,- а  что со мной может случиться?
          Его всегда умиляла манера  Алексея пересыпать речь американизмами, словно тот был иностранцем, не так давно обучившимся говорить по-русски. Это должно было, очевидно, указать на его особенное образование, а именно, год, проведенный в Америке, который он выдавал за несколько лет учебы в Бостонском Университете.
          -  Вчера я разговаривал с вашей мамой, Ниной Сергеевной, - продолжал с нездешним, неславянским напором Алексей, - и она мне сказала, что вы плохо себя чувствуете.
          - Это было вчера, - прервал он помощника и невольно подивился тому, что виски, как оказалось, действительно, расслабил его и даже развязал ему язык. - Как идут дела?
          - Всё идёт своим чередом, Олег Андреич, сводки я отдал Галине Степановне. Если хотите, я вам их привезу.
          - Нет, не надо. 
           Галина Нестеренко была его заместителем, вице-президентом банка, шумной и пробивной женщиной, прошедшей через все горнила советской банковской системы. Олег не переносил её стиль работы, но во всём, что касалось текущей работы, доверял ей больше, чем самому себе. В обыденной жизни она была весёлой, полной хохлушкой, внешне похожей скорее на заведующую провинциальным  универмагом, чем на серьёзного банковского работника. В банке она была всеобщей любимицей, душой всех непротокольных мероприятий и единственным сотрудником, с чьим мнением Олег всегда считался.          
          - Завтра я уже буду на работе, - объяснил он Алексею.
          - Хорошо, до вечера, Олег Андреич,- услышал Олег, уже вешая трубку, но подумал, что чего-то недопонял или не расслышал.
          “Немудрено”, - подумал он, глядя на свой почти пустой стакан.
          Эксперимент с виски прошёл вполне удачно, пьяным он себя не чувствовал, но злость и нервозность улетучились, как будто их и не бывало, голова прояснилась, мысли успокоились.
         Он отключил телефонный аппарат, опять откинулся в кресле и закрыл глаза.
         Теперь он мог спокойно, без лишних эмоций и ненужных свидетелей обдумать всё, что произошло. В собеседниках он не нуждался, все самые сложные и серьёзные проблемы своей жизни он всегда решал один, сам с собой, обходясь без чьих-либо  подсказок и советов.
         Так было всегда. С самого раннего детства. Мать постоянно работала, отец практически  отсутствовал, бабушка и дедушка жили в Москве, друзей у него не было. Разговоров с соседями он избегал, его угнетали их постоянные причитания и жалость, словно он на самом деле был  сиротой и безродным ребёнком.
         Сколько он себя помнил, он всегда внутренне спорил со столь часто употреблявшейся русской пословицей: “Один в поле не воин”.
         “Воин!”- сказал он себе ещё подростком и постарался  сделать всё, чтобы научиться справляться с любыми трудностями самому, без чьей-либо помощи.
          А кто мог ему помочь? Мать всё-таки была женщиной, и он не представлял себе, как он мог посвятить её в своё мятущееся воображение 13-летнего мальчишки. Отец был занят только самим собой. Всю свою жизнь он был озабочен какой-то своей таинственной проблемой, из-за которой, как он утверждал, он и пил. Когда-то подающий надежды кардиохирург в одной из ведущих московских клиник, он женился на  матери, проходившей ординатуру в том же отделении, судя по слухам, только потому, что она была дочерью директора этой клиники. Поговаривали также, что она забеременела, и дед пригрозил ему крупными неприятностями по партийной и служебной линиям. Что там было на самом деле, что было правдой, а что сплетнями, Олег не знал. Ни мать, ни бабушка с дедушкой никогда ничего ему об этом не рассказывали, но каким-то образом  Олег знал, что именно после женитьбы отец и начал пить. Кандидатская диссертация была заброшена. Много раз наутро, после дежурств его находили абсолютно пьяным. Постоянно выходили наружу его бесконечные связи с медсёстрами, врачами и даже пациентками. Стали обнаруживаться врачебные ошибки, недосмотры. Он мог кому-то из больных уделить слишком много внимания, кого-то послать самым грубым образом, а про кого-то и вовсе забыть. Дед, как мог, выручал своего непутёвого зятя.
           Однажды, во время очередного дежурства отец упился так, что не смог провести элементарной операции, больной умер прямо на операционном столе.
           Олег был тогда совсем маленьким и не помнил скандала, разразившегося потом. Он только почувствовал на себе последствия этого скандала. Отца выгнали с работы, исключили из партии и направили работать в крохотную больницу небольшого районного центра в Ярославской области. Здесь дед был бессилен помочь дочери и зятю, он и сам пострадал, его сняли с должности и вынесли выговор по партийной линии. Мать, вопреки мольбам родителей, не стала разводиться и последовала за мужем в Ярославскую глушь, и маленький Олег сменил огромную дедушкину квартиру и ведомственный детский садик на комнатушку в покосившейся избе без удобств и деревенскую бабку, присматривавшую за ним.
          Сколько  помнил Олег, отец пил всегда, он никогда не видел его трезвым: либо до бесчувствия пьяным, либо с похмелья. Он уходил на работу хмурым  и небритым, возвращался всегда под утро пьяным и раздражённым. Отцовские чувства в нём просыпались только в состоянии сильного подпития и при условии, что сын попадался ему на глаза. “Сынок!- кричал он ему, стараясь всегда при этом ухватить за руку и прижать к себе.- Я опозорил наш род, не посрами хоть ты нашу фамилию! Мы из знатного казачьего рода, у нас три атамана в роду, нам царь Петр лично княжий титул пожаловал! Твой дед был генералом! И прадед был генералом! А я гробовщик!” Олег затыкал уши, бежал за шкаф, на свою кровать и тихо плакал, пытаясь не слышать пьяной ругани отца, стонов, рвотных спазмов и тихих вздохов матери.
          Никто из окружающих, да и  сам Олег, не понимал, почему мать не только не оставляет отца, но с каким-то гордым рвением и  молчаливым достоинством выносит позор и мытарства такой жизни. Несколько раз он пытался спросить её, зачем она с таким упорством держится за спившегося неудачника. Но мать не считала нужным отвечать на его вопросы. “Вырастешь – поймёшь”,  - лаконично говорила она.
          Так он и рос, разрываясь между любовью к матери и презрением к отцу. Мать была для него идеалом, божественным созданием, приносившим себя в жертву, отец - низменным и слабым существом,  не достойным находиться среди людей. Он боготворил мать и ненавидел отца с такой силой, что в 16 лет, получая паспорт, хотел переменить позорную фамилию Кучницкий на фамилию матери, но мать почему-то не позволила.
          Отец год от года  опускался всё ниже, вскоре он и вовсе перестал ходить на работу, ушёл из дома, и устроился жить у какой-то санитарки из больницы, любившей выпить, так же, как и он. К счастью для Олега, он совсем перестал заходить к ним домой и как бы исчез из их жизни. Его теперь можно было увидеть только на пятачке перед магазинами, оборванного и грязного, где он, едва завидев своего сына, кричал на всю улицу: “Сынок! Не посрами! Мы - князья! Мы - казаки!”  Пьяницы, окружавшие его, покатывались со смеху, держась за животы. Оскорблённый сын проходил мимо, не поднимая головы от позора и унижения. “Не посрамлю,- мысленно обещал он отцу, - никогда не буду таким, как ты”.
          И вот, он напился, точно так же, как и его отец, также буйствовал, также орал, также блевал на руках своей матери и даже также опохмелялся наутро.
          Что же с ним произошло?
          Получалось так, что он  ничего не помнил.
          Расспрашивать жену, а тем более, своих сотрудников не хотелось. У него мелькали  какие-то догадки, но они были настолько смутны и неопределённы, что думать над этим, а уж тем более ломать голову, ему не хотелось.
          Это было вообще не в его правилах долго о чём-то размышлять, копаться в себе, анализировать. Он мог, сколько угодно думать и  рассуждать о своей работе, искать истоки проблем и находить пути их решения, но от долгих, бессмысленных раздумий по поводу самого себя, своей жизни и своих взаимоотношений с людьми, он уставал.
         Да и нужно ли было это. Он и так на два дня выпал из процесса. Пора браться за работу, сказал он себе. Только работа была для него лучшим лекарством от беспокойств, тревог и никому не нужных головоломок. Завтра он выйдет на работу, сядет в своё кресло в своём уютном рабочем кабинете - и всё забудется.
          Когда он, наконец, вышел из кабинета, он был спокоен, уравновешен и готов к разговору с кем угодно, даже с женой.
          Тем не менее, жены он нигде не обнаружил. Выглянув в окно, он увидел, что ее машина исчезла. Он пошёл искать мать, чтобы выяснить, в чём дело. Найти мать было нетрудно, из кухни до него доходили будоражащие запахи её знаменитых  пирогов.
          - Зачем это? - спросил он, входя в кухню.
          Мать заулыбалась загадочно.
          - А разве ты забыл, что твой день рождения именно сегодня?
          Олег удивился. Действительно, он только что вспомнил, что банкет специально устраивался в субботу с тем, чтобы всем было удобно и чтобы понедельник прошел как обычный рабочий день.
          Он присел на стул и придвинул к себе чашку с остывшим чаем.
          - А где Ксения?               
          - Она поехала за детьми.
          - Зачем?       
          - Она решила, что ты стал очень нервным и тебе необходимо  отвлечься.         
          - Чем отвлечься?- он почувствовал, что вновь начинает закипать.
          - Она хочет устроить твой день рождения в семейном кругу.               
          - Как, опять?- возмутился он.   
          - Не волнуйся так, Олежек, - мать обернулась к нему, оставив без внимания начинку для пирогов, - будут только самые близкие: Ксюшины родители, мальчики и я - мы же ещё не поздравляли тебя.
          - И всё?- с недоверием спросил он.
          - Нет, ещё Алексей и твоя заместительница Галина. Ксюша сказала,  что ты их любишь.
          - Да, люблю, - буркнул он недовольно.
          Настроение его опять испортилось. Но по маминому воодушевлению и ее радостным хлопотам он понял, что  возражать бесполезно, тем более, что он и прежде никогда не вмешивался  в домашние дела - это всегда было прерогативой Ксении и мамы.
          Ему ничего не оставалось делать, как опять пойти спать.


                4.


          Семейный обед прошёл сносно. Его сыновья, восьмилетний Игорёк и шестилетний Олежка, толком не видевшие в течение целой недели, не отходили от него в течение всего вечера, пока их не увели спать с долгими уговорами и обещаниями прогулки с отцом на следующие выходные.
          Алексей вел стол, и, зная характер своего босса, обходился без дифирамбов, родители Ксении даже не косились на него, они были слишком  довольны счастливым билетом, выпавшим на долю их дочери. Ксения ни словом, ни взглядом не напомнила ему об их утренней ссоре, она была, как всегда, безукоризненна в роли хозяйки дома и заботливой жены, а он на всякий случай пил только минеральную воду.
          В конце вечера, перед чаем, он подсел к Галине Нестеренко.
          - Не скучаете?- спросил он.
          - Ну, что вы, Олег Андреевич, - она тут же повернулась к нему с радостной готовностью продолжать разговор, - у вас такие прекрасные мальчишки, такие озорные, они из вас из всех верёвки вьют, так что смотрите, дадут они вам жару!
          - Ради бога… - улыбнулся Олег, всегда втайне гордившийся, когда его детей называли озорниками и хулиганами.
          - А мама, - продолжала Нестеренко, воодушевляясь,- такая интеллигентная, такая благородная. Теперь таких редко встретишь.
          Олег нетерпеливо кивнул. Он решил всё-таки задать ей интересующий его уже два дня вопрос. Только её он, пожалуй, мог спросить об этом. Он был уверен, что несмотря на свою словоохотливость, она не передаст никому содержание их разговора.
          - Галина Степановна,- осторожно начал он, - скажите, я не очень вас шокировал на банкете?
           - О чём вы?- она хитро сощурилась.
           Олег многозначительно взглянул на неё.
           - Ах, об этом.... - на сей раз она, действительно, смутилась.- Ну, что вы, Олег Андреевич, всё было в норме.
           - Так уж и в норме?- шутливо запротестовал он.- Галина Степановна, пожалуйста, не нужно дипломатии, это не ваш стиль.
           Она опять заулыбалась и задорно посмотрела на него:
           - Ну, если вы хотите начистоту, Олег Андреевич, я вам вот что скажу: вели вы себя ужасно. Но мне понравилось.
           От неожиданности он захохотал:
           - Да вы что, Галина Степановна, что там могло понравиться?
           - Вы!- заявила она, искренне развеселившись.- Я и не подозревала, что вы можете быть таким. Вы всегда такой сдержанный, замкнуто - холодный, в меру вежливый, в меру улыбчивый, такой дистанцированный. А тут! Такой всплеск энергии, юмора, веселья!
           - Вы считаете, что это хорошо? - спросил он, невольно заражаясь ее эмоциональностью.
            - Конечно! Вы были такой естественный, такой веселый! Безусловно, вам было скучно среди ваших напыщенных гостей.
            - И я всех выгнал, - подхватил её мысль Олег.
            - И правильно сделали!
            Они засмеялись вдвоём.
            - Не знал, что вы такая, Галина Степановна, - игриво сказал он.- Такой вы мне нравитесь еще больше.
            - А вы мне!
            -  Еще одно маленькое дополнение, - настоятельно продолжил он, не прекращая улыбаться, - после чего я, собственно, так разбушевался?
            - А после того, - с готовностью ответила она, - как кто-то из гостей, не припомню, кто именно, предложил тост за ваших родителей: за Нину Сергеевну и за вашего отца, потомственного князя Кучницкого.
           Олег не удивился, на мгновение ему показалось, что именно это он и ожидал услышать.
            - Все ясно, - пробормотал он.
            - А что, ваш отец, правда, князь?-  не расслышав, уточнила Нестеренко.
            - Да, князь,- в задумчивости ответил он и тихо-тихо, только для  себя, добавил, - подзаборный пьяница.
            В душе что-то опять помутнело, забеспокоилось и заныло. Вновь стало муторно и беспредельно скучно. Воспользовавшись суетой, вызванной подачей чая и десерта, он потихоньку выскользнул из гостиной и поднялся в спальню. Лучше было лечь спать, чем опять думать и думать об одном и том же.


                5.               

      
           Сквозь неглубокий, беспокойный сон Олег услышал, как  открылась дверь, и в спальню вошла Ксения. Она недолго возилась в ванной, и когда, прохладная и благоухающая, она скользнула к нему под
одеяло, у него почему-то тревожно защемило под ложечкой. Он
почувствовал, как она за его спиной приподнялась на локте и склонилась над ним.
          - Олег, - заговорщически позвала она его.
          - Да?- устало отозвался он.
          - Тебе понравился сегодняшний вечер?
          - Да.
          - Я правильно сделала, что привезла детей?
          - Да.
          - Ты больше не сердишься на меня?
          - Нет.
          Неожиданно вспыхнул свет настольной лампы и,  резво вскочив, жена села напротив него,  поджав под себя ноги.
          - Посмотри на меня,-  с лукавым видом попросила она.
          Олег не без труда открыл один глаз,  но ничего особенного не увидел. 
          - Ну, Олег, ну посмотри повнимательнее!
          Упершись руками в бока, она стала вертеться, поворачиваясь то вправо, то влево, и кокетливо ему подмигивая.
          - Ну? - не понял он.
          - Ты разве не видишь, что на мне новая ночная сорочка. от Диора.
          Он пожал плечами. Ему казалось, что её бесконечные ночные сорочки, пижамы и комплекты отличались только цветом и названиями Домов моды.
          - Очень красиво. - сказал он, чтобы не обижать Ксению.
          - Специально для тебя купила,- обрадовалась она, - на твой день рождения.
          Несмотря на дурное настроение, он, не удержавшись, рассмеялся.
         - Ты купила эту сорочку себе на мой день рождения? Ксюша, ты заняла бы первое место на конкурсе анекдотов! 
          Ксения всё-таки обиделась:
         - Но я же и тебе сделала подарок, а ты даже не обратил внимания.
         - Извини, Ксюша.
          - Я просто хотела тебе понравиться.
          Она вдруг надулась, опять скользнула на подушку и отвернулась от него.
          Он почувствовал себя виноватым.
          - Ну что ты, Ксенечка, - ласково проговорил, - ты мне всегда нравишься, ты же знаешь.
         Она вновь, в доли секунды, развернулась к нему. От загоревшихся в темноте её ярких голубых глаз, он невольно отпрянул.
         - Правда?- радостно спросила она и, подвинувшись к нему, призывно провела рукой по его плечу.
         Он почувствовал себя ещё более неловко и непроизвольно отвёл плечо.
          - Ну что ты?-  её рука опять настойчиво прикоснулась к нему.
          - Ксенечка,- забормотал он невнятно, - я устал, завтра мне рано вставать.
          Огоньки в её глазах моментально застыли и похолодели, она резко
отстранилась от него.
          - Опять?- тихо, но отчётливо произнесла она.
          Он тяжело вздохнул, вновь предчувствуя назревающую ссору.
          - Ксенечка, давай не будем ссориться, - попробовал  он урезонить жену. - Попытайся меня понять.
          Но её глаза были неумолимы.
          - А когда ты  попытаешься понять меня?  Я вовсе не хочу с тобой ссориться, я просто хочу, чтобы ты хоть иногда думал обо мне,  чтобы ты увидел, почувствовал, что я живу рядом с тобой. Я - молодая женщина, а не бессловесная тень Олега Кучницкого.
          Он опять тяжело вздохнул и, осознав, что разговора не избежать, сел на кровати и прямо посмотрел на негодующую жену.
          - Чего ты хочешь, Ксения?
          Она как-то очень быстро успокоилась и ответила тихо, но уверенно:
          - Я ничего не хочу, Олег. Кроме тебя.
          - Меня? - изумился он.
          - Да, тебя. Я не вижу тебя годами.
          - Ксения, мы видимся каждый день.
          - Не перебивай меня, пожалуйста! Да, мы видимся, ты уходишь - я сплю, ты приходишь - я опять сплю. Отдыхать ты с нами не ездишь, зима - самый горячий период, лето - самый сложный. Слава богу, хоть иногда бывают протокольные мероприятия, куда я сопровождаю тебя, балет или какой-нибудь приём, и то - ты всегда в окружении партнёров, у тебя везде прежде всего интересы бизнеса, а я - в лучшем случае с их жёнами, а в худшем случае одна.
          Он молча слушал её, отдавая себе отчёт в том, что она права, и вместе с тем испытывая настойчивое, глухое раздражение.
          - Я не знаю, - продолжала Ксения, - когда ты вообще увидел, что я молода и хороша собой, наверное, только тогда, когда решил на мне жениться. Я в твоей жизни значу меньше, чем последний сотрудник самого последнего филиала твоего банка.
          Она замолчала, видимо ожидая, что он хоть чем-то возразит ей, но он молчал, с трудом сдерживая искушение вскочить с постели, схватить её за плечи и вытолкнуть за дверь.
          В груди уже всё клокотало. Он только молил, чтобы она больше ничего не говорила.
          - Почему ты не спишь со мной? - спросила она глухо, не поднимая головы.
          Он промолчал. Отвечать что-либо на подобный вопрос, оправдываться, объясняться не имело смысла.
          Ксения продолжала, видимо, уже не имея сил остановиться. Чувствовалось, что она очень волновалась.
         - Я не могу припомнить, когда ты последний раз протянул ко мне руки, чтобы обнять меня.
         Голос её прервался, ему показалось, что он услышал что-то похожее на всхлип, но он уже был слишком далёк  от того, чтобы испытывать   сочувствие. Самое большее, что он мог для неё сделать - это молчать.
          - Сначала я думала, что ты кем-то увлёкся, но потом  поняла, что ты не способен увлекаться чем-то, кроме своей работы. У тебя никого нет. Ты просто избегаешь меня. Наверное, ты охладел ко мне…- она вдруг заплакала.
          Он не видел своей жены плачущей уже лет восемь, с тех пор, как он попал в автомобильную катастрофу. Слёзы, нытьё, жалобы,  -  вообще не  были ей  свойственны. Он не мог припомнить, чтобы когда-либо, за десять лет совместной жизни она предъявляла ему какие-либо претензии или была чем-то недовольна. Ему всегда казалось, что его жена была занята совершенно другим: благоустройством дома, детьми, его комфортом, родителями, своим гардеробом, путешествиями. Не вкладывая никакого отрицательного смысла в это слово, он считал её Душечкой, чеховской Душечкой из одноимённого рассказа.
          И вдруг слёзы. Да ещё из-за него, да ещё такие горькие.
          Он понял, что отмалчиваться больше не удастся, но и что ей сказать, он тоже не знал.
          - Ксения, ты права, - невнятно пробормотал он в замешательстве, - я, действительно, последнее время... Со мной что-то происходит... Может быть, возраст, знаешь, сейчас везде пишут... Кризис середины жизни...
          Ему казалось, что он несёт полную чушь, почерпнутую то ли из прессы, то ли из болтовни вездесущего помощника Алексея, но он недооценил своей жены.
         - Да?- она вскинула на него загоревшийся надеждой взгляд.- Ты со мной согласен? Ты знаешь, я думаю, что тебе нужно обратиться к сексологу.
         Он замер, потрясённый и уязвлённый одновременно.
         - Что? - выдохнул он.
         - Да, к сексологу или к сексопатологу, я не знаю…
         - Ты что же, думаешь, что я импотент?
         Увидев реакцию мужа, Ксения немного смутилась и виновато посмотрела на него.
          - Я не знаю, может быть, я преувеличиваю, но нельзя же отрицать, что у тебя есть проблемы.
          В другой раз, быть может, он отшутился бы как-нибудь или просто привлёк её к себе, но на сей раз, еле сдерживая закипавшую злобу, которая бурлила в нём, как лава, готовая к выбросу, он опасался только того, как бы не натворить опять чего-нибудь непоправимого.
           Сжимая челюсти и кулаки, он  буквально выскочил из постели, бросился к шкафу и, схватив первую, попавшуюся ему под руку, одежду, начал торопливо натягивать на себя.
           Жена молнией очутилась рядом с ним.
            - Ты куда? - обеспокоенно спросила она.
            Он молча натянул башмаки, в которых обычно гулял с собакой, и начал нервно зашнуровывать их, путаясь в шнурках и злясь ещё больше.
            - Нет, ты всё-таки неудачник. -  выпалила она, раздражаясь на его упорное, злое молчание.
            - Неудачник? - с вызовом ухмыльнулся он. - Это что-то новое!
            - Да, неудачник! - в запальчивости повторила она, раздражаясь всё больше. - Духовный неудачник! Ты многого достиг в жизни, не спорю. Но в душе у тебя пустота! По тебе не только сексолог плачет, психолог, невролог, психиатр - все твои!
           Что произошло потом, он и сам не понял, он только услышал звук звонкой пощёчины и увидел перед собой округлившиеся от ужаса глаза жены и заалевшее на её щеке пятно от удара. Ксения схватилась за щёку и, ахнув, отпрянула от него.
           Не отдавая себе более ни в чём отчёта, он выбежал из спальни и стремглав слетел по лестнице вниз, в прихожую. Схватив с вешалки висевшее там пальто и хлопнув дверью так, что зазвенели стёкла, он выскочил на улицу.


                6.
               
         
             Он сбежал с крыльца, чуть не упав на скользких ступеньках, но, чертыхаясь, всё же удержал равновесие.  Промозглый, холодный ветер ударил в его лицо. Он поднял воротник своего лёгкого пальто, рассчитанного скорее на европейскую весну, чем на московский март. Его трясло не то от холода, не то от бешенства. Он ходил по двору, меряя шагами расстояние от крыльца до ворот. Он никак не мог прийти в себя от неслыханного, как ему казалось, оскорбления жены. Назвать его импотентом, посметь отправить его к сексологу или к психологу, словно он какой-то недееспособный придурок. Он был так уязвлён, что даже не вспоминал о том, что только что, впервые за десять лет совместной жизни, ударил свою жену. Неприятнее всего было то, что обвинение жены как-то особенно задело его, возможно, случайно попав в клубок тех болезненных мыслей, которые в течение последних лет время от времени  волновали его.
           Он и сам не раз поражался своему безразличию по отношению к прекрасному полу. В  кругу его партнёров по бизнесу - иметь любовницу, начинающую модель или собственного секретаря-референта - было как часть обязательного джентльменского набора. Сколько раз, находясь в мужских компаниях, всегда, как правило, заканчивавшихся приглашением девочек, он с  недоумением и интересом наблюдал за своими коллегами, которые буквально менялись на глазах, как только группка длинноногих девиц появлялась на пороге. Бесконечные анекдоты и байки, постоянное перемывание собственных и чьих-то невероятных мужских заслуг, оставляли в нём чувство непонимания и недоверия. Ему казалось, что мужики либо врут, заводясь от действия спиртного и собственных разговоров, либо он, действительно, отличается от большей части мужского населения. У него самого любовницы не было, никогда не было и бесконечной череды партнёрш, до женитьбы на Ксении, он иногда годами обходился без женщины и нельзя сказать, чтобы он при этом лез на стенку. Было ли это признаком полового бессилия или просто пониженного сексуального влечения, он не знал, да и не хотел знать.
          Нельзя сказать, чтобы он не замечал красивых женщин, вокруг него, в банке, на презентациях и всевозможных мероприятиях крутилась масса хорошеньких женщин, иногда просто настоящих красавиц. Его помощник Алексей, большой ценитель женской красоты, наблюдая за тем, как очередная претендентка отходит от его шефа, не получив в ответ на недвусмысленный флирт, ничего, кроме рассеянного комплимента, удивлённо спрашивал его: “Олег Андреич, вы что, святой?”
           Он не считал себя святым, как и не считал себя импотентом, просто он никого не любил и, наверное, уже не смог бы полюбить, все его чувства сгорели вместе с утраченной более двадцати лет назад любовью к удивительной девушке с редким русским именем Соня. А всё другое он считал безнравственным.
          Он  поёжился, ощутив, что начинает замерзать. Возвращаться домой не хотелось, ему необходимо было побыть одному, чтобы как-то успокоить клокочущую, мятущуюся душу.
          Он засунул руки в карманы в надежде найти ключи от машины. Слава богу, они были там.  Олег сел в свой "Мерседес"  и включил зажигание, салон начал быстро наполняться тёплым воздухом. Автоматически он взялся за руль. Когда-то, ещё до того, как он стал пользоваться услугами водителя, быстрая езда была для него лучшим лекарством от стрессов и излишних раздумий. Движение всегда успокаивало его и выравнивало бессвязный поток мыслей. Как-то незаметно для себя он нажал на газ, развернулся, открыл ворота пультом дистанционного управления и плавно выехал за ворота. Куда ехать, он не знал, но чувствовал, что ехать нужно, нужно двигаться, всё равно  куда, лишь бы избавиться от тревожных мыслей и нагонявшего его чувства вины.
          Опять, второй раз за последние два дня он вынужден был убегать. От жены, от близких, от дел, от ненужных разговоров, от самого себя.  Да, недалеко он ушёл от своего отца. За три дня - пьяное буйство, скандал с женой, да ещё пощёчина. За пощёчину было как-то особенно стыдно, в этом он даже превзошёл отца, он  не мог припомнить, чтобы тот когда-либо поднимал на мать руку. Правда, он и не слышал, чтобы мать повышала на отца голос, а тем более, оскорбляла его.
          Он усмехнулся с горечью. В течение одного вечера жена назвала его  алкоголиком, импотентом и неудачником. Вполне вероятно, что она была права, но внутренняя боль от этого не уменьшалась. А он-то всегда считал её преданной, недалёкой и всем довольной женой.
          Он женился на ней, когда ему было тридцать, а ей восемнадцать. К тому времени он уже пережил большую, трагическую любовь, глубокое разочарование в жизни, несколько неудачных, оставивших его совершенно равнодушным, романов, и совершенно серьёзно подумывал о женитьбе, в надежде найти покой и счастье в семье.
          Кто-то из сотрудников попросил его устроить на работу свою дальнюю родственницу, хорошую девушку, не поступившую после школы в институт. Он взял её в свой офис секретаршей, банка у него тогда ещё не было.
          Он и сейчас помнил её  тогдашнюю - тоненькую и необычайно хорошенькую русую девушку, красневшую при одном только его появлении. Ему особенно запомнилась новогодняя офисная вечеринка, когда он, решив немного подшутить над застенчивой девушкой, пригласил её на танец, а она вместо ответа опрометью выбежала вон. Тогда кто-то из сотрудников и объяснил ему, что девушка  без памяти в него влюблена, и что об этом давно догадался весь офис, кроме директора, ничего не замечавшего вокруг себя.   
          Он стал потихоньку приглядываться к девушке, с каждым днём с удивлением замечая, что она нравится ему всё больше и больше. Тихая, сдержанная, терпеливая, мягкая в общении и очень женственная - такою она была тогда, когда он сделал ей предложение. Такою, как ему казалось, она оставалась и сейчас, до сегодняшнего дня, просто в ней прибавилось уверенности, внешнего лоска, светскости: всё-таки она  стала матерью двоих детей и женой крупного бизнесмена.
          Внезапная выходка Ксении была совершенно непонятна и непростительна для него. Он никак не ожидал, что в её милой головке бродит такая буря и такое раздражение против него. Поразительнее всего было то, что он даже  предполагать не мог, что она так хорошо знает его.  Как могла Ксения, которую он всегда считал не очень глубокой и не очень образованной женщиной, так тонко уловить в его настроении то, что он сам едва ощущал в себе.
          Духовная пустота - это, действительно, было о нём. Ксения даже не подозревала, до какой степени она была права. Он на самом деле был и духовным импотентом, и духовным неудачником..
          Сколько месяцев, сколько лет он ощущал в себе эту пугающую, чёрную пустоту, сколько ночей и дней он старательно и методично убегал от неё.
          Он уехал из Ярославля, он один начал свой бизнес, он бился за свой успех так, как будто от этого зависела чья-то жизнь, он достиг вершины, он женился на красивой женщине, у него родились  двое сыновей. Но отчего же, так внезапно и совершенно не к месту  вкрадывалась в  душу эта ноющая, разрывающая душу  тоска, отчего везде и всюду, где бы он ни был, его одолевала липкая, не проходящая скука, отчего, чем больше людей собиралось вокруг него, тем острее он чувствовал своё одиночество.
         Кого он оставил, что он потерял там, где ему  когда-то было хорошо.
         Он знал ответ и знал его всегда. С тех пор, как ушла из его жизни Сонечка, всё, что она заполняла в нём, каждая жилка, каждая артерия, каждая крохотная ёмкость в его душе - всё опустело, почернело и обуглилось, не оставив места ни для чего живого.
         Теперь он знал, куда ему ехать.
         Он ехал по направлению к городу, где он оставил свою молодость, а вместе с нею и тысячи неразрешённых вопросов, где где-то, в глубинах прошлого, исчез его недостойный отец, где его предал лучший друг, где он потерял навсегда свою любимую девушку, а вместе с ней свою единственную надежду.
         Он ехал навстречу своей памяти, он ехал в Ярославль.         
               

                7.
               

           Олег Кучницкий уверенно мчался  на запредельной скорости в своём “Мерседесе”, включив на полную мощность музыку и стараясь  не думать ни о чём. Несмотря на то, что он уже много лет не сидел за рулём, направление от Москвы до Ярославля  он знал наизусть, и маршрут не доставлял ему никаких трудностей. Уютная, тёплая машина, приятная музыка, полное отсутствие мыслей и сверкающая в темноте пустая дорога привели его в состояние полного забытья. Это было именно то состояние, которое ему сейчас было необходимо.
          Его вырвала из прострации настойчиво мигающая красная лампочка бензобака. Только перспектива остаться на безлюдной дороге с пустым баком заставила его вспомнить о том, что он выскочил из дома, не захватив с собой ни бумажника, ни сотового телефона. Он пошарил по карманам в поисках каких-либо денег, но впустую. Он давно уже вёл такой образ жизни, при котором, окружённый со всех сторон многочисленной свитой из охранников, водителей и секретарей, он сам не заботился ни о чём.
         На всякий случай он опять порылся в карманах, чуть ли не вывернув их наизнанку, внимательно осмотрел машину, залез в бардачок, перетряс все бумаги и, наконец, был вознаграждён, обнаружив в бумагах водителя, припрятанную там  стодолларовую бумажку. Он так обрадовался этим несчастным ста долларам, как не радовался, наверное, своей первой удачной сделке. Он даже решил, что вынесет водителю благодарность, несмотря на то, что тот явно утаил их из положенной  на бензин суммы.
         Воодушевлённый скорым решением первой части проблемы, он поехал медленнее, внимательно глядя по сторонам в поисках бензоколонки. Заметив справа от себя указатель населённого пункта, Олег свернул направо в надежде обменять деньги или найти бензин. Оказалось, что он выехал на привокзальную площадь какой-то железнодорожной станции.
         Площадь была абсолютно пуста, не было  видно ни одного автобуса и ни одной автомашины, даже обычно  работающие по ночам  торговые палатки были почему-то закрыты. Слабо горели фонари, не было заметно никаких признаков жизни, только одиноко стоял посреди площади мокрый от дождя Ленин с вечно протянутой рукой.
         Олег усмехнулся, ему самому впору встать с протянутой рукой, банкиру без денег, без бензина, без телефона и без кредитных карточек, только с чужой сотней долларов, которые в такой глуши и в такое время здесь никому не  были нужны.
         Что делать дальше, он не  знал, но настроение его при этом ничуть не испортилось. Его не оставляло чувство, что вторая часть проблемы  разрешится таким же чудесным образом, что и первая. Он вообще впал в какое-то полуэйфорическое или полудетское состояние преддверия радости и неожиданных приключений, словно он превратился  в Вольку Костылькова, ожидавшего появления Старика Хоттабыча.
          Он растянулся на сиденье поудобнее и стал ждать. Через некоторое время,  привыкнув к темноте, он, удивившись, заметил на одной из скамеек подле статуи Ленина, два силуэта под зонтиком. Он, не раздумывая, вышел  из машины и направился к ним, в надежде узнать что-нибудь о бензоколонке или об обмене валюты.
          По мере приближения он обнаружил, что это были совсем молоденькие юноша и девушка, тесно прижавшиеся друг другу и промокшие, несмотря на их зонтик. Почему-то они вызвали в нём ностальгическое чувство умиления. Когда-то и он также сидел со своей девушкой под дождём, используя зонтик не как защиту от дождя, а как ширму от любопытных прохожих.
          - Извините, ребята,- обратился к ним Олег, - не подскажете, где мне найти  “Обмен валюты”?
          Парень и девушка одновременно подняли головы и растерянно переглянулись.
          - Если только в центре, в сберкассе, - задумавшись, ответил юноша, - но сейчас уже всё закрыто.
          - А заправочные станции?
          Парень и девушка вновь переглянулись, в результате чего парень смущённо ответил:
          - Я не знаю, я даже внимания не обращал, наверное, где-то за городом.
          Олег понимающе улыбнулся.
          - Ну, тогда хоть скажите, что это за город, на Загорск, вроде не похоже.
          Девушка вдруг хихикнула, а юноша ответил вежливо:
          - До Сергиев Посада ещё далеко, а это Софрино.
          Олег покачал головой, удивляясь своей ненаблюдательности и забывчивости, он по старой памяти употребил прежнее, доперестроечное название Сергиева Посада и к тому же не узнал Софринской привокзальной площади, на которой бывал когда-то сотни раз.
        «Старею, - разочарованно подумал он,  махнул рукой и пошёл обратно к машине.    
         - Постойте! Товарищ, гражданин, господин!- услышал он за своей
спиной.- Подождите, пожалуйста.
          Он обернулся, не в силах сдержать улыбки. Юноша бежал вслед за ним, а девушка, едва поспевая за своим другом, пыталась удержать его за руку.
          - Что, ребята?- спросил он, дружелюбно глядя на них.
          -  А вы, что, в Сергиев Посад едете?- быстро начал парень, которому  всё же удалось оторваться от девушки и добежать до него первым.
          - Вова!- перебила его девушка, подбегая следом.
          - Ну, что Вова?
          - Ну, неудобно, Вова.
          - Что тут неудобного?
          - Действительно, - вмешался Олег, - давайте выясним, что тут неудобного.
          - Понимаете, - поспешно заговорил парень, будто опасаясь, что его снова прервут, - моя девушка, она опоздала на автобус, а следующий только в семь утра. Если вы едете в Сергиев Посад, то вам по пути, тут всего три остановки.
          - Не три, а шесть,  - поправила его девушка, смущённо отворачиваясь.
          - Вы хотите, чтобы я вас подвёз? - уточнил Олег.
          - Нет, только девушку, - поспешно объяснил парень, - я тут недалеко живу.         
          - Ну, Вова! - вновь вмешалась девушка.- Видишь, как неудобно.
          - Не волнуйтесь, - успокоил её Олег, - я, правда, еду не в Сергиев Посад, но мне, действительно, по пути. Конечно же, я вас подвезу, - и добавил, смеясь.- Если бензина хватит.
          - А вы там и заправитесь, у Кати, в посёлке,- с радостью подхватил парень, - у них там автобаза есть.
          - Ну, вот и отлично, - сказал Олег и открыл девушке дверцу.
          Девушка, явно колеблясь, села в автомобиль,  было заметно, что она обижена на парня, и несмотря на то, что тот еще долго придерживал  дверцу автомобиля, что-то неслышно говоря ей в напутствие, постоянно отворачивалась от него.
          - Не забудь позвонить, когда приедешь! - напоследок крикнул он и захлопнул дверцу.
          Девушка даже не обернулась.
          - Волнуется за вас молодой человек, - сказал ей Олег, поворачивая ключ зажигания.
          - Если бы волновался, не отпустил бы,- тихо проговорила она в ответ.
          - Возможно, теперь такие молодые люди, - резюмировал Олег, невольно вспоминая свою молодость.
          Вырулив на шоссе, он вновь обратился к ней:
          - Ну, Катя, показывайте,  куда ехать.
          - Пока прямо, - вздохнула она.
          Девушка, по всей видимости, чувствовала себя напряжённо, она сидела ровно и неподвижно, прямо держа голову и глядя только вперёд.
         Олег искоса, с интересом поглядывал на неё. Девушка была совсем юной, лет 17-18, светловолосой, без тени косметики, с простым и очень миловидным лицом. В отличие от девушек, которых он привык видеть на улицах Москвы, одетых, по большей части, в джинсы и спортивные куртки, она была в искусственной, показавшейся ему очень старомодной шубе и ярком цветастом платке, повязанном поверху.  Но это, с его точки зрения, не только не портило девушку, а напротив, придавало ей какое-то особое очарование провинциальности.
          Заметив на себе его заинтересованный взгляд, девушка обеспокоенно задвигалась и  отвернулась к окну.
          - Родители, наверное, волнуются? - спросил он, чтобы как-то сгладить возникшее напряжение.
          - Да, волнуются, - голосок  у неё был тихий, но ясный и высокий.
          Сам не понимая, почему и зачем, он испытывал необыкновенную симпатию к этой простенькой милой девушке. Ему так хотелось больше узнать о ней, что он чуть ли не в первый раз в жизни проявил себя словоохотливым попутчиком.
          - Этот Вова, ваш молодой человек?- задал он очередной вопрос.
          - Да, мы встречаемся, - без эмоций ответила девушка.
          - Что же он не поехал  вас провожать?
          Она помялась, прежде чем ответить:
          - Его мои родители не очень любят.
          - Почему? - удивился Олег.
          - Они говорят, что он очень молод.
          - А сколько ему лет?
          - Столько же, сколько и мне - восемнадцать.
          - Вы, наверное, учились вместе?
          - Нет, мы вместе учимся, в станкостроительном техникуме, здесь, в Софрино.
          Он заулыбался, с умилением посмотрев на девушку.
          - Ничего,- поддержал он её, - родители моей девушки тоже не любили меня, и мне тогда тоже было восемнадцать лет.
          - И что?- заинтересованно спросила девушка.
          - Ничего, - вздохнул он, - всё улеглось со временем, и у вас с Вовой всё уляжется.
           Девушка как-то сразу расслабилась, удобнее устроилась на сиденье и даже чуть развернулась в его сторону.
           - А вы знаете, я первый раз в жизни еду на такой машине, - призналась она.- У моего брата “Москвич”. А это какая машина?
           - “Мерседес”.
           - Что, настоящий “Мерседес”, тот самый, про который анекдоты? 
           - Да, тот самый.
           - Вот я брату расскажу, он удивится.
           Вскоре они съехали с шоссе на просёлочную дорогу, усеянную рытвинами и пробоинами, и Олегу стало не до разговоров. Его тяжёлая машина ухала колёсами в каждую яму и затем с диким рёвом выезжала оттуда. Ещё через несколько километров машина внезапно остановилась, как вкопанная. Мигающая красная лампочка погасла совсем.
           - Всё, Катя, приехали, - сообщил он безрадостно.
           - Как приехали?- удивилась она, - Еще два километра осталось.
           - Бензин кончился,- констатировал он, - придётся идти пешком. Тем более, что у вас там, говорят, есть автобаза.
           - Да, автобаза есть, - подтвердила девушка,  - там мой папа работает.
           - Папа - это хорошо,- пробормотал он, - это обнадёживает.
           Олег тщательно закрыл свой автомобиль, достал на всякий случай из багажника газовый пистолет, подхватил Катю под руку, и они ринулись преодолевать лужи и ухабы.
         Шагать под дождём  по деревенской дороге с милой и простодушной девчушкой, болтать обо всём подряд, не задумываясь - это были ощущения, доступные только ранней юности, и вдруг неожиданно вернувшиеся к нему. Он припомнил, что вообще не ходил пешком уже лет пятнадцать, и сейчас испытывал наслаждение от самого процесса ходьбы. 
         Он даже расстроился, когда они дошли до дома Кати. Ему показалось, что они промахали путь в два километра за полчаса, не больше.
           Во всех окнах горел свет, видно было, что там волновались, ждали  дочку.
          - Бить не будут?- весело спросил он.
          - Что вы… -  искренне возмутилась Катя.
          - Но я всё-таки подожду вас на крыльце. И не забудьте позвонить своему парню, чтобы не волновался, - напомнил он, почти злорадно.
           Катя исчезла за дверьми. Минут десять она отсутствовала, за окнами непрерывно мелькали быстро двигающиеся силуэты.
           Олег ждал.
           Наконец, на пороге появилось всё Катино семейство, за исключением самой Кати: седой, осанистый мужчина лет сорока пяти, полная цветущая женщина с встревоженным лицом и молодой человек лет двадцати с таким же простодушным лицом, как у Кати, в майке бразильской сборной по футболу, чёрной бандане на голове и серьгой в ухе.
          Всё семейство уставилось на Олега, как будто он свалился с Луны.
          Первой опомнилась мать Кати.   
          - Ой, спасибо вам большое за Катю, не знаю, как вас благодарить, проходите в дом, вам надо согреться, вы вон вымокли весь.
           - Да, погоди ты, Настя, - перебил её муж, - человеку надо сначала помочь с машиной.
           - А может, завтра утром? - не унималась мать Кати. – Проснётесь да вытащите.
           - Утром! - ухмыльнулся брат Кати.- Вон Катька говорит, “Мерседес” там, до утра мы его только и видели.
           - Да нет, - вмешался Олег, - его угнать невозможно, если только на погрузчике.
           - А чего, - засмеялся парень, - у нас тут народ смекалистый. Если надо, и погрузчик найдут.
           - Бензина-то такого, как надо, здесь нет, - деловито вступил в разговор отец Кати.- В гараже у меня только 76-ой в канистре.
           - 76-ой, конечно, не пойдёт, - сказал Олег, улыбаясь.
           - Значит, тянуть будем, до дома дотянем, а потом с Колькой съездим за бензином. Колька! - скомандовал воодушевлённый отец. - Беги за машиной!
           - Подождите!- Олег едва успел их остановить.- Я слышал от Кати, у вас “Москвич”.
           - А что, побрезговали?- огрызнулся парень.
           - Коля!- в один голос оборвали его родители.
           - “Москвич” не потянет,- объяснил Олег, почему-то смущаясь, - у меня машина бронированная.
           Парень присвистнул. Отец уважительно закивал с пониманием.
           - Как бронированная? - с любопытством спросила мать. - Это, как танк, что ли?
           - Да, как танк,- ещё больше смутился он, - ее можно только грузовой с места сдвинуть или трактором.
           - Колька!- вдруг повторил свою команду отец.- Давай, выводи свой “Линкольн”.
            - Ты что, пап,- возмутился сын, - мне же его продавать надо!  Не  буду я его с места трогать, товарный вид портить.
            - О чём речь?- тихо спросил Олег у матери Кати.
            - Да трактор есть у Кольки, он его “Линкольном” зовёт. Зарплату им на заводе за год выдали, он на оборонном заводе работает, - объяснила она Олегу и поспешила вмешаться в разговор сына и мужа.- Коля! Как тебе не стыдно! Человек твою сестру ночью, под дождём, до дома довёз!
          - Ну, ладно,- буркнул Колька и даже сплюнул от огорчения, - товарный вид вы мне восстанавливать будете.
           Олег улыбался, с интересом наблюдая за членами Катиной семьи. Всё, что происходило вокруг, ему нравилось, нравились и эти простые, симпатичные люди.         
           Громыхая выхлопами и мотором, подъехал Колька на тракторе.
          - Ну, давай теперь, после своего “Мерседеса” на моём “Линкольне” прокатись! - съехидничал он.
          Они быстро доехали до “Мерседеса”.
          Колька долго, с серьёзным видом, ходил вокруг машины, трогал, стучал, бил ногой по шинам.
          - Высший класс!- одобрил он.- Ну, давай трос.
          Олег озадачился. Где держал его водитель трос, и был ли он вообще, он не имел никакого понятия. Почему-то вспомнилась сценка из “Берегись автомобиля”, захотелось ответить, как Деточкин: “А бог его знает, где у них тут этот трос”. Но Колька был так серьёзен, что Олег не рискнул с ним шутить. Следуя примеру Деточкина, он открыл багажник, трос, действительно, был там. Он наклонился за тросом, и газовый пистолет, до сих пор лежавший в неглубоком кармане его пальто, выпал на землю. 
          Увидев пистолет, Колька отступил, озадаченно качая головой.
          - Ну, ты и крутой!- воскликнул он, указывая носком ботинка на пистолет.- Слушай, а ты случайно не это, не из Солнцево?
          - Да, как раз оттуда,- сказал Олег, поднимая пистолет с земли и небрежно бросая его в багажник.
          - А ты вообще, кто?
          - Водитель Солнцевского авторитета, - неудачно пошутил Олег.
          - А ты, вообще, не шути,- Колька недоверчиво покосился на него, - а то, знаешь, сдам тебя в момент, там быстро разберутся, откуда у тебя броневик и пушка.
           Олег, не выдержав, рассмеялся.
           - Чудак ты, Коля, разве это пушка? Если бы я был бандит, у меня бы, наверное, не газовый пистолет был, а что-нибудь посерьезнее. И если ты так уж хочешь, я покажу тебе разрешение, правда, не на меня, а на охрану. Машина-то банковская.
           Колька опять присвистнул, но по-дружески закивал головой.
          - Тогда понятно... Небось, сам директор банка на ней ездит?
          - Угадал, директор банка.
          - А ты кто?
          - А я его водитель.
          - Ну вот, теперь ясно, а то темнишь что-то... Слушай, ещё один вопрос, - Колька даже перестал возиться с тросом и выпрямился.- А ты с какой стати по ночам разъезжаешь?
          - Всякое бывает, - ответил Олег, - с женой поссорился.
          - А ты женат?
          - Да.
          - И дети есть?
          - Есть.
          - И разводиться не собираешься?
          - Вроде нет, - невольно засмеялся удивлённый Олег.
          Колькино лицо расплылось в довольной улыбке.
          - А я, честно говоря, подумал, что ты за Катькой приударяешь.
          - Я, может, и не против приударить за ней, но она любит Вову, - отшутился Олег.
         Только через час с лишним они с Колькой преодолели два километра пути. Трос постоянно обрывался, и машина то и дело застревала в деревенских ухабах. Когда они, наконец, подъехали к дому Кати, они были мокрыми и грязными по пояс. Уже не могло быть  речи о том, чтобы ехать куда-то  в такое позднее время на поиски бензина. У него и не было другого  выхода, кроме как остаться ночевать в гостеприимной Катиной семье.
         Ему постелили в комнате Кольки. Постель была шуршащей и благоухающей. Тонкий аромат, исходивший от наволочки, напоминал ему чем-то запах  из его детства. Было так приятно засыпать, мысленно возвращаясь к удивительной встрече с Катей, к их веселой прогулке, необременительной болтовне, к  многозначительному, только им двоим понятному взгляду, которым они сказали друг другу “спокойной ночи”.
          Он так естественно воспринял цепь случайных совпадений, которая в результате привела его в этот дом, что невольно  подумал, что, возможно, всё это неспроста, и его, также, как и Катю, ждёт что-то необычайное, о чём он не думал, не мечтал уже почти двадцать два года, с тех пор, как остался без Сони.
          Где-то глубоко внутри пробежала дрожь сожаления.
          Куда делось, куда потерялось в нём всё это в выстроенной им стратегии завоеваний собственной жизни? Когда он утратил свой романтизм, свою чуткость к людям, свою любовь к поэзии, своё простодушие и естественность паренька из провинциального города? Где хранилось всё это в душе расчетливого финансиста и неумолимого бизнесмена?
          Душа его заныла. Так страстно захотелось вернуть свою молодость, вновь почувствовать себя молодым человеком, способным испытывать волнение и доверие к жизни. Неужели всё это утрачено навсегда? Когда он успел так состариться, так очерстветь душой. Когда он любил последний раз, когда он целовал женщину, испытывая трепет, когда девичий взгляд переворачивал его душу вверх дном?
         Сквозь дремоту он почувствовал, как его губы невольно растягиваются в улыбке. Как сладко и необычно было засыпать, чувствуя, что где-то рядом, совсем близко, может быть, за соседней стенкой, спит девушка с вздёрнутым носиком и открытым, ясным , доверчивым взглядом.

         
 
                8.

          
           Когда Олег проснулся, вся комната была залита солнечным светом. Белые кружевные занавески, казалось, ещё больше притягивали к себе свет и рассеивали его по всей комнате.
          Было как-то странно и непривычно проснуться в совершенно незнакомой обстановке чужого дома. Для него это были абсолютно  забытые, почти новые ощущения. Он уже много лет не просыпался нигде, кроме собственного дома и люксовских номеров пятизвёздочных отелей, мало чем отличающихся один от другого, и теперь чувствовал неловкость оттого, что побеспокоил людей, а ещё больше оттого, что сам давно отвык зависеть от незнакомых ему людей и неизвестных обстоятельств.
         Он оглядел комнату, чем-то она напоминала ему его собственную комнату в доме его юности: шкаф, кровать, письменный стол, небольшое окно с кружевными занавесками. Отличалась она, пожалуй, только плакатами, развешанными на стене. Если у него это были фотографии “Beatles” и портреты любимых поэтов, то у Кольки преобладали мотоциклы, футбольные знаменитости и огромный плакат с  лохматыми музыкантами группы “Nirvana”. Он невольно вздохнул: двадцать лет - как раз тот срок, чтобы пристрастия поколений успели  смениться несколько раз. Между ним и Колькой, между ним и Катей, лежала целая пропасть из  разных поколений и разных кумиров.
          Возле кровати, на стуле, аккуратно висела  его одежда, идеально чистая и выглаженная. Насколько он помнил, вчера его джинсы стояли колом, заиндевевшие от грязи и воды, а на ботинки вообще невозможно было смотреть без содроганий.
          Он встал, быстро оделся, провёл рукой по волосам и тихо вышел из комнаты. Он тут же попал  большую просторную комнату, очевидно, гостиную или столовую, обставленную совершенно по-городскому - стенка из полированного дерева, кресла, диван, телевизор. В комнате он не увидел никого, кроме огромного чёрно-белого кота, по-хозяйски разлёгшегося в кресле. Олег попробовал заглянуть в другие комнаты, но опять-таки, никого там не обнаружил. Ему стало ещё более неловко.
          - Ау -у!- позвал он, чувствуя, что попал в совершенно дурацкое положение.
          На его зов в одной из дверей появилась Катя.
          - Проснулись? - радостно спросила она.
          Взглянув на неё, Олег немного успокоился. Она смотрела на него прямо и приветливо, словно видеть его в их доме было для неё самым обычным делом.
          - Пойдёмте, я покажу вам, где умыться.
          Он послушно пошёл вслед за ней, поражаясь неожиданной  перемене, произошедшей  в её внешности в сравнении с вчерашним вечером. Если вчера она произвела на него впечатление просто миловидной провинциальной девчушки с задорным носиком и застенчивой улыбкой, то сейчас, в свете утренних солнечных лучей, он вдруг увидел перед собой бело-розовое чудо с рассыпавшимися по плечам рыжеватыми кудряшками,  редкими веснушками на щеках и широко распахнутыми ярко-синими глазами.
          Он  умылся в достаточно благоустроенной для деревянного дома ванной, привёл себя в порядок, даже побрился одноразовой бритвой “Жилетт”, кем-то заботливо приготовленной для него, затем также послушно проследовал за Катей в кухню, где на столе, как он понял, специально для него был накрыт завтрак.
          - Садитесь,- сказала Катя, указывая на стол, - сейчас будем завтракать.
          - А ты, что же, одна? - спросил он, как-то незаметно для себя переходя с ней на “ты”.
          - Да, родители на работе, а Колька поехал для вас бензин искать.
          - А ты, что же, в техникум не пошла? - поинтересовался он.
          - Должен же был кто-то остаться с вами, - ответила она, невольно смущаясь.
          Её простодушие и наивная прямота вновь привели его в умиление.
          Катя села за стол напротив него и стала предлагать ему продукты,
расставленные на столе: яйца, творог, сметану, серый хлеб кирпичиком, который Олег не видел уже лет десять.
          - Только вот кофе у нас нет, мы его не любим.
          - Я с удовольствием выпью чаю, - успокоил он её.
          - С мелиссой, - уточнила она.
          - Тем более с мелиссой, - сказал он, на самом деле не имея никакого представления о том, что такое “мелисса”.
          Ему здесь нравилось всё. С каким-то первозданным аппетитом он принялся намазывать серый хлеб сливочным маслом.
          Катя сидела напротив него и наблюдала за ним, подперев  подбородок  руками.
          - Колька мне сегодня сказал, что вы водитель директора банка? - задумчиво спросила она.
          - Ну?- спросил Олег, не отрываясь от еды.
          Ему было любопытно, что же будет дальше.
          - Но вы на водителя не похожи.
          - А на кого похож?
          Их диалог интриговал его всё больше.
          - На самого директора банка.
          - Почему ты так думаешь?
          - Ну, я не знаю,- замялась Катя, - не похожи, и всё. Вот мой отец, он водитель, мой брат - тоже водитель. А вы - нет, вы совсем другой.
          - “Десять классов на лбу написано”? - спросил он, шутливо улыбаясь.
          Цитаты из любимых фильмов, смотренных и пересмотренных в юности, всегда  возникали в его голове сами собой, но произносить их вслух он обычно  не решался. Долгие вечера перед телевизором связывались в его голове с одиночеством и тоской, и ему казалось, что он будет тут же уличен в главном позоре своей жизни – отсутствии радости. 
          Но Катя, оставив без внимания его заимствованную из прошлого шутку, упрямо возразила:
          - Ну, не похожи вы на водителя, и всё тут!
          - Водители директоров банков как раз такими и бывают, - лукаво заметил он.
          - Обманываете вы меня, - обиделась она.
          Их беседа показалась Олегу такой забавной, а реакция девушки такой наивной и непосредственной, что ему захотелось подурачиться ещё немного.
          - Уже полдень, - продолжал он, хитро поглядывая на Катю. - Я думаю, с минуты на минуту примчится твой Вова, горя беспокойством и ревностью.
          Она передёрнула плечиками так, как, наверное, могут это делать только очень молоденькие девушки.
          - Ну и пусть немного поревнует.
          - Но ведь вы же любите друг друга! - возразил Олег, отчего-то испытывая какое-то внутреннее ликование, словно он предвидел ответ.
          - Он любит, а я - не знаю.
          - Как так? - он сделал вид, что удивлен.
          - Я ещё не знаю, - серьезно ответила девушка, не замечая его игры, - не разобралась ещё. Он первый парень, который за мной ухаживает. Он мне и предложение делал, а я - думаю.
          - Почему? - спросил он, на этот раз с неподдельным интересом.
          Катя задумалась, несколько раз хлопнув своими ярко-синими глазами.
          - Потому что я ещё не знаю, чего я хочу в жизни.
          - А чего хотелось бы? - спросил он искренне.
          Она покачала головой в задумчивости, вновь пожала плечами.
          - Мне хотелось бы получить какую-нибудь интересную профессию, изучить иностранные языки, много путешествовать, чтобы специальность была связана с поездками, журналистика, например...
          - А что мешает?
          - Разве вы не знаете? - удивилась она.- Для этого нужно уехать отсюда, здесь ведь ничего этого нет. А меня родители не пускают, говорят, что я должна жить вместе с ними. Кольке, говорят, можно, он - парень, а твое место здесь.
          - Но ведь они правы, - сказал ей Олег.
          Девушка удивилась:
          - Вы думаете также?
          - Конечно, ведь ты  так хорошо, так естественно чувствуешь себя здесь. Зачем тебе уезжать? Тебе может быть очень плохо одной, в незнакомом месте, без поддержки. Не каждый человек может это выдержать.
          - А какая у меня здесь перспектива? - возмутилась девушка. - Выйти замуж, родить детей, стать такой, как мама: беспокоиться о близких, хлопотать по хозяйству и варить щи?
          - А что плохого в том, чтобы варить щи? - спросил Олег, улыбаясь. - Моя жена, например, никогда мне не варит щи, я  считаю это недостатком.
          - А что она вам варит? - Катя, кажется, наконец, уловила шутливые нотки в его голосе.
           - Она вообще ничего не варит, за неё это делают другие.
           - Ну вот, - обрадованно заключила Катя,- а говорите, что водитель.
           Они понимающе улыбнулись друг другу, эта легкая, словесная пикировка нравилась им обоим.
          В этот момент в кухню стремительно вбежал возбужденный Колька.
          - Достал бензин!- с порога закричал он.- Только 95-ый, 98-го у нас здесь отродясь не бывало.
          - Сойдет 95-ый, - ответил Олег, вздыхая и нехотя поднимаясь из-за стола.
          Он уже успел забыть, что его толкнуло в эту поездку, что звало его вперед.
          Он бросил взгляд на вдруг растерявшуюся Катю. Он-то знал из собственного опыта, иллюзии имеют одно неизменное свойство: очень быстро и очень легко рассеиваться.
          Колька подозрительным взглядом оглядел сестру и гостя.               
          - Ну ладно, - заключил он, вдруг подмигивая Олегу, - давай ключи от своего броневика, пока ты оденешься, то да сё, я тебе бензин залью.
          Он исчез с такой же стремительностью, с какой и появился.
          Катя молча принесла Олегу пальто. Подала, не поднимая головы.
          - Вот, я почистила, - руки её предательски подрагивали.
          Его вдруг пронзило какое-то острое чувство, совершенно не понятное ему: жалость, умиление, тревога и что-то ещё, знакомое, но очень далёкое.
          - Спасибо, Катя, - сказал он, потому что не знал, что ей сказать ещё.
          Пока он одевался, она стояла рядом и смотрела на него, почти не мигая и не отрывая от него своих ярких синих глаз.
         - Олег, - наконец, выговорила она то, что, по-видимому, давно хотела сказать, - мне Колька сказал, что вы с женой поссорились.
         Он повернулся к ней, глядя на неё с удивлением.
         - Да, - кивнул он.
         - И куда вы сейчас поедете?
         - Пока не знаю.
         На мгновение она запнулась, потом всё же проговорила, отворачивая от него смущенное лицо:
         - Останьтесь ещё, ну, может быть, на день, два...
         В груди его что-то дрогнуло, заволновалось и заныло. За несколько секунд перед глазами пронеслась вереница картин и образов: он с Катей, она с ним, они вместе - образы были красочные, соблазняющие и обманчивые.
          С большим трудом он ответил:
          - Не могу, Катя.
          - Тогда возьмите меня с собой.
          Он не отвечал, он вообще с трудом представлял себе, что можно говорить в подобных случаях. Как-то само собой у него получилось:
          - Это невозможно, Катя.
          Он тщетно старался отвести глаза от её настойчивого, пытливого взгляда, но всякий раз ей удавалось, словно по волшебству, находить его взгляд и возвращать его себе.
          Он молчал. Между ними росло странное и сильное напряжение. Яркие, бездонные, завораживающие глаза неотрывно смотрели на него. Искушение было велико.
          Непонятно, почему, вдруг перед глазами возникла давнишняя сцена, один к одному схожая с этой: такая же светловолосая, голубоглазая, юная и соблазнительная девушка, стояла подле него, вопросительно глядя на него восхищенными глазами. Звали ту девушку  Ксенией.
          Оставалось только достойно выйти из столь щекотливого положения, чтобы не обидеть, не испугать на всю жизнь эту чудесную, милую девушку.
          Олег встрепенулся, встряхнув с себя обволакивающее колдовство её взгляда, слегка отодвинулся от неё и улыбнулся:
          - Катюша! Вспомни о Вове! Он уже, наверное, летит сюда на всех парусах. Ещё немного, и я буду сражён на дуэли.
          - Да, ну вас, - она махнула на него рукой и так же, как и он, не смогла сдержать улыбки.
          - Проводишь меня? - спросил он.
          - Подождите, хоть адрес возьмите, может быть, заедете как-нибудь.
         Она ринулась к столику, быстро что-то написала на листке бумаги и протянула его Олегу. Он заглянул в бумажку, свернул её и бережно положил в карман пальто.
         - Обязательно заеду, Евсеева Катя.
         - Опять обманываете, - она отмахнулась от него.
         Закрывая за собой дверь, он опять увидел рыжеватые кудряшки, синий взгляд и добрую, розовую улыбку.
         Он вышел во двор. Ярко светило солнце, с крыши капало, он улыбался.
         Колька стоял у “Мерседеса”.
        - Всё готово, полный бак, можно ехать.
        - Коля, - обратился к нему Олег, - хоть я и водитель директора банка, но кроме этих ста долларов у меня ничего нет, возьми, ты потратился на бензин.
         Колька обиделся:
         - Да что я,  нищий что ли?
         - Ну, извини.
         Олег сел в свою машину и дружелюбно посмотрел на Кольку:
          - Хороший ты парень, Коля, - сказал он, протягивая ему на прощанье руку, - и сестра у тебя хорошая. Только ей учиться надо. И тебе тоже.
          - А я и собираюсь,- радостно отозвался Колька, - вот только трактор продам - и в Москву, на какой-нибудь экономический, теперь их вон сколько, только деньги плати, а там и Катьку заберу.
           Олег одобрительно улыбнулся ему в ответ:
           - Ну, ладно, как только в Москву прибудешь, найди меня.
          - А как я тебя найду? - удивился Колька.
          - Меня легко найти, - сказал Олег, невольно ухмыляясь, - достаточно несколько раз по телевизору новости посмотреть.
          Колька, вконец озадаченный, пожал протянутую руку.
         - По телевизору, говоришь, - повторил он, как эхо.
         - По телевизору, - подтвердил Олег и помахал ему на прощанье рукой.
           Пока Олег осторожно, минуя ухабы и рытвины, выруливал на шоссе, его мысли мелькали  сообразно дорожной обстановке: то скакали с одной на одну, то  безвозвратно проваливались. Но как только он выехал на шоссе, мысли постепенно выровнялись, приноравливаясь к быстро мелькающим километровым столбикам.
          Город Софрино удалялся, оставался далеко позади, а вместе с ним и посёлок городского типа с  автобазой. Загадочная девушка Катя с завораживающим, глубоким взглядом мысленно провожала его, призывая его возвратиться и утонуть в её бездонной синеве.
          Почему-то вдруг вспомнилось, что в детстве он страстно мечтал о необычайных путешествиях, об опасных и невероятных приключениях, о романтических историях и благородных рыцарях. Одинокий мальчик, начитавшийся Дюма и Майн Рида, он воображал  себя благородным, вечно странствующим рыцарем, легко совершающим добрые дела и никогда не открывающим ни своего лица, ни своего имени. 
           Возможно, именно сейчас в нём вдруг проснулась эта, не задействованная, не воплотившаяся до сих пор жилка путешественника -авантюриста, вечного странника в седле.
          Душу щекотали неведомые доселе ощущения. Вперёд, вперёд! Удивительное, невероятное приключение пережито, он чувствовал себя вновь помолодевшим, лёгким и готовым к дальнейшим поворотам дороги, а вместе с ними и к новым приключениям.
          Он улыбнулся самому себе в зеркало, иронически подмигивая своему отражению.
          “Тоже мне Зорро! Зорро в “Мерседесе”.
               

                9.

               
          Не успевая ни о чём думать, Олег Кучницкий  мчался по широкому Ярославскому шоссе, с наслаждением управляя  своим мощным автомобилем. Он лавировал между машинами, резво перестраивался из ряда в ряд, не снижая при этом скорости.
          Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Даже до своей аварии, которая произошла, в сущности, не по его вине, он предпочитал ездить осторожно и осмотрительно, следуя основному принципу своей жизни - везде, в том числе и на дороге, быть сдержанным и вежливым.
          Сейчас же он ехал в совершенно  не свойственной ему манере, похожей, скорее, на манеру его водителя. Он наезжал на передние автомобили, сигналил, настойчиво мигая фарами, или напирал сбоку, делая вид, что не обращает внимания на соседние автомашины, чувствуя себя при этом так, словно отпустил тормоза не столько у своей машины, сколько у самого себя, как будто в его душе раскрылось, раздвинулось что-то наподобие заслонки в печи, выпустившее наружу копившиеся там годами гарь, копоть и чад.    
          Испуганные водители шарахались от него в разные стороны, как ни странно, никто из них не собирался возмущаться на хамство и беспардонность “Мерседеса”, а вдруг встрепенувшиеся гаишники, едва увидев особенные номера, с уважением отходили в сторону.
          “Шестисотка - царь дорог!”- говорил в таких случаях его водитель.
          Какое-то щекочущее, злорадное чувство блаженно растекалось в его груди. Это было давно забытое ощущение победителя, с уверенностью и беспощадностью  всегда оставляющего всех позади.   
          В первые годы своей  деловой карьеры, многократно сталкивавшийся  с неожиданными проблемами, столько раз испытавший непредвиденные провалы, предательство партнёров, алчность коллег, он, в конце концов, научился вступать в борьбу, как на плохо натянутый над пропастью канат. И когда, шаг за шагом, используя только собственные силы, он  постепенно и терпеливо преодолевал его, он испытывал это острое и жуткое, одному ему известное чувство - чувство победителя, твёрдо уверенного в своей удаче, предначертанной именно для него чьей-то мощной рукой.
          Жена назвала его неудачником. Что ж, может быть, за годы долгого благополучного покоя и обеспеченного на много лет вперёд благосостояния, он и утратил это чувство - остроты и опасности - но не потерял же. Вот оно, в нём, он ощущает его, трепещущее, живое, тормошащее, гонящее его куда-то, к старым образам из памяти и к новым впечатлениям из настоящего. Впервые за многие, многие годы он чувствовал себя живым. 
          Он пришёл в себя, неожиданно увидев прямо перед собой огромный транспарант, приглашающий на трёх языках посетить древний город Ярославль.
         “Не может быть!” - поразился он и огляделся по сторонам. Так и есть, слева от него раскинулась столько раз виденная им панорама нового Ярославля: трубы и вышки нефтеперерабатывающего завода и серые, однообразные районы новостроек. Значит, он был так увлечен быстрой ездой и своими мыслями, что не заметил, как преодолел расстояние в двести километров. Он невольно сбавил скорость и въехал в родной город в стройном ряду других автомашин.
          Куда податься теперь, он знал. Он продолжал уверенно рулить по улицам, которые он знал почти наизусть  и по которым  мог бы проехать с закрытыми глазами.
          Это был его город, любимый и нелюбимый одновременно. Здесь, как он считал, произошли самые прекрасные и самые ужасные события  его жизни. Здесь, впервые в жизни оторвавшись от своего уединенного, мрачного существования, которое он вел  рядом со своими родителями, он  попал в открытый, бесшабашный мир студенчества и впервые почувствовал себя взрослым, по-настоящему свободным и способным жить своей собственной, не зависимой от родителей жизнью. Никто здесь не знал о позоре, преследовавшем его всю жизнь, о пьянстве отца и унижении матери, здесь он мог общаться со всеми на равных, не опуская головы.
         Здесь, в Ярославле, он встретил своих первых приятелей, ребят из институтской волейбольной команды, здесь он нашёл настоящего друга, разделившего его серьезное увлечение поэзией, здесь он повстречал свою единственную и до сих пор незабываемую любовь. Здесь же он испытал самый сильный удар, надолго выбивший его из нормальной жизни и даже вынудивший его покинуть свой  город - самый близкий друг предал его, любимая девушка покинула навсегда, друзья и знакомые отвернулись от него и даже прохожие в городе показывали на него пальцами.
         Сколько раз, будучи ещё совсем юным, он давал себе клятву, что вновь завоюет этот город, что обязательно вернётся сюда победителем и во что бы то ни стало докажет всем, что он не был ни в чём не виноват, что он не сделал ничего плохого, что он любил, просто любил.
         И вот теперь, по прошествии двадцати с лишним лет, когда он открыл в Ярославле филиал своего банка, взявшего на себя  оказание финансовой помощи городу, когда большая часть школ, больниц, институтов существовала  лишь благодаря вложениям его банка, верный законам своего жанра и, видимо, не до конца ещё освободившийся от своего детского увлечения благородными героями, он до сих пор не нашёл подходящего момента для своего триумфального возвращения в когда-то отвергший его город.
         Прошло уже почти пол жизни, как он уехал отсюда, а он всё ещё не мог преодолеть  того внутреннего барьера, который не позволял ему протянуть руку людям, когда-то отвернувшимся от него.  Он не приезжал сюда даже на открытие филиала своего банка, он по видеоматериалам выбирал место для осуществления своей мечты – строительства базы отдыха на берегу Волги, он смотрел фотографии, слышал восхищённые отзывы сотрудников, ездивших туда отдыхать, он решал все текущие и глобальные проблемы филиала по телефону, но въехать в город  как Олег Кучницкий, президент и владелец “К. - банка”,  он не мог. Что-то очень серьёзное и глубокое останавливало его.
         Он не нуждался в фанфарах, ему не нужно было восхищение и раскаяние бывших друзей, сейчас  он ехал за самим собой. Всё, что ему было нужно - это отыскать себя в  прошлом, выяснить, наконец, истину в своих застывших и неизменных  во времени  воспоминаниях.
          “Духовная пустота” -  вот, что по-настоящему волновало его. Ведь не могло же быть пустоты там, где по-прежнему жили образы Сони, отца, Артёма? Или это были только его образы, которые он упрямо хранил в душе, несмотря на  расстояние в двадцать с лишним лет?
          Чтобы ответить себе на эти вопросы, он должен был сделать то, что должен был сделать уже давно: найти Артёма, навестить Соню и, если получится, разыскать отца.

                10.


          Олег посмотрел на свои часы. Было уже около четырех часов, ему нужно было поторопиться, чтобы успеть к Сонечке, пока не стемнело. Он хорошо помнил дорогу, несмотря на то, что не был у неё больше двадцати лет. Он уверенно поехал по направлению к черте города, его немного смутили стройные ряды новых блочных домов, которых не было на его памяти, но, обнаружив, что он едет по маршруту 36-го автобуса, он успокоился, он ехал правильно. Почти на выезде из города он вспомнил, что не купил цветов, и выскочил у первого же цветочного киоска, попавшегося на его пути.
          Он выбрал белые розы, которые были попушистее и посвежее остальных, и протянул свои сто долларов продавщице, полной розовощёкой женщине без возраста.
         - Ой, а рублей у вас нет? - испуганно спросила она.
         Он нетерпеливо мотнул головой.
         - У меня столько сдачи не найдётся.
         - Бог с ней, со сдачей, - он махнул рукой и открыл заднюю дверцу машины, чтобы положить цветы на сиденье.
         - Подождите, мужчина! - крикнула ему продавщица.
         Он обернулся.
         - Тогда уж все цветы забирайте, - сказала она ему и, явно обрадованная, подвинула к нему  высокое пластмассовое ведёрко, полное таких же, как и у него, белых роз.
         Он так спешил, что молча забрал ведёрко с розами, и примостив его у заднего сиденья, быстро сел в автомобиль.
         - Приходите ещё!- крикнула ему вслед продавщица.
         Он почти ничего не слышал, знакомые виды слева и справа почему-то волновали его.
          Промчавшись мимо унылых однообразных построек нового города, он выехал за городскую черту и повернул налево, к лесопарковой полосе. С левой стороны к лесу примыкал длинный и высокий бетонный забор. Проехав вдоль забора, Олег вырулил на площадку перед  железными воротами. Калитка в воротах была открыта.
           Здесь ничего не изменилось, только деревья за забором стали выше.  Всё так же у ворот сидели старухи с искусственными цветами, всё так же висела над калиткой табличка: “Посещение кладбища до 18 часов”.
           Олег вышел из машины, достал ведёрко с розами и подошёл к воротам. Тётки зашушукались за его спиной, то ли обсуждая его необычный букет, то ли его самого, он нервно обернулся - шёпот стих.
          На мгновение он заколебался, бог знает отчего, но тут же мысленно одёрнув себя, решительно вошёл в открытую калитку.
          Не очень уверенно он пошёл по главной аллее, затем свернул налево, раньше главным ориентиром для него была большая берёза, теперь  все берёзы казались ему высокими. Он пошёл медленнее, оглядываясь вокруг себя и всматриваясь в каждую белую плиту в надежде увидеть знакомые очертания, но всякий раз ошибался.
          “Неужели забыл?”- в тревоге спрашивал он себя, но упрямо двигался вперёд, бережно неся перед собой ведёрко с белыми розами. Расспрашивать попадавшихся ему навстречу редких прохожих ему почему-то не хотелось.
          Он волновался.
          Блуждая между могильными плитами и крестами, ощущая вокруг себя холод и безмолвие, нарушаемое только карканьем ворон и скрипом деревьев, окружённый со всех сторон барельефами, застывшими взглядами с портретов и датами на памятниках, он почувствовал в какой-то момент, что ему становится жутко.
         Несмотря на солнечный день, его знобило, почему-то рябило в глазах и трясло от беспокойства.
         - Вы что-то ищете? - услышал он позади себя голос и вздрогнул всем телом.
          Он обернулся. Перед ним стояла пожилая женщина в аккуратной, но давно вышедшей из моды шляпе и больших грязных рабочих перчатках. Она внимательно рассматривала его, глядя на него прямо поверх съехавших на нос очков.
          Олег не сразу понял её.
         - Что, простите? - переспросил он.
         - Вы что-то ищете? - повторила дама. - Вам помочь?
         - Нет, - механически возразил он, - хотя да... - вдруг продолжил он, волнуясь и запинаясь, - я ищу могилу... и никак не могу найти...
         - Какую могилу? Чью? - дружелюбно спросила женщина.- Может быть, я знаю?
          Он смущённо пожал плечами, чувствуя неловкость оттого, что сам не может найти могилу Сонечки.
          - Белый памятник, высокий, в форме крыла... - он не смог заставить себя произнести её имя.
          - Кажется, я знаю, о чьём памятнике вы говорите, - задумчиво сказала дама, - Это Соня Роснина, дочь Григория Николаевича Роснина, я даже помню эту романтическую историю...
           Дама запнулась, внимательно всматриваясь в его лицо.
           - Так, где же? - неожиданно рассердившись, нетерпеливо перебил её Олег.
         Дама удивлённо посмотрела на него поверх своих очков.
         - Да вот же, через ряд, нужно только обернуться, - и она указала жестом на кованую железную ограду.
          Олег обернулся, следуя за направлением её руки и чуть не вскрикнул от неожиданности. 
          С белого, как снег, высокого мраморного памятника, прямо на него смотрело улыбающееся лицо Сонечки.
         Он почувствовал, что начинает обмякать и нервно схватился рукой за железную ограду. Холод металла  чуть отрезвил его, он быстро открыл дверцу в ограде и тяжело опустился на низкую мраморную скамью.
         - Что с вами? Вам плохо?- смутно расслышал он за собой взволнованный голос пожилой женщины, но ответить не смог, только отрицательно мотнул головой.      
          В глазах его помутнело,  он склонил отяжелевшую голову на руки. Как много лет назад, грудь пронзило горькое чувство утраты. Он даже не мог предполагать, что в нём до сих пор жила такая острая боль.
          Откуда-то издалека, возможно, из самых глубин его памяти, до него донёсся чуть приглушённый, но по-прежнему мелодичный и явственно звучащий голос Сонечки: “Разве ты не замечательный, разве ты не удивительный, разве ты не бесценный?”- то ли шутливо, то ли серьёзно спрашивала она его.
          До неё никто и никогда не говорил ему ничего подобного, да и после неё тоже. Воспоминание об этом мгновении вспыхнуло в нём так ярко и живо, что он невольно закрыл лицо руками, сдавливая в горле рвущийся наружу стон.
         Всё, чем он жил, мучился, дышал двадцать два назад, всё в одно мгновение всплыло, ожило  и развернулось в нём в ясную картину прошедшего, словно пожелтевшие  древние свитки, строка за строкой открывающие свою истинную ценность.
         Если прежде, вслед за случайным воспоминанием, его охватывала боль, которую он стремился забыть, погасить в себе усилиями  воли, то теперь, впервые за многие годы, он позволил себе вспомнить всё, невольно отправившись в глубь себя, открывая шаг за шагом, слой за слоем  то, что он бережно укутал и упрятал в себе, как самые болезненные и самые  счастливые свои воспоминания.
         Когда он впервые увидел её, ему едва исполнилось восемнадцать лет, но внешне он выглядел, как вполне сформировавшийся мужчина. От отца он унаследовал высокий рост, крепкое сложение,  чёрные волнистые волосы, смуглый оттенок кожи и южную казачью кровь, заставившую его рано почувствовать себя взрослым. Ещё будучи подростком он часто слышал  вокруг себя восхищённые возгласы соседских женщин: “Красавец! Весь в отца! От баб отбоя не будет!” Подобные реплики только больнее задевали в нём и без того мучившие его тревоги по поводу его стремительного роста и быстрого возмужания, а уж то, что бестолковые городские тётки сравнивали его с отцом, которого он глубоко презирал, заставляло его воспринимать собственную внешность, как недостаток, как какое-то позорное отличие от своих ровесников. Он сутулился, опускал голову, носил огромные, несуразные свитера и не мог ни с кем общаться на равных. В то время, как большинство его одноклассников уже встречались с девушками, он писал стихи и зачитывался поэтами серебряного века. Посоветоваться ему было не с кем, разговаривать с отцом он считал ниже своего достоинства, маму он жалел, всячески оберегая её и стараясь не посвящать  в свои юношеские проблемы, друзей у него не было.
         Его жизнь начала меняться лишь с поступлением в Ярославский Политехнический институт, хотя поначалу он так же, как и в школе, сторонился ребят, дичился девушек и не принимал никакого участия в студенческой жизни. Положение изменил их преподаватель по физкультуре, оценивший его рост и спортивную фигуру и предложивший ему играть в институтской волейбольной команде. Ребята из волейбольной команды и стали его первыми друзьями. Они уговорили его перебраться в общежитие, чтобы не трястись ежедневно в пригородных автобусах, и с удовольствием бывалых, более опытных старших товарищей взялись за его перевоспитание. Весёлые компании, пирушки, танцы, просто посиделки с гитарой не прекращались из вечера в вечер. Девушки приходили в их комнату десятками - волейболисты считались самыми красивыми и завидными ребятами в их институте. Несмотря на то, что он, как говорили ему друзья, вызывал большой интерес у девушек, а некоторые из них даже просили познакомить их с нелюдимым высоким брюнетом, он всё-таки предпочитал оставаться в стороне, чем сильно удивлял своих приятелей, проводивших жизнь в постоянной любовной лихорадке, как и положено восемнадцатилетним парням.
        Тисканья в углах общежития и поцелуи в темноте под песни “Машины времени” мало привлекали Олега. Он писал стихи и мечтал о настоящей любви. Девушки с его курса, наравне с ребятами чеканившие формулы сопромата и коптевшие над чертежами начерталки, не вызывали в нём никаких романтических чувств. Они запросто, по-приятельски, заходили к ним в общежитие, заправски пили водку  и курили одну сигарету за другой. В таких женщинах он не находил для себя ничего привлекательного.
        Мона Лиза, Джоконда - вот был его идеал.  Женственность,  таинственность, недостижимость - вот, о чём он мечтал долгими уединёнными вечерами. Он увидел её портрет в Москве, в Пушкинском музее, куда они специально приехали с мамой, чтобы посмотреть на великий шедевр Леонардо, прибывший в Москву из Лувра. Он помнил до сих пор то потрясение, которое он испытал, когда его, и только его, выхватил из людской очереди её томный, полунасмешливый взгляд и проводил до самого выхода из зала, сопровождая каждый его шаг  мягкой, загадочной полуулыбкой. Этот живой, глубокий, проникающий взгляд запечатлелся в нём навсегда, как одно из самых ярких воспоминаний его жизни. Много раз потом, бывая в Париже, он мчался в Лувр, пытаясь оживить и пережить вновь то невероятное впечатление юности, но всякий раз уходил разочарованным, так и не сумев возродить в себе прежнего чистого восторга юности. То ли мешали толпы туристов, то ли подгоняли оставленные им дела, то ли усталая, вянущая душа отказывалась произвести экскурс в окаменелые пласты прошлого.       
         Вскоре его стали тяготить бесконечные пирушки и танцы в общежитии. В комнате, постоянно набитой людьми, он не имел никакой возможности заниматься своими любимыми делами: читать книги и писать стихи. Чтобы как-то избежать бесконечно продолжающегося общежитского угара, он стал всё чаще засиживаться в библиотеке с томиками стихов. Там довольно часто устраивались литературные вечера, диспуты о современной поэзии, встречи с писателями.
        На одном из таких вечеров он и встретил Артёма Роснина, одного из самых известных студентов Политехнического института. Артём был всего на год старше Олега, но уже занимался научной работой, печатал статьи в  журналах и к тому же был секретарём комсомольской организации института.  Все в институте знали, что Артём был сыном председателя Ярославского райисполкома, и соответственно усматривая в его научных и прочих успехах исключительно руку отца, старались держаться от него подальше.  Он так же, как и Олег, предпочитал оставаться в стороне от разнообразных студенческих сборищ, считая вечеринки и танцы пустой тратой времени, и так как очень любил поэзию начала века, то отдавал всё своё свободное время этому увлечению. Он был рад, обнаружив в Олеге своего единомышленника.
          Они стали вместе посещать литературные вечера, ходить в театры, просто гулять по городу, читая стихи и делясь своими впечатлениями. Как-то незаметно их приятельские отношения переросли в дружеские. Артём стал больше рассказывать о себе, о своей семье. Особенно много он рассказывал о старшей сестре Соне, весьма необычной девушке, студентке местного Педагогического института. Уже по рассказам Артёма Олег составил о ней впечатление как о своеобразной, независимой и необыкновенной девушке. В семье она была белой вороной, вела образ жизни, удобный только ей, чем противопоставляла себя своей образцовой  семье главы района и чем доставляла огромные хлопоты отцу и матери. В мире её не интересовало ничего, кроме Франции, французского языка и всего французского. Ректор Педагогического института, друг их отца, постоянно жаловался, что Соня является худшей студенткой в институте, пропускает лекции, игнорирует комсомольские собрания и вдобавок заявляет во всеуслышание, что самая большая её мечта - выйти замуж за иностранца и жить во Франции. Ни для кого не было секретом, что её переводили с курса на курс только из уважения к отцу.
        Такая невероятная разница между братом и сестрой не мешала им дружить, вместе бегать в кино и в театры, вместе ездить на выставки и премьеры в Москву и иметь одних и тех же друзей. Артём, бывший всего на два года младше своей сестры, обожал её и не скрывал своего восхищения ею, он мог рассказывать о ней часами, и скоро Соня стала одной из главных героинь их бесед. Также много, по словам Артёма, он рассказывал и ей о своём новом друге. Он часто передавал Олегу настоятельные просьбы Сони привести его к ним домой.
         Но Олег сопротивлялся, как мог. Достаточно было уже  одних  рассказов Артёма, чтобы внушить ему по отношению к его сестре  робость и благоговейный ужас, к тому же, ещё задолго до знакомства с ней, он как-то случайно увидел её в театре.
         Эта случайная встреча практически перевернула его жизнь. Он и сейчас отчётливо помнил то невероятное впечатление, которое произвела на него эта, не похожая на других, девушка. Она стояла в фойе, немного в стороне от толпы, в окружении подружек и с увлечением принимала участие в общем разговоре. Олег был с Артёмом, и когда Артём окликнул её, она рассеянно оглянулась и, ничего не поняв, опять повернулась к подружкам. Артём окликнул её вторично, она оглянулась опять и, заметив брата, сделала ему  нетерпеливый знак рукой, мол, вижу тебя, не мешай, и вновь вернулась к прерванному разговору. Этого мимолётного поворота головы, этой рассеянной улыбки, предназначенной, бог знает, кому, оказалось вполне достаточно, чтобы Олег, никогда не видевший в жизни ничего подобного, был сражён наповал.
          Образ хрупкой девушки с утончённым лицом, прозрачной белой кожей и пышными пепельными волосами мгновенно запечатлелся в его душе, гармонично слившись с уже жившим там образом Моны Лизы. Олег нисколько не сомневался, что он уже видел этот небрежный, скользящий взгляд, эту лёгкую, чуть тронувшую губы улыбку. Он и не смел себе в этом признаться и в то же время не мог думать по-другому. Это была Она. Олег Кучницкий впервые в жизни безумно влюбился.
          Для того, чтобы иметь возможность бесконечно мечтать и думать о своей новой Джоконде, он переехал из общежития в крохотную комнатушку на окраине города. Артём, принимавший теперь на правах его друга самое активное участие в его судьбе, и взявший над ним своеобразное шефство, пристроил его ночным сторожем в один из Ярославских музеев. Олег получал  восемьдесят рублей в месяц, двадцать  из них платил за комнату, и чувствовал себя миллионером. Никто не тревожил, не тормошил его по пустякам, он принадлежал теперь только самому себе и предмету своих мечтаний. Днём он занимался, вечером гулял с Артёмом, ночами писал стихи, сидя в одиночестве в гулком, пустом музее.
         Никто не имел никакого представления о том, что творится в его внутреннем мире, даже Артём. Несмотря на то, что они практически не разлучались, проводя вместе дни и вечера, Артём никак не догадывался о чувствах друга по отношению к сестре. Его удивляло только упорное сопротивление Олега принять приглашение родителей запросто приходить к ним домой. Он объяснял себе отказ Олега его застенчивостью и неуверенностью в себе и в результате  ещё больше опекал своего друга.
         Прошло не менее полугода, прежде чем Артёму всё же удалось вытащить строптивого друга к себе домой. Это был день его рождения, и у Олега просто не было никакой возможности для отступления. Весь трепеща от страха и нетерпения, он подготовился заранее к визиту к Росниным. Для этой цели он занял денег у приятелей и вызвал маму, чтобы она помогла ему купить приличный костюм и ботинки.
         Наконец, держа в одной руке букет цветов для матери Артёма, а в другой томик стихов Пастернака, библиографическую редкость, за которую он отдал спекулянту половину своей зарплаты, он позвонил в дверь роскошной квартиры Росниных. Услышав за дверью стук приближающихся каблучков, он вдруг запаниковал и уже готов был бежать, но дверь неожиданно быстро отворилась, и он увидел перед собой лёгкую летящую улыбку и сияние тёмных глаз в ореоле пышных пепельных волос.
         “Так вы и есть тот самый таинственный Олег Кучницкий, о котором Артём нам все уши прожужжал”.
          От неожиданности он так растерялся, что тут же вручил ей и цветы, предназначенные для её матери, и томик Пастернака - подарок для Артёма.  Как во сне, он прошёл вслед за ней к накрытому столу. Всё, что происходило в тот вечер, он воспринимал сквозь дымку своего состояния, схожего с гипнотическим. 
          “Тёмочка! Почему ты скрывал от нас своего друга, - достигал его слуха голос матери Артёма, Мирры Михайловны, не по годам восторженной дамы, - Такой красивый мальчик! Рост, статность, да ещё брюнет! Олег! Каких вы кровей? Кто ваши родители?”
          Он заливался краской и смутно слышал, как Соня и Артём возмущённо обрывали её: “Мама!”
          Отец Артёма, грузный и солидный Григорий Николаевич, расспрашивал его об учёбе, о дальнейших планах, говорил что-то о больших перспективах Ярославской области, Олег слушал его рассеянно, отвечал невпопад, не отрывая взгляда от своей недосягаемой мечты.
         Она была рядом, живая, из плоти и крови, она улыбалась, звала его танцевать, требовала, чтобы он читал стихи, оказывала ему внимание и вновь отвлекалась от него - он мог любоваться ею, сколько душе угодно, запоминать каждый её жест, каждое движение, чтобы потом, оставшись наедине с собой, вновь мечтать о ней. Он не смел приблизиться к ней, тем более что-либо сказать ей, он мог только смотреть.
          Маленькая и тоненькая, в нарядной белой блузке и пышной чёрной юбке с широким поясом, она скользила по паркету с томной грацией Спящей Красавицы. Полуопущенные веки, подрагивающие чёрные ресницы, пухлый яркий рот, всегда чуть приоткрытый, словно всегда готовый то ли для усталой улыбки, то ли для капризной гримаски - она производила впечатление томной, равнодушной ко всему, словно не проснувшейся ещё сказочной героини, смутно ожидавшей сквозь дрёму своего единственного принца. Это впечатление особенно подчёркивалось её замедленными движениями, капризно-безразличным выражением лица и некоторой небрежностью в одежде. Выбившейся из причёски прядкой волос, скосившимся бантиком на туфельке, блузкой, постоянно вылезавшей из-под ремешка, как будто лишний раз подтверждалось, что она “не от мира сего” и ей абсолютно безразлично, что подумают о ней в этом, неинтересном для неё, тяготившем её мире.
          Теперь, по прошествии стольких лет, глядя на  чуть потускневшую фотографию на памятнике, он видел, что Сонечка вовсе не была такой красавицей, какой она представлялась ему тогда. Несколько удлинённый нос, раскосые миндалевидные глаза, пухлый, немного великоватый для её худенького лица рот - слишком явственно подчёркивали принадлежность Сонечки к переданной ей по линии матери еврейской крови. Но тогда он не замечал ничего этого, он даже не догадывался, что мать Сони и Артёма была еврейкой, да ему и не нужно было этого знать, ему было всё равно, он был упоён своею любовью.
          После первого визита к Росниным он стал часто, почти ежедневно бывать у них. Григорий Николаевич относился к нему по-отечески, Мирра Михайловна как-то особенно привечала его, усаживала пить чай, угощала вкусненьким, интересовалась его учёбой и всячески поощряла его дружбу с Артёмом. Сонечка, узнав, что он пишет стихи, тут же взяла его в оборот, подсунув ему несколько подстрочников своих любимых французских поэтов и попросив его сделать их литературную обработку. Ради неё он был готов на всё, но специфические элитарные переводы давались ему с трудом.  Просиживая часами над загадочными сюрреалистическими текстами вместе с Соней, впервые находясь с ней в такой тесной близости, он дурел, пьянел от нечаянных прикосновений, от близкого горячего дыхания, от перекрещивающихся взглядов, и непостижимые, полные тайных смыслов, образы символистов совершенно путались в его голове.
          Смущённый до самых глубин тем, что находясь рядом со своим идеалом, он испытывает вовсе не возвышенные, неземные чувства, а какие-то бурные, неуправляемые потоки желаний, он, стараясь не выдать Сонечке своих истинных чувств, вскакивал с места, начинал в возбуждении ходить по комнате и воодушевляясь от кипения, происходившего в нём, бурно разглагольствовал о глубоких смыслах переводимых стихов. Сонечка, не понимая истинных истоков его невероятного красноречия, сопровождала его восхищённым взглядом и с чувством восклицала: “Боже, Олег, как же ты талантлив!”               
         Загнав себя таким образом в тиски собственных заблуждений, идеализировав её образ и вознеся её тем самым в сонм неземных, недосягаемых существ, он не только лишил себя какой-либо возможности  приблизиться к ней, но даже сам не заметил, что и она заинтересовалась им, приоткрыв, наконец, глаза.
         Несколько месяцев длился этот сплав его молчаливого обожания и её провоцирующего внимания, но он, поглощённый своей внутренней борьбой между земными и неземными чувствами, даже не замечал её долгих поощряющих взглядов.
         И первый шаг сделала она.
         Это было зимой, в новогоднюю ночь, родители Артёма уехали в Кисловодск, и обрадованные брат и сестра позвали друзей на новогоднюю вечеринку.
         Это была та редкая из  новогодних ночей, когда всё в природе подчёркивало, какой необыкновенный праздник настаёт в этот момент. Он  помнил, как под звон курантов вся компания бросилась на улицу с бокалами и шампанским. Шёл снег, в полном безветрии он медленно падал крупными хлопьями на землю, на деревья, одевая всё вокруг в искрящиеся белые покровы. Снежные хлопья плавно ложились на пушистые волосы Сонечки и не таяли, а как-то прятались в них, отчего её волосы начинали сиять, будто бы покрытые новогодней мишурой.  Она подошла к нему с бокалом, чокнулась с ним и, остановив на нём свой глубокий  взгляд, прошептала: “Я бы хотела этот год провести рядом с тобой”. Что он испытал тогда... Теперь ему казалось, что у него закружилась голова... Возможно, и закружилась... От её близости, от странных, не очень понятных для него слов, от выпитого шампанского... Он стоял рядом, потрясённый, в смятении держа свой бокал  и спрашивая её взглядом, что это значит, что она имела в виду... Он помнил, что она засмеялась, ему показалось, что он впервые тогда услышал её смех.
         “Дурачок”, - сказала она ему на его немой вопрос, приподнялась на цыпочки, потянулась к нему, пригнула его голову к себе.  “Какой же ты дурачок,” - повторила она и коснулась его губ губами.
         В ту ночь он впервые узнал, что такое любовь женщины. Они скрылись потихоньку от остальной компании и побрели в его комнатку на окраину, останавливаясь на каждом шагу, целуясь и целуясь без конца, перемешивая жаркие поцелуи с ледяными снежинками, ложащимися на их лица.
        Лёжа рядом с ней на узкой железной кровати в темноте своей комнатёнки, совершенно обалдевший от открывшегося ему впервые великого откровения любви, он потерял представление о времени и пространстве и только тихий, ласковый шёпот и прикосновения губ, словно ожившей, очнувшейся от долгого сна Спящей Красавицы Сонечки, возвращал его в реальность: “Разве ты не замечательный, разве ты не несравненный, разве ты не удивительный...”
        “Мы ведь поженимся, Сонечка, - спрашивал он, словно опасаясь, что она опять уснёт, исчезнет, ускользнёт из его жизни, - ты выйдешь за меня замуж, да?”   
        “А разве я уже не твоя жена?”- лукаво переспрашивала она.
         Он расстраивался, и она, прижимаясь к нему и гладя его по волосам, как маленького, успокаивала его:
        “Конечно, конечно, мой замечательный, я стану твоей женой, только твоей, больше ничьей”.
         Их идиллия длилась чуть больше месяца. Она прибегала к нему в комнатушку, всякий раз притаскивая с собой что-то, чтобы украсить её жалкий вид. Целыми днями они валялись в постели, ласкаясь, дурачась, вперемежку занимаясь любовью и читая стихи. К вечеру они спохватывались, Соня бежала домой, а он на работу в музей.
         Иногда они мечтали о будущем.
         “Мы не будем спешить, - говорила ему Сонечка, - ты закончишь институт, а потом мы поедем в Москву, отдадим твои стихи в печать или предложим их композиторам-песенникам. Ты станешь знаменитым. А я буду любить и лелеять тебя. И ещё я рожу тебе двоих детей: мальчика мы назовём Олежкой...”
         “А девочку Сонечкой”, - вторил он ей.
          Он забросил свои занятия, ему было не до них, кое-как он сдал зимнюю сессию и вопреки обещанию, данному матери, не поехал домой на каникулы. Обеспокоенная мать послала ему телеграмму. Встревожились и родители Сони. Где пропадала их дочь целыми днями и вечерами, обычно такая домоседка, они не представляли.
         Первым их заподозрил Артём. Как-то, после последнего экзамена, он долго расспрашивал его, недоумевая, почему Олег вдруг перестал заходить к ним домой. Он что-то нагородил ему про трудности с экзаменами и с учёбой и, с трудом избавившись от настойчивых предложений друга помочь ему, как оглашенный помчался к своему дому, где его уже ждала Сонечка.
         Через два часа Артём вдруг заявился к нему, долго и настоятельно стучал в дверь, спрашивал хозяйку, дома ли Олег, и получив утвердительный ответ, терпеливо ждал под дверью, пока друг впустит его. Когда, наконец, дверь открылась, Артём увидел перед собой наспех заправленную постель, кое-как одетых сестру и друга, одухотворенных, с горящими глазами, в меру смущённых и абсолютно не понимавших, отчего Артём так злится на них.
         На следующий день Сонечка не пришла к нему, только поздно вечером она позвонила в музей и сказала, что её родители не хотят, чтобы она с ним встречалась. Он пытался возразить ей, что-то выяснить, но напрасно, он услышал только голос Мирры Михайловны, очевидно, стоявшей рядом с дочерью: “Вешай трубку, немедленно вешай трубку”.
         Олег был потрясён, он никак не мог понять, что произошло и чем он мог так не угодить  Сонечкиному семейству, до сих пор не чаявшему в нём души. Совершенно сбитый с толку, он советовался со своей квартирной хозяйкой, простой пожилой женщиной, прожившей тяжёлую одинокую вдовью жизнь. Она понимающе выслушивала его, даже всплакивала, разделяя его недоумение по поводу чудовищной несправедливости  по отношению к нему, но имела на сей счёт своё мнение: “А что ты хочешь, она же девица, ты бы посватался к ней сначала, как положено, а уж потом всё остальное...”
         Вняв совету  хозяйки, надев свой лучший костюм с белой рубашкой и купив букет цветов и бутылку шампанского, Олег в тот же вечер направился в квартиру Росниных. Ему открыла Мирра Михайловна. Увидев его, она в ужасе всплеснула руками, словно перед ней появился некто с плаката “Их разыскивает милиция”, и закричала, призывая мужа. Следом появился Григорий Николаевич, насупленный, угрюмый, но почему-то не поднимающий глаз, а вместе с ним и Артём, вставший в стороне, словно всё происходящее его не особенно касалось. Сони не было.
         Потрясённый таким приёмом и каким-то образом чувствуя, что его не пустят дальше прихожей, Олег, как можно более уверенно попросил у них руки Сони. Мать Сони, как ему показалось, пришла в ещё больший ужас. Отец посуровел.
         “Руки Сонечки? - вскричала Мирра Михайловна, - а кто вы такой, позвольте узнать, чтобы быть мужем Сонечки? Как вы будете жить, на что вы будете её содержать?”      
          Он что-то пробормотал в ответ о том, что будет работать, что постарается чего-то добиться в жизни, что прежде, чем купить кооператив, он рассчитывает пожить с ними, но мать Сони не дала ему договорить, аж побагровев от возмущения: “Вы думаете, что я пущу в свой дом сына алкоголика и побирушки, известного на всю Ярославскую область!”
          Олег оторопел. Растерянный, он смотрел то на отца Сони, то на друга, ища у них поддержки. Оба молчали.
         Сам не зная, зачем, он вдруг стал объяснять им, что его отец  на самом деле князь Кучницкий, что его дед был генералом и прадед тоже был генералом, но в ответ услышал лишь презрительное: “Тоже мне князь - подзаборный пьяница”.
          Он тогда молча повернулся к двери. Униженный, он оказался за дверью, держа в руках злополучные цветы и шампанское.
          Вслед за ним вышел Артём. Олег повернулся к нему в надежде, что тот что-то скажет, объяснит ему, нисколько не сомневаясь, что друг, конечно же, на его стороне, и что в нём-то он точно найдёт понимание и сочувствие.
          Но Артём вышел лишь для того, чтобы расставить точки над “ i ” в их отношениях:
          “Мать и отец навели справки о твоей семье,- пояснил он тогда, - извини, но тебе придётся забыть дорогу в наш дом и номер нашего телефона”.
          “Но ведь мы любим друг друга”, - пытался воззвать к нему Олег.
          “Любовью, сам понимаешь, сыт не будешь”, - услышал он уже почти из-за закрытой двери.
          Так он потерял своего лучшего друга. Но терять свою единственную, только что загоревшуюся любовь он не хотел. Он знал, что по своему характеру Сонечка была далека от послушных, не смевших нарушить запреты родителей, дочек. Она была независима и самостоятельна, ненавидела всякое угнетение, и что заставило её согласиться с решением родителей, он не понимал. Он нисколько не сомневался, что убогие объяснения типа ”любовью сыт не будешь” были не для такой яркой и свободолюбивой натуры, как Сонечка.
         Во всяком случае, уступать её без борьбы он не собирался.
         Любыми путями он пытался во что бы то ни стало встретиться с Сонечкой. Он звонил ей - там вешали трубку, он приходил - вахтёр не впускал его, он стоял под её окнами, ходил к её институту, всё было бесполезно, её не было нигде. Наконец, он разыскал одну из подруг Сони, которая была в курсе их взаимоотношений, и та рассказала ему, что Соня не ходит в институт и сидит дома под наблюдением матери. Подружка пообещала ему передать Соне, что он каждую ночь, в музее, будет ждать её звонка.
          Подружка выполнила обещание, и Олег впервые в жизни узнал, что такое ожидать звонка. Бесконечными ночными часами он сидел перед телефоном и смотрел на него,  как на врага, который не ведает пощады. День за днём, ночь за ночью протекали в жуткой смене надежды с отчаяньем, он ждал, вздрагивал на каждый звонок, умирал и возрождался вновь, чтобы опять ждать.
          Наконец, как-то ранним утром, когда он уже не помнил, сколько дней прошло после их последней встречи, очумевший от бессонных ночей и изматывающего ожидания, он услышал её голос в телефонной трубке. От неожиданно нахлынувшего на него счастья у него сдавило горло. Он даже не сразу смог произнести её имя, но то, с каким восторгом она произнесла его имя, он помнил до сих пор.
         Она предупредила его, что звонит на минутку, пока мама спит, и будет говорить очень тихо. Он прижал трубку к уху и слушал её шёпот, такой любимый и долгожданный, что непрошенные спазмы сдавливали его грудь. Он любил её, боже, как же он любил её, никогда в жизни, ни до, ни после этого мгновения, он не испытывал ничего подобного.  Боль и счастье, как тьма и свет, переполняли его душу.
          Сонечка рассказала ему, что её держат под арестом, словно обесчестившую семью девицу в прошлом веке, но попросила его не отчаиваться, потому что она не сомневается, что всё равно рано или поздно  переупрямит своих родителей и что, вроде бы, отец уже склоняется к тому, чтобы смягчиться, но мать и особенно её любимчик Артём пока несгибаемы. Ещё она сообщила ему, что мать и отец сегодняшним вечером уезжают в Москву, а Артём едет их провожать на вокзал, и потому она постарается во что бы то ни стало сбежать из дома, а если всё это удастся, то уж, конечно же, остаться на ночь, потому что ей плевать на этого дурака и предателя Артёма.               
         Они договорились встретиться  на большой и многолюдной площади, у Спасо - Преображенского монастыря, в семь часов. “Час пик”, - машинально подумал он, но эта мимолётная мысль никак не закрепилась в его голове. Он не видел Сонечку целую вечность и не мог думать ни о чём, кроме предстоящей встречи с ней.
         Он бросился в свою комнатушку, чтобы хоть как-то привести её в порядок и приукрасить к Сонечкиному приходу.
          Он купил цветы, он и сейчас помнил, что это были красные гвоздики, не самый лучший подарок для девушки, но тогда он ничего в этом не смыслил, ведь Сонечка была его первой девушкой и в тот вечер, фактически первый раз в жизни, он шёл к ней на свидание. Настоящее свидание.
         Олег пришёл к назначенному месту заранее. Опять шёл снег, и он подумал, что это хороший знак,  как снег в новогоднюю ночь, который был свидетелем их счастья.
         Он ждал, нетерпеливо вглядываясь в прохожих, собирающихся у светофора на другой стороне улицы, ожидая, не мелькнёт ли там знакомая фигурка в белой кроличьей шубке с капюшоном. Это было как раз время разъезда туристических автобусов, и они мешали ему разглядеть Соню в толпе.
          Сонечка всё не шла, и он уже начал волноваться, придёт ли она вообще, как вдруг на другой стороне улицы показалась она в своей белой шубке с капюшоном, надетым на голову. Она вынырнула из толпы, сияющая, весёлая, махнула ему рукой и вновь скрылась в людском потоке, затем появилась опять, опять помахала рукой, и он различил, как она прокричала беззвучно: “Люблю тебя, замечательный!” На секунду он потерял её из виду и увидел уже выбежавшей из толпы у светофора. Глаза её сверкали радостным нетерпением, она бежала, спешила к нему, уже протягивая руки и глядя только на него. Казалось, всё другое потускнело и потеряло для неё всякий смысл. Наверное, только в тот момент он по-настоящему понял, как сильно она любит его.
          Он устремился к ней, увлекаемый тем же чувством, и вдруг только сейчас заметил ехавший на большой скорости и уже напиравший на них автобус. Крик: “Соня, назад!” замер в горле. Теряя контроль над собой и рискуя оказаться под колёсами, он ринулся к ней навстречу.
         Резкий скрежет тормозов, пронзительный визг колёс по асфальту, тихий женский вскрик, тёмные круги, вспыхнувшие перед глазами, и чувство, будто он лежит под колёсами, он, а не она.
        Он открывает глаза, уже заранее зная, что он увидит.
        Она неподвижно лежит перед огромными, чёрными колёсами автобуса, белая шубка распахнулась, волосы выбились из-под капюшона. Рядом суетится ошеломлённый шофёр, он кричит в толпу: “Я не виноват! Они бежали на красный!”
        Он чувствует, что тоже лежит на асфальте, ему холодно, его трясёт, он пытается подняться, но невыносимая боль в ноге мешает ему. И всё-таки он встаёт, и ему кажется, что бесконечно медленно, целую вечность идёт к ней. Его преследует ощущение непоправимого, он слышит чьи-то голоса, кто-то говорит, что она ещё жива, но он не верит, он уже точно знает, что она умерла. Глаза её открыты, неподвижны и смотрят куда-то вдаль, в ту точку, в которую они вместе  уже не посмотрят никогда.
          Он наклоняется к ней, он пытается поддержать её голову, но кто-то кричит ему, что этого делать нельзя, и он не смеет сдвинуться с места, не смеет прикоснуться к ней, он только осторожно смахивает с её ресниц снежинки, чтобы они не попали ей в глаза.
         Приезжает скорая, толпа сплачивается вокруг и оттесняет его, он не в силах противостоять, острая боль лишает его последних сил, он не может пробиться сквозь плотную людскую стену, крикнуть, прогнать всех от неё, он стоит один в стороне, не имея возможности подойти к ней и хотя бы последний раз взглянуть на неё, его особенно беспокоят снежинки, которые теперь никто не смахивает с её лица.
          Всё, что он мог увидеть, это отъезжающую скорую помощь, увозящую от него навсегда его Сонечку, его Спящую Красавицу.
         Ему жутко, он не ощущает ничего, кроме леденящей пустоты вокруг.   Толпа разбрелась, автобус уехал. Только остались на асфальте чёрные следы шин, пятна крови да раздавленные красные гвоздики, на которые постепенно и неумолимо ложился снег.
          А дальше был провал. Сколько часов, сколько дней, сколько месяцев прошло, он не помнил.
          Он восстановил в своей памяти много позже, что он пролежал несколько дней в больнице, куда его отправили с переломом бедра, а затем в гипсе и со строгим предписанием постельного режима отвезли на скорой домой, в его комнатушку, сохранившую ещё следы его приготовления к счастью.
          Через свою сердобольную хозяйку, понемножку ухаживавшую за ним, он узнавал разные слухи из города. По словам хозяйки, весь город гудел, передавая на все лады их историю. Она рассказала ему, что состоялся суд, на котором бедного водителя осудили на несколько лет, несмотря на то, что были многие обстоятельства, смягчающие его вину: погодные условия, капюшон на голове Сонечки, мешавший её обзору и то, что она бежала на красный свет. На суде об Олеге Кучницком, также пострадавшем в дорожном происшествии, никто не упоминал, но через ту же хозяйку он услышал, что все в городе и, прежде всего, сами Роснины, считали именно его виновником гибели Сонечки.
         Он перестал ходить в институт, забросил свои занятия, забыл про работу, про еду и питьё, никто не приходил к нему, и он ни в ком не нуждался. Он не то что бы страдал, он просто перестал ощущать реальность мира.
          Всё, что ему нужно было в этой жизни, ушло, покинуло его навсегда, Спящая Красавица опять закрыла глаза.
         Олег  вздрогнул всем телом, поднял голову и огляделся вокруг себя. Стемнело. Пожилой женщины, указавшей ему дорогу к памятнику, рядом с ним уже не было, он остался на кладбище один.
        С белого, как снег, мраморного памятника, на него по-прежнему смотрело неизменно улыбающееся лицо Сонечки. Он склонился над могилой, аккуратно разложил  белые розы, и опять, мысленно прощаясь, посмотрел в  загадочное, когда-то так любимое им  лицо Сонечки.
          Он часто спрашивал себя потом, что было бы, если бы она не погибла, если бы она не побежала к нему на свидание, а возможно, смогла бы всё-таки переубедить своих родителей, и они были бы вместе... До последнего момента он много раз давал себе на этот вопрос один и тот же ответ: он был бы счастлив. Сейчас, стоя перед её могилой, утопавшей в белых розах, он не решился бы дать себе столь однозначного ответа, ясно осознавая, что судьба его в таком случае сложилась бы совсем по-другому.
          А тогда... К началу марта за ним вдруг примчалась обеспокоенная мать, которая через десятые руки, чуть ли не самая последняя, узнала о том, что случилось с её сыном. Она незамедлительно взялась за его спасение, приняв решение увезти его из города. Забирая документы из института, они узнали, что на комсомольском собрании ему заочно был вынесен выговор с занесением в личное дело с формулировкой “аморальное поведение, игнорирование общественных правил и норм”. Он горько усмехался, усматривая в этой одновременно жёсткой и смешной формулировке почерк  секретаря комсомольской организации, своего бывшего лучшего друга Артёма Роснина.  Это было последней каплей в его чашу отчаянья, абсолютно лишившей его воли и всякой способности к сопротивлению. Мать  списалась с дедом и бабушкой, уволилась из своей больницы, и они вместе во второй раз переменили место  своей жизни.
         Дедушка и бабушка, счастливые тем, что дочь и внук, наконец, вернулись к ним, с энтузиазмом взялись за устройство их жизни. Мать перешла на работу в свою прежнюю клинику. Дед, используя свои старые связи, устроил перевод Олега в престижный Финансовый институт, а затем на работу в солидное  государственное учреждение, ведающее внешними связями, создав таким образом  мощный фундамент для дальнейшей карьеры внука. Пожилые, много лет прожившие в одиночестве люди, с удовольствием и радостью  отдали своему единственному внуку, столь нуждавшемуся в поддержке и любви, все силы своих неизрасходованных за долгие годы чувств.
          Олег был бесконечно благодарен им, это были, пожалуй, наряду с его мамой и Сонечкой, единственные люди на земле, бескорыстно и искренне любившие его.
          Он вновь склонился к памятнику и осторожно провёл рукой по гладкому холодному глянцу портрета.
          Спящая Красавица проснулась, подарила ему счастье невероятной, несбыточной, сказочной любви и уснула опять.
       “Прекрасная, но не сбывшаяся мечта…”- сказал он себе, вздохнув, но вздох его был лёгкий и радостный, словно он освободился только что от многолетнего, тяжкого груза.
         Он прикрыл за собой дверцу железной ограды и поспешно, ускоряя шаг и, наконец, почти бегом, зашагал с кладбища.
         Возле бетонного забора никого уже не было. Калитка, на его счастье, была ещё открыта. Олег буквально выскочил за пределы кладбища, зачем-то суеверно перекрестился и с облегчением взялся за руль своего надёжного сверкающего автомобиля.


                11. 


         Вновь въехав в черту города, Олег повернул в сторону центра.
          Вслед за непредвиденными воспоминаниями о прошлом, так неожиданно и мощно всколыхнувшими его душу, он испытывал непреодолимое желание тут же и немедленно пуститься на поиски бывшего друга-врага Артёма Роснина и сказать ему все, что по-прежнему бродило, но пока еще неясно формулировалось в его голове. Конечно, из-за неожиданных обстоятельств, толкнувших его в дорогу, он был лишён всех своих обычных  преимуществ и возможностей, из-за чего поиск становился более затруднительным, но был один выход, который пришёл ему в голову ещё по дороге в Ярославль,  и после некоторых колебаний, он решил воспользоваться им.
         Несколько месяцев назад, в сугубо конфиденциальном разговоре с директором Ярославского филиала, предварительно взяв с него слово о       соблюдении его поручения в тайне, он попросил его собрать по возможности сведения об Артёме и о своем отце. Через некоторое время он получил от него пакет с надписью “Президенту правления банка. Лично в руки”, в котором сообщалось, что Артём Григорьевич Роснин, возраст 41 год, проживает по-прежнему в Ярославле, далее был указан его прежний адрес и даже прежний телефон, только первые три цифры были изменены. “Не женат. Проживает с матерью. Отец, бывший председатель райисполкома, умер 5 лет назад от тяжелой, продолжительной болезни”. Далее сообщалось, что он уже на протяжении двадцати лет преподаёт в Ярославском Политехническом институте и имеет учёную степень доктора наук.
          Об отце в этом послании ничего сказано не было.
          Олег притормозил у обочины дороги, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Он был в некотором смятении. Было уже начало седьмого, и где он мог найти Артёма в это время, неизвестно. Поехать наудачу к его дому он не решался, даже сотая доля возможности увидеть Мирру Михайловну никак не прельщала его. Разыскивать его в институте не имело смысла - он мог потратить на поиски массу времени и всё же упустить его. В сообщении директора филиала ничего не говорилось о том, на каком факультете преподавал Артём.
         Надо было откуда-то позвонить. Олег огляделся вокруг, в поисках чего-нибудь подходящего, возможно, какого-нибудь кафе или чего-то другого, просить на улице жетончик он не решался. На его глаза попалась вывеска парикмахерской. Не раздумывая, он вышел из машины и вошёл в тесное и плохо ухоженное помещение.
        За высокой стойкой, у кассового аппарата и телефона сидела молодая женщина с ярким макияжем, модной, тщательно уложенной причёской и вопиющего цвета ногтями. Перед ней лежал журнал с чуть начатым кроссвордом. Она явно скучала, ожидая конца рабочего дня и задумчиво  рассматривая свои ногти.
        “Ну что ж, - подбодрил себя Олег, - придётся вспомнить, что я высокий брюнет”.
         Он заулыбался от самого входа и уверенно подошёл к стойке.
          Женщина подняла на него скучающий взгляд, с интересом оглядела его и поморщилась, остановив взгляд на его ботинках.
          - Стричься или бриться?- спросила она без эмоций.
          - Здравствуйте, девушка,- поприветствовал её Олег, вложив всё своё обаяние в улыбку.
          - Здравствуйте, - отозвалась она и вновь заинтересованно посмотрела на него.
          - Вы знаете, -  вкрадчиво продолжал он, не прекращая улыбаться, - я сам из Ярославля, вот приехал из Москвы навестить старых знакомых, а сотовый отключился... Вы не позволите мне от вас позвонить?
          Девушка понимающе хмыкнула, наградив его выразительным презрительным взглядом, молча подвинула к нему телефонный аппарат и опять обратила всё своё внимание на руки.
          Олег облегчённо вздохнул и, стараясь не обращать никакого внимания на её презрительный взгляд, набрал номер, который он запомнил, как ему казалось, до конца жизни.
          Он волновался, забытые чувства двадцатилетней давности заставляли тревожно взрываться его сердце. Трубку взяла пожилая женщина. Не узнать ее голоса было невозможно, это была Мирра Михайловна.
          Олег призвал на помощь всю свою выдержку прошедшего огонь и воду бизнесмена.
           - Простите, - попросил он, как можно более вежливо, - я бы хотел поговорить с Артёмом Григорьевичем.
           - Его нет дома.
           - Простите,- ещё раз расшаркался Олег, - а где бы я мог его найти, это срочно.
           - А кто его спрашивает?- насторожилась, как всегда, бдительная Мирра Михайловна.
           - Это его давний институтский приятель, - пояснил Олег, - я в Ярославле проездом, вечером уезжаю, и мне очень хотелось бы его повидать.
           - А как ваше имя, я могу узнать? - не сдавалась Мирра Михайловна.
           Голос её звучал так жёстко, что Олег вновь струхнул по старой памяти. Он даже не сразу нашёлся, что ответить.
           - Меня зовут... - он обвёл глазами помещение, в поисках спасительной фамилии, которая никак не приходила к нему в голову, и  взгляд его нечаянно остановился на табличке, прибитой к двери, “Ответственный за пожарную безопасность Зуев А.В.”- Меня зовут Зуев, Зуев Андрей, - быстро проговорил он.
           Девица за стойкой подняла голову и многозначительно хмыкнула.
           Имя, как и можно было ожидать, ничего не сказало Мирре Михайловне, но она почему-то смилостивилась.
           - Артём Григорьевич на работе, он будет не раньше восьми часов.
           - Простите, - настаивал Олег, - я давно здесь не был. Я знаю, что он работает в Политехническом, но я не знаю, на каком факультете, где мне его искать?
           Это была, по-видимому, его оплошность, потому что Мирра Михайловна вдруг замолчала и после некоторой паузы спросила подозрительно:
          - Странно, ваше имя мне незнакомо... А вот голос, мне кажется, я его слышала прежде… Уточните, пожалуйста, когда вы с ним учились, кто вы...
          Её вопрос повис в безмолвии. Олег поспешил повесить трубку.
          - Ничего не выяснил, - сказал он разочарованно девице за стойкой. -
Спасибо.
         - Ничего, - она безразлично пожала плечами, - можете звонить ещё, раз уж сотовый отключился, - и она понимающе усмехнулась, давая понять, что раскусила его.
         “Ну вот, уже и за мошенника приняли, ”- подумал он с ухмылкой.
          Олег вышел на улицу, уже совсем стемнело, и время приближалось к семи часам. Он принял решение ехать в Политехнический и попробовать разыскать Артёма там, наудачу.
           Политехнический он нашёл без труда, но был немало удивлён, обнаружив на месте старого, обветшалого центрального корпуса, новое здание из красного кирпича и новое название: это был теперь не Политехнический институт, а Технический Университет. Олег, внутренне  подивившись переменам, которые последнее время постоянно происходили с привычными и десятилетиями укоренившимися вещами и явлениями, припарковал машину на стоянке и направился к входу в институт. Но уже в дверях ему преградил путь охранник в камуфляжной форме и с рацией.          
        - Нельзя!- хмуро пробурчал он.
        Оставалось только ждать у входа, поёживаясь от мартовской сырости и вглядываясь в каждого выходящего из дверей мужчину среднего возраста. Уже миновало восемь часов, но никого, похожего на Артёма Роснина, он так и не увидел. Может быть, он просто не узнал его, может - проглядел, а могло быть и такое, что Артём, заметив его, нарочно прошел мимо.  Олега вдруг взяло сомнение. Он с трудом мог себе представить, что мужчина сорока с лишним лет мог до сих пор таить злобу на  бывшего парня давно погибшей сестры, но что не бывает, возможно, прошедшие годы так и не смогли разубедить Артёма в том, что именно он, его бывший друг, был виновником её гибели.
        Чтобы окончательно разрешить свои сомнения, Олег вновь вошёл в здание института и обратился к неприступному охраннику. На этот раз тот пил чай и был более расположен к разговору.
         - Простите,- сказал ему Олег, - я жду Роснина Артёма Григорьевича, он ещё не выходил? Может быть, я пропустил его?
          - Ректора ждёте? - дружелюбно спросил охранник, с удовольствием отпивая чай из бокала.
        - А он ректор? - изумился Олег.
        Охранник молча указал ему на большой стенд со сведениями об институте. Первая строка на стенде гласила: “Ректор Ярославского Технического Университета - А.Г. Роснин, доктор технических наук, профессор.”
        - Профессор, - опять поразился Олег, отступая от стенда.
        - Профессор, - подтвердил охранник с такой гордостью, словно  имел самое непосредственное отношение к Артёму и его научным успехам.
        - Так он не выходил? - уточнил у него Олег.
        - Нет ещё, - ответил охранник и указал ему на несколько колченогих стульев, стоявших у дверей.
         Олег не без опаски сел на один из стульев. Прошло ещё несколько минут, прежде чем он увидел высокого  крупного мужчину средних лет, выходящего из лифта. Он был одет в длинное объёмное пальто и шляпу. На мгновение Олег не поверил своим глазам, до такой степени облик приближающегося мужчины напомнил ему покойного Григория Николаевича. Тот тоже всегда носил длинное пальто, широкополую шляпу и неизменный кожаный портфель. Олегу даже показалось, что портфель был тем же самым, отцовским.
         Мужчина подошёл к столу с охранником, тот мгновенно спрятал свою чашку и встал:
         - Артём Григорьевич, вас ждут, - сказал ему охранник, указывая на Олега.
         Артём повернул к нему голову и посмотрел вопросительно.
         - Здравствуй, Артём, - сказал Олег, делая шаг ему навстречу.
         - Вы ко мне? - удивился тот, при этом недоверчиво сощурившись.
          - Здравствуй, Артём, - повторил Олег и невольно заулыбался, - да ты близорук, что ли?
         - Д -да, близорук, - машинально согласился он, всё ещё внимательно всматриваясь в незнакомца, и вдруг, в какой-то момент лицо его напряглось, в тот же миг разгладилось, и глаза его вспыхнули неподдельной искренней радостью, - Олег? Кучницкий? - медленно выговорил он, - Не может быть!
          - Почему же не может? Это я и есть.
          Олег и сам не ожидал той вспышки чувств, которую он  испытал он в ответ на  нескрываемую радость Артёма.  Двадцать  лет нелепой размолвки, сожаления об утерянной дружбе, добрые воспоминания и радость встречи со своей юностью  бросили их друг к другу в объятия.
          Они обнялись,  как два близких человека  после долгой, бессмысленной
разлуки.
          Простодушный охранник смотрел на них, не закрывая рта и тоже чему-то радуясь.
         - Друзья, что ли? - спросил он, но ответа не получил.
          - Олег! Какой ты молодец! - восклицал Артём, восхищённо оглядывая его, - Я тоже хотел тебя найти, но как-то не решался. Ты теперь у нас важная птица.      
          - А ты? - весело отпарировал Олег. - Ректор, профессор!
          - Я - в местном масштабе, а ты - каждый день в новостях, в газетах! Ты молодец! Я всегда знал, что ты добьёшься своего.
         “Всегда ли?”- невольно промелькнуло в нём, но он не стал омрачать такой радостной встречи.
         Они вышли на улицу.
         - Ну, теперь куда? - спросил Артём. - Какие у тебя планы?
         - Да никаких, я просто приехал.
         - К маме?
         - Нет, мама давно со мной.
         - Неужели ко мне? - спросил Артём, весело подмигивая.
         - Да, именно к тебе, - ответил Олег без улыбки.
         - Ну, тогда пойдём ко мне, я приглашаю, я живу всё там же.
         Олег помялся, перспектива провести вечер с Миррой Михайловной его не устраивала.
          - Мне бы не хотелось... - уклончиво начал он.
          - Да брось ты!- воскликнул Артём, догадываясь, в чем дело.- Мама так изменилась, она теперь совсем другая, мягкая и покладистая. А ты вообще её любимый телегерой. Как только тебя увидит - кричит: “Скорее, Тёмочка, нашего Олега показывают!”
          Олег пожал плечами в раздумье и всё же покачал головой:
          - Нет, мне не хотелось бы, извини.
          - Ну тогда пойдём в ресторан, - предложил Артём.
          - Есть только одна загвоздка, - преодолевая чувство неловкости, сказал ему Олег, - конечно, это очень смешно, но я без бумажника...
          - Загвоздка! - возмутился Артём, - для меня это честь - угостить одного из самых богатых людей в стране.
          Они рассмеялись. Артём был всё тем же, весёлым, покладистым, готовым ради друга на любые компромиссы, словно не было между ними никогда никаких размолвок, никаких недоразумений, никакого недопонимания.
          - Пойдём, - сказал ему Артём, - это в Центре, недалеко от театра. - Там ресторанчик есть небольшой, в русском стиле, там хорошо кормят и обстановка приличная. Тем более, сегодня будний день, туристов немного.
          - Я на машине, - сказал Олег.
          - Тем лучше, быстрее доедем.
          Они подошли к стоянке, на совершенно  опустевшей площадке его машина возвышалась, как  огромный чёрный фрегат.
          - Твоя? - уважительно спросил Артём.
          - Можно считать, что банковская, - улыбнулся Олег, - я сам за рулём не езжу.
          - У нас даже губернатор Ярославской области на такой не ездит.
          - Да ладно, - возразил Олег, - губернатор - политик, избранный народом, он должен быть скромным. А мой имидж требует подтверждения финансовой стабильности банка. У нас разные задачи.
          Они сели в машину.
          - А ты в политику не собираешься? - поинтересовался Артём.
          - А зачем? - удивился Олег.- Слишком опасное поприще, ещё опаснее, чем финансы.
          Пока они ехали до ресторана, их разговор вертелся вокруг политики и политиков. Олег не любил подобных разговоров, но, почувствовав, что Артёму эта тема очень интересна, рассказал ему несколько московских новостей и курьёзов, пользуясь тем, что  имел доступ в этот мир и многих политиков знал лично.
          Они быстро доехали до ресторанчика. Он действительно был очень уютным, со вкусом выдержанным в национальном стиле.  Посетителей в ресторане почти не было, только в середине зала за длинным вытянутым столом сидела небольшая группка иностранных туристов, как определил Олег, англичан, с чопорным видом отведывавших блюда русской кухни, что-то вроде борща и неизменных блинов с икрой.
         К Олегу и Артёму тут же подскочил официант, бойкий парень в красной расшитой косоворотке, с дежурной улыбкой на лице и хитрыми азиатскими глазами.
         - Артём Григорьевич! - радостно поприветствовал он их, остановив быстрый профессиональный взгляд на Олеге.- Почему не позвонили. Мы бы организовали всё по высшему разряду!
         - Ничего, ничего, - расплылся в довольной улыбке Артём, - ты и так всё сделаешь хорошо...
         - Я смотрю, ты здесь завсегдатай, - сказал Олег.
         - Я везде завсегдатай.
         Олег удивлённо посмотрел на него, вдруг захотелось спросить: “А как же правила и нормы?”
         - Так мало радости в жизни, - объяснил в ответ на его удивление Артём.
         К ним опять подскочил бойкий официант.
         - Ну, говори, Руслан, что у вас сегодня? - по-деловому спросил Артём.
         - Пельмени отличные. Свинина в горшочке хороша. Есть осетрина запеченная.
         - Мне давай пельмени, две порции. Ну, и закуски к ним, - возбуждённо воскликнул он и даже потёр в предвкушении руки. - а ты, Олег?
         - Я бы съел говядину жареную, просто стейк.
         - Говядину не посоветовал бы, - вмешался со знанием дела официант.
         - Вот видишь, - воскликнул Артём, очень довольный, - говядину не берём. У нас тут ваши европейские штучки не проходят, - бери уж тогда лучше осетрину, она здесь всегда хорошая. Как- никак на Волге живём.
          Чувствовалось, что ему очень хотелось принять хорошо своего давнего друга. 
         - Ну, давай, осетрину,- согласился Олег, безразлично пожимая плечами, и тут же встал из-за стола, - извини, Артём, я практически два дня в дороге, мне надо себя в порядок привести.
         Бойкий официант опять вставил своё слово:
         - Если желаете, душ организуем...
         - Нет, спасибо, - он смущённо улыбнулся, - мне достаточно воды из крана.
         - Ну давай, - согласился Артем, - а я пока маме позвоню, а то знаешь, человек пожилой, волнуется, я ведь у нее один остался. 
          Суетливо засуетившись и отчего-то понуро ссутулившись, Артем поднялся из-за стола вместе с Олегом.

           Когда Олег вернулся в зал, немного освежившийся, причёсанный и отчистивший свои ботинки от кладбищенской грязи, стол был уже накрыт по всем правилам русского застолья, а посередине стола стоял запотевший графинчик с водкой.
          - Ну!- радостно воскликнул Артём, - поднимая рюмку с водкой и протягивая вторую Олегу. - За встречу!
          - Ты извини, Артём, - сказал ему Олег, - я пить не буду, только пригублю.
          - Как так! - возмутился тот.- Не выпить за встречу!
          - Мне сегодня ещё в Москву возвращаться.
          - У меня переночуешь.
          Олег покачал головой:
           - Нет, это невозможно.
           - Ну, на базе своей останешься, у тебя тут, говорят, база отдыха есть.
            - Нет, мне надо ехать, - уверенно сказал Олег, - так что извини, пить не буду, а поем с удовольствием, с утра не ел.
           Артём озадаченно нахмурился, очевидно, не представляя себе, как можно отметить встречу, не выпив за неё.
           - Ну, хоть чокнись со мной, что - ли, поддержи тост. Совсем там в своих Европах испортился, - проворчал он.
           - Тост поддержу, - улыбнулся Олег и поднял рюмку в ответ, - за встречу.
           Артём выпил, тут же налил себе вторую рюмку, выпил ещё и, не закусывая, откинулся назад, с интересом разглядывая Олега.
           - А ты совсем не изменился, даже лучше стал,- заключил он со вздохом, - не то, что я, видишь, как пополнел. А у тебя ни седых волос, ни залысин, ни морщин. Как тебе это удаётся? Массаж? Китайская медицина?
          Олег в недоумении поднял голову, оторвавшись от вкуснейшей осетрины.
          - Какая китайская медицина? У меня времени на отдых нет, я своих детей неделями не вижу.
          - А у тебя и дети есть? - голос Артёма стал глуше.
          - Да, два мальчика.
         - И жена, наверное, молодая и красивая.
         - Да, красивая, - согласился Олег и с беспокойством посмотрел на старого друга.
          Он как-то вдруг поник и даже перестал подливать себе водку.
          - А у меня не сложилось, - пояснил Артём, вздыхая, - ни жены, ни детей, один с мамой.
          - Ты что же, никогда не был женат? - удивился Олег.
          - Никогда. Сначала учёба, потом аспирантура, диссертация, другая диссертация, как- то не успел.
          - Что значит, не успел!  Нам с тобой всего по сорок лет! Ты же ректор в институте, у тебя там аспирантки, студентки! - попытался подбодрить его Олег.
          - Какие студентки, - вздохнул Артём, - ты посмотри на меня, мне не то, что сорок, мне все пятьдесят можно дать. Это как раз на таких, как ты, студентки западают, подтянутый, вылощенный, тридцать лет от силы...
          Олег пожал плечами, друг его взгрустнул не на шутку. Что он мог сказать на это, он плохо представлял. Неожиданно ему припомнилось, что по этому поводу говорил его вездесущий помощник Алексей Ковалёв. Он повторил его аксиому почти слово в слово:
         - Не скажи, последнее время наметилась тенденция на браки с большой разницей в возрасте, женщине нужна уверенность и стабильность, теперь никто не хочет пробивать себе успех в жизни, гораздо легче воспользоваться тем, чего уже достигли  другие, например, ты.
          Как ни странно эта тирада с чужих слов явно понравилась Артёму. На его печальном лице даже появилось какое-то подобие игривой улыбки.
         - Да, есть у меня одна женщина, наш проректор по учебной работе, тридцать шесть лет, но маме она не нравится, ни в какую, говорит, что она хочет воспользоваться мной, чтобы сделать карьеру.
         - Ну, вот видишь, - проговорил Олег с невольным укором, - а ты говорил, что она изменилась…
         - Нет, нет, Олег, ты ошибаешься! - вдруг очень эмоционально вскричал Артём.- Она очень изменилась! Если ты о прошлом, то она очень сожалеет. Она говорит, что её бог наказал. Ты - знаменитость, а Сонечки - нет.
         Такая внезапная перемена в настроении Артёма и в теме беседы, как-то сбила Олега с толку. Ему стало не по себе.
          - Не нужно об этом, Артём.
          - Мне очень жаль маму, - продолжал тот, будто не слыша его, - ей много в жизни пришлось перенести: сначала Соня, потом отец. Ты знаешь, ведь отец умер...
         - Да, знаю, - быстро проговорил Олег.
         Артём замер, пристально всматриваясь в лицо друга, и даже чуть приподнялся со своего стула:
         - Так это был ты! - произнёс он, ошеломленный, - Это ты был на кладбище, это ты принёс целую охапку роз. Знакомая моей матери позвонила ей и сказала, что на могиле Сонечки - бесчисленное количество белых роз. А мы-то с мамой гадали, не могли понять, кто это, даже подумали, что, возможно, кто-то из друзей отца... Да - а...
         Артём глубоко задумался, вновь опустившись на свой стул.
         Олег молчал. Ему не хотелось вновь затрагивать свои, только что улёгшиеся воспоминания, вновь бередить и надрывать душу. Его былое намерение высказать другу былые обиды улетучились куда-то практически с первым же взглядом на Артема.
         Но Артём был, видимо, настроен иначе:
         - Скажи, - проговорил он после долгой паузы, - ты до сих пор любишь её?
         - Помню, - нехотя ответил он.
         Артём не унимался. Он выпил слишком много водки и был расположен к серьёзному разговору, слёзы раскаяния уже навернулись на его глаза.
         - Прости нас, Олег…
         - Не нужно об этом, - попытался остановить он Артёма.
         - Нет, - упрямо продолжал тот, - мы виноваты перед тобой, особенно я виноват, я не должен был поддерживать мать. Я твой друг, я её брат, я должен был быть на вашей стороне. Если бы не я, Сонечка не погибла бы, всё повернулось бы по-другому, вы бы поженились и были  счастливы... Мне так больно, Олег, до сих пор больно.
         Артём уронил голову на руки и беззвучно зарыдал. Боль сострадания, боль потерь опять зашевелилась в груди Олега.  Он тихо, но настойчиво произнёс:
         - Не будем об этом, Артём. Мне трудно, поверь, очень трудно, я много лет жил только этим. Мне стоило стольких сил переболеть...
         Артём поднял голову, понимание и сочувствие сверкнули в его глазах:
         - Прости, Олег, наверное, я эгоист...
         - Нет, это я эгоист, Артём.
         Артём опять потянулся к графину с водкой.
         - Налей и мне, - вдруг сам того не ожидая, заявил Олег.
         Друг удивился, но налил.
         Олег поднял рюмку:
         - Давай выпьем за нашу молодость, за нашу дружбу... У меня никогда не было такого друга, как ты, я всё время вспоминал о тебе, но что-то не пускало меня, наверное, обида. Так что, прости и ты меня, Артём, нельзя обрубать по -живому.
        - Но это не ты обрубил, - попытался возразить друг.
         - И ты, и я.  Мы оба должны были понять, что нельзя оставлять людей в молчании и непонимании, если можно просто поговорить с ними. Я много обрубил в своей жизни отношений и, наверное, сожалею об этом. Спасибо тебе, Артём, ты дал мне возможность понять это.
          Он сделал глоток, поморщился и запил соком.
          Артём внимательно смотрел на него, не скрывая своего удивления.
          - Слушай, Олег, - вдруг спросил он, - а ты счастлив?
          Он задумался, вопрос Артёма затронул в нём что-то очень глубокое, бродящее и тревожное, то, чего не хотелось вскрывать и вытаскивать на поверхность.
         - Не знаю,- ответил он.
         Вдруг стало неуютно на душе, слишком сильные откровения всегда как-то внутренне опустошали его.
         Захотелось на свежий воздух.
         - Пойдём, Артём, уже очень поздно.
         Но его друг как-то совсем раскис, кое-как расплатился с официантом и, шатаясь, поплёлся в гардеробную.
         - Кажется, я всё-таки перебрал, - сказал он, надевая пальто.
         - Мне тоже так кажется, - согласился Олег, улыбаясь.
         “Эх, ректор, профессор…”- вздохнул он и, схватив его под руки, потащил к своей машине. Но тот был достаточно тяжёл и к тому же упирался и требовал у Олега, чтобы тот выслушал его.
          - Ну что? - Олег остановился, скорее для того, чтобы передохнуть.
          - Плевать на всё!- бесшабашно заявил Артём.- Я иду к своей женщине, и ты идёшь со мной.
          - “Требуешь продолжения банкета?”- засмеялся Олег.
          - Я вас познакомлю! И ты мне скажешь все честно, как друг! - упрямился Артём.
          - В следующий раз.
          Артём едва держался на ногах.
          Обхватив его поперёк туловища, Олег еле-еле смог его дотащить до первой попавшейся скамейки.
          - Ты прав,- пробормотал вконец захмелевший Артём, - я должен подышать свежим воздухом, - и голова его безжизненно упала на плечо Олега.
          Олегу ничего не оставалось делать, как поднять воротник пальто, усесться поудобнее и ждать, пока Артём хоть немного проспится. Ему самому не мешало отдохнуть и отдышаться. Он чувствовал себя  таким уставшим, словно только что завершил какую-то огромную работу, труд своей жизни, отнявшим у него все силы и вдохновение, но оставившим в нём чувство удовлетворённости и гордости собой.       
         
               
                12.


         Олег огляделся.  Оказалось, что они с Артёмом устроились в небольшом скверике, разбитом перед Ярославским Драматическим театром, возле памятника Волкову, которого на его памяти в Ярославле ещё не было.  Ярко освещённая площадь перед театром, всегда обычно заполненная народом, сейчас была абсолютно пустынна, не было никаких туристов, никаких посетителей театра и вообще никого.         
         Но в самом скверике, недалеко от скамейки, на которой расположились они с Артёмом, сидела женщина. Олег подивился тому, что она сидит здесь совершенно одна  в такой поздний час. Она привлекла его внимание ещё и тем, что беспрерывно вставала, нервно поглядывала на часы и смотрела по сторонам.  По-видимому, она кого-то ждала.
         Поскольку Олегу совершенно нечего было делать, он как-то автоматически сосредоточил всё своё внимание на женщине, незаметно  наблюдая за ней.
         Она была высокой и крепкой, стройной и какой-то очень прямой, создавалось впечатление, что она вообще никогда не опускала головы и не наклоняла спины, будто что-то в её позвоночнике не позволяло ей совершить  такие обычные для человека движения. Его также очень удивило, что несмотря на  пасмурное и грязное время года, она была одета в длинное белое  пальто, отделанное белым пушистым мехом. У неё были длинные  тёмные волосы, которые ей постоянно мешали, она то откидывала их назад, то скручивала в жгут, то опять распускала.  В целом, впечатление, которое производила эта странная, молодая женщина - было сильное и притягивающее. Олег то и дело невольно поворачивал голову в её сторону, чтобы исподтишка взглянуть на неё.
          Время от времени она вскакивала, нервным и быстрым шагом   подходила к дороге и вновь возвращалась к своей скамейке.
          Так продолжалось с полчаса. Олег изнывал от тоски, сидя в одиночестве, Артём по-прежнему спал, временами даже похрапывая.
          Женщина нервно порылась в своей сумочке, выговорила энергичное немецкое “donnerweter” и вдруг решительно направилась к Олегу.         
          - Простите,- обратилась она к нему низким, чуть хрипловатым голосом, в котором Олег уловил какой-то акцент, вроде бы знакомый ему, но неопределённый, - нет ли у вас сигарет, я забыла свои.
          Он развёл руками, демонстрируя, что ничем не может ей помочь, но ему почему-то так не хотелось отпускать от себя эту загадочную женщину, что он произнёс поспешно:
          - У меня нет, но у моего приятеля есть, можно поискать в его карманах.
          Ему показалось, что её губы тронула едва заметная улыбка:
          - Ну, так поищите.
          Олег, не чувствуя абсолютно никаких угрызений совести, бесцеремонно залез в карман пальто Артёма и достал оттуда пачку сигарет и зажигалку.
         - Прекрасно, - сказала женщина и села рядом.
         Артём всё похрапывал на плече Олега, и женщина смерила его пристальным, изучающим взглядом.
         - Надо полагать, это Артём Григорьевич Роснин? - спросила она.
         Олег, удивляясь, кивнул:
         - А вы его знаете?
         - Его весь город знает, - невозмутимо ответила женщина, - он же депутат городской Думы.
         - Неужели? - удивился Олег.
         - А вы не знали?
         - Нет.
         Женщина опять критически оглядела Артёма.
          - Он пьян?
          - Да, - пожал плечами Олег.
          - А вы? - она перевела взгляд на него.
          - Я, кажется, нет, - ответил он и бог знает, отчего, почувствовал себя виноватым.
          Женщина ничего не ответила и отвернулась. Она закурила сигарету, затянулась и опять посмотрела по сторонам. Она чуть подалась вперёд, и Олег смог, наконец, разглядеть её.
          Ей было, по-видимому, лет тридцать, и своею внешностью она чем-то напоминала ему польку. В её облике было что-то, отдалённо напомнившее ему знаменитую Беату Тышкевич, когда-то поразившую его юношеское воображение в фильме “Дворянское гнездо”. У неё было такое же сильное, волевое лицо, удивительно сочетающее в себе твёрдую линию подбородка и мягкий овал лица. Он отметил  её точёный профиль, полный, ярко очерченный рот и густую тень от ресниц на круглых щеках.
         Женщина опять посмотрела на часы.
         - Который час на ваших, я уже не доверяю своим.
         Олегу особенно нравилось, когда она поворачивалась к нему и заговаривала с ним, её суровое лицо сразу оживлялось, ледок в тёмных глазах таял, и общее впечатление неприступности немного рассеивалось.
         - Половина двенадцатого, - ответил он.
         Она энергично топнула ногой. Опять прозвучало “donnerweter”.
         - Можно узнать, - решился спросить Олег, видимо, выпитые пятьдесят грамм сделали его смелым, - вы кого-нибудь ждёте?
         - А вы? - с вызовом сказала она.
         - Я как видите, жду, - миролюбиво ответил он, пропуская мимо ушей её резкость, - жду, пока мой приятель изволит проснуться.
           Женщина пристально посмотрела в лицо Олега, и её взгляд несколько смягчился.
         - Вы приезжий? - спросила она.
         - Да.
         - Из Москвы?
         - Да.
         - Сразу видно.
         - Несмотря на мои ботинки? - спросил он весело.
         - Сейчас много эксцентричных людей. И потом, мало ли, у кого какие предпочтения, это никого не касается.
         - Вы так думаете?- спросил, заинтересовавшись, Олег.
         - Да, - твёрдо сказала она.
         - И панков одобряете, и металлистов?
         - Не одобряю, но это их дело.
          Олег не стал с ней спорить, по всей видимости, это было совершенно невозможно, но ему так понравилась её энергичная и бескомпромиссная манера разговора, что он постарался продолжить с ней беседу, смягчая при этом, по возможности, акценты.
         - Вы тоже нездешняя, как я понял.
         - Вы правильно поняли, я из Таллинна.
         - Откуда?- удивился он, решив, что не расслышал.
         - Из Таллинна, я эстонка.
         - А-а, - наконец, догадался он, - теперь мне понятно, почему ваш акцент показался мне знакомым, - и полюбопытствовал далее, - а в нашем дружественном государстве, извините, каким образом оказались? На экскурсии?
         Она усмехнулась сердито:
         - На экскурсии! Если бы! Я уже четыре года торчу в этом городишке! Меня уже тошнит от него! Можно умереть от тоски! Один театр, зато десять дискотек. Несчастная областная филармония была одна на весь район - и ту закрыли! Нерентабельна! Как будто искусство может быть рентабельным!
         Олег понимающе кивал, но на всякий случай молчал, понимая, что разговор об искусстве, очевидно, также остёр для этой женщины, как и ожидание кого-то таинственного, до сих пор не появлявшегося на горизонте.
         Когда её гнев немного остыл, он опять включился в разговор:      
         - Что же мешает вам уехать из города, который вам так не нравится?
         Женщина повернулась к нему всем корпусом и посмотрела на него убийственным взглядом:
         - Как что! Контракт!
         Олег невольно съёжился под её взглядом, словно имел самое непосредственное отношение к тем, кто подписал с ней контракт.
         - Я художник - реставратор, - пояснила она, взглянув на него и неожиданно смягчившись, словно вдруг осознав, что излишне погорячилась, - в России для нас теперь много работы, четыре года назад подписала контракт со здешним Комитетом по охране памятников архитектуры, остался ещё один год.
         - Ну, так расторгните, - посоветовал он и в ту же секунду пожалел об этом.
         - Расторгните! - опять возмутилась она.- Это для вас легко! Парочка адвокатов, немножко денег - и всё! А мне нужно сначала где-то найти работу.
          Женщина в сердцах бросила сигарету, привстала со скамейки, опять посмотрела по сторонам и вновь села. 
         - А с чего вы взяли, что для меня легко расторгнуть контракт?- спросил Олег заинтригованно.
         Женщина из Эстонии занимала его всё больше и больше.
         - Да потому, что я знаю это.
         - Нет, ну почему вы в этом так уверены?- не унимался он, желая немного подразнить её.
          Женщина, действительно, немного рассердилась и ответила сурово, чётко выговаривая слова:
          - Представьте себе, я могу догадаться, что для владельца крупного банка это не так трудно, как для меня.
          Олег был так поражён, что даже не нашёлся, что сказать в ответ. Но он так давно занимался бизнесом, что уяснил для себя простую вещь: если терпишь поражение, лучше взять паузу.
          Женщина поняла, что одержала верх, и лёгкая улыбка торжества заиграла на её губах. Она закурила следующую сигарету и после недолгого молчания вновь повернулась к нему всем корпусом.
         - А вы как здесь очутились?- спросила она небрежно.
         - Можно сказать, случайно.
         - Артём Григорьевич ваш друг?
         - Да, мы учились вместе.
         - Ах  да, - воскликнула она, словно что-то вдруг вспомнив, - значит, вы и есть тот самый друг Артёма Григорьевича, который ухаживал за его сестрой и уехал из города после её гибели. Такая очень трагическая история.
         - Кто вам это рассказал? - спросил он взволнованно.
         - Сама мадам Роснина и рассказала.
         - Вы с ней знакомы?
         - Да, и очень хорошо... У них в доме много старинных картин, я поддерживаю их в хорошем состоянии.
          Олег был неприятно удивлён, его поразило, что в городе  спустя столько лет всё ещё не умолкали разговоры о нём и Соне. Он сокрушённо покачал головой, неожиданно расстроившись.
          - Ярославль - город маленький, - объяснила женщина, - здесь больше нечем заниматься, только бесконечно разговаривать... Впрочем, как и мы с вами, беседуем от скуки, не правда ли...
          Уловив в её голосе сочувствующие нотки, он повернулся к ней и встретил на себе улыбку её тёмных глаз. Он улыбнулся ей в ответ. Его мимолётное огорчение тут же рассеялось.
           Артём потянулся и зевнул. Женщина поспешно встала.
           - Я ухожу,- прошептала она. - Не хочу, чтобы он меня здесь видел.
           - Как вас зовут? - также шёпотом вдогонку спросил Олег.
           - Ирма, - ответила она.
           - А меня Олег.
           - Я знаю.
           Она быстро отошла в сторону и вновь села на соседнюю скамейку.
           Артём широко и с удовольствием потянулся, словно ему было не впервой просыпаться на свежем воздухе.
           - С кем это ты говорил? - спросил он не то сонным, не то всё ещё пьяным голосом.
           - Ни с кем, тебе послышалось.
           - Я спал?
           - Спал, Артём, спал,- быстро проговорил он, - теперь нам надо поспешить, уже двенадцать, а мне ещё ехать. Скорее, Артём, я тебя подвезу до дома.
          Тот, еле держась на ногах, вяло поднялся. Олег смог, наконец, размять своё затекшее тело. Пока Артём потягивался и распрямлялся,  Олег вновь быстро схватил его в охапку и потащил к машине почти что на себе. Открывая дверцу автомобиля, он обернулся и, подавив в себе невольный вздох, помахал на прощанье рукой женщине в белом пальто.
         Он с трудом затолкал неповоротливого Артёма в машину и на предельной скорости помчался к его к дому.
         - Куда ты меня везёшь? - спросил Артём, поднимая голову.
         - К тебе домой.
         - Но я хочу к Любочке.
         - К Любочке пойдёшь завтра, когда протрезвеешь.
         Он быстро подрулил к дому и выгрузил своего друга из машины.
         - До квартиры дойдёшь?
         - Ещё как!
         Олег недоверчиво взглянул на него, как ни странно, тот каким-то образом умудрялся сохранять вертикальное положение.
         - Может, всё-таки переночуешь у меня? - спросил его Артём.- Ночью до Москвы ехать опасно.
          Олег покачал головой, возражать,  переубеждать ему не хотелось. Он спешил, сам того не понимая, он чувствовал, что почему-то надо спешить.
          - Нет, ты всё-таки послушай, - настаивал Артём.
          - Не нужно, Артём, честное слово, не нужно, - досадуя, перебил его Олег.
          - Мама будет так рада, - продолжал Артём.
          - Артём, замолчи, ради бога перестань!- вскричал он в нетерпении и даже начал заикаться от непонятного волнения. - Всё! Я поехал! Пока!
          Они наспех обнялись, и Олег  бросился к своему надёжному “Мерседесу”.
          - Не пропадай! - крикнул ему вдогонку Артём.
          - Позвоню из Москвы! - прокричал в ответ он, захлопывая дверцу на ходу.
          “Дурак, вот дурак!”- бормотал он про себя, не совсем чётко понимая, кого он называет дураком, себя или Артёма.
           Он быстро восстановил в памяти обратную дорогу и, домчавшись до театральной площади, остановился на прежнем месте. Выскочив из машины, он побежал по направлению к скверику. Уже  будучи на полпути к входу в сквер, он облегчённо вздохнул, сбавил бег и пошёл быстрым шагом - женщина в белом пальто все еще была там.
          Заметив его, она поднялась со скамейки и  пошла ему навстречу.
          - Я так и знала, - сказала она, приближаясь к нему.
          - А вы всё ждёте, - задыхаясь, спросил он.
          - Жду, - ответила она, - только теперь другого.
          - Кого? - зачем-то спросил он.
          - Глупый, - засмеялась она, подходя к нему ближе, - какой же глупый.
          - Действительно, глупый, - согласился  он, блаженно улыбаясь.
          Она встала с ним рядом, так близко, что её лоб и макушка оказались почти на уровне его носа. Она подняла  своё лицо, обвила его шею рукой и слегка пригнула его голову - теперь её губы были на уровне его губ.
          “Это я или не я?” - последнее, что успело мелькнуть в его голове, прежде, чем он ощутил её мягкие губы на своих губах.         


                13.


         Олег проснулся от каких-то странных прикосновений к своему лицу.
         Он открыл глаза. Красивая, молодая женщина сидела рядом и склонившись над ним, щекотала его своими длинными волосами.
         - Доброе утро, - прошептала она ему.
         Он отчего-то смутился и потянулся вверх, чтобы избавить своё лицо от щекочущих, беспокоящих прикосновений. Ему было не по себе.
        - Ты хорошо спал?
        - Хорошо, спасибо.
        - За что спасибо? - в её голосе промелькнула  вчерашняя резкость.
        Он пожал плечами, не зная, что ответить.
        - Тебе трудно со мной разговаривать?- спросила она решительно.
        Он смутился ещё больше и вновь промолчал. Вёл он себя явно глупо.
        Ситуация, в которой он очутился, была до такой степени новой для него, что он совершенно не представлял себе, как следует себя вести.
        Случайные связи никогда не бывали прежде в его жизни. Даже тогда, когда он жил один, он предпочитал знакомиться с женщинами из своего окружения с намерениями иметь с ними надёжные, длительные отношения. К тому же, он всегда оставался хозяином положения, приглашая их в свою квартиру: право принимать решение в таких случаях всегда оставалось за ним: хотел - звонил, не хотел - делал вид, что забыл номер телефона.
         Здесь же был совсем другой случай: он оказался в чужой постели, с незнакомой женщиной, в другом городе, и что его сюда закинуло, он и сам толком не понимал. Он чувствовал себя в высшей степени неловко, не зная даже, как ему поступить в данный момент: встать с постели или остаться лежать, объясниться или промолчать, уйти или остаться.
         - Между прочим, меня зовут Ирма, - напомнила ему женщина, поднимаясь с постели.
         Он невольно скосил на неё взгляд  и мысленно поразился её гладкой прямой спине и мягкому, покатому переходу от талии к бедру.
         - А меня Олег,  - зачем-то ответил он.
         Она слегка повернулась к нему и бросила небрежно:
         - Я это знаю.
         Голос её был совершенно лишён эмоций, словно она чувствовала всё, что с ним происходит, и давала ему понять, что ей это безразлично.
         Она встала и, накинув на плечи белый короткий халат, опять повернулась к нему:
         - Ты голоден?
         - Пока не знаю.
         - Но позавтракать надо. Пойду посмотрю, что там у меня есть.
         Она вышла из комнаты, он опять невольно проводил её глазами, и опять его взгляд зафиксировался на её загорелых, длинных, стройных ногах.
          Как только она скрылась за дверью, он со скоростью света выскочил из постели, быстро, путаясь в трусах и брюках, оделся, провёл пятернёй по волосам и, оглядевшись, вновь сел на постель, потому что больше сесть было некуда. По всей видимости, Ирма жила в однокомнатной квартире, очень тесной и неухоженной. На окнах не было штор, только тонкие тюлевые занавески. Повсюду, у стен и мебели стояли холсты и рамы, возле окна стоял высокий мольберт с каким-то потускневшим от времени полотном.
          Куда его только не заносило за последние три дня. Вдруг вспомнился деревянный дом с забором, Колька с трактором, лучезарная рыженькая Катя в окне, машущая ему рукой на прощанье. Эти  недавние воспоминания были ему так приятны, что он невольно заулыбался и пообещал себе обязательно навестить эту милую семью на обратном пути.
         Обратный путь неожиданно напомнил ему о доме, о работе, о матери. Только сейчас до него дошло, что он исчез на три дня, и никто из близких не имел о нём никаких сведений.
        “Бедная моя мама”, - подумал он про себя и крикнул в сторону двери:
        - Ирма! Можно воспользоваться твоим телефоном?
        - Конечно, - услышал он её ответ, - он стоит на журнальном столике.
        Олег увидел прямо перед собой журнальный столик, заваленный кистями, наполовину использованными тюбиками, массой какого-то хлама из открыток, мятых журналов, обрывков бумаги и непонятно чего. Среди всего этого нагромождения он с трудом обнаружил допотопный отечественный  телефонный аппарат с крутящимся диском.
         Он осторожно подвинул аппарат к себе, поднял трубку и не без удивления услышав в ней зуммер, набрал код Москвы, а затем номер своего загородного дома.
         Мама сняла трубку тут же и, услышав его голос, облегчённо вздохнула:
         - Сынок, наконец-то…
         - Мама, всё в порядке, не волнуйся.
         - Где ты? Мы тебя обыскались. Алексей даже в милицию обращался. Ты же без денег, без телефона.
         - Ничего, мама, я выкрутился.
         - Ты вернёшься?
         - А почему ты спрашиваешь? - удивился он.
         - Не знаю, - мать смутилась, - Ксения утверждает, что ты больше не вернёшься... Видно, между вами произошло что-то страшное...
         - Страшное? - недоумевая, переспросил он, - обычная ссора...
         - Не знаю... - мать деликатно замолчала.
         - А как вообще она? - спросил Олег, понимая по молчанию матери, что всё не так просто.
         - Лежит... Не встаёт вообще...
         - Говорит что-нибудь? - он начал ощущать внутреннюю тревогу.
         - Ничего не говорит, лежит и плачет...
         - А ребята?
         - Ксюшины родители с ними, завтра я поеду. Я не уезжала, ждала твоего звонка...
          Олег тяжело вздохнул, всё это ему не нравилось, получалось, что в его отсутствие клубок проблем ещё больше запутался.
         - Сынок... - позвала его мать, - ты можешь мне объяснить, что случилось?
          - Потом, мама, я говорю с чужого телефона, неудобно... Это же всё-таки межгород...
          - Межгород? - удивилась мать. - Где ты?
          - В Ярославле.
          - Боже мой… - проговорила мать с тяжким вздохом. - Почему-то я так и подумала... Ты искал Артёма?
           Олег в который раз поразился её проницательности.
           - Да, - ответил он.
           В этот момент в комнату вошла Ирма с подносом в руках.
           - Всё! Завтрак готов! -  радостно возвестила она.- Ну-ка, господин президент, очистите стол от посторонних предметов!
           - Сынок, кто это?- услышал он удивлённый возглас матери в трубке.
           Он оторопел от неожиданности и смущения.
           Ирма удивлённо и весело взглянула на него.
           - Смотрите-ка, он покраснел! - засмеялась она.
           - Сынок... - опять позвал его голос матери.
           - Да, тут... - начал он неуверенно.
           Мать вдруг рассмеялась:
           - Боже мой! Олег! Неужели это ты? Какое счастье! - радовалась она.
           - Мама, ты о чём? - изумился он.
           - Я столько лет ждала, когда же ты встряхнёшься, когда почувствуешь вкус к жизни.
           - Мама, что с тобой? - недоумевал он.
           - Сынок, я так рада за тебя! Ты становишься похожим на своего отца.
           - По-твоему, это хорошо? - он ничего не понимал. Что это вдруг произошло с его матерью.
           - Видел бы ты его в молодости! Высокий, элегантный. Всегда и везде душа компании. Женщины по нему с ума сходили! Он тоже их ценил и умел ухаживать.
           - Так ты что же, благословляешь меня? - заулыбался он, кажется, начиная что-то понимать.
          - Ну, не век же быть таким замороженным, как ты. Загулял, ну и слава богу! Только надо меру знать.
          - Да, мама, - заключил он, уже не в силах сдерживать смех, - удивила ты меня, не ожидал.
          - А ты как думал! Я твоим отцом так увлеклась, что готова была за ним, куда угодно пойти. И у меня в жизни были счастливые дни.
          Пока он разговаривал, Ирма поставила поднос на стол, одним движением руки смахнув на пол всё, что лежало на нем, удалилась на минуту, и вновь появилась с медной туркой, которая распространяла умопомрачительный запах кофе.
         - Мам, давай заканчивать,- сказал он в трубку, краешком глаза следя за Ирмой.
         - Не буду мешать, сынок, - ответила мать тоном, которого Олег никак не мог предполагать у нее, - надеюсь, ты запомнил, всё хорошо в меру...
         - Учту, - успокоил он, невольно вторя ей, и повесил трубку.
         Завершающий этап разговора с матерью так позабавил его, что он успел  забыть о его начале. Настроение его как-то незаметно изменилось к лучшему.
        - Извини, Ирма,- сказал он ей, помогая расположить тарелки и чашки на маленьком узком столике,  - я долго говорил.
         - Пустяки,- ответила она, - я со своей матерью говорю часами…
         Она усадила его на кровать, сама устроилась рядом и пододвинула к ним столик.
         - Негусто, - сказала она, - но для меня это почти изобилие: булки, йогурт, мёд  и кофе.
         - Главное, кофе! - воскликнул Олег, наблюдая за тем, как она изящно разливает кофе по маленьким чашкам.
         - Я - фанатка кофе! Жить без него не могу. В моём доме кофе есть всегда, а остальное - по случаю.
         - Я смотрю, ты вообще живёшь одним днём,- вдруг позволил себе заключить Олег, с наслаждением отпивая кофе.
         - А зачем думать о будущем!- она задорно вскинула голову. - Это скучно. А ты, скорей всего, всегда думаешь о будущем?
         - Да, стараюсь.
         - И не совершаешь непредвиденных поступков?
         - До сих пор не совершал, - сказал он, поворачиваясь к ней и красноречиво глядя на неё.
         Она схватила булку и  начала с аппетитом откусывать от неё, не отводя от Олега хитрого, провоцирующего взгляда.
         - А что же такого произошло?
         Она сознательно издевалась над ним и, казалось, получала от этого громадное удовольствие.
         - Наверное, ты мне очень понравилась, - ответил он не совсем уверенно, но глаз не отвёл.
          Она засмеялась, откинувшись назад и даже застучав ногами от удовольствия. Её длинные волосы рассыпались по постели, она была необыкновенно хороша в этот момент. Отставив чашку с недопитым кофе, он инстинктивно потянулся за Ирмой, не в силах противостоять сильному притяжению. Неожиданно она отклонилась в сторону.
         - Ты куда? - спросил он, растерявшись.
         - На кухню.
         - Зачем?
         - Принесу ещё кофе.
         - Не нужно...
         Он едва успел удержать её за руку.
         - Что такое? - шутливо возмутилась она. - Пусти, мне нужно идти.
         - А если я очень попрошу тебя? - спросил он, еле сдерживая внутреннее волнение.
         - Ну, разве только очень-очень...
         - Иди ко мне, - он несмело потянул её за руку.
         - Зачем?
         - Я очень-очень попрошу тебя...
         - Глупенький... - наконец, смилостивилась она и села рядом. - Ты меня давно уговорил... Разве ты не понял?
         

                14.


          Они лежали рядом, плечо к плечу, потеряв счёт времени. Яркое солнце залило всю комнату,  они щурились, пытаясь спрятаться от солнечных лучей, но не вставали.
         Ирма немного завозилась рядом с ним и в результате подлезла под его плечо, прижав голову к его груди.
          - Ты хороший, ты очень хороший, - сказала она ему, - и очень нежный... Я читала, что мужчины бывают такими, если они воспитаны заботливыми и любящими матерями... У тебя такая мать?
          Он не отвечал, хотелось лежать, щуриться на солнце и молчать.
          - А как тебя зовёт твоя мама? - продолжала она, поглаживая его ладонью по груди.
          - Олежек... - ответил он еле слышно.
          - А жена?
          Он невольно напрягся, но его блаженное настроение ничуть не улетучилось.
           - Импотентом и неудачником, - ответил он с улыбкой.
           - Ты импотент? - удивилась Ирма и даже приподнялась немного на локте. - Да ты просто супермен, Джеймс Бонд!
           - Да, - засмеялся он, - Зорро.
           - Почему Зорро?
           - Мне так больше нравится.
           - Пусть будет Зорро.
           Она поднялась и выскользнула из постели. Несколько минут она искала свой халатик и, не испытывая никакого смущения, ходила по комнате обнажённой. Он сопровождал её восхищённым  взглядом.
          - Ирма, ты такая красивая, - сказал он, не удержавшись, - почему ты одна?          
          - Не знаю, - безразлично ответила она, - так сложилось.
          Она накинула свой халатик и села перед зеркалом, расчёсывая свои великолепные длинные волосы.
           - Ты, наверное, нравишься мужчинам?
           - Наверное, - она пожала плечами, не отвлекаясь от своего занятия.
           Внутри у него что-то всколыхнулось.
           - А ты часто влюбляешься? - начиная волноваться, продолжал он.
           - Постоянно.
           - Ты такая ветреная?- он пытался шутить, но неприятное чувство проявлялось в его голосе всё явственнее.
           Она отложила щётку для волос и обернулась, в её глазах мелькнуло удовлетворение.
           Пытаясь как-то справиться с непрошенным и непривычным для него чувством ревности, он встал с постели и быстро закутался в одеяло.
           - Можно мне принять душ, а то я уже три дня в дороге.
           - Да, конечно.
           Она поднялась со стула и, таинственно взглянув на него, прошла мимо.
           - Иди сюда!- позвала она.
           Он протиснулся мимо неё в тесную ванную комнату, едва при этом справившись с громоздким одеялом. Она подала ему полотенце,  включила душ и, лукаво подмигнув, вышла из ванной.   
           Олег долго искал признаки какого-нибудь замка или щеколды, но ничего не обнаружив, прикрыл дверь как можно плотнее, скинул с себя одеяло, залез под душ и с невыразимым наслаждением подставил лицо под тёплую струю.
          Ополоснувшись, он открыл глаза и осмотрелся в поисках мыла. В дверях, посмеиваясь и заговорщически глядя на него, стояла Ирма.
          - Ирма, уйди!- закричал он и молниеносно отвернулся к стене.
          - А со спины даже лучше! - смеялась она.
          - Уйди, умоляю тебя!
          - Ты такой красивый, Олег, - она буквально заливалась  смехом, - как же я уйду, ведь я художница, пощади моё эстетическое чувство!
          - Ирма, уйди, - молил он, не  силах повернуть голову в её сторону.
          - А я и представить себе не могла, что ты такой стеснительный!
          Он уже терял терпение:
          - Ирма, уйди, перестань издеваться надо мной!
          - Нет, не уйду!
          Она вдруг быстро скинула халатик и запрыгнула к нему в ванну.
          Он застонал:
          - Ирма, ты хулиганка!
          - Ага, хулиганка.
          - И бесстыдница.
          - Да, бесстыдница.
          - Хуже того, - не сдавался он, невольно включаясь в её игру, - развратница.
          - Точно, развратница, - весело согласилась она, обнимая его и разворачивая к себе.
          Вода из душа немилосердно поливала их.
          - Честное слово, - воскликнул он, не выдержав и прижав её к себе, - я, наверное, никогда не доеду до дома.
          - А я к этому и стремлюсь!
          - Ещё и интриганка!
          - Господи, ты просто чудо! - обрадовалась она и даже запрыгала в ванной.- Можно я скажу, что я люблю тебя?
          - Уже? - засмеялся он.
          - Я же не виновата, что ты такой колдун.
          - Колдун?
          - Конечно, ты околдовал меня, и я в тебя влюбилась.
          - Хоть ты и болтушка, но мне приятно,  - сдался он.


                15.
      

          - Ну вот, теперь я и  в самом деле голоден, - сказал он Ирме, стоя перед зеркалом и придирчиво оглядывая своё отражение.
          Он, наконец, помылся, привёл себя в порядок, только побриться не удалось, одноразовых лезвий у Ирмы не оказалось.
          - Тогда собирайся, - ответила она ему, - пойдём на рынок, пока он не закрылся.
          Они вышли на улицу, у подъезда стояла его машина.
          - Поедем? - спросил он.
          - Конечно, я упущу случая проехаться в “Мерседесе”, тем более, на рынок.
          - Скажи, Ирма, - поинтересовался он, - а тебя не волнует, что ты можешь встретить знакомых?
          - Абсолютно, - невозмутимо ответила она, - я свободная женщина, и мне плевать, кто и что обо мне подумает. А вот тебе, по-моему, не плевать...
           - Представь себе, последнее время почему-то плевать.
           Подъехав к рынку, они вышли из машины и углубились в торговые ряды.
           Олег плохо помнил, когда он последний раз ходил за покупками, и потому сегодняшнюю ситуацию воспринимал живо и с большим интересом, тем более, что ему впервые в жизни приходилось жить за счёт женщины, и это тоже было новое, но почему-то совершенно не раздражавшее его ощущение.
          Довольный и заинтригованный всем происходящим, он пробирался по рядам за стройной, высокой Ирмой, пытаясь удержать в руках полные сумки с продуктами.
          Выбравшись из толпы, они направились к выходу.
          - Ирма! - Олег услышал, как зычный мужской голос окликнул её.
          Он оглянулся и увидел позади себя рослого, полного мужчину с пышной чёрной шапкой волос и такой же чёрной бородой. Мужчина спешил к ним. Олег вопросительно посмотрел на Ирму, она несколько смешалась, развела руками, тем самым показав ему, что ничего не может поделать, и, гордо подняв голову, взглянула на подошедшего бородача.
          - Ирма, ты почему на работу не вышла?- спросил мужчина строго, исподлобья поглядывая на Олега.
          Олег заметил, как она напряглась, вытянулась в струнку, но в лице её не дрогнул ни один мускул.
          - По-моему, - жёстко выговорила она, - никто не устанавливал мне никаких временных рамок. У меня есть определённый участок работы, и когда я его буду выполнять, моё личное дело.
          Олега уже подмывало вмешаться и уволить наглого бородача вместе с его участком работы, поскольку Комитет по охране памятников, в котором работала Ирма вместе с бородачом, большей частью кормился от щедрот его банка, но для начала он решил промолчать, видя, что Ирма и сама может постоять за себя.
         Бородатый толстяк почему-то смутился и произнёс миролюбиво:
         - Ну, ладно, не злись, просто ты знаешь, у нас сроки...
         - Знаю, - отпарировала Ирма, - и по-моему, я ни разу никого не подвела.
         - Но завтра-то выйдешь?- спросил бородач уже совершенно спокойно, даже как-то заискивающе.
         - Не могу обещать.
         Ирма круто развернулась, схватила Олега под руку и важно зашагала рядом с ним.
         - Ему так хотелось узнать, кто ты... - произнесла она злорадно.
         - А мне как хочется узнать, кто он, - сказал в ответ Олег.
         - Мой руководитель, художник.  Неужели не заметно?
         - А что, художник не может быть  поклонником?
         Ирма вдруг приостановилась и удивлённо посмотрела на него.
         - Бог мой, неужели ты ревнуешь? - она весело и заливисто рассмеялась.- Ты ещё и суток меня не знаешь и уже ревнуешь!
         Он смутился и даже немного обиделся, только не понял, на кого: на неё или на себя. Пожалуй, он действительно выглядел смешным со своими глупыми и несвоевременными предположениями.
          - Извини, - пробормотал он еле внятно и вдруг, неожиданно для самого себя, признался ей, - знаешь, всё, что со мной происходит, так ново, так непонятно для меня, что я сам запутался. Я только сейчас понял, что  до этого мгновения я никогда не испытывал ревности...
         Он был так изумлён своему открытию, что тоже приостановился, пожимая плечами, то ли от растерянности, то ли от грусти.
          - Выходит, что ты никогда никого не любил? - глядя ему в глаза, спросила Ирма.
          - Любил... - задумчиво ответил он. - Ты же знаешь...
          - Я говорю о настоящем мужском чувстве... - пояснила она.
          Он опять пожал плечами. Глаза её засветились нежностью, она ласково провела ладонью по его щеке:
          - Ну ладно, хватит о грустном. Поехали, Зорро с авоськами.
          Они вернулись к машине и погрузили продукты на заднее сиденье.
          - Кстати, ты умеешь готовить?- спросила его Ирма.
          - Нет.
          - Я тоже. Ну ладно, что-нибудь придумаем.
          Часа два они возились с продуктами, чистили овощи, мариновали мясо, жарили картошку, а потом буквально колдовали над сковородкой с мясом, наперебой давая друг другу разнообразные советы. Ирма даже сбегала к соседке, чтобы выяснить критерий полной готовности мяса.
         В конечном итоге, у них получился вполне сносный ужин, который они накрыли на том же крохотном журнальном столике.
          По краям столика Ирма поставила две декоративные свечки и загадочно посмотрела на Олега.
         - Не хватает только выпивки, - игриво произнесла она.
         Совершенно смутившись, Олег уже приготовился объяснять ей своё плачевное материальное положение, но Ирма предусмотрительно успокоила его.
          - Не волнуйся, больше никуда не придётся идти, этого добра у меня много. Что ты пьёшь?
          - Последнее время  всё, - усмехнулся он.
          - Ты что, пьяница? - пошутила она.
          - Ну, как тебе сказать, - медленно проговорил он, вторя в унисон её шутливому тону, - вроде бы и нет, но последние три дня только и делаю, что пью. И, честно говоря, я так и не понял пока, какие у меня пристрастия.
          - Ну ладно, раз тебе всё равно, будем пить то, что люблю я, - и она вручила ему в руки бутылку “Хванчкары”, - я люблю красное вино. Открывай!
          Он  кое-как открыл бутылку с помощью допотопного штопора и старательно разлил вино в стаканы, бокалов у Ирмы не оказалось.
          Они отпили по глоточку и принялись за ужин, нахваливая друг друга за скрытые кулинарные способности.
        Вино быстро ударило ему в голову.
        Он смотрел в мерцании свечей на Ирму, на её сверкающие в полутьме глаза, на переливающиеся в отблесках свечей волосы. Он,  не скрывая, любовался ею. Сейчас ему казалось, что таких женщин, как она, он не встречал ни разу в жизни. Она была так естественна, так непосредственна, так смела в своих желаниях, перед ней не было никаких преград, она шла по жизни легко и уверенно, чего никогда не умел и не мог он.
          Она улыбалась ему, подносила к полным  влажным губам вино,
отбрасывала назад свои роскошные волосы - в каждом её движении было столько грациозности, столько скрытой природной силы, в каждом взгляде - столько дерзости, в каждом развороте головы - столько гордости и величия, что он непроизвольно сравнивал её с львицей.
         Поразительно было то, что эту красивую, умную, талантливую женщину никто не украл, не увёз с собой, не поселил её в замке, не осыпал драгоценностями, не укутал мехами. Она была, по его мнению достойна самой изысканной роскоши, а жила в жалкой, запущенной квартире и вынуждена была подчиняться не менее жалкому богемному художнику с замашками Наполеона.
        Он даже затряс головой, чтобы отогнать захватившие его ирреальные мысли, но от них не так легко было избавиться, стоило ему вновь встретить на себе сверкающий, зовущий взгляд Ирмы, как его охватывал ужас, что в эти глаза посмеет заглянуть кто-то другой.
         Не веря собственным ушам, он вдруг выдохнул:
         - Ирма, я не представляю, как я смогу теперь жить без тебя.
         Её ресницы чуть дрогнули в ответ:
         - Ну, так возьми меня с собой...
         Душа его заволновалась, вдруг, совершенно не к месту вспомнилась рыжеволосая Катя.
         - Но ведь это невозможно... - в замешательстве пробормотал он.
         Она протянула руку и тихонько прикоснулась пальцами к его губам.
          - Молчи, - еле слышно прошептала она, - больше ничего не говори, оставь мне то, что ты сказал... Не разрушай этого.
          - Боже, - прошептал он, чувствуя, как его захватывает что-то, чему он не может, не в силах, да и не хочет противостоять, он даже прикрыл глаза рукой, словно скрываясь от наваждения, и в полном смятении пробормотал, - Боже, я влюбился.

               
                16.


          Олег Кучницкий проснулся с ощущением полного, ничем не омрачённого, и потому, абсолютно глупого счастья. Он уже ощущал себя в этой кровати, как в естественном продолжении самого себя.
         Ирма, совершенно обнажённая, ходила по комнате, потряхивая мокрыми волосами. Он молча любовался ею.
          Она высушила волосы феном, слегка подкрасилась перед зеркалом, потом подошла к шкафу и начала искать одежду.
           - Ты уходишь? - встревожился он.
           - Я быстро, туда и обратно, - ответила она, натягивая на себя чёрные обтягивающие джинсы.
           - Куда? - спросил он.
           - На работу.
           - Ты же предупредила этого своего бородача, что не придёшь.
           Он делал над собой усилие, стараясь оставаться, как можно более бесстрастным.
           Надев прямо на голое тело тонкий трикотажный джемпер, подчёркивающий все достоинства её фигуры, она критически осмотрела себя в зеркале.
         - А ты там не встретишь того, кого ждала в тот вечер? - не смог сдержать волнения он.
         Она подошла к нему, села рядом и с нежностью провела рукой по его волосам:
        - Солнце моё, - объяснила она ласково, - пойми меня, я должна там показаться, иначе у меня, правда, будут неприятности.
         Олег приподнялся на локте и с надеждой посмотрел на неё:
          - А, может, ну их вообще с их конторой и контрактом, весь этот Комитет по охране памятников зависит, в общем-то, от меня.
          Она отодвинулась от него, посмотрела, как на сумасшедшего и даже подкрутила пальцем на виске.
         - А что мне здесь делать одному, - капризно спросил он, предчувствуя, что она всё равно уйдёт и оставит его одного.
         - Выпей кофе, поболтай по телефону, обещаю тебе, через час я вернусь.
         - За час я тебя разорю.
         - Ничего, возместишь другим, хвастун!
         - Чем? - напрягся он.
         - Тем, чего у тебя, хоть отбавляй, супермен! - засмеялась она.- А ты о чем  подумал?
         Она чмокнула его в губы и скрылась в прихожей.
         - Не скучай, я скоро вернусь, - и вдруг опять показавшись в дверях, погрозила ему пальцем, - и не вздумай сбежать!
         Он услышал, как захлопнулась входная дверь.
         В первый момент он ощутил себя покинутым, надулся, отвернулся к стенке, попробовал заснуть, но аромат кофе, исходивший от турки на журнальном столике, назойливо щекотал его нос и будил аппетит.
         Он повернулся к столику, налил себе кофе, с наслаждением выпил и пошёл в ванную. Умывшись и даже побрившись бритвой, предусмотрительно купленной им вчера на рынке, он побродил по квартире, вышел на балкон, замёрз и вновь вернулся в комнату. Чтобы как-то отвлечься, он включил видавший виды телевизор. В этот момент его знакомый тележурналист, ведущий финансовой программы, как раз передавал последние биржевые новости. Олег их рассеянно выслушал, вспомнил о своём банке, опять походил по комнате, решая, стоит ли ему звонить в банк или нет. Несмотря на то, что никогда прежде он не оставлял банк без присмотра, он нисколько не сомневался в том, что Галина и команда прекрасно справляются без него. Единственный, кому стоило позвонить, был Алексей: он бы дал Олегу исчерпывающую информацию о делах и выполнил бы его поручения, сохранив их втайне. Поскольку Олег понимал, что никто, кроме вездесущего Алексея не окажет ему те услуги, в которых он нуждался, он после некоторого колебания, всё же набрал  номер своего помощника.
         - Олег Андреич! - закричал тот с восторгом, услышав его голос. - Я тут уже чуть ли не всесоюзный розыск объявил.
         - Нашёл? - невольно улыбнувшись, спросил Олег.
         - Вас найдёшь! Вы как будто Школу контрразведки закончили, а не Финансовый институт! Мне только вчера вечером Нина Сергеевна сказала, что вы в Ярославле. Я тут же факс Смирнову - шеф в ваших краях, ищите. Тот в панике - всю милицию на ноги поднял, весь Ярославль обшарил - вас нигде нет. У старика предынфарктное состояние.
         Олег рассмеялся, Алексей всегда знал, как его развеселить, но всё же сделал над собой усилие, чтобы придать своему голосу строгость, а тону - деловитость.
          - А зачем искал? Разве я не могу отдохнуть? Представь, что я в отпуске...
          - Олег Андреич,- оправдывался явно озадаченный помощник, - но вы же обычно, когда уезжаете, оставляете указания, звоните, интересуетесь делами... А тут - никаких указаний, один, без охраны, без телефона, без денег... Мало ли, что могло случиться.... Вон, начальник службы охраны решил, что вас похитили, хотел уже в ФСБ обращаться - я на всякий случай не пустил...
          - Ладно, ладно,- успокоил его Олег, - молодец, как всегда, молодец... А теперь вооружайся ручкой и записывай - у меня есть к тебе несколько поручений. И постарайся не перебивать меня, чтобы я ничего не упустил.
          - Слушаю, Олег Андреич.
          Олег собрался с духом, прежде чем продиктовать помощнику свои поручения: это были хоть и необходимые для него, но не совсем обычные дела.
         - Прежде всего, - осторожно начал он, - поедешь ко мне домой и соберёшь для меня одежду, ну, как для командировки, бельё, рубашку, костюм, ботинки...
         - Какой костюм? - уточнил Алексей.
         - Любой, разумеется, по сезону.
         - Но тогда, Олег Андреич, вам придётся Ксению Анатольевну предупредить, не могу же я без её ведома в вашей гардеробной копаться, да я и не знаю, что где лежит.
         - Хорошо, предупрежу, - сказал Олег, начиная раздражаться, - и больше не перебивай меня.
         - Ладно, - согласился Алексей.
         - Дальше... - продолжал он. - Возьмёшь водителя с джипом и со скоростью света летишь в Ярославль.
         - Со скоростью света... - послушно повторил Алексей, но в голосе его чувствовалась лёгкая ирония.
        - Слушай дальше, болтун, - пожурил его Олег, делая вид, что сердится, - сейчас самый серьёзный момент.
         Он знал, что Алексей Ковалёв был слишком умён для того, чтобы не понять, что босс даёт ему поручения такого рода, над которыми он, как особо доверенное лицо, может себе позволить роскошь немного пошутить.  На самом деле оба они давно привыкли к таким взаимоотношениям, и время то времени позволяли себе эту много раз повторявшуюся игру, от которой, безусловно, оба чувствовали удовольствие. Алексей был единственным  в окружении Олега человеком, которому он позволял по отношению к себе такую лёгкую форму фамильярности. Почему так происходило, он и сам не знал: то ли Алексей, представлял собой как раз тот тип современного молодого человека, каким когда-то так хотелось быть ему самому, то ли ему просто не хватало нормального человеческого общения, и он невольно раскрывался навстречу его обаянию.
         Олег продолжал делиться с Алексеем своими планами, давая ему понять, что эта часть поручения будет сложнее первой:
          - По дороге в Ярославль заедешь в Софрино, там есть поворот направо, километра через три... Подожди, сейчас дам адрес...
          Он быстро сбегал в прихожую, залез в карман своего пальто и достал оттуда вчетверо сложенный листочек. Взяв опять телефонную трубку, он продиктовал Алексею адрес:
         - Спросишь там Евсеева Николая. Скажешь ему, что слышал, что он продаёт трактор, и ты как раз хочешь его купить...
          До сих пор помощник слушал внимательно, не задавая вопросов, но слово “трактор”, очевидно, вывело его из оцепенения:
           - Господи, какой трактор, зачем?
           - Помолчи, пожалуйста, ты сбиваешь меня, - всерьёз начал сердиться Олег, - записывай молча, если чего-то не поймёшь, уточнишь потом.
          - Ладно, - опять согласился помощник.
          - Итак, Николай назовёт тебе свою цену. Не торгуясь, тут же отдашь ему деньги.
          - А трактор куда? - уточнил, совершенно сбитый с толку Алексей.
          - Отгонишь в Ярославль, на нашу базу отдыха, там пригодится.
          - Я отгоню?
          - Алексей, не идиотничай, возьмёшь ещё  одного водителя или сам сядешь за руль джипа...
          - А деньги где я возьму?- не унимался помощник.
          - А ты не знаешь?- спросил Олег зло, уже готовый выйти из себя.- У Галины, где же ещё...
          - Новый Год, что ли,- проворчал Алексей, - какой-то трактор, какой-то Николай. Что там с вами стряслось?
          Олег вдруг рассмеялся, всё-таки Алексею удалось растормошить его и вывести из напряжения.
         - Кстати, про Новый Год - очень хорошая идея, молодец! - воскликнул он, радуясь, что идея помощника так удачно совпала с его намерениями. - Будешь выступать в роли Деда Мороза.
         - Может, и Снегурочку захватить? - съязвил Алексей.
         - Достаточно тебя одного.
         - Какие ещё будут указания?- шутливо заподобострастничал помощник.
         - Всего два, но самые ответственные. Заедешь в какой-нибудь супермаркет и купишь там набор, ну что-то типа корзины, ты видел такие, по-моему, мне их сто раз преподносили...
        - Смотря с чем...- по-деловому вступил Алексей, такое поручение как раз больше подходило к его обязанностям.
        - Ну, я не знаю... - засомневался Олег, - наверное, с конфетами, с фруктами, с шампанским... Да, - вспомнил он вдруг, - с красным вином. Смотри, чтобы всё было самое изысканное... Вино - лучше французское, шампанское тоже... Проследи, чтобы красиво упаковали, ну, ты знаешь... Да, и цветы... Пожалуй, розы... Лучше тёмные... И ещё духи... Узнай, какие сейчас самые модные...
          - Господи, Олег Андреич, - совершенно опешил Алексей, - да это вы Дед Мороз, а не я.
          - Подожди, Алексей, не заводись, - пытался успокоить его Олег.- сейчас самый серьёзный момент.
          - Ещё серьёзнее роз?- съязвил Алексей.
          Олег вдруг разволновался и оставил без ответа иронию своего помощника.
          - Закажешь на завтрашний вечер два билета на московский поезд, в СВ...
          - Да, это, действительно, очень серьёзно, - пробормотал Алексей, уже без иронии, - только когда я всё это успею?
          - Ничего, включишь мигалку и вперёд!
          - А где я вас найду?
          - Это, действительно, проблема, - согласился Олег, - хотя нет, подожди секунду.
          Он положил трубку на стол, выбежал на балкон и, перевесившись через перила, прочитал вверх тормашками название улицы и номер дома. Вернувшись в комнату, он сообщил Алексею:
          - Улица Октябрьская, двадцать семь.- номер квартиры он запомнил ещё раньше.- квартира девять.
          - Хорошо, - вяло ответил Алексей, - к утру буду.
          - Не к утру, а через четыре - пять часов.
          - Как скажете.
          Олег засмеялся и повесил трубку.
          Воодушевлённый предстоящими событиями, он чувствовал себя, как мальчишка, приготовивший по секрету от мамы подарок к Восьмому марта. Это забытое чувство внутреннего подъёма от собственной инициативы и предстоящих сюрпризов, заставляло его буквально порхать по комнате в предвкушении вечера. Чтобы не спугнуть своего приподнятого настроения, он не стал звонить домой, как пообещал Алексею. “Разберётся как-нибудь без меня”, - подумал он с несвойственным ему легкомыслием.
         Ирма пришла через час, как и обещала.
         Не снимая пальто, она подскочила к нему и, схватив за руки, потащила в прихожую:
         - Хватит дома киснуть! На улице прекрасная погода, пойдём гулять!
         - Что, просто гулять? - удивился он.
         - Да, просто гулять!- воскликнула она весело.- Болтаться по улицам, заходить в церквушки, идти, куда глаза глядят.
         - Сто лет не гулял! - заинтригованно отозвался он.
         - Тем более, пошли! И никаких “Мерседесов”.
         Они вышли на улицу и зашагали в сторону старого города.
         Ярко светило солнце, озаряя купола и маковки многочисленных ярославских церквей. Они шли вперёд, не глядя по сторонам и почти не разговаривая. Олег совершенно забыл, да, пожалуй, и не знал никогда, что такое гулять с девушкой. Он с удивлением оглядывал попадавшиеся им навстречу молодые пары, которые спокойно шли, обнимаясь и целуясь на ходу, не обращая ни на кого внимания и наслаждаясь друг другом. Почему-то ему никогда не удавалось быть таким, как они, ни тогда, в юности, ни тем более, сейчас. Он всегда чувствовал себя зависимым: от обстоятельств, от близких, от собственного банка, от окружавших его людей,  от всего и всех. Надо было бы, наверное, очутиться на необитаемом острове, чтобы позволить себе роскошь не оглядываться на других. Даже здесь, в Ярославле, где, казалось бы, он был совершенно предоставлен самому себе и где его, по сути, никто не знал, он не мог отделаться от чувства, что он опять и опять что-то кому-то должен. Из прошлого его окликали места, которые они пересекали, настойчиво напоминавшие ему то о Соне, то об Артеме, то об одиноких прогулках с  томиками стихов, о настоящем напоминали рекламные щиты его банка, поминутно ему на глаза.       
           Устав от длительной ходьбы, они каким-то чудесным образом вышли на набережную, к Спасо - Преображенскому монастырю. Площадь перед входом в монастырь кишела народом: туристические группы, продавцы всех мастей, попрошайки с детьми и балалайками - все были заняты, чем-то озабочены, куда-то спешили, фотографировались, лишь немногие подходили к набережной, для того, чтобы полюбоваться изумительным видом слияния двух рек: Волги и Которосли. Устроившись на наиболее удалённой  скамейке, Ирма и Олег отвернулись от людской сутолоки, подставили свои лица  мартовскому солнцу и молча устремили взгляды на текущую воду, стремительно и неотвратимо освобождавшуюся от остатков льда. Это было такое увлекательное и завораживающее зрелище, что они долго сидели, не двигаясь и ничего не говоря друг другу.
            Олегу хотелось сказать ей: «Знаешь, в юности я писал стихи…»
            Он предвидел ответ: «Почитай что-нибудь…»
            Он силился припомнить хоть одну строку, но они уплывали от него в туман бессознательного, забытые и недоступные, словно и не его вовсе.
           Когда, солнце скрылось за стенами монастыря, и стала ощущаться близость воды, они зашевелились, начиная замерзать.
         - Есть хочется... - сказала Ирма.
         - Я бы тоже поел, - признался он.
         - Тогда надо опять идти на рынок, опять готовить,- вздохнула она.
         - Подожди-ка, мне пришла в голову одна идея, - сказал он и хитро  посмотрел на неё.
         - Грабить банк не будешь?- пошутила Ирма.
         - Именно это я и собираюсь сделать. Есть жетончик?
         - Ирма порылась в сумочке и протянула ему телефонный жетон.
          Он зашёл в телефонную будку и набрал номер Ярославского филиала своего банка, считывая его с рекламного плаката. Он понимал, что это всего-навсего контактный телефон, на котором сидит какой-нибудь, не имеющий никакого отношения  к делу диспетчер, но всё же надеялся, что его голос и фамилия произведут должный эффект.
          Заинтригованная Ирма подошла к нему и встала рядом.
          - Алло! - отозвался диспетчер.- Ярославский филиал “К.”- банка.
          - Соедините меня с канцелярией Смирнова, - скомандовал он тоном, не терпящим возражений.
          - Минуточку, - следом Олег услышал голос секретарши Смирнова, пожилой дамы, пришедшей вслед за Смирновым из партийной системы.
           - Соедините меня со Смирновым, - не меняя тона, продолжил Олег.
           Но не тут-то было - старые партийные кадры были несгибаемы.
           - Михаил Михайлович занят. Представьтесь, пожалуйста.               
           - Кучницкий, - это была его обычная манера - говорить только свою фамилию.
            Далее последовало секундное замешательство, и дама переспросила:
            - Кучницкий, какой именно Кучницкий, назовите имя-отчество…
            - Олег Андреевич Кучницкий, - дрогнул Олег, готовый  разочароваться в своей затее.
            Секунду спустя зычный голос бывшего секретаря горкома буквально ворвался в трубку:
            - Олег Андреич! Простите, бога ради. Уволю, ей богу, сейчас же уволю! Чтобы голоса вашего не узнать!
               Олег вздохнул с облегчением:
            - Ну, ладно, Михаил Михайлович, не горячитесь, не так уж часто она мой голос слышит, она всё правильно сделала.
            - Олег Андреич! - опять закричал в трубку директор Ярославского филиала. - Как же так! Три дня в городе - и ни слуху, ни духу!
             - Я тут по личным делам.
             - Олег Андреич, чем могу, вы только скажите.
             - Очень даже можете, - решил немного смягчить его пыл Олег, - организуйте в ресторане на нашей базе ужин.
             - Так это ж легче простого! Когда?
             - Сейчас! И сами приезжайте!
             - Спасибо, Олег Андреич, буду. Всё организую, не беспокойтесь!
             Олег, очень довольный собой, повесил трубку.
             - Пошли за “Мерседесом”, - сказал он  заинтригованной Ирме.
             - Без него никак?
             - Никак. Далековато.

 
                17.
   
               
            Примерно через полчаса он входили в современное двухэтажное здание комплекса для отдыха, построенного два года назад его банком в сосновом бору, на самом берегу Волги.
            Ирма восхищённо оглядывалась по сторонам:
            - Никогда здесь не была, даже не знала, что такое есть в Ярославле.
            Они вошли в совершенно пустой зал ресторана, где Олег сразу же увидел роскошно сервированный стол, суетящихся вокруг него официантов и гордо возвышающегося над всем этим великолепием Смирнова, солидного седовласого мужчину шестидесяти лет, крепкого и сильного, как почти все мужчины старой закалки.
           - Олег Андреич! - начал он своё приветствие, поспешно двигаясь навстречу ему и уже раскрывая руки для объятий. - Вот не ждал! Однако любите же вы сюрпризы!
           - Я отдыхаю, - сказал ему Олег, еле высвобождаясь из крепких объятий Смирнова, - познакомьтесь, Михаил Михайлович, это Ирма.
           Ирма игриво сверкнула глазами и сделала европейский книксен.
           Смирнов озадаченно поджал губы, но воздержался от комментариев.
           - Михаил Михайлович, - предупредил его Олег, усаживаясь за стол, - где-то через час, полтора должен подъехать Алексей Ковалёв, мой помощник, попросите, пожалуйста, проследить, чтобы его пропустили и проводили сюда.
           Пока Смирнов отдавал распоряжение по телефону, Олег склонился к Ирме:
           - Тебе удобно?
           Она хитро улыбнулась в ответ:
           - Главное, чтобы было удобно тебе.
          Он был удивлён, что она так чутко уловила его настроение, но всё же проговорил, смущённо улыбаясь:
           - Мне бы хотелось, чтобы тебе здесь было хорошо.
           Она понимающе кивнула:
          - Не беспокойся, мне с тобой везде хорошо.
          Смирнов вернулся к столу и начал распоряжаться по праву хозяина:
          - Даме - шампанское, а Олег Андреич, если я не ошибаюсь, водочку.
          - Нет, мне и даме красного вина.
          - Олег Андреич, обижаете, - запротестовал Смирнов, - у нас и закусочка соответствующая подобрана: балычок, икра осетровая, подберёзовики маринованные, всё свеженькое, с нашего хозяйства. Не  пожалеете!
          - Ну что ж, попробую, - решился Олег.
          Он залпом выпил холодной, обжигающей водки и подхватил грибок, заботливо приготовленный для него Смирновым. Послевкусие ему понравилось. Смирнов проследил за ним глазами и, довольный, расплылся в улыбке.
          - Ну вот, другое дело, а то вино, да эти улитки, тьфу, извините, не понимаю и понимать не хочу.
          - Я смотрю, вы тут серьёзным хозяйством обзавелись, - сказал Олег, обводя взглядом стол.
           Смирнов всплеснул руками:
           - Так для вас же стараемся, для своих, Олег Андреич. Мне говорили, вы сами из Ярославля, вот я и думал, приедете отдохнуть, порыбачить, ребятишек своих возьмёте. Два года уж ждём, номер ваш президентский ни разу не занимали, даже когда губернатора принимали, в другом поселили.
          - Молодцы, молодцы, - успокоил его в своей обычной манере Олег.
          - Ну, тогда ещё по рюмочке, - обрадовался Смирнов, - вы, главное, закусывайте. А то на вашем-то юбилее мы с женой расстроились, волновались вы очень, не закусывали совсем, вот и развезло вас. Но, честно говоря, понравились вы мне очень, особенно, когда тост говорили, ну, думаю, наш человек.
          “Ох, хитёр,”- подумал Олег, тем не менее, с удовольствием слушая его.
          Он был в восторге от того, как проходил вечер, ему был симпатичен радушный Михаил Михайлович, его прямой русский юмор, ему нравился стол, закуска и даже водка.
          Он посмотрел на Ирму, она потягивала шампанское и с улыбкой  наблюдала за мужчинами.
         - Тебе не скучно?- тихо спросил её Олег, заботливо заглядывая в её глаза.
        - Что ты! Я узнаю о тебе столько интересного! Во всяком случае, теперь я хотя бы знаю, кто мой кавалер, - лукаво добавила она, - а то, кроме “Мерседеса” и швейцарских часов, никаких признаков “нового русского”.
         В дверях ресторана вдруг послышался шум, громкий разговор и требовательный голос Ковалёва.
         - Прошу любить и жаловать! - представил его Олег.- Мой помощник, Алексей Ковалёв собственной персоной! Без специальных  шумовых эффектов не появляется никогда!
         - Что за город! -  громко возмущался Алексей, входя в зал и прямиком направляясь  к столу. - ГАИ три раза останавливало! Почему, говорят, с мигалкой и с трактором! Я говорю, но мигалка же не на тракторе! Сволочи, сто пятьдесят рублей содрали!
         - Лёша! - раскрасневшийся Смирнов  ринулся к нему навстречу. - Что же ты не предупредил! Мы бы тебя с эскортом встретили! Ну-ка, скажи, что за ГАИ, где, сейчас я начальнику их позвоню, он мой друг.
         - Успокойтесь, сядьте! - засмеялся Олег, наблюдавший подобные сцены уже не один раз. - Алексей, хватит балагурить!
          Алексей, продолжая бурно жестикулировать и что-то бормотать, обошёл стол и уселся на место, предложенное ему Смирновым. Тот моментально налил ему водки, Алексей поднял рюмку, оглядел сидевших за столом, чтобы, очевидно, произнести положенный тост “за встречу”, и буквально обмер, заметив Ирму, расположившуюся на противоположной стороне стола, рядом с его шефом.
         - Одну минуточку, - прошептал он, поставил рюмку на стол и бросился к выходу.
         - Что с ним? - Смирнов и Ирма удивлённо переглянулись.
         Через минуту, как и обещал Алексей, он вновь появился в дверях, едва удерживая в руках огромный букет тёмно-красных роз и необъятных размеров корзину, упакованную в целлофан и украшенную бантом. Он подошёл к Ирме, поставил у её ног корзину, вручил ей в руки букет и картинно склонился перед ней в полупоклоне.
          - Бог мой, что это! - изумилась Ирма. - От кого?
          - От Деда Мороза, - ответил Алексей.
          - От Зорро, - поправил его Олег, повернувшись к Ирме.   
         Она ответила ему взглядом, полным благодарности.
          - Какой-то еще Зорро, - пробормотал Смирнов, вопросительно глядя на помощника, который в ответ лишь пожал плечами.
         Неожиданно растрогавшись, Олег поднял тост:
          - Я хочу выпить за Ирму.
          Мужчины радостно и шумно поддержали его, такой оборот был для них понятен. 
          Кто-то из официантов принёс магнитофон. Захмелевший и разгулявшийся Смирнов увлёк Ирму танцевать.
          Алексей Ковалёв с таинственным видом подсел к Олегу:
          - Олег Андреич, всё сделал, один к одному, как просили, - доложил он, - трактор купил по цене BMW, цветы и подарки, как видите, доставил, билеты на поезд заказал, только вот с одеждой вышла загвоздка. Вы Ксению Анатольевну забыли предупредить, а она и пальцем не шевельнула - берите, говорит, что хотите, так что, я костюм выбрал по своему усмотрению...
          - Ладно, - засмеялся Олег, - главное, чтобы  не фрак.
          - Олег Андреич, - Алексей хитро посмотрел на него и даже слегка подмигнул, - посплетничать чуть-чуть разрешите?
          - Ну, давай, пока мы одни, - улыбнулся он, догадываясь, о чём пойдёт речь.
          Алексей указал в сторону танцующей Ирмы.
          - Олег Андреич, где вы таких находите? Красота, осанка, походка, взгляд - просто королева! Я потрясён. А я-то грешным делом не понимал, чего это вы на наших офисных красоток не глядите. А оказывается, надо в провинцию ехать.
         Олег был польщён, сам не понимая, отчего.
         Воодушевлённый молчаливой поддержкой своего босса, Алексей продолжал: 
        - А другая...- он на секунду задумался и даже округлил глаза, чтобы продемонстрировать, что у него нет слов.
        - Какая другая? - хитро улыбаясь, спросил Олег.
        - Сестра владельца трактора... Это же просто чудо: наивность, чистота, кожа белая, как батист, а глаза - две заводи...
        - Да ты не только артист, ты ещё и поэт, - удивляясь, пошутил Олег.
        - Олег Андреич, не поверите, - продолжал, всё больше вдохновляясь, помощник, - еле от них вырвался, семья такая радушная, за стол усаживают, всякие разносолы, наливки. Это нам, говорят, Олег в “Мерседесе” счастье принёс, у него рука лёгкая... А девушка Катя, не поверите, Олег Андреич, слова не могла произнести, чтобы имя ваше не упомянуть. Меня буквально извела, кто вы такой, где ей вас найти, клянусь, Олег Андреич, влюбилась в вас девчонка не на шутку... И брат её мне жаловался, говорит, она об вас все уши домашним прожужжала...
         - Ну, и болтун же ты, - засмеялся Олег, не зная, верить ему или нет.
         - Вот вы смеётесь, Олег Андреич, а я потом всю дорогу сомневался, не ей ли надо было цветы отдать. Вы же чётких указаний на этот счёт не давали. Пришлось довериться интуиции.
         Олег уже  почти хохотал, чуть не утирая слёзы:
         - Придётся повысить тебе зарплату за твою интуицию!         
         К столу вернулся запыхавшийся Смирнов.
         - Ой, девка заводная, - покачал он головой и рухнул на стул, - иди, давай, молодёжь, пляши, хватит сидеть, - сказал он Алексею и буквально вытолкнул его из-за стола.
         - Ну, Андреич, скажу тебе, девку ты себе отхватил. Ещё говорит - эстонка. Да какая она эстонка, испанка какая-то!
          Смирнов опять наполнил рюмки:
          - Давай за тебя, Андреич, - сильно подвыпивший Смирнов не заметил, как перешёл на “ты” и фамильярное ”Андреич”, но  Олега это не только не раздражало, но ,скорее, нравилось ему, - я сначала думал, не сработаемся мы: ты такой важный, неприступный, как иностранец, а потом, думаю, ну, не может быть наш, ярославский, таким. И точно - ты наш человек, свой, люблю тебя такого!
          И, внезапно растрогавшись, Смирнов бросился к нему обниматься.
          - Стоп, стоп, Михал Михалыч! - закричал бдительный Алексей, зная, как не любит его босс подобных излишеств, и кинулся к нему на помощь. - Я за него, давай выпьем, давай споём, всё, что хочешь!
          Олег подошёл к Ирме, оставшейся на танцевальной площадке.
          - Я очень плохой танцор, - сказал он ей, беря её руки в свои, - но ради тебя попробую.
          - По-моему, ты хорош во всём, - улыбнулась она.
         - Ты знаешь, - сказал Олег, оглядывая её с таким восхищением, словно не видел её долгое время, - мои мужики в восторге от тебя.
          - Это потому, что ты рядом. Подле тебя я чувствую себя необычайно красивой.
          - Ты такая и есть, - возразил он.
          - Далеко не всегда.
          - А я чувствую себя совсем другим рядом с тобой, - он задумался и что-то горько-сладкое шевельнулось в душе, наверное, так чувствуют себя люди, прежде, чем заплакать от счастья, - я даже не знаю, что со мной происходит. Как будто что-то снизошло на меня, и я вновь стал молодым. У меня такое ощущение, что несмотря на то, что моя молодость давно прошла, я никогда по-настоящему не чувствовал себя молодым. Я никогда не испытывал разрушающей страсти, никогда не ревновал, не пил, не танцевал, не делал ничего плохого, но и особенно хорошего тоже не делал, у меня не было друзей, не было врагов, у меня не было возлюбленных... Прошло столько лет жизни, а мне почти нечего вспомнить, как будто я и не жил...
          Он замолчал, непрошенный спазм сдавил  горло. Он склонил голову к Ирме и коснулся губами её волос:
           - Я без тебя уже не смогу, Ирма.


                18.


            Они зашли в её квартиру, с трудом вытолкнув провожавших их Смирнова  и Алексея. Со вздохом облегчения Олег захлопнул за ними дверь. Ирма в кухне занималась розами, бережно расставляя их в большом эмалированном ведре.
           - Другого достойного сосуда для такого количества у меня нет, - сказала она Олегу, появившемуся в дверях кухни.
           Он подошёл к ней сзади и обнял за талию.
           - Тебе понравилось?- спросил он.
           - Да, очень понравилось, спасибо.
           - Что-то не так? - поинтересовался он, уловив в её голосе нотки отстранённости.
           - Нет, всё в порядке, - она обернулась к нему и с грустью улыбнулась, - Это я... Просто я ужасная дура.
           - Что-то случилось? - заволновался он.
           - Нет, Олег, нет... Просто мне сегодня как-то тревожно, я не знаю, почему.
           - Ты должна мне сказать, Ирма, - настаивал он, заглядывая ей в глаза. - Может быть, кто-то из мужчин, Алексей или Смирнов что-то сболтнули?
           - Нет, что ты, Олег, они тебя боятся, как огня. Они даже когда комплименты мне говорили, косились в твою сторону.
           - Тогда в чём дело?
           Она задумалась, опустив голову:
           - Наверное, то, что я скажу тебе, будет звучать ужасно глупо, но это то, что я почувствовала... Понимаешь, я с самого первого момента, как только тебя увидела в сквере, знала, что ты тот самый Олег Кучницкий, но когда ты был со мной, всё это время… Наверное, я забыла об этом... А сегодня... Эти роскошные цветы, эта корзина с подарками... Я, конечно, тебе очень признательна, но, честное слово, поверь, до сегодняшнего вечера я чувствовала себя лучше.
          Он застыл в недоумении.
          - Прости, я, возможно, тебя чем-то обидел...
          - И дело даже не в подарках, - задумчиво продолжала она, по-прежнему, не поднимая глаз, - это твоё окружение, которое каждый твой взгляд ловит, эти охранники, автомобили с мигалками, - её голос вдруг прервался, и она подняла на него глаза, полные слёз, - я вдруг поняла... Я всегда это знала... Но сегодня вечером меня словно пронзило... Ты - не мой... Ты из другого мира... Что-то, какая-то случайность забросила тебя ко мне... Я за это безумно благодарна Господу... Два дня... Я даже на них не рассчитывала... Я была уверена, что ты исчезнешь так же, как появился... Я сначала восприняла всё, как необычайное приключение, как такой занимательный роман... Но ты вдруг остался... Я увидела, какой ты, я узнала тебя... И я, наверное, дрогнула... А сегодня я поняла, просто осознала в какой-то момент, что ты завтра уедешь. Твоё окружение не позволит тебе остаться, они всё равно увезут тебя, ты им нужен...
          Она замолчала и, нахмурившись, отвернулась, смахивая со щёк покатившиеся слёзы.
          - Подожди, подожди, Ирма, - он нежно взял её за плечи и осторожно повернул её лицом к себе, - ты не о том говоришь... Конечно, в конце концов, я должен буду уехать, меня ждёт моя работа... Окружение здесь ни при чём, это же мой банк, я его создал, это часть моей жизни...
         - Большая часть, - подсказала она.
         - Пусть большая, но, Ирма, я не хочу тебя терять... Ты просто забежала вперёд... - он страшно разволновался и вторую половину фразы произнёс, почти заикаясь от волнения. - Я заказал на завтрашний поезд два билета, для тебя и для меня.
          Она отреагировала мгновенно: дёрнула головой, высвободив её из его рук, и дерзко вскинула на него глаза:
         - Ты всегда принимаешь решения за других? Тебе не приходит в голову спросить, хотят они этого или нет? Или ты сам ещё не знаешь точно, нужна я тебе или нет?
         - Что ты, Ирма, - прошептал он, потрясённый её реакцией, - если бы ты не была мне нужна, неужели бы я...
          Она попыталась вырваться из его рук, но он успел вовремя обхватить её покрепче. Она повторила свою попытку, он ещё теснее прижал её к себе.
          От внезапно вспыхнувшей в нём страсти, у него на мгновение потемнело в глазах, он и не подозревал до сих пор, что подобной силы огонь может таиться в его теле.
          Ирма удивлённо посмотрела в его лицо, глаза её засверкали. Таинственная улыбка заблуждала на её лице.
         - Ты любишь меня, что ли? - шёпотом спросила она.
         - Наверное, люблю, - также шёпотом ответил он.
         

                19.


          Олег проснулся от настойчивого писка своего сотового телефона. Едва открыв глаза, он ответил. Это был Алексей. Привычная жизнь в лице его помощника врывалась в его отшельничество и диктовала свои условия.
         - Надеюсь, не разбудил? - бодро поприветствовал Алексей.
         - Нет, - ответил Олег, зевая, - что там у тебя?
         - Как, Олег Андреич? Смирнов вам торжественную встречу в банке готовит. Говорит, что по его сведению, их филиал - единственный, в котором вы не были ни разу.
         - Время?
         - Зависит от вас.
         - Что ещё?
         - Швейцарец прилетел из Объединённого Европейского банка.
         Олег внезапно разозлился на себя. Как он мог забыть о такой важной встрече, которой он сам добивался в течение нескольких месяцев.
         - И что теперь?- спросил он Алексея.
         - Я сказал ему, что у вас грипп с высоченной температурой, эти европейцы боятся инфекций, как огня. Пообещал, что будет ждать, пока не выздоровеете. Я ещё к нему нашу Леночку Котову из протокольного отдела приставил - Большой театр, Кремль, казино, - в зависимости от интересов.
         - Молодец! - похвалил его Олег. - Ещё что?
         - Больше ничего срочного.
         - Спасибо и на этом... Где ночевал?
         - У Смирнова... До сих пор не могу отдышаться от пирогов его жены.
         В этот момент Ирма проснулась и потянулась, проведя рукой по его спине.
         - Всё, Алексей, позвоню сам, пока.
         Он быстро завершил разговор и повернулся к Ирме.
         - Ты потрясающе хороша, - прошептал он, склоняясь к ней.
         - Да ну тебя! - она засмеялась и увернулась от него, - ты на самом деле супермен с темпераментом Зорро. Я с тобой вообще обо всём забыла. Вот рожу тебе девочку, будешь знать!
         - А что, - весело отреагировал он, - я всегда хотел иметь девочку.
         - А у тебя нет девочки?
         - Нет, у меня два мальчика.
         - Будет! - уверила Ирма, шутливо сощурившись.
         - Как мы её назовём? - включился он в её игру.
         - А тебе какое имя нравится?
         - Когда-то я мечтал о девочке с именем Сонечка.
         - А что, Софья - прекрасное европейское имя, в переводе с греческого означает - мудрая.
         - А Ирма - что значит? - спросил он, вновь поймав её.
          Им показалось, что прошло не больше пятнадцати минут, а возможно, и целая вечность, когда опять запищал его сотовый телефон.
          Он уже хотел обругать Алексея за назойливость, но вдруг, совершенно оторопев от неожиданности, услышал в трубке тонкий голосок своего старшего сына.
         - Игорёк? - удивился он. - Почему ты не в школе?
         - Я уже пришёл из школы, папа.
         - А Олежек где?
         - В детском саду... - быстро и тихо ответил сын. - Папа, мне нужно говорить по - быстрому, а то бабушка услышит... Папа, ты когда вернёшься?
          Олег невольно замешкался, прежде чем ответить на прямой вопрос сына, к которому он был совершенно не готов. Краем глаза он заметил, что Ирма приподнялась на постели и с интересом вслушивается в его разговор.
         - Не знаю, Игорёк, - почему-то ответил он, от неловкости ситуации позабыв даже про сегодняшние билеты на поезд,  - ты же знаешь, что я ничего не могу обещать, всё зависит от моих дел...
          В этот момент он увидел, как Ирма, повернувшись в его сторону, выразительно подкручивает пальцем на виске, указывая на него взглядом.
         - Ну, ладно, - согласился сын, вздыхая, - а то у нас тут, чёрт знает, что творится.
         - А что творится? - насторожился Олег.
         - Бабушка Нина говорит, что ты просто уехал в командировку и скоро вернёшься, бабушка с дедушкой говорят, что ты уехал отдыхать, а когда вернёшься - неизвестно, а мама говорит, что ты вообще больше не вернёшься, потому что она виновата перед тобой, и ты сердишься на неё...
          Олега невольно передёрнуло от ужаса и тревоги, передавшихся ему от сына.
          - Что, так и говорит?
          - Да, и всё время плачет, бабушка Нина даже хотела врача вызвать, а дедушка Толя не разрешил...
          - Послушай, сынок, - перебил его Олег, стараясь говорить как можно более уверенно, - послушай меня и передай брату: мама плохо себя чувствует и потому не совсем понимает, что говорит...
          - Это как с высокой температурой, что ли? - спросил Игорёк с надеждой.
          - Да, как с высокой температурой... - подтвердил он, немного успокаиваясь. - Бабушка Нина говорит правду, я действительно, в командировке, в Ярославле, и приеду, как только закончу свои дела...
          - Когда? Завтра? - обрадовался Игорёк.
          Олегу невольно передалась радость сына, и он улыбнулся:
          - Может быть, и завтра.
          - А можно мы с Олежкой тебе ещё позвоним? - спросил торжествующий Игорёк.
          - Можно,  конечно,- ответил ему Олег, - только не увлекайтесь, сотовый телефон - это не игрушка...
          - А рабочий инструмент... - закончил за него много раз говоренную фразу Игорёк.
          Олег невольно заулыбался.
          - Сколько ему лет? - спросила Ирма.
          - Восемь.
          - А другому?
          - Шесть.
          - Такие маленькие, - заключила она, вздыхая, - это второй брак или ты так поздно женился?
          - Поздно женился, - ответил он, как эхо.
          Говорить с Ирмой на эту тему ему не хотелось.
          - Стало быть, у тебя и жена молодая?
          Он пожал плечами:
          - Молодая...
          - Моложе меня? - она вскинула голову.
          - Моложе, - почти с мукой ответил он.
          Ирма села рядом и взяла его руку в свои:
          - Что там у тебя произошло в Москве?
          Он вздохнул и покачал головой:
          - Ты знаешь, Ирма, это было уже так давно, сто лет назад, я сейчас до такой степени далёк от этого, я не хочу об этом говорить, извини.
          Тем не менее, внутреннее смятение после разговора с сыном не покидало его ни в ванной, ни за завтраком, когда они доедали разносолы, собранные для них в ресторане  хлебосольным Смирновым.
          - Ты так мрачен... - сказала ему Ирма, вопросительно глядя на него. - Ты думаешь о детях?
          Он кивнул, подавляя вздох. Мысли его, действительно не были радужными.
           - О детях... И о тебе... - ответил он, показывая жестом, что ничего не может с собой поделать. - Мне нужно ехать. Что ты мне скажешь?
           Она опустила голову.
           - Не знаю, Олег, - тихо произнесла она,  - у меня в голове - вихрь мыслей... Мне нужно подумать...
           - Вихрь мыслей...- повторил он задумчиво, - то же самое, очевидно, происходит и со мной.
           Чтобы как-то удержать своё шаткое душевное равновесие для совершенно не к месту и не по настроению запланированной встрече в банке, он вышел в прихожую, чтобы переодеться в костюм, любовно и со вкусом подобранный для него его помощником. Это была настолько привычная для него форма одежды, что на мгновение он почувствовал себя ратником, надевшим на себя доспехи.
           Когда он вернулся в комнату, Ирма тоже была одета.
           - Какой ты франт! - воскликнула она, с восхищением оглядывая его. - Если ты так выглядишь каждый день, то я уже умираю от ревности к твоим сотрудницам...
           Олег в свою очередь оглядел её, она была в джинсах и какой-то бесформенной робе, местами заляпанной краской и известью, очевидно, в своей рабочей одежде. Он был неприятно удивлён.
          - А я рассчитывал, что ты поедешь со мной в банк, - сказал он, стараясь оставаться спокойным.
          Она отрицательно мотнула головой:
          - Я подумала... Мне кажется, нам надо ненадолго разлучиться...
          - Как разлучиться! - испугался он.
          - Я имею в виду - побыть наедине с собой... Мне, во всяком случае, это необходимо...
          - Ты собираешься на работу? - спросил он, указывая взглядом на её непонятную робу.
           - Да, мне хорошо, когда я работаю...
           Почему-то он начал злиться.
           - Если мне не изменяет память, ты вчера уже там была.
           - Да, но недолго...
           - Ирма, ты обманываешь меня? - спросил он, пристально глядя ей в лицо.
           Не поднимая головы, она вздохнула:
           - Получается, что обманываю... - она пожала плечами. - Да, вчера я ходила к бывшему другу...
           - К тому, который не пришёл?
           Она молча кивнула.
           - Зачем?
           - Мне нужно было завершить с ним отношения.
           - Для этого не обязательно было ходить к нему.
           Ирма вдруг распрямилась и подняла голову, чувствовалось, что этот разговор напрягал её.
           - Я не хотела, чтобы он звонил и приходил сюда, - всё ещё миролюбиво проговорила она.
           Неприятное, ноющее чувство больно кольнуло его в грудь.
           - Ты любишь его?
           Ирма вновь вскинула голову, откинув назад свои волосы:
           - Я никого не люблю, - дерзко ответила она.
           В груди стало ещё больнее.
           - Кто он? - сам не зная, для чего спросил он.
           - Режиссёр здешнего театра.
           - Он любит тебя?
           - Он никого не любит, кроме своего театра...
           - Что ж, вы - прекрасная пара, - заключил Олег и направился к выходу.
           - Олег, подожди! - Ирма метнулась за ним в прихожую. - Прости меня, я не хотела заводить этот разговор, как и ты не хотел разговора о своей жене, - она отчаянно пыталась заглянуть в его глаза и повернуть его лицо к себе, - ты не должен обижаться на меня, и я не должна обижаться... Милый мой, - она с нежностью провела ладонью по его щеке, - ты так дорог мне, что мне страшно...
           Она прижалась головой к его груди, и он, не выдержав, обнял её:
           - Ты тоже дорога мне, Ирма... Я даже не знаю, что с этим делать...
           - Я думаю, нам надо немного отвлечься, - после недолгой паузы сказала она, - тебе - на твоей работе, мне - на моей... Пойдем, Олег, ты завезёшь меня на работу, а потом заедешь за мной, - она ласково, но настойчиво потянула его за руку, - пойдём, тебе надо включаться в твои дела, тебя ждут.
           Она была права, внизу его давно уже ждали Алексей с водителем и охраной.

                20. 
      

           Через тридцать минут, предварительно завезя Ирму на работу, в крохотную полуразвалившуюся церковь Николы, Олег Кучницкий вошёл в здание Ярославского филиала  своего банка в сопровождении своего помощника и директора филиала Смирнова.
           В течение трёх часов его водили из комнаты в комнату, знакомили с сотрудниками и рассказывали о работе банка, как будто их филиал  чем-то отличался от десятков других. Затем в банкетном зале его приветствовала администрация банка, организовавшая по этому случаю лёгкий фуршет с шампанским.
          Олег присутствовал при всём этом  мероприятии с чувством императора, вынужденного в любом состоянии и настроении принимать своих подданных, проявляя  к ним  максимальную заботу и внимание, но мысли его были далеко. Они витали вокруг Ирмы, двух билетов на вечерний поезд и звонка от сына.          Он начинал осознавать, что бесшабашный, авантюрный период его жизни, так захвативший его, но продлившийся так недолго, подходит к концу и что он должен в самое ближайшее время принять какое-то решение, но что-то мешало ему сосредоточиться: то ли невыносимая кутерьма вокруг, то ли тупая боль, оставшаяся в нём от разговора с Ирмой, то ли он вообще разучился думать за эти несколько дней, вырвавших его из его обычной жизни, и мог теперь лишь плыть по течению... Куда занесёт, стало быть, туда и надо...
          Алексей, всегда безошибочно угадывавший его состояние, то и дело подскакивал к нему, и, склоняясь пониже, шептал ему на ухо:
          - Олег Андреич, всё под контролем, времени ещё много...
          В конце концов, слишком затянувшееся  присутствие в банке начало раздражать его. Не выдержав, он стремительно вышел в соседнюю комнату. Смирнов и Алексей выскочили за ним.
         - Едем, - скомандовал он помощнику.
         Тот молниеносно побежал к выходу, чтобы предупредить охрану.
         Смирнов и Олег остались наедине.
         По вдруг посерьёзневшему выражению лица Смирнова, Олег понял, что тот собирается обратиться к нему с какой- то проблемой. Он уже заранее готов был сказать Смирнову, что не расположен сейчас решать никаких, даже самых неотложных вопросов, но Смирнов, видимо, не понял его и, подойдя поближе, деликатно тронул его за локоть:
        - Олег Андреич, - тихо проговорил он, - вы помните о вашем поручении?
         Олег никак не ожидал, что он заговорит именно об этом и неожиданно заинтересовавшись, повернулся к Смирнову:
         - Да, Михаил Михайлович, конечно, помню... Что касается Артёма Григорьевича Роснина, я получил информацию, я даже разыскал его, большое вам спасибо... А вот...
         - Да, - подхватил Смирнов таинственно, - я всё искал случая, чтобы остаться с вами один на один, на юбилее хотел рассказать, да сами знаете, что получилось, потом позвонить хотел - вы пропали, вчера не до этого было... Видите, как получается...
          Олег нетерпеливо смотрел на Смирнова, ожидая, что он скажет ему дальше...
          - Нашёл я его, Олег Андреич, жив ваш отец...
          Сердце Олега отчего-то так часто застучало, что он даже покачнулся, схватившись за Смирнова. Он никак не ожидал, что информация об отце может так сильно взволновать его.
          Он слушал. Смирнов осторожно и с многочисленными предисловиями начал рассказывать ему, как он долго и упорно разыскивал его отца по всему району, привлекая к розыску все службы, начиная от гражданских и кончая оперативными. В конце концов, лишь две недели назад, ему удалось отыскать его в одном из домов престарелых на задворках Ярославской области в таком плачевном состоянии, что даже у него, видавшего виды и похоронившего обоих родителей, сжалось сердце. Старик лежал совершенно один, никому не нужный, заброшенный, грязный и голодный. Он даже не решился сразу доложить об этом Олегу Андреевичу, так как, во-первых, никто из врачей и обслуживающего персонала не ручался, сколько старик ещё проживёт, а, во-вторых, по признанию Смирнова, он не сразу понял, как мог отец такого могущественного бизнесмена, оказаться в таком ужасном, худшем из худших заведений.
          - Ты уж не обессудь, Олег Андреич, - проговорил Смирнов, тяжело вздыхая, - я твоей жизни не знаю и не мне тебя судить. Но я не смог его там оставить, хочешь - сердись, хочешь - увольняй меня, забрал я его оттуда, отвёз в больницу. А из больницы - неделю назад - перевёл в квартиру. Из банковского резерва взял двухкомнатную квартиру, она же у нас так и так для благотворительных целей предназначена...
         Олег слушал его с тяжёлым сердцем, невыносимый ком стыда сжимал его грудь. Он спросил:
          - Тост на юбилее за князя Кучницкого - твоих рук дело? - в волнении он даже не заметил,  как перешёл  со Смирновым “на ты”.
          - Моих! - гордо заявил Смирнов. - Не мог стерпеть! Жена меня дёргала - молчи, а я выпил, и меня прорвало...
          Олег тяжело вздохнул, ему показалось, что он испытал какое-то внутреннее облегчение, словно всё, наконец, разъяснилось и встало на свои места. Сам того не ожидая, он вдруг склонился к широкой груди Смирнова и неловко, смущённо обхватил его руками.
         - Правильно сделал, - глухо произнёс он куда-то в могучую грудь Смирнова.
         Больше он ничего не мог сказать, он так и стоял, утонув в его мощных объятиях. Душа его разрывалась от боли, обиды и стыда. Смирнов по-отечески похлопывал его по плечу.
         - Ничего, ничего, - успокаивал он его, - всё самое плохое уже позади.
         - А что врачи говорят? - встрепенулся, наконец, Олег.
         - Говорят, что организм у него изношенный, есть толком ничего не может, печень совсем никуда. Но, при хорошем уходе, говорят, ещё поживёт...
         - Так, может быть, его в Москву? - предположил Олег.
         - Врачи говорят, с места лучше не трогать... Да, не переживай ты так, - жизнелюбивый Смирнов не мог так долго грустить, не привнося в беседу своего обычного оптимизма. - Здесь будем лечить, сиделок я уже нанял, посменно при нём дежурят, он старик - хоть куда!
          - Ты можешь мне сказать, где это... - спросил, волнуясь, Олег.
          - Не только скажу, покажу! - с готовностью предложил обрадованный Смирнов.
         Они быстро вышли из банка и сели в “Мерседес”, Олег молча дал знак Алексею с джипом следовать за ними.
               

                21.


        Дом, к которому они подъехали, находился на границе города и стоял почти у самого леса.
         - Олег Андреич, - предупредил его Смирнов, - я туда с тобой не пойду, побудьте лучше один на один, а если женщины побоятся тебя пускать, назовись, да и всё... Или скажи, что Смирнов послал...
         - Спасибо, Михаил Михайлович, я очень тебе признателен.
         - Погоди, Олег Андреич, это потом. Ты мне лучше скажи, ты когда отца последний раз видел.
         Олег в раздумье покачал головой:
         - Лет двадцать или больше...
         - Тогда будь готов, не узнаешь его, он очень плох.
         Сдерживая волнение и упрямую дрожь в ногах, Олег поднялся на второй этаж и позвонил в дверь.
         - Кто там? - услышал он женский голос за дверью.
         - Я от Смирнова Михал Михалыча, - откашливаясь, сказал Олег.
         Дверь отворилась, полная, опрятная женщина внимательно осмотрела его поверх очков, но пропустила в квартиру.
         Олег  сделал движение по направлению к комнате, но женщина преградила ему путь:
         - Молодой человек, а вы кто?
         Но Олег упрямо увернулся и, ничего не отвечая, прошёл в комнату.
         Он увидел чистую, ещё пахнущую ремонтом, комнату, большой ковёр на стене, стол, уставленный лекарствами и рядом широкую, деревянную кровать.
          На кровати тихо, почти неподвижно лежал  старый, измождённый, очень худой, практически пергаментной бледности мужчина. Только по усам и седой, но нисколько не поредевшей шевелюре  в нём можно было узнать былого казака, бывшего грозу медсестёр и ординаторш  Андрея Дмитриевича Кучницкого.
          Олег подошёл к кровати, едва сдерживая предательскую дрожь.
          Женщина поспешно вошла вслед за ним.
          - Кто вы такой? - строго повторила она свой вопрос. - Сейчас ведь милицию вызову.
          Услышав её голос, старик зашевелился и открыл глаза. Мутный взгляд его перешёл с неё на Олега. Олегу вдруг показалось, что слабое подобие улыбки отразилось на его уставшем, морщинистом лице.
          - Оставь его, Зинаида Ивановна, - слабым голосом сказал он, - не видишь, ко мне пришли...
          - Так он не говорит ничего, Андрей Дмитрич, - объяснила ему женщина, проворно подходя к нему и заботливо помогая ему устроиться повыше на подушках.
          - А он и не скажет, он с детства такой гордый, - произнёс старик, обращаясь не то к ней, не то к Олегу, - это ведь сын мой, Зинаида Ивановна.
           Она всплеснула руками и с любопытством посмотрела на Олега.
          - Сын! А я и не знала, что у вас сын есть, думала, один вы, а у вас, вон, какой красавчик.
          - Ты иди, Зинаида Ивановна, оставь нас, - сказал ей старик, - лучше угости чем-нибудь.
          - Да уж это само собой, - ласково проворчала женщина, уходя.
          - Прости её, Олег, - обратился к нему старик, - жалеет она меня, вот и позволяет себе лишнего... Садись рядом, вон стул стоит.
           Олег подвинул стул поближе к кровати и сел. Старик повернул к нему голову.
           - Что, плох я совсем? Попрощаться пришёл?
           - Нет, я не поэтому, - откашливаясь, сказал Олег, - я только сегодня узнал, где ты... Может быть, тебе трудно говорить? - у него почему-то опять запершило в горле.
          - Это единственное, что я могу делать - говорить. Больше я ни на что не годен... А с кем мне говорить? Только Зинаида Ивановна, да сменщица её Галина Алексеевна, ну, иногда Смирнов зайдёт... Вот, и все мои разговоры...
          Вошла Зинаида Ивановна, молча поставила перед Олегом стакан чая и конфеты и также молча вышла.
          - Ну, сын, рассказывай, как ты живёшь, последний раз я тебя видел, когда вы с матерью из Ярославля уезжали, мне цыганская почта донесла, что у тебя несчастье случилось, и ты уезжаешь, я и пришёл на вокзал на тебя хоть последний раз посмотреть, а подойти побоялся, знал, что прогонишь меня,  - отец вздохнул.  - Столько лет прошло, ты вон какой красавец вымахал... А для меня - как один день: выпил - заснул, проснулся - выпил. Очухался только, когда в дом престарелых попал, да уж поздно было, угробил свой организм.
         - А ведь  с тобой женщина какая-то жила, - припомнил Олег.
         - Да, зачем я ей нужен был, больной, - сказал старик, тяжело вздыхая. - Я тебе не был нужен, а ей - подавно.
         Олег невольно отвернул загоревшееся лицо.
        - Ну, чего насупился? И в детстве такой был - как что, так сразу насупится, надуется... Нечего обижаться, лучше расскажи про себя. Где работаешь? Кем?
        - Я работаю в той же системе, что и Смирнов, только в Москве.
        - Да, - подтвердил отец. - Смирнов мне говорил, только он мне сказал, что ты его начальник.
        - В общем, да, - согласился Олег, как-то смущаясь под пристальным взглядом отца.
         - Женат, дети есть?
         - Да, женат, два сына: Игорёк - восемь лет и Олежек- шесть лет .
         Болезненные, потухшие глаза отца вдруг загорелись, он даже приподнялся на своей подушке:
        - Сыновья! Ты посмотри! Казаки! Кучницкие! Вон, как наш род укрепился.
        Олегу показалось, что глаза старика увлажнились слезами.
        - А ты как? - спросил он отца. - За тобой хороший уход?
        - Да после дома престарелых я в раю, врач через день приходит, сиделки кормят по часам, таблетки дают, досаждают только очень уколами. Даже не знаю, за что я заслужил такое за свою поганую жизнь. Михалыч говорит, что благотворительность, а я что-то не верю, думаю, это твоих рук дело...
         Олег молча кивнул, у него не было сил возражать.
         Старик опять отвернул голову к стенке и заговорил тише:
         - Я перед тобой очень виноват, сынок, я тебе всё детство, всю юность испортил, а ты, вот, простил меня... Простил ведь?
         - Не надо об этом, отец, - попросил его Олег, - не береди себя, это очень больно.
         - Нет, сынок, ты не проси меня замолчать, я и мечтать не смел, что увижу тебя перед смертью, виноват я очень перед тобой, перед мамой особенно виноват... Это очень тяжело, понять, что загробил людям жизнь, когда уже не можешь ничего исправить... Я только молюсь. Вот, посмотри, у меня тут иконка, вот здесь, рядом с подушкой, наклонись, не бойся, - Олег привстал и, действительно, увидел на постели,  возле стенки, небольшую, явно старинную икону в серебряном окладе. - Это, сынок, наша фамильная иконка, Донская Божья Матерь, покровительница казаков, вот здесь, на окладе, даже наш семейный герб есть, князей Кучницких, мне она от отца досталась, заберёшь её себе после моей смерти, а потом старшему сыну передашь, чтобы помнили, что они из старинного казачьего рода... А если когда-нибудь, господь приведёт, я-то уж не успею, а ты попробуй разыскать наше имение, оно в Ростовской области. Я точно знаю, писал туда, что село Кучницы до сих пор там есть и даже название не изменилось, а ещё мне говорили, что там господский дом сохранился очень хорошо, потому что в нём какой-то архив разместили... Мне так и не довелось там побывать, хотя всю жизнь мечтал, хоть одним глазком взглянуть...
          Олег сел на край кровати, рядом с отцом и осторожно дотронулся до его сухой, слабой руки, лежащей поверх одеяла.
          - Отец, не волнуйся, всё ещё наладится, я тебе лучших врачей из Москвы пришлю, из Германии выпишу, из Израиля...
           Отец незаметно покачал головой:
           - Какие врачи, зачем они мне нужны, разве врачи могут врачевать совесть... Я вот, сам врач, знал, что гублю себя и всё равно губил... Вместо того, чтобы жить сейчас  с тобой, с матерью и наслаждаться внуками, гордиться сыном... - голос отца прервался, рука дрогнула.
         Олег, не колеблясь, схватил его безжизненную, узловатую руку.
          - Может быть, позвать сиделку?
          - Нет, сынок, это многолетняя боль из меня выходит... Не волнуйся, теперь мне есть, чем жить, буду думать о тебе, о детишках, если бы ты мне ещё их фотографии прислал...
          - Пришлю, отец, а потом и сам с ними к тебе приеду.
          - Сынок?- отец вдруг заволновался и даже приподнял в беспокойстве голову.- Ты им расскажешь обо мне?
           - Расскажу, отец.
           - Только, прошу тебя, плохо не рассказывай... Скажи, что хотел всю жизнь быть военным, а стал врачом...
            - Хорошо, отец, так и скажу.
            - И о том, что тебя бросил, тоже не говори.
            - Не скажу.
            Из тощего, напряжённого горла старика вырвались сдавленные рыдания. Олег крепче сжал его руку.
            - Самый большой позор, сынок, - проговорил отец, вновь поворачиваясь к нему, - это бросить своего ребёнка. Можно не любить жену, это уж, как бог даст, но если у тебя есть ребёнок, тем более сын, терпи, ради ребёнка нужно вытерпеть всё... Это я понял только недавно, сынок, совсем недавно... Одного понять не могу, сынок, за что мне такое счастье, увидеть тебя таким сильным и красивым... Это тебя Нина таким вырастила...
          По лицу отца вновь потекли слёзы. Чтобы самому удержаться от рвущейся наружу горечи, Олег встал и подошёл к окну.
          Под окном, во дворе, он увидел терпеливо ожидавших его Алексея и Смирнова.
          Отец  чуть перевёл дыхание, помолчал, вздыхая, потом вновь обратился к сыну:
          - А ты-то, сынок, любишь свою жену?
          Вопрос застал его врасплох.
          - Не знаю, - угрюмо ответил он, пожимая плечами.
          - Не сердись, сынок, я тебе нравоучений читать не буду, не имею   права... У тебя есть пример в жизни.
          Опять вошла сиделка и, оглядевшись, укоризненно посмотрела на Олега.
         - Что же вы его так расстроили?
         - Помолчи, Зинаида Ивановна, - попытался улыбнуться старик, - я счастлив, а не расстроен. Это же сын мой единственный, Олег, а оказывается, у меня ещё двое внуков есть.
         - Ага, - проворчала она, - а вы чуть в богадельне не загнулись.
         - Олег, не слушай её! - возмутился отец.
         - Да, она права, твоя Зинаида Ивановна, - признался он и попытался немного разрядить слишком накалённую обстановку,  - а тебя, отец, женщины до сих пор любят, - пошутил он.
         Строгая Зинаида Ивановна вдруг жеманно улыбнулась, а отец чуть ли не подкрутил усы слабой рукой.
        Олег вновь подошёл к кровати и наклонился к отцу:
        - Мне пора идти, - сказал он, - я сегодня уезжаю. Я оставлю тебе все свои телефоны, ты можешь звонить мне в любое время, когда захочешь.
         - Да, что ты, сынок, - запротестовал старик, - зачем мне тебя беспокоить, я и так теперь счастлив на все оставшиеся дни.
         - Зинаида Ивановна, - попросил он сиделку, - принесите мне, пожалуйста, ручку и бумагу.
           Она вернулась через секунду, протянув ему блокнот и ручку. Он записал все свои координаты, включая телефон маминого дома.
           - Вот, - сказал он, обращаясь к сиделке, - это для вас и вашей сменщицы. Передайте ей, пожалуйста, всё в точности: будете мне звонить ежедневно и сообщать о здоровье  Андрея Дмитриевича, если что-то случится или вдруг что-то понадобится, найдёте меня обязательно. Если вдруг меня не будет - звоните моему помощнику, Алексею Ковалёву, вот, здесь всё написано.
           Ошарашенная сиделка смотрела в бумажку, предъявляемую ей Олегом, в полном недоумении:
           - Так мы и так каждый день звоним Михал Михалычу.
           - А теперь будете звонить мне, - сказал он тоном, не терпящим возражений.
           Олег вновь подошёл к отцу и, наклонившись, обнял его. Он был лёгкий, почти невесомый.
           - До свидания, папа, - с трудом выговорил он.
           Уже в дверях он опять обернулся и помахал отцу рукой.
           - Погоди, сынок, - слабо позвал его отец. - Я бы хотел, чтобы ты маме... Нине... Привет передал... И, может быть, напишет она мне...
           - Хорошо, папа, передам, пока.
           Олег вышел из подъезда с тяжёлым сердцем. Он не мог точно определить, что с ним происходило, но ему было неспокойно. Он жестом дал  понять Смирнову, глядящего на него с вопросом, что не может сейчас ни о чём говорить, и молча сел в “Мерседес”.
         К вихрю мыслей, преследовавших его с утра, теперь прибавилась ещё и невыносимая мысль об умирающем, раскаявшемся отце. Поразительно было то, что прежний образ угрюмого, вечно подвыпившего, опустившегося отца, так долго и упорно хранимый его памятью, в какие-то полчаса вдруг бесследно исчез, испарился из его памяти, и теперь - перед  глазами всплывал только этот - измождённый, жёлтый, обессиленный жизнью и тяжкой болезнью, но полный достоинства, старик.
        Олег чувствовал себя бесконечно уставшим, было такое ощущение, что с сегодняшнего утра прошло уже несколько тяжёлых, до краёв заполненных дней.  Он сделал знак шофёру и тихо добавил:
         - В церковь Николы, куда мы заезжали до банка.
         Отъезжая, он заметил, как удивлённые Алексей и Смирнов кинулись к джипу и рванули вслед за “Мерседесом”.
         Общаться с кем бы то ни было, а тем более, с ними, он сейчас не мог. Душа его клокотала, как забродившее вино в бутыли. Неприятное волнение и какое-то скрытое глубоко внутри чувство, мешало ему сосредоточиться на себе. У него оставался ещё один нерешённый вопрос - с Ирмой, и это заставляло его одновременно тревожиться и одновременно сердиться на себя.


                22.

               
           Машина остановилась перед  небольшой, вросшей в землю церквушкой.
           Согнувшись почти в половину, он вошёл в пустое, тёмное помещение церкви. В глубине зала, в алтарной части, горели две ярких лампы. На деревянном, вручную сколоченном сооружении, сидела Ирма и сосредоточенно соскабливала со стены штукатурку. Внизу, с другого конца деревянного сооружения, стоял знакомый Олегу бородач и с лупой и щёткой что-то делал с уже очищенной от штукатурки стенкой.
          Он первым услышал шаги и повернулся в сторону Олега.   
          - Ирма, к тебе! - его голос гулко разнёсся по залу.
          Ирма обернулась, увидела Олега, и её лицо засияло улыбкой.
          Она ловко спустилась  со своего возвышения и спрыгнула почти у ног Олега. Она была в той же одежде, в которой выходила из дому, только ещё больше перепачканной извёсткой, на голове у неё была яркая косынка, как-то ловко повязанная назад, которая очень шла к её лицу.
           - Что случилось? - спросила она, заметив его сосредоточенное выражение лица. - Почему такой хмурый?
           Её голос гулко прокатился по залу.
           Он промолчал. Он не стал рассказывать ей про отца, это было как-то совершенно не к месту, да и настроение его совсем не располагало к длинным беседам.
           - Почему молчишь? - озабоченно спросила она.
           - Давай выйдем на улицу, - предложил он, - здесь такой звук.
           Бородач у стены отложил в сторону свою лупу и щётку и с презрительным видом прошёл мимо них:
           - Лучше выйду я, - мрачно сообщил он.
           - По-моему, он в тебя влюблён,- сказал Олег, указывая на удаляющегося бородача.
           - Бог с ним, - Ирма махнула рукой, - я не обращаю внимания.
           - Значит, это и есть твоя работа? - спросил Олег, оглядывая тёмный, мрачный зал.
           - Да, - она кивнула, - мы восстанавливаем уникальную роспись шестнадцатого века. С левой стороны уже восстановлено, хочешь посмотреть?
           Она  устремилась куда-то в сторону, но Олег удержал её.
           - Подожди, Ирма, у нас очень мало времени, поезд через час.
           Она вздохнула и отвернулась.
           - Ты решила что-нибудь? - настойчиво спросил он.
           Она мотнула головой и полезла в карман джинсов:
           - Я должна закурить, - глухо и как-то нервно проговорила она. - Мне так легче.
           - Ты хочешь сказать, что ты отказываешь мне?
           Она глубоко затянулась и ответила, только выдохнув сигаретный дым.
          Олег терпеть не мог, когда женщины при нём курили, а уж тем более, так демонстративно, по-мужски, но промолчал, сжав зубы и глуша в себе раздражение.
          - Нет, я не отказываю, - проговорила она, качая головой, - я просто боюсь...
          - Чего?
          - Наверное, неизвестности...
          - Какой неизвестности? - помимо воли он начал злиться. - У тебя будет квартира, у тебя будет любая работа, какую ты только захочешь... В Москве таких церквей не меньше, чем здесь...
           - Ты не понимаешь меня, Олег, - она, очевидно, так разволновалась, что бросила  на землю недокуренную сигарету. - Я же не ремесленник! Это творчество! Я своими руками открываю, воссоздаю это чудо. Оно уже во мне, я им живу, я месяцами думаю над тем, как мне поступить с одним квадратным сантиметром...
            Он молчал, он отказывался понимать. Время неумолимо шло вперёд. Его трясло от внутреннего напряжения.
           - Значит, ты не едешь со мной, - глухо выговорил он, голос не слушался его.
           Ирма в изнеможении всплеснула руками:
           - Опять не то! Олег, солнце моё, ты всё неправильно понимаешь!
Ты следуешь своему жизненному принципу всё решать за других, а я не могу так! Я с семнадцати лет живу одна, я абсолютно самостоятельна, я привыкла сама справляться со своими проблемами. Я независима, понимаешь? Независима! Я принадлежу только самой себе! Я не представляю, как можно жить иначе.
        - Ирма! - возмутился он, даже голос его вновь прорвался в полную силу.- Но ведь тебе уже тридцать лет, и ты совершенно неустроена, мотаешься из города в город, меняешь друзей, меняешь мужчин. Но ведь когда-то надо устраивать свою судьбу!
        - Устраивать судьбу! Каким образом? Может, ты оставишь свою семью и женишься на мне?
          Он даже отступил, поражённый напором Ирмы.
         - Я не знаю... - пробормотал он в смятении, - Я пока ничего не могу решить... Но зачем так усложнять... Я буду рядом с тобой, я буду заботиться о тебе...
          - Рядом, - она покачала головой и тяжело вздохнула, - вот этого-то я и боюсь... Ты будешь рядом. Ты будешь приходить тогда, когда сочтёшь нужным или когда освободишься от дел... Ты будешь звонить, когда вспомнишь обо мне... А я не хочу так... Я не хочу попасть к тебе в зависимость, я боюсь этого... Пойми, ты мне очень нравишься, может быть, даже я никогда ни к кому не испытывала таких чувств, как к тебе.  Может быть, я вообще не встречала таких мужчин, как ты... Ты - редкий мужчина, ты сочетаешь в себе силу и уязвимость, страстность и лёгкость, к такому, как ты, можно привязаться насмерть... - голос её дрогнул, и она прикрыла глаза рукой. -  Я боюсь... Я боюсь, что эта лёгкость уйдёт... Я боюсь сильно привязаться, я боюсь страдать...
          Она опустила голову. Озадаченный, сбитый с толку, Олег стоял рядом с ней, не имея сил даже протянуть к ней руку.
          Бородатый художник вновь показался в дверях:
          - Простите, - сказал он, - но даже на улице слышно, о чём вы тут говорите.
          Олег посмотрел на Ирму с мрачной решимостью:
          - Значит, таково твоё решение...
          Не в силах больше всего этого выносить, он круто развернулся и пошёл к дверям.
          - Подожди, Олег, - закричала Ирма и бросилась вслед за ним.
          Она догнала его у дверей и схватила за руки:
          - Олег, подожди! - глаза её смотрели на него с отчаянной мольбой. - Я не предполагала, что мы с тобой так расстанемся.
          Усилием воли он отвёл взгляд от её настойчивых, цепляющихся за него глаз.
          - Я тоже  предполагал другое,  - сухо ответил он и вырвал свои руки из её рук.
          - Олег! - услышал он опять голос Ирмы, но он уже вышел из церквушки, чуть не ударившись о притолоку головой и несколько раз чертыхнувшись.
          Выйдя на яркий дневной свет, он поморщился, зачем-то отряхнулся и, ни с кем не попрощавшись, сел в “Мерседес” на своё привычное заднее сиденье.
         Алексей подскочил к машине и открыл переднюю дверцу:
         - Олег Андреич! А поезд?
         - Домой, - скомандовал Олег водителю.
         - В Москву, что ли? - улыбнулся хорошо знавший его водитель.
         Он молча кивнул. Находчивый Алексей быстро вскочил в машину на своё место рядом с водителем и дал знак джипу следовать за ними.      Директор Ярославского филиала, оставшийся один возле церквушки,  активно замахал на прощанье руками. Олег тоже махнул ему в ответ, при этом несколько раз кивнув, как давнему другу.
          Когда “Мерседес” вырулил на дорогу, Олег подложил под локоть плюшевую подушку, стянул с себя пальто и устроился поудобнее на сиденье.
          - Я сплю, - сообщил он Алексею и водителю и закрыл глаза.

               
                23.

 
          Он долго не мог заснуть, охваченный  не уходившей болью и беспокойными, роящимися в беспорядке мыслями. Он даже тряс головой, не позволяя этим мыслям завладеть собой. Наконец, ему удалось погрузиться в состояние, при котором, как ему казалось, он не спит, но ничего не слышит и не чувствует, как будто он был помещён в тёмную комнату с толстыми, звуконепроницаемыми стенами.
         Тем не менее, ему приснился сон. Снов он не видел давно, а если и видел, то тут же забывал их, активно врываясь в жизнь вместе со звонком будильника. Но этот сон был так ярок, странен и одновременно ясен, что тут же отложился в его памяти.
          Он увидел себя со спины, словно из зрительного зала, одетого в элегантнейший  чёрный фрак и так размахивавшего дирижёрской палочкой, словно был настоящим дирижёром. Он  дирижировал хором, состоящим из одних, знакомых ему женщин. Там  была и Зинаида Ивановна, сиделка отца, и Мирра Михайловна, и Галина Нестеренко и даже мать Кати Евсеевой. В первом ряду хора, плечо к плечу, стояли в рядок его мама, рыженькая Катя Евсеева,  жена Ксения, Сонечка Роснина и Ирма. Все они были одеты в одинаковые длинные белые платья и все пели в унисон, не спуская глаз со своего дирижёра. Как ни странно, не было слышно никаких слов и никакой мелодии, и при первом взгляде казалось, что каждая из женщин поёт что-то своё, но все они абсолютно одинаково раскрывали рты и даже одинаково жестикулировали. Перед хором, в русских народных костюмах и с баянами выплясывали вприсядку, попеременно меняясь местами, отец и Смирнов, причём их мелодия, чем-то напоминавшая “Распрягайте, хлопцы, кони”, звучала так явственно, что в конце концов, затмила собою унылый хор женщин. Отец и Смирнов так заразительно и весело плясали, что женщины из хора вдруг начали одна за другой присоединяться к ним, и в конечном итоге, все они пустились в пляс, окружив таким своеобразным способом своего дирижёра, по-прежнему возвышавшегося на своём дирижёрском пульте. Тут же, каким-то образом появились Артём в пальто и шляпе, Колька Евсеев в бандане и Алексей Ковалёв. Все плясали, как ненормальные, и бедному, ошеломлённому дирижёру никак не удавалось усмирить и вновь выстроить в рядок непокорный хор. Он отчаянно размахивал своей палочкой в полном одиночестве, стараясь попасть в такт звучащей на баяне песне, но у него ничего не получалось. Он чувствовал, как ему плохо, одиноко и пусто на его возвышении, что вокруг него идёт безумно интересная и невероятно притягивающая пляска жизни, к которой ему так хотелось бы присоединиться, но никто из танцующих не обращал на него никакого внимания, каждому было хорошо с  самим собой. Он совсем приуныл и уже совсем было опустил свою дирижёрскую палочку, как вдруг какая-то из  женщин, кто именно, он не разобрал, потому что все они в этот момент стали похожи одна на другую, вырвалась по направлению к нему, схватила его за руку и буквально втащила  его в круг пляшущих.
          Олег проснулся с ощущением какого-то дикого, глупого счастья. Он не сразу смог прийти в себя и отделаться от навязчивого, заполнившего его яркими образами и весёлой мелодией, сна.
         Он приподнялся на сиденье и посмотрел  в окно.
         - Где едем? - спросил он.
         Алексей с готовностью обернулся.
         - Только что Софрино проехали. Ну, вы и спали, Олег Андреич, два часа без движения!
         Олег не поверил ему и посмотрел на часы: действительно, прошло два с лишним часа, как они выехали из Ярославля.
         Он вдруг вспомнил, как четыре дня назад он ехал туда, в Ярославль, как он встретился с Катей, как нёсся вперёд, увлекаемый надеждой к  новым встречам, новым ощущениям.
          Он усмехнулся с горечью. И вот, он едет назад - никаких побед, никаких трофеев, никакого ощущения праздника в душе - он едет назад, чего Зорро, вечный странник и искатель приключений в седле, не делал никогда. Зорро мог скакать только вперёд.
        - Алексей, как ты думаешь,- обратился он к своему помощнику, - куда мы едем, вперёд или назад.
         Алексей, как опытный помощник своего босса, знающий его не один год, тут же понял каверзность вопроса и предпочёл уклониться от ответа:
          - Это как посмотреть, дипломатично сказал он.
          - Вперёд, вперёд! - вдруг вмешался водитель Олега, весёлого нрава  мужик, бывший офицер в отставке, работающий у Олега уже пять лет.- Автомобиль может ехать только вперёд. Куда фары смотрят? Вперёд. И машина, стало быть, едет вперёд. Я ещё когда курсантом был в танковом училище, у нас командир был, так вот, он нас так учил: танк, говорит, может идти только вперёд, потому что у него пушка есть, куда пушка смотрит, туда и танк идет. Так что, и мы с вами, Олег Андреич, только вперёд.
           Олег рассмеялся, вслед за ним рассмеялись и водитель с Алексеем. Алексей почему-то долго не мог успокоиться и всё повторял:
          - Ну, ты и философ... Надо же, куда пушка, туда и танк, - и вновь заливался смехом.
            

                24.


          Минут через пятьдесят Олег позвонил в дверь своей квартиры. Дверь открыла его мать. Он облегчённо вздохнул.
          - Олежек? - удивилась мама, - а мы тебя завтра ждали.
          - А я сегодня приехал, - сказал он и обнял мать.
          - Есть хочешь?- спросила она.
          - Можно, - он пожал плечами, о еде он вспомнил только сейчас.
          Он скинул пальто и пошёл по направлению к детской.
          - Не буди! - услышал он позади себя напутствие матери.
          Он не ответил, только снял ещё и туфли и на цыпочках прошёл в комнату детей. Они спали. Он оставил дверь приоткрытой, чтобы посмотреть на них. Прошло всего-навсего четыре дня, как он их не видел, а ему почему-то показалось, что они очень изменились и даже повзрослели. А, может быть, изменился он, и смотрел на них другими глазами.
          “Казаки”, - подумал он с нежной иронией.
          Он осторожно прикрыл за собой дверь и пошёл в кухню, где его, конечно же, уже ждала мать.
         Вдруг он услышал, как в коридоре, из кресла, в котором он оставил своё пальто, запищал его сотовый телефон. Он взял трубку, почему-то уверенный в том, что это либо Алексей, либо Смирнов.
          - Да, - отозвался он сердито.
          В ответ он услышал тихий, низкий голос Ирмы.
          От неожиданности он растерялся:
         - Олег? - позвала она.
         - Как ты узнала мой номер?
         - Смирнов дал... Ты не сердишься на него?
         Олег уже немного успокоился и даже успел осознать, как он рад, что она нашла его.
         - Олег, - вновь позвала его Ирма, - ты забыл у меня свои вещи и ботинки...
          - Ничего, - заулыбался он, окончательно приходя в себя, - они очень удобные, особенно для прогулок... Ирма, - вдруг спросил он, - ты где, дома?
          - Да, дома.
          - А что ты делаешь?
          - Пью твоё шампанское, ем конфеты и валяюсь на кровати.
          Её голос оказывал на него какое-то колдовское действие, он мысленно устремился к ней, чуть не позабыв, где находится он сам. 
          В конце коридора появилась мать и сделала ему рукой приглашающий жест. Он кивнул ей, на мгновение оторвавшись от телефонной трубки.
          - Ты обиделся на меня? - спросил голос Ирмы, вновь привлекая его к трубке.
          - Да... Нет... Впрочем, не знаю... - совершенно запутался он, слушая одновременно Ирму и глядя на мать, всё ещё ожидавшую его в конце коридора.
          - Не обращай на меня внимания, солнце моё, - ласково сказала ему Ирма, - я вздорная и непостоянная...
          - Во всём? - пошутил он.
          - Нет, только в мыслях...
          Лицо его упрямо растягивалось в улыбке, он ничего не мог с этим поделать.
          - Ну, что, пока, спокойной ночи? - спросила его Ирма.
          - Да, пока, - ответил он и прошептал на прощанье, - и береги мои вещи, особенно ботинки.
          Он выключил свой сотовый и прошёл вслед за мамой на кухню.
          Мать пристально посмотрела на него:
           - Вошёл в дом сердитый, а теперь весь светишься, - заметила она с улыбкой.
           Он сел за стол и принялся за ужин.
          - Ты готовила? - спросил он.
          Мать кивнула:
          - Ксюшины родители уехали к себе. По-моему, они на тебя очень сердятся.
          - А с детьми кто?
          - Я.
          Он прекратил жевать.
         - А Ксения? - спросил он с тревогой.
         - Лежит,  - ответила мать, печально вздохнув. - Правда, Игорёк ей сказал, что ты приезжаешь завтра, но она, по-моему, никак не отреагировала.
          - Что, неужели всё время лежит? - недоумевая, спросил  Олег.
          - Да, постоянно...
          - Она что, совсем ни на что не реагирует? - уточнил он, всё более и более поражаясь.
          - Нет, реагирует, если я захожу или дети, послушает, что мы скажем, и тут же отворачивается, и не разговаривает совсем, будто онемела...
          - Она ест? Пьёт?
          - Не ест совсем, чай пьёт иногда, если я принесу, а если не принесу, и не вспоминает...
          Он пожал плечами:
          - Что это с ней?
          - Я позвонила её врачу, к которому она раньше ходила, как это сейчас модно, психотерапевту, он говорит, депрессия.
          - Я не знал, что она ходит к психотерапевту, - удивился Олег.
          - А я знала, она мне рассказывала, но я, честно говоря, её не понимала...
          Олег быстро доел свой ужин, выпил чаю и встал.
          - Даже не знаю, что мне делать, - он развёл руками в смятении.
          - Я думаю, надо идти к ней, - сказала мать, слегка подталкивая его к дверям, - не разводиться же...
          - Нет, - Олег покачал головой, вспомнив наставления отца, - разводиться нельзя, мне отец не велит.
           - Кто не велит? - повторила мать, округляя в изумлении глаза.
           - Мой отец, твой муж, Андрей Дмитриевич Кучницкий.
           Мать покачнулась, схватившись дрожащей рукой за сына.
           Он поддержал её.
           - Он жив, мама, я нашёл его.
           - Господи, сынок, - взволнованно заговорила, наконец, мать, - я ведь тоже его искала. Сколько я запросов послала - никаких сведений... А к тебе обращаться не решалась, ты ведь одного упоминания о нём не переносил...
           - Всё, мама, - успокаивал он её, гладя по волосам,  - всё теперь позади.
           - Жив, жив, спасибо тебе, сыночек, я так боялась, что больше никогда не увижу его...
          Голос матери вдруг прервался, она вся задрожала и расплакалась в его руках.
          Олега вдруг осенило, впервые за столько лет ему пришла в голову столь очевидная догадка, что он чуть не вскрикнул от изумления, до такой степени для него вдруг прояснилась вся его жизнь и жизнь его матери.
          - Мама, ты любила его?
          - Очень любила, Олежек, всю жизнь любила. Это ведь я в него влюбилась, он был таким красивым, весёлым, когда пришёл к нам в больницу. Я так бегала за ним, что отец вынужден был взять его под своё крыло. А тут ещё я забеременела. Вот так и получилось, что он был нам обязан и тяготился этим. Он всегда пытался от меня избавиться, а я везде следовала за ним... Это не он мне жизнь испортил, а я ему...
         Олег обнимал свою рыдающую мать, прижимая её к себе и мысленно поражаясь тому, что такие далёкие чувства могут так сильно волновать женщину, уже много лет, по его понятиям, жившую другими интересами.
          - Успокойся, мама, прошу тебя, он теперь совсем другой, он просит у тебя прощения, он и у меня прощения попросил.
         - Где он, сынок? - мать немного успокоилась и подняла голову.
         - В Ярославле, в хорошей двухкомнатной квартире, две женщины за ним ухаживают, сиделки...
         - Он болен?
         - Он умирает.
         Мать вдруг отстранилась от него, вытерла глаза, выпрямилась и с достоинством посмотрела на сына.
         - Я поеду к нему, Олег, - твёрдо сказала она. - Я сама буду ухаживать за ним, это мой долг.
         - Но, мама, - он растерялся, ничего не понимая в этих моментальных переменах в настроении матери, - зачем? Ведь за ним ухаживают профессиональные сиделки, ему надо делать уколы, какие-то специальные процедуры, за ним нужно следить. Они это сделают лучше.
         - Нет, сынок, - упрямо возразила мать. - Ты забыл, что я врач? Я сама. Я хочу быть подле него... Если он захочет, конечно...
         - Но, мама, - он никак не мог понять, что творится с матерью, и всё ещё надеялся переубедить её. - А как же я... Мальчики... Ксения?
          Мать покачала головой, лёгкая улыбка тронула её губы:
          - Я всю жизнь была с тобой, сынок, ты вырос, ты сам можешь позаботиться о себе. А потом, у тебя есть Ксюша, а у ребят - вы, да ещё бабушка с дедушкой. Вы справитесь.
          - А Ксения? Она же больна, - не сдавался он, приходя в отчаяние от мысли, что его мама может покинуть его.
          - Она не больна, - мать вздохнула и покачала головой. - Она тоскует. А причина тоски - ты. Всё, что ей нужно, это твоя любовь.
           Мать опять подтолкнула его вперёд:
           - Иди, иди, Олег, ведь это твоя жизнь, твоя жена, твои дети...
           Он обернулся к матери, и она нежно обняла его:
           - Но ты, сынок, самая большая любовь моей жизни, - услышал он.
           Они улыбнулись друг другу, словно говоря беззвучно что-то, что могли знать только они.
 

                25.


          Он вошёл в спальню, испытывая чувство вора, забравшегося в чужую квартиру. Всё, что он помнил: мебель, ковёр, хрустальные светильники, огромная кровать с водяным матрацем и даже женщина, лежавшая на ней, - всё это принадлежало ему, но ощущение было такое, будто он оставил всё это давным-давно и припоминал только сейчас по смутным картинкам воспоминаний.
          Ксения лежала на кровати, отвернувшись в противоположную от двери сторону. Тускло горел светильник с её стороны. Олег как можно тише прошёл в ванную, но паркетные половицы предательски заскрипели под его ногами.  Ксения не шевельнулась. В  ванной он поймал себя на мысли, что намыливается уже пятый или шестой раз, возвращаться в спальню ему не хотелось.
          Когда он вновь вошёл в спальню, Ксения лежала всё в той же позе, отвернувшись от его половины кровати и практически уткнувшись головой в подушку. Он осторожно подошёл к постели, тихонько приподнял одеяло и, стараясь производить как можно меньше шума, лёг в постель.
          - Я тебе не мешаю? - вдруг услышал он.
          - В каком смысле? - спросил он испуганно.
          - Может быть, мне лучше уйти? - она не поворачивалась, но голос её звучал настойчивее.
          - Зачем тебе уходить, - пробормотал он, теряясь, - ведь это твоя спальня, твоя кровать.
          - Тогда, может, лучше уйти тебе.
           В первое мгновение Олег испытал импульсивное желание немедленно вскочить и ринуться вон из спальни. Но как только он представил, что первой, кого он встретит в коридоре, будет его мать, он заставил себя остаться неподвижным.
          - А зачем мне уходить, - как можно более спокойно ответил он, - ведь это тоже моя спальня и моя кровать.
           Ему послышалось, что она чуть шевельнулась в ответ.
          - Тогда спи, - она опять затихла, но свет не выключила.
           Сколько минут они пролежали в полной тишине, без движения, он не мог сказать. Если бы только он мог заснуть, половина проблем, как ему казалось, решилась бы сама собой.
          Шло время, минута за минутой, и по мере того, как сменялась цифра на электронных часах, в нём закипало так хорошо ему знакомое раздражение.
          Деятельный и активный по своей природе, он не мог так долго выносить неопределённости и бездействия. Для него это было равносильно медленной пытке, только подогревавшей его решимость взорваться, вспылить и восстановить равновесие своей жизни, каким угодно путём.
          Он решительно приподнялся и подвинулся ближе к жене:
          - Ксения, что с тобой? - требовательно спросил он.
          В ответ он услышал тихий всхлип.
          - Прошу тебя, Ксения, скажи мне, что с тобой, чем я могу тебе помочь? - повторил он, смягчив свой голос.
          Она по-прежнему молчала, только всхлип теперь слышался явственнее.
          - Нет, я так не могу! - не выдержал он и, быстро подвинувшись к ней, резко развернул её к себе.
          В первую минуту он испугался.
          Он никогда прежде не видел Ксению такой. Поражённый до боли, до спазмов в горле, он с ужасом смотрел на неё. Спутанные, немытые волосы, красные, распухшие от слёз глаза, искусанные до болячек губы. И какая бледность, какое худенькое, исстрадавшееся личико, словно она за четыре дня превратилась в бестелесную былинку.
          Она упорно отворачивалась от него и часто моргала, чтобы скрыть от него свои слёзы.
           - Ксения, - еле выговорил он, - разве так можно... Зачем же ты так... Зачем же так изводить себя...
          Она перестала отворачиваться, видно, у неё нет было на это сил, только закрыла глаза.
          Он помог ей вновь опуститься на подушку, она опять отвернулась от него и вдруг заговорила тихо, почти шёпотом.
         - Четыре дня ты не давал о себе знать, четыре дня ты не звонил... Ладно я... Со мной всё ясно... Но мальчики, они так страдали, они даже сами разыскали тебя... - голос её  задрожал, и она опять уткнулась лицом в подушку.
           - Ксения, послушай, - ласково обратился он к ней,  - они страдали не из-за меня, из-за тебя. Зачем ты их посвятила в наши разногласия, зачем ты им сказала, что виновата передо мной?
           - Потому что я, действительно, виновата.
           - В чём, Ксения? В том, что как-то назвала меня... Но это же просто семейная ссора... Это, скорее, я виноват, а не ты. Это же я исчез на несколько дней... Но так сложилось. Мне нужно было побыть одному.
           - Ты просто не любишь меня, - прошептала она, - всё дело в этом... И никогда не любил...- она горько вздохнула, - Когда я выходила за тебя замуж, я была так глупа, так счастлива, я почему-то была уверена, что ты любишь меня. Раз выбрал меня, значит любишь, само собой. Я только с годами поняла, что это не так... Не любил, никогда не любил... А что, что я могла сделать, чтобы ты полюбил меня... Я не знаю... Я перепробовала всё, что женские журналы советуют... А с кем я ещё могла поделиться этим? С подругами: “Так тебе и надо”, с мамой: “Чего тебе ещё желать”. Может быть, с тобой? Но ты на меня и внимания- то никогда не обращал, ну, есть и есть - как обязательный аксессуар твоей жизни. Как дом, машина, офис  - всё самое лучшее принадлежит мне...
          - Ксения, - попытался перебить он её, совершенно теряясь от такой обнажающей откровенности, - пожалуйста, не терзай себя, не нужно.
          - Нет, Олег, извини, мне это нужно... Я молчала десять лет, я боролась с тобой, я боролась с собой - видишь, это ни к чему не привело, я без сил. У меня нет больше сил за тебя бороться, Олег, - она заплакала, скорее, застонала, как маленький, раненый зверёк.
           Он подхватил её под руки, развернул к себе и прижал к груди, крепко обхватив руками.
           Она причитала, уткнувшись лицом в его грудь:
           - Брось меня, брось меня, Олег, я больше не смогу быть тебе подходящей женой, я, наверное, никогда и не подходила тебе, я только делала вид, тянулась изо всех сил, подыгрывала тебе... А теперь я сломалась, совсем сломалась, тебе нужна сильная женщина, совсем другая, не такая, как я.
           Он слушал её, не веря самому себе... Нет, он, наверное, до сих пор, до своих сорока лет ничего, абсолютно ничего не понимал в женщинах. Каждое слово, которое произносила Ксения, пронзало его насквозь, лишая его обычной уверенности в себе, переворачивая с ног на голову все принципы его жизни, уничтожая все его заблуждения и привнося в его мир какие-то новые, совершенно неизвестные ему чувства.
         Он прижимал к себе плачущую, причитающую и совершенно беспомощную Ксению, старался утереть её слёзы, успокоить, но что сказать ей, как её утешить, он совершенно не понимал.
          Его обезоруживало это пронзительное, горькое чувство, которое вдруг проявилось в нём, одновременно заполнив его душу жалостью, нежностью и ещё чем-то, очень знакомым ему, чем-то, что он давно в себе ощущал, но никак не мог определить, что это такое.
         Он укачивал её, как ребёнка в своих руках, шепча ей слово за словом что-то невразумительное, глупое, чего он сам от себя никак не ожидал услышать:
          - Ксюша, Ксюшенька, Ксенечка, всё пройдёт, всё наладится, я буду с тобой, я никуда не денусь, я и не знал, дурак, что ты так любишь меня, вернее, я знал, я был уверен, что любишь, но я, как будто, не знал, что можно так любить. Ты прости меня, Ксенечка, если сможешь, прости.
          Она потихоньку успокаивалась, затихала, глаза её уже плотно сомкнулись, но она ещё время от времени вздрагивала всем телом в его руках. Нежно, осторожно, словно хрупкую фарфоровую статуэтку, он положил её голову на подушку, укрыл одеялом и прилёг рядом.
          Что он чувствовал сейчас, как он чувствовал, он не знал. Разъедающая душу горечь поднималась к горлу и наполняла едкими слезами глаза. Он перебирал руками светлые спутанные волосы Ксении, блуждая мыслями в путанице событий и чувств последних дней.
          Вдруг вспомнился увиденный в машине сон, он даже улыбнулся невольно, представив себе вновь пляшущих вокруг него женщин, и себя со своей дирижёрской палочкой, тщетно пытающегося утихомирить их и вновь организовать в стройный хор. Каждая из них пела и плясала что-то своё: и любимая мама, и трепетная Катя, и томная, замороженная Соня, и потрясающая, соблазнительная Ирма, и нежная, хрупкая Ксения. Никто из них не слушался его дирижёрской палочки, каждая из них была неуправляема и самостоятельна, никто из них не нуждался в нём, кроме... И тут он даже вздрогнул, до такой степени явственно перед ним вдруг предстал образ единственной женщины, увлекшей его за собой. Словно новая вспышка изнутри озарила его и ярко высветила её образ: конечно же, это была Ксения, нежная и послушная, тихая и дерзкая, такая, какой он узнал ей десять лет назад, такая, какой она, очевидно, оставалась и до сих пор.


                26.

 
          Для Олега Кучницкого это было вполне обычное утро обычного рабочего дня. Он допивал на кухне свой кофе, дети одевались в прихожей, откуда, как всегда, доносилась их возня и покрикивания друг на друга.
       От других таких же утренних будней это утро отличалось только тем, что Ксения, обычно сама провожавшая мужа и детей, сегодня утром не выходила, отдыхая в спальне. Бабушка Нина, которая обычно была в таких случаях на подхвате, сейчас находилась  в загородном доме, собираясь для поездки в Ярославль, а родители Ксении, по-видимому, не на шутку рассердившиеся на зятя, к его великой радости, в квартире пока не появлялись.
        На кухне хозяйничала проворная Таня, их помощница по хозяйству, а детей в школу и в садик должен был завезти по дороге на работу сам Олег.
         Перед тем, как выйти из дому, он напомнил  Тане, что через час к Ксении Анатольевне должен прийти её психотерапевт, которого он накануне лично вызвал к ней, а детей из школы и садика привезёт водитель Володя, что на “Мерседесе”. Очень довольный своими, неожиданно открывшимися в нём хозяйственными способностями, Олег вместе с детьми спустился вниз.
         У машин его ждали в полной готовности охранники, водители и бессменный Алексей Ковалёв.
          Дети быстро и по-хозяйски уселись в “Мерседес”,  невероятно гордые тем, что едут с папой.
          Олег подозвал к себе Алексея. Тот подошёл с сосредоточенным видом.
         - У меня к тебе серьёзное поручение, - сказал ему Олег.
         - Как, опять серьёзное поручение? - глаза помощника игриво заблестели.
         - Очень серьёзное, - размеренно повторил Олег, и всё понимающий Алексей мгновенно изменил выражение лица. - Тебе нужно будет проводить мою маму в Ярославль. Возьмёшь “Вольво”, у неё мягкий ход, чтобы маму не укачало в долгой дороге.
          - Я не понял, Олег Андреич, - честно признался помощник, - а как же швейцарец, всё уже организовано...
           - Алексей, - спокойно растолковывал ему Олег, - швейцарец - само собой, я с ним встречаюсь, как и договорено, а в переводчики возьму Леночку Котову из протокольного отдела, ты же сам говорил, что она по-французски лучше тебя говорит.
          Олег заметил, что Алексей расстроился не на шутку, словно решил, что внезапно, за одну ночь попал в немилость.
          - Лёша, - Олег подошёл к нему ближе и слегка обнял за плечи, - это моя личная к тебе просьба. У меня в Ярославле отец, он очень болен, моя мама едет к нему. Я доверяю её только тебе, ты понимаешь?
          Алексей вдруг расплылся в улыбке:
          - Это я понял, Олег Андреич, а сколько мне там оставаться?
         - Да, нисколько, - вдруг рассердился Олег, - отвезёшь маму, перепоручишь её Смирнову и всё. А Смирнову я сам позвоню. Понял?
         - Понял, Олег Андреич, когда выезжать?
         - Не думаю, что раньше, чем часа через два.
         Алексей мялся у “Мерседеса”,  и вид у него был такой, что Олег, сам того не ожидая, вдруг пожалел его.
         - Ну, что ещё? - спросил он, с удивлением услышав в своём голосе чуть ли не отеческие нотки.
         - В Софрино заехать разрешите?
         Алексей не поднимал глаз и был похож на несчастного влюблённого подростка.
         От неожиданности Олег не сразу нашёлся, что ему ответить. В одно мгновение перед глазами промелькнул завораживающий синий взгляд Кати, полный надежды и тревоги: “Возьмите меня с собой”. Следом за Катей зачем-то вспомнилась Ирма. Пропасть между наивной мольбой неискушённой девочки и твёрдым отвержением взрослой, опытной обольстительной  вдруг так явственно открылась ему, что ему показалось в какой-то момент, что сердце его совершенно обнажилось и даже порывы ветра причиняют ему физическую боль.
         Он поспешил сесть в машину.
         Алексей всё ещё стоял перед закрытой дверцей.
         Олег опустил стекло и, не поворачивая головы в сторону Алексея, глухо произнёс:
         - Если обидишь её, будешь иметь дело со мной.
         - Ясно, - заулыбался Алексей.
         Олег вдруг задумался и всё также, не поднимая головы, подозвал к себе своего помощника и молча вложил в его руку свой сотовый телефон.
         - А это зачем? - удивился Алексей.
         - Смени номер.
         - Как сменить?
         - Так, сменить! Ты сегодня на редкость непонятливый. А когда сменишь, новый номер - только членам семьи. Вся остальная связь через тебя.
          - А, понял... - протянул помощник, но выражение его лица, тем не менее, говорило о том, что он не понимает ничего.
          - Ну, наконец-то, - улыбнулся ему Олег и нажал на кнопку автоматического поднятия стекла.
          По мере того, как стекло плавно поднималось и полоска уличного  пространства становилась всё меньше, Олег чувствовал себя всё более спокойным и уверенным.
          В “Мерседесе” было, как всегда тепло, уютно и не чувствовалось никаких влияний извне. Дети прыгали на заднем сиденье.
           Настроение его выровнялось и даже поднялось.
           - Ну, что, Володя, - весело спросил он водителя, - куда едем?
           - Как водится, Олег Андреич, вперёд!
           - Да, - подхватил Олег, смеясь, - я помню, куда пушка смотрит, туда и танк идет.

                г.Москва
                1999г
.