Испанская трагедия или московский фарс

                ЧАСТЬ  I.
               
                ИСПАНСКАЯ  ТРАГЕДИЯ.
               
                1.
          Этим летом мне вдруг несказанно повезло. Мой старший брат, всегда считавший меня бездельником и сердившийся на меня за праздность, неприспособленность к жизни и легкомыслие, как-то неожиданно вновь обратил на меня внимание и пару раз даже спросил, как моя жизнь, упомянув при этом вскользь имя люто ненавидимой им моей бывшей жены Юльки. Услышав в ответ, что Юлька уже почти год как развелась со мной, разменяла квартиру и исчезла в неизвестном направлении, брат начал присматриваться ко мне внимательнее и, установив, очевидно, по каким-то собственным наблюдениям, что я больше не пью, смягчился  окончательно и вновь включил меня в круг своих забот.
          Находиться в круге забот брата - было хорошо и привычно,  это
возвращало меня в прежние времена, когда я только и слышал витавшие вокруг меня фразы родителей: “Игорь, ты старший, заботься о Серёже.”
          Про мои отношения с братом отдельно рассказывать не буду. Когда-то мы были очень дружны, два брата с большой разницей в возрасте, сыновья умных и интеллигентных родителей, к сожалению, слишком занятых, чтобы уделять своим детям достаточно внимания. Мы, конечно, чувствовали их любовь и заботу, но большей частью варились в собственном соку. Наш отец, довольно известный в своих кругах учёный-технарь, умер, когда мне было 10 лет, а брату 24. Брат к тому времени уже закончил институт, отслужил в армии и готовился к поступлению в аспирантуру, мама с утра до вечера работала в своём НИИ, одержимая идеей сделать всё, чтобы её дети после смерти отца ни в чём не нуждались, и я болтался один, полностью предоставленный самому себе. Как-то само собой считалось, что я должен быть сознательным, как и все в нашей семье. Но я почему-то был другим.
          Когда родился брат, родители были ещё студентами, они только что поженились, боролись “за своё место под солнцем”, как часто говорила моя мать, любили друг друга и, как могли, воспитывали своего первого ребёнка. Когда же на свет появился я, отец готовился к защите докторской, мама помогала ему, будучи сама уже кандидатом наук, оба они были невероятно горды тем, что могли теперь обеспечить материальное благополучие своих детей, путёвки в лучшие пионерлагеря, отдых на море, языковую спецшколу и так далее... Но, как мне кажется, брату повезло больше. Он рос вместе с родителями, вместе с ними преодолевал, что называется, все трудности и радости становления семьи. Я же, как это часто говорили в нашем доме, родился на всё готовое, со всеми вытекающими из этого последствиями.
          Как и можно было предполагать, брат пошёл по стопам отца, поступив в его же институт, он и характером пошёл в него, был упорен и целеустремлён, впрочем, другого, наверное, и представить было нельзя. Он с блеском сдавал экзамены, занимался наукой, продолжая разрабатывать направление отца, и защитил практически одну за другой две диссертации, что в те времена было большой редкостью, ему пророчили большое будущее учёного.
          Я же в ту пору был школьником, совершенно предоставленным самому себе, ленивым и тяжёлым на подъём, предпочитал сидеть дома, учился по настроению, много и бессистемно читал, бренчал на гитаре, писал стихи, которые никому не показывал, и втайне мечтал стать студентом Литературного института. Этакий лентяй и разгильдяй, маменькин сынок, которому, по словам брата, всё давалось само по себе.
          Брат, время от времени вырываясь из своих научных интересов, пытался перевоспитывать меня, то таскал меня на стадион, то  порывался заниматься со мной математикой, но всё кончилось тем, что неожиданно для всех и даже для самого себя, я женился на Юльке, продавщице из близлежащего книжного магазина, одаривавшей меня потихоньку редкими книгами, а заодно, и женской лаской, также редкой для меня. Я как-то сразу и полностью подпал под её влияние, разделив тем самым судьбу многих маменькиных сынков, плавно перешедших из одних жёстких рук в другие.
          Юлька пристроила меня рабочим в свой книжный магазин, чем я был страшно горд, это была работа совершенно не обременительная и приносившая, к тому же, приличный доход: книги в ту пору были дефицитным товаром. Я был уверен, что освободившись из-под опёки матери и брата, а вместе с нею и от необходимости заниматься ненавистными мне точными науками, я смогу, наконец, написать что-то стоящее, напечататься в “Юности” и уже будучи известным автором, поступить в Литературный институт.
          Истерики матери, увещевания брата ни к чему не привели. Юлька вцепилась в меня мёртвой хваткой, увидев во мне завидного жениха с престижной квартирой на Фрунзенской набережной и профессорской “Волгой” отца. Сдавшись, мать и брат купили нам с Юлькой однокомнатную квартиру в новостройке, отдали отцовскую “Волгу” и перестали мне звонить.
          Как я жил - вспоминать не хочу. Мне кажется, очухался я
только тогда, когда Юлька заявила мне, что уходит от меня к директору
того самого магазина, который превратился к тому времени в коммерческий ларёк, торгующий чёрт знает чем, зачем-то отволокла меня к гипнотизёру, кодирующему алкоголиков, разменяла квартиру, в результате чего я очутился в мрачной коммуналке в центре Москвы, и исчезла, прихватив с собой  “Волгу” 20-летней давности.
          За это время умерла и мама, но как её похоронили, как всё  происходило, где был я и кто был рядом со мной, я сквозь пьяный угар,  не очень-то и не помнил.
          Приведённый в чувство гипнотизёром  и одиноким бытом в захудалой коммуналке, я, оглядевшись вокруг себя, вдруг
обнаружил, что у меня никого и ничего нет, кроме старой, облезлой гитары, подруги бесконечных попоек и воспоминаний  о прежней жизни с родителями и братом, когда я был так счастлив, что не мог,
как это часто бывает, ценить этого.
          Почти каждый день я теперь таскался к родительским могилам, подолгу просиживал там, клал недорогие цветы, как мог прибирался, и незаметно для себя докатился до того, что стал подрабатывать, помогая присматривать за соседними могилами.
          Там-то я и пересёкся несколько раз с братом, и, к своему великому стыду, не имея сил и смелости сразу к нему подойти, отходил в сторону в тайной надежде, что он сам узнает и окликнет меня. А узнать меня теперь, как я думаю, было нелегко:  куда делся элегантный повеса с серьгой в ухе и длинными волосами, косящий под западных рок-музыкантов - доходяга, похожий на бомжа, вот кем я теперь был.
          А брат к тому времени, как и полагается, стал приличным человеком, это было видно невооружённым глазом, достаточно
было взглянуть на него и на цветы, которые он приносил на могилы родителей. Он ездил на шикарной иномарке с водителем и выглядел настоящим “новым русским”. Как я знал, он давно оставил науку и основал собственную фирму, которая вот уже как 10 лет процветала и укрупнялась. Ещё я знал, что он был женат на Ольге, с которой учился ещё с институте, и у него был сын, которого звали также, как меня - Сергей.
          Попав в поле зрения брата, я тут же ощутил на себе силу и
мощь его характера, он ничуть не изменился, разве что стал ещё решительнее. Он как-то сразу и жёстко взял меня в оборот. Не знаю,
что руководило им. Возможно, также, как и я, он тосковал о наших родителях и о тех временах, когда мы жили единой, счастливой
семьёй, возможно, он сохранил в своём сердце воспоминания о том мальчике, который беззаветно любил его и восторгался им,
возможно, он и сам любил меня, несмотря ни на что, а возможно,
он по-прежнему считал своим долгом выполнять родительский
наказ: “Ты - старший, ты должен помогать Серёже”.
          Хотя побуждения его остались мне неизвестны, я повёл себя,
как и положено младшему брату, послушно пойдя вслед за ним и на
сей раз не сопротивляясь.
          С меня только было взято честное слово, что я не сойдусь с Юлькой ни при каких обстоятельствах и забуду, что такое алкоголь. Что касается алкоголя, после гипнотизёра это не составляло для меня никакого труда, а в отношении Юльки, я думаю, и вовсе нечего
было опасаться, она давно была в Израиле со своим бывшим директором, и моя персона её вряд ли интересовала.
          Брат, со свойственным ему напором, безотлагательно взялся
за мою жизнь. Коммуналка была чудесным образом обменена на небольшую двухкомнатную квартирку на Ленинском проспекте, а вместо развалюхи “Волги” появилась быстрая “Тойота”. Первые две
недели я, словно сквозь  гипнотическую пелену, наблюдал за тем,
как какие-то чужие, неизвестные мне люди обустраиваивают  мою жизнь: клеют обои, расставляют мебель, вешают шторы, решают, в каком месте приобрести гараж. В какой-то мере меня это даже устраивало, потому что после долгого периода отмороженности
и полной неспособности на всякое общение, я мог только смотреть,
что происходит вокруг меня, и ничего не предпринимать при этом.
          Первое время мне дали возможность попривыкнуть к моей новой жизни, пару недель я ещё поболтался дома, врастая в забытый для меня домашний уют.
          По старой памяти я ещё заезживал на кладбище, теперь уже на новой “Тойоте”, клал на родительские могилы дорогие цветы, и посидев там с полчаса, гордо возвращался к своей щёгольской машине. Кладбищенские старушки меня не узнавали, но я в обязательном порядке здоровался с ними и даже давал денег. У нас завязывалась нехитрая беседа, я им рассказывал о брате, они ахали, качали головами, словно речь шла о заморском миллионере или о сказке про ковёр-самолёт.
          В скором времени моё затворничество кончилось, брат взял меня на работу в свою фирму, где я , приведя по возможности в действие свои забытые литературные способности, занимался тем, что редактировал деловую переписку брата, готовил для него выступления на всевозможных совещаниях и даже сочинял речи на банкетах. Эта непонятная, с моей точки зрения, должность, где, как мне казалось, совершенно нечего было делать, называлась не иначе, как “пресс-атташе”, и оплачивалась несоразмерно с вложенными трудовыми затратами. Однако брат, читая подготовленные для него бумаги, был доволен - я, соответственно, тоже.
          Писать для меня было легче простого, гораздо сложнее мне
было освоиться в новой роли сотрудника большого предприятия,
стать членом, что называется, коллектива, где все были связаны между собой какими-то особыми отношениями, зримыми и незримыми, вроде бы ясными, а подчас совершенно непонятными мне. Столько лет не имевший нормального общения с людьми, я вдруг попал в атмосферу крупной и многочисленной фирмы, к тому же принадлежавшей моему брату. 
          Несмотря на то, что все со мной были милы и любезны, меня долго преследовало чувство неполноценности, мне казалось, что я всем в тягость, что я постоянно чего-то недопонимаю, и что все меня терпят только из-за того, что я брат своего брата.   
          Если быть честным до конца, могу сказать, что больше всего меня как раз напрягали именно отношения с Игорем. Внешне он, как всегда, был безукоризнен, никаких претензий, он был со мною дружелюбен, приветлив, спокоен и терпелив, где-то даже  ласков - но как-то отстранённо, словно соблюдал предписанные кем-то правила. Он интересовался моей жизнью, помогал мне, давал советы, но всё это лишь в определённых пределах. Прежней близости между нами не было.
          Не было даже речи  о каких-то задушевных беседах, разговорах о былом, общих воспоминаний. О моей личной жизни он не знал ничего, впрочем, как и я о его. Игорь был закрыт, словно опасался, что я раскачаю его жизнь, как когда-то раскачал свою.   
          Его жена Ольга относилась ко мне с гораздо большей теплотой, даже с какой-то материнской нежностью. Легко и ненавязчиво она включалась в мои проблемы бытового характера, помогала без
всяких нравоучений, постоянно приглашала к себе на обеды и
ужины, чтобы я не чувствовал себя одиноким. Она как-то сразу взялась за мой внешний вид: парикмахер, стоматолог, солярий, массажист плюс
хорошая одежда - и из синюшного бомжа получился почти что плейбой. Самому мне такой облик не очень нравился, и я, как мог, пытался  отстоять свою индивидуальность, но мною были отвоёваны только полудлинные волосы и вызывавшая самые сильные возражения Игоря и Ольги, серьга в левом ухе.
          Я думаю, что такое тёплое отношение ко мне Ольги было связано с воспоминаниями далёкой давности, относящимися к тому времени, когда мой брат Игорь был объектом ухаживаний двух своих однокурсниц, не на шутку разругавшихся из-за него бывших подружек, Ольги и болгарки Серенки. Ольга была с первого курса  влюблена в Игоря, а Игорь маялся безответными чувствами  к Серенке. Я- младший брат, в то время шести- или семилетний мальчуган - каким-то непостижимым образом был в курсе всего, что происходило в их треугольнике, и как мог, влиял на события. Мои симпатии были почему-то безраздельно на стороне Ольги, очевидно, маленькая, худенькая и бледненькая блондиночка внушала  меньше опасений, что она отнимет у меня любимого брата, чем роскошная, смуглая с раскосыми чёрными глазами Серенка. К тому же, Серенка постоянно металась между Игорем и кем-то ещё, заставляя моего бедного брата страдать в ущерб занятиям и играм со мной, а Ольга всё время торчала у нас дома, и в ожидании, пока  брат снизойдёт до неё, гуляла со мной, угощала меня мороженым и читала мне книжки. К  моему великому удивлению, мой расчёт оказался неверным, а Ольгина преданность была вознаграждена по заслугам. Серенка выскочила замуж за подающего надежды журналиста, и мой брат достался Ольге, а не мне.
          Конечно, я мог ошибаться, но мне казалось, что именно
благодаря моей прежней мальчишеской преданности, я и чувствовал теперь в её отношении ко мне искреннюю теплоту, которой мне так недоставало всю мою жизнь. Это именно она, как я потом узнал, придумала для  меня странную должность под названием “пресс-атташе” и таскала меня вслед за собой и Игорем на все приёмы, презентации и прочие мероприятия, включая просто вечеринки.
          “Привыкай,”- говорила она мне часто, замечая, как я маюсь в одиночестве в толпе слоняющихся людей. - тебе это пригодится”.
          В её маленькой головке уже, очевидно созрела какая-то схема моего будущего, которую она теперь потихонечку проводила в жизнь.
          Я вообще замечал, что многое из того, что происходило в жизни Игоря - было спроектировано и претворено в жизнь неугомонной Ольгой. Иногда мне казалось, что именно она, исподволь и  мягко, но с упорством, проявившимся ещё в студенческие годы, руководит Игорем  и всей его жизнью.
          Она была чрезвычайно деятельна, и теперь в поле её деятельности попал, и я.
          Хотя порой  у меня закрадывалось подозрение, что в её жизни, возможно, не всё так ладно, и она опять нуждается во мне, как когда-то, 20 лет назад. Было что-то надрывное и настораживающее  в этой её неугомонности, в постоянном беспокойстве и треволнениях за других, в её желании знать всё про всех, и присутствовать всегда и везде. Так и хотелось иногда остановить её, взять за руку и сказать: “Расслабься.”
          Но пока я предпочитал делать вид, что не вижу ни в чём и ни в ком ничего странного. Я вновь нашёл семью, и всё в ней меня устраивало.
          Но кто по-настоящему меня любил и ждал в их семье, так это
их шестилетний сын Серёжка. Этот бросался ко мне навстречу, как только лифт останавливался напротив их квартиры, и звонил мне всякий раз, если я не появлялся у них в течение хотя бы одного дня. Одновременно трогательный и подвижный, он сочетал в себе
нежность и наивность всеми обласканного любимца и
непоседливость и требовательность всеобщего баловня. Ольга утверждала, что он чем-то походил на меня в детстве, мне же его задорная смышлёная мордашка напоминала детские фотографии Игоря. Мальчишка он был потрясающий - живой, динамичный, сообразительный, он вертел всеми в доме, как  хотел, и побаивался, как
мне казалось, только одного отца. Поздний ребёнок  у обожавших его, но всю жизнь работавших родителей, он, также, как и я в детстве, был большей частью, предоставлен постоянно сменяющимся няням и самому себе. Неожиданно появившегося в его жизни дядю, достаточно взрослого для того, чтобы гулять с ним  и достаточно молодого, чтобы разделять его игры, он воспринял, как свалившийся на него подарок.
          Для меня такие взаимоотношения, такая безусловная,
бескорыстная любовь ребёнка, тоже явились чудом, напомнившим
мне моё собственное детство. Словно оживляя картины своего
прошлого, я с наслаждением играл с Серёжкой, катался с ним на
роликах, водил его в театры, полностью включаясь в  круг его
детских интересов и каким-то образом заменяя собой его вечно отсутствующих родителей, чем вызывал по отношению к себе всё большую его благодарность и привязанность.
          Я до сих пор не очень хорошо понимаю, почему у родителей, которым за сорок, всего-навсего шестилетний ребёнок, и почему
при их безусловной любви к нему, они половину своей жизни проводили на работе. Мне было совершенно невдомёк, зачем Ольга, тем более при финансовых возможностях Игоря, день и ночь торчит вместе с ним на работе, чуть ли не в его кабинете, вместе с ним ездит на все встречи и переговоры, и вместе с ним возвращается домой, уже за полночь.
          Мне вообще очень многое хотелось бы  уяснить и понять в их жизни, но ни Ольга, ни Игорь никогда ничего по этому поводу не говорили, а задавать вопросы у нас не было принято.
          Единственное, что я знал, это то, что они поженились сразу по окончании института, вместе учились в аспирантуре, затем вместе работали в каком-то НИИ и одновременно ушли из него, организовав свою фирму. Ещё я знал про них, что они никогда не расставались, вместе ездили в командировки и вместе ездили отдыхать. На фирме про них говорили, что они прекрасная пара и очень любят друг друга. По моим наблюдениям, относились они друг к другу очень тепло и, как мне казалось, с большой нежностью, что мне напоминало чем-то отношения моих родителей.
          Вот так круто изменилась моя жизнь, то ли набрав новый
оборот, то ли развернув его в прежнее русло. Во всяком случае,
впервые за долгое время я ощутил в своей жизни некий новый
смысл, почувствовав себя при этом в старой атмосфере.
          Я не могу сказать, что я чувствовал себя как-то особенно счастливым или испытывал какую-то особую благодарность, нет, я, скорей всего, имел чувства человека, который всегда знал, что когда-то именно так и будет.
          Мой брат, в силе и старшинстве которого я всегда был уверен, опять выручил меня, как выручал в детстве много-много раз.


                2.
          К началу лета, к моему дню рождения, брат сделал мне ещё два неожиданных подарка. Со свойственными ему  щедростью и
размахом, он вдруг принял решение оплатить для меня первый год учёбы на коммерческом отделении  Литературного института,
чудесным образом вернув мне в возрасте 27- ми лет мечты моей 17-летней юности.
          Второй подарок был скорее неожиданным и необычайным для меня: то, что для меня было невиданной роскошью, для брата было делом вполне обыденным - это было просто предложение пожить на вилле в Испании, которую он ежегодно арендовал на весь летний
период, пока они с Ольгой завершат свои дела и смогут присоединиться ко мне.
          Для меня это было ошеломляющей новостью. Когда-то, хоть и с грехом пополам закончивший испанскую спецшколу, я, несмотря на все перипетии своей жизни, до сих пор сохранил в душе благоговейное отношение к Испании и испанскому языку. В детстве я зачитывался Лопе де Вегой и Сервантесом, мой мальчишеский мир населяли испанские гранды, кастаньеты и чёрные глаза под кружевной мантильей. Испанские танцы, ритмы, томные изгибы тел сопровождали мои подростковые грёзы. Конечно же, увлечение Испанией и испанский язык, также, как и стихи и музыка, давно ушли в небытие. Возможно поэтому, я и воспринял эту поездку, как своё второе рождение, как шанс новой жизни. Я вновь накупил испанских книг, лингафонных курсов и не снимал наушников вплоть до самого отъезда. Я даже попросил Ольгу помочь подобрать мне подходящую одежду, чтобы соответствовать той роскошной белой вилле, которую я видел на прошлогодних фотографиях в их семейном альбоме.
          В действительности же вилла, которую мне удалось лицезреть уже через неделю, оказалась, если не более и не менее роскошной, чем та, которую я видел на фотографиях, то по крайней мере, совершенно другой.
          Внешне это был  ничем не примечательный, со стороны улицы выглядевший одноэтажным домик, беленький, чисто оштукатуренный и окружённый невысокой железной оградой. Когда таксист высадил меня у ворот, я в какой-то момент даже засомневался, не ошибся ли он адресом, но таксист, обиженный подозрениями, молча указал мне на табличку, прикреплённую к железным прутьям ворот, на которой было написано: “Bella de la montagna”.
          Именно так называлась вилла, арендованная Игорем и Ольгой, но на красавицу, тем более, горную, она похожа не была. В недоумении я ступил на узенькую, ведущую к дому дорожку, посыпанную мелким гравием и обсаженную по сторонам низкорослым кустарникам, почти как на подмосковных дачах.
          Я постучал в дверь, она  отворилась почти сразу.
          Передо мной стояли двое пожилых и вежливо, но сдержанно улыбающихся испанцев: высокий, очень худой, с аскетичным, выжженным на солнце лицом, мужчина лет 60-ти и женщина, чуть помоложе и поприветливее, с таким же смуглым лицом и сияющими в темноте добрыми, светлыми глазами.
          Мои сомнения тут же отпали. По описанию Ольги и Игоря я знал, что это были Кончетта и Мануэль, супружеская пара, уже много лет присматривавшая за виллой. Мануэль был одновременно сторожем и садовником, а Кончетта прибирала в доме и готовила еду. Испанцы с удивлением выяснили, что я брат синьора Igor, как они его называли, ещё большее удивление у них вызвало то, что я говорю по-испански. Тут же, с полным восторгом, они почему-то определили мне статус студента и окрестили меня звучным и волнующим словом “cabaliero”, что в переводе на русский язык означает, всего-навсего, молодой, неженатый мужчина, то бишь, кавалер.
          Совершенно успокоившийся и даже расслабившийся, я  вошёл в дом вслед за испанцами и, миновав небольшую прихожую, вдруг очутился в просторной комнате, похоже, гостиной, залитой каким-то синим, нездешним светом.
          В первое мгновение я замер, ничего не понимая - прямо передо мной, буквально на расстоянии вытянутой руки, простиралось тёмно-синее южное небо с неестественно яркими, мерцающими до ряби в глазах, звёздами.
          Я остановился, потрясённый, не рискуя далее сделать ни шага. Эффект увиденного был столь велик, что я невольно засомневался в наличии подо мной твёрдой поверхности и на всякий случай задвигал ногами. Только услышав ответный скрип паркетных досок, я успокоился.
          С интересом, подогреваемым неуходящей тревогой, я огляделся по сторонам и смог, наконец, заметить, абсолютно прозрачную стеклянную перегородку, раскинувшуюся от стены до стены и разделявшую таким образом комнату, в которой я находился, от  большого открытого балкона.
          Предусмотрительные испанцы попешно, но без излишней суеты, раздвинули легко поддавшиеся стеклянные створки и, таинственно произнеся удивительно по-родному звучащее на испанском языке слово “терраса”, сделали мне жест в сторону открытого пространства.
          Я осторожно сделал ещё несколько шагов и, миновав стеклянные двери, вышел на террасу.
          Как заворожённый, я оглядывался по сторонам, не веря собственным глазам. Справа, слева и везде кругом меня, насколько хватало взора, переливалась и посверкивала морская гладь. Сверху меня было небо, подо мной было море, и что было первично, а что вторично, небо ли, утопающее в море, или море, сливающееся с небом, на первый взгляд определить было нельзя. Терраса словно висела в воздухе, и я парил вместе с ней в синем пространстве, позабыв на мгновение, что я опираюсь всё-таки о земную твердь, вполне рукотворную, гладкую и тёплую плитку террасы.
          Всё те же испанцы пригласили меня подойти к балюстраде.
          Только подойдя к самому краю террасы, можно было увидеть, что вилла стоит на горе, довольно крутой и скалистой. Километра на полтора, вниз, спускались ряды таких же белых, едва выглядывавших из зелени садов, домов. Между ними змейкой вилась дорога, делая такие крутые повороты, что сверху её можно было принять за ступени гигантской лестницы, спускающейся к набережной, кишащей огнями кафе, магазинчиков и маленьких отелей. И над всем этим витал какой-то непередаваемый дух: то ли моря, то ли рыбы, то ли пряной местной кухни, то ли чего-то ещё, будоражащего и неуловимого.
          Кончетта и Мануэль стояли рядом со мной с торжествующими улыбками. На их лицах читалась гордость уроженцев этих мест за ту необыкновенную красоту, которая теперь открывалась гостю из далёкой России.
          Меня охватило странное чувство.  Я был одновременно потрясён увиденным и в то же время ожидал увидеть именно то, что я увидел, словно этот фрагмент средиземноморского пейзажа каким-то непостижимым образом давно был запечатлён в моей памяти.
          Это был такой волшебный миг, что мне не хотелось прерывать его и самым кощунственным образом переходить к обыденным процедурам знакомства с местностью, домом, к приёму пищи и так далее.
          Впрочем, с того момента, как я ступил на испанскую землю, со мной не происходило ничего тусклого и обыденного. Всё было необычно и в то же время ожидаемо, так, как и должно было быть. Часто у меня возникало предательское чувство, что именно так и именно здесь я и должен жить. Мыслей о том, что я нахожусь здесь только благодаря любви и трудам моего старшего брата, не было никаких. Я чувствовал себя на месте и абсолютно в своей тарелке.
 

                3.       
          Жизнь испанского курортного городка захватила меня полностью. Через несколько дней я уже прекрасно ориентировался и даже был знаком с некоторыми обитателями посёлка. Кончетта с Мануэлем рассказали мне, что на соседней вилле под названием “Эстелла” также живёт русская семья, с которой синьоры Igor и Olga         
в прежние свои приезды довольно-таки тесно общались, но я решил поберечь себя от общения с нашими толстосумами, к каковым я себя, естественно, не причислял. С моим, пусть даже не блестящим знанием испанского языка, у меня была возможность проводить время гораздо более интересно, чем пить пиво и резаться в карты с соотечественниками.
          Каждое утро, презрев бассейн, расположенный тут же, в саду нашей виллы, я садился на велосипед, который одалживал у Мануэля, и ехал к морю. Мне казалось, что никогда в своей жизни, за исключением разве что совсем юных лет, когда я вскакивал чуть свет, чтобы проводить уходящую на работу маму, я не просыпался так рано.
К тому времени, как выспавшиеся и плотно позавтракавшие в своих отелях туристы подтягивались к пляжу, я, уже уставший плавать и загорать, ехал обратно, на виллу. Приняв душ, я завтракал вместе с Кончеттой и Мануэлем, быстро переломив их попытки накрывать для меня отдельный стол в гостиной, как они всегда это делали для Игоря с Ольгой, а затем располагался на своей любимой террасе с книжкой и плеером, а иногда и вовсе без всего.
          Я мог часами смотреть без дела на море, на пляж с разморенными от жары загорающими людьми, на детей, резвящихся у морской кромки, на безлюдную в это время суток набережную с низкорослыми пальмами или просто в никуда. Я ни о чём не думал и приближался к состоянию, в котором, очевидно, можно чувствовать себя поистине счастливым - полной прострации.
          Иногда, приходя в себя, я спохватывался, что в моих руках по-прежнему лежит книга, как якорёк, напоминавший мне о том, что я существо мыслящее, я вновь открывал книгу, делая усиленные попытки думать и осмысливать прочитанное, но строчки упрямо сливались в одну, бесконечную, убегающую вдаль и не цепляющуюся больше ни за что, мысль, лишь иногда возвращающуюся ко мне в незамысловатых, ничем не отягощённых чувствах, типа: “Как  хорошо... Хорошо как...”
          Меня возвращала к жизни Кончетта, которая регулярно, в одно и то же время, звала меня к ужину, состоящему из нескольких, одно вкуснее другого, блюд, словно она задалась целью во что бы то ни стало откормить меня. После ужина я пил кофе с Мануэлем, он курил трубку и рассказывал мне о своём военном прошлом. Оказалось, что в 60-е годы, он был бойцом какой-то подпольной армии, выступавшей против режима генерала Франко и финансировавшейся не кем иным, как нашим бывшим Советским Союзом, к которому Мануэль до сих пор хранил благоговейное уважение.
          Ближе к ночи я вновь спускался в посёлок, где в это время как раз начиналась настоящая курортная жизнь. Мне нравилась эта туристская толчея. Большей частью я просто сидел в кафе, пил безалкогольное пиво или свежий апельсиновый сок и наблюдал за тем, что творится вокруг меня. Реже я ходил играть в бильярд, ещё реже - в дискотеку.
          На протяжении уже почти года, после развода с Юлькой, я пребывал практически в полном одиночестве. Не скажу, что я переносил это тяжело, тем более, что Юлька в последние времена нашей совместной жизни редко вспоминала, что у неё вообще есть какие-либо обязанности в отношении меня. Наша странная семейная пара скорее напоминала няньку с её подопечным, чем молодых, равноправных, любящих друг друга супругов. Даже не знаю, как так получилось, но для меня подобная ситуация была настолько естественной, что после развода я больше страдал от своей полной бытовой неприспособленности, чем от каких-то мужских лишений. Я и побаивался женщин и, в общем-то, совершенно в них не нуждался.
          Но здесь, в Испании, душный и терпкий воздух, наполненный тугим средиземноморским сладострастием, мой романтический ореол кабальеро и та необыкновенная жизнь, которая кипела вокруг, очевидно, подействовала и на меня и постепенно затянула меня в свой водоворот, который крутился из года в год, независимо от желания, состояния и настроения окружающих - такой своеобразный местный “перпетуум мобиле”. Атмосфера здешних вечеров была поистине пьянящей. Длинные, вязкие ночи, обилие открытых, загорелых тел, призывные женские взгляды, лёгкость завязывания знакомств - трудно было остаться равнодушным в таком круговороте всеобщего флирта, где всё постоянно напоминало тебе, что ты мужчина. Задержавшийся взгляд, скользнувшая улыбка, просьба о сигарете - и вот уже девушка сидит за твоим столом и смотрит на тебя так, что холодные мурашки пробегают по спине.
          Не проходило ни одного вечера без состоявшегося знакомства - от мимолётного флирта до многообещающих обменов телефонами.        Особенно я почему-то  привлекал немок. По непонятным для меня причинам они знакомились со мной чаще, чем представительницы других стран. Попадались и россиянки, но узнав, что я их
соотечественник, они, как правило, быстро теряли ко мне интерес. Иностранки же, в особенности, сердобольные немки, выяснив, что я русский, начинали меня жалеть и с пристрастием расспрашивать меня о политике и о русской мафии. Я угощал девушек пивом или вином, в зависимости от их вкусов, иногда приглашал в дискотеку, иногда - просто прогуляться по набережной. На их вопросы, кто я, где живу и чем занимаюсь, я небрежным жестом указывал на далёкий белый дом на горе и говорил, скромно потупив взор, что я писатель.
          Я играл, и играя, проигрывал всё то, что мне не удалось прожить до своих теперешних 27-ми лет: лёгкий флирт, заигрывания, ничего не значащая болтовня - этакая атмосфера эротики, будоражащей и слегка щекочущей нервы. Казалось бы, я был совершенно свободен, я был здоров, никто и ничто не связывало меня, я мог пригласить любую из девушек к себе на виллу, не думаю, что Кончена и Мануэль стали бы возражать, я мог бы пойти к ним в отель или, в конце концов, снять номер, денег у меня было достаточно. Возможностей у меня было много, и все они неоднократно прокручивались в моей голове, но всё же что-то удерживало меня. Какой-то внутренний барьер, который я никак не мог преодолеть. Что останавливало меня, не могу понять до сих пор,  но одно могу сказать точно - бросив девушкам на прощание “чао”, чмокнув в щёчку и махнув рукой, я чувствовал облегчение.
          Возвращаясь из посёлка, в полной темноте я вновь проделывал путь из узкой прихожей в гостиную и затем через стеклянные двери на террасу, к своему шезлонгу у самой балюстрады, с чувством Алисы, пускающейся в своё чудесное путешествие.
          Это были мгновения моего одинокого и потому полного триумфа в природе. Я вдыхал умопомрачительный морской аромат, я наполнялся им, растворялся в нём и был абсолютно счастлив, тут же позабыв обо всех упущенных возможностях на свете. В уплывающем от меня сознании носился какой-то собирательный образ девушки, состоящей из глаз, волос, голосов и тел всех девушек, когда-либо виденных мною в жизни, соблазнительной, неземной, а потому недоступной вдвойне.
          Иногда я засыпал, а просыпаясь с лучами солнца, не чувствовал себя хоть сколько-нибудь усталым. Я опять бежал к морю. И так день за днём.


                4.
           За те несколько недель, что мне довелось пожить на вилле одному, я так успел свыкнуться с моим одиноким существованием, что известие о скором приезде брата с семьёй чуть ли не огорчило меня.
          Но напрасно. С их приездом мой образ жизни почти не изменился. Разница заключалась лишь в том, что теперь ко мне присоединился мой племянник Серёжка, чему я был даже рад, потому что велосипедные прогулки и походы на море заполнились его живой и непосредственной реакцией на окружающее.
          Помимо пляжа и морских развлечений мы с Серёжкой пустились в минипутешествия. Для этой цели был взят напрокат автомобиль, маленький и уютный “Форд”, и все возможные ближайшие достопримечательности - аквапарки, дельфинарии, зоопарки, аквариумы и так далее - были нами посещены не по одному разу. Мы были довольны оба: я - тем, что рядом со мной находился очаровательный и весёлый мальчуган, с которым можно было болтать, дурачиться, отвечать на его бесконечные вопросы и, самое главное, чувствовать, что ты нужен ему, что ему с тобой хорошо; а он - тем, что у него, наконец-то, появился приятель, старший друг, который в отличие от няньки не трясся над ним, а в отличие от родителей - уделял ему внимание.
          Игорь же и Ольга как-то сразу включились в свой собственный, по-видимому, давно отлаженный ритм пребывания на этой вилле, в который не вписывался никто, даже их любимый сын Серёжка. Они по-прежнему по большей части не расставались со своими мобильными телефонами, бесконечно что-то улаживали и утрясали и часами сидели с бумагами в гостиной. Их образ жизни здесь отличался  от офисного, пожалуй, лишь тем, что они сменили свои деловые костюмы на шорты и шлёпанцы. На пляж они не ходили, торопливо окунались в бассейне, стараясь поменьше бывать на солнце, с утра они сидели у бассейна, под зонтами, а потом и вовсе перебирались в дом, под кондиционеры.
          Оба они боялись солнца: Ольга была хрупкой блондинкой с бледной кожей и низким давлением, и врачи советовали ей не злоупотреблять солнцем, а Игорь был в нашу мать - рыжим с чувствительной, покрытой мелкими веснушками, кожей, на солнце он моментально сгорал и очень потом страдал.
          Игорь вообще очень отличался от меня внешне. Несмотря на то, что мы оба походили на нашу мать, статью и фигурой он пошёл в отца, он был высоким и крупным, с широким разворотом плеч и какой-то особой гордой осанистостью, словно он был потомком древнего боярского рода. На самом деле, наш отец был родом из деревни, Владимирской области, но он часто шутил, что его бабка, наверное, согрешила с барином. Видимо, эта шутка произвела на Игоря  большое впечатление, потому что он всегда старался выглядеть и вести себя несколько иначе, чем все. Откуда-то в нём взялась эта степенная вальяжность, значительность и размеренность речи. Он смотрелся настоящим барином и, что интересно, многие так и называли его - “барин”. Даже усы на его ухоженном, выхоленном лице были какими-то особенными, барскими.
           Я же выглядел совершенно по-другому, возможно, сказалось то, что между нами была разница в 14 лет и я, в общем-то, принадлежал к другому поколению. Несмотря на то, что я был такого же роста, как он, и даже походил на него лицом, я больше смахивал на нерадивого студента или на представителя богемы, музыканта, певца или чего-то в этом роде.
          В целом, наша жизнь на вилле текла размеренно, к тому времени, как мы с Серёжкой возвращались домой, наступало время ужина.          Ужин получался единственным моментом нашего объединения за столом. Серёжка рассказывал родителям, где мы с ним успели побывать за день, они слушали, расспрашивали, обещали в следующий раз непременно поехать вместе с нами и никогда не ездили.
          За столом всякий раз начиналась перепалка между Ольгой и Игорем, связанная с диетой Игоря. Дело в том, что Игорь, с точки зрения Ольги, был излишне полноват. Он и в самом деле, был крупен, любил поесть, и за зиму всегда набирал несколько лишних килограммов, и потому, каждое лето, по требованию Ольги, он должен был сбрасывать вес. Ольга сама составляла для него диету и со строгостью старорежимной медсестры следила за тем, как он её выполняет: ежедневные пробежки, йогурты, овощи, фрукты и никаких излишеств. Каждый вечер, после ужина, Ольга тащила его на набережную, где он должен был пройти в высоком темпе не менее 5-ти километров. Игорь злился, капризничал и утверждал, что готов не есть вообще, лишь бы не совершать этого садистского моциона. Ольга сдавалась и шла ему навстречу, исключив ещё несколько блюд из его рациона. Однако следующее же утро опять начиналось со скандала: Ольга отнимала у него хлеб, он ругался, она тут же возвращала, но брала с него клятвенное обещание, что за ужином он откажется от мяса. Он обещал, но вечером, как только Кончетта появлялась со своим подносом, первым протягивал ей свою тарелку. Ольга сердилась, требовала, чтобы Кончетта немедленно унесла мясо, но та, хоть и ни слова не понимавшая по-русски, но сердцем чуявшая, в чём состоит дело, как ни в чём не бывало, наполняла тарелку синьора желанной едой. Ольга капитулировала, но настаивала на пробежке. И так - каждый день.
          В конце концов, вмешался я и предложил возить Игоря на корт в близлежащий отель. Игорь, обожавший теннис, ухватился за эту идею с горячностью совершенно отчаявшегося человека. Ольга уступила, не видя иного выхода. Компромиссное решение было найдено, и все на какое-то время успокоились.
          Теперь, каждый вечер, после ужина, я отвозил Игоря на корт отеля, где он с удовольствием и азартом играл 2-3 часа, а я всё это время ждал его, расположившись в уютном баре на террасе отеля, откуда были видны одновременно и корты, и живописная набережная с пальмами, и морской берег, уводящий вдаль. Три часа проходили для меня так незаметно, что когда Игорь, возбуждённый очередной победой, а он почему-то всегда выигрывал, посвежевший после душа и необыкновенно помолодевший, подходил ко мне, наши посиделки в баре, как правило, продолжались.
          Мы так давно не проводили время  наедине друг с другом, что эти совместные вечера дали нам неожиданную возможность вновь ощутить ту особую атмосферу, которая когда-то была между нами. Из бара отеля мы часто перебирались в ресторанчик на набережной и сидели там часами, глядя на море, перекидываясь редкими фразами, но чаще - молча.
          Мне нравились эти вечера. Вокруг шла обычная вечерняя жизнь испанского курортного местечка: кто-то серьёзно ужинал, кто-то обильно пил, кто-то прогуливался по набережной, дети играли, катались на роликах, парочки флиртовали, всё шло своим чередом.
          В один из вечеров Игорь вдруг сказал мне:
          - Мама была бы счастлива, если бы могла увидеть здесь нас с тобой. Она очень страдала оттого, что мы не общались.
          Я поднял голову. Прямой взгляд Игоря был устремлён на меня.
          - Это правда? - спросил я. - Она простила меня?
          - Она очень боялась, что ты не простишь её.
          Я покачал головой. Я не знал, что сказать. Я всегда чувствовал, что именно так и было. Но что мне стоило поднять трубку и набрать номер...
          Рука Игоря легла поверх моей. Когда-то моя рука полностью пропадала в его руке, но и теперь, как ни странно, его рука мягко  накрыла мою.  Я закурил. Игорь заказал коньяк. Мы ещё долго сидели, глядя в море и перебирая нехитрые, но приятные для обоих воспоминания.               
         Как-то, во время нашего с братом очередного барного вечера, произошёл один, чрезвычайно смешной случай, напомнивший мне о периоде моей одинокой и свободной жизни кабальеро.
          Две итальянки, с которыми я как-то познакомился, чуть ли не в этом же самом баре, очаровательные, пышногрудые, загорелые и длинноногие девушки, одну из которых, кажется, звали Паолиной, а другую я не запомнил, потому что у неё выдавались вперёд зубы, проходя мимо столика, за которым сидели мы с братом, вдруг невероятно обрадовались, увидев меня, и выразили свою радость со свойственными их нации непосредственностью и темпераментом. Они повисли на мне так, словно я переспал с ними обеими не по одному разу: и с Паолиной и с той, с выдающейся челюстью. Мой бедный, сдержанный до чопорности, брат был явно шокирован. Он прекрасно говорил по-английски, но из непрерывного англо-испано-итальянского щебета не понимал ничего.
          Девицы тут же уселись с нами за столик, заказали себе пива и, как по команде, уставились на моего старшего брата. Надо сказать, что тот, действительно, производил впечатление. Покрывшийся-таки под испанским солнцем ровным золотистым загаром, видный, крупный и заметно постройневший благодаря усилиям Ольги и тенниса, рыжий мужчина с пышными рыжими усами и яркими голубыми глазами, как-то особенно выделялся среди слегка разнузданной курортной публики. Две итальянки без всякого стеснения придвинулись к нему и, поочерёдно заглядывая ему в глаза, кокетничали с ним, наперебой задавали вопросы, провозглашали тосты и томно склонялись к нему.
          Я такого не видел никогда в жизни, брат, по-моему, тоже. Он совершенно остолбенел от такого неприкрытого внимания и не представлял, как ему следует себя с ними вести. Он то пытался быть любезным и заказывал им ещё пива, то терялся и даже раздражался. Он бросал на меня то злые, то умоляющие взгляды, безмолвно прося о помощи. Но я ничего не мог поделать. Я для итальянок больше не существовал, между ними шла борьба за моего брата, как когда-то между Ольгой и Серенкой, и судя по всему, та, которую звали Паолиной, уже одерживала верх над своей подругой с выдающейся челюстью. Её руки уже сомкнулись вокруг шеи Игоря и поглаживали его рыжие, чуть отросшие за лето, волосы.
          Игорь бросил на меня вопросительный взгляд: “Что мне с ней делать?”
          Мне вдруг стало смешно.
          - А чего ты хочешь? - тихо спросил я.
          - Не знаю, -  он пожал плечами, видно было, что его сейчас разорвёт от смущения.
          - Ты можешь пригласить её в дискотеку или, скажем, в ночной клуб... - посоветовал я, ещё не совсем уловив его истинных настроений.
          Брат покачал головой:
          - Не уверен...
          Он был так смущён, что мне стало жалко его, и я взял ситуацию в свои руки. В пять минут девушкам было сказано, что они самые милые и очаровательные, но - нам пора, нас ждут, 10 раз было произнесено “чао” и “арриведерчи”, заказано ещё пива, после чего Игорь был втолкнут в наш маленький “Форд”, и мы укатили, очень довольные собой.
          Тут же, придя в себя, Игорь хохотал всю дорогу до виллы. Он сказал мне, что впервые в жизни пользовался таким бешеным успехом у женщин и никогда не думал, что это так обременительно, и в то же время приятно.
          Этот забавный эпизод как-то ещё больше сблизил нас. Теперь, всякий раз, когда знакомые девушки, проходя мимо, здоровались со мной, брат заговорщески подмигивал мне.

         
               
                5.
          Не могу сказать, сколько времени прошло к тому моменту, когда Ольга как-то утром сообщила мне, что ещё в Москве она пригласила погостить на вилле свою давнюю приятельницу с мужем. Я нисколько не удивился этому, было бы странно, если бы Ольга вообще никого не пригласила. Всем было известно, что она обожала гостей и трудно было представить Ольгу, не окружённую кучей народу, не хлопотавшую ни о чём и одновременно не огорчавшуюся по этому поводу. Выяснилось, к тому же, что приглашённой гостьей была не кто иная, как бывшая заклятая соперница Серенка, муж которой к тому времени стал известным тележурналистом и одной из видных фигур в какой-то телекомпании, название которой мне ни о чём не говорило. Как я понял, Ольга с Игорем имели какие-то планы на этого Серенкиного мужа и его телекомпанию.
          Несмотря на имевшиеся виды, Игорь ворчал весь день, ругал Ольгу, что она не может обойтись без гостей, упрекал её в том, что она сама создаёт себе трудности и, в конце концов, отказался ехать  в аэропорт. Ольга обиделась на него, даже попыталась поссориться, но тут опять вмешался я, предложив свои услуги водителя. 
          Игорь обрадовался, Ольга смирилась, но выглядела при этом расстроенной. Почему-то мне казалось, что она сожалела о своём приглашении.
          По дороге в аэропорт она была сильно напряжена, жаловалась на головную боль, раздражалась на Серёжку, конечно же, увязавшегося за нами, и сетовала на то, что мы взяли в аренду такой маленький автомобиль, объясняя это тем, что муж Серенки был очень полным, а Серенка со временем стала ещё большей шмотошницей и выпендрёжницей, чем была, и взяла с собой, наверняка, целый вагон чемоданов.
          Несмотря на головную боль, Ольга несколько раз порывалась рассказать мне, какой высокий пост занимает на телевидении муж Серенки и какие он имеет огромные связи. Тут же она заявила мне, что мы должны постараться принять их по высшему разряду, и я обязан помочь ей в этом, так как на Игоря ей рассчитывать не приходится.  Самая большая сложность здесь, по её мнению, состояла в том, что муж Серенки до сих пор недолюбливал Игоря, хоть и прошло почти 20 лет.
          “Такая глупость!” - восклицала она, неизвестно для кого, чем ещё больше меня удивляла.
          Я был полностью согласен с ней, глупость во всём этом было невозможная. Ведь если пресловутому Серенкиному мужу, вроде как, и не за что было недолюбливать когда-то отвергнутого Серенкой Игоря, то самой Ольге, которой Игорь достался по остаточному принципу, явно было за что недолюбливать Серенку.
          Ольга продолжала вещать про перспективы рекламного проекта с Серенкиным мужем, прикидывала, какая колоссальная будет выгода, если проект пройдёт, и даже намекала мне, что при благоприятном стечении обстоятельств, они с Игорем попробуют пристроить меня на телевидение, где мои литературные способности будут явно больше к месту, чем на их фирме. Я сильно засомневался, что весь этот сыр-бор затеян исключительно с благородной целью решить мои проблемы, но вслух высказаться по этому поводу не решился, Ольга так дёргалась, что стоило её пожалеть.
          Когда мы, наконец, приехали в аэропорт, она совершенно растерялась, стала беспокоиться по каждому поводу и раз десять посылала меня уточнять информацию о прибытии рейса из Москвы, словно встречала венценосную особу.
          Всё это было так на неё не похоже, что я невольно задался вопросом: неужели же их дела с Игорем так плохи, что они теперь целиком и полностью зависели от Серенки и её мужа, или дело в другом, в чём-то ещё, пока неизвестном мне.
          Мне было очень интересно посмотреть на Серенку, про её мужа мне уже почему-то всё было ясно.
          В конце концов, устав от Ольгиной суетливости, мы с Серёжкой оставили её наедине с её тревогами и пошли есть мороженое.
          Вернувшись на то место, где мы её оставили, мы обнаружили живописную группу: Ольгу с приклеенной к лицу улыбкой, необъятных размеров мужчину, которого я действительно где-то видел, возможно, что и на телеэкране, и небольшую, очень подвижную блондинку в обтягивающем платье, с яркой косметикой и пышной причёской. Ольга и блондинка оживлённо беседовали, а мужчина стоял молча, обливаясь потом, и со страдальческим выражением вытирал платком мокрое лицо и шею.
          - Ой, Серёжка, неужели это ты! - вскричала блондинка, бросаясь в нашу с Серёжкой сторону.
          В первое мгновение я растерялся, не сразу поняв, кому именно из нас предназначено её темпераментное восклицание, но в следующий же момент я узнал этот горящий живой взгляд чёрных-пречёрных глаз.
          Конечно же, это была Серенка, только совершенно другая, чуть-чуть, самую малость округлившаяся, но при этом почему-то постройневшая, каким-то образом сменившая чёрные гладкие волосы на светлые и волнистые и ещё более обворожительная, чем 20 лет назад.
          - Неужели это ты! - повторяла она, поворачивая меня то вправо, то влево и весело глядя на меня снизу вверх. - Да ты просто красавчиком вырос! Я слышала, ты исправился! Смотри, больше не хулигань! - она, смеясь, погрозила мне пальцем с ярким ногтём, и прежде, чем я успел что-то ответить, переключилась на Серёжку- маленького. - А это кто тут стоит, за дядю своего уцепился? - Серёжка, действительно, от неожиданности и совершенно непривычной для него напористости, отступил назад и спрятался за моими ногами. - Ну-ка, покажись! Ольга! - тут же закричала она, поворачиваясь к ней. - А он на Игоря похож! Твоего ничего нет! - и всё также смеясь, она схватила за руку, стоявшего в стороне и уже совершенно изнемогающего от жары мужчину. - Валера, познакомься, это Сергей, брат Игоря, ты представляешь, у них разница - 14 лет!
          Серенкин муж повернул с мою сторону искажённое мукой лицо. Какая разница в возрасте была у меня с Игорем, ему было сейчас совершенно безразлично. Встретив на себе его измученный взгляд, я дал ему понять, что также изнываю от жары, как и он. На его лице дрогнула ответная улыбка, контакт был установлен.          
          В следующий момент взгляд мой остановился на странном существе, стоявшем поблизости, что-то в позе, облике и местоположении этого существа указывало на то, что оно имеет какое-то отношение к нашей группе. Это была не то девушка, не то парень, в огромных штанах, бесформенной куртке, и немыслимых ботинках с дутыми носами и высоченной подошве. Такие экземпляры в стиле “унисекс” последнее время можно сплошь и рядом встретить на улицах любых городов - они одинаково одеваются, слушают одну и ту же музыку, одинаково ходят и их с трудом можно различить не только по половым признакам, но и одного от другого. В довершение всего, это существо было в панамке защитного цвета с опущенными на лицо полями, в чёрных, закрывающих половину лица, очках и наушниках жёлтого цвета, надетых прямо поверх панамки. Создание было с плеером, прикрепленным к поясу, и отбивало такт какой-то неведомой песни своим огромным башмаком.
          Мы невольно переглянулись с Серёжкой.
          - Это что ещё за чучело? - воскликнул он с присущей ему непосредственностью.
          - Тише, - поспешил я одёрнуть его.
          Тут спохватилась и Серенка.
          - Да, вы же не знакомы! Даняша!- вскричала она, метнувшись к стоявшему рядом существу, и слегка подтолкнув его в нашу сторону. - Даняша!
          Создание никак не отреагировало, тогда Серенка решительно приподняла один наушник с его уха и настойчиво повторила:
          - Даняша, сними свои дурацкие наушники, подойди к тёте Оле, ты ведь помнишь её?
          В этот момент все мы увидели, что существо оказалось девушкой, так как она сняла наушники вместе с панамкой, и по её плечам рассыпалось бесчисленное множество мелких косичек. Зрелище это было настолько впечатляющее, что мне захотелось предложить ей вновь надеть панамку. Девушка, слегка подталкиваемая Серенкой, явно нехотя подошла к такой же озадаченной, как и я, Ольге.
          Ольга, наконец, опомнилась:
          - Бог мой, Даняша, я тебя не узнала, ты так выросла. Серена, какая же молодец, что её привезла.
          - Да, - Серенка, как ни в чём не бывало, одаривала всех улыбками и, казалось, не испытывала никакого смущения в этой неловкой ситуации. - такая суета, такая суета! Я не нашла ни минутки, чтобы тебе позвонить! Она только что прилетела из Лондона, закончила курс, мы не виделись целый год, и мне так не захотелось оставлять её одну. Я надеюсь, что я не очень вас обременила.
          - Что ты! - подхватила Ольга. - Правильно сделала! Игорь будет очень рад.
          Ольга торопливо опускала глаза, пытаясь скрыть свою растерянность. В этот момент я понял, что  лицемерие  стало ещё одним  гостем в нашем доме, хоть и незваным, но необходимым для всех, как яичный желток в тесте, без которого, как известно, ничего не склеивается.      
          Серенка повернулась в мою сторону:
          - Сергей, это моя дочь, Даниэла, но мы её зовём Даняша. Даняша, это Сергей, младший брат дяди Игоря.
          Пока мы обменивались с девушкой дурацкими улыбками, Серёжка хмыкнул, дёргая меня за брючину.
          - Тоже мне, Даниэла, так принцесс зовут, а не таких чучел!
          - Тихо! - опять строго оборвал его я, но подумал при этом, как точно ему удалось выразить то, что неясно и смутно пронеслось в моей голове.
          Тут на наше всеобщее счастье заработал транспортёр, и Серенка с Ольгой ринулись к двигающейся ленте. Я был у них на подхвате, вылавливая с ленты и грузя на тележку неподъёмные чемоданы, и обливаясь потом, уже абсолютно искренне сетовал на жару и с негодованием косился на  мужа Серенки, который так и оставался неподвижно стоять в стороне с маской мученика на лице рядом со своей нелепой дочерью. Наконец, мы усадили в такси его и его дочь, загрузили туда багаж и строго наказали таксисту следовать за нашим “Фордом”.
          На обратном пути Серенка бесконечно трещала, стараясь побыстрее, пока рядом нет её мужа и дочери, рассказать нам о трудностях своей жизни. Мы услышали душераздирающую историю о том, как ей тяжело переносить капризный характер Валерия, как ей  сложно справляться с Даняшей, которая за три года учёбы в Англии совершенно отбилась от рук, не признаёт никаких авторитетов, одевается в кошмарную одежду, слушает ещё более кошмарную музыку, что и привело к тому, что несчастная Серенка вынуждена была, опасаясь оставить её одну в Москве, нарушить все законы гостеприимства и взять её с собой в Испанию.
          Измученный долгой дорогой и монотонными разговорами Серёжка уснул рядом со мной на первом сиденье, а позади нас Ольга и Серенка, продолжали верещать, догадавшись, наконец, понизить голоса.
          Я поглядывал на них в зеркало заднего обзора. Меня поразило ещё с первого взгляда, как по-разному выглядели Ольга и Серенка, в общем-то, одногодки, обе приближающиеся к сорока годам. И та, и другая, безусловно, выглядели моложе своих лет, но если Ольга, бледненькая и какая-то блёклая, смотрелась моложавой за счёт своей мальчишеской причёски, неженской худобы, полного отсутствия косметики и какого-то полуподросткового, полумужского стиля в одежде, то Серенка прямо-таки сияла девическим задором и кричащей, притягивающей женственностью. Она составляла разительный контраст нашей экологически-чистой Ольге, так и хотелось отвести Ольгу в сторону и посоветовать ей сделать причёску, накрасить губы и надеть туфли на высоких каблуках.
          Пока я обдумывал, как бы поделикатнее сказать ей об этом, мы, наконец, подъехали к нашей вилле. Там я был шокирован, возможно, в третий или четвёртый раз за сегодняшний день. На пороге дома нас ждал Игорь, преображённый, словно киноартист, чисто выбритый, с безукоризненной причёской и напомаженными усами, в лёгких белых брюках со стрелочками и белой трикотажной рубашке. В руках он держал изящный букет из распустившихся жёлтых роз.
          Картина эта была настолько впечатляющей, а подскочившая к нему Серенка, одетая каким-то чудом в бело-жёлтые тона, так органично вписывалась в эту картину, что мне почему-то захотелось отстранить всех остальных одним мановением руки и сказать при этом коротко: “Лишние.”


                6.       
          Ужин был накрыт в садике, у бассейна, по всем законам жанра. Белая скатерть, приборы, сверкающие бокалы, красное испанское вино и шампанское в ведёрке со льдом.
          Серенкин муж успел, видимо, освежиться в бассейне, переодеться в необъятные шорты и замусоленную майку, и теперь, судя по всему, чувствовал себя намного лучше, иногда он поднимал голову, а порой даже оживлялся, особенно, когда Кончетта приносила новое блюдо.
          Его дочь, Даняша, устроившаяся рядом с ним, сняла, наконец, свои жуткие очки, подобрала бесчисленные косички и теперь можно было увидеть, что она имеет лицо нормальной девушки. Я отметил, что у неё тёмные, чётко вырисованные брови и такие же тёмные, пышные ресницы, очевидно, наследство южной славянской крови. Нельзя сказать, чтобы она была похожа как две капли воды на мать, яркие, неординарные черты Серенки были словно размыты белёсостью и бесцветностью внешности отца. Вполне вероятно, он когда-то и был мужчиной хоть куда, но установить это теперь в его расплывшемся, потускневшем и сильно поистрепавшемся облике было сложно. Но тем не менее, как это иногда случается с детьми, дочери Серенки и Валерия удалось взять от них всё лучшее, что можно было взять : рост и светлые волосы  - от отца, и яркость и живость черт лица - от матери. Если бы не косички, три серьги в ухе и кошмарная одежда, она могла бы выглядеть вполне прилично.      
          Ольга переоделась в платье, которого я у неё прежде не видел, и даже попыталась сделать причёску, но ей это не помогло.
          Серёжка молчал и явно скучал без своей обычной, вошедшей у него уже в привычку, ежевечерней болтовни.
           За столом сегодня царили Игорь и Серенка, превратив ужин в своеобразный вечер воспоминаний.
          Я смотрел на них, таких подходящих друг другу и даже чем-то похожих другу на друга, теперь, когда Серенка выкрасила свои волосы в золотистый цвет, что временами я испытывал чувство неловкости, мне казалось, что это должно было бы бросаться в глаза всем, не только мне. Я недоумевал, что же могло произойти 18 лет назад, чтобы весёлая Серенка могла предпочесть моему брату, такому роскошному красавцу, своего мужа, тусклого и амёбного Валерия. Я был тогда маленьким, почти таким, как сейчас наш Серёжка, и, в общем-то, ничего об этом не помнил.
          А пока, перебивая друг друга, перескакивая с темы на тему и захлёбываясь непонятным для кого-то, кроме них самих, восторгом, Игорь, Серенка и Ольга раскручивали одну  за другой, нескончаемые истории их студенческой жизни. Они смеялись, припоминая всё новые подробности, и не забывали перемежать свои бесконечные воспоминания тостами за прошедшую молодость. Время от времени они подключали в своё веселье Валерия, Даняшу и даже меня - как выяснилось, мы тоже занимали определённое место в анекдотах, один за другим приключившихся с ними в те далёкие времена.
          - А ты помнишь, Игорь! - и Серенка заливалась хохотом. - ты помнишь, как твой брат хотел отбить меня у тебя! Сергей, а ты помнишь? - опять смех. - я прихожу к вам, а Игорь как раз заболел, Серёжка открывает мне дверь и с порога заявляет: “Всё, Игорь заболел, теперь я твой жених.”
          Окончание этой истории тонет во всеобщем хохоте, даже у безразличного Валерия подрагивают щёки. Только я остаюсь в полном недоумении по поводу своей детской влюблённости в Серенку, о которой я, естественно, ничего не помнил.
          Маленький Серёжка притягивает меня к себе и возмущённо шепчет в ухо:
          - Ты что, дурак, влюбился в такую! Она же ведьма!
          Я уже не шиплю на Серёжку и снова поражаюсь его наблюдательности: в горящем, остром взгляде Серенки и в самом деле прослеживается что-то ведьминское.
          Тем временем поток воспоминаний продолжается, теперь настаёт очередь Даняши.
          - А про Даняшу помните? - вновь воодушевляется Серенка. - помните, как она дяде Игорю единственные брюки обмочила.
          - Мама!- глаза Даняши сверкают в сторону матери.
          - А что здесь такого, - не останавливаясь, продолжает Серенка. - это же так забавно. У Игоря - зашита диссертации, мы с Ольгой его наглаживаем, дали ему тебя на минутку подержать... А ты! Все штаны насквозь промочила!
          - Мама! - ещё более грозно повторила Даняша.
          - Да, действительно, Серена, - вдруг зашевелился меланхолический Валерий. - к чему такие подробности?
          - Да ну вас, - Серенка махнула рукой и демонстративно отвернулась от них.
          Я с трудом переносил это всеобщее возбуждение за столом. Мне казалось мерзким и насквозь фальшивым то показное радушие, какое сейчас на моих глазах изображали Ольга с Игорем.
          Я не в первый раз наблюдал их за столом в компании друзей, но я никогда прежде не видел, чтобы Игорь беспрерывно пил вино, хохотал и напрягал свой и без того хорошо поставленный голос, чтобы рассказать очередную студенческую чушь. Я видел, что все они слишком много выпили.
          Через какое-то время они окончательно погрузились друг в друга, вообще позабыв о том, что за столом находится ещё кто-то, кроме них.
Даняша вновь надела на себя свои наушники и углубилась в неведомые для нас ритмы, Валерий пододвинул к себе полуторалитровую бутылку вина. Мы с Серёжкой, убедившись в том, что никому не нужны, тихонько улизнули из-за стола, чтобы прогуляться по набережной.
          Когда мы вернулись, вилла безмолвствовала. Я вздохнул с облегчением, столь экзальтированное общение было так для нас непривычно, что я теперь чувствовал усталость и желание поскорее остаться одному. Я уложил Серёжку спать в моей комнате, поскольку его комнату пришлось уступить неожиданно нагрянувшей Даняше, и, многократно рассказав  полюбившуюся ему историю про Дон Кихота Ламанчского, пошёл на террасу с надеждой отдохнуть, наконец, от перенасыщенного впечатлениями дня.
          Выйдя на террасу, я остановился у балюстрады, глядя вдаль и постепенно приходя в своё излюбленное состояние спокойствия и внутреннего равновесия.
          Вечер сегодня был как-то особенно необыкновенен. Море внизу почти не шевелилось, и звёзды отражались в воде, как в потемневшем от времени старинном зеркале.
          - Боже, как красиво, - услышал я за собой.
          Я обернулся. В моём любимом шезлонге сидела женщина. Она чуть приподнялась по направлению ко мне, и я по фигуре и по волосам
смог определить, что это была Даняша.
          - Как красиво, - повторила она, вставая из шезлонга и подходя к балюстраде.
          - Да, красиво, - откликнулся я, как эхо.
          Я был немного растерян, не зная, расстраиваться ли мне оттого, что моё привычное ночное уединение нарушено, или радоваться тому, что кто-то ещё разделил со мной восторг по поводу необыкновенного вида, открывающегося с террасы.

 
                7.
          Утром мы с Серёжкой встали, как обычно, раньше всех и, позавтракав под неусыпным оком Кончетты, начали собираться на море. Мы уже загрузили наш автомобиль всевозможными пляжными принадлежностями, начиная от ласт и масок и кончая надувной лодкой, как вдруг увидели бегущую к нам девушку в длинном бесформенном сарафане и знакомой нам панамке на голове. Она бежала вприпрыжку,  держа сандалий в одной руке, а другой пытаясь застегнуть на ходу.
          - Только её нам не хватало! - разозлился Серёжка.
          Даняша подбежала к нам, пытаясь отдышаться. Мой взгляд невольно упал на её босую ногу без сандалия. Было странно увидеть, что в таком жутком башмаке, который был на ней вчера, могла находиться эта обычная узкая девичья ножка с аккуратными пальчиками и розовыми ноготками.
          - Возьмите меня с собой, пожалуйста, - попросила она, чем вызвала ещё большее раздражение Серёжки.
          - Мы будем плавать, - буркнул он, указывая на  надувную лодку, давая ей тем самым понять, что в этой лодке есть место только для двоих.
          Я, наконец, смог оторвать взгляд от её белой ноги.
          - Конечно, возьмём, садитесь.
          Серёжка скорчил сердитую гримасу и демонстративно отвернулся от меня.
          Мы быстро доехали до пляжа, выгрузили надувную лодку, поставили машину в тень и спустились к морю, чтобы занять наши обычные места под зонтами. Пока мы с Серёжкой возились с лодкой, готовя её к “выходу в море”, Даняша успела освоиться на пляже. Она скинула свою робу и стала устраиваться в шезлонге.
          Мой неподвластный мне взгляд вновь невольно приковался к ней. С любопытством, заставившим забыть меня об элементарных приличиях, я глазел на неё. Передо мной стояла тонкая, стройная, очень хорошо сложенная девушка. Модный, узкий купальник едва вмещал в себя объёмную, пышную грудь, которой я и не мог предполагать под её вчерашней бесформенной одеждой. Я вдруг почувствовал себя обманутым, неизвестно зачем введённым в заблуждение. Я уже боролся с желанием подойти к ней и спросить, зачем, с какой целью она так уродует себя, но в следующее мгновение она уселась в шезлонг, нахлобучила на голову свою кошмарную панамку вместе с жёлтыми наушниками и вновь стала похожа на пришельца из космоса.
         

                8.
          Постепенно на нашей вилле формировался новый уклад жизни. Всё образовывалось, но как-то по-другому, не так, как было прежде.
          Я был разочарован. Я так устал от всевозможных, нужных и ненужных тусовок в прежней своей жизни, что эта новая общность, вмешавшаяся в привычное, устоявшееся течение нашего семейного отдыха, угнетала и раздражала меня. Каждое утро, как и всегда, мы отправлялись с Серёжкой на море, но за нами, как правило, увязывалась Даняша, и Сергей ворчал, он недолюбливал её. Нельзя сказать, чтобы присутствие Даняши как-то особенно мешало нам, большей частью она просто лежала под зонтом, слушая свой плеер, и время от времени делая длительные заплывы. Изредка она присоединялась к нам, чтобы перекусить в кафе.
          Так что, утренние и дневные часы протекали практически без изменений, чего нельзя было сказать о вечерних. Присутствие Серенки и её мужа буквально перевернуло всё с ног на голову. Они вставали поздно, также, как и Игорь с Ольгой, не ходили на пляж, предпочитая весь день просиживать в садике, у бассейна. Валерий вообще, видимо, считал настоящим отдыхом ничегонеделание, то есть полное отсутствие всякого движения, чтение необременительной литературы, которую он  привёз с собой из Москвы, большое количество вкусной еды и ещё большее количество алкоголя. Часто, спускаясь к ужину, в гостиную, я заставал его уже устроившимся на диване, в тех же шортах и майке, в которых он сидел у бассейна, методично уничтожающим содержимое бара. В ход у него шло всё: и водка, и дорогой французский коньяк, и виски, и текила. Как-то я был потрясён, увидев, что он пьёт джин не только без тоника, но и без льда. И что интересно, я ни разу не видел его пьяным. Он практически ни с кем не общался, даже со своей женой. Из всех обитателей виллы он отличал только меня, это выражалось в том, что раз в несколько дней он обращал на меня своё вялое лицо и интересовался, как там море. Оживлялся он только, когда перед ним появлялась Даняша, тогда на его лице появлялось подобие улыбки, а в глазах - что-то, похожее на умиление. Видно было, что он очень любил свою дочь.
          Недостаток нашего общения с Валерием, с лихвой возмещала Серенка. Эта трещала с утра до вечера, по каждому поводу и даже без него. Она вообще чувствовала себя на этой вилле так, будто жила здесь не один год и была совершенно полноправной хозяйкой, наравне с Ольгой.
          Маленькая, юркая Серенка умудрялась заполнять собой любое пространство, где бы она ни была. Я поражался, как наша властная, любящая всё держать в своих руках, Ольга, вдруг поблекла, сникла и отступила, как будто так и было нужно. Серенка вмешивалась во всё: где накрывать на стол, что подавать к ужину, куда ехать вечером. И что поразительно, все слушались её.
          Как-то утром, я спросил Кончетту, что она думает по поводу наших гостей, но привыкшая за много лет не вмешиваться в дела хозяев, она лишь пожимала плечами, из чего я почему-то сделал вывод, что семья Серенки не нравилась ей.
          По моим наблюдениям, вновь прибывшее семейство не нравилось также и Мануэлю. Если прежде он регулярно заходил в дом, чтобы выпить кофе и побеседовать со мной, то теперь его можно было увидеть только в саду, вечно нахмуренного и погружённого в свои дела.
           Но больше всех среди нас Серенку не любил Серёжка. Я видел, как его передёргивало всякий раз, когда начинала фальшиво умиляться, время от времени обращая на него своё внимание. Чаще всего это звучало так: “Ой, вы посмотрите, как наш Серёженька загорел, одни голубые глазки сверкают.” Серёжка насупливался, сжимая зубы, и отворачивался от неё, а то и вовсе уходил. Смущённая поведением сына, Ольга строго окликала его: “Серёжа, вернись, как тебе не стыдно - так себя вести!” В такие моменты Валерий вдруг почему-то отрывался от своих напитков и небрежно бросал Ольге: “Оставь его.” А затем поворачивался к Серенке: “А ты не лезь к мальчишке со своими глупостями.” Порой мне казалось, что он едва выносил свою жену.
          Но Серенка не обращала на него никакого внимания.
          Все мы на вилле видели, что в круге её интересов находится один лишь мой старший брат, и всё, что она говорит и делает, она говорит и делает исключительно для него. Это было так явно, что даже Серёжка временами рычал в недовольстве: “У-у, ведьма, вот прицепилась к моему папе.” Не выдержала как-то и Кончетта, пожаловавшись мне: “Да где же это видано, замужняя женщина, а так и крутится вокруг синьора Igor.” Кончетта выразилась метко, Серенка именно крутилась вокруг Игоря. Она и не считала нужным скрывать, что наряжается или, скажем, загорает, только для того, чтобы обратить на себя его внимание. Вечерами, перед ужином, надев откровенный сарафан, прекрасно оттеняющий её красивый загар, она спрашивала кокетливо: “Игорь, посмотри, тебе нравится?” Иногда мне казалось, что ему, действительно, нравилось. Или, оттеснив в кухне Кончетту, она готовила своё коронное блюдо и, с триумфом внося его в гостиную, устремляла торжествующий взгляд на Игоря, словно за столом, больше никого, кроме него, не было: “Игорь, ты должен попробовать, это потрясающе вкусно.”
          После ужина она в обязательном порядке тащила всех в посёлок или в Барселону, в дискотеку или, того хлеще, в караоке, как выяснилось, она очень любила петь и танцевать. И мой брат, который ненавидел ездить за рулём на далёкие расстояния, а моя невестка, которая терпеть не могла танцевать, безропотно тащились вместе с ней.
          Я ничего не понимал. Что случилось с Ольгой, куда подевалась уверенная в себе, властная командирша, почему она подчинилась шумной и наглой Серенке, позволив ей открыто соблазнять своего мужа. Возможно, здесь происходило что-то, чего я не знал, что ускользнуло от меня за тот провал в восемь лет, что я не общался с Игорем.
          С каким-то особенным вниманием и тщательностью я наблюдал за ним. К счастью, пока в его поведении я не заметил ничего такого, что заставило бы меня испытывать за него стыд или неловкость. Да, он, безусловно, реагировал на Серенку, на неё трудно было не реагировать, она и в самом деле была невероятно соблазнительна, но, с моей точки зрения, пока между ними ничего не происходило. Как водится, я еженощно совершал в одиночестве свой ритуал на террасе, и от меня вряд ли ускользнуло бы какое-то лишнее движение в доме.


                9.
          Следом, одно за другим, случилось несколько событий, начавших изменять более или менее устоявшуюся жизнь в нашем временном сообществе.
          Не помню точно, когда это произошло, мне показалось, что не прошло и двух недель с тех пор, как приехали наши гости, но как-то за ужином, Ольга вдруг начала, как-то уж слишком взволнованно и нервно упрекать Игоря, что он нарушает их уговор с диетой, и поскольку он прекратил игру в теннис, ему необходимо либо вернуться к тренировкам, либо возобновить ежевечерний моцион на набережной.
Не знаю, чем было вызвано её неожиданное раздражение, лично я не заметил, чтобы Игорь как-то распустился или прибавил в весе за эти две недели. Похоже на то, что её просто начинали бесить их каждодневные вылазки в дискотеки, утрата власти над Игорем и вообще вся эта эротически накалённая атмосфера, созданная  на вилле Серенкой. Возможно, таким образом Ольга  надеялась восстановить “status quo” и вернуть Игоря в свои руки.
          Игорь, который и в былые-то времена злился, когда Ольга напоминала ему о диете и его лишнем весе, теперь, в присутствии Серенки и Даняши, аж побагровел от возмущения. Я видел, что он уже был готов взорваться, как вдруг Валерий, осоловелый от обильного ужина и совершенно не беспокоившийся по поводу своих нескольких десятков лишних килограммов, встрепенулся и поднял голову:
          - Даняша тоже играет в теннис, - куда-то в воздух произнёс он. - она даже чемпионка школы.
          - Папа, ну при чём тут я! - с мягкой укоризной посмотрела на него Даняша.
          - Чемпионка школы! - возмутилась Серенка. - Ты вечно ничего не знаешь. Чемпионка среди школ их системы, Даняша, как называется, я забыла.
          - Мама! - резко оборвала Серенку дочь, метнув на неё взгляд, в котором и в помине не было прежней мягкости.
          - Серьёзно? - заинтересованно спросил Даняшу Игорь, мгновенно успокоившись и даже изобразив на своём ещё красном лице улыбку. - Вы играете в теннис?
          Мне неприятно резануло слух это “вы”, как мне показалось, совершенно неуместное в обращении взрослого мужчины к девочке, которую он когда-то держал на руках. Кроме того, я с удивлением отметил про себя, что он, пожалуй, впервые за всё то время, что они гостили у нас, вообще заговорил с Даняшей.
          Но моё недоумение потонуло в потоке всеобщего восторга, все почему-то стали кричать, вспоминать свои и чужие спортивные достижения, прикидывали, когда и где поиграть, и в конце концов, порешили, что Игорь и Даняша во что бы то ни стало должны сыграть матч. В результате передо мной и ни перед кем другим была поставлена задача завтра же поехать в отель и забронировать время для игры в теннис.
          Для меня это не составляло никакого труда, но где-то в глубине у меня было неприятное чувство, будто меня против воли втянули в сомнительную и совершено никчемную авантюру.         
          Что интересно, никто, кроме меня, не почувствовал никакой натянутости и глупости этой ситуации. Даже вечно недовольный всем и вся последнее время Серёжка, с нетерпением ждал начала матча и с злорадством, которого я прежде в нём не подмечал, утверждал, что его папа покажет этой Дуняше. Все его неприязненные чувства к Даняше выражались в том, что он постоянно, на разные лады коверкал её имя.
          Матч начался вечером, после ужина. По этому поводу, Игорь за ужином почти ничего не ел и вместо традиционного испанского вина пил минеральную воду.
          Мы приехали в отель всей нашей компанией, для чего нам пришлось даже вызвать такси, в “Форд” мы явно не умещались.
          Тренер встретил нас с Игорем, как лучших друзей. Он с недоверием покосился на Даняшу, заявленную второй участницей матча. Высокая и тонкая, как тростиночка, в короткой теннисной юбочке и обтягивающей футболке, под которой, к моему великому удивлению, я не обнаружил никаких признаков белья, она была похожа на школьницу  на уроке физкультуры. Мой старший брат выглядел рядом с ней,  как надёжная и незыблимая скала, этакий настоящий теннисный ас, вышедший на корт для того, чтобы слегка поразмяться и позабавить публику.
          Матч начался с короткой фразы Даняши: “Вообще-то я не привыкла играть на грунте, ну ладно...” Что означало это “ну, ладно”, мы поняли только минут через десять.
          Я очень сожалею о том, что не заснял матч на видеоплёнку, потому что теперь, возвращаясь назад, я начинаю понимать, что завязка нашей истории, по всей видимости, произошла именно там. Мне бы очень хотелось ещё раз и уже с осознанием происшедшего проследить не столько за ходом матча, сколько за выражениями лиц его участников.
          Если лицо Даняши было бесстрастно и выражало лишь сосредоточенность на процессе, то по выражению лица Игоря, красноречиво менявшегося, словно у героя немого фильма, можно было прокомментировать весь ход матча.
          Сначала его лицо выражало некую, чуть ли не отцовскую снисходительность, потом - удивление, затем - растерянность и, наконец, злость и бессилие. Все мы с ужасом видели, что он проигрывает, и проигрывает с позором. Пока он делал один шаг в сторону, быстрые коленки Даняши проносились по всему корту, и жёлтый мячик оказывался на стороне Игоря. Он ничего не мог поделать. Он напрягался, чтобы выиграть хотя бы на своих мощных подачах, но тонкие ручки Даняши каким-то образом ухватывали ракетку, и мячик отлетал обратно, чуть ли не к ногам Игоря, никак не ожидавшего такого отпора. Понадобилось всего минут пятьдесят, чтобы Игорь, красный, как рак, то ли от перенапряжения, то ли от позорного поражения, покинул корт, не сказав никому ни одного слова, и даже позабыв пожать, как это положено, руки сопернице и тренеру-испанцу, судившему матч.
          Все кинулись поздравлять Даняшу. Ни в её лице, ни в теле не было заметно никакого напряжения, она слегка порозовела, словно только что завершила лёгкую, необременительную прогулку. Серёжка пошёл вслед за отцом в раздевалку, чтобы поддержать его.
          - Пойдёшь со мной? - с надеждой спросил он.
          Я покачал головой.
          - У-у, предатели, - прошипел он, видимо, имея ввиду не только меня, но и свою мать, поздравлявшую в этот момент победительницу.
          Всей компанией мы переместились в бар в ожидании Игоря. Уже появился Серёжка, насупленный и обиженный на всех, но его отца всё ещё не было видно. Игорю потребовалось около часа, чтобы появиться перед нами в своём обычном добро-ироничном настроении, как ни в чём не бывало.  Я знал, чего ему это стоило. Проигрывать Игорь не любил. Он был уязвлён, это было заметно, и в то же время стыдился показать, что такой пустяк, как проигрыш 17-летней девчонке, может его так сильно задевать.
          - Ну что, отметим победу? - с наигранной весёлостью предложил он, подходя к нам.
          Причём, он так и не уточнил, чью именно победу мы будем отмечать.
          Ко всеобщему восторгу, он заказал бутылку “Domе Perignon”, и ничего не соображающий тренер начал петь дифирамбы теннисным талантам Даняши.
          Все подняли бокалы. Игорь повернулся ко мне.
          - Хочешь, выпей и ты, - неожиданно предложил он мне.
          Я поспешно замотал головой.         
          - Ну, выпей, - настаивал он, протягивая мне бокал с зазывно пенящимися пузырьками. - я тебе разрешаю.
          Все вокруг почему-то начали уговаривать меня и убеждать, что шампанское - это благородный напиток и от одного бокала ничего не случится.  Я смотрел на Игоря, ничего не понимая. Зачем ему вдруг понадобилось соблазнять меня шампанским, если прежде он приходил в ужас, даже когда видел в моих руках безалькогольное пиво. Что это было: шутка, подвох или внезапная вспышка благодушия. Всё это, с моей точки зрения, было одинаково несвойственно Игорю.
          Я молчал. И тут вдруг Валерий, выглядевший сегодня особенно умиротворённым, вставил своё весомое слово:
          - Не приставайте к человеку. Завязал - так завязал.
          При этом он посмотрел на меня почти что с уважением, как смотрят на сподвижников или первопроходцев, которым  удалось сделать то, чего не удавалось другим.         
          В этот момент на другом конце нашего импровизированного стола начал назревать другой инцидент, секунда за секундой становящийся всё более громким. Серенка с ожесточённым лицом выхватывала из рук дочери бокал с шампанским, который до этого налил ей ничего не подозревающий тренер. Все мы, как по команде замолчали, и невольно сосредоточили своё внимание на них.
          - Я кому сказала, я запрещаю! - шипела сверхвозбуждённая Серенка. - мала ещё!
          - Ну, мама, - возражала ей Даняша каким-то тягучим, дразнящим тоном, отчего и её выражение лица, и её поза казались развязными. - я же победительница! Могу же я выпить за свою победу.
          - Пока ты несовершеннолетняя, будешь делать то, что я тебе говорю!
          - Вот, ей попадёт! - прошептал мне на ухо обрадованный Серёжка.
          - Действительно, Серена, - вдруг вмешался Игорь, благодушно улыбаясь. - твоя дочь права, неужели она не может выпить за свою победу?
          От неожиданности Серенка замолчала и даже как-то захлопала длинными, густо накрашенными ресницами, словно она никак не могла взять в толк, что её друг Игорь воспринимает героиней вечера не её, Серенку, мать победительницы, а сопливую девчонку, её дочь.
          Так и не придя в себя от изумления, она смогла лишь выговорить:
          - Она же несовершеннолетняя...
          - Ну и что, - Игорь широко, прямо-таки по-голливудски заулыбался и протянул к Даняше руку с тем же самым бокалом, который до этого предназначался мне. - как почти её крёстный отец, я беру всю ответственность на себя. - За вас, Даниэла.
          Они чокнулись и почти одновременно поднесли свои бокалы к губам. Их поддержал только ничего не понимающий тренер. Все остальные почему-то застыли в изумлении, словно на их глазах только что произошло нечто невероятное.
          - Ну, папа даёт! - пробормотал подле меня Серёжка, потрясённый тем, что папа, которого он так искренне поддерживал, тоже переметнулся на вражескую сторону.
          Я потрепал Серёжку по щеке.
          - Ну и пусть, - сказал я, садясь рядом с ним. - а мы с тобой будем пить кока-колу.
          Серёжка поднял на меня любящий взгляд, улыбнулся и провозгласил:
          - Ну, тогда заказывай!


                10.
          Утром я, Серёжка и Даняша, как обычно, завтракали в гостиной, причём Серёжка, позабыв вчерашние обиды, с моей помощью взахлёб рассказывал Кончетте о вчерашнем матче, оценивая, как настоящий знаток тенниса, Даняшин удар слева.
          Мы чуть не попадали со стульев от изумления, когда в дверях вдруг появился Игорь, совершенно не заспанный, подтянутый, чисто выбритый и полностью готовый к завтраку.
          - Поеду с вами на море, - сообщил он нам, чем поразил нас ещё больше.
          Серёжка захлопал в ладоши, а Кончетта бросилась жарить яишницу.
          Перед тем, как ехать, я всё-таки посоветовал Игорю взять с собой крем с сильной защитой от солнца, но он почему-то оборвал меня, возразив небрежно:
          - А зачем?
          Серёжка был возбуждён и вертелся вокруг отца, объясняя ему, как надо плавать с маской и трубкой. Но стоило нам прибыть на пляж, как Игорь вдруг заявил, что море ему не нравится, что оно какое-то мутное и чересчур бурное, и потому он пока купаться не будет, а просто поваляется на берегу. Серёжка начал с жаром доказывать ему, что море самое обыкновенное и что он плавал и не в таких малюсеньких волнах, но Игорь был несгибаем. С самым невозмутимым видом он устроился в шезлонге под зонтом и разложил вокруг себя заранее припасённые газеты.
          Даняша отправилась плавать, а мы с Серёжкой взялись за наше снаряжение, он всё ещё не терял надежды, что ему удастся уговорить отца поплавать с ним под водой.
          Я по-прежнему недоумевал по поводу того, что вообще происходит, и время от времени поглядывал на моего старшего брата, внимательно изучающего утренние газеты.
          И тут вдруг какая-то непонятная мелочь, какая-то мизерная нестыковка привлекла моё внимание. Дело в том, что Игорь был дальнозорок и потому всегда читал в очках. Очки и сейчас были на нём, и их стёкла даже были направлены на газету, которую он по-прежнему держал в руках, но, видимо, на его взмокшем от жары лице они съехали на самый кончик носа, и потому создавалось впечатление, что очки и газета существовали как бы сами по себе, а глаза жили совершенно другой, самостоятельной жизнью, они смотрели не на газету, а куда-то вдаль, поверх очков.
          Я невольно повернулся к морю и посмотрел вперёд, по направлению его взгляда, и увидел Даняшу, именно в этот момент она выходила из моря, отряхивая от воды свои многочисленные косички.
          Я не поверил своим глазам. Снова и снова я скашивал глаза на Игоря, словно желая убедиться в том, что это был лишь ничего не значащий взгляд созерцателя. Но нет, я видел, что его взгляд был устремлён именно на неё, он скользил по её высокой фигуре, от головы до ступней и останавливался на её груди, едва вмещающейся в тесный купальник. Он изучал её, неотрывно и с интересом, как некогда изучал её и я.
          Неприятное чувство охватило меня. Я поспешил взять Серёжку и пойти с ним плавать, а он ещё долго оборачивался и с надеждой восклицал:
          - Но ведь папа хотел поплавать со мной.
          Когда мы вышли из воды, Игорь попросил меня отвезти его обратно на виллу, так как пляжное солнце всё же было не для него.
          Тем не менее на следующее утро он опять поехал с нами и даже, к великому удовольствию Серёжки, поплавал вместе с ним. И я вновь и вновь, несколько раз в течение дня, улавливал этот его скользящий взгляд, всякий раз сопровождавший Даняшу в море и из моря.
          Кроме этих взглядов ничего в его поведении не менялось. 
          Я пытался оправдать его. Тем более, что и у себя самого я припоминал такие же приковывающиеся к Даняше взгляды, словно её тело было покрыто магнитом. Я неоднократно замечал, что не только я, многие мужчины на пляже, как только она снимала с головы свою кошмарную панамку с наушниками, а это случалось, как правило, только, когда она шла купаться, провожали её вслед неотрывными восхищёнными взглядами.          
          И всё же, что-то тревожило меня, словно я упрямо, как маленький мальчик, отказывал ему в праве быть мужчиной, также, как и я , также, как и другие, и иметь обыкновенные, присущие простым смертным, слабости.



                11.
          Но вскоре произошло новое событие, затмившее собой предыдущее настолько, что оно заставило меня забыть и о теннисном матче и о мужском взгляде Игоря, как о мелочах, потонувших в чём-то, более грандиозном.
          Не прошло и нескольких дней после матча, как Ольга, которой, видимо, надоела эта бесконечная кутерьма с Серенкиным семейством, сообщила мне, что она хочет устроить вечеринку и пригласить наших соседей с виллы “Эстелла”, с которыми они прежде, по её словам, общались более регулярно. Поскольку обитатели “Эстеллы” оказались бизнесменами из Сургута, можно себе представить, как она старалась
не ударить лицом в грязь.  Я не знаю, какие уж там надежды вкладывала Ольга в эту вечеринку, или это было вообще её свойством - погружаться в любое дело с полной отдачей, но она носилась с ней, словно от этого зависело всё счастье её жизни.
          Она подключила и меня к подготовке, постоянно что-то обговаривала со мной и пыталась предугадать и предусмотреть всё, вплоть до покупки новой скатерти.
          При мне же, она впервые за почти уже три недели пребывания Серенки на вилле, весьма резко поставила её на место, когда та попыталась лезть к ней со своими советами.
          - Как-нибудь сама решу, - оборвала она свою бывшую подружку. - или, вон, Сергей мне поможет, он в таких делах мастер.
          Какой уж я был мастер в устройстве банкетов, мне трудно было судить, но от того, как Ольга обломала Серенку, я получил истинное удовольствие.
          Правда, в тот же вечер, Серенка получила возможность поквитаться с Ольгой по полной программе.
          За ужином Серенка прицепилась к дочери по поводу её безобразного внешнего вида. Действительно, на Даняше было надето что-то невообразимое, какие-то громадные шорты с такими же громадными, висящими по бокам, карманами, и чёрная футболка с символикой сатанистов на груди. Даняша огрызалась, но как-то вяло и с неохотой.
          - Ну, уж на завтрашний- то вечер, - не сдавалась Серенка. - ты, надеюсь, оденешься, как подобает.
          - Да, - съязвила Даняша. - именно, как подобает, как юная принцесса.
          - Принцесса Даниэла, - засмеялся Серёжка, очень довольный собственной шуткой.
          - Да брось ты, Серенка, - вдруг вставила своё слово Ольга, до сих пор внимательно прислушивавшаяся к их разговору. - сейчас вся молодёжь так одевается.
          - Позволь мне самой воспитывать свою дочь, - отчеканила Серенка, даже не соизволив повернуть головы в сторону Ольги.
          Ольга вспыхнула. Несмотря на то, что утром она точно также отчитала Серенку, сейчас она едва сдерживалась, чтобы не выскочить вон из-за стола.
          Я уже раздумывал, что бы мне такое сказать или сделать, чтобы хоть как-то пригасить разгоревшиеся страсти, как в этот момент опять вмешался Валерий, уже заработавший в моих глазах репутацию миротворца, чем вызывал моё искреннее уважение.
          - Между прочим, - задумчиво проговорил он, поднимая влюблённый взгляд на свою дочь. - Даняша была признана самой красивой девушкой школы, её даже  выбрали королевой бала.
          - Папа! - укоризненно перебила его дочь, но в глазах её светилась нежность и признательность.
          - Да, королевой бала, - подтвердила, гордо вскинув голову, Серенка. - на ней было изумительное белое платье от Chloe, мы потратили на него целое состояние. Кстати, я надеюсь, его-то ты и наденешь завтра.
          - Мама! - оборвала Даняша мать, посылая в её сторону яростный взгляд, в котором, если я не ошибался, ничего похожего на нежную укоризну, не было.
          Атмосфера на нашей вилле накалялась. Чувствовалось, что все недовольны. Ольга была явно недовольна гостями, гости - друг другом, Серёжка постоянно дулся, обижаясь на меня за то, что я, загруженный поручениями Ольги, стал меньше обращать на него внимание. Я же был недоволен вообще всем, что происходило на вилле с момента приезда Серенки с семьёй.
          Один Игорь, как мне казалось, был доволен всем. Его нисколько не огорчала предстоящая вечеринка, он и не замечал всеобщей суеты по этому поводу. Он как бы вновь погрузился в себя, неизменно-вежливый, всегда улыбчивый и дистантно-отстранённый, от всех - одинаково.
          Когда наступило время вечеринки, он и здесь оказался на высоте. Безукоризненно одетый, сдержанный и деликатный, словно иностранный дипломат, он представил всем нам соседей с “Эстеллы”, а нас - им.
          Это оказалась пара с виду простых, расплывшихся от хорошей жизни людей лет 50-ти, вкалывавших всю жизнь за Полярным кругом, и, наконец, получивших, как они, скорей всего, считали, всё, что им полагалось, за их тяжкий труд. Они воспринимали, как должное, то огромное благосостояние, которое свалилось на них нежданно-негаданно в первые же годы перестройки. Всё это читалось на их довольных и спокойных лицах. Главу семейства звали Алексей и, как выяснилось, до того, как стать одним из воротил газового бизнеса, он был начальником участка газопровода, который сам же и строил, а его жена, Наталья, работала фельдшером в местной медсанчасти, куда однажды попал её муж с обморожением конечностей. Они рассказали нам всю свою семейную историю буквально в первые пять минут общего разговора.
          С ними был их сын, которого звали Павел, совершенно не похожий на них, худой парень в очках и с отсутствующим выражением лица будущего гения. Оказалось, что я попал в точку, он, действительно, учился в московском Физтехе, в  и имел уже в своём послужном списке парочку научных открытий. Родители очень им гордились и не скрывали этого, как это часто бывает с простыми, тяжело работавшими всю жизнь людьми, которым посчастливилось иметь трудолюбивых и одарённых детей.
         Серенка тут же начала обхаживать газовика Алексея, на которого она, в свою очередь, видимо, произвела неизгладимое впечатление.          Валерий, как всегда, в одиночку напивался возле бара. Ольга беседовала с Натальей. А мне пришлось подойти к студенту Паше.           Даняши пока не было.
          Чтобы как-то занять соседского сына, остававшегося равнодушным к любой теме, которую я пытался поднять в нашем, никак не вязавшемся  разговоре, я вывел его на террасу в надежде увлечь его хотя бы открывающимся с неё великолепным видом. Но и здесь он остался совершенно равнодушным, заметив только, что с их виллы, в отличие от нашей, моря не видно.
          Когда мы вернулись в гостиную, причём, я немножко задержался, чтобы занять маявшегося от скуки Серёжку у компьютера, Павел, подойдя ко мне, дёрнул меня, за рукав.
          - Что это за девушка? - спросил он, указывая на эфемерное создание в полупрозрачном белом платье, которое напомнило мне чем-то нижнее бельё моей мамы.
          Я подозвал Даняшу, а это была именно она, чтобы познакомить её с сыном газовых магнатов и будущим  гением физики.
          Пока Даняша шла к нам, я отметил в её лице и осанке какое-то смущение, словно что-то беспокоило её и вызывало неловкость. До меня не сразу дошло, что в её облике появилось что-то новое, непривычное моему глазу. Сначала мне показалось, что, возможно, вызывающее платье и туфли на каблуках заставляли её  чувствовать себя неудобно, но присмотревшись  внимательнее, я вдруг всё понял. Ну, конечно же, это были волосы! Дело было в волосах! Она, наконец,  распустила  свои кошмарные, торчащие в разные стороны, как проволока, косички, и теперь можно было увидеть, что у неё обычные волосы женщины, хоть и сохранившие ещё мелкую волнистость косичек, но очень длинные и очень блестящие.
          Она подошла, не отрывая от меня смущённо-ироничного взгляда с немым вопросом.
          Я чуть было не воскликнул: “Даняша! Да ты же красавица!”
          Но вслух я смог только произнести:
          - Познакомьтесь: это Павел, это Даняша.
          - Даняша? - переспросил студент, поправляя очки.
          Она улыбнулась в ответ, мне показалось, что я впервые за всё то время, что знал её, увидел на её лице улыбку.
          - Вообще-то, меня зовут Даниэла, но все называют меня Даняшей.
          - Даниэла? - опять повторил за ней Павел, второй раз поправляя очки. - необычное имя.
          - Да, необычное. Моя мама вообще имеет тенденцию всегда выделяться из общей массы. Она - болгарка, и ей, видимо, как-то надо  подчеркнуть, что она отличается от других.
          - Нелегко, наверное, жить с таким именем, - не унимался студент.
          - Нелегко, но только в России, - на лице Даняши опять появилась лёгкая, почти ироничная улыбка. - для Европы - это вполне обычное имя, а у нас надо каждому объяснять, что да почему.
          - Ну, извини, - студент пожал плечами.
          - Ничего, я привыкла.
          Не знаю, почему, но я вдруг разозлился. На студента, на Даняшу, на себя. Сколько раз я хотел поговорить с ней, сколько раз я порывался спросить что-то и сказать практически то же самое, что сказал этот соседский сын, но почему-то не решался.  А они - раз, и поговорили, раз - и “на ты”. Вот, что значит, принадлежать к одному поколению.
          Мне вдруг открылись такие, шитые белыми нитками, как говаривала моя мама, намерения Ольги. По всей видимости, вся эта вечеринка было затеяна ею лишь с одной целью, свести сына соседей с дочерью Серенки, но зачем это надо было нашей интеллектуалке Ольге, всегда утверждавшей, что она выше бабьих предрассудков, мне опять-таки было неясно.
          Тем не менее, вечер прошёл “на ура”. Ольга, впервые за последние три недели, чувствовала себя вполне счастливой, она буквально царила, как истинная хозяйка дома, создавая тёплую для всех атмосферу. Когда решили потанцевать и включили музыку, она, про которую мы все знали, что она ненавидит танцы, вдруг вытащила Игоря, Серенка - Алексея, студент пригласил Даняшу, Валерий сидел в углу со своим виски, так что мне пришлось танцевать с грузной Натальей. Когда танец кончился, я, как и положено воспитанному кавалеру, проводил даму на место и пошёл к Серёжке, играть в компьютер.
          Настроение у меня было паршивым.
          Мне было уже 27 лет, а я ещё только-только начинал жить. В то время, как другие мои сверстники учились чему-то, запросто общались друг с другом, знакомились с девушками, я сидел в подвале книжного магазина с вечным стаканом и с разнообразными дружками, так похожими один на другого, что в конце концов, они слились для меня в одно лицо. Мне не дано было теперь почувствовать вкус элитного шампанского, с лёгкостью поболтать девушкой, мне не о чем было говорить с обыкновенным московским студентом. Получалось, что я вырос из детских штанишек, и так и не врос во взрослые. Я не был своим ни с Даняшей и Павлом, ни с Ольгой, Игорем, Алексеем и Натальей.
          Ночью я опять вышел на балкон, в надежде на то, что магический морской воздух  возродит меня.  Я сидел в шезлонге, не ощущая прежнего наслаждения окружающим меня великолепием. Я видел всё и ничего не чувствовал. Мне захотелось вернуться на 1,5 месяца назад, когда я жил вилле один, и никто, и ничто, кроме моря и южного неба, не волновало мою душу.


                12.
          Следующим утром, после завтрака, мы все собрались у машины в ожидании Даняши. Наконец, она появилась, вновь одетая в свой костюм пришельца из космоса, без пола и возраста, и уже от ворот замахала нам рукой.
          - Езжайте без меня! - прокричала она. - За мной Паша заедет!
          - Ура! - запрыгал наш Серёжка.
          - Что значит Паша, - неожиданно возмутился Игорь, едва сдерживая раздражение. - интересно, а её родители знают об этом?
          - Знают, знают, -  зачем-то ответил я. - поехали.
          Я мог мысленно поздравить Ольгу с успехом. Её интрига явно удалась. В течение всего дня Даняша так и не появилась на пляже. Серёжка ликовал. Совершенно неожиданно ему подфартило, и папа рассщедрился на катер. Весь день, до самого вечера, мы бороздили морские волны вдоль береговой линии.
          Так продолжалось несколько дней. Каждое утро Кирилл заезжал за Даняшей на щёгольском джипе “Wrangler”, который никак вязался с его внешностью будущего нобелевского лауреата, и они уезжали куда-то, в неизвестном направлении. Вечерами, за ужином, Даняша рассказывала нам, где они с Пашей побывали. В основном, это были те места, которые мы не по одному разу объездили с Серёжкой. Он не отказывал себе в удовольствии всякий раз, когда Даняша начинала свой рассказ, перебивать её с безразличным выражением лица бывалого путешественника.
          - Ну, и что! А мы там были!
          Вся остальная информация о Павле и Даняше поступала очень скупо, но тем не менее в воздухе витало, что у них назревает роман. На нашей вилле это никак не обсуждалось. Ольга молчала, решив, по-видимому, больше не вмешиваться в Даняшины дела, но выглядела вполне удовлетворённой. Обычно болтливая Серенка суеверно помалкивала, никак не комментируя их отношения, но была, как мне казалось, в восторге от открывающихся перспектив, а её муж и вовсе делал вид, что ничего не происходит.
          Наконец, где-то через неделю после памятной вечеринки, наши соседи с “Эстеллы” сделали нам ответное приглашение. Ольга, как ни странно, отнеслась к нему очень спокойно, а вот Серенка завелась не на шутку. При каждом удобном случае она начинала выяснять у Ольги и Игоря состояние дел Алексея и его положение в Газпроме, но Игорь рассеянно отвечал, что его бизнес не имеет ничего общего с бизнесом Алексея,  потому он точно ничего не может сказать, но лично он считает Алексея человеком приличным. Ольга, слушая эти разговоры, лишь презрительно поводила плечами. Я замечал, что ей стоило большого труда удержаться от какого-либо язвительного замечания в адрес алчного любопытства Серенки.
          На виллу “Эстелла” мы отправились пешком, решив, что не стоит забиваться в крохотный автомобиль для того, чтобы преодолеть несколько сот метров.
          Дом соседей располагался ниже нашей виллы метров на триста, но стоял не на скале, а на противоположной стороне улицы, скрытый деревьями. Сад вокруг “Эстеллы” был очень большой. “Эстелла” вообще, и снаружи, и внутри, выглядела намного роскошнее нашей “Горной красавицы”. Стоило только бросить беглый взгляд на внутреннее убранство дома, как тут же становилось ясно, что сумма её аренды намного превышала нашу.
          Серенка стала охать и ахать по поводу интерьеров, все остальные тут же сосредоточили своё внимание на столе.
          Стол был накрыт с привычной нам всем щедростью традиционного русского гостеприимства. Ничего испанского, кроме вина и фруктов, на столе не было. Салаты, пироги, жареные куры и даже невесть откуда взявшийся в испанской жаре холодец, красовались в рядок на белой скатерти и почему-то невероятно радовали глаз.
          Особенно воодушевился обычно молчаливый и хмурый муж Серенки, он первым бросился к столу, начав самостоятельно откупоривать бутылки, и не дожидаясь начала застолья, тут же провозгласил тост за кулинарные способности хозяйки. Через несколько минут его уже не было слышно.
          За столом всем заправлял хозяин, буквально засыпая нас тостами и анекдотами. Он балагурил, шутил, на свой лад веселя гостей, и, по-моему, ещё больше веселился сам. Чувствовалось, что застолье - его стихия. Главным объектом его красноречия была Серенка, весь свой пыл подгулявшего сибиряка он адресовал ей. Раскрасневшаяся от избыточного внимания, Серенка сияла, жеманничала и заливалась смехом на каждую его реплику. При этом она трясла жёлтыми кудрями и запрокидывала назад голову, чтобы продемонстрировать сидевшему напротив неё Игорю, своё безукоризненное декольте.
          Почему-то я испытывал беспокойство. Искоса я поглядывал на оставшихся на вторых ролях в этой игре Ольгу, Наталью и Валерия. Но Валерий, как и можно было ожидать, был целиком поглощён закусками, на лице Ольги подрагивала натянутая улыбка, демонстрировавшая всем, что она, хоть и пассивно, но разделяет всеобщее веселье, а что касалось Натальи, то у меня складывалось впечатление, будто она настолько привыкла к подобному поведению мужа, что воспринимала его вполне естественно, как распределение обязанностей хозяина и хозяйки: он забавлял гостей, она их кормила.
          Игорь реагировал на общий разговор редкими репликами и ничего не значащими, вежливыми улыбками.
          Даняша и Павел тихо переговаривались, не обращая ни на кого никакого внимания и иногда обмениваясь взглядами, понятными только им, словно они знали друг друга сто лет.
          Серёжки с нами, слава богу, не было.
          Мне вдруг стало противно. Возникло такое ощущение, словно
мы все находились не в Испании, не на средиземноморском курорте, а где-нибудь в захолустном московском микрорайоне 20-летней давности, в квартире чиновника местного масштаба с его  традиционными разносолами и дурным воспитанием.
          Я встал из-за стола и, стараясь не привлекать к себе внимания, отозвал в сторону Ольгу.
          - Я пошёл, - сказал я, с трудом скрывая своё недовольство. - надоело.
          - Мне тоже, - ответила она сухо и строго посмотрела на меня. - надо уметь сдерживать свои чувства.
          - Как Игорь, - зачем-то огрызнулся я.
          - Да, как Игорь, - отозвалась она и спокойно отошла от меня, оставляя меня одного с моим раздражением.
          Я вышел на улицу. Душная и влажная южная ночь тут же со всех сторон обволокла  меня. Было очень темно, большая часть домов на этой узкой, бегущей вниз улочке, была скрыта садами. Фонарей здесь, видимо, не водилось вовек. Я огляделся, вокруг не было ни одной души. Только цикады, осмелевшие в полном безветрии, наполняли жизнью неподвижный плотный воздух.
          Мне стало как-то не по себе. Я почувствовал, что какая-то тяжесть сдавила меня, и если сделаю хоть один шаг, грудь моя разорвётся от тяжёлого вздоха, который я не смогу выдержать. Какое-то время я стоял, не шелохнувшись, с трудом понимая, что со мной происходит. Я вдруг подумал, что это сердце, ведь мой отец умер от инфаркта, потом вдруг вспомнил о матери и о загадочном диагнозе “апоплексический удар”, витавшем над поминальным столом и наплывами доходившем до меня сквозь водочную пелену. Дикая, нестерпимая боль засаднила в горле. Я стоял посреди тёмной южной улицы, обсаженной оливами, и плакал по двум родным могилам на старом московском кладбище, на которые  вот уже почти два месяца, как никто не положил ни одного цветка и не капнул ни одной капли воды.
          Мне казалось, что никогда в жизни мне не было  так одиноко. Я был всего в 2-х шагах от места, где сейчас находился единственный, оставшийся в этом мире близкий мне человек, мой родной брат, и в 2-х шагах от дома, где он жил, но получалось, что я не нужен был ни там, ни там.  Я бы очень удивился, если бы Игорь вообще заметил моё отсутствие. С тех пор, как в нашем доме поселилась Серенка, я мог бы сосчитать на пальцах, сколько раз его глаза встретились с моими.  Впрочем, если быть честным, я не замечал, чтобы он как-то по-особенному относился и к Ольге, и даже к Серёжке. В кого он был таким чёрствым, я не знал.            
         Мысль о Серёжке заставила меня встрепенуться.
         Память вернула мне меня самого в образе шестилетнего мальчишки, бесконечно ожидавшего своих родителей. Я вспомнил, как я радовался, когда дверь вдруг отворялась, и мой старший брат, часто возвращавшийся раньше, чем они, появлялся на пороге.
          Я двинулся вперёд, постепенно выравнивая дыхание и ускоряя шаг. Наконец, я почти побежал, ругая себя за пустые обиды и никчемное позёрство, эдакую своеобразную дань своему прошлому, в котором я сам сделал себя одиноким и никому не нужным. А в том, что я нужен был Серёжке, я не сомневался.


                13.
          Я уже прокручивал в голове очередную историю про Дон Кихота, которую я собирался рассказать Серёжке, но ни у компьютера, ни в нашей комнате я его не обнаружил. Я методично пробежался по всем комнатам и нашёл его только у Кончетты и Мануэля. На коленях у него лежало охотничье ружьё Мануэля, а сам Мануэль, склонившись над Серёжкой, что-то серьёзно и монотонно объяснял ему. Что уж там понимал Серёжка из сплошного потока испанских слов, я не знаю, но слушал он Мануэля очень внимательно.
          Всем нам было известно, что Серёжка чуть ли не с первого дня пребывания на вилле проявлял постоянный и какой-то уж слишком назойливый интерес к ружью Мануэля. Мы  с Игорем относились к этому совершенно спокойно, понимая, что увлечение оружием также естественно для мальчишки, как для девочки - интерес к куклам и шитью, но Ольга почему-то волновалась и начинала психовать всякий раз, когда видела Серёжку рядом с ружьём.
          Увидев, что Серёжка держит ружьё практически в своих руках, я тоже невольно заволновался. Мануэль тут же успокоил меня, что он специально разрядил ружьё, чтобы дать поиграть маленькому синьору, и к тому же, будучи охотником с большим стажем, он никогда не позволит случиться чему-либо, что навредило бы ребёнку.
          Серёжка был чрезвычайно возбуждён и, округлив от восторга глаза, рассказывал мне, что ружьё у Мануэля очень тяжёлое, но такое блестящее и гладкое, что его приятно держать в руках. Он долго не мог успокоиться и, перебивая мой очередной рассказ про Дон Кихота, снова и снова возвращался к оставившему у него неизгладимое впечатление ружью.
          Уже почти засыпая, он вдруг серьёзно заявил мне, сдвинув брови:
          - Если бы у Дон Кихота было такое ружьё, как у Мануэля, он бы тут же застрелил всех, кто над ним смеялся!
          Мне захотелось возразить ему: “Застрелить всех? Но это значит, убить всех? Убить людей только за то, что они смеются над забавным человеком?”
          Но я подумал, что не стоит заводить такой тяжёлый и серьёзный разговор на ночь глядя, долгие нравоучения нравственного характера вряд ли будут понятны такому маленькому мальчику, и без того перегруженному впечатлениями. И всё же что-то в этом детском кровожадном желании избавиться от неугодных ему людей таким простым способом неприятно насторожило меня, и я пообещал себе при возможности попробовать объяснить ему доходчиво, что такое человеческая жизнь.
          Я почти задремал, измученный тяжёлыми впечатлениями долгого дня, пригревшись в ногах у Серёжки, как вдруг неестественно громкие голоса, почти крики, ворвались в тишину нашей спальни.
          Ничего не понимая, я приподнялся. Голоса явно раздавались снизу и принадлежали Серенке и Игорю. Меня так поразило то, что Игорь вообще мог говорить так возбуждённо и громко, что я сразу насторожился. Я понял, что что-то произошло и поспешил выйти из комнаты.
          Надо сказать, что наша вилла была спроектирована таким образом, что все двери, включая входную, выходили в гостиную. Гостиная была единственной комнатой первого этажа, все остальные комнаты, в том числе и комната Кончетты и Мануэля, были расположены наверху, куда из гостиной поднималась широкая, дубовая лестница с резными перилами, которая затем раздваиваясь, опоясывала весь второй этаж, образуя очень живописные антресоли, придававшие внутреннему убранству дома причудливый вид средневековой усадьбы. Таким образом, получалось, что едва отворив дверь любой комнаты второго этажа, можно было без труда увидеть всё, что делается в гостиной.
          Потому-то, выскочив из своей комнаты, я не побежал сразу вниз, а лишь свесился через дубовые перила в надежде узнать, что же там происходит.
          Я тут же увидел Серенку с разъярённым лицом, с огромными усилиями тащившую за собой упиравшуюся Даняшу. Серенка орала, повторяя всё время одни и те же слова: “Дрянь, мерзавка!” Даняша молчала, стиснув зубы и упорно пытаясь вырваться от вцепившейся в неё матери. Рядом с ними совершенно нелепо выглядел Игорь, то забегающий вперёд и пытающийся остановить Серенку, то бросающийся к Даняше и убеждающий её уступить матери. Ни та, ни другая, тем не менее, не обращали на него ни малейшего внимания, и Серенка продолжала мощно двигаться вперёд к какой-то своей невидимой цели, словно атомный ледокол, идущий сквозь торосы.
          Я был настолько потрясён тем, что только что воочию увидел всегда отстранённого от всего и всех Игоря, активно вмешивающегося в чужие дела, что невольно крикнул ему сверху:
          - Игорь, что случилось?
          Он поднял голову и махнул рукой, давая мне понять, что дело совершенно гиблое и неразрешимое. Я быстро сбежал вниз, чтобы хоть как-нибудь разобраться в событиях неведомой мне драмы, произошедшей где-то, за пределами нашей виллы, и продолжавшей разворачиваться на моих глазах. Как раз в этот момент Серенка, с неизвестно откуда взявшейся в ней силой, дотащила Даняшу до кресла и прямо перед моим носом буквально швырнула её в него.
          - Посиди, подумай! - победоносно вскричала она с видом человека, полностью уверенного в своей правоте.
          - Серена, остановись! - Игорь подскочил к ней, пытаясь взять её под локти и посадить в противоположное кресло. - Зачем же так унижать свою дочь?
          - Унижаю? Я? - завизжала Серенка, уворачиваясь из рук Игоря и даже пытаясь оттолкнуть его. - Это она унизила меня! Опозорила при всех!
          Я посмотрел на Даняшу. Она сидела, втиснувшись в спинку кресла, сжав побелевшие от злости губы, но молчала. Я видел, что подбородок её предательски трясся, она встряхивала головой, как бойцовский петух своим гребнем, и бросала в сторону матери взгляды, от которых даже я невольно вздрагивал.
          - Разве это она опозорила тебя? - продолжал свои увещевания Игорь, вновь пытаясь ухватить Серенку и посадить её в кресло. - Это ты устроила сцену в чужом доме!
          - Потому что она должна уважать свою мать! - воскликнула Серенка не совсем уверенно.
          Казалось, она вдруг совершенно обессилела и готова была зарыдать на плече у Игоря, которому, наконец -таки, удалось усадить её в кресло.
          Воспользовавшись передышкой, я вновь бросил в воздух свой вопрос:
          - Да что же случилось, чёрт возьми!
          Мой вопрос подействовал на Серенку, как сигнальный выстрел на спринтеров. Она вновь вырвалась от Игоря и вскочила из кресла.
          - Что случилось! - закричала она. - Эта дрянь посмела отказать Павлу, и если бы ты слышал, как грубо!
          Я ничего не понял. Но диалог в гостиной уже разворачивался сам по себе, независимо от моего участия.
          - Ну, и что? - вдруг тихо, но грозно проговорила Даняша. - А если он мне на фиг не нужен?
          - Вот видишь, - сказала Серенка Игорю, указывая на дочь красноречивым жестом.
          - Что тут такого? - вопросом ответил ей Игорь, придавая по возможности своему лицу весёлый вид и даже, как мне показалось, заговорщески взглянув на Даняшу. -  Девушке не нравится молодой человек, всё очень просто.
          - Просто, - возразила капризным тоном Серенка. - это для тебя всё просто! А где она ещё встретит такого! Молодые миллионеры
на дороге не валяются.
          Игорь вновь в бессилии развёл руками, улыбка тут же сошла с его лица.
          - Серена! Что ты несёшь! Какие миллионеры! Ты что, совсем свихнулась!
          Могу сказать, что в этот момент я тоже мысленно развёл руками.   Никогда прежде я не слышал, чтобы Игорь разговаривал с кем-либо в подобной манере. Мне вдруг пришло в голову, что так общаются школьники или студенты в своей узкой компании. То же самое, по-видимому, происходило сейчас на моих глазах. Время словно отошло назад, и я увидел молодого Игоря и молодую Серенку, выясняющих друг с другом отношения. 
          - Если бы у неё хотя бы хватило ума схитрить, - продолжала Серенка, не в силах остановиться. - не отвечать прямо там, - она вновь повернулась к дочери и злобно постучала рукой по собственному лбу. - Надо вот здесь кое-что иметь! Соображать, что к чему!
          - А что ты так волнуешься? - вдруг сказала Даняша, издевательски посмеиваясь. - Не тебе же сделали предложение, а мне. И потом - я же несовершеннолетняя, или это только шампанского касается!
          - Ах, ты дрянь! - зашипела Серенка, вновь вскакивая из кресла и чуть ли не бросаясь на дочь. - Ты как с матерью разговариваешь! Ты пока ещё полностью на нашем иждивении! Учиться она не хочет! Замуж не хочет! А чего ты хочешь, всю жизнь хит-парады слушать!
          В тот момент, когда Игорь прикладывал немалые усилия для того, чтобы вновь усадить Серенку в кресло, в гостиную из прихожей вошли Ольга и Валерий. Я облегчённо вздохнул. Я не сомневался, что с их приходом склока в гостиной уляжется.
          Ещё с порога Валерий спокойно, почти безразлично, будто видел всё это не один раз, обратился к жене: 
          - А ты всё шумишь? Пора бы угомониться. Не у себя дома.
          Он подошёл к дочери и с какой-то трепетной нежностью, которую трудно было предположить в таком крупном и неуклюжем человеке, погладил её по волосам.
          - Пойдём, Даняша, пойдём, тебе надо отдохнуть.
          Они поднялись наверх. Обескураженная Серенка осталась сидеть  в своём кресле, хлопая в растерянности длинными ресницами.
          - Вот так всегда! Всегда они вместе и правы. А я одна - и виновата.
          - Нечего было орать на дочь, - неожиданно высказалась Ольга, садясь напротив неё в кресло, освободившееся после Даняши. - это её право - решать, кто ей нравится, а кто - нет.
          - Тебе хорошо рассуждать, - огрызнулась Серенка, не скрывая своей злости. - ты-то, вон, вышла за миллионера.
          - А тебе кто мешал? - Ольга вновь встала, возвращая ей взгляд, полный презрения. - Сама просчиталась! Смотри, сейчас не просчитайся!
          - Ольга! - вмешался Игорь, до сих пор стоявший подле Серенки. - Что с тобой! Держи себя в руках!
          - Все меня оскорбляют! - почувствовав неожиданную поддержку Игоря, Серенка захлюпала носом, получалось это у неё мастерски.
          - Господи! - Ольга обвела взглядом гостиную и, как мне показалось, только что обнаружила моё присутствие. - Как я устала! Как я от всех устала!
          Я стоял в своём углу, поражённый и совершенно сбитый с толку.    Только что передо мной разыгралась драма студенческого треугольника 18-летней давности. В воздухе так и висело напряжение, связанное с чем-то, чего я не знал в точности, но что можно было предположить по обрывочным фразам, которые бросали друг другу Ольга, Серенка и Игорь. “Дела давно минувших дней” волей-неволей прорывались наружу.
          Увидев, что Ольга вышла на террасу, я направился вслед за ней.
          - Что происходит? - спросил я её. - Я ничего не понимаю.
          - Я тоже, - коротко ответила она и закурила.
          Курила она крайне редко. Насколько я знал, курить ей не рекомендовали врачи из-за её слабого здоровья, но она всегда мне говорила, что сигарета для неё - одно из самых больших удовольствий в жизни. Не берусь судить, о каком удовольствии могла идти речь сейчас, потому что закурив, она села в шезлонг и склонила голову. Сигарета одиноко сгорала в её руке.
          - Ольга, - обратился я к ней, как можно более осторожно. - может, ты всё-таки что-нибудь объяснишь мне.
          - А что объяснять? - отозвалась она со вздохом. - Если бы я знала, что объяснять...
          - Но ты всё-таки знаешь больше, чем я, - настаивал я.
          - Я знаю только то, что видела... - говорила она медленно, с паузами. - Павел, сын соседей, сделал предложение Даняше... Почему-то при всех, за столом...Почему-то получил отказ... Я даже сначала не поняла, что всё это значит, думала, розыгрыш...
          - Странно... - засомневался я. - мне казалось, они понравились друг другу... Может быть, это просто их внутренние разборки?
          - Не знаю. - Ольга затянулась, и сигарета вновь безжизненно повисла в её руке. - Действительно, всё выглядело очень странно... Наташа и Алексей отреагировали правильно, попробовали всё перевести в шутку, вроде бы, и Павел успокоился... Но тут вдруг Серенка стала орать, как резаная, набросилась на Даняшу...
          - Перепила? - спросил я, пытаясь хоть что-то понять.
          - Не знаю, она всегда была ненормальной.
          - А Игорь тут при чём? - продолжал выяснять я, указывая взглядом на Игоря и Серенку, до сих пор сидевших в гостиной.
          - А ты не понимаешь? - усмехнулась Ольга, поднимаясь из шезлонга. - Да просто мы все для неё пустое место. Пустое место, - повторила она и бросила догоревшую сигарету на каменный пол. - Надоело всё, пойду спать. И ты иди спать, не морочь себе голову.
          Я остался один на террасе, месте, где я ежевечерне медитировал, восстанавливая баланс между моим физическим состоянием и моими чувствами. Сегодня я был определённо не в форме, я сидел в шезлонге, равнодушно глядя на мерцающее вокруг меня море и не представлял, сколько мне теперь понадобится времени, чтобы достичь столь любимого мною состояния полной отрешённости.
          Я слышал, как за моей спиной в гостиной всё ещё разговаривали  Игорь и Серенка, но моё любопытство уже не простиралось до того, чтобы незамедлительно узнать, о чём они говорят.
          Я испытывал странное чувство, очень похожее на разочарование. Конечно, не было ничего невероятного в том, что трое людей среднего возраста, когда-то учившихся вместе и связанных былыми чувствами, которые, как известно, не ржавеют, до сих пор испытывали какие-то флюиды по отношению друг к другу. Серенка по-прежнему крутила хвостом перед Игорем, Игорь поддавался на её провокации, Ольга исходила от ревности и сомнений, а Валерий предпочитал ничего не видеть, кроме бутылки. Возможно, для кого-то всё это было вполне естественно, но лично у меня вызывало неприятные чувства.
          Я чувствовал себя обманутым, словно ребёнок, вдруг обнаруживший, что под волшебным кафтаном Деда Мороза скрываются стоптанные домашние тапочки папы.


                14.
          - Сергей, вы один?
          Я вздрогнул от неожиданности и обернулся на голос. За спинкой моего шезлонга стояла Даняша, успевшая уже переодеться из своего наряда принцессы в свой обычный пляжный балахон.
          Меня вдруг охватило такое раздражение, что я даже разрешил себе не отвечать на её вопрос - и так было вполне очевидно, что я здесь был абсолютно один. Вся злость, которую я минуту назад испытывал по отношению к её родителям, моему брату и моей невестке, сосредоточилась в эту самую минуту на бедной Даняше.
          Меня аж  затрясло, когда она подошла ко мне и села в соседний шезлонг - захотелось встать и немедленно уйти.
          - Как вы думаете, Сергей, - обратилась она ко мне. - что будет со мной, если я выпью пива?
          Я вновь повернулся к ней и увидел, что она держит стакан, наполненный тёмной жидкостью. 
          - Это вопрос к вашим родителям, - ответил я сухо.
          Она хмыкнула, не обращая внимания на мою резкоcть:
          - Я думаю, что ничего не будет. Надо же когда-то начинать.
          Она сделала глоток, затихла, потом второй и сказала сама себе:
          - Сойдёт.
          - Пиво - не самый подходящий напиток для девушки, - сказал я.
          - Надо было выпить коньяку? - засмеялась она в ответ.
          Я пожал плечами, что ей было от меня нужно, я не знал.
          - Противно было, правда? - спросила она.
          - Вы о чём? - уточнил я, хоть и догадывался, о чём идёт речь.
          - А на вилле у соседей было ещё противнее, - продолжала она, будто не слыша моего вопроса. - Вы вовремя ушли. У моей мамочки, по всей видимости, не всё в порядке с головой. Как это говорится, она хочет пристроить меня... Найти хорошую партию.
          Я опять повернулся к ней, волей-неволей её болтовня начинала заинтересовывать меня. Разговаривающая с кем-либо Даняша - это было явление, заслуживающее внимания.
          - Возможно, она так представляет себе жизнь, - сказал я, чтобы поддержать разговор.
          - Допредставлялась! - Даняша вновь отпила из стакана и уселась в шезлонге поудобнее, поджав под себя ноги. - Правильно ваша Ольга говорит, как бы не просчиталась! Ненавижу её!
          - Кого? - удивился я.
          - Мамашу мою... Всю жизнь мне испоганила...
          Меня невольно передёрнуло, что-то в её тоне неприятно задело меня... Но поскольку я ничего не понял, да мне и некогда было в этом разбираться, я списал всё на подростковую бескомпромиссность, когда-то хорошо знакомую и мне.
          - Ваша жизнь только начинается, - чуть ли не менторским тоном заметил я.
          Даняша неприязненно усмехнулась:
          - Вам трудно об этом судить, вы были, как я знаю, всеобщим любимчиком.
          - А вы разве нет? - удивился я.
          - Я? - взвилась она, и в этот момент, почему-то стала похожа на Серенку. - Я свою мамашу только по выходным видела, меня бабушка воспитывала, папина мама... И за эти выходные, ничего, кроме “Даняша, сиди смирно, держи прямо спинку и не морщи лобик”, я не слышала.  Вы даже представить себе не можете, какая она дрянь!
         Я поспешил вмешаться, всё это не нравилось мне и вызывало тягостное чувство, словно меня помимо воли пригласили заглянуть в чужую замочную скважину.
          - Даняша! Разве так можно - про свою мать! - возмутился я, как-то уж слишком эмоционально.
          - Ой! - заёрничала она. - Вы прямо, как ваш брат, как можно, это же ваша мать! Можно! Если со мной так можно, то с ней и подавно! Она нам с отцом всю жизнь испортила... Сколько живу, столько и слышу: “Валерий, ты зарабатываешь такие крохи... Мне нужно то, мне нужно это... Вон, Игорь, зарабатывает миллионы... Лучше бы я вышла за Игоря.” Мне этот ваш Игорь - вот где! - она сделала жест рукой по горлу, так при этом разволновавшись, что чуть не расплескала пиво из бокала. - Сколько себя помню, столько слышу про этого Игоря... Игорь - то, Игорь - это... Игорь купил иномарку, Игорь строит дом, Игорь подарил своей жене шубу... Она так заморочила мне им голову, что детстве я даже думала, что он на самом деле  мой отец, даже в паспорте у него группу крови как-то подглядела, только после этого успокоилась, у меня с папой группа крови одинаковая, да и мать всё время орёт, что я - вылитая отец... Мне вообще кажется, что она нас ненавидит, меня и отца... Ну, и вышла бы замуж за своего Игоря! Кто ей не давал!
          Голос Даняши вдруг задрожал, и я понял, что она вот-вот заплачет... Я испытывал неловкость, и уже не знал, что сказать, а ещё больше, надо ли говорить.
          - Как же так можно... - продолжала, очень волнуясь. - ну, скажите, как же можно так ненавидеть своего мужа! Ну, если он не может, не умеет зарабатывать большие деньги! Она и сюда нас притащила, чтобы ваш брат что-то там профинансировал. Унижается перед ним, заискивает... А мой отец - не такой! Он не будет унижаться перед вашим братом! Он совсем другой человек, он творческая личность, а не делец!
          Совершенно лишённый способности к сопротивлению, я слушал Даняшу, её взволнованный, обиженный голос. Я чувствовал в нём страдание маленькой девочки, против воли втянутой в сложные отношения взрослых. Мне захотелось протянуть к ней руку, чтобы как-то утешить, успокоить её, но что-то сдерживало меня, какая-то особенная напряжённость в её позе и голосе, она напоминала мне сейчас нажатую кнопку в каком-то зарядном устройстве разрушительной силы.
          Я подумал, что лучше её не трогать.
          - Сколько себя помню, - продолжала она, буквально захлёбываясь от какого-то своего горя, невольно выплёскивающегося и на меня. - она постоянно ищет, где выгодно, где удобно, где ей помогут, где ей подкинут денег, она даже меня в Англию умудрилась послать за счёт какого-то благотворительного фонда.
          - Ну, в наше время - это талант, - сказал я, чтобы хоть что-то сказать, для меня уже было невыносимо выдерживать накал такой мощности.
          - Талант? Да, талант прилипалы! Вот сейчас она к вам прилипла, к вашей семье. Потом будет рассказывать всем: “Наши друзья пригласили нас погостить на своей вилле в Испании. Там такая роскошь!” - в этот момент Даняша с удивительной точностью и мастерством, достойным премии “Оскар” за роль второго плана передразнила свою мать. - Она своего не упустит. Если где-то можно что-то урвать - там моя мамаша первая. Вот только дочка её обломала - упустила такой подарок судьбы!
          - Даняша, странно, - у меня, наконец, появилась возможность вмешаться в непрекращающийся поток её ненависти и заодно выяснить вопрос, давно интриговавший меня. - мне показалось, что Павел понравился вам.
          - Да, он-то как раз ничего, нормальный, - согласилась со мной Даняша, как-то вдруг переключив напряжение с минуса на плюс, даже лицо её в одну секунду разгладилось и просветлело. - только вот угораздило его быть сыном газового магната... Ну, поймите же, Сергей, ну, ему же просто сам бог велел отказать!
          - Так вы это нарочно сделали? - я был потрясён.
          - Не просто нарочно, а с заходом! - торжествующе провозгласила она. - Этот дурак Паша ещё вовремя подвернулся, из него можно верёвки вить!   
          Даняша была так возбуждена, что вскочила из своего шезлонга и встала передо мной, чтобы, очевидно, наглядно продемонстрировать мне свой триумф над одураченной матерью.
          - Он мне предложение ещё неделю назад сделал, чуть ли не на следующий день нашего знакомства! А я его уломала, чтобы он объявил об этом при всех, при полном сборе! Жаль, что вас не было... Посмотрели бы, что там с моей мамашей сделалось - она там чуть каблуки не отбросила! Ещё бы - такой шанс! Она бы не упустила!
          - Даняша, - я даже растерялся, не зная, как расценивать её шокирующую откровенность. - Зачем же вы это сделали? Вы ведь не только вашу мать, вы всех, и в первую очередь, саму себя поставили в дурацкое положение.
          - Ну, и что! - он легкомысленно передёрнула плечами. - Так им всем и надо! Ненавижу всех! Устроили тут фарс на глазах у всех, как будто здесь собрались одни идиоты! Мать липнет к вашему брату при каждом удобном случае, он млеет, даже не давая себе труда скрывать, как ему всё это нравится, а эта малахольная, ваша невестка, молча страдает, вместо того, чтобы всех разогнать...          
          - Ну, а ваш отец, - спросил я, как бы продолжая её ряд.
          - Не знаю, - буркнула она недовольно. - мать его всю жизнь обманывает. А он - либо верит ей, либо ему всё равно.
          Неожиданный порыв жалости толкнул меня навстречу Даняше. Я даже осторожно дотронулся до её руки.
          - Не расстраивайтесь так, Даняша, - сказал я ей. - они - ваши родители, и это их жизнь, а у вас всё впереди.
          Даняша стояла напротив меня, вскинув голову и развернув плечи в какой-то гордой решимости, мне вдруг показалось, что она вот-вот отскочит от меня, отдёрнет руку или, чего доброго, закричит. Но она только вся как-то передёрнулась и посмотрела на меня, почти брезгливо.
          - Только умоляю вас, не надо вот этого, вся жизнь впереди и так далее, вы же не такой старый хрыч, как они.
          Я засмеялся, меня, наверное, здорово утешило, что я в её глазах не был старым хрычом. Еле заметная улыбка дрогнула в ответ на её губах.
          Я огляделся, небо заметно посветлело, очевидно, время приближалось к 3-м часам ночи.
          - Уже поздно, - сказал я на всякий случай.
          Спать мне совсем не хотелось, но было такое чувство, что тема, так волнующая Даняшу, исчерпана, накал ненависти немножко поутих и теперь можно, наконец, поговорить о чём-нибудь другом.
          - Я не смогу заснуть, - покачала головой Даняша, чувствуя, очевидно, примерно то же, что и я.
          - Посидим здесь? - мне показалось, что мой вопрос естественно вытекал из нашего обоюдного желания не прекращать вечер.
          - А пойдёмте к морю, - неожиданно предложила она.
          - Но ведь сейчас ночь, - возразил я удивлённо.
          - А что, там разве написано, что ночью гулять запрещено?
          - Нет, - я как-то смешался, уж очень напористой показалась мне Даняша.
          Я даже подумал, что напрасно она считает, что не унаследовала никаких талантов от своей матери.
          - Если не хотите, я пойду одна! - заявила Даняша и решительно направилась по направлению к прихожей.
          - Нет уж, я лучше с вами.
          Я решил, что нельзя в такой час отпускать девушку одну.          Предупредить кого-либо о том, что мы уходим, не было возможности.   На вилле явно все спали.


                15.
          Мы вышли на пустынную улицу и молча пошли вниз. Вечерняя духота, наконец, сменилась лёгкой ночной прохладой, ощущалось даже что-то похожее на ветерок. Идти было приятно. Двадцать минут быстрым шагом, и мы были на набережной.
          Ночная жизнь кипела здесь, словно было не 3 часа утра, а 10 часов вечера. Почти все рестораны были открыты, на террасах, за столиками пьянствовали туристы, из постоянно открывающихся дверей баров вырывалась весёлая танцевальная музыка.
          - А пригласите меня в бар! - заявила вдруг Даняша, метнув на меня хитрый, провоцирующий взгляд.
           Я вновь пришёл в замешательство, почему-то рядом с ней мне всё время было как-то не по себе.
          - Сожалею, - не сразу сориентировался я. - но я не взял с собой денег.
          - Да, ладно, не бойтесь, - хмыкнула она. - я пошутила... Пойдёмте на берег.         
          Мы спустились по ступенькам  на пустынный пляж, опущенные зонты в темноте выглядели одинокими и беспорядочными. Все шезлонги были собраны и сложены в стороне. Приткнуться нам было явно негде.
          Даняша сняла сандалии и подошла к самой кромке воды.
          - А что, если я искупаюсь? - задорно спросила она.
          - Это было бы забавно, - ответил я  и указал ей на фланирующую по набережной публику.
          - Плевать!
          Одним движением она скинула с себя свой балахон.
          Я ахнул. Из белья на ней были только трусики, и полная, белая грудь ослепительно сияла на тёмном, загорелом теле. Я испуганно огляделся по сторонам, на мгновение мне показалось, что все вокруг замерли в удивлении и также, как и я, не могут оторвать глаз от белой полоски на её теле. Но на набережной всё шло своим чередом, в замешательстве, как оказалось, находился один я.
          - Я пошла! - крикнула Даняша, возвращая меня в реальность, и быстро вбежала в воду.
          Даже не знаю, о чём я думал в то время, пока ждал Даняшу, сидя на влажном песке на берегу. Я то волновался, что она слишком далеко заплыла, то умилялся, глядя, как она резвится в волнах, то дивился своей дурости, приведшей меня посреди ночи на пляж с 17-летней девушкой, только что повздорившей со своими родителями, то просто, самым примитивным образом, любовался ею. Я ничего не мог с собой поделать. Взгляд мой, словно по волшебству приковавшийся к Даняше, неотрывно следил за ней, будто я утратил над ним всякую власть.
          Море, обычно волнующееся днём, сейчас почти не шевелилось, только мелкая, пенящаяся кромка прибоя медленно надвигалась и отодвигалась от меня.
          Даняша, наконец, вышла из воды, переступая через пенящиеся волночки длинными ногами. Она явно замёрзла и пыталась согреться, прыгая и фыркая передо мной. Она то и дело встряхивала своими длинными волосами, чтобы избавиться от лишней воды, и потирала предплечья, при этом грудь её подпрыгивала и колыхалась вслед за каждым её движением, а я сидел на песке, почти онемевший, и задавался лишь одним вопросом: зачем, зачем она это делает?
          Самого меня тоже била дрожь, и я не сразу вспомнил, что на мне есть пиджак, которым можно было не столько согреть её, сколько  укрыть, спрятать её наготу, делающую из меня идиота. Пока я пытался стянуть рукава со своих закостенелых то ли от озноба, то ли от нервного возбуждения рук, Даняша успела надеть свой сарафан, и его тонкая ткань тут же прилипла к влажному телу.               
          - Холодно, - сказала она, подбегая ко мне. - ладно, давайте свой пиджак.
          Я встал и протянул к ней свою дрожащую руку с пиджаком. Какое-то мгновение Даняша колебалась, видимо ожидая, что я сам укрою её, но меня так заботила мысль, как бы при этом случайно не соприкоснуться с её влажным, покрытым мурашками телом, что я стоял, не шелохнувшись, так и держа пиджак на расстоянии вытянутой руки.
          Она засмеялась и ловко схватила пиджак с моей руки.
          Её глаза весело и хитро смотрели на меня:      
          - А ведь вы тоже запали на мою мать, - сказала она, кутаясь в мой пиджак. - Не увиливайте, не увиливайте! На неё все западают.
          Мне захотелось сказать: “Я на тебя запал, Даняша.”
          Её глаза по-прежнему смотрели на меня, смеялись и чего-то ждали, словно им были ведомы все мои тайные мысли.
          Я мог бы протянуть руки и коснуться её влажных волос, я мог бы взять её за талию и притянуть её к себе... В какое-то космическое мгновение я почувствовал, что что-то бурное и неотвратимое может сейчас произойти с нами на прибрежном песке у самой кромки приходящей и уходящей воды.
          Она смотрела, не шевелясь, казалось, что всё её существо устремилось ко мне, и даже её лицо выражало немой вопрос... Но глаза её смеялись... Черт знает, чего можно было ожидать от этой взбалмошной, вздорной девчонки, способной из кого угодно сделать посмешище. Вот было бы повода для веселья, если бы она оттолкнула меня или, чего доброго, рассмеялась бы мне в лицо и проделала бы что-нибудь на манер того, что она проделала с Пашей! В хорошенькое положеньице бы я попал!
          Я невольно отвёл взгляд.
          - Пойдёмте, - сказал я ей мрачно. - уже очень поздно. 
          Даняша дёрнула плечом, развернулась, подхватила с песка свои сандалии и молча последовала вслед за мной. Почему-то мне показалось, что в её лице мелькнула усмешка.
          Я был очень зол на себя. Я сказал себе, что пора завязывать с вынужденным мужским затворничеством, если у меня уже едет крыша от одного только взгляда на полуобнажённое женское тело.
         Мы уже пересекли набережную и начали подъём по дороге, как вдруг я заметил наш “Форд”, двигавшийся нам навстречу и настойчиво мигавший фарами. Я помахал рукой в ответ. “Форд” остановился рядом с нами. За рулём сидел Игорь. Больше никого в машине не было.
          Я почувствовал неладное.
          - Очередной скандал? - язвительно спросила Даняша, обращаясь к Игорю. - Мама, конечно же, в обмороке.
          - Не в обмороке, - сухо ответил Игорь. - но можно было и предупредить.
          Я не стал ничего объяснять. Я и так чувствовал себя достаточно неловко.
          Игорь тоже молчал. Только когда мы приехали на виллу, и Даняша вышла из машины, Игорь вдруг развернулся ко мне всем корпусом. Мне пришлось выдержать его негодующий взгляд.
          - Ты хоть соображаешь, что ты делаешь! Почему я должен краснеть за тебя перед её родителями!
          Я возмутился:
          - Боже мой, Игорь, ты что, вздумал упрекать меня? Ты же не Серенка!
          - Это её дело! - яростно возразил мне Игорь, честное слово, я его таким никогда не видел. - Её дочь и её дело! Не хватало ещё и тебе впутываться в этот скандал!
          - Пойти с девушкой купаться - это скандал? - воскликнул я в недоумении.
          - Для Серенки - да! - Игорь с грохотом захлопнул дверцу несчастного “Форда” и решительно пошёл к дому. - Ладно, завтра поговорим.
          - Да о чём тут говорить! - вскричал я возмущённо.
          Игорь остановился и пристально посмотрел на меня.
          - Я надеюсь, у тебя хотя бы хватило ума не спать с ней... - тихо, но чётко проговорил он.
          - Господи, - уже орал я, не в силах сдерживаться. - да вы что, тут с ума все посходили, что ли?
          Игорь вновь окинул меня невозмутимым взглядом и спокойно спросил:
          - Но она тебе нравится, не так ли?
          Я чуть было не сказал: “И тебе, по-моему, тоже.”
          Но Игорь, к моему счастью, уже скрылся в дверях.
          Меня распирало от бессильного гнева и обиды.
          Я ходил взад и вперёд по нашей с Серёжкой комнатке, пытаясь усмирить рвущееся в груди сердцебиение. Я был глубоко задет.           Самым мерзким для меня было то, что в глубине души я, наверное, надеялся, что Игорь, следуя законам мужской солидарности, как-то одобрит меня, возможно, даже восхитится моей стойкостью и почти святостью в борьбе с таким серьёзным искушением, как тело Даняши, которое, как я неоднократно замечал, и его привлекало не меньше, чем меня.
          Совершенно измотавшись от своей бездонной обиды и бесконечного, переполненного событиями дня, я пришёл к выводу, что я сыт по горло и своим братом, и его семейством, и гостями, и всеми их проблемами, меня  совершенно не касающимися, но отравившими мне весь отдых.
          Несколько раз отматерившись и даже пожалев о том, что я не могу опрокинуть 100 грамм, чтобы забыть весь этот бред, я отправился спать. Но уже находясь в полудрёме, я всё ещё оказывался во власти круговерти из зазывного смеха Серенки, поникшей Ольги,  возбуждённого Серёжки, яростного взгляда Игоря и белой груди Даняши, покрытой мурашками озноба и капельками морской воды.

 
                16.
          Утром меня разбудил недовольный Серёжка.
          - Вы чего там вчера кричали?
          Я открыл глаза, ничего не понимая. Было всего-навсего восемь часов утра, по моим подсчётам, я проспал не более трёх часов. Но Серёжка ныл, утверждая, что я обещал ему покататься с ним на водном мотоцикле, и мне пришлось вставать.
          В гостиной, за накрытым столом, никого не было, только Кончетта стояла, как всегда, в торце стола, готовая выполнить любые пожелания постояльцев. Но сегодня обслуживать было некого. Серёжка по обыкновению ел свои хлопья, а я был способен только на чёрный кофе.
          - Ой, как вчера здесь кричали! Как кричали! - шёпотом сообщила мне Кончетта. - Но я ничего не поняла.
          - И не поймёшь, - ответил я ей. - я сам ничего не понял.
          Выпив несколько чашек кофе, я отправился с Серёжкой на море, стараясь убедить себя в том, что всё, что произошло вчера, включая преследующее меня до сих пор видение Даняши в прилипшем к телу мокром сарафане и оскорбительный тон Игоря, нужно поскорее забыть.
          Я маялся на пляже, борясь с непреодолимым желанием заснуть в любом месте, где моя голова соприкасалась с какой-нибудь поверхностью, и несколько раз таскал с собой Серёжку в расположенное поблизости кафе, чтобы выпить чашечку крепкого кофе.
          Когда мы в очередной раз пересекали дорогу, чтобы добраться до кафе, мы столкнулись с полной женщиной в широкополой шляпе. Её лицо под полями и большими солнечными очками показалось мне знакомым.
          - Сергей, ты! - воскликнула она по-русски, с характерным провинциальным акцентом, и я сразу узнал её - это была Наталья с виллы “Эстелла”. - а я вот из аптеки, - незамедлительно сообщила мне она. - мой вчера перебрал сильно, пришлось за таблетками ехать. Ты-то - нормально? - она подмигнула мне.
          - Я - нормально, - ответил я, не имея сил вдаваться в подробности.
          - У вас там, как, спокойно? - спросила она, понизив голос и вмиг посерьёзнев, словно давая понять, что с тем, что случилось вчера, она шутить не собирается.
          - Я бы не сказал, - вторя ей, ответил я.
          - Вот так вот,- она  вздохнула. - хотели отдохнуть, посидеть спокойно, а вон, что вышло. Ну, и семейка к вам приехала, одна девчонка чего стоит. Жалко Пашку, переживает очень, надо ж было влюбиться в такую стерву...
          Я промолчал, говорить на эту тему у меня не было никакого желания. Но Наталья расценила моё молчание по-своему:
          - Может, конечно, она и хорошая, - дипломатично добавила она. - но я что-то не заметила...
          - Даняша - сложная девочка, - пришлось всё же высказаться мне.
          Серёжка, стоя рядом, нетерпеливо дёргал меня за рукав.
          - Заходи к нам, - сказала мне Наталья перед тем, как попрощаться.- племянника своего бери, только стервочку эту молодую, забыла, как её зовут, не приводи...
          - Хорошо, спасибо, - кивнул я поспешно, ничего не уточняя.
          Я слишком устал.
          Часа через два, совершенно измученный солнцем и недосыпом, я, наконец, притащился к вилле, мечтая о холодной воде и своей кровати. Обиженный на меня Серёжка побежал к Мануэлю, тот как раз возился в саду со своим шлангом. Я пошёл по направлению к бассейну в надежде обнаружить кого-нибудь из его родителей, чтобы предупредить их, что я временно отдаю его на их попечение.
          Возле бассейна, в кресле, я увидел только Игоря с газетой в руках. Рядом с ним, на столике, стоял запотевший от холода графин с водой. Я  схватился за графин и пустой стакан, словно пьяница, нуждающийся в похмелье. Игорь снял очки, отложил газету, и пока я пил ледяную воду, не сводил с меня сосредоточенного взгляда. Поставив свой стакан на стол, я посмотрел на него вопросительно в свою очередь.
          - Садись, -Игорь указал мне на соседнее с ним плетёное кресло.
          - Я спать иду, - сказал я ему не очень уверенно.
          Что-то в выражении его лица навело меня на мысль, что разговор предстоит серьёзный, а это совершенно не входило в мои планы.
          - Нет, ты присядь, пожалуйста.
          Я сел. Игорь развернулся ко мне.
          - Сергей, - начал он, откашливаясь. - вчера, то есть сегодня утром, я был с тобой очень резок...
          - Да ладно, - вздохнул я с облегчением и снова налил себе воды.
          - Нет, выглядело всё это не очень красиво, - Игорь мялся и говорил с длинными паузами. - просто ситуация была такова... Серенка накрутила всех... И я... Сорвался... Ты извини...
          Я удивлённо посмотрел на брата. Мне показалось странным, что он так долго и упорно объясняется по такому пустячному вопросу. Ну, извинился - и достаточно, зная его характер, я и этого-то от него не ожидал. Мне почему-то стало неловко за него, словно я предпочёл бы видеть его твёрдым и несгибаемым, даже в случаях, когда он был неправ.
          - Да брось ты, Игорь, - я встал, чтобы дать ему возможность завершить разговор. - Я забыл уже.
          - Нет, ты сядь, - настаивал Игорь. - сядь, я ещё не закончил.
          Я с удивлением отметил про себя, что он был очень взволнован, даже слегка запинался.
          - Дело в том, - продолжал он медленно, явно стараясь сдержать волнение. - что Серенка вчера, то есть утром... Когда она обнаружила, что Даниэлы нет, она устроила здесь настоящий разгром... Она искала её и тебя по всему дому, даже в Серёжкиной комнате... Она рвала и метала...Словом, сейчас, незадолго до твоего прихода, она заявила нам, что Даниэла и ты, вы не можете больше оставаться в одном доме...
          - А я тут при чём? - от неожиданности я опять встал из кресла.
          - В том-то и дело, - Игорь поднял на меня чуть ли не виноватый взгляд и очень мягко произнёс. - ты садись, садись...Видишь ли, она вбила себе в голову, что всё это из-за тебя, что ты виноват в том, что Даниэла отказала Павлу...
          - Это что, вроде как, между мной и ней что-то есть, так что ли? - в недоумении пробормотал я.
          - Да, вроде, - кивнул Игорь, смущаясь ещё больше.
          - Ты тоже так думаешь? - спросил я.
          - Нет, я так не думаю, - как-то замялся он. - но у меня тоже сложилось впечатление, что она тебе нравится.
          Я пожал плечами, на это мне ответить было нечего.
          - И ты ей, по-моему, тоже... - проговорил Игорь.
          Также, как и вчера, мне захотелось продолжить: “И она тебе, по-моему, тоже.” Но встретив на себе его пристальный, изучающий взгляд, я невольно отвёл глаза.
          - Не знаю, - буркнул я. - я этого не заметил.
          - Зато Серенка заметила, и её это не устраивает.
          - Ну, и что теперь? - я, наконец, окончательно разозлился.
          Игорь выдержал паузу и проговорил решительно:
          - Придётся тебе уехать.
          - Уехать? Мне?
          Я был глубоко уязвлён.
          - Да, - подтвердил Игорь, голос его вновь звучал спокойно и твёрдо. - было бы неудобно отправлять их, тем более, что у них обратные билеты взяты только на конец месяца.
          Я смотрел на Игоря, совершенно обескураженный, в надежде найти в его лице хоть какие-нибудь признаки смущения, которые я видел в нём всего лишь несколько минут назад, но он был вновь замкнут, сдержан и суров, как всегда.
          Я был обречён быть на всё согласным.
          - Хорошо, - сказал я. - когда ехать?
          - Я всё продумал, - по-деловому начал Игорь, словно речь шла об очередной сделке, хоть и не очень удачной, но необходимой. - я дам тебе деньги, наличные, и свою кредитную карточку. Ты сможешь путешествовать, у тебя как раз шенгенская виза, ты можешь объездить всю Европу, ну, конечно, пятизвёздочные отели ты себе позволить не сможешь, но, если что, позвонишь мне... Я дам тебе свой сотовый телефон...
          Предложение выглядело очень заманчивым, но меня почему-то трясло от гнева и обиды.
          - Так когда ехать? - настойчиво уточнял я, надеясь хоть своей готовностью смутить Игоря.
          Но он уже был непробиваем.
          - Серенка собирается уезжать чуть ли не сегодня, сейчас они поехали в Барселону, чтобы узнать, можно ли там снять гостиницу.
          - Гостиницу, - усмехнулся я. - откуда у них деньги... Верь больше...
          - Я этого не знаю, - вдруг рассердился Игорь. - я предпочитаю верить тому, что мне говорят.
          В этот момент в дверях, выходящих из дома в сад, появилась Ольга. Вид у неё был решительный.
          - Ну, что, всё-таки отправляешь его? - спросила она Игоря с порога.
          Он не ответил, но поскольку Ольга стояла напротив, упорно ожидая ответа, пришлось отвечать мне:
          - Я уезжаю.
          - Игорь, что ты делаешь? - воскликнула Ольга, как мне показалось, очень взволнованно. - Ты хоть понимаешь, что ты делаешь?
          - Этих гостей, кстати, пригласила ты, а не я, - раздражённо ответил он. - это у тебя голова полна идей. Только теперь твои идеи приходится расхлёбывать мне.
          - А кто тебя просит расхлёбывать? - возмутилась Ольга.
          - Если мне не изменяет память, они нам поставили условие: либо они, либо Сергей.
          - Ну, и чёрт с ними! - вскричала Ольга, даже побледнев от волнения. - Пусть едут!
          - Ты хочешь очередного скандала? - оставаясь на удивление спокойным, спросил её Игорь. - Серенка ославит тебя на всю Москву.
          - Да чёрт с ней, - решительно повторила Ольга. - она мне осточертела, эта Серенка.
          - Ничего не понимаю, - Игорь резко встал из кресла, нервно пожимая плечами. - то тебе во что бы то ни стало нужна Серенка, чтобы её муж провернул твой же рекламный проект, а то вдруг ты готова выгнать их со скандалом.
          - Лучше выгнать твоего родного брата, да?
          - Постойте, постойте, ребята! - пришлось вмешаться мне. - я как раз ничего не имею против.
          Не знаю, что в этот момент руководило мной. Очевидно, видеть ругающихся, вцепившихся друг в друга Ольгу и Игоря было для меня столь невыносимо, что я готов был сделать, что угодно, даже пожертвовать собой, лишь бы усмирить их.
          - Вот видишь, - Игорь указал на меня, только что неожиданно вставшего на его сторону. - парень половину своей жизни прожил в угаре, ничего не видел, кроме своего книжного магазина и размалёванной Юльки. Через месяц он будет студентом Литературного института, пусть поездит, наберётся впечатлений, чем же это плохо.
          - Ты хорошо подготовился, всё продумал, мастер тайных стратегий, - в голосе Ольги звучала нескрываемая горечь. - только сам не заблудись в своих тайниках.
          Она так побледнела, что я невольно вскочил, чтобы уступить ей своё кресло. Она села, как-то вдруг поникнув, и удручённо качнула головой:
          - Игорь, ты делаешь большую ошибку...
          - А ты, как всегда, всё усугубляешь! - разозлился он и, отшвырнув в сторону газету, пошёл в дом.
          - Ну, смотри, - прошептала Ольга ему вслед. - ничего хорошего из этого не выйдет.
          Я думал также, но поддержать её, согласиться с ней, не мог.
          Я попал в ситуацию, в которой у меня не было выбора. Я был твёрдо убеждён, что как его брат, я должен был всегда, как бы автоматически быть на его стороне. К тому же сопротивляться его предложению было бы просто смешно, оно было очень заманчиво и практически безупречно с точки зрения любого молодого человека, никогда нигде не бывавшего, кроме черноморских курортов времён своего детства, и вдруг получившего такую возможность в виде полной свободы действий и почти неограниченного кредита. Но во мне почему-то стойко держалось неприятное чувство, будто от меня избавляются, как от ненужной, отягощающей вещи.
          Ко всему прочему, меня сильно пугала необходимость полной самостоятельности и ответственности за самого себя, я, собственно, никогда не знал и не умел принимать решения, за меня это всегда делали другие: сначала мама, потом Юлька, теперь брат. Мне было очень тревожно.


                17.
          Тем не менее, уже через два часа, вооружившись кредитной карточкой Игоря, его тысячей долларов и его же сотовым телефоном, я загружал свои вещи в “Форд”, который он же мне любезно предоставил для моего автомобильного путешествия. Для начала я решил поехать в Мадрид, поболтаться там, сколько захочется, а потом податься в другие испанские города. Уезжать из Испании мне пока не хотелось.
          Я стоял у своей машины, уже полностью готовый к отъезду. Я ещё в доме попрощался с Кончеттой и Мануэлем, удивлёнными моим скоропалительным отъездом, с раздосадованной Ольгой и растерянным, ничего не понимающим Серёжкой. Бедный мальчишка плакал, просил меня взять его с собой, утверждая, что с ним теперь никто не будет играть, и успокоился только после того, как Ольга клятвенно пообещала ему каждый день ходить с ним на пляж.
          Стоя рядом со мной, Игорь давал мне последние наставления, в десятый раз объясняя, как нужно пользоваться кредитной карточкой и сотовым телефоном, и напоминал, чтобы я тут же позвонил ему, если, не дай бог, возникнут какие-либо непредвиденные обстоятельства. Такая трогательная забота с его стороны была так непривычна для меня, что я чувствовал себя почти виноватым за то, что причиняю ему столько беспокойств. Я по десять раз благодарил его и уверял, что всё будет хорошо.
          Я уже сел в машину, когда увидел, что к вилле подъехало такси с Серенкиным семейством. Даняша первой выскочила из машины и, не захлопнув дверцы, рванулась ко мне.
          Игорь невольно отступил, чтобы освободить для неё место рядом со мной, но взялся за дверцу, словно держа её наготове, чтобы закрыть её в любой момент.
          - Уезжаешь? - спросила Даняша, переводя дух. - Надолго?
          Я отметил про себя, что она вдруг обратилась ко мне на “ты”, но говорить что-либо по этому поводу не стал, не было времени, да и теперь, когда я с минуты на минуту отчаливал, это не имело никакого значения.
          - Да, вот, - я показал ей на свои вещи, лежащие на заднем сиденье.
          - Это мамочкины дела, она тут всё утро интриговала.
          Даняша отправила в сторону стоявших поодаль родителей убийственный взгляд и, придвинувшись ко мне поближе, злобно прошептала:
          - Ну, ничего, я им тут устрою!
          Я невольно отодвинулся от неё. Возле машины, всё ещё не отпуская дверцы, стоял Игорь, бросая напряжённые взгляды то на нас с Даняшей, то на Валерия с Серенкой.
          Я торопливо попрощался с Даняшей и повернулся к нему. Игорь вновь подступил ко мне, на сей раз оттеснив в сторону Даняшу.
         - Будь осторожен, - сказал он мне, с явным облегчением захлопывая дверцу “Форда”.
          - Я вроде как взрослый, - ответил я ему.
          Игорь вдруг заулыбался:
          - Взрослый... Ты в детстве тоже так говорил: “Я взрослый”.
          Чёрт знает, почему, я растрогался и улыбнулся в ответ.
           Отъезжая от нашей белой виллы, я невольно вздыхал. Я не отъехал ещё и на сотню метров, а уже безумно по ней скучал. Наверное, “Горная красавица” стала моей единственной настоящей привязанностью за последнее время.
          Впрочем, я явно кривил душой и, как всегда, немного позёрствовал, потому что уже поздним вечером, когда я сидел в одной из мадридских дискотек и пил пиво с молоденькой, пухленькой англичаночкой по имени Кэтрин, я уже не грустил ни о чём.
          Оказалось, что она, также, как и я, путешествует без особой цели и что основная её задача - потратив как можно меньше денег, получить как можно больше впечатлений. Кэтрин оказалась идеальной спутницей для путешествия, днём она молча ходила за мной с неизменным рюкзачком за спиной и видеокамерой в руках, восхищённая видами, достопримечательностями, памятниками и вообще всем, что предлагали предприимчивые испанцы наивному туристу, а вечерами с упоением отплясывала в барах. Меня она полностью устраивала, нельзя сказать, что она была красавицей, но она лихо водила машину, постоянно улыбалась мне, чем восполняла наш языковой барьер - она совершенно не говорила по-испански, а я еле-еле знал английский, а по ночам обрушивала на меня такие ласки, о которых я и не подозревал, будучи мужем Юльки. Только теперь, познакомившись с абсолютно раскрепощённой в постели англичаночкой, я начал понимать, что Юлька либо была ханжой в вопросах секса, либо просто не любила меня.
          Несмотря на то, что я  хорохорился и из последних сил старался сохранять приличествующее для мужчины безразличие, я всё больше вовлекался в новые для меня взаимоотношения с молоденькой англичаночкой. Для меня было совершенным открытием, что девушка, которая ничем не привлекла бы моего взгляда днём, ночью вдруг становилась для меня самой желанной и вызывающей неупоённую жажду постоянно держать её в своих руках, не отпускать от себя и гладить, ласкать ту самую круглую попку и большую грудь, которые днём у меня как раз и вызывали раздражение и желание не видеть этого никогда. Слава богу, наивная и порой выглядящая, как настоящее дитя, Кэтрин, этого не замечала и с одинаковою страстью отдавалась и дневным, и ночным впечатлениям.         
          За полтора месяца, оставшихся до конца лета, мы с Кэтрин методично объездили всю Испанию, перемежая поездки в глубь страны с отдыхом на побережье, а затем перемахнув через Андорру, доехали до Парижа, где мы чуть не расплавились от 35-градусной жары, как назло, разразившейся во Франции этим летом, тогда мы сели на паром и перебрались в Англию, где Кэтрин с особой гордостью английской патриотки, показала мне свою страну. Англия очень понравилась мне, но я там так замёрз, что мне пришлось залезть и в без того таявшую на глазах кредитную карточку Игоря, чтобы купить себе куртку и закрытые туфли.
          К тому моменту, как я собрался улетать в Москву, так как лето и деньги подходили к концу, и хочешь-не хочешь, надо было возвращаться, Кэтрин успела познакомить меня со своими родителями и вполне серьёзно собиралась выйти за меня замуж, только её очень пугала Россия, где, по её понятиям, было не всё ладно. Провожая меня в Лондонском аэропорту, она клялась мне, что будет каждый день посылать мне письма по электронной почте, выучит русский язык и на Рождество обязательно приедет в Москву.
          Как ни странно, подобная преданность меня не только не тронула, но даже стала тяготить. Поскольку за прошедшие полтора месяца мне успели одинаково поднадоесть и её внешность, и её ласки, я вздохнул с облегчением, когда я был уже на борту самолёта и мог слышать, наконец, русскую речь.

                18.
           О своём приезде я никому в Москве не сообщил. За всё время своего путешествия я позвонил несколько раз Игорю, но так как всё было без изменений и никаких сложностей я не испытывал, надобность в звонках отпала. К тому же, очень скоро, я по-видимому, исчерпал весь запас абонентской платы за телефон, а где и как за него платить, я не знал.
          Вернулся я в свою квартиру с радостью. Я и не представлял себе, как приятно иметь свой дом, куда ты всегда можешь вернуться, и где ты чувствуешь себя свободно и спокойно. За три месяца лета пыли в квартире накопилось предостаточно, и целый день я был занят уборкой, распределением вещей, обменом жалких оставшихся денег, покупкой продуктов и прочими бытовыми мелочами, тоже, как ни странно, доставившими мне громадное удовольствие собственника и хозяина.
          Уже вечером мне из Лондона позвонила Кэтрин, в течение 10-ти минут она несла всякую чушь, которую я даже не пытался понять, требовала, чтобы я сказал ей, как будет по-русски “I love you”  и пообещала позвонить завтра вечером.
          Ложась в свою, хрустящую после прачечной, постель, я подумал о том, как же всё-таки потрясающе я провёл лето. Перед глазами пронеслась набережная с пальмами и кафе, гостиная “Горной красавицы”, из которой видно небо, терраса, нависающая над скалой, море, мерцающее внизу, и не-то Даняша в прилипшем к телу сарафане, не-то Кэтрин с рюкзачком за спиной.
           Я засыпал в странном состоянии, похожем на умиление. Такие чувства, наверное, испытывает человек, столкнувшийся  с чем-то  прекрасным, но получивший возможность оценить это только с течением времени, извлекая из памяти слегка потускневшие, но уже ставшие своими, образы.
          Утром я начал собираться на работу и за чашкой кофе позвонил домой Игорю и Ольге. По моим подсчётам, они давно должны были вернуться в Москву. Однако к телефону никто не подошёл. Меня это удивило, даже если Игорь с Ольгой были уже в офисе, то в доме должны были остаться Серёжка с няней. На всякий случай я снова набрал номер, никто не ответил. Я позвонил Ольге на сотовый, номер был отключён.
          Озадаченный, я поехал в офис.
          В дверях офиса меня встретил улыбающийся охранник Юрка.
          - Здрассьте, Сергей Николаич!
          - Привет, - также бодро ответил я. - Игорь Николаевич у себя?
          - Нет, - протянул удивлённый Юрка. - сегодня его не было.
          - А Ольга?
          - Её тоже не было.
          Я удивился ещё больше и сразу направился в приёмную, к кабинету Игоря. За столом в приёмной сидела наша секретарша Лидочка и точила пилочкой яркие, длинные ногти.
          - Ой, Сергей Николаевич! - воскликнула она, округлив глаза и поспешно пряча пилочку.
          - А где все? - с порога спросил я.         
          - А вы разве не знаете? - её глаза, обведённые чёрной краской, расширились ещё больше.
          - А что я должен знать? - встревожился я. - Что-нибудь случилось?
          - Ой, я не знаю, - засуетилась Лидочка. - вы не в курсе, я сейчас спрошу.
          Она начала лихорадочно набирать чей-то номер.
          - Лида, - всерьёз забеспокоился я. - скажи, что случилось?
          В моём воображении уже мелькали омоновские мордовороты в чёрных масках, арестовывающие Ольгу и Игоря, или того хуже, авиационная катастрофа... Вот, что значит, ничем не интересоваться и никуда не звонить в течение месяца... Страх сковал меня. Я стоял, онемевший и окаменевший, и смотрел немигающим взглядом на Лидочку.
          - Сейчас, сейчас, - нервно верещала она. - сейчас я Валентина Михайловича позову.
          Услышав имя нашего главного бухгалтера, правой руки Игоря и его бывшего одноклассника, Вальки Кротова, я, наконец, очнулся и кинулся к его кабинету.
          - Я сам, - успел сообщить я перепуганной Лидочке.
          Когда я вбежал в кабинет, Валька говорил по телефону. Увидев меня, он тут же повесил трубку.
          - Слава богу! - вскричал он, бросаясь ко мне навстречу. - А мы тут обзвонились уже. Чуть ли не через Интерпол собирались искать! Что ж ты о себе знать не давал!
          - Не знаю, - я пожал плечами. - как-то не до того было. А что, случилось, что? - от волнения я повторял одно и то же.
          - Случилось, - подтвердил Валька, разводя руками.
          Валька Кротов был низкорослым, очень подвижным и весёлым человечком, говорящим очень быстро и темпераментно, и по каждому поводу всплескивающим руками. Сколько я его помнил, он всегда был рядом с Игорем, хоть они и были диаметрально противоположны по своему складу характера, взглядам на жизнь и темпераменту.
          - Случилось такое, что я тут уже три дня верчусь, как ошпаренный.
          - Что-нибудь с Игорем? - спросил я, невольно напрягаясь.
          - Да с Игорем-то как раз всё в порядке, - взмахнул рукой Валька.
          Я не на шутку испугался:
          - А с Ольгой? С Серёжкой?
          - С Ольгой, - наконец, с огромными усилиями выговорил Валька. - это кошмар, что наша Ольга натворила! Не ожидал от неё такого.
          - Да хватит болтать! - закричал я, не выдержав напряжения. - Говори, наконец, что случилось!
          - Она в Испании, под следствием, - выдохнул Валентин и даже обмяк от ужаса того, что только что произнёс.
          - Дурдом какой-то, - не поверил я. - как, под следствием?
          - Выстрелила в кого-то,  я точно не понял, в кого, вчера следователь с Петровки приходил, он тоже ничего не понимает, все бумаги на испанском. Ты нужен, как воздух!
          - В кого выстрелила, - повторял я, как эхо, ничего не понимая.
          - В женщину какую-то, там, у вас на вилле. Женщина ранена, кажется, в голову, рана, вроде не опасная, но скандал жуткий!
          То, что я слышал, было до такой степени невероятно, что мне вдруг  показалось, что Валька сошёл с ума, и сейчас, через минуту, другую, кто-нибудь войдёт, Ольга или Игорь, и всё прояснится.
          Но Валька, вполне нормальный, только очень расстроенный, продолжал:
          - Вот, следователь телефон свой оставил, просил позвонить...
          - А Игорь где? - спрашивал я, пытаясь нащупать хоть какую-то спасительную нить.
          - Здесь, в Москве, вчера утром прилетел. Невменяемый, дома сидит.
          - Как дома? - встрепенулся я. - Я звонил.
          - Он не подходит, я знаю. Вчера у него был.
          - А Ольга, она что, в тюрьме? - спросил я.
          Кажется, я только-только начал что-то понимать.
          - Нет, у них там под залог отпускают, - объяснял Валька. - вроде, она в гостинице.
          - А Серёжка?
          - Серёжка с ней, с отцом не поехал.
          - Почему? - не унимался я.
          - Чего не знаю, того не знаю, - вновь развёл руками Валька. - из Игоря слова клещами не вытянешь.
          Я был в ужасе, не представляя себе, что же там могло произойти. Перед глазами мелькала почему-то окровавленная Серенка с простреленной головой, но представить себе Ольгу с ружьём или с пистолетом в руках было невозможно. В голове у меня один за другим выстраивалось бесчисленное множество вопросов: в кого стреляла Ольга, как серьёзно ранение, как и где будет вестись следствие, по каким законам её будут судить, по нашим или по испанским, почему Игорь, который должен был находиться рядом с женой и помогать ей, был здесь, почему Серёжка не поехал с ним в Москву... И что вообще могло произойти, чтобы Ольга взялась за оружие... Всё это было похоже на бред сумасшедшего.
          Я чувствовал, что моя голова разорвётся сейчас от неясности, сотни вопросов и ещё большего количества предположений.         
          Предварительно связавшись со следователем, у которого оказалась ласковая фамилия Цыпкин, почему-то внушившая мне надежду, и договорившись с ним о встрече во второй половине дня, я помчался на Фрунзенскую набережную, бывшую квартиру моих родителей, где и теперь жил Игорь со своей семьёй.
          На всякий случай позвонив в дверь, но не услышав в ответ никаких признаков жизни, я открыл дверь своим ключом, который мне когда-то дала Ольга, чтобы я чувствовал у них себя, как дома.
          Первое, что я увидел, войдя в квартиру, это сумки и чемоданы с бирками Аэрофлота.
          - Игорь! - позвал я.
          Никто не отозвался.
          По привычке я прошёл кухню. На кухонном столе валялись буханка хлеба и заветренный сыр. По состоянию хлеба и сыра можно было определить, что их не убирали со стола, по крайней мере, в течение суток. Ничего не понимая, я прошёлся по всем комнатам и, наконец, обнаружил Игоря в спальне.
          Он спал одетый, в джинсах, рубашке и даже ботинках на неразобранной кровати. Над ним в полную силу гудел кондиционер и почему-то без звука работал телевизор. Но Игорь ни на что не реагировал.
          Подозревая неладное, я осторожно подошёл поближе. Я тут же увидел стоявшую со стороны кровати  наполовину опустошённую бутылку виски и рядом - высокий хрустальный фужер для шампанского, купленный ещё мамой. Судя по всему, Игорь был  пьян.
          Наверное, я похолодел. Я не сразу осознал, что по-прежнему стою над ним и зову его, в надежде, что он встрепенётся и откроет глаза. Но он не шевелился, за него отвечало только его тяжёлое дыхание, наполнявшее воздух алкогольными парами.
          В тревоге я бросился собирать по дому все алкогольные напитки, которых, как я знал, в доме Игоря и Ольги всегда было в избытке. Забив до краёв разнообразными бутылками две спортивные сумки, я отволок их в кладовку и запер дверь на ключ. Этот способ был хорошо известен мне ещё со времён моего детства, когда мама прятала в кладовку сладости и всё то, что по её мнению, должно было избежать любопытного взгляда её сыновей. Также, как мама, я тщательно припрятал ключ и затем опять зашёл в спальню, чтобы взглянуть на Игоря. Памятуя о своём алкогольном прошлом, я заботливо наполнил виски хрустальный фужер, и вылив остатки в раковину, отправился на встречу со следователем.
         О пьяном Игоре и о странном выстреле в Испании  я старался не думать. Я остро чувствовал, что начиная с этого момента всё переменилось, время размышлений прошло - и настало время действия.
   

                19.
          Что такое “Петровка, 38” знают в Москве все. В детстве я, как многие мальчишки, увлекался детективами и, затаив дыхание, смотрел одноимённый сериал по телевизору, но на самом деле, до сих пор не имел ни малейшего представления о том, как и с какой стороны подходить к легендарному зданию. Мне пришлось раз десять спросить, где мне найти такой-то подъезд, и столько же раз выяснять, в какой коридор мне свернуть, где находится лифт и есть ли вообще в этих лабиринтах комната 235а. В результате в кабинет следователя Цыпкина я вошёл с опозданием в 10 минут.
          Капитан Цыпкин оказался моим ровесником, худощавым и белёсым молодым человеком с редкой растительностью на лице и прозрачными глазами. Смущаясь, он представился мне Виктором Ивановичем и предложил сесть. На стене я увидел фотографию трёх десантников на фоне горного пейзажа и среди них не без удивления признал сидящего напротив меня капитана.
          Заметив, что я рассматриваю фотографию, капитан смутился ещё больше.
          - Мы вас ждали,- сказал он мне, и его прозрачные глаза с надеждой посмотрели на меня. - все материалы дела на испанском языке. Мы послали туда факс с просьбой перевести на английский, но у них там посёлок маленький, в их полицейском участке английского никто не знает.
          Капитан осторожно, словно антикварный экспонат, выложил на стол внушительную папку, заполненную факсами с отвратительного качества печатью.
          - Сможете перевести? - спросил следователь.
          Голос его был почти несчастным.
          - Попробую, - сказал я.
          Я начал читать вслух, переводя тут же с испанского на русский, и иногда прося капитана помочь мне разобрать непропечатанное слово или букву, а он в свою очередь стучал на компьютере, пытаясь записать что-то вслед за мной и время от времени уточняя что-то, что было ему непонятно. Получалось это у нас так слаженно, что один из сотрудников, открыв дверь, быстро пробормотал “работайте, работайте” и тут же поспешно закрыл её, словно мы, как знаменитая бригада телесыщиков, трудились здесь над решением задачи государственного масштаба, не меньше. Всё это, наверное, было бы очень забавно, если бы не было бы так грустно то, что я узнавал из испанских факсов.
          По мере того, как я продвигался от одного листка к другому, меня охватывал ужас. Безжизненный язык  полицейских протоколов, в которых фигурировали имена и фамилии близких мне людей, рисовал картины, от которых меня бросало в дрожь. Оказалось, что четыре дня назад, во вторник, а сегодня была пятница, на вилле “Горная красавица”, расположенной по такому-то адресу, гражданка России, некто Ольга Арефьева, произвела выстрел в Даниэлу Панкову, также российскую гражданку, в результате чего Панкова получила ранение в голову и в настоящее время находится в госпитале, в Барселоне. Её состояние оценивается как состояние средней тяжести. В момент выстрела свидетелями были... Далее перечислялись все, кто жил на вилле, включая Кончетту и Мануэля. У меня забилось сердце, когда среди списка имён свидетелей происшествия, я обнаружил и имя Серёжки. Потом я долго читал показания свидетелей, обвиняемой и даже потерпевшей. Показания Ольги и Даняши были очень кратки. Ольга сразу же признала себя виновной и  заявила, что выстрелила из ревности, а Даняша сказала только, что ничего не помнит, ничего не видела и вообще очнулась только в больнице. Основную часть показаний занимали свидетельства Кончетты и Мануэля, что с моей точки зрения, объяснялось очень просто, они говорили с инспектором полиции на одном языке.
          К вечеру я так вымотался, что следователь Цыпкин сжалился надо мной и отпустил меня домой, отложив нашу с ним беседу на следующий день.


                20.
          Совершенно убитый тем, что я только что прочитал, я опять ехал на Фрунзенскую набережную, к брату, пытаясь упорядочить в голове только что почерпнутые мною сведения, в надежде выстроить в голове  хоть какую-то картину происшедшего. Больше всего меня поражало часто повторяющееся в бумагах слово “ревность”.  Я никак не мог понять, о какой ревности могла идти речь между Ольгой и Даняшей. Либо в протоколах была какая-то неточность, связанная с языковыми проблемами, либо  пуля попала в Даняшу случайно.
          Я старался усмирить свои эмоции, чтобы попробовать разобраться в спутанных, разноречивых и пока непонятных для меня фактах. Я мысленно переносился на виллу, сопоставляя сухую, официальную информацию протоколов  со своими впечатлениями и воспоминаниями. Судя по тому, что в момент выстрела все обитатели виллы находились в гостиной, это было время ужина. В очень подробных показаниях Кончетты говорилось, что за столом на своих обычных местах сидели Игорь, Даняша, Серенка и Валерий. Я очень хорошо помнил, что Даняша, как правило, сидела между своими родителями, так что, Ольга, которая стреляла с антресолей, вполне могла промахнуться и попасть в Даняшу вместо Серенки.
          Меня также сильно беспокоило, что в тот момент, когда Ольга выстрелила, рядом с ней находился Серёжка. На этом месте у Кончетты вообще начиналась какая-то путаница: то ли Ольга выбежала из комнаты Мануэля с ружьём, то ли оттуда выбежал Серёжка, а она подбежала к нему, ясно было одно, что между ними на антресолях произошла какая-то потасовка, но было ли это до выстрела или после, тоже было непонятно. Из показаний же Мануэля выходило, что он вообще не знает, как его ружьё оказалось в руках у Ольги, так как он вбежал в гостиную уже после выстрела, и застал как раз тот момент, когда все кричали, как сумасшедшие, и кидались друг на друга, а девушка лежала на полу без сознания и вся в крови. 
          Голова моя шла кругом от этих шокирующих подробностей, а  предательская память угодливо возвращала мне ещё яркие, не успевшие потускнеть воспоминания: возбуждённое лицо Серёжки с горящими решимостью глазами немедленно уничтожить всех, кто смел насмехаться над Дон Кихотом, и его неудержимый мальчишеский восторг по поводу ружья Мануэля. Мне вспоминались теперь и нелепые, как  мне тогда казалось, Ольгины страхи, и Серёжкина  одержимость, и мой скоропалительный отъезд и многое другое. Смутные подозрения начинали бродить во мне, но они казались мне столь невероятными, что я постарался тут же отогнать их, переключив всё своё внимание на дорогу.
          Я продолжал упорно продираться сквозь плотный поток машин и сквозь дебри чужих показаний. Мне необходим был Игорь, он один мог прояснить неразбериху в моей голове и положить конец бесчисленным и доходящим до абсурда версиям.
          Я не стал звонить в дверь, чтобы зря не тревожить Игоря, и открыл дверь своим ключом.
          Я сразу же прошёл в спальню, и то, что я увидел, совершенно обескуражило меня. Игорь в той же одежде и практически в той же позе, но только уже без ботинок, лежал на кровати. Я быстро обогнул кровать, чтобы проверить содержимое хрустального фужера. Фужер был всё так же полон, но рядом, каким-то невероятным образом стояла  почти пустая бутылка из-под коньяка “Hennessy”.
          Меня вдруг затрясло, ужасное подозрение, как смерч, пронеслось в моей голове. Серый цвет лица и мертвецки сомкнутые веки были мне хорошо знакомы. Я будто бы  увидел самого себя в застывшем лице и окаменелой позе Игоря.
          Я бросился искать телефонную книгу.
          Через 25 минут, в течение которых я раз двадцать принимался щупать пульс у Игоря, в нашу дверь раздался звонок.
          Я побежал в прихожую.
          - Эдуард Левонович Бадаян, - представился высокий, щегольски одетый мужчина лет сорока, с жгучей кавказской внешностью. - кандидат медицинских наук, врач-нарколог.
          Говорил он без акцента, что как-то вступало в противоречие с его ярким внешним видом, и голос у него был спокойный, приглушённый, почти бархатный.
          Я с облегчением вздохнул. Почему-то я почувствовал, что на него можно положиться.
           - Где пациент? - спросил он, осматриваясь.
           Я невольно вздрогнул, сам того не ожидая, я чуть было не сказал ему: “Вот он я.” Я даже затряс головой, чтобы поскорее избавиться от чудовищных видений прошлого, против воли захвативших меня.
          Доктор терпеливо ждал, глядя на меня с пониманием. Придя в себя, я проводил его в спальню и указал на неподвижного Игоря.
          - Так, - констатировал врач, бросив на Игоря беглый взгляд. - жена с детьми на отдыхе, а муж отрывается в одиночестве.
          - Примерно так, - согласился я.
          Этот могучий брюнетистый врач оказывал на меня почти гипнотическое воздействие. Я уже совсем успокоился и даже готов был шутить вместе с ним.
          С минуты две он осматривал Игоря, а потом, вдруг повернувшись ко мне, остановил на мне свой проницательный взгляд.
          - А с чего вы взяли, что у него запой?
          - Я не знаю, - удивился я. - я же вам объяснил всё по телефону. - утром был виски, сейчас - коньяк...
          - А раньше с ним такое бывало? - спросил он серьёзно.


          Я засомневался. В какой-то момент мне даже показалось, что, наверное, я делаю что-то не так. Рядом лежал мой, почти бездыханный брат, и я волей-неволей с опаской косился на него. Это зрелище было для меня настолько непривычным, что временами мне начинало  казаться, что, вот, сейчас, в этот момент, он поднимется, откроет глаза и скажет мне: “Что ты болтаешь?”
          - Нет, - начал я неуверенно, чувствуя себя неловко под внимательным взглядом врача. - вроде нет, впрочем, я точно не знаю... Но он всегда пил очень умеренно...
          - Зато вы пили неумеренно, да? - улыбнулся он.
          Я кивнул, словно застигнутый на месте преступления.
          - Давно вылечились?
          - Год почти.
          - Кодировались?
          - Да.
          - У кого?
          - Не помню, честно говоря.
          - Трудно вам приходится? - вдруг спросил он участливо.
          - Я бы не сказал... - замялся я. - иногда страшно... я раньше не обращал внимания, а теперь мне кажется, что все вокруг только и делают, что пьют...
          - Боитесь сорваться?
          - Да нет, в общем, я привык...
          - Не бойтесь, вы выдержите, если столько держались, выдержите ещё... Если что, можете обратиться ко мне, в любой момент, вот моя карточка, - он протянул мне свою визитную карточку.
          - Он вам кто? - спросил он, указывая на Игоря.
          - Брат.
          - Я так и подумал. Похожи.
          Врач встал с кровати, но которой до сих пор сидел, и нагнувшись, поднял с пола пустую бутылку и бокал с виски.
          - Это вы по старой памяти налили?
          Я кивнул виновато.
          - Больше не наливайте, - продолжал он. - когда проснётся, чай, квас холодный, воду с лимоном, что угодно, только не спиртное.
          - Хорошо, - кивнул я. 
          Доктор направился в прихожую.
          - Как? Это всё? - удивился я.
          - Всё, - заулыбался он. - Это не запой... Проспится, и всё... Это, что называется, у страха глаза велики...
          Я протянул ему 50 долларов, заранее обговоренные в предварительной беседе по телефону.
          - Уберите деньги, - сказал он, отстраняя мою руку.
          - Как? - удивился я, ничего не понимая.
          - Я же ничего не делал...
          На всякий случай я попробовал предложить доктору остаться на несколько минут, чтобы хотя бы выпить чашку кофе, мне почему-то очень импонировал этот жгучий брюнет с мягким бархатистым голосом, и меня просто распирало от желания поговорить с ним по душам.
          - Не могу, - он покачал головой, улыбаясь. - в другой раз  бы, с удовольствием, а сегодня вызов на вызове, вон, сотовый разрывается.
          В этот момент в подтверждение его слов, действительно, зазвонил его сотовый телефон.
          - Если что, звоните, - сказал он, выходя. - а за братом последите. Хороший мужик, это видно.
          Я закрыл за доктором дверь, затем прошёл в кухню. Убрал на место зачерствевший хлеб, выпил чаю с вареньем, принял душ и почти в полузабытьи от усталости и изобилия впечатлений, свалился на детский диванчик в комнате Серёжки.
               

                21.
          Утром меня разбудил характерный шум обитания человека в квартире. Я вышел в коридор. В ванной шумела вода, в кухне одиноко                орал телевизор. На всякий случай я проверил всё в спальне, никаких бутылок больше видно не было. Я уселся на кухне, сделал потише телевизор и стал ждать.
          Игорь вышел из ванной не раньше, чем я успел выпить две чашки кофе, мрачный, бледный, но чисто выбритый, с только что вымытыми и высушенными волосами, и, как мне показалось, сильно похудевший.
Ни в его лице, ни в облике я не заметил никаких следов сильных переживаний, страданий или мук совести.
          - Наконец-то, - недовольным тоном заявил он, увидев меня. - ты почему сотовый не включал?
          Я растерялся. Я собирался с ним столько всего обсудить: происшествие в Испании, мой визит к следователю, возможно, мой вызов нарколога, но вместо этого, я должен был тут же давать ему отчёт в своей нерадивости.
        - Наверное, у меня абонетская плата кончилась, - пробормотал я.
        - Давно заплатили! - оборвал он сердито. - Включать надо было хоть иногда.
          - Я как-то не подумал... - продолжал оправдываться я.
          - Не подумал... - проворчал Игорь. - Ты ведёшь себя, как безответственный маленький мальчик... Ты здесь нужен, испанского, кроме тебя, никто не знает, уже хотели чужого человека брать...
          - Я же не знал...
          Я был так поражён неожиданным натиском Игоря, что не сразу нашёлся, что сказать, и молча наблюдал, как он наливает себе кофе. Я с трудом мог себе представить, что вчерашний неподвижный с зелёным оттенком кожи и сегодняшний сердитый, но решительный и вполне жизнеспособный мужчина - это один и тот же человек.  Я задавался вопросом, чувствует ли он хоть что-нибудь после вчерашнего и есть ли у него какие-нибудь воспоминания о визите врача, но спросить его об этом, я не рискнул. Он выглядел, как человек, которому не задают лишних вопросов, тем более, если они касаются его самого.
          Игорь сел за стол, отпил глоток кофе и поморщился.
          - Гадость какая, - буркнул он.
          - Может, чаю заварить? - спросил я, вспоминая совет врача.
          - Ну, завари.
          Пока я заваривал чай, Игорь мрачно молчал.
          Когда я поставил перед ним чашку, он наклонился, вдохнул чайный аромат и откинулся на спинку стула.
          - Пахнет хорошо, пусть остынет, горячий.
          - Игорь, - начал я осторожно, понимая, что сам он не собирается говорить ни о чём. - я вчера был у следователя.
          Он одобрительно кивнул.
          - Перевёл?
          - Перевёл. Сегодня опять пойду. - после некоторой паузы я осмелился, наконец, спросить. - А тебя вызывали?
          - Конечно, - его брови удивлённо взметнулись. - я сам туда пошёл. Надо же что-то предпринимать. И чем скорее, тем лучше. А то скоро разоримся с такими расходами. Вот не знаем, где лучше адвоката брать... Думаем, что там, в Испании.
          Он замолчал, поднял чашку и отхлебнул глоток. Мне показалось, что его лицо немного разгладилось.
          - Игорь, - наконец, рискнул спросить я. - что произошло, расскажи мне.
          - Ты же читал, - бросил он небрежно.
          - Читал, но мне совершенно ничего не понятно.
          Я с надеждой смотрел на Игоря, но он и не думал мне отвечать.
          - Там написано, что Ольга заявила, что выстрелила из ревности, - продолжал я, чувствуя, что моя настойчивость уже раздражает Игоря.
          - Ну, вот видишь, - ответил он, стараясь оставаться спокойным. - там всё написано.
          - Из ревности к Даняше? - настаивал я. - Или это случайность?
          Игорь медленно голову и остановил на мне жёсткий взгляд:
          - Тебе что, роль следователя приглянулась? Ты тут глупостями не занимайся, тебе нужно со всех ног в Испанию лететь, к Ольге, чтобы помочь ей в следствии. Кротов с тобой полетит, если ты даже телефон не додумался включить, сомневаюсь, что ты с таким делом один справишься. Будешь слушаться его и звонить мне каждый день!
          Я так опешил, что не сразу осознал, что то, что он говорит, относится ко мне.
          - Всё, давай, - продолжал Игорь твёрдо. - связывайся с Валькой и вперёд, он уже, наверное, билеты заказал.
          - А ты? - спросил я неуверенно. - А ты разве не поедешь?
          - А я здесь буду на адвокатов зарабатывать, - зло ответил он.
          Я сидел напротив него, с другой стороны стола в полной нерешительности, не совсем понимая, насколько серьёзны его намерения.
          Он пристально посмотрел на меня и, по всей видимости, угадав мои сомнения, немного смягчился.
          - Ну что? - спросил он.
          - Объясни, что произошло, - сделал я ещё одну попытку.
          Игорь тяжело вздохнул, но сердиться не стал. Он отпил ещё один глоток чая и проговорил приглушённо, почти хрипло:
          - Что произошло... Ты же знаешь... Ольга выстрелила из ружья Мануэля, больше ничего сказать не могу.
          - В Даняшу? Или в Серенку?
          - В Даниэлу.
          - Из ревности?
          - Из ревности.
          - Она к ней ревновала?
          Я смотрел на Игоря, не отводя глаз. Мне  было уже всё равно, разозлится ли он, закричит или просто промолчит.
          Он выдержал мой взгляд, но как-то изменился в лице, не то усмехнулся, не то смешался.
          - К ней, к ней, - повторил он глухо.
          Неизвестно откуда взявшаяся горечь перехватила горло. Я вдруг вспомнил Ольгу и её печаль в тот день, когда я уезжал с виллы. Где-то в глубине стучала настойчивая мысль, что моя невероятная версия начинает подтверждаться.
           Я поспешно встал из-за стола.
          - Ладно, я пошёл, - сказал я, отворачиваясь к дверям, чтобы он, не дай бог, не прочитал в моём лице мои чудовищные подозрения.
          - Подожди, - сказал мне вдогонку Игорь.
          Я остановился, но поворачиваться не стал.
          - Серёжку привези, - услышал я за собой слова Игоря. - нечего ему там делать.
          - Хорошо, - ответил я очень тихо, чтобы он не расслышал дрожь в моём голосе.

               
                22.
          Наш самолёт приземлился в Барселоне вечером. Выйдя на трап, я с удивлением обнаружил, что в начале осени погода здесь ничем не отличается от летней. Нас встретила всё та же духота и влажность.
          Мы с Кротовым взяли такси и поехали в одну из гостиниц Барселоны, именно здесь мы должны были завтра утром встретиться с адвокатом, с которым мы связались ещё по Интернету из Москвы. Устроившись в очень приличном для трёхзвёздочного отеля номере, мы принялись делать звонки в соответствии с нашим планом, принятым ещё в самолёте.
          Прежде всего я позвонил в госпиталь, чтобы назначить встречу с лечащим врачом Даняши. Девушка в справочной ответила мне, что Даниэлу Панкову выписали вчера вечером, и дала мне домашний телефон её врача. Врач, судя по фамилии, был араб или турок, и говорил по-испански раз в двадцать хуже, чем я. Он с трудом объяснил мне, что девушке явно повезло, и пуля только рассекла кожу и мышцы, не задев кости, то есть на языке обывателя, рана была пустячной, хоть и неприятной, много крови, наложение швов и уколы. Клянусь, в этот момент, я мысленно перекрестился, поблагодарив Господа, в которого я до сих пор не слишком верил, и за Даняшу, и за Ольгу, и за всех нас.
          Поскольку по местному времени было  ещё только 9 часов вечера, что для Испании с её сиестой и тягой к ночному образу жизни, было детским временем, я решил поехать в наш посёлок. У меня было чувство, что раз всё так удачно началось, надо бежать и делать что-то, пока удача сопутствует нам. Я сказал об этом Кротову, но он почему-то не поддержал меня, был очень задумчив и постоянно причитал: “Эх, бес в ребро, бес в ребро.”
          Махнув на него рукой, я попросил его хотя бы связаться с Ольгой, чтобы предупредить её, что я скоро приеду, и вышел на улицу.
          В близлежащем пункте проката автомобилей, я заполнил пару анкет, оставил в залог сотню долларов и усевшись в крохотный корейский джип, поехал в наш посёлок.
         Дорога была тёмной и пустынной, но я так хорошо её знал и помнил, что мог позволить себе, не напрягаясь, поразмышлять за рулём обо всём, что свалилось на меня за эти два дня. Проносящиеся мимо знакомые пейзажи навевали на меня воспоминания, невольно возрождавшие во мне образы и мысли, которые я когда-то отбросил как ненужные, лишние и вызванные моим богатым воображением: то мне вдруг припоминался скользящий взгляд Игоря  на Даняшу поверх очков, то я вдруг видел, как он протягивал ей бокал с шампанским, то вдруг вспоминал его суетливое участие в ссоре Даняши и Серенки, а то, чуть не задохнувшись от внезапно открывшегося мне понимания, видел перед собой его негодующее лицо в “Форде”: “Но ведь она нравится тебе...”
          Размышляя обо всём этом, я качал головой, полный сомнений, догадок и внезапных озарений. Я с трудом мог представить себе величественного, барственного сорокалетнего сноба Игоря с семнадцатилетней девчонкой, типичным тинэйджером, имеющей все достоинства и недостатки своего поколения - от молодости и стройной, спортивной фигуры до полной раскованности, расхлябанного внешнего вида и абсолютного равнодушия к мнению других. С моей точки зрения, они были несовместимы, а уж предположить, что их связывали какие-то романтические отношения и вовсе было невозможно.
          Меня по-прежнему не оставляла мысль, что здесь что-то не так, и во всём этом надо ещё разбираться.
          Я подъехал к гостинице, где теперь жили Ольга с Серёжкой, через полтора часа. Это был современный четырёхзвёздочный отель, тот самый, где Игорь когда-то играл в теннис, его было хорошо видно с террасы нашей виллы. Я спросил портье, в каком номере проживают синьора Арефьева с сыном, и попросил передать ей, что к ней сейчас поднимется синьор Сергей Арефьев. 
          Я постучал в дверь номера, едва сдерживая волнение, мне почему-то было немного страшно встретиться с Ольгой после всего, что произошло. Дверь открылась, передо мной стояла Ольга, такая же, как всегда, в джинсах и в маленькой футболке. На первый взгляд мне показалось, что в ней ничего не изменилось, и она явно не выглядела, как женщина, покушавшаяся на жизнь соперницы. Хотя как должна выглядеть такая женщина, я вряд ли представлял.
          - Ты? - удивилась Ольга.
          - А кто должен быть? - в ответ удивился я.
          - Мне сказали, что синьор Арефьев, я подумала, что это Игорь вернулся. Серёжка, вон, даже спрятался.
          - Серёжка спрятался? - не переставал удивляться я. - Он что, так не хочет видеть отца?
          - Не хочет, - задумчиво ответила Ольга и закрыла за мной дверь.- проходи, сейчас я позову его.
          Я вошёл в номер. Он состоял из 2-х комнат и, наверное, обходился недёшево, правда, явно дешевле, чем вилла, нависающая над скалой.
          Задорный детский крик заставил меня вздрогнуть от радости. Серёжка повис на мне, сжимая мою шею руками и покрывая мою голову поцелуями. Я вдруг растрогался. Чёртова чувствительность, за которую все вокруг так ругали меня с детства, опять, в самое неподходящее время дала о себе знать. Я обхватил Серёжку руками, стараясь спрятать перекосившееся от захлестнувших меня чувств лицо в его рыжие, как у Игоря, волосы.
          - Всё будет хорошо, - успокаивал я не то его, не то себя, не то стоявшую рядом с таким же перекошенным лицом Ольгу.
          - Он тебя так ждал, - сказала Ольга. - мы все тебя ждали.
          - Всё будет хорошо, - повторял я, как заведённый.
          - Сейчас кофе закажу, - сказала Ольга .
          - Я бы вообще чего-нибудь поел, - наконец, опомнился я. - я уже двое суток почти ничего не ел.
          - Хорошо, сейчас. - Ольга сняла трубку, набрала номер и что-то проговорила по-английски. - только бутерброды, - сказала она мне, повесив трубку. - надо было тебе самому заказывать, я с иностранными языками не в ладах, только пиццу могу заказать да сэндвичи. - в голосе её слышалась непривычная для меня горечь.
          - Трудно тебе пришлось? - спросил я.
          - Трудно, трудно, - поспешно ответила она и красноречивым взглядом указала на Серёжку.
          Я всё понял.
         Через десять минут мы ели бутерброды, пили кофе и болтали о всякой чепухе, включая последние российские новости, словно над нами не висело следствие, которое велось одновременно в 2-х странах, и угроза тюремного заключения.
          Насилу уговорив Серёжку пойти спать, мы с Ольгой вышли на балкон. 
         С балкона было хорошо видно набережную и море, но всё это выглядело как-то совсем по-другому, не так, как с виллы, словно это была другая набережная и другое море.
          - А на вилле не захотела остаться? - спросил я механически.
          - Срок аренды закончился. И потом, я бы там не смогла.
          - Прости, - я почувствовал себя виноватым.
          - Ничего, говори, - сказала она со вздохом. - ты же ведь и приехал, чтобы поговорить. Да и мне тоже хотелось бы поговорить... Я же здесь одна совсем...
          Голос её как-то прервался, и она замолчала. Я тоже молчал, давая ей возможность успокоиться. Я пил кофе. Ольга курила.
          - Как Игорь? - вдруг спросила она.
          Почему-то впервые, за всё время, что я знал её, мне захотелось ей всё рассказать.
          - Пьёт, - сказал я.
          - Почему-то я так и думала.
          - Такое случалось? - поразился я.
          - Не случалось, но насколько я знаю, у мужчин вашей семьи такой темперамент.
          - Мне кажется, отец не пил, - засомневался я.
          - Не пил, но выпить мог... Игорь тоже может выпить.
           - Я не знал, - ответил я, задумавшись.
           Я вдруг заметил, что последнее время слова “не знал, не знаю, не знала” стали очень часто употребляться среди нас. Мы, действительно, ничего не знали друг о друге, и даже мой старший брат, человек, с образом которого я рос и жил, оставался для меня тайной за семью печатями.
          Я поделился этим с Ольгой.
          - А я знала, - проговорила она , вздыхая. - Я всегда знала, что когда-нибудь так и будет... Я всегда воевала за него, всю жизнь, и мне везло, мне удавалось его отвоёвывать... Но я никогда не была в нём уверена... Темперамент, - повторила она, усмехаясь, словно вкладывала в это слово какой-то тайный, не известный мне смысл.
          - Я тоже сомневался, - признался я. - но я полагал, что это Серенка.
          - Я сначала тоже...
          - Зачем же ты тогда её пригласила! - не сдержался я.
          - Дура была. Самоуверенная дура! - воскликнула она взволнованно и даже в сердцах отбросила сигарету. - Мне казалось, что она так примитивна и так вульгарна, что она не сможет не раздражать его. И я не ошиблась! - она издевательски рассмеялась над собой. - она, действительно, его раздражала... И он положил глаз на дочку. Поразительная приверженность женщинам одной семьи... - она опять засмеялась, но смех её был какой-то надорванный, нервный.
          Я выдержал паузу, прежде чем задать свой вопрос, я понимал, что смогу причинить им Ольге ещё большую боль, но я должен был разрешить свои сомнения.
          - Ольга, скажи, - начал я очень осторожно. - это, действительно, так? Мне кажется, что тут что-то не так...- я волновался и путался в словах.
          - Так, так, - вздохнула она. - я это заметила ещё на корте, после этого дурацкого матча...Ты помнишь: “За вас, Даниэла!” Никогда не забуду его взгляд...Ты знаешь, у него есть такой особенный взгляд... Я, наверное, и влюбилась в него из-за этого взгляда...Передать его невозможно, можно только почувствовать... - я нетерпеливо кивнул, я знал, о чём она говорит, его полуприщуренный взгляд поверх очков я помнил до сих пор. - А уж когда соседский сын ей предложение сделал, он аж побелел от ужаса, - продолжала Ольга. - ты не видел, а я видела. - голос её дрогнул, она смолкла, затем опять зажгла сигарету, закурила и продолжила, вздыхая. - А что было, когда ты с ней купаться ночью пошёл, не берусь даже пересказывать... Он волновался больше, чем её родители... Я его таким видела только, когда её мать 20 лет назад объявила ему, что замуж выходит...
          Голос Ольги вдруг прервался, она отложила сигарету и, уронив голову на руки, заплакала. Я растерялся. Что сказать ей, чем утешить, я не представлял, с таким сильным женским горем я сталкивался впервые.
          - Господи, - она плакала, говорила, глотала слёзы, всхлипывала и говорила вновь. -  я всю жизнь, всю жизнь была рядом с ним. Нога в ногу. Боялась на секунду его одного оставить, бабы на него прямо вешались, как будто он сахарный... - я почему-то в этот момент вспомнил двух итальянок в кафе. - Из института в аспирантуру, - продолжала Ольга, захлёбываясь. - из аспирантуры в НИИ, потом фирму свою открыли, будь она неладна! Он стал богатый, вылощенный, девки в офисе аж обмирали: “Игорь Николаевич, вы на Ричарда Гира похожи, если бы он был рыжим и с усами!” - Ольга вдруг так разозлилась, что стукнула кулаком по хлипкому гостиничному столику. - Дура! Дура! Таскалась за ним повсюду, разве что в мужскую баню не ходила! Как будто этим можно мужика удержать! Все 9 месяцев беременности тряслась, что он кого-нибудь встретит! Серёжку кормить не стала, через неделю на работу вышла! А надо было дома сидеть, детей рожать одного за другим, таких же рыжих, как он, с синими глазами, троих или четверых, и ждать его дома, с пирогами, ешь , Игорёк, любимый, чтоб стал толстый, и бабы на тебя не западали!
          Она разрыдалась, почти завыла в голос. Я присел перед ней, пытаясь хоть как-нибудь отвлечь её. Говорить о деле с ней было бесполезно. Я налил ей воды, попытался найти хоть какие-нибудь лекарства, но не найдя ничего, от растерянности, зачем-то добавил в воду несколько капель коньяка. Выпив залпом стакан выдуманного мной успокоительного средства, она, как ни странно, притихла и даже сказала мне дрожащим от пережитого волнения голосом, что ей надо отдохнуть. 
          Я попросил Ольгу поберечь свои силы. Завтра утром мы должны были вместе с ней и новым адвокатом пойти в полицейский участок.
          Время не терпело, и нервы у всех были на пределе.   
          Я попрощался с Ольгой, договорился с ней о встрече на завтра и  вышел из отеля. В моих сегодняшних планах было ещё посещение виллы “Горная красавица”.


                23.
          Ещё с набережной я заметил свет в одном из окон второго этажа.
Я не знал, арендовал ли эту виллу ещё кто-нибудь, но то, что Мануэль и Кончетта были сейчас там, я не сомневался.
          Что я должен был чувствовать, проходя вновь по узкой гравиевой дорожке, обсаженной низким кустарником? Ностальгическую грусть, трепет воспоминаний, умиление от новой встречи с тем, что не так давно приносило мне радость? Я подумал обо всём этом, в несколько шагов преодолевая знакомую мне тропинку, но никаких чувств, совершенно излишних в этой ситуации, я не испытал. У меня было лишь одно, настойчивое и двигающее меня вперёд желание - узнать, что же здесь, в конце концов, произошло. Меня интересовали факты. То, что я слышал пока, было лишь эмоциями.
          Я позвонил в знакомую дверь, и очень скоро услышал шаги,  похожие на шаги Мануэля. Он открыл дверь и замер от неожиданности. Могу сказать, что первое движение, которое я увидел в его лице, была улыбка, обыкновенная улыбка радости при виде знакомого, приятного тебе человека, но в то же мгновение радость сменилась выражением озабоченности, и следом - неловкости. Было ясно, что моя персона ассоциируется у него с новыми неприятностями.
          Я поспешил успокоить его.
         - Мануэль, не беспокойся, я ненадолго. Позови, пожалуйста, Кончетту, мне надо с вами поговорить.
          Мануэль вздохнул тягостно, и в его лице простосердечного человека отразилось всё, о чём он только что подумал - опять ненужные разговоры, что же ещё. Он нехотя пошёл за Кончеттой.
          На моё счастье она отреагировала по-другому:
          - Святая богородица! Кабальеро!
          Она обняла меня почти по-матерински, но сохраняя всё же небольшую дистанцию, видимо, необходимую ей для того, чтобы удерживать излишние эмоции. Я перехватил брошенный ей взгляд Мануэля, как бы предупреждающей её быть настороже.
          Я достал из своей дорожной сумки бутылку сувенирной водки и баночку чёрной икры, которые старомодный Кротов буквально всучил мне в руки, зная, что я поеду на виллу. Как ни странно, Кончетта и Мануэль не просто обрадовались, а пришли в полный восторг, оказалось, что мои брат с невесткой за все 5 лет, которые они арендовали виллу, ни разу не догадались привезти им в подарок какой-нибудь сувенирный пустяк, который, обычно, так нравится иностранцам. В который раз я подивился предусмотрительности Вальки: Кончетта тут же припрятала баночку, сообщив мне, что обязательно отвезёт её внучке, а Мануэль долго изучал этикетку и гладил бутылку ласковым жестом влюблённого.
          Как и три месяца назад, они провели меня в гостиную. Я окинул эту чудесную комнату взглядом завсегдатая музея, в сотый раз наблюдающего одну и ту же экспозицию, но не устающего любоваться ею.
          - Здесь всё так же красиво, - сказал я.
          - Да, - подтвердил обычно молчаливый Мануэль. - мы тут уже 15 лет работаем, а красота всё та же, ничего не меняется, только постояльцы.
          - А сейчас никого нет? - спросил я, проявляя должный интерес к их профессиональным заботам.
          - Нет, - опять ответил Мануэль. - теперь, скорей всего, до следующего лета.          
          В этот момент пришла Кончетта с тремя чашечками кофе. Мне припомнились наши долгие вечерние беседы до приезда Игоря. Я подумал, что с такими простыми и добросердечными людьми, как они, лучше быть откровенным. За кофе я сказал им, что нуждаюсь в их помощи и попросил рассказать мне, как можно подробнее, что происходило на вилле со дня моего отъезда. Я понимал, что ни Кончетте, ни Мануэлю нет никакой нужды возиться со мной и рассказывать мне в мелочах, безусловно, неприятную для них историю, вырвавшую их из привычной, размеренной жизни необходимостью ходить в полицию и давать показания вместо того, чтобы спокойно отдыхать до следующего туристского сезона. Но у меня была надежда, что за те три недели, что мы провели на вилле одни, у нас сложились тёплые, почти дружеские отношения, основанные на простой, человеческой симпатии друг к другу.
          Я спросил их:
          - Вы, наверное, устали от полиции и всей этой кутерьмы?
          Мне ответил Мануэль:
          - Полиция здесь была только один раз, сразу после происшествия. Но вот в полицейский участок нас вызывали несколько раз, сверяли показания.
          Я посочувствовал им.
         Эмоциональная Кончетта не смогла удержаться без того, чтобы вмешаться в наш разговор:
          - Сколько лет мы здесь работаем, а такого не случалось, ни на нашей вилле, ни на соседних. Один раз, правда, немец выпил лишнего и утонул в бассейне, а так, чтобы такое безобразие - никогда не было.
         - Безобразие? - переспросил я.
          Мануэль бросил на неё быстрый взгляд, Кончетта замолчала.
          Не знаю, отчего, но у меня вдруг возникло тяжёлое чувство. Прежнего дружеского контакта между нами явно не получалось. Кончетта с Мануэлем были, как мне показалось, очень насторожены и чем-то обеспокоены.
          Я подумал о том, как  мне сейчас не хватает моих прежних возможностей. За бутылкой вина или за стаканом пива беседа, скорей всего, клеилась бы лучше. Чтобы хоть как-то разговорить их, я начал рассказывать им то, чего они не могли знать из-за языковых трудностей и из-за той дистанции между прислугой и хозяевами, которой мы стали в определённой мере придерживаться после приезда Игоря и Ольги.          Я рассказал им о причинах скандала, произошедшего на вилле “Эстелла”, в своё время так заинтересовавшего Кончетту. Потом, увлёкшись сам, поведал зачем-то о студенческих отношениях нашей троицы, о том, как я, будучи шестилетним мальчишкой, переживал за моего брата, и о том, как Ольга всю жизнь завоёвывала его любовь.
          История получилась очень красивая. В какое-то мгновение я заметил, что слёзы наполнили глаза сердобольной Кончетты, а Мануэль закашлялся, раскуривая свою трубку. То, что он взялся за трубку, было хорошим знаком.
          Боясь упустить момент, я, быть может, слишком поспешно, спросил Мануэля:
          - Мануэль, скажи, как так получилось, что у Ольги оказалось твоё ружьё?
          Он молча сделал знак в сторону жены, она бросила на него вопросительный взгляд.
          - Расскажи, Кончетта, - кивнул он ей. - человек ехал с другого конца света.
          Кончетта вдруг заулыбалась, чувствовалось, что ей, открытой и непосредственной в выражении своих чувств, нелегко было так долго сохранять бдительное молчание.
          Она начала свой рассказ основательно, с того момента, как я уехал с виллы, и тут же высказала мнение, что с её точки зрения, мне не следовало уезжать.
          Оказалось, что следующий же день после моего отъезда начался с неприятностей. Ольга, выполняя обещание, данное Серёжке, пошла с ним на море и уже через несколько часов вернулась обгоревшей и с головной болью. К вечеру у неё поднялась температура, пришлось вызвать местного врача, и ей назначили постельный режим.
          Поскольку она заболела, на пляж с Серёжкой пошли Игорь и Даняша, но уже через день он почему-то закапризничал и остался дома. Большую часть времени он теперь возился с Мануэлем в саду или играл в компьютер. На море он больше не ходил, а вот Игорь и Даняша пропадали там целыми днями и иногда даже запаздывали к ужину. Серенке это не нравилось, она часто возмущалась и что-то выговаривала дочери, но та, как видно, не обращала на неё никакого внимания и даже грубила в ответ. Кончетта предчувствовала, что всё это добром не кончится и лелеяла тайную надежду на Ольгу и Валерия. Но Валерий к тому времени совсем, по её словам спился, и она едва успевала снова и снова заполнять бар, а Ольга практически не выходила из дома и ни с кем не общалась, кроме Серёжки. Она выглядела очень подавленной.
          Кончетта совсем забеспокоилась и даже поделилась своими подозрениями с Мануэлем, когда Игорь с Даняшей опять затеяли по вечерам ездить играть в теннис, и часто, по её наблюдениям, возвращались слишком поздно, возбуждённые и даже немного подвыпившие. К тому времени соседи с “Эстеллы” уехали, и Даняша проводила всё время исключительно с Игорем. Кончетта расстроилась окончательно, когда однажды поймала их взгляд друг на друга, взгляд, который вызвал у неё внутренний протест: с её точки зрения, такой солидный господин, как Игорь не мог иметь ничего общего с такой невоспитанной и грубой девицей, как Даняша. Если уж на то пошло, то её мать подходила ему гораздо больше.
          Кончетта стала наблюдать за ними пристальнее, постоянно перехватывая их взгляды, улыбки и какие-то особенные выражения лиц. Такие же выражения лиц она видела у молодожёнов, часто арендовавших “Горную красавицу” на медовый месяц.
          Как-то ранним утром Мануэль разбудил её, сказав, что он очень обеспокоен тем, что ворота открыты, и машины до сих пор нет в гараже. Они вышли на улицу, чтобы посмотреть, не угнали ли у них машину, и увидели подъезжающих к дому Игоря и Даняшу. От неожиданности они спрятались в гараже, и им пришлось застыть от стыда и ужаса, наблюдая за тем, как Игорь и Даняша долго и нежно прощаются друг с другом.
          Кончетта была очень огорчена, она знала Игоря и Ольгу уже 5 лет, и несмотря на то, что у них всегда гостили их друзья, и на вилле бывало всякое: и романы, и флирт, и случайные интрижки, но за Игорем такого не водилось, женщинам он нравился, она это видела, да и они ему тоже, но всё было в рамках.
          Дальше было хуже. Синьор Igor, от которого ни Кончетта, ни Мануэль ничего подобного не ожидали, видимо, совершенно потерял голову, попав под полное влияние девчонки. Кончетта не скрывала, что терпеть не могла Даняшу, которая, по её словам, сама везде и всюду, при каждом удобном случае, липла к Игорю, иногда даже не стесняясь присутствия Кончетты или Мануэля. У Кончетты порой складывалось впечатление, что Даняша, словно нарочно выставляла напоказ свои отношения с Игорем, но к её великому удивлению, никто, кроме неё и Мануэля, ничего не замечал. Серенка, по-прежнему нагло флиртовала с Игорем, даже не подозревая о том, что его интересы давно сместились на её дочь, Валерий беспробудно пил, а Ольга пребывала в прострации. 
          Я слушал Кончетту, удивляясь, поражаясь и возмущаясь вместе с ней. Тонко уловленные ею подробности, меткие замечания и редкая наблюдательность делали её рассказ необычайно живым и полностью воссоздающим для меня атмосферу тогдашних событий. Я чуть не задохнулся от ужаса и возмущения, когда она рассказала мне, как однажды ночью увидела Даняшу, чуть ли не вприпрыжку выбегающей из спальни Игоря. Представления об Игоре, до такой степени утратившем над собой контроль, никак не укладывались в моей голове.
          - А где же была Ольга? - недоумевал я, не зная, верить мне тому, что я слышу или нет.
          - С тех пор, как вы уехали, она спала в комнате мальчика, - пояснила Кончетта. - он плакал и боялся спать один.
          Я пожал плечами, я ничего не понимал, временами мне казалось, что Кончетта рассказывает содержание одного из сериалов, которые она так любила смотреть по телевизору.
          Мануэль покачал головой, угадав мои мучения.
          - Вот так, кабальеро, а вы представьте, что чувствовали мы. Мы всё видели и не знали, что делать. Что бы вы сделали на нашем месте?
          Я развёл руками. Что можно было бы сделать на их месте, я не знал.
          - Особенно было жаль мальчишку, - продолжал Мануэль, вздыхая. - он очень страдал. Эту девушку он ненавидел, по-моему, он один чувствовал неладное, как только видел её, тут же грозил ей кулаком. Бедный мальчик! Ему несладко пришлось.
          - Он как-то замешан в этой истории? - вдруг осенило меня.
          Мануэль вновь многозначительно переглянулся с Кончеттой.
          - Конечно, - кивнул он, поразмыслив. - как раз с ним-то вся история и связана.
          - Мануэль всё видел, - пояснила Кончетта и так красноречиво замолчала, что я сразу понял, мы приближаемся к пиковой точке в их рассказе. - он как раз был в саду, он и маленький синьор.      
          - В саду? - удивился я. - В ваших показаниях ничего про сад не сказано.
          - Это только для вас. - объяснил Мануэль. - Как я понял, вы ничего не знаете...
          - Нет, не знаю, - согласился я.
          - Это очень трудно и неприятно рассказывать, - проговорил Мануэль с сомнением в голосе. - расскажи ты, Кончетта, у тебя лучше получается.
          - Но меня-то там не было, - возразила ему жена.
          - Я же тебе всё рассказывал, - Мануэль в нерешительности качал головой.
          Я терпеливо ждал. Мануэль, наконец, начал рассказывать.
          - Я был в саду с маленьким синьором, мы поливали деревья. Время было вечернее, перед ужином. Мне казалось, что в саду никого уже нет, я был занят своим делом, а мальчик ходил где-то рядом. Вдруг я услышал его крик, не громкий, а такой сдавленный, почти как стон. Я испугался, побежал к нему. Подумал, что змея или ещё что-то...
Я увидел... Мальчик тоже это видел...Возле бассейна, его отец и эта девушка... Они сидели в кресле... Она сидела у него на коленях, лицом к нему... - Мануэль замолчал, опустив голову.
          - Они целовались? - задал я вопрос, чтобы как-то помочь ему.
          - Да, не только...- Мануэль вздохнул ещё раз, качая головой.
          - Это был секс? - пришлось спросить мне.
          - Да, наверное... - Мануэль поднял голову, как бы благодаря меня за помощь. - Они нечего не видели и ничего не слышали...Они даже не сразу поняли, что мы увидели их. Я хотел уйти, увести мальчика, но он опять закричал... Тогда они вскочили, девушка тут же одёрнула платье, а синьор, он был... без всего...
          Я мотнул головой, пытаясь избавиться от ужасной картины, вдруг, словно воочию вставшей передо мной... Я увидел растерянного Игоря, без трусов, ещё не пришедшего в себя от объятий страсти, и маленького мальчика, перепуганного и не понимающего, что здесь происходит... Вслед за этим в памяти зачем-то всплыла другая картина: я - маленький и Игорь, мы в бассейне, я смотрю на брата с восхищением и спрашиваю: “Игорь, когда я вырасту, я буду таким же красивым, как ты?” Он смеётся, хитро подмигивает мне, но ничего не отвечает. Почему мне вдруг вспомнилось это, я не знаю.
          - Бред какой-то, - пробормотал я. - Даже не верится.       
          - Позор! Какой позор, - вступила в наш диалог Кончетта, даже меняясь в лице от возмущения. - среди бела дня, у всех на глазах! На это только современная молодёжь способна. Это девчонка его совратила, точно, хоть и говорят, что она несовершеннолетняя. Такая несовершеннолетняя всех за пояс заткнёт! Не сомневаюсь, что она сама на него уселась. Синьор на такое не способен!
          - Успокойся, Кончетта, - тихо сказал ей муж.
          - Успокойся, - ворчала она. - сколько живу, такого не видела!
          - Что ты не видела! - горячо возразил Мануэль. - Вон, инспектор говорит, на пляже такое постоянно происходит, тоже у всех на глазах.
          - Так, то на пляже! А на вилле у нас такого никогда не было. И хоть бы подумали, что люди кругом, что ребёнок тут рядом! Никакого стыда!
          - Теперь мне ясно, - вздохнул я, приходя постепенно в себя от шокирующего рассказа. - бедный мальчик.
          Мануэль продолжал, глядя на меня с сочувствием.
          - Да, он очень плакал. Синьор, как оделся, тут же подбежал к нему, пытался с ним поговорить, но мальчик отбивался от него и опять бежал ко мне...Это было очень тяжело...
          - А остальные, знали, что случилось в саду? - спросил я, наконец, начиная нащупывать недостающее для меня звено.
          - Не знаю, но похоже, что нет, потому что к ужину вышли все, кроме синьоры и мальчика.
          - Сидели, как ни в чём не бывало, - подтвердила Кончетта презрительно. - я-то тоже не знала, что там, в саду, случилось... А синьора наверху была, с мальчиком, я им ужин туда относила. Я видела, что она его успокаивала, книжку даже ему читала, а что уж там он ей говорил, не знаю... А всё остальное внезапно произошло, я даже не поняла, что к чему, я как раз с кухни горячее приносила... Вдруг слышу крик, шум... Мальчик и синьора на антресолях, оба кричат, она у него ружьё отнимает, а тут вдруг выстрел...
          - Она у него ружьё отнимала? - повторил я, замерев от неожиданности. - Так ружьё было у него в руках?
          Я внимательно смотрел на Кончетту и Мануэля, переводя вопросительный взгляд с одного на другого.
          - Я толком не видела, - быстро сказала Кончетта и опустила глаза.
          - У него, у него, - вдруг подтвердил Мануэль. - я как раз в гостиную вбежал на крик.
          У меня вдруг пересохло в горле от волнения.
          - Мануэль, - медленно проговорил я. - скажи, Ольга знала, где у тебя лежит ружьё?
          - Нет, не знала.
          - А Серёжка?
          - Он знал.
          - Это он взял ружьё?
          - Я не видел, - вдруг смешался Мануэль.
          - Скажи, Мануэль, - продолжал я. - ты показывал ему, как заводить курок, как держать ружьё?
          - Показывал, он даже у меня холостыми стрелял.
          - Мануэль, это он стрелял? - спросил я.
          Мануэль опустил голову, Кончетта засуетилась, убирая чашки со стола. Я, не отрывая взгляда, смотрел на Мануэля.
           Наконец, он поднял голову:
           - Он... Его даже к стене отбросило - такая сильная была отдача.
           Кончетта всплеснула руками, оставив чашки в покое.
           - И ещё, - добавил Мануэль, делая в её сторону успокаивающий  жест. - ружьё он взял, я увидел в своей комнате стул, придвинутый к шкафу, иначе он не доставал до ружья, потому-то я и прибежал в гостиную.
          От пережитого напряжения и волнения мои глаза невольно застлали слёзы.
          - Что же ты молчал...
          Мануэль качал головой, явно недовольный собой:
          - Инспектор мне сказал, что дело перешлют в Россию, и суд будет там. Я боялся, я не знал... - он бросил на жену умоляющий взгляд. - Мы думали, что его могут посадить в тюрьму,  мы видели по телевизору ваши тюрьмы...
          Я уже плакал, не стыдясь своих слёз и бросаясь обнимать Мануэля, только что спасшего нашу семью.
          - Да что же мы, звери, что ли, у нас детей не судят, так же, как и у вас.


                24.
          Через два дня, уладив все необходимые формальности, мы все сидели в самолёте, держащим курс на Москву.
          В полицейском участке посёлка закрыли дело после того, как Мануэль и Кончетта дали новые показания, а Ольга подтвердила, что взяла вину на себя, чтобы защитить сына. Также, как и Кончетта с Мануэлем, она сильно позабавила местных полицейских, признавшись, что очень боялась за сына, так как не знала испанских законов и не представляла, как может пойти следствие.
          Испанский адвокат, которому мы тут же с радостью сообщили о том, что дело закрыто, как это ни парадоксально, был больше раздосадован, чем доволен. Поскольку он лишился верного и немалого гонорара, нам с Кротовым пришлось возместить ему моральные издержки несколькими сотнями долларов.
          Кротов, которому так и не удалось за эти два дня ни разу окунуться в море, был тем не менее беспредельно рад, что мы так скоро и так легко справились с поставленной задачей. В самолёте он заказал себе водочки с орешками, и уговорил за четыре часа полёта не меньше пяти рюмок. Когда глаза его уже затянулись характерной легкомысленной поволокой, а лицо стало багрового цвета, он наклонился ко мне и зашептал вдохновенно:
          - Вот, что такое - седина в бороду - бес в ребро! Понимаю Игоря, самого иногда заносит... Опыта у него в таких делах маловато, голову потерял... Видно, девка очень красивая. - прошептал он ещё глуше и заговорщески мне подмигнул.
          - Красивая... - от неожиданности согласился я.
          По приезду в Москву, я сразу же помчался к следователю Цыпкину, чтобы отдать ему новые материалы дела. Он поздравил меня с успехом, заявив, что у меня явно имеются детективные способности, и посоветовал мне поступать в юридический институт.
          Он сказал мне, что тоже сомневался в виновности Ольги, уж слишком нелепым выглядел выстрел для женщины, задумавшей убить любовницу мужа. Какой бы хрупкой и маленькой она ни была, но даже при условии, что она впервые в жизни взяла ружьё в руки, она не могла не прицелиться, прежде, чем произвести выстрел, а баллистическая экспертиза показывала, что она выстрелила, держа ружьё на уровне живота, то есть - фактического роста своего сына.
          Я ушёл от следователя, счастливый, меня переполняла детская радость, что у нас есть такие капитаны, на которых можно положиться и которые в любом случае выручили бы  меня и мою семью, даже если бы я не вытянул истину из Мануэля и Кончетты.
          Так завершилась первая часть нашей эпопеи, которую я назвал бы, правда, с некоторой оговоркой, испанской трагедией.
          Не всё теперь в нашей жизни было так просто и ясно, как мне это казалось прежде. Ольга отказалась жить под одной крышей с Игорем, так как Серёжка по-прежнему, ни под каким видом не желал видеть отца, и Игорь переехал жить ко мне. Игорь тоже не горел желанием воссоединиться с семьёй, потому что по моим наблюдениям, его роман, получивший своё начало в Испании, имел тенденцию к продолжению в Москве.
          Но это была уже другая часть истории, больше похожая не на трагедию, а на фарс. Московский фарс.














                ЧАСТЬ  II.
               
                МОСКОВСКИЙ  ФАРС.
               

                1.
          Осень в Москве - пора тревожная. Люди начинают новый рабочий год, что-то задумывают, что-то завершают, приноравливаются к новым условиям жизни и мучаются по поводу постоянно меняющейся погоды.
          В нашей жизни тоже многое переменилось.
          Игорь теперь жил со мной, Ольга не работала и хандрила, Cерёжка совсем одичал в одиночестве, и мне приходилось разрываться между обязанностями Ольги на работе и обязанностями Игоря дома.
          Литературный институт обещал подождать, дав мне возможность оформить академический отпуск и начать учёбу через год, а юридический институт, который из-за случайно оброненного слова капитана Цыпкина, почему-то серьёзно запал мне в душу, и вовсе ждал до лучших времён.
          Дела наши не ладились. Оказалось, что пока мы отдыхали в Испании, в нашей переменчивой и непостоянной, как настроение юной девицы, финансовой системе страны, что-то треснуло, и Игорь потерял все свои деньги. Как ни странно, он не расстраивался, ничего особенного не предпринимал, а всё сидел и сидел в своём кабинете, практически ни с кем ничего не обсуждая. Перед ним  стоял только его маленький переносной компьютер, в который он время от времени заглядывал и что-то туда вносил. Кротов же, напротив, паниковал, излишне суетился и кричал на каждом углу в офисе, что надо что-то предпринимать.
          Я пробовал рассказать Ольге о трудностях фирмы, которую она когда-то создавала вместе со своим мужем, но она равнодушно отвечала мне, что её это больше не волнует.
          Через месяц Кротов заявил, что нам нечем платить зарплату сотрудникам, на что Игорь, пожав плечами, с непонятным нам безразличием, ответил, что все, кого что-то не устраивает, могут уходить. Ещё через месяц из 30-ти человек на фирме осталось 5: Игорь, я, Кротов, секретарша Лидочка и охранник Юрка. Игорь с невозмутимым видом выслушал по этому поводу доклад Кротова, чуть ли не хватающегося за сердце, дал ему задание найти помещение поменьше, избавиться от лишней мебели и оргтехники и выдал фразу, которую мы, оставшиеся четверо, обмозговывали потом полдня:  “Ну вот, теперь можно начинать работать.”
          После этого у нас начался такой аврал, что я едва успевал поворачиваться. В отсутствии Ольги мне пришлось буквально на ходу вникать во всё, стыдно сказать, порой я просил объяснить мне что-то секретаршу Лидочку, даже она разбиралась во многих вещах лучше, чем я. Я испытал на своей шкуре, как сложно постигать что-либо в 27 лет, когда иные 18-летние юнцы уже давно обштопали тебя на повороте. Выяснилось, что я ничего не знал и ничего не умел.
          Мне было очень трудно. С самого раннего утра я носился по Москве на своей “Тойоте”, то кому-то что-то отвозил, то привозил, то открывал счёт в банке, то наоборот, закрывал. По всей видимости, Игорь решил, что эффективнее всего использовать меня в качестве водителя, так как даже у охранника Юрки оказалось высшее техническое образование, и он теперь безвылазно сидел у компьютера.
          Иногда мне случалось сопровождать Игоря или Кротова на переговоры. “Вникай,”- часто говорил мне Игорь, замечая, очевидно, моё отсутствующее выражение лица. Но вникать мне было сложно и совершенно бесполезно, финансовые тонкости ускользали от меня, сколько бы я ни напрягал свои умственные способности. Единственное, что я понимал из разговоров Игоря и Вальки - это то, что наши дела практически не сдвигаются с места.
          Игорь искал кредит. По его расчётам только большие деньги могли вновь запустить забуксовавший механизм нашего, когда-то так хорошо отлаженного бизнеса. Он поднял все свои связи, обзвонил всех партнёров и приятелей - денег не давал никто, все ссылались на финансовый кризис, выбивший из колеи и их.
          Как-то вечером, по пути с работы, Игорь вдруг сказал мне, что исчерпал все свои возможности. При этом он почему-то не выглядел ни подавленным, ни расстроенным.
          - И что? - встревожился я.
          - Ничего, - спокойно ответил он. - как-никак, я доктор технических наук, что-нибудь придумаю. С голода не умрём.
          Передо мной возник призрак моей бывшей захудалой коммуналки. Меня аж передёрнуло от дурных предчувствий. Осмелев от страха потерять всё, что я не так давно получил, я спросил Игоря, все ли свои знакомства он поднял.
          - Деловые -да, - коротко ответил он.
          “Деловые, - отозвалось во мне. - а не деловые?”
          Мне вдруг вспомнился Алексей из Сургута, по  моим представлениям он, скорее, относился к неделовым знакомствам Игоря.
Воспоминание о нём вернуло мне надежду, не могли же, в конце концов, в одночасье разориться все бизнесмены страны.
          Я поделился своей идеей с Игорем.
          - А что, - произнёс он задумчиво. - можно попробовать, он мужик неплохой, только пьёт много.
          Тут же, из машины я позвонил в Сургут.
          Наталья узнала меня сразу, спросила, как мои дела, а я, памятуя о том, что с такими людьми, как она, лучше говорить прямо, честно ответил, что дела мои - плохо, и потому-то мне и нужен Алексей. Она ответила, что Алексей как раз в Москве и, не раздумывая, дала мне номер его мобильного.
          Я подспудно ожидал её расспросов об Ольге, Игоре и скандале в Испании, но он молчала, что при её простоте душевной означало, что она, скорей всего, ничего об этом не знала. Это меня успокоило, вновь поднимать со дна души всю эту муть, тем более в присутствии Игоря, мне не хотелось.
          Я перезвонил Алексею. Он долго соображал, кто же такой брат Игоря Арефьева, но когда я объяснил ему, что я Сергей с виллы “Горная красавица”, он моментально сориентировался, почему-то очень обрадовался и пригласил меня к себе в гостиницу.
          Пока я говорил по телефону, Игорь внимательно прислушивался ко мне, не вмешиваясь и не делая никаких знаков. Лишь когда я закончил, он одобрительно кивнул мне:
          -  А у тебя получается, ты чувствуешь, как  с кем разговаривать. Я думаю, тебе лучше пойти одному.
          Честно говоря, я думал также. Я много раз замечал, что его высокомерная и холодная манера общения отпугивала от него людей. Он, видимо, и сам знал это, поэтому прежде он никогда не вёл переговоров без Ольги, а теперь - без Кротова, и даже в этих случаях люди часто уходили от него озадаченными и поставленными в тупик.
          Потому-то я не без облегчения высадил Игоря у дома на Ленинском и вновь повернул назад, в Центр.
         Остановился Алексей не где-нибудь, а в “Метрополе”.


                2.
          Я входил в шикарную московскую гостиницу, внутренне напрягаясь страхом бывшего алкоголика и отщепенца, когда-то  испытывавшего трепет даже при беглом взгляде на этот символ красивой жизни.
          У стеклянных, раздвигающихся по мановению воздуха дверей, стояли мордовороты в чёрных костюмах. По старой привычке я с опаской покосился на них. Но напрасно, я им был не нужен.          Случайно я уловил мелькнувшее в огромном зеркале отражение элегантного молодого человека в дорогом пальто, безукоризненных ботинках и модной причёской и успокоился. В моём теперешнем облике не было ничего от моей прежней жизни, разве что мятущийся, напуганный взгляд. Но глаза я предусмотрительно опустил.
          Алексей из Сургута ждал меня в холле. С видом хозяина вселенной он мерил шагами мраморно-ковровый пол. Мне показалось, что со времён Испании он округлился ещё больше.  Увидев меня, он бросился мне навстречу, расшвыривая по сторонам “метрополевских” иностранцев. Он обнял меня, словно я был его давним другом.
          От него слегка пахло спиртным.
          - Что, без брата пришёл? - был его первый вопрос.
          Я кивнул.
          - Хорошо, - одобрил он. - а то не знаешь, как с ним разговаривать, Ольга - та попроще, с ней и посмеяться можно и пошутить... Помню, в школе проходили - “Человек в футляре”, вот твой брат - точно такой и есть, как тот “человек в футляре”.
          Я вежливо промолчал.
          Алексей заметил мою сдержанность и оценил её по-своему:
          - Ну ладно, ладно, не обижайся, знаю, любишь брата, потому и пришёл, так ведь? Я против него лично ничего не имею, сам бы, может быть, хотел быть таким, да, видишь, рылом не вышел.
          Алексей захохотал, довольный собой и своей шуткой.
          - Ну что, перекусим? - не то спросил, не то предложил он и потащил меня в ресторан.
          Мы сели за столик. Алексей тут же сделал заказ, даже не заглядывая в меню, и только вопросительно посмотрел на меня, когда выбирал напитки:
          - Что пьём?
          - Ничего. Я не пью.
          Я много раз замечал, что когда я произношу эту фразу, я испытываю какое-то непонятное для меня смущение, словно я говорю о чём-то постыдном, не укладывающимся в общепринятое понимание.
          Точно также отреагировал и Алексей. Он посмотрел на меня так, словно я только что признался в собственном позоре.
          - Как не пьёшь? Совсем? А, может, ты это?
          Он сделал жест, имитирующий укол в вену.
          Я решил ответить откровенно:
          - Просто в течение восьми лет я пил так, что сейчас не могу без содрогания смотреть на бутылку с этикеткой “Водка”.
          Алексей посмотрел на меня сочувственно.
          - Завязал?
          Я кивнул.
         - И не тянет?
         Я покачал головой.
         - Вот ведь как... - Алексей задумался и даже отодвинул от себя рюмку, которую только что налил официант. - Значит, ты был, как говорится, алкоголиком...  А может, и я - алкоголик?
          Алексей вдруг загрустил.
          Я задумался. Почему-то мне захотелось рассказать ему о том, что составило такую большую и такую никчемную часть моей жизни. Меня очень задевало, что этим не интересовался никто, кроме случайно мелькнувшего доктора и едва знакомого мне Алексея.
          - Представь себе, - начал я, как-то незаметно переходя “на ты”. - что ты уснул летаргическим сном и проснулся через восемь лет. Всё вокруг тебя переменилось: политика, кино, музыка, пристрастия людей, даже продукты на прилавках... Всё ушло вперёд. Все твои сверстники выросли, обзавелись семьями, получили профессию...Ты вроде бы тоже вырос, все воспринимают тебя как взрослого, а ты, на самом деле, остался таким, как восемь лет назад. И ты никак не можешь понять, что нужно делать и чего от тебя хотят...Поверь мне, это страшно...
          Алексей слушал, не шелохнувшись.
          - А ещё страшней - так и не проснуться. - заключил он, вздыхая о чём-то своём.
          - Да, пожалуй, - согласился я.
          Мне было тяжело, я и сам не ожидал, что это небольшое путешествие в моё прошлое, выпотрошит меня до глубин души.
          - Сам надумал? Или помог кто?
          Чувствовалось, что моя история произвела на Алексея сильное впечатление, и он теперь пытался уяснить в ней что-то важное для себя.
Я уже хотел было по какой-то вечной привычке сказать “брат”, но тут в моей памяти вдруг всплыло озабоченное лицо Юльки. Мне вспомнилось даже, как она спросила кого-то: “Жить будет?”
          Я произнёс в раздумье:
          - Получается, что бывшая жена.
          - Любила, наверное, - предположил Алексей.
          Это уже не лезло ни в какие ворота - вообразить, что практичная, туго знающая своё дело Юлька любила меня, я никак не мог.
          Я поспешно замотал головой.
          - Значит, жалела, - подхватил Алексей, вздохнул и в сердцах схватился за рюмку.
          Видно было, что он его что-то очень глубоко задело в моём рассказе, и сейчас волновало и крутило помимо его воли.
          Выпив одним залпом подряд две рюмки водки, он в явном замешательстве потряс головой:
          - Вот и Наталья моя тоже говорит - алкоголик, алкоголик... Да разве ж я алкоголик!
          Не сговариваясь, почти одновременно, мы покосились на уже  ополовиненный графинчик водки.
          - А тебе это мешает? - спросил я, не отрывая взгляда от графина.
          Алексей чуть не подпрыгнул на стуле.
          - Ну, парень, ты даёшь! - воскликнул Алексей со смесью восторга и ужаса. - Ты прямо, как Кашпировский! Насквозь видишь! Тебе надо экстрасенсом, честное слово! Если б не мешало, так и разговора бы не было! Ты же сам знаешь, как у нас дела решаются. Всё за рюмочкой. А я удержу не знаю, то да сё, одну за другой! А утром, как посмотрю, такого наворотил, что хоть беги за ними, за вчерашними партнёрами! А что толку - всё подписано! Я по этому делу столько денег разбазарил! А многие уже знают - пользуются этим. Вот Наталья моя и говорит - лечись... А ты как думаешь?
          Я молча кивнул я, не в силах сдержать улыбку.
          - А врач у тебя есть? Может, тот, который тебя вылечил?
          - Есть, только другой, лучше, - сказал я, вспомнив про доктора Бадаяна.
          - А чего ты улыбаешься? - вдруг спохватился Алексей, с подозрением глядя на меня.
          - Убирай со стола бутылку, - ответил я, стараясь удержать рвущийся из меня смех.
          - Почему это? - насторожился Алексей.
          - Потому что я тоже денег просить пришёл.
          - Так, это я и так догадался, - облегчённо вздохнул обрадованный Алексей и поспешно схватил графин с остатками водки. - раз такое дело, надо выпить. Сам понимаешь, традиция!
          Мы ещё долго сидели в ресторане, доедая свой ужин и обсуждая всё, что попадало в круг нашей беседы. Мне нравился Алексей, с ним мне было легко и просто, часы летели незаметно. Я даже подумал о том, что, возможно, когда-то, в подвале книжного магазина, рядом со мной тоже сидели интересные собеседники, а может быть, даже, и хорошие люди, только я об этом ничего не помнил. В новую жизнь я пришёл с пустым багажом.
          Я смотрел на Алексея, опустошающего один за другим графины с водкой, и он казался мне большим ребёнком, заблудившимся во взрослой жизни. Наверное, так оно и было, потому что прежде, чем определить со мной сумму кредита, проценты и сроки по выплате, он позвонил в Сургут, и долго, отворачивая от меня лицо и прикрывая рот рукой, чтобы я не слышал чего-то, для моих ушей не предназначенного, говорил с Натальей.
          - Ладно, - сказал он мне, выключая сотовый. - деньги даём исключительно ради тебя, нравишься ты нам, и племянник твой нравится, мальчишка, что надо, жалко его будет, если родители разорятся...
          Уже еле держась на ногах и пугая чопорных постояльцев отеля своим разудалым видом и громогласным голосом, он по пути в свой номер рассказывал мне, куда и когда мы должны прийти завтра с Игорем для того, чтобы оформить кредит.
          Закрывая за мной дверь своего люкса, он всё же напомнил мне:
          - А за тобой врач, не забудь!
          Я ехал домой, хоть и уставший от долгого и эмоционально насыщенного общения с Алексеем, но довольный и даже гордый собой. Мне удалось сделать то, что не смог сделать даже мой всесильный брат-          я нашёл деньги.


               

                3.
          Я вошёл в квартиру, уверенный в том, что Игорь не спит в тревожном ожидании результатов моей встречи с Алексеем, от которой зависела вся наша жизнь. Но в квартире стояла полнейшая тишина. Я прошёлся по комнатам - Игоря нигде не было. Не было даже записки. Его сотовый не отвечал. Позволить себе подумать, что не только наши финансовые, но и семейные дела пошли на поправку, и Игорь вернулся к Ольге - я не мог. С тех пор, как мы вернулись из Испании, он ни разу не переступил порога своей квартиры  на Фрунзенской набережной.
          Игорь пришёл только под утро и в ответ на моё удивление пробормотал что-то невнятное. На моё воодушевление по поводу найденного мною спасительного кредита он и вовсе не отреагировал.
          Общаться с ним мне становилось всё сложнее.
          Если прежде свою лепту оживления в наши отношения вносили Ольга и Серёжка, то теперь всю тяжесть сложного характера Игоря мне приходилось брать на себя одному. Он очень переменился и в обыденной жизни был практически невыносим. Я старался поменьше находиться рядом с ним, проводя почти все вечера после работы с Серёжкой и Ольгой.
          Часто, приходя домой, я его не заставал. Возвращаясь, он никогда не говорил мне, где он был, но по особенному запаху, который он вносил с собой в квартиру, смеси дорогого алкоголя и табака, я определял, что он был в ресторане. С кем он туда ходил, можно было только догадываться.
          Однажды, разбираясь в бумажках, которые он побросал вокруг себя, я с удивлением обнаружил чек из магазина “Cartier” на умопомрачительную сумму. Я был потрясён, мне показалось хамством тратить такие бешеные деньги на ювелирные украшения, когда наша фирма только-только начала выходить из сокрушительного нокаута, и мы все пахали с утра до вечера за символическую зарплату.
          Я поделился этим с Кротовым, не в силах держать в себе своё возмущение. Дипломатичный Валька попытался успокоить меня:
          - А что ты хочешь. Это же его фирма. Мы все здесь под его крылом. Сам понимаешь, хозяин - барин.
          Я остался при своём мнении, но Игорю об этом ничего не сказал.
          Мне было противно, да и некогда. Я был слишком занят. Утром я был на работе, днём - с Серёжкой, а вечерами я выслушивал душераздирающие откровения Ольги. Она по-прежнему не работала, целыми днями торчала дома, не выходя даже за хлебом, постоянно курила, оставляя повсюду за собой пепел и окурки, и совершенно не следила за собой. Она побледнела, ещё больше похудела, ходила в одной и той же одежде и частенько забывала помыть голову.
          Она так запустила квартиру, что порой мне было страшно открыть дверь. Невзирая на нехватку денег, я решил вызвать их бывшую домработницу и няню Серёжки, от которых нам пришлось отказаться из-за крайнего финансового положения. Няня, к сожалению, работала уже в другом месте, а домработница, крепкая ещё шестидесятилетняя бывшая московская учительница, Галина Ефимовна, коротавшая дни одна после смерти мужа, вернулась с радостью.        Успокоенный, я поручил её заботам квартиру, Серёжку, его режим и питание.
          Ольге было ни до чего. Серёжку она не замечала. Она могла говорить только об Игоре. Не успевал я войти в квартиру, как она обрушивала на меня десятки одних и тех же, повторяющихся из дня в день, вопросов: как Игорь, что он ест, как он спит, что он надевает, кто за ним следит... При этом она почему-то никогда не спрашивала о том, как он работает и где он бывает после работы... А уж о таких страшных вещах, как другие женщины или, того хуже, Даняша, она не упоминала совсем.
          Но больше всех меня беспокоил Серёжка. Из резвого, весёлого, любознательного и радующегося всему и всем мальчугана, он превратился в хмурого, насупленного, углублённого  в себя молчуна.
Он стал похож теперь на рыцаря печального образа, о котором я ему столько рассказывал. Он немного оживлялся только, когда приходил я. Со мной он разговаривал, играл, рисовал, собирал конструктор, но прежней живости, которая раньше порой так утомляла меня, в нём не было.
          Об отце он вообще не вспоминал и если я говорил ему, что Игорь передаёт ему привет, чего на самом деле и в помине не было, он замолкал и замыкался. Я попросил Галину Ефимовну присмотреться к нему повнимательнее, и скоро она в беспокойстве сообщила мне, что он стал очень нервным, плохо спит, боится громких звуков и впадает в настоящую истерику, если видит по телевизору что-либо, похожее на любовную сцену. Как бывший педагог она советовала мне показать его врачу. Но знакомых врачей у меня не было. За всю свою жизнь я имел дело с врачами только два раза, и оба раза это были наркологи.
          Я позвонил доктору Бадаяну. Не знаю, почему, но я верил ему.
          Я описал ему ситуацию с Серёжкой и спросил, куда мне с ним
обратиться.
          Приятный бархатный голос доктора действовал на меня, как тёплое ватное одеяло. Я успокаивался.
          - Есть такая очень интересная врачебная специальность - психоневролог, эдакая смесь психиатра с невропатологом, не слышали? Это сейчас очень модно, поэтому можно попасть, мягко говоря, к неспециалисту. Я могу порекомендовать вам мою однокурсницу, очень серьёзного детского врача... Я думаю, что это как раз то, что вам нужно... Записывайте...
          Я поблагодарил доктора, записывая номер и уверяя его в том, что он не может дать плохого совета. Доктор смущённо отнекивался, но я чувствовал, что моя безграничная вера в него ему приятна.
          - Кстати, - сказал он мне очень благосклонно. - тот пациент, которого вы мне послали - очень интересный тип. Знаете, когда алкоголь становится образом жизни - сложный случай.
          - У меня это тоже был образ жизни, - сказал я, в который раз удивляясь тому, что доктор Бадаян всё про всех знает.
          - Вылечим вашего газового воротилу, не волнуйтесь, - успокоил он меня.
          Я и не волновался. Когда я слышал голос доктора, я почему-то не волновался ни о чём.
          На следующий же день я ехал с Серёжкой на другой конец Москвы, в Республиканскую детскую больницу, где работала однокурсница доктора Бадаяна.
          Она была, как я почему-то и ожидал, нежной блондинкой в безукоризненном белом халате и аккуратной крахмальной шапочке. Серьёзный вид ей придавали только солидные очки с затемнёнными стёклами и стетоскоп, висяший на шее. 
         Несмотря на свою хрупкую внешность и ласковое лицо любимицы мужчин и детей, первое, что она сделала, это рассердилась на нас.
          - Почему не позвонили предварительно? Вы же понимаете, что это больница! - но посмотрев на испуганно прижавшегося ко мне Серёжку, она тут же смягчилась. - Приму вас только потому, что Эдик Бадаян послал, проходите.
          Звали строгую и очаровательную врачиху Анна Владимировна.
         Побеседовав по отдельности со мной и с Серёжкой, она вышла ко мне в коридор.
          - Где родители мальчика? - строго спросила она меня.               
          - Как? - почему-то перепугался я. - я же вам всё рассказал!
          - Да, - снисходительно кивнула она. - но без родителей такие проблемы решить невозможно.
          - Это понятно, - согласно закивал я.
          - В следующий раз, пожалуйста, с мамой, а желательно, и с папой.
          - Я не знаю, - замялся я.
          Врачиха нахмурилась, словно не Серёжка, а я был её пациентом.
           - Постарайтесь, передайте им, что я их вызываю, пусть позвонят мне, в конце концов, вот моя визитная карточка.
           Не успел я что-либо понять, как в моих руках оказалась визитная карточка врачихи. “Доктор медицинских наук, профессор, председатель международной ассоциации ....”
          По-моему, у меня затряслись руки.
          - Хорошо, - пробормотал я еле слышно. - матери передам, но вот про отца - ничего не могу сказать...
           Врачиха посмотрела на меня, как на больного, но ничего не ответила.
           Она открыла дверь в свой кабинет и жестом подозвала Серёжку. Её лицо тут же преобразилось и вновь стало ласковым и милым.               
          - И потом, - сказала она мне и даже слегка улыбнулась. - разве можно так запускать ребёнка! Вроде бы интеллигентная семья, а ребёнок - предоставлен самому себе!
          - Это у нас традиция такая, - пробормотал я.
          - Запишите его куда-нибудь, пожалуйста, сейчас это не проблема! Да хотя бы в подготовительный класс какой-нибудь, ведь ему уже шесть лет, а мальчик он очень развитый! Знаете, если ребёнком не заниматься - проблемы не заставят себя ждать!
          - Да уж, это мне известно, - опять пробубнил я.
          Я вышел из больницы, совершенно очарованный несгибаемостью, регалиями и миловидностью молодой врачихи. Не знаю отчего, но у меня вдруг впервые за долгое время поднялось настроение.
          Поразительно, но и Серёжка на обратном пути тоже оживился и даже попросил меня сводить его в “Мак-Дональдс”.
          У меня появилась надежда, что тучи над нашей семьёй начнут, наконец, рассеиваться.


                4.
          Но оказалось, что я ошибался. Погода нам пока не фартила.         
          Игорь жил своей жизнью. За исключением тех часов, которые мы проводили вместе на работе, дома мы встречались только по утрам. Мы вместе завтракали, причём, его никогда не интересовало, откуда берутся кофе и продукты, и каким образом к его столу подаётся пресловутая яишница. Самое большое, что он мог мне сказать за завтраком - это дать мне какое-то поручение по работе, как правило, это было задание переговорить с тем или иным человеком.
          “Человеческий фактор” - так теперь называлась моя работа. Я должен был бесконечно кого-то уговаривать, уламывать, переубеждать, а порой, и просто плакаться в жилетку. Каким-то фантастическим образом, мне всё это одинаково удавалось.
          Дела в нашей фирме постепенно налаживались, мы даже взяли на работу нескольких новых сотрудников: секретаршу на место Лидочки, так как она теперь называлась менеджером, охранников вместо Юрки и водителя для Игоря.
          Поздно вечером, когда я возвращался домой от Серёжки и Ольги, дома я Игоря, как правило, не заставал. Если же нам случалось пересечься, он никогда не спрашивал меня, где я был. Ни Ольгой, ни Серёжкой он не интересовался. Он мало напоминал теперь прежнего Игоря, хоть и сдержанного, но располагающего к себе. Мрачный тип с постоянно недовольным выражением лица - вот кого мне приходилось  постоянно терпеть рядом с собой.
          Хотя как-то в наших отношениях произошёл небольшой сдвиг, чрезвычайно удививший меня.
          В тот вечер я пришёл от Серёжки раньше обычного, он приболел и уснул после аспирина, так и не дождавшись меня. Неожиданно получив в своё распоряжение свободный вечер, я рассчитывал спокойно поужинать в одиночестве и позвонить, наконец, Кэтрин, забросавшей меня сообщениями в автоответчике и посланиями в Интернете, на которые я никак не мог найти время ответить.
          На кухне, куда я тут же понёс купленные для ужина продукты,
я, не веря собственным глазам, обнаружил Игоря, уютно расположившегося за столом перед включённым телевизором. На столе перед ним стояла бутылка французского коньяка и тонко нарезанный лимон в вазочке - что-что, а красиво есть и пить Игорь умел.
          - Сергей, - позвал меня он. - подойди сюда, ты мне нужен.
          От неожиданности я чуть не споткнулся на пороге - он не обращался ко мне по имени со времён Испании.
          Как только я подошёл к нему, Игорь, ничего не объясняя, подвинул ко мне телефонный аппарат.
          - Позвони ты, - сказал он, стараясь изобразить безразличие в лице. - на мой голос они реагируют, сам понимаешь, не очень хорошо.
          Кому я должен был звонить и кто плохо реагировал на его голос, он не уточнял. Об этом, как подразумевалось, должен был догадаться я сам.
          - А что сказать? - спросил я, пожимая в недоумении плечами.
          - Спроси, как она себя чувствует... А если её позовут к телефону, скажи, чтобы она мне позвонила... Но я думаю, они её не позовут.
          Я видел, что Игорь, стараясь выглядеть невозмутимым, всё же смущался, говорил он с трудом, особенно тяжело ему давалось местоимение “она”, на нём он запинался и даже краснел.
          Ничего больше не уточняя, он положил передо мной свою записную книжку и указал пальцем на телефон, записанный напротив имени “Серена”.
          Я набрал номер. Через секунду я услышал в трубке недовольный голос Серенки.
          - Серена, здравствуй, это Сергей Арефьев, - осторожно начал я.
          - Узнала, - резко ответила она. - Что нужно? Наверное, от своего брата звонишь?
          - Нет, я звоню от себя, - не сразу понял я. - я просто хотел поговорить с Даняшей, узнать, как она себя чувствует.
          - Не прошло и года, - съязвила Серенка. - где же ты раньше был? Невестку свою выручал? Наслышана... Это из-за твоих пинкертоновских способностей дело закрыли!
          - Да, так вышло, - поддакнул я.
          - Так вышло, - передразнила Серенка. - у меня твоё семейство - вот где! Братца твоего с удовольствием бы засадила! Тоже мне, Набоков нашёлся!
          “При чём тут Набоков?” - хотел было спросить я, но не решился, потому что Серенка, как всегда, когда она заводилась, остановиться могла с трудом.
          - На его счастье Валерий мне запретил с ним разбираться, Даняшу пожалел по судам таскать, а я бы этому подонку такую жизнь устроила, никакие адвокаты бы не помогли!
          - Да, да, - только и мог поддакивать я. 
          Сидя напротив меня, Игорь внимательно следил за ходом разговора. Он дал мне понять, чтобы я был посмелее.
          - Так, как там всё-таки Даняша? - спросил я, следуя указаниям  Игоря.
          - Никакой Даняши! - вскричала Серенка. - Ни тебе, ни ему! Валерий сказал, что если он ещё раз к ней сунется, он ему такое устроит, что он не то, что у нас, в какой-нибудь Танзании работать не сможет!
          Я повесил трубку, пожимая плечами.
         - Что? - спросил меня Игорь.
         - Она сказала, что Валерий устроит тебе разгром в средствах массовой информации.
          - Да ладно, - Игорь махнул рукой. - одна болтовня и шантаж...
          - Как шантаж? - удивился я.
          - Так...- он брезгливо скривил губы. - я им ещё в Испании почти все свои деньги отдал... Это такие люди... Их интересуют только деньги, больше ничего...
          Он вышел в комнату, оставив меня одного с моим недоумением, и скоро вернулся с небольшой яркой коробкой в руках. Знакомый дизайн и этикетки подсказали мне, что это был сотовый телефон.
          - Придётся тебе встретиться с ней.
          - Мне? - я чуть не подпрыгнул на своём стуле.
          Он кивнул:
          - Она сейчас учится где-то в телецентре, я не смогу там торчать...
          - А я смогу?
          - Я прошу тебя, - тихо проговорил он.
          Я чуть не поперхнулся от потрясения. Игорь просил меня о чём-то чуть ли не в первый раз в жизни. Я вынужден был согласиться с Валькой Кротовым, “бес в ребро” был налицо, странно только было наблюдать его в непробиваемом и невозмутимом обычно Игоре.
          - Ну, ладно, - вздохнул я.
          Игорь протянул мне коробку:
          - Вот, отдашь, скажешь, что сотовый подключён и внутри есть инструкция. Если надо, покажешь, как пользоваться. Всё, я позвоню.
          Я пожал плечами, оставшись в недоумении по поводу того, кому должен был позвонить Игорь. Я был так потрясён, что даже не решался задумываться над тем, что всё это значит. Всё, что я видел и слышал, не укладывалось в моей голове.


                5.
          На следующий день я, с выражением лица полного идиота, сидел в своей машине напротив здания телецентра и высматривал Даняшу.
          Игорь предупредил меня, что на ней, скорей всего, будет надета чёрная блестящая куртка. Через час у меня уже рябило в глазах, и мне казалось, что 90 процентов девушек Москвы носят чёрные куртки из блестящей ткани.
          Я вышел из машины, чтобы немного поразмяться и покурить.
          - Кого я вижу! Сергей! - услышал я за собой весёлый голос. - Тебя, бог, что ли послал?
          - Игорь! Меня послал Игорь! - почему-то разозлился я.
          Я обернулся и увидел Даняшу, только что отделившуюся от группки таких же, как она, длинноногих девиц с длинными волосами.
         Она подошла ко мне, деланно улыбаясь:
          - А я бы предпочла, чтобы ты сам.
          С невольным любопытством я разглядывал Даняшу.
          Она очень переменилась. Прошло всего три месяца, как я её не видел, но мне казалось, что передо мной стоит другая девушка в обычной одежде, в которой ходят почти все девушки Москвы, с обычной причёской и даже с обычным макияжем на лице. Ничего, кроме хитрого и задиристого взгляда, и прежних трёх серёг в ухе, не выдавало в ней прежнего угловатого и расхлябанного подростка.
          - У тебя всё нормально? - спросил я, чтобы хоть что-то спросить.
          - Нормально, - голос и манера разговора у неё были прежние, тинэйджеровские. - Хорошо, хоть не изуродовали! - она приподняла со лба свои длинные волосы, и я увидел идущий от лба к макушке  широкий багровый шрам.
          - Испугалась? - спросил я.
          - Не успела, тут же отключилась. Ничего не помню.
          Я пожал плечами:
          - Даже не знаю, что сказать.
          - Да, - согласилась она. - всё очень глупо получилось.
          Чувствовал я себя с ней не совсем удобно, видимо, где-то подспудно, в подсознании, сидело моё новое знание о ней и очень мешало мне.
           Я поспешил передать ей поручение Игоря.
           - Поводок послал? - хитро улыбнулась она.
           Я растерялся. Я не был настроен разговаривать с ней в подобном тоне. На всякий случай, я промолчал.
          - Подвезёшь? - спросила она уверенно, будто не замечая моего смущения.
          - Садись, - вынужден был ответить я.
          Мне показалось, что я и так вёл себя с ней не слишком вежливо.
          Отъезжая от здания телецентра, я указал жестом в его сторону.
          - А ты что, здесь учишься? - спросил не столько из любопытства, сколько из желания быть воспитанным.
          - Да, в школе фотомоделей. Мамаша настояла. Чтобы я умела должным образом выглядеть и себя держать.
          - А-а, - кивнул я , начиная понимать, с чем связан новый и непривычный для меня облик Даняши.
          - Так что, - продолжала она, усмехаясь. - Даняши больше нет, Даняша осталась в прежней жизни, - картинным жестом она откинула волосы назад. - теперь есть только Даниэла Панкова, начинающая фотомодель.
          Мы ехали по проспекту Мира, Даняша подозрительно крутила головой.         
          - Догадался бы меня пригласить куда-нибудь, что ли? - сказала мне она не то капризно, не то игриво.
           Что-то во мне отозвалось радостным узнаванием, словно вдруг повеяло тёплым ветром со Средиземноморья.
          - В “Мак-Дональдс”? - спросил я, невольно вторя  ей.
          Мы как раз стояли на светофоре напротив “Мак-Дональдса”.
          - Да ну тебя, - обиделась она. - вон, рядом торговый центр новый, там пиццерия приличная есть, я знаю.
          Пришлось мне поворачивать направо, к кричаще-яркому торговому центру, сожалея о том, что прежние времена так быстро прошли и теперь у меня в кармане вместо карточки “Visa” с неограниченным кредитом, всего лишь несколько сот рублей.
          Пока Даняша делала заказ, я мучительно смотрел в меню, подсчитывая в уме, хватит ли мне денег, чтобы расплатиться за её пиццу, торт, мороженое и кофе. Я испытывал непереносимое чувство позора.
          - Что так мало? - спросила меня Даняша, глядя на одиноко стоявшую передо мной чашку кофе.
          - Я недавно ел, - соврал я.
          - А я так есть хочу, - радостно призналась она.
          Почему-то мне подумалось в этот момент, что Даняша так привыкла заказывать всё, что ей вздумается, рядом со старшим Арефьевым, что ей и в голову не пришло, что с младшим - нужно вести себя как-то иначе. Меня успокаивало только то, что по моим подсчётам, денег мне вполне хватало.
          Переключившись от пиццы к торту, Даняша заметно сбавила темп, и откинувшись на спинку стула, начала расспрашивать меня о том, как я провёл своё путешествие.
          Честно говоря, череда происшедших событий заставила меня забыть о моих впечатлениях от Европы, в памяти остались только молоденькая англичаночка Кэтрин, постоянно напоминавшая мне о себе звонками и посланиями, и неприятное чувство, что если бы я не уехал, ничего бы не произошло. Но ни о чём об этом я ей рассказывать не стал.
          Я подвёз Даняшу до дома, когда уже стемнело. Оказалось, что жили они в шикарном новом доме на Лесной. Честно говоря, я был удивлён, сколько раз Даняша и Серенка представляли Валерия, как некоего творческого бессеребреника, живущего тяжёлой жизнью независимого журналиста. Мне  невольно вспомнилась фраза Игоря, определяющая Серенку и Валерия как корыстных людей. Вполне вероятно, что он был недалёк от истины.
          - Не пропадай, звони, - сказала мне Даняша, направлясь к шикарным, наглухо закрытым для чужаков, воротам.
          Я подал Даняше коробку с мобильным телефоном, который она чуть было не оставила в машине.
          - Даже не знаю, что скажу родителям, - сказала она, указывая на коробку. - придётся соврать, что наградили за хорошую учёбу!
          Она засмеялась и вытянув вперёд руку, отогнула кверху рукав своей куртки:
          - Вот, посмотри, мамаша меня за них чуть не убила!
          На тонкой ручке Даняши сияли маленькие золотые часики. Я сразу вспомнил о чеке от “Cartier”.
          - Она так орала! Я, говорит, за всю свою жизнь таких вещей не имела! Ну, и дура! Это её проблемы, если она не знала, как Игоря раскрутить, правда? - и она мне подмигнула, как-то нехорошо при этом ухмыльнувшись.
          Я сел в машину с неприятным чувством.
          Я не мог бы точно определить, что именно не понравилось мне в последней фразе Даняши: слова, интонация или сам факт наличия Игоря в этой истории. Но это что-то вызывало во мне чувство стойкого омерзения.
          Я вернулся домой с тайным желанием никого не видеть и ни с кем не разговаривать.
          Но на сей раз Игорь ждал меня на кухне, держа в руке свой неизменный коньяк.
          - Передал? - спросил он.
          Что-то в его голосе насторожило меня, мне показалось, что он был чем-то недоволен.
          - Передал.
          - Почему так поздно?
          - Я проводил Даняшу до дома, - ответил я, ничего не понимая.
          - Я не просил тебя провожать её, - сухо проговорил Игорь и резко встал из-за стола. - спокойной ночи, - добавил он, не глядя в мою сторону, и вышел из кухни.
          Я остался один в полной растерянности. Уже во второй раз я  вызывал его ревность самим фактом своего существования. Неужели же он совершенно, ни на один грамм, не доверял мне! Думать об этом было неприятно. Честное слово, меня уже мутило и от Игоря, и от Даняши, и от их странных, совершенно непонятных для меня отношений.



                6.
          Из головы у меня не выходил Серёжка.
          Из-за дурацкого поручения Игоря я так и не смог попасть к нему в течение целого дня, и теперь мне не давало покоя чувство, что я бросил его.
          Следующим же вечером, после работы, накупив фруктов и шоколада, который Серёжка обожал, я помчался на Фрунзенскую набережную.
          С того дня, как мы с ним посетили в больнице докторшу Анну Владимировну, он уже успел несколько раз побывать у неё на приёме, и было заметно, что это общение идёт ему на пользу.  Я его возил к ней по субботам, в будни - Ольга.
          Уже те два визита, во время которых Ольга, по-видимому, успела поговорить с врачихой, произвели в ней колоссальные изменения. Она сходила  в парикмахерскую и записала Серёжку в подготовительный класс гимназии. Правда, Серёжка приболел, и пока ни на одном занятии не был.
          Я позвонил в дверь, Ольга открыла мне.
          Она менялась на глазах. Помимо причёски я заметил на ней новые джинсы и чистую, вполне приличную блузку.
          На ходу бросив ей, что она хорошо выглядит, я побежал в Серёжкину комнату. Я очень беспокоился за него. Маленький мальчик, одинокий и несчастный, пострадавший больше всех в этой запутанной и мерзкой истории взрослых, заставлял моё сердце сжиматься от боли.
          Он лежал на кровати, отвернувшись лицом к стене. Услышав его сопение, я почему-то решил, что он плачет. В этот момент я мысленно проклял и Игоря, и Ольгу, и Даняшу, и все романы на свете.
          Я тихо позвал его, он повернулся, и я увидел перед собой просто закутанного ребёнка с больным горлом и красным, распухшим от  насморка носом.
          Я понял, что моё беспокойство, ставшее последнее время моим постоянным спутником, вновь неуместно подшутило надо мной. 
          Я невольно рассмеялся. Он улыбнулся мне в ответ. Мы ещё долго болтали о каких-то детских делах, включая в наши разговоры всё, что находилось теперь в кругу его детских интересов, от Анны Владимировны до почти забытого нами Дон Кихота, старательно избегая лишь одной, до сих пор болезненной для Серёжки темы - его отца.
          Я вышел из комнаты Серёжки в подавленном состоянии. Честно говоря, вся эта непонятная ситуация в нашей семье начинала меня раздражать. Игорь решал какие-то свои проблемы, становясь день ото дня всё более невыносимым. Ольга зациклилась на собственном страдании. Оба они были заняты только собой, и их совершенно не интересовало, как живёт и как справляется с болью их маленький ребёнок. Мало того, Игорь совершенно устранился от проблем своей семьи, словно её никогда в его жизни не было. Его бухгалтерия регулярно, каждый месяц отсчитывала Ольге деньги как сотруднице фирмы, я ей их передавал, и это было единственное участие Игоря в жизни его семьи. Ни разу за прошедшие месяцы он не спросил, как живут его жена и ребёнок, в чём они нуждаются, здоровы ли они, и как вообще они решают все бытовые и житейские дела без него.
          Пока все эти вопросы решал я один. Я совершенно замотался в заботах об Ольге, Серёжке, Игоре, бытовых, финансовых и человеческих. Это было почти непосильно для меня, до сих пор получавшего заботу от других. Меня душила обида - я был один - и меня не хватало на всех. Я устал, и мне хотелось, чтобы хоть кто-то сказал мне: “Серёжа, ты молодец.”               
          Я сидел на кухне, поглощённый своей обидой, и курил.
          Из комнаты вышла Ольга, уже переодетая в халат.
          Я помнил этот халат. Ольга показывала его мне ещё в Испании, хвастаясь, что купила его себе за бешеные деньги в каком-то очень дорогом магазине в Барселоне.
          - Вот, - сказала она мне. - так и не надевала.
          Она села рядом со мной и тоже закурила.
          Я молчал. Настроение у меня было паршивое. Не хотелось ни сидеть здесь, ни ехать к Игорю.
          - А я, правда, хорошо выгляжу? - вдруг спросила меня Ольга.
          - Хорошо, - как эхо, отозвался я.
          - Устал? - вдруг спросила она, заметив мою отрешённость. - Хочешь, чаю сделаю?
          - В таком халате чай делать нельзя, - зачем-то сказал я.
          - Красивый, правда?
          Она развела в стороны руки, чтобы продемонстрировать мне размах широких рукавов, и на моих глазах шёлковая ткань мягко разъехалась, открыв худую маленькую Ольгину грудь. Я невольно отвёл глаза. Зачем-то, совершенно не к месту, вспомнилось, что она не кормила Серёжку грудью.
          - Да, - пробормотал я.
          Ольга опустила руки и вновь закурила, глядя на меня внимательным, вопрошающим взглядом. Что-то в её взгляде встревожило меня, да и сама она показалась мне какой-то странной.
          - Ты похож на Игоря, - сказала она, одобрительно кивая самой себе, словно соглашаясь с каким-то своим внутренним вопросом. - Хоть волосы у тебя темнее и глаза не такие синие, а всё равно похож.
          Она вдруг протянула ко мне руку, взяла пальцами прядь моих волос и потеребила их.
          - Мягкие, - сказала она отрешённо. - а у Игоря - жёсткие.
          Я забеспокоился, не представляя, как себя вести. Ладонь Ольги прошлась по моему затылку и потрепала волосы на шее - в этот момент я уже знал, что будет дальше.
          Ольга стремительно встала, очень быстро подошла ко мне и так же быстро и ловко села на мои колени, лицом ко мне. Её руки жёстко обхватили мою шею, и полы шёлкового халата разъехались полностью. Передо мной сидела обнажённая, худенькая, как мальчик, сорокалетняя женщина, взяв меня своими руками в замок и глядя мне прямо в глаза, не мигая и не шелохнувшись.
         Я тихо выдохнул:
          - Ольга, ты что?
          Она медленно покачала головой, как бы призывая меня молчать, и словно в ответ, чуть придвинулась ко мне и прикоснулась губами в моим губам. Я напрягся, почти замер, запрещая себе шевельнуться. Любое движение в этой ситуации могло оказаться неверным.
          Не отодвигаясь, но и не отпуская губ, она ждала. Мои губы, ноздри, щёки - ощущали её дыхание.
          Я не шевелился.
          Сколько прошло времени - не знаю, возможно, несколько секунд, а, возможно, минуты две - Ольга не выдержала. Она чуть отпустила руки, словно приглашая меня быть более свободным, и приоткрыла губы, выжидательно затаив дыхание. Я инстинктивно отодвинулся.
          И тут она с визгом вскочила и, кинувшись к стене, где стоял буфет, забила кулаками по его стеклянным дверцам.
          - Отверг! Отверг! - кричала она, в каком-то исступлении прижимаясь головой и телом к буфету. - Отверг! Потому что я старая! Старая и страшная!
          Я бросился к дверям, спеша закрыть их. Не хватало ещё, чтобы Серёжка услышал, как кричит его мать. Кричала она во весь голос, вопила и билась головой о буфет, словно с ней только что произошло что-то ужасное, находящееся за пределами человеческого терпения.         Когда-то я видел в старых фильмах, в эпизодах о жизни простых людей, так голосили бабы, когда им приносили страшную весть.
          Я попробовал подойти к ней. Это было ошибкой, она тут же повернулась ко мне и вновь прижалась всем телом, глядя на меня безумным взглядом.
          - Ну, что нам стоит, мы же одни. Ты мужчина! Я женщина! Ты мужчина? Мужчина? - и она  принялась колотить по мне с тем же неистовством, с которым прежде колотила по буфету.
          Всё, что произошло дальше, было, как мгновенное первобытное озарение, заставившее меня действовать именно так, а не иначе. Я стремительно обхватил её руками, также, как держала меня прежде она. Поскольку я был намного выше её ростом, она полностью потерялась в моих руках. Она билась, вопила, оскорбляла меня - я держал её.
Обессилев, она зарыдала. Рыдания длились очень долго, сменяясь периодами затишья и новыми всплесками истерики. Я не отпускал её. В конце концов, совершенно обмякнув в моих руках, она стихла.
          Я посадил её на маленький диванчик и сел рядом.
          - Побрезговал? - еле слышно спросила она.
          - Ольга - ты жена Игоря, - попытался объяснить я.
          - Побрезговал, - подтвердила она.
          - Ты его жена, в этом всё дело...
          Но она меня не слышала, сидя с недвижимым лицом и невидящим взглядом.
          - А он не побрезговал, - так же тихо продолжила она. - ты после него побрезговал, а он после тебя не побрезговал.
          - Ты о чём? - ужаснулся я.
          - Ты не захотел спать со мной, а он захотел - с ней. Ты ведь спал с ней?
          Меня захлестнуло от взорвавшегося во мне гнева. Я вскочил с дивана.
          - Да вы что, все с ума посходили! С ума посходили, я спрашиваю?
Помешались на сексе и ревности! Идиоты! У вас ребёнок загибается - а вы дурью маетесь, решаете, кто с кем спал! Тьфу! - я даже сплюнул от огорчения. - Видеть вас не могу!
          Я рванулся в прихожую. Ольга потащилась за мной. Её качало от стенки к стенке, но она всё же старалась запахнуть халат.
          - Сергей, скажи, я страшная? - опять спросила она.
          - Дура ты! - не выдержал я.
          - Ты уходишь? - она прислонилась к стене и, казалось, вот-вот рухнет рядом со мной.
          - Ухожу, - пробурчал я, занятый своими ботинками.
          В этот момент она упала на пол, не потеряла сознание, а просто свалилась, как подкошенная.
          - Ольга, что ты? - испугался я.
          - Ничего, - она еле шевелила губами. - просто сил нет.
          Я подхватил её под локти и буквально поволок в спальню.
          - Дура, ну и дура, - бормотал я, совершенно сбитый с толку.
          - Прости, прости, - шептала она мне в ответ.
          Я положил её на кровать и даже укрыл одеялом.
          Мне было жаль её, она напоминала одновременно маленького, больного ребёнка и обессиленную, худосочную старушку. Наверное, в этот момент я по-мужски понял Игоря, разницу между Ольгиной немощью и живым, наполненным всеми жизненными соками, телом Даняши, я ощущал на уровне клеток.
          - Прости, - продолжала шептать она, не открывая глаз.
          - Да, ладно, - пробормотал я, потихоньку двигаясь к двери.
          - Серёжа, - услышал я уже у дверей.
          Я обернулся.
          - Не говори Игорю.
          Я пожал плечами, представить себе, что что-либо подобное можно рассказать Игорю, было просто невозможно.
          - Спи, - сказал я ей и вышел из спальни.
          Ночевать мне пришлось остаться у них. Ехать домой было слишком поздно и бессмысленно. Мне было спокойнее рядом с Серёжкой. Я устроился в его комнате на детском диванчике и заснул тут же, в одежде, не успев даже о чём-либо подумать.


                7.
          Утром, разбитый, после крохотного диванчика, и озадаченный всем, что происходило вокруг меня, я пил кофе, сваренный заботливой Галиной Ефимовной, размышляя о том, что же мне делать дальше.         Семья, которую, как мне казалось, я, наконец, для себя обрёл, разваливалась на моих глазах, и с каждым днём я видел всё меньше возможностей для её воссоединения.
          Я решил попробовать поговорить с Игорем.
          Придя на работу, я смело вошёл в кабинет Игоря. Новая секретарша попыталась что-то мне крикнуть вслед, но я её не слышал.
          Игорь был весь в телефонном разговоре. Я попросил его отвлечься.
          Очень недовольный, он повесил трубку.
          - Ты прервал очень важный разговор, - сказал он мне, жёстко сжимая губы.
          Я вкратце рассказал ему про катастрофическое, как я считал, положение с Серёжкой и Ольгой, умалчивая, естественно, вчерашние подробности.
          По выражению лица Игоря нетрудно было понять, что он слушает меня через силу.
          - Ну, и чего ты от меня хочешь? - спросил он меня раздражённо.
          - Хотя бы заботься о них.
          - А разве ты не заботишься?
          - А разве я отец? Или муж? - возмутился я.
          Игорь встал из-за своего стола и, подойдя к окну, посмотрел на улицу.
          - Я пока не могу, - вдруг произнёс он глухо.
          - Ну, хотя бы с Серёжкой, - не терял надежды я.
          - Не могу, - повторил он, не оборачиваясь. - и с ним тоже.
          Я развёл руками. Говорить с ним дальше не имело смысла.
         Я вышел из его кабинета в полной растерянности.
         Мне необходимо было с кем-то посоветоваться. Я позвонил Анне Владимировне. Она внимательно выслушала меня, причём, ей я описал Ольгин заскок во всех подробностях, и посоветовала мне обратиться к доктору Бадаяну:
          - Он - психиатр, он вам что-нибудь порекомендует.
          Следующий звонок был Эдуарду Левоновичу.
          Он воспринял меня, как хорошего знакомого. Мне было приятно, что он узнаёт меня и рад мне. Я снова описал ситуацию с Ольгой.
          - Это жена того брата, к которому вы меня вызывали? - припомнил он.
          - Да.
          - Что он там натворил, ваш брат, что у него вся семья на ушах? - пошутил доктор.
          - Натворил, - усмехнулся я.
          - Из какой области?
          - “Седина в голову, бес в ребро.” - сказал я первое, что пришло в голову.
          - Так я и думал, - засмеялся он. - но что-то ему не повезло, вашему брату, обычно такие вещи протекают без таких сильных эксцессов, ну, раздоры, ну, развод, но так, чтобы вся семья нуждалась в помощи врача, это редкий случай... Вы-то хоть в норме?
          - Пока - да, - ответил я, невольно улыбаясь.
          Я чувствовал благодарность. Чужой человек, доктор, который едва меня знал, проявлял ко мне больше внимания и сочувствия, чем  близкие люди.
          В конце разговора доктор Бадаян дал мне телефон профессора из Клиники неврозов, у которого когда-то учился он сам, посоветовав мне положить туда Ольгу на пару недель.
          - Хуже не будет, - сказал мне доктор напоследок. - полежит там, подумает, а заодно и нервы подлечит.
          Вечером я опять был на Фрунзенской набережной.
          - Завтра поедем в Клинику неврозов, - сказал я Ольге строго.
          Она стояла у плиты и что-то варила. За этим занятием, если мне не изменяла память, я видел её впервые.
          - Не поеду, - ответила она, ещё ниже склоняясь к своей кастрюльке. - Я не сумасшедшая. Я несчастная.
          - Несчастная! - завопил я. - Оглянись вокруг себя! Раскрой глаза! Живёт в шикарной квартире, холодильник забит! Домработница! Машина! Несчастная - это когда всё и всех потеряла! А ты кого потеряла? Мужа? Если будешь так себя вести, и сына потеряешь! Ты хоть видишь, как ему плохо!
          - Но с ним же ты, - как-то пробубнила она, наконец, оторвавшись от своей кастрюльки и поворачиваясь ко мне.
          - Опять! - разозлился я. - С ума вы сошли, что ли! Я же не отец, не мать! Ну, совсем вы идиоты, честное слово!
          Разозлившись, я пошёл в прихожую. Уже стоя у входной двери я предупредил Ольгу:
          - Учти, если не займёшься сыном, отвезу тебя в Клинику неврозов.
          Я вышел, хлопнув дверью. Оторопевшая Ольга едва успела махнуть мне рукой.
          После этого разговора Ольга стала понемножку приходить в себя. Хоть я и корил себя за свою резкость с ней и даже порывался несколько раз просить прощения, но результаты говорили сами за себя.        Получалось, что Ольге, которая всю жизнь командовала другими людьми, самой необходимо было сильное и жёсткое руководство.
Командир, правда, из меня был никудышний, и потому в общении с ней я старался придерживаться тактики Игоря - быть молчаливым, суровым и недоступным.
          Но перемены в ней были налицо. Она сама водила Серёжку в школу, записала его в бассейн, и как-то поделилась со мной, как, оказывается, приятно быть просто мамой.
          Ольга воскресала, Серёжка - восстанавливался, в гимназии его хвалили, тренер по плаванию говорил, что у него хорошие задатки, а врачиха Анна Владимировна радостно сообщала мне, что дело идёт на поправку и скоро, возможно, Серёжка будет в силах даже встретиться с отцом.
          Рана неблагополучия в нашей семье начинала затягиваться тончайшей плёнкой. Но чем меньше я вмешивался в дела Ольги и Серёжки, тем хуже становилось мне самому.
          Мой шаткий внутренний мир, который я только-только начал воссоздавать, поддерживая его любовью близких, рушился на моих же собственных глазах, ломая хрупкие подпорки. Я был глубоко разочарован, не найдя человеческой теплоты ни в неприступном Игоре, ни в надломленной Ольге.  Я хотел заблуждаться, думая, что я нашёл свою семью, но это оказалось ещё одной трагической ошибкой моей жизни, уведшей меня в сторону от моего истинного пути. Хотя каким был этот истинный путь, я плохо себе представлял. Получалось, что я плутал впотьмах, ухватываясь с безрассудной надеждой погибающего то за один, то за другой ориентир. Но все они оказывались миражами.


                8.
          Вернувшись в свою квартиру, я опять обнаружил Игоря с бутылкой коньяка. Он, очевидно, заполнял собственную тьму способом, когда-то хорошо известным и мне.
          Увидев меня в дверях кухни, он повернулся в мою сторону и остановил на мне невидящий взгляд. Он был сильно пьян. Это был другой, совершенно незнакомый мне человек с внешностью и голосом Игоря. Я не хотел знать его таким.
          Не сдержавшись, я бросился к нему:
          - Игорь, что ты? Что с тобой?
          Он склонил голову и еле внятно проговорил:
          - Что со мной - сказать стыдно...
          Я сел напротив и, не задавая вопросов, внимательно смотрел на него.
          Он поёжился.
          - Не смотри на меня. Мне нечего сказать, кроме того, что я сказал...
          Неверным движением он отодвинул от себя бутылку.         
          - Даже напиться не могу - противно.
          - Игорь, что случилось? - повторил я.
          Он поднял на меня глаза. На мгновение мне показалось, что я увидел в них бездну.
          - Есть вещи, о которых рассказать невозможно, - тихо проговорил он. - даже родному брату. Потому что это - позор.
          Я внутренне содрогнулся:
          - По-моему, позорнее того, что уже произошло, не бывает.
          - Бывает, - он усмехнулся с горечью. - я здорово влип, Серёжа...
          Выговорив это, он передёрнулся, словно выплюнул кусок несъедобной или, хуже того, отравленной пищи. Я не стал больше задавать вопросов, ощущение чего-то мерзкого, тошнотворного передалось и мне.
          Игорь пошёл спать. Перед тем, как закрыть за собой дверь, он предупредил меня:
          - Завтра меня не буди, надо проспаться.
          Я тоже пошёл в ванну. Состояние у меня было отвратительное.
          С Игорем явно что-то происходило, что-то такое, с чем он уже не мог справиться в одиночку. Я понимал, что он нуждается в помощи, но как ему помочь, и воспримет ли он вообще помощь от меня, это был вопрос, на который мог ответить только Игорь. Но для этого он должен был хотя бы протрезветь.
          Сквозь шум воды, я услышал, как в кухне настойчиво звонит телефон. Я выскочил из ванной, наскоро вытираясь полотенцем.
          - Алло! - зло рявкнул я.
          - Ой, - услышал я девический голос. - ой, это Сергей?
          - Да, - отозвался я, уже понимая, что это была Даняша.
          Из трубки помимо её голоса доносились какие-то посторонние шумы.
          - Твой брат меня достал, - сходу начала она. - 11 сообщений подряд! Он хочет, чтобы я дома сидела, и ждала, пока у него рак на горе свистнет! А я ждать не собираюсь! Это не в моём духе!
          - Постой-ка! - оборвал я её. - Мне не нравится, когда так говорят об Игоре. Или выбирай выражения, или - пока!
          - Ой-ой! - заёрничала она. - Какая любовь! Какое благородство!
          - Даняша, - опять прервал я её. - я предупредил.
          - А пошёл ты!
          Послышались короткие гудки.
          В полном недоумении я повесил трубку. Я, конечно же, знал о взбалмошности Даняши и не раз наблюдал её резкость и грубость в отношениях с матерью, но чтобы такое хамство - со мной, не имевшим с ней никакого общения, кроме дружеского! Я мысленно пожалел Игоря - представить его, аристократичного и сдержанного до чопорности, рядом с такой девицей - было невозможно.
          Но не успел я дойти до ванной, как телефон зазвонил снова. Я снял трубку уже в некотором напряжении.
          На сей раз Даняша смеялась:
          - Ой, извини, прервалось... Игоря позови, у него что-то сотовый не отвечает.
          - Он спит, - сухо ответил я.
          - Ой, разбуди его, пожалуйста, - защебетала она, подозрительно весело. - Я тут в дискотеке, у меня ни копейки, пусть он приедет за мной или такси пошлёт.
          - Он не может.
          - Что это значит, не может? Не хочет, что ли?
          Я не стал вдаваться в ненужные, как мне казалось, подробности.
          - А твои родители? - спросил я, чтобы перевести разговор.
          - Я с ними не в ладах, ты же знаешь, - почему-то опять засмеялась она.
          - Где ты? - спросил я, чувствуя, что у меня нет иного выхода.
          - Недалеко от телецентра, на Звёздном бульваре.
          -  Ну, хорошо, - сдался я. - но если услышу подобное хамство...
          - Ой, Серёженька, я же пошутила! Ну, не обижайся! - смех не прекращался.
          - Ты что, пьяная? - догадался, наконец, я.
          - Угу, - подтвердила она и опять залилась хохотом.
          Я подъехал к гостинице “Звёздная” через минут сорок.
          Мне пришлось войти в здание, чтобы разыскать дискотеку, затерянную в недрах первого этажа. 
          В тёмном помещении гремела музыка, мерцали разноцветные огни и висел тяжёлый дух табака и пота. Я вынужден был вновь отойти к дверям, чтобы попытаться разглядеть Даняшу в темноте и изобилии танцующих тел.
          Но она отыскала меня сама.
          - Ура, Серёжка! - закричала она и схватив меня за руку, потащила, в гущу танцующей массы.
          Я приложил усилие и вытащил её из толпы.
          Она была в чёрном обтягивающем костюме, с довольно ярким макияжем и напоминала мне сейчас одну из тысяч героинь московских тусовок, возможно, и красивых, но похожих одна на другую. Мне даже показалось, что со своими бесчисленными косичками, панамкой и наушниками она выглядела намного лучше.
          - Пойдём, - сказал я ей сердито. - бери свою куртку, сумку и вперёд.
          Но Даняша упиралась, продолжая хохотать.
          - Ну, Серёжка, я так рада, что ты пришёл, пойдём потанцуем!
          Спиртным от неё, как ни странно, не пахло. Меня вдруг осенило.
          - Ты что, накурилась? - спросил я.
          - Накурилась, - она захихикала в ответ. - словечки-то какие! Прошлого века! Подумаешь, пару таблеточек выпила!
          - Господи! - ужаснулся я. - С кем мой брат связался!
          - Связался, - передразнила Даняша. - это я с ним связалась, а не он со мной! Он же, как большой телок! Ха-ха! - она опять рассмеялась, глядя на меня с вызовом.
          - Замолчи! - зашипел я на неё, уже не в силах сдерживаться. - Иначе я тебя здесь оставлю!
          Даняша дёрнула плечиками и невинно округлила глаза:
          - Молчу, молчу.
          Я посадил её в машину на заднее сиденье, видеть её рядом с собой мне было противно.
          Через несколько минут я с изумлением услышал, как она поёт позади меня. Я обернулся. Она надела знакомые мне жёлтые наушники и, покачиваясь в такт песне, пела что-то по-английски с совершенно счастливым лицом.
          Я довёз её до дома и, высадив её из машины, спросил:
          - До квартиры дойдёшь?
          - Легко! - с бравадой воскликнула она и даже взяла под козырёк.
          Я покачал головой, вновь искренне пожалев Игоря.
          - А брату своему передай, чтобы больше мне не звонил, - крикнула она мне от ворот дома. - в печёнках сидит!
          - Ну, и дрянь! - не выдержал я.
          Я возвращался домой, чуть не отплёвываясь по дороге. Я понимал теперь, почему Игорь, упомянув о ней, морщился, как от приступов тошноты. Меня тоже тошнило. Я даже решил, что дома я ещё раз приму душ. Мне необходимо было смыть с себя тот сладко- мерзкий дух дискотеки, который, как мне казалось, проник в мою одежду и мои поры.


                9.
          Когда я утром пил кофе, стараясь настроить себя на рабочий лад, на кухню вышел Игорь. Я обратил внимание на то, как он осунулся и похудел.
          - Кофе будешь? - спросил я.
          Он покачал головой.
          - Сергей, отвези меня на дачу, - сказал он мне.
          Я удивился. Дело в том, что у Игоря пока не было дачи, только каменный остов, без окон и без дверей, который строился уже года два.
          - Какую дачу? - переспросил я.
          - В Лесное, - уточнил он. - помнишь?
          Конечно, я помнил. Лесное - это был дачный посёлок в 40 километрах от Москвы, где когда-то была так называемая дача наших родителей, давным-давно заброшенный домик, в который никто не наведывался чуть ли не со смерти отца.
          - Но она, наверное, давно развалилась, - не понял я.
          - Не знаю, я хочу посмотреть. Я там не был уже три года, с тех пор, как умерла мама.
          - Ну, хорошо, - согласился я, по-прежнему ничего не понимая. - Когда?
          - Сейчас. Только надо заехать купить продуктов, я хотел бы там остаться на несколько дней.
          - Один? - Игорь поражал меня всё больше.
          - Именно один.
          - Но как же ты сможешь?
          Я искренне недоумевал: Игорь на заброшенной даче, без удобств, это было что-то, совершенно не укладывавшееся в моё представление о нём.
          - Не знаю, посмотрим, - спокойно ответил он.
          Мы ехали, почти не разговаривая.
          По дороге мы завернули в один из современных крупных супермаркетов, в котором можно купить всё: от пакета молока до бензопилы. Игорь вывез из магазина две тележки, гружёные доверху.
          Я уже не задавал вопросов. Я видел, что он был скован, напряжён и разговаривать не желал.
         Где-то минут через сорок я въезжал на разбитую дорогу дачного кооператива Академии наук “Лесное”. Это был небольшой посёлок,  состоявший, в основном, из одноэтажных деревянных домов, окружённых деревьями, разросшихся за 30 с лишним лет в настоящие сады. Посёлок стоял на самом берегу озера, которое так и называлось “Лесное”, и другой своей стороной примыкал к лесу. В некоторых местах, словно альтернатива жалким постройкам научной интеллигенции времён развитого социализма, возвышались новые кирпичные многоэтажные особняки.
          Игорь указывал мне дорогу. Наш домик показался мне не таким уж обветшалым в сравнении с тем, что я ожидал увидеть. Дом как дом, только неухоженный, с облезлой краской и покосившимся кое-где забором.
          Игорь толкнул рукой кривую калитку, и мы вошли во двор. Всё выглядело не так уж плохо.  Я думаю, ещё погода, сухая и солнечная, несмотря на начало ноября, существенно помогала нам оживить наши дачные впечатления. Вокруг дома стояли почерневшие яблони с остатками листьев, а у самого крыльца ветвился какой-то кустарник, радующий глаз разбросанными по веткам круглыми, как бусинки, белыми ягодками.
          Асфальтовая дорожка, ведущая к дому, осела, потрескалась, но всё же сохранилась, и идти по ней было приятно.
          Я указал на низкую скамейку возле крыльца.
          - Я помню эту скамейку, - сказал я.
          Игорь кивнул:
          - Её ещё отец ставил. Он вообще почти всё здесь делал сам. Он очень любил этот дом.
          - Да? - удивился я. - Мне кажется, мы очень  редко сюда приезжали.
          Неожиданно Игорь улыбнулся, впервые за сегодняшнее утро:
          - Это потому, что с тобой больше ездили на море. А я рос здесь. Ну, пойдём в дом, холодно.
          Мы вошли в дом. Резко запахло сыростью и старыми вещами.
          Я с любопытством осматривался. Я помнил эту мебель, когда-то она стояла в нашей квартире. Диван, стулья, шторы и даже моё старое пианино - будили мои воспоминания, напоминая мне о прежней моей жизни с родителями на Фрунзенской набережной, но о даче - я почти ничего не помнил.
          Я поёжился, мне стало холодно и неуютно.
          - Здесь печка? - спросил я.
          - Нет, отопление, - ответил Игорь. - пять лет назад я здесь всё переоборудовал. Здесь есть и газ, и водопровод, и даже душевая. Тогда врачи советовали маме больше бывать на свежем воздухе.
          Я пожал плечами. Я ничего этого не знал. Создавалось странное впечатление, что две совершенно разные жизни, имеющие абсолютно не совпадающий багаж воспоминаний, пересекались в одной лишь точке, под названием “мама”. Даже об отце я почти ничего не помнил. Я понимал теперь, что моя память о нём состояла, в основном, из рассказов матери и семейных преданий. Получалось, что я чуть ли не впервые соприкасался с тем, что составляло часть жизни моего отца.
          Игорь долго возился в соседнем помещении, похожем на кухню, я слышал шум и какое-то лязганье, напоминавшее непрекращающийся поворот рукоятки, но теплее от этого не становилось.
          Когда он вернулся, я с сомнением посмотрел на него:
          - Игорь, как ты здесь сможешь жить?
          - Ничего, смогу, - спокойно ответил он.
          - Может быть, лучше в дом отдыха? - я никак не мог успокоиться , мне становилось всё более зябко и неуютно.
          - Нет, мне надо побыть здесь. Всё это для меня очень много значит. И не трясись, - обратился он ко мне, и на лице его опять дрогнула едва заметная улыбка. - я чайник поставил. Доставай чай, печенье, всё, что есть...
          Я послушно пошёл к машине, приволок содержимое всех сумок и разложил всё съестное на столе, предварительно встряхнув пыльную скатерть.
          Мы сели за стол. Я немного успокоился.
          Я чувствовал, что мне необходимо прояснить очень важный для меня момент. Это касалось Даняши и моей с ней встречи. Не рассказать об этом Игорю я не мог.
          - Вчера я видел Даняшу, - начал я медленно. - Она звонила... Ты спал... Она попросила меня приехать за ней в дискотеку...
          Пока я говорил, моя решимость заметно колебалась. Игорь молчал. По его лицу, повёрнутому в сторону окна, невозможно было определить, слушал он меня или нет, я только видел, что приподняв угол скатерти, он рассеянно теребил её бахрому.
          - Игорь, я в ужасе, - решил всё-таки продолжить я. - она пила эти дурацкие возбуждающие таблетки, она откровенно хамила мне, она вела себя, как настоящая шалава.
          Я замолчал, вдруг почувствовав неудобство, получалось так, будто я жаловался Игорю на Даняшу.
          Игорь  усмехнулся:
          - Даниэла - это девушка с разными ликами, никогда не знаешь, какой стороной она к тебе повернётся. Она может быть беззащитной, нежной, а может быть и такой, как ты её видел...
          - Она сказала, что ты её достал, - произнеся это, я тут же об этом пожалел, мне показалось, что такие слова должны были бы ранить его  в самое сердце.
          Но он, как ни странно, только пожал плечами с видом человека, который ожидал услышать что-то подобное.
          - Достал? - опять ухмыльнулся он. - Это в её духе. Она странная девочка. Её бросает из крайности в крайность. К сожалению, она очень многое взяла от своей матери: она делает вид, что ненавидит её и не хочет быть такой, как она, но как быть другой, она не знает. Ей очень трудно.
           Игорь, наконец, отвернул голову от окна и взглянул на меня.
          - Я не в состоянии помочь ей, - продолжил он с горечью. - в ней слишком много детского, а из меня - плохой воспитатель...
          Сказав это, Игорь опять отвернулся к окну. Пока он молчал, разглядывая через мутное стекло что-то неведомое во дворе, меня мучила совесть, что я затеял этот болезненный и неприятный для Игоря разговор.
          - Тебя, наверное, интересует, как я вообще ввязался во всё это, - вдруг спросил он меня, не оборачиваясь.
          Я не отвечал, меня душил такой стыд, словно не он, а я рассказывал сейчас своему брату раздирающие душу подробности своей личной жизни.
          - Вот, ввязался, - повторил он глухо и, как мне показалось, как-то обречённо. - сам, не знаю, как... Я так давно женат... Я никогда не любил Ольгу, её трудно любить, с ней нужно всегда быть навытяжку, во фрунт, это не оставляет никаких сил... А здесь вдруг девочка, да такая очаровательная, такая искренняя и так похожа на девушку, которую я когда-то любил... Я не смог вовремя остановиться, солнце, море, вилла эта чудесная... Знаешь, это странно, но у меня каждое лето, на этой вилле такая тоска начиналась... А тут - никакой тоски, я не помнил, как день начинался и как он кончался... Конечно, сам бы я, наверное, не решился, она смелее меня... - он вздохнул и ещё теснее приблизился к окну. - Представь себе, что однажды к тебе приходит девочка и говорит такие вещи, от которых тебя пронзает насквозь... О том, что ты был её любовью на протяжении всей её жизни, что она любовалась тобой, когда ты приходил к ним домой, о том, как она трепетала, когда ты вдруг обращал на неё внимание или разговаривал с ней... Она мне даже показала свои дневники, там мои фотографии почти на каждой странице, где она только брала их! И что удивительно, я  всегда чувствовал это, но не придавал значения, ну, подумаешь, ребёнок восхищается взрослым, пройдёт... Но когда всё это повторилось в Испании, я дрогнул... Мне кажется, что любой бы на моём месте дрогнул... Не знаю, может быть, я и ошибаюсь... Я, правда, пытался сопротивляться, это я говорю в своё оправдание, - усмехнулся он, чуть разворачиваясь ко мне. - я пытался остановить её, убедить как-то, что её детская любовь не имеет никакого отношения к тому, что происходит сейчас...Честно говоря, я порой совершенно терялся, я никогда ни с чем подобным не сталкивался, я даже не знал, как это расценивать...То ли, как простое детское упрямство, то ли как женское неистовство... Я тебе говорил, она может быть разной: нежной, соблазнительной, агрессивной...Вот так...
          Он замолчал. Наверное, в этот момент нам обоим было тяжело, я не очень хорошо понимал, должен ли я был промолчать, или сказать ему слова поддержки, в голову мне не шло ничего, но мне так хотелось прояснить всё до конца.
          Я спросил:
          - А сейчас? Что происходит сейчас?
          Игорь покачал головой:
          - Не знаю... Неистовство продолжается... Она всё время от меня чего-то хочет...Чтобы я принадлежал только ей... Чтобы я постоянно был рядом...Почти как Серенка когда-то... Или как Ольга...А я устал...Я не могу... Меня просто убивают требовательные женщины... Хочется схватиться за голову и бежать...Иногда я её не переношу...
          - Чего же она хочет? - уточнил я почти в ужасе, уже готовый услышать то, что мне сейчас скажет Игорь.
          Он пожал плечами и ответил почти брезгливо:
          - Как чего... Чтобы я развёлся и женился на ней.
          В одно мгновение передо мной пронеслись все участники нашей драмы: Серенка, Валерий, Ольга, Серёжка, я...
          Я выдохнул, чуть ли не запинаясь:
          - Но это невозможно...
          Игорь кивнул.
          - Невозможно, - повторил он. - есть такие вещи, которые не просто сделать, представить невозможно. Но я, как видишь, уже во всём этом погряз по уши...
          - Игорь, - я спешил поделиться с ним мыслью, сильно взволновавшей меня. - Серёжка не выдержит, это его убьёт.
          Игорь ответил не сразу, он долго ещё не отводил взгляда от неизвестного объекта за окном.
          - Я знаю, - наконец, выговорил он. - я всё это знаю... Я ведь тоже пережил нечто подобное. Ты этого не знаешь, это было ещё до твоего рождения, мы от тебя всё это скрывали, чтобы ничем не омрачать твоего счастливого детства, - на последних словах его губы чуть дрогнули в ироничной полуулыбке - полуусмешке. - Отец ведь тоже уходил из семьи. - голос Игоря дрогнул, клянусь, если бы это говорил не он, я бы никогда не поверил тому, что слышал сейчас собственными ушами. - Мне тогда было 11 лет, - продолжал он. - я не помню никаких скандалов, он просто ушёл. Самое ужасное, что эта женщина жила недалеко от нас, меня даже посылали несколько раз относить туда вещи отца. Я её ненавидел, я хотел её убить, часами я сидел возле её подъезда и вынашивал планы, один страшнее другого. Наверное, Серёжка думал также, как и я: убрать эту женщину, значит, вернуть отца. Я думаю, мама очень страдала, я тогда не понимал этого, мне хотелось, чтобы она ругала отца, осуждала его, подала бы на него заявление в партком или в профсоюз, чтобы его вернули нам, а она молчала, ничего не предпринимала и даже не предъявляла ему никаких претензий...
          “Как Ольга...”- почему-то подумалось мне.
          - Как я тогда старался угодить ей, - продолжал Игорь. - однажды я даже сварил щи по поваренной книге. Мама так смеялась... Я очень любил её, мне страшно её не хватает.
          - Мне тоже, - тихо повторил я.
          Игорь никак не отреагировал, мне показалось даже, что он не услышал меня. Сейчас он был весь в своём прошлом, которого я не знал.
          - А через два года он вернулся, поверь, я не знаю до сих пор, как это произошло, виделся ли он с мамой, объяснял ли он ей что-нибудь... Вот так просто: ушёл и пришёл с промежутком в два года... Все мы делали вид, что ничего не случилось, хотя все мы трое за эти два года стали другими... Я чувствовал себя оскорблённым, за маму, за себя... А через год родился ты, мама тебя родила, когда ей было уже под сорок, видимо, ты был им очень нужен, чтобы начать новый этап в жизни... Они очень старались, мама любила тебя безумно, даже как-то болезненно. Я тоже старался изо всех сил, но знаешь, я говорю, а мне не по себе до сих пор больно...
          Каким-то чудом я понимал его чувства, вместе с ним я почти задыхался от боли и горечи за ошибки, совершающиеся в бесконечности и повторяющиеся во времени...
          - Как же ты мог, пережив такое, сделать то же самое со своим ребёнком! - воскликнул я в страшном волнении.
          - Не знаю, - я почти не слышал его голоса, словно он опустился, пропал где-то в глубине его грудной клетки. - мне порой кажется, что у меня разум помутился... Извини, Серёжа, я больше не могу...
          Он встал, надел куртку и вышел из дома.
          Меня захлёстывали горькие чувства, в которых я пока не мог разобраться.
          Игорь долго не возвращался, и я решил поехать домой, понимая, что ему необходимо было побыть одному. Родительская дача была для него, очевидно, тем местом, где он  находил равновесие души, как я когда-то на террасе виллы “Горная красавица”.
          “Никто не виноват, - думал я, километр за километром преодолевая монотонную дорогу назад. - все запутались от


недопонимания, обид, ложного чувства гордости и отсутствия смелости признать свои ошибки, а не от недостатка любви друг к другу”.
          Относилось ли это к давней истории матери и отца, или к нашему сегодняшнему неразрешимому узлу проблем, я не знал.
       
               
                10.
          Всякий раз, когда мне казалось, что в нашей запутанной и не очень приятной истории, начинает что-то проясняться, новые обстоятельства, возникающие одно за другим, как мошки-дрозофилы на гниющем яблоке, усугубляли и запутывали ситуацию ещё больше.
          Не успел я прийти на работу, как новая секретарша сообщила мне, что какая-то девушка звонила  бесчисленное количество раз, спрашивая поочерёдно то меня, то Игоря. Я попросил секретаршу соединить меня с ней в случае, если звонок повторится, сел за свой стол и стал ждать. Всё это мне очень не нравилось.
          Даняша позвонила минут через пять и потребовала немедленно соединить её с Игорем. Услышав от меня, что его нет и в ближайшее время не будет, она вдруг заныла и поведала мне, что после вчерашнего вечера чувствует себя виноватой и хочет извиниться передо мной.
          Не переставая удивляться её хамелеоновским способностям, я начал выяснять, чего же она от меня в данный момент хочет, на что она ответила мне спокойно и вполне серьёзно, что ей необходимо обсудить со мной что-то очень важное. Не знаю, что руководило мной, любопытство, слабость или желание разобраться во всём самому, но я не нашёл ничего лучшего, как пригласить её к себе домой. Это, конечно же, была с моей стороны редкая глупость, и я пожалел об этом сразу после того, как повесил трубку. 
          Когда я открыл ей дверь, я ещё раз подивился меткому выражению Игоря насчёт разнообразных ликов Даняши. На её лице не было никаких признаков косметики, волосы были гладко причёсаны и собраны в хвост, а одета она была в джинсы и объёмный пуловер, напомнивший мне её прежний стиль. Только на её руке, как знак имевших место перемен сверкали маленькие золотые часики.
          Даняша смотрела на меня прямо и уверенно.
          - Извини, - сказала она. - я вчера первый раз таблетки попробовала, меня занесло с непривычки...
          - Не советую повторять, - проговорил я тоном вещателя судеб.
          - Да, я знаю, - ответила Даняша очень спокойно.
          Она выглядела вполне раскаявшейся и в то же время сохранявшей достоинство слегка заблудшей овечки. В принципе, я не имел права её упрекать, она была молода, неопытна и имела нервную, восприимчивую натуру, такую, как и у меня когда-то.
          - Проходи, - сказал я, указывая в сторону кухни.
          - А у тебя здесь здорово, - сказала она, оглядываясь. - Игорь купил?
          Мне пришлось это подтвердить.
          - А я, вот, тоже просила Игоря купить мне квартиру, - проговорила она с вполне невинным видом. - а он ни в какую, может денег не было, а может просто жмотничал...
          Я напрягся.
          - Даняша, - предупредил я её строго. - давай договоримся, никаких оскорблений.
          - А я и не собиралась, - как ни в чём не бывало, ответила она и села на диванчик. - дай что-нибудь выпить, - вдруг попросила она.
          - Не дам, - на автомате ответил я.
          - Ты прямо, как моя мама, - хмыкнула она. - не бойся, не сопьюсь.
          Чувствовалось, что она начинает злиться.
           - Не знаю, не знаю, - протянул я. - я тоже думал, что не сопьюсь. Кофе, чай, сок, что угодно, могу дать даже безалькогольное пиво...
          - Безалькогольное - это неинтересно, - шутливо улыбнулась она. - это как секс без поцелуев или поцелуи без секса, словом, чего-то не хватает...
          Я сел напротив неё, поспешив уйти от щекотливой темы и игривого выражения лица Даняши.
          - Ты хотела о чём-то поговорить со мной?
          - Ну, давай, хоть сок, - улыбнулась она, возвращаясь к прежнему разговору.
          Я налил сока из пакета ей и себе.
          - Как у тебя ловко всё получается, - заметила Даняша, наблюдая за каждым моим движением. - я бы обязательно разлила.
          Я пожал плечами, не зная, что ответить, миролюбивый настрой Даняши почему-то тревожил меня.
          - Ты так стал плохо ко мне относиться, - задумчиво произнесла она, не отрывая от меня взгляда. - разве я сделала тебе что-нибудь плохое?
          Напряжение последних дней помимо воли прорвалось во мне.
          - Мне - нет, - довольно резко ответил я.
          Мой ответ, очевидно, задел её. От миролюбивой маски не осталось и следа.
          - Да брось ты! - вдруг разозлилась она. - Нечего делать из меня злодейку! Ты смотришь на эту ситуацию с одной стороны. А ты посмотри с другой! К примеру, со стороны моего отца! С его точки зрения - его маленькую, несовершеннолетнюю дочку соблазнили, совратили, да ещё и чуть не угробили!
          Я кивнул, с интересом глядя на неё. Наконец, я видел в ней прежнюю Даняшу, которую я знал в прибрежном посёлке Испании.
          - А с твоей точки зрения - продолжала она с жаром. - маленькая, но испорченная дрянь соблазнила взрослого, но невинного дядьку!
          Я засмеялся:
          - Даняша! Ты же сама сказала, что он телок - и ты его соблазнила!
          - Да, соблазнила! - она вдруг вскочила с диванчика, уперев руки в бока, выпрямившись и расправив плечи, словно демонстрируя мне тем самым мою свою силу. - Потому что он был мне нужен! Нужен! Потому что я ненавидела их всех, всех! С самого детства! И его, и Ольгу, и мать! Я должна была их всех проучить! И проучила!
          - Ненавидела? - усмехнулся я. - У меня была другая информация.
          - Я тебе такой информации, знаешь, сколько наплету! Хочешь знать правду!
          - Ну, давай, - с недоверием сказал я.
          - Да, я его соблазнила! Да его и соблазнять-то нечего было, он и так за мной всё время глазом следил. Впрочем, как и ты! Надо было просто вовремя в его постель залезть, чтобы он опять мамаше моей не достался.
          Я невольно передёрнулся.
          - Да зачем же он тебе нужен был, такой телок? - спросил я с издевательской усмешкой.
          Лицо Даняши моментально переменилось, что-то жёсткое и страшное промелькнуло в нём.
          - Потому что я должна была утереть нос этой стерве! - с ненавистью выговорила она. - Это так заводит - увести мужика из-под носа собственной матери! Я довольна! Я их здорово обломала!
          - Я горжусь тобой, - произнёс я, почти с брезгливостью. - только при чём же здесь маленький мальчик?
          Даняша в сердцах махнула рукой:
          - Он - то, как раз, случайно подвернулся... Я эту сногсшибательную сцену мечтала матери показать или Ольге, чтобы полюбовались на своего героя во всей красе!
          - Да, - я качал головой, не зная, верить ей или нет, жалеть её или возмущаться. - ты гениальный режиссёр! Только на редкость безнравственный. Ты разве не знаешь, что детям до 16-ти такие сцены смотреть воспрещается?
          - Ах-ах! - Даняша с каким-то ожесточением посмотрела на меня. - Бедный мальчик травмирован! Он увидел своего папу без штанов! А кто думал обо мне!
          В этот момент она метнула на меня взгляд, полный такой ярости, что я невольно отшатнулся от неё.
          - Кто думал обо мне, когда на глазах маленькой девочки твой брат трахался с моей матерью!
          - Не может этого быть... - не поверил я.
          - Может! Ещё как может! Сколько себя помню - он постоянно торчал у нас, особенно, когда отец в командировках был.
          - Не знаю, неправда, - отчаянно сопротивлялся я.
          - Правда, правда, - повторяла она.
          Она немного успокоилась и опять села на диван. Потом взяла свой сок, отпила глоток, поморщилась и поставила стакан на стол.
          - Фу, кислятина, - сказала она. - ну, налил бы хоть коньячку, я знаю, у Игоря всегда есть коньяк.
          - Не налью, - твёрдо ответил я.
          Чтобы не видеть перед собой её наглого, торжествующего лица, я встал, подошёл к окну и закурил.
          - Ну, что, напугала я тебя? - вдруг спросила Даняша, как мне показалось, очень весело.
          Я обернулся, не веря своим ушам. Меня встретил хитрый насмешливый взгляд.
          Я вздохнул:
          - Даняша, я даже не знаю, какой факультет во ВГИКе тебе выбрать: режиссёрский, сценарный или актёрский?
          Она рассмеялась в ответ:
          - Вот видишь, как ты хорошо меня понимаешь!
          Я качал головой, в очередной раз убеждаясь в неизмеримости той мерзости, в которую окунулся мой брат.
          Видеть её в своём доме я больше не хотел. Я сказал ей:
          - Даняша, тебе пора домой.
          - Не проводишь? - спросила она.
          - Нет.
          - Как же я поеду одна? - мне показалось, что в глазах её промелькнул испуг.
           - Хорошо, пошли, - не устоял я. - только одно условие - молчи.
           Мы спустились к машине, я довёз её до дома. Выходя из машины, она чуть дотронулась до моей руки.
          - Прости, не могу удержаться. Меня несёт.
          Я пожал плечами. Я устал от неё. Я устал от сумятицы и постоянных происшествий. Мне хотелось покоя и, наверное, любви.
          Не знаю, почему, мне вдруг вспомнилась Кэтрин. Я вспомнил, как я засыпал, уткнувшись в её мягкое плечо. Я в очередной раз отругал себя за то, что так ни разу не ответил ей на её бесконечные послания, и поклялся себе сегодня же вечером сесть за компьютер.


                11.
          Несколько дней прошло в относительном затишье. На третий день после своего отъезда на дачу, Игорь позвонил мне и попросил прислать к нему водителя с машиной. Ещё через день он вышел на работу.
          Но жил он, по-прежнему, на даче. Его водитель рассказал мне, что Игорь затеял в доме настоящий ремонт, и, судя по всему, очень скоро там вполне можно будет жить.
          Жизнь Серёжки и Ольги постепенно стабилизировалась.
          Ольга водила сына в школу и с гордостью рассказывала мне о его успехах. Узнав от меня, что Игорь живёт на даче и занимается её восстановлением, она почему-то очень обрадовалась, словно  усмотрела в этом какой-то, одной ей известный тайный смысл. С каждым днём она всё больше удивляла меня. Она смогла расстаться со своей самой любимой привычкой - курением, и стала больше есть, она очень старалась поправиться, чтобы обрести, как она мне говорила, сексуальную привлекательность. Немного округлившись, она, как мне показалось, стала  уравновешеннее, женственнее и спокойнее, но по моему мнению, до сексуальной привлекательности ей ещё было далеко.
          Я по-прежнему, каждую субботу возил Серёжку к докторше Анне Владимировне. Она сообщала мне, что Серёжка был бы уже совсем в норме, если бы его не беспокоило, что именно из-за него папа ушёл из дома. Она настоятельно просила меня, чтобы я как-нибудь убедил отца мальчика хоть иногда навещать его. Я обещал, но как это сделать, пока не представлял.
          Как-то, после очередного посещения врачихи, я сказал Серёжке:
          - Ты хотел бы посмотреть дом, который построили твои бабушка и дедушка? Там сейчас живёт твой папа.
          Умный мальчишка сразу всё понял и с сомнением спросил:
          - А папа не выгонит меня?
          - А почему он должен тебя выгнать? - я сделал вид, что очень удивлён.
          - Ну-ну, - начал мяться он. - ну, сам знаешь... - он так и не смог выговорить причину своего беспокойства.
          Я пришёл ему на помощь:
          - Но ведь всё обошлось... И папа на тебя совсем не сердится.
          - Точно? - с надеждой спросил Серёжка.
          - Уверен, - сказал я твёрдо.
          Но на самом деле я не был уверен ни в чём, у меня только была крохотная надежда на наш последний разговор с Игорем и на ту искорку понимания, которая в какой-то момент опять промелькнула между нами.
          Когда мы въехали в дачный посёлок, Серёжка закрутил головой.
          - А что, - заключил он тоном знатока, указывая на широкую просёлочную дорогу. - летом тут хорошо на велике кататься.
          Мы подъехали к дому.
          В первый момент я не узнал его: и дом, и забор были практически везде подправлены новыми, пока ещё некрашеными досками.
          На крыше стучали молотками двое рабочих.
          Игорь, одетый в зимнюю куртку с капюшоном, стоял напротив дома и, высоко задрав голову, руководил рабочими.
          Он увидел нас не сразу, о том, что мы приехали, ему крикнул один из работяг с крыши:
          - Игорь Николаич, сынок к вам пришёл.
          Игорь обернулся, в его лице промелькнула растерянность.
          Серёжка вцепился в мою руку.
          - Вот, - сказал я Игорю. - я привёз Серёжку, чтобы показать ему дачу дедушки и бабушки.
          Лицо Игоря дрогнуло. Серёжка ещё крепче ухватился за мою руку. Я так боялся за них, что не рискнул больше произнести ни одного слова.
          - Пойдёмте, кое-что покажу, - сказал Игорь куда-то в воздух и пошёл в дом, сделав нам какой-то неясный жест рукой.
          Мы вошли в дом вслед за ним. В комнатах всё было перевёрнуто, мебель сдвинута, и над всем витал запах начавшегося ремонта.
          Игорь провёл нас на кухню и указал на закуток вблизи от отопительного агрегата. На старом одеяле, расстелённом на полу, возился маленький рыже-белый щенок.
          - Вот, купил, чтобы не скучно было, - сказал Игорь, по-прежнему не глядя ни на кого из нас.
          - Ой, какой! - вскричал Серёжка и бросился было к щенку, но вдруг остановился и с опаской взглянул на меня.
          Игорь, наконец, остановил свой взгляд на сыне.
          - Это маленький сен-бернар, - пояснил он, обращаясь к нему. - помнишь, мы смотрели фильм про собаку? Когда он вырастет, он тоже будет таким же.
          - А как его зовут? - спросил Серёжка, но поднять глаза на отца пока не решился.
          - Никак, - ответил Игорь. - не могу ничего придумать. Может, вы что-нибудь придумаете?
          - Он будет большой, как великан, как дядя Стёпа? - осторожно спросил Серёжка, подняв, наконец, голову.
          - Мне кажется, Стёпка ему подойдёт, - ответил Игорь, и на его лице появилась улыбка. - Как ты думаешь, Сергей? - обратился он уже ко мне.
          Я поспешно закивал.
          - А можно его погладить? - этот вопрос Серёжка адресовал уже непосредственно к отцу.
          - Конечно.
          Когда вечером, уже отвезя Серёжку к матери, я ехал к себе домой, я долго не мог избавиться от греющих мне душу воспоминаний о ловко провёрнутой мной встрече Игоря и Серёжки.


                12.
          Всё было бы хорошо, если бы Даняша вновь не появилась на моём горизонте.
          Теперь она взялась звонить мне по несколько раз в день, и на работу, и домой, и на мобильный.
          Игорем она уже не интересовалась, а говорила, что звонит просто так, поболтать со мной. Никогда не спрашивая при этом, занят я или свободен, она заводила разговор на десять или пятнадцать минут, то рассказывая мне о своих делах, то расспрашивая о моих. Всякий раз я вынужден был прерывать её, напоминая ей, что она отрывает меня от дел.
          Такое её поведение начинало беспокоить меня, и как вскоре выяснилось, не напрасно.
          Возвращаясь с работы, в один из дней, я обнаружил её, притулившуюся к двери моего подъезда.
          Поначалу я перепугался, она мне показалась либо пьяной, либо опять отведавшей наркотиков, но, подойдя ближе, я увидел, что она просто замёрзла. Видимо, ждала она меня уже не один час.
          - Избегаешь меня? - спросила она, сопя и трясясь.
          - С какой стати мне тебя избегать? - постарался я ответить как можно безразличнее. - Пошли, а то в ледышку превратишься.
          Мы поднялись в квартиру.
          Я принялся готовить ужин. У меня в холодильнике было мясо и замороженный картофель.
          Даняша забилась в угол диванчика, укутавшись до носа в большой плед.
          Через полчаса ужин был готов.
          - Ты так вкусно готовишь, - сказала она, пробуя мясо. - ты вообще талантливый.
          - Да, да, - усмехнулся я, чувствуя подвох, лицедейские способности Даняши были мне хорошо известны.
          - Знаешь, - она отодвинулась от стола, опять закуталась в плед и мечтательно отвела взгляд в сторону. - я так часто вспоминаю нашу виллу... Я такого нигде не видела.  Разве что в Крыму, в Ласточкином гнезде... Но там страшно... А у нас не было страшно, наоборот, было такое ощущение, что так и должно быть, я не могу даже передать... Есть такое слово - гармония, оно банально, но только оно полностью отражает то, что я чувствовала... - я невольно заслушался. - я скучаю по всему этому, - заключила она, вздохнув.
          - Я тоже, - согласился я с ней.
          - А помнишь, - продолжала Даняша, вдохновлённая моей поддержкой. - помнишь, как я купалась ночью? - да, уж, конечно, я помнил об этом, но пока предпочитал отмалчиваться. - А ты стоял рядом, я замёрзла, и ты дал мне свой пиджак, помнишь?
          Голос Даняши звучал ностальгически мелодично, будя во мне воспоминания.  Я казался себе сейчас катастрофически размягчающимся воском, с которым я уже никак не мог совладать, потому что каждое слово, произнесённое Даняшей, растапливало меня до состояния полного безволия.
          - Серёжа, - вдруг как-то взмолилась она. - мне так плохо! Так плохо!
          Она заплакала, скорее заскулила, пряча своё лицо в согнутый локоть.
          Меня начинала пугать моя слабость, я понимал, что я должен что-то сделать, потребовать, чтобы она замолчала, но какое-то безумное чувство, клокотавшее в глубине моего растопленного, безвольного тела, заставляло меня слушать её почти что с наслаждением.
          - Ты знаешь, - продолжала она, поднимая заплаканное лицо. - ведь ты мне очень нравился, ты мне понравился с самого начала, с того момента, как я тебя в аэропорту увидела... Ты очень отличаешься от своей семьи, также, как и я, от своей, в нас есть что-то общее... Я всегда это чувствовала, и ты, я думаю, тоже... Мне всё время хотелось быть рядом с тобой. Я за тобой таскалась повсюду, разве ты не замечал? А когда ночью я пришла к тебе на балкон, ты помнишь это? - голос Даняши продолжал петь, уводя меня всё дальше в глубь воспоминаний. - Как же мне было хорошо с тобой... Я, правда, немножко, задиралась, но это, скорее, по своей дурацкой привычке... А потом мы пошли на набережную... Я видела, я чувствовала, как я тебе нравлюсь, тебе надо было сделать только один шаг... - она засопела, вытирая лицо и нос бумажной салфеткой. - А потом ты уехал, мне кажется, ты испугался Игоря... А ведь всё могло пойти иначе...
          Я слушал её, ужасаясь своим внутренним ощущениям. Всё, что она говорила, было так похоже на правду, но было ли это правдой?
          - К чему ты мне всё это говоришь? - спросил, наконец, я в сильном волнении.
          - К тому, что ты не использовал свой шанс.
          - Зато ты использовала другой, - съязвил я, глубоко задетый.
          - Да, я ошиблась, - опять запела она. - я совсем запуталась в себе, мне простительно... Я с детства носилась с этими своими планами мести... Я ещё очень плохо знаю себя... Ты-то должен был бы знать себя получше.
          Всё это звучало так заманчиво, но я по-прежнему был полон сомнений:
          - Тогда почему же ты хочешь выйти за Игоря?
          Она медленно повернула ко мне лицо, в глазах её застыло недоумение.
          - Но это неправда! - воскликнула она возмущённо. - Кто тебе такое сказал?
          - Не знаю, - буркнул я.
          Я вдруг невероятно разозлился на себя: и за то, что включился в этот глупый, насквозь лживый разговор, и за то, что вообще привёл её к себе.
          - Я вызову тебе такси, - сказал я ей угрюмо.
          Она не возражала. До того момента, как позвонили о прибытии машины, она сидела тихо, в своём уголке, и время от времени сопела, поднося к носу истрёпанную салфетку.
          Зато я чувствовал себя совершенно сбитым с толку. Несмотря на то, что я методически запрещал себе вспоминать о бреднях, которые только что несла Даняша, неподвластное мне воображение уносило меня на ночной пляж, где я в сотый раз видел полуобнажённую Даняшу
в крупных каплях воды, но лишь впервые мог представить себе, что было бы, если бы я позволил себе смахнуть капли с её плотной, покрытой мурашками холода, груди.
          Всё это не сулило добра. И я не ошибался.


               


                13.               
          После своих каждодневных звонков Даняша вдруг пропала и объявилась только через несколько дней, позвонив посреди ночи в дверь моей квартиры.
          Впустив её в прихожую, я спросонья не сразу разобрал, что к чему, и что, в конце концов происходит. Передо мной стояла звезда в шикарном красном платье и накинутой поверх модной чёрной накидке.
         В одной руке она держала бутылку шампанского, в другой - букет роз.
          - Сюрприз! - воскликнула Даняша, входя в комнату.
          - Ты что, с ума сошла, - в недоумении пробормотал я, направляясь вслед за ней.
          Она небрежным жестом скинула свою накидку, бросила на стол розы и развернулась ко мне, сияя неведомой мне радостью.
          Мне показалось, что она была навеселе.
          - Привет! У меня день рождения! 18 лет! Поздравляй меня! - и она подставила мне щёку.
          Я отстранился от неё.
          - Ладно врать, - не поверил я.
          - Правда! Я с банкета! Хотела тебя пригласить, родители не разрешили.
          - Зачем пришла? - спросил я, начиная нервничать.
          - Чтобы отметить! Ты же мой друг!
          - Не знаю, - проворчал я недовольно. - кто твой друг, знает один бог.
          - Да ладно тебе! Не злись! - Даняша приподняла длинное платье, уселась с ногами на мою разобранную постель и протянула мне шампанское. - Открывай! Будем праздновать!
          Я открыл шампанское и достал ей один бокал.
          - А ты? - спросила она разочарованно.
          - Я не пью, ты же знаешь.
          - Ну, тогда хоть тост скажи.
          - Не знаю, - я чувствовал себя неловко.
           - Ну, не хочешь - не надо.
          Даняша весело передёрнула плечами, выпила шампанское, лихо запрокинув голову, затем встала с постели и поставила пустой бокал на стол.
          - Сейчас я приду, - сказала она мне загадочно и двинулась по направлению к ванной.
          Я сел в кресло, пытаясь успокоиться. Но уже через секунду я был готов исчезнуть с лица земли.
          В дверях комнаты стояла Даняша, совершенно обнажённая, только в красных туфельках на высоких каблуках, надетых на босую ногу. 
          Я невольно зажмурился.
          - Даняша, уйди, - проговорил я хрипло.
          Я почувствовал, как она подошла ко мне.
          - Не уйду, - услышал я её дразнящий голос подле себя. - открой глаза, посмотри на меня. Я очень красивая.
          Я открыл глаза. В этой ситуации нелепым выглядело бы любое моё поведение.
          Даняша стояла рядом, подняв руки кверху, извиваясь и покачиваясь в каком-то плавном, медленном ритме.
          - Я очень красивая, - напевала она в такт своим движениям. - красивая и молодая. И ты красивый и молодой. Мы созданы друг для друга.
          - Даняша, уйди, - на всякий случай повторил я.
          Я был в отчаянии, мне едва удавалось сдерживать рвавшееся из меня волнение.
          - Ну, протяни ко мне руки, протяни, - она присела, подалась ко мне, и я почувствовал, как её грудь упруго коснулась моих колен. - вот, ты уже дрожишь. Я знаю, что ты любишь меня... Поцелуй меня... Поцелуй... Посмотри, какие у меня губы...
          Не знаю, как мне удалось выскочить из кресла и отойти в дальний угол комнаты.
          Меня била дрожь от гнева и перехлёстывающих меня чувств.
          - Хватит здесь гомеровских сирен изображать! - закричал я ей. - Не в Греции! Давай, одевайся и уходи отсюда!
          - Ну, вот, опять ты меня гонишь, - улыбнулась она устало. -  Ну, зачем же так. Ну ладно, не хочешь, чтобы было красиво, сделаем по-другому.
          Она вновь подошла ко мне и придвинулась вплотную. Её руки проворно скинули с моих плеч халат. Я почувствовал кожей прикосновение её груди и гладкого живота.
          Её глаза смотрели на меня с вызовом и нахальством.
          - Что стоишь? - спросила она глухо. - Давай, трахни меня... Видишь, я уже с ума схожу...
          По-моему, я тоже сходил с ума. Что со мной произошло дальше, я не знаю, я просто почувствовал, что её губы и мои губы уже не существуют отдельно - они слились в одно целое, пропали друг в друге, и я вслед за ними тоже пропадаю, исчезаю куда-то, чувствуя себя отвратительным и счастливым одновременно.
          Я очнулся в тот момент, когда я впопыхах пытался стянуть с себя свои пижамные трусы. Мои пальцы запутались в шёлковой тесёмке, и я вдруг, в одно крошечное мгновение осознал, что лежу на полу, в квартире, которую мне купил мой брат, за секунду до того, как  переспать с женщиной, с которой спит он. Я с ужасом отпрянул от неё, поспешно затягивая шёлковую тесёмку.
          - Трус! - услышал я за своей спиной.
          Я молчал. Сейчас я не мог говорить. 
          Даняша порывисто села на ковре, поджав к подбородку коленки и обхватив их руками.
          - Ну, почему, почему! - повторяла она в отчаянии.
          - Не могу, - глухо ответил я. - он мой брат.
          - Дурак!
          Она стремительно вскочила и, бегая мимо меня в ванную и обратно, нервно натягивала на себя свою одежду.
          Наконец, она встала передо мной в своём красном платье, встрёпанная и взбешённая.
          - Куда ты? - спросил я, встревожившись.
          - Не твоё дело! - огрызнулась она зло. - Поеду туда, где меня ждут!
          - Куда ты поедешь? Ночь!
          - А хоть бы и к твоему брату! - она вскинула голову. - Не беспокойся, я знаю, где он! - и она достала из сумочки свой сотовый телефон. - Уж он-то не будет мучиться укорами совести, как ты!
          - Даняша, что ты мелешь! - возмутился я. - Ты не в себе!
          - Ещё как в себе! Поеду, он хоть мне денег подкинет, больше-то с него взять нечего!
          - Ну, и дрянь же ты! - не выдержал я.
          Даняша вышла, хлопнув дверью.
          На столе, в комнате, остались лежать её розы и недопитое шампанское.
          Я лёг в постель в надежде вернуть прерванный сон, но на сей раз он не выручал меня.
          Моё тело всё ещё сохраняло отпечатки её прикосновений, а перед глазами по-прежнему сидела на полу девушка в позе античной нимфы.
          Какой она была на самом деле, мерзкой или прекрасной, я не знал.
         В душе мешались горечь и ревность. Мысль моя неудержимо неслась вслед неизвестной машине, уносящей девушку, которую я мог бы любить, к человеку, рядом с которым мне предписано было быть всегда вторым.      

                14.
          Утром я был совершенно разбит, но тем не менее пришёл на работу одним из первых.
          Но вместо того, чтобы углубиться вместе с Кротовым в служебные проблемы, я торчал у окна. Я ждал Игоря.
          Он приехал, как всегда, около 10-ти часов. Я ринулся к нему.
          Я с пристрастием оглядывал его, пытаясь найти в его лице или, скорее, исключить какие-то, одному мне известные признаки.
          Но ничего особенного я в нём не обнаружил, он выглядел свежим и вполне довольным.
          - Что с тобой? - спросил он удивлённо, в свою очередь пристально глядя на меня.
          - Ничего, - я усиленно делал вид, что я спокоен и меня ничего не волнует. - просто хотел узнать, как ты... Щенок спать не мешал?
          Игорь улыбнулся сочувственно:
          - По-моему, тебе надо домой.
          Я решил немного схитрить:
          - Игорь, мне вчера звонила Даняша, - голос мой предательски задрожал, оказалось, что теперь для меня было не так просто произнести её имя. - она сказала мне, что едет к тебе... Это было ночью.
          Лицо Игоря посерьёзнело.
          - Нет, её не было, - он не сводил с меня внимательного, изучающего взгляда. - а почему это тебя так волнует?
          Я поспешно отвёл глаза, стараясь при этом изобразить на лице полнейшее непонимание. Я ненавидел себя, но рассказать ему то, что Даняша ночью приходила ко мне, не мог. Что-то уже сидело во мне и управляло мной, наперекор моему желанию.
          - Я просто беспокоился, - поспешил ответить я.
          - Не надо беспокоиться обо мне, -  усмехнулся Игорь. - лучше побеспокойся о себе, ты очень бледен... Езжай домой.
          Вняв указанию Игоря, я поехал домой. Я, действительно, был вымотан, и решил лечь спать.
          Спасительный сон тут же одолел меня. Но скоро меня разбудили настойчивые и непрекращающиеся звонки в дверь.
          Как ошпаренный, я выскочил из кровати и бросился к двери, даже не потрудившись набросить на себя халат.
          Я отпер двери.
          В квартиру, как фурия, влетела Серенка. Я опешил от неожиданности.
          - А кого ты ждал? - злобно накинулась на меня она. - Её? - и она указала взглядом на лежавшие до сих пор на столе розы. - Я так и знала, что она или к тебе потащилась, или к этому подонку.
          - Как ты узнала, где я живу, - удивился я.
          - Узнала! - она воинственно вскинула голову, почти также, как это делала Даняша. - Если мне надо, я всё узнаю!
          Она уселась в кресло, закинув ногу на ногу. Выглядела она очень впечатляюще.
          - Может, хоть кофе дашь! - сказала она, бросив на меня вызывающий взгляд.
          Я надел, наконец, халат и поплёлся на кухню. Налив две чашки кофе, ей и себе, я принёс их в комнату.
          - Я не ругаться пришла, - вдруг довольно миролюбиво сказала мне Серенка. - мне уже осточертело со всеми ругаться. Мне надо с тобой поговорить. Садись. Чего стоишь? - скомандовала она.
          Я повиновался.
          - Мне надо решить вопрос с Даняшей, - проговорила она уверенно. - после этой истории в Испании она совершенно голову потеряла, постоянно исчезает куда-то, иногда приходит подвыпившая, какая-то вся взвинченная: то рыдает, то крушит всё подряд. Я всегда чувствовала, что с ней будет что-то не так. У неё мой бешеный темперамент и неустойчивая психика отца, это ни к чему хорошему не приводит... Поверь мне, она невыносима! Она может выкинуть, что угодно, спиться, начать колоться, уйти в секту или вообще утопиться... Я не знаю, что с ней делать.
          Я слушал Серенку, совершенно не понимая, зачем она мне всё это говорит. Единственное, что мне мешало прервать её - её волнение. Видеть Серенку, всерьёз озабоченную проблемами дочери, было непривычно и странно.
          - Она всегда такой была, - продолжала Серенка, позабыв о своём кофе. - всё время что-то выдумывала, всех разыгрывала, дурачила. Я думала, это от скуки или от одиночества... А теперь... Её розыгрыши уже дошли до того, что она чуть жизни не лишилась!
          - Серенка, - наконец, опомнился я. - а зачем ты мне всё это рассказываешь? Я-то тут при чём?
          - Я хочу, чтобы ты поговорил с Игорем, - объяснила она, бросая на меня красноречивый взгляд. - лично я не могу его видеть. А Валерий - и подавно.
          - А что я должен сказать? - не понимал я.
          - Нам нужны деньги. 20 тысяч долларов.
          - Вам?  Деньги? 20 тысяч? - я был потрясён, воистину, наглость Серенки была беспредельна.
          - Да, 20 тысяч, - с невозмутимым видом повторила она. - мы с Валерием хотим отправить Даняшу в Англию, в Лондонскую школу театральных искусств. Раз уж у неё есть такая страсть к игре, надо хотя бы извлечь из этого пользу. И потом, нам хочется отправить её подальше отсюда, от всех, кто её так нервирует - от Игоря, от тебя...
          - Да, и от тебя тоже, - добавил я злорадно.
          - Ну, вот видишь, - деланно улыбнулась мне Серенка. - ты всё прекрасно понимаешь.
          - Да, понимаю, - усмехнулся я. - только теперь у нас таких денег нет.
          - А меня это не волнует, - спокойно отпарировала Серенка. - о чём он думал, когда затевал роман с несовершеннолетней! Девственницей, между прочим! За всё надо платить!
          Серенка встала и положила чашку с недопитым кофе на стол, рядом с розами и вчерашним шампанским.
          - Уже заплачено, - неожиданно вырвалось у меня. - и немало.
          Серенка бросила на меня убийственный взгляд.
          - А этого я не знаю. И ты не знаешь. Так что, передай Игорю всё, что я тебе говорила. И кстати, деньги нам нужны срочно, а то я смотрю, и у тебя уже глазки плывут при упоминании о ней. Так что, в пятницу я тебе позвоню. Привет!
          Она прошла к входной двери и вышла, прощаясь со мной так, как будто я был её лучшим другом.
          Понимая, что медлить нельзя, я быстро принял душ, чтобы прийти в себя, оделся и помчался обратно в офис.
          В дверях приёмной я столкнулся с Даняшей.
          Она чинно прошла мимо меня с выражением лица, очень напомнившим мне её мать. Она бегло улыбнулась мне и проследовала дальше.
          Я был уязвлён. Нехорошие подозрения мелькнули у меня в голове.
          С озабоченным видом я вошёл в кабинет Игоря. Он сидел за столом. Мне показалось, что он был очень расстроен.
          - Что она хотела? - сходу спросил я.
          - Денег, - ответил он.
          Я подошёл к его столу и сел напротив, ожидая, что он скажет дальше.
          - Знаешь, - заговорил он после долгой паузы. - всякий раз, когда я думаю, что я, наконец, начал освобождаться от неё, она появляется вновь, и я опять увязаю во всём этом по уши. У неё  удивительная способность - как-то вымарывать людей.
          - Не только у неё, - поддержал его я. - это наследственное.
          И я рассказал ему о визите Серенки и её требовании.
          Игорь удивился:
          - Странно, ультиматум Даниэлы звучал по-другому... Либо я женюсь на ней, либо деньги.
          - 20 тысяч? - уточнил я.
          - Да, 20 тысяч.
          - Но у нас их нет.
          Игорь горько усмехнулся:
          - Извини, но первое условие я выполнить тоже не в состоянии.
          - Почему мы должны давать эти деньги! - вдруг возмутился я. - ты что, боишься этого слизняка Валерия ?
          Игорь покачал головой:
          - Да нет, я прекрасно понимаю, что я не такой величины персона, чтобы тратить на меня драгоценное эфирное время. Дело в другом, не знаю, как тебе это объяснить... - я терпеливо молчал, и он, наконец, продолжил с некоторым колебанием. - Я считаю, что за всё, что произошло, в общем-то, ответственен я... Даниэла - девочка. Она могла ошибаться, нафантазировать себе, бог знает что, да просто спутать истинное с ложным, в конце концов...Но я-то ведь взрослый... Я мог остановиться...А меня понесло - лето, видимость свободы, красивая девочка, да ещё такая настойчивая...
          Мне вдруг вспомнился вчерашний вечер.
          Не знаю, зачем, я сказал ему:
          - Не кори себя.
          Игорь не отреагировал. Он отвернулся от меня и даже прикрыл голову рукой, чтобы я не видел его лица, только плечи и затылок.   
          - С тех пор, как случился этот глупый выстрел, - услышал я его приглушённый голос. - я всё время хотел как-то компенсировать ей... Вниманием, подарками... Не знаю, наверное, у меня было подсознательное желание дать ей денег и избавиться... - он встал и, повернувшись ко мне, внимательно посмотрел мне в глаза. - Да, это неприлично, но это именно то, что я хочу сделать, дать ей денег, столько, сколько она просит, чтобы не видеть её больше никогда...
          Что-то больно укололо меня, словно я только что услышал что-то вопиющее, разящее наповал:
          - Разве ты не любил её? - еле слышно прошептал я.
          Игорь раздражённо мотнул головой:
          - Не знаю, этот вопрос не для меня. Это выше моего понимания.
          Я промолчал. Что ответить на это, я тоже не знал, наверное, на свете были вещи, которые не укладывались и в моё понимание.
          - Ты думаешь, это поможет тебе? - наконец, спросил я.
          - Надеюсь, - отозвался Игорь.
         


                15.
          Я бросился звонить Алексею.
          Не знаю, что вдруг сделало меня таким решительным и непримиримым, любовь к брату, злость на Даняшу или страх за самого себя. Я надеялся, что мне удастся уломать Алексея отсрочить выплату долга по нашему кредиту, это давало нам возможность почти безболезненно вытащить из прибыли необходимые деньги.
          Алексея в Москве не было, он находился на совещании в Польше и должен был завтра, без задержек, транзитом, лететь в Сургут.
          Я уговорил его встретиться со мной хотя бы на несколько минут. Мы договорились о короткой встрече между рейсами, во Внуково.
          Чтобы не окунаться в мрачные мысли о себе, Даняше и Игоре, я поехал к Серёжке. Я не видел его с субботы, с тех пор, как возил его к Игорю, и мне не доставало общения с ним.
          Но вышедшая мне навстречу Галина Ефимовна радостно сообщила, что они с Ольгой ушли на вечернее представление в цирк. Наверное, я должен был бы порадоваться вместе с ней, но я отчего-то расстроился. Восстанавливавшееся на моих глазах, благодаря моим усилиям и нервам, благополучие нашей семьи, делало меня опять одиноким и никому не нужным.
          Я потащился к себе домой. От делать нечего я прибрался в комнате, выбросил вконец завявшие розы, вылил в раковину выдохшееся шампанское и даже просмотрел электронную почту.
          Кэтрин в сотый раз сообщала мне, что она очень беспокоится за меня, так как видела в новостях, что в Москву пришли голодные шахтёры, и стучат касками, угрожая свергнуть правительство. Наивная, как большинство иностранцев, во всём, что касалось нашей жизни, Кэтрин вполне серьёзно убеждала меня, что в случае революции я должен немедленно ехать к ней, в Англию, как это делали русские в 17-ом году. В конце каждого послания она напоминала мне, что непременно приедет ко мне на Рождество. Для чего я был ей нужен, я не понимал.
          Поздним вечером я сел смотреть своего любимого Хичкока и, погрузившись, наконец, в перипетии его ужасов, я не сразу пришёл в себя, когда другой ужас, ворвался в мою собственную жизнь в виде телефонного звонка. Это была Даняша.
          - Спустись, - сказала она мне. - я внизу, у твоего подъезда. Всё равно ведь в дом не пустишь.
          Заинтригованный и самую малость напуганный, я надел куртку и спустился вниз.
          Возле подъезда, на скамейке, сидела Даняша.
          - Не замёрзнешь? - спросила она, с подозрением посмотрев на мою лёгкую куртку.
          - Что у тебя? - ответил я вопросом на её вопрос.
          - Разговор.
          Я заметил, что напротив моего подъезда стоит дорогая спортивная машина с затемнёнными стёклами. Почему-то мне подумалось, что эта машина имеет какое-то отношение к Даняше.
          - Кто там? - я указал жестом на автомобиль.
          - А-а, - она безразлично махнула рукой. - мой верный паж, а по-простому, мой шестёрка.
          - Шестёрка в “Ягуаре”, - усмехнулся я. - это впечатляет.
          - Оставь, - прервала  меня Даняша уверенно. - ты постоянно всё обостряешь. Это из-за тебя мы всё время ссоримся. Я пришла серьёзно поговорить.
          Мне тут же вспомнилась Серенка с её серьёзным разговором.
          - Ну, давай, - сказал ей я. - а то, правда, замёрзнем.
          - Ну, сядь, - попросила Даняша. - я так не могу, я сижу, а ты стоишь.
          Я сел, внутренне улыбаясь происходящему, всё это было так похоже на мою беседу с Серенкой.
          - Женись на мне, - вдруг услышал я.
          Хорошо, что я сидел, если бы не это, я, наверное, рухнул бы на холодный асфальт с высоты своего роста.
          Я рассмеялся:
         - Где-то я уже это слышал.
         - Ну, серьёзно, - объясняла мне Даняша, как плохо соображающему ученику. - мы молоды, нас тянет друг к другу, ты понимаешь меня. Из нас выйдет потрясающая пара.
          - А если не выйдет? 20 тысяч?
          - Какие 20 тысяч? - округлила глаза Даняша, её актёрские способности тянули на народную артистку, не меньше.
          - Лондонская школа искусств, - напомнил я.
          - А-а, это, - она небрежно махнула рукой. - ну, это ты сам виноват, ты же мне первый про ВГИК сказал.
          - Даняша, - вздохнул я, поражаясь всё больше и больше. - у тебя есть хоть какие-нибудь представления о нравственности?
          - О нравственности! - она вдруг сжала губы, беззаботное выражение моментально исчезло с её лица. - Есть, но только о той, как я её себе представляю!
          - Ну, и как же?
          - В неё не вписываются люди, которые измываются над маленькой девочкой!
          - Кто же это, если не секрет?
          - Сам знаешь!
          - Я не вхожу в их число?
          - Нет.
          - Тогда почему же ты мне морочишь голову! - вскричал я, вскакивая со скамейки. -Почему ты плетёшь мне уже в течение недели, что ты любишь меня и не можешь без меня жить! А сама ходила сегодня к Игорю и требовала, чтобы он женился на тебе! А меня проигнорировала, словно пустое место!
          - Потому что я обиделась на тебя! Как ты вчера со мной поступил? Не помнишь?
          - Даняша, ты слишком много врёшь, - устало возразил ей я. - но, вот, зачем, с какой целью, я не понимаю.
          - Но я, правда, тебя люблю, - как-то растерянно пробормотала она.
          - И точно также ты любишь Игоря, и, может быть, того шестёрку в “Ягуаре”.
          - Нет, его - нет, - испуганно забормотала она.
          Даняша тоже встала, её глаза смотрели на меня почти с искренней мольбой.
          - Серёжа, зачем ты всё время кричишь? Мы опять поссоримся и разбежимся. А ведь мы любим друг друга! Забудь об Игоре, хватит говорить о нём, Игорь - прошедший этап, а у нас с тобой всё впереди.
          - Нет, - я покачал головой. - не могу.
          - Ну, почему? - чуть ли не взмолилась она.
          - Я люблю Игоря.
          У Даняши вдруг переменилось лицо, будто она в доли секунды сняла одну маску и надела другую. На меня смотрела злобная, ожесточённая женщина.
          - А ты разве не знаешь, что на братьях не женятся?
          Я чуть не задохнулся от ужаса. Не сразу я смог выговорить:
          - Даняша, ты - чудовище.
          Я отвернулся от неё и пошёл к подъезду. У самых дверей меня вдруг осенила внезапная догадка.
          Я остановился и опять повернулся к ней:
          - Один вопрос. Скажи, а как насчёт девических дневников с фотографиями Игоря... Они есть или это тоже враньё?
          В какое-то мгновение я увидел в её лице замешательство, даже испуг, ей не сразу удалось собраться.
          - Конечно, враньё, - услышал я, наконец.
          - Всё, пока, - сказал я.
          Дверь подъезда с грохотом захлопнулась. В какой-то момент мне показалось, или это был всего лишь скрип железа, что я слышу голос Даняши, который зовёт меня вернуться, но вернуться к ней я уже не мог.
          Дикая, непереносимая боль разрывала мне сердце. Девушка говорила мне о любви, а я отторгал её, потому что верить ей и не верить для меня было одинаково невозможно.
         


                16.
          Я лёг спать. Чтобы не рассуждать ни о чём и не нервировать себя понапрасну перед решающей всё наше будущее встречей с Алексеем, я выпил две таблетки успокоительного средства, завалявшегося в моём портфеле ещё со времён нашего с Серёжкой посещения больницы.
          Уже положив голову на подушку и почувствовав, как непреодолимо смыкаются мои веки, я подумал, что скорей всего, я переборщил с дозой.
          Меня мучили какие-то видения: то мне грозила пальцем Серенка, то Игорь пронзал меня строгим, предупреждающим взглядом, а то я видел перед собой Даняшу, обнажённую, в красных туфельках, манящую и протягивающую ко мне руки. Она была так близка и так прекрасна, что я протянул к ней руки в ответ. Я вновь почувствовал соприкосновение с её грудью и застонал от восторга. Клянусь, я даже слышал в этот момент собственный голос. Её губы приникли к моим, её руки скользили по моему телу, и я испытал то, чего не испытывал никогда в жизни - я чувствовал её, я упивался ею, и в то же время я знал точно, что её нет, что это лишь мой замутнённый разум шутит надо мной. Видения путались с реальностью. В какой-то момент я вдруг почувствовал, что руки, обнимающие меня, смыкают меня с силой, что в прикосновениях губ появляется что-то жёсткое и мощное, я пытаюсь выпутаться и в тоже время испытываю наслаждение, которого я ждал и пугался всю свою жизнь. Я понимаю, что со мной происходит что-то сверхъестественное и ужасное, я напрягаюсь из последних сил, возвращая себя в реальность, и на излёте, на последних мгновениях, я вдруг вижу, что я в каком-то экстазе сливаюсь с необыкновенной красоты мужчиной с пышными, рыжими усами. “На братьях не женятся...” - слышу я уплывающий от меня, смеющийся голос Даняши. 
          Я выскочил из кровати, обливаясь холодным потом. Я готов был биться головой об стенку, лишь бы избавиться от остатков кошмарного видения. Я встал под душ и стоял там до тех пор, пока мои глаза не стали ясно различать очертания кафельной плитки на стене.
          Я сказал себе, что должен сделать что угодно, лишь бы избавить себя и свою семью от монстров Серенкиного семени.
       

                17.
          Алексей, как всегда, сидел в ресторане. За его спиной маячили два охранника с рацией.
          Перед ним стоял графинчик с водкой.
          - Садись, - сказал он мне. - извини, раньше никак не мог.   
          Я сел за столик. Алексей указал на графинчик:
          - Вечный твой должник! - воскликнул он с детской радостью. - С меня причитается! Всё, что угодно, давай, говори!
          Я всё ещё плохо себя чувствовал и потому соображал не очень быстро.
          - Ничего не понимаю, - пробормотал я.
          - Да это же вода! - засмеялся он. - Этот твой Левонович - гений! Он мне жизнь спас! Я ему уже виллу на Кипре купил! Это он мне посоветовал, если, говорит, психологически не можете отделаться от страсти к застолью, пейте из рюмок воду, будто водку. Врач - голова! Далеко пойдёт! Я к нему уже пол Сургута отправил. Тебе налить? - спросил он.
          - Нет, спасибо.
          Алексей налил себе в рюмку воды из графинчика, залпом выпил её и даже поморщился.
          - Ну, рассказывай, - сказал он мне я с явным удовольствием.
          Делая над собой усилие, я поведал ему историю, придуманную мною только что, по дороге в аэропорт.
          Душераздирающий рассказ был про крестницу Игоря,  очень талантливую девочку, которую Игорь всегда пестовал, помогал деньгами и воспитывал, почти как собственную дочь. Теперь, из-за временных финансовых трудностей, он вынужден отказать ей в помощи и осуществлении мечты её жизни - обучении в Лондонской школе театральных искусств.
          - Постой, постой, - вдруг напрягся Алексей. - Лондонская школа. Мне кажется, я только что об этом слышал. А сколько денег-то нужно?
          - 20 тысяч, - сказал я, замирая от неожиданной догадки.
          - Точно, 20 тысяч, - кивнул Алексей, удивляясь. - а что за девочка-то? Не секрет?
          - Да нет, не секрет, ты её знаешь, это Даняша, дочь Валерия и Серенки, они гостили на нашей вилле.
          - Даняша! - воскликнул Алексей обрадованно. - Ну, конечно же, Даняша. Можешь расслабиться и Игорю своему сказать, чтобы отдыхал. Этот вопрос уже решён! Я вспомнил! Пашка мне по телефону говорил. Я помню прекрасно, Лондонский банк, 20 тысяч. Сам команду давал.
          - Как? - прошептал я, потрясённый. - При чём тут Павел?
          - А ты не знаешь? Тоже мне, с Луны свалился! Вы же вроде семьями дружите! Она же невеста моего сына, эта Даняша ваша, у них свадьба скоро!
          Я медленно покачал головой.
          - Они там как раз и будут вместе, в Лондоне, Пашка в Кембридж едет, а Даняша будет в школе этой учиться. Мы им уже и квартиру подыскиваем.
          - Когда? - смог, наконец, выговорить я, понемногу приходя в себя от оторопи.
          - Да уж две недели осталось, они как из Испании приехали, так и заявление сразу подали, она болела немножко, поэтому свадьбу на конец ноября отложили.
          Пока он говорил, я мучительно соображал, стоит ли мне делиться с ним моими мыслями по поводу Даняши.
          Меня так и подмывало тут же, не сходя с места, рассказать ему, какую смесь цинизма, наглости, распутства и прагматизма представляет собой эта чудесная с виду девушка.

 
          Я решился только спросить:
         - Как насчёт выбора сына, нравится?
         Алексей махнул рукой, расстроенный:
         - Молода ещё, ветер в голове гуляет... Наталья, вон, плачет каждый день, а что делать, Пашке нравится...Красивая девка, ничего не скажешь...Мамаша, правда, получше будет, - и Алексей неожиданно подмигнул мне.
          Я убедился в том, что мне лучше помалкивать, и поскольку дела мои решились таким неожиданным образом, я начал прощаться с добряком Алексеем.
          - А ты что, обалдел-то, - вдруг посмотрел на меня внимательнее Алексей.
          - Ничего, - быстро ответил я.
          - На свадьбу приходи, - крикнул он мне вслед. - все приходите, 28-го, в “Метрополе”, в 6 часов.
          - Хорошо, - кивнул я, не оборачиваясь. - придём.




                18.
          Я был взбешён.
          Ощущение, что меня использовали не в самой завидной роли для каких-то своих, не очень чистых целей, не оставляло меня. Я чувствовал себя по уши вымаранным в грязи, также, как когда-то Игорь. Особенно меня унижало, что по-видимому, в списке приоритетов Даняши, я занимал самое последнее место.
          Если ещё полчаса назад я был горд тем, что не стал разочаровывать Алексея, оставив ему его заблуждения, то теперь я вдруг осознал, что с такими точно заблуждениями остался и я сам. Всё то, что до этой минуты составляло основу моих убеждений о себе, о Даняше, об Игоре и обо всех остальных, всё, что было пронизано моими размышлениями, мучениями и сомнениями о происшедшем, все решения, которые я принимал и которыми даже гордился, в один миг вдруг обесценились и превратились в прах. Не было ничего. Были одни лишь мои представления о том, что было.
         Юная девушка по имени Даняша с ангельским лицом и душой монстра, была истинным автором и режиссёром  спектакля, где она по своему усмотрению, в зависимости от собственного взгляда на ценность каждого из нас, меняла и переставляла местами своих героев, переписывая по ходу пьесы роли первого плана на роли второго, и наоборот.
          Смешно было вспомнить, как когда-то страх показаться дураком в её глазах, сковывал всю мою решительность, теперь получалось, что в дураках оказались мы все, включая и меня, и царственного Игоря, и обставившего нас всех Пашу.   
          Меня не оставлял в покое мучительный вопрос: для чего  понадобилось Даняше так настойчиво и изощрённо соблазнять меня, зачем ей нужно было разыгрывать передо мной любовь, когда я был, как оказалось, всего лишь одной, далеко не самой козырной картой, в колоде её кавалеров. Я не был ни богатым любовником, ни завидным женихом.
          Пытаясь ответить на этот вопрос, я мысленно выстраивал все возможные варианты наших взаимоотношений. Мысль моя работала лихорадочно, я окунался в прошлое, выуживая оттуда комбинацию за комбинацией и с ужасом осознавая, что во всех них я был задействован чуть ли не как самое главное действующее лицо.
          Голова у меня шла кругом от мысли, что будь я порешительней, на месте Игоря мог бы оказаться я. Совершенно некстати мне вдруг стали вспоминаться мгновения, когда мы были рядом, когда она казалась мне искренней, когда стоило мне только обнять её, она стала бы моей... В голове какой-то странной настойчивостью стучало слово “девственница”, случайно ли, нарочно ли оброненное Серенкой, но въевшееся в мою душу, как болезнь. Я чуть ли не взвывал от мысли, что её первым мужчиной мог быть я, и мысль об этом мне была невыносима.
          Я думаю, что в этот момент я уже стал на путь безумия, когда одна мысль тащит за собой другую, будоражит, взвивает и бросает в жаровой котёл, из которого уже не вынырнуть.
          Всего лишь за несколько секунд ход моих мыслей стал полностью противоположен и даже враждебен тому, о чём я размышлял в самом начале, и в итоге я додумался до того, что своейй нерешительностью и вечными сомнениями я фактически отверг Даняшу. Я проклинал себя за глупость, трусость и слабость. Я был недостоин её.
          Сейчас, когда я, наконец, понял, как много она для меня значила, я рвался найти её, чтобы рассказать ей, что я был дураком и трусом, и всё это лишь потому, что я боялся признаться себе в том, что люблю её.
          В какой-то дикой надежде я опять ждал её. Не знаю, почему, но мне казалось, что вот сейчас, как уже много раз, она либо позвонит мне по телефону, либо появится у моих дверей, и я смогу, наконец, обнять её, не сопротивляясь больше самому себе.  Я вздрагивал на каждый шорох, я бросался к двери, как только лифт останавливался на площадке, я торчал у окна, с пристрастием изучая каждую подъезжающую к дому машину, но Даняши не было, Время её волшебных появлений прошло. Я расценил это как сигнал к тому, что теперь настало моё время искать её.
          Я принялся звонить. Мне кажется, что никогда ещё в своей жизни я не предпринимал таких героических усилий.
          Разбуженная посреди ночи Серенка заявила мне, что Даняши нет, и, по всей видимости, она у своего жениха. Я отыскал среди своих бумаг телефон Паши, который он мне дал ещё в Испании, и набирал его номер до онемения в руках, но слышал лишь его автоответчик. Тогда меня занесло звонить в Сургут, и удивлённый Алексей сказал мне, что Паша, скорей всего, встречает мать, которая вылетела, чтобы помочь ему со свадьбой, а поскольку самолёт задерживается, наверное, торчит в аэропорту. Я вытребовал у него Пашин номер мобильного и тут же набрал его. Он не сразу понял, кто ему звонит, а уж тем более, с какой целью, но из приличия пригласил меня на свадьбу. Я использовал все свои драматические и дипломатические способности, чтобы развести его на разговор, но собеседник из Паши был никудышний, и единственное, что мне удалось  выяснить - это то, что в аэропорту он был один.
          Встревоженный и взведённый до крайности бесконечными звонками, я стал лихорадочно набирать мобильный Даняши, но механический голос отвечал мне, что она находится вне пределов досягаемости.
          К двум часам ночи я был уже на пределе безумия. Ужасная догадка заставляла меня попеременно набирать то Даняшин, то Игорев номер, сбиваясь и чуть не сходя с ума. Ни тот, ни другой не отвечали.
          Ну, казалось бы, что ужасного было в том, что мужчина и женщина, которые, как я знал, находились в любовной связи, проводили ночь вместе. Но разум уже не имел никакой власти над моей сорвавшейся в жаровой котёл душой. Меня буквально скручивало от ревности, и мне казалось, что меня разорвёт от напряжения, если я сейчас же, сию же минуту точно не узнаю, вместе они или нет.


                19.
          Я помчался к своей “Тойоте”. В 3-ем часу ночи я гнал, как оглашенный, в “Лесное”, чтобы увидеть или не увидеть Даняшу.
          Несмотря на явное своё полупомешательство, я всё-таки догадался поставить машину, не доезжая метров ста до дома.
          Только что выпал снег, и потому трудно было определить, подходил ли кто-нибудь к дому до меня или нет. Но в окнах горел свет.
          Я подошёл к забору и осторожно открыл калитку.
          Проходя по дорожке, я увидел в освещённом окне Игоря. Он был одет и стоял спиной к окну. Сердце у меня мелко застучало, каким-то образом я почувствовал, что он не один.
          Медленно я поднялся по ступенькам. Обычно с крыльца было хорошо видно, кто находится в комнате, но Игорь стоял так, что как раз загораживал собою весь обзор.
          Я взялся за дверь, она была заперта. Я постучал. Залаяла собака. Игорь приподнял занавеску, но очевидно, не смог ничего разглядеть в темноте.
          Через минуту я услышал звук открывающегося замка.
          Странно, но в этот момент я совершенно успокоился. Я уже знал точно, что я увижу, и чувствовал себя так, словно какое-то высшее наитие управляет мной.
          Игорь открыл дверь.
          - Ты? - он был потрясён. - Что- нибудь случилось?
          Я покачал головой. Под ногами у нас крутился щенок, и я переключился на него.
          - Что случилось? - настойчиво повторил Игорь.
          - Ничего.
          Не теряя своего спокойствия, я сделал шаг к дверям. Игорь посторонился.
          - Но ведь ты зачем-то приехал среди ночи, не для того же, чтобы щенка погладить, - сказал он мне в спину.
          Я услышал в его голосе раздражение.
          - Сейчас расскажу, - невозмутимо ответил я и прошёл в комнату.
          Растерянный Игорь вошёл вслед за мной.
          Я торжествовал. Я чувствовал, что он смущён. По всему было видно, что я пришёл не вовремя, и он мечтал, чтобы я поскорее ушёл.
          Делая вид, что я ничего этого не замечаю, я снял куртку и, стараясь расположиться поудобнее, сел за стол.
          Я давно увидел, что на диване, поджав под себя длинные ноги в тонких чёрных колготках, сидела Даняша. Рядом, на полу валялись её высокие, модные сапоги.
          - Привет, - сказал я ей, словно видеть её рядом с Игорем было для меня самым обычным делом.
          Она повернула ко мне голову, и в её глазах промелькнул испуг.
          Это был второй момент моего триумфа. Я уже забыл, какие именно чувства бросили меня за ней в поиск, что-то другое, мстительное и бескомпромиссное руководило теперь мною.
          - Да, я собственно, как раз и приехал, чтобы сказать тебе, - я повернулся к Игорю, делая небрежный жест в сторону Даняши. - что вопрос с 20-ю тысячами решился.
          Игорь вдруг прямо-таки на моих глазах расцвёл и даже улыбнулся  Даняше, чтобы я, наконец, понял, что между ними опять наступила тишь, гладь и божья благодать, и я тут лишний.
          - Да, я знаю, Даниэла мне сказала.
          Я сделал вид, что ничего не понял.
          - Да? И что же она тебе сказала?
          Игорь опять напрягся, я увидел это по его остановившемуся взгляду и сошедшей с лица улыбке.
          - Что деньги больше не нужны, - вдруг вступила со своего дивана Даняша.
          - Вот как, - как бы удивился я.
          Чувствуя подвох, Даняша вся подалась вперёд.
           - Да, я рассказала Игорю, что всё выдумала, ну, просто, из глупости, от обиды... - быстро проговорила она.
          - Вот как, - продолжал я, словно не слыша её. - значит, ты не сказала Игорю, почему деньги больше не нужны...
          Я ликовал. Даняша, наконец, вышла из себя. Сильное волнение не дало ей даже усидеть на месте. Она вскочила с дивана и, отшвырнув в сторону мешавшие ей сапоги, двинулась на меня.
          В её голосе звучала угроза:
          - Слушай, а чего тебе надо? Ты чего сюда притащился? Тебя, что, сюда звали? Что ты вообще всюду таскаешься за мной?
          Ничего не понимая, Игорь переводил встревоженный взгляд с меня на Даняшу, пытаясь хоть что-то уразуметь.
          - Что значит “таскаешься”, что вообще всё это значит? - очень волнуясь, спросил он.
          Даняша резко повернула к нему своё горящее гневом лицо. Она уже входила в роль и была, как всегда, великолепна.
          - Да, он же влюблён в меня, неужели ты не знаешь, он же мне прохода не даёт!
          Почему-то Игорь опустил глаза. Я видел, что он смущён и не верит ей. Мне показалось даже, что ему неловко и очень хочется замять весь этот разговор.
          Но я не для того приехал, чтобы позволить Даняше в очередной раз оставить нас всех в дураках.
          - А она тебе не сказала, что  у неё на днях свадьба? - с самым невинным видом поинтересовался я.
          - Ах, ты гад! - сорвалась Даняша, подскакивая ко мне.
          - Да, свадьба, - продолжал я, уворачиваясь от Даняши. - она замуж выходит за Пашу, подающего надежды сына нового русского, она вообще-то, чтобы его денежки не упустить, согласие ещё в Испании дала, а нас за нос водила. И 20 тысяч он за неё заплатил, чтобы она по таким пустякам не расстраивалась...
          Пока я говорил, Даняша свирепела, а Игорь мрачнел на глазах.
          - Игорь, не верь ему! - вскричала она.
          Но он отвернулся к окну, не говоря ни слова.
          - Игорь!
           Она кинулась к нему, пытаясь развернуть его к себе, но он лишь дёрнул плечом, брезгливо, словно скидывая с себя назойливое насекомое.
           Я улыбался. Мне было хорошо, впервые в жизни я наслаждался собой, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Мне не было жаль ни Игоря, ни себя, ни тем более Даняшу. У меня было чувство, словно я что-то произвёл, сделал, наконец, что-то нужное и полезное.
          Я встретил на себе взгляд Даняши. Она смотрела на меня прямо, не мигая, с неприкрытой ненавистью, словно она только что объявила мне войну.
          Я пожал плечами, мне было всё равно, она уже не принадлежала ни мне, ни Игорю. Но Даняша, видимо, взялась за нас всерьёз.
          Я увидел, что она натянула сапоги, откинула назад длинные волосы, поправила короткую юбку, как актриса перед выходом на сцену, и вышла в центр комнаты,  с вызовом развернувшись к нам и даже выставив вперёд ногу.
          В этот момент у меня мелькнула мысль, что ей-то уже нечего терять, в отличие от меня, но было уже поздно.
          - Ну, ладно, дорогие мои, вы этого хотели, - заявила она и ослепительно улыбнулась. - Игорь! - позвала она, он обернулся, но ничего в его лице не изменилось, словно его уже не интересовало ничего, что бы ни произошло в этой комнате. - Неужели ты не понимаешь, он же ревнует! Он ревнует меня к тебе, потому что я предпочла тебя. Его можно понять, ведь до того, как быть с тобой, я была с ним.
          Клянусь, я этого не ожидал, меня затрясло от ужаса.
          - Игорь, это неправда, - прошептал я.
          - Правда, правда, - вещала Даняша, посылая мне взгляд победительницы. - сколько раз это было между нами на пляже и на террасе, помнишь, как это романтично, над самым морем.
          - Игорь, это неправда, - повторял я в растерянности.
          - Это и здесь продолжается, в Москве, ну что я могу поделать, если вы мне нравитесь оба: один - сильный, другой - нежный.
          - Замолчи! - вдруг тихо, но внятно произнёс Игорь, глаза его горели, но лицо было каменным.
          - Игорь, она врёт! - вскричал я, обнадёженный его гневом.
          Даняша рассмеялась в ответ:
          - Зачем мне врать? Хочешь я расскажу, какого цвета твои пижамные трусы?
          - Игорь, она врёт, - это было сейчас всё, что я мог сказать.
          - Уходите, - твёрдо сказал Игорь и вновь отвернулся к окну.
          - Игорь, клянусь между нами ничего не было!
          - Уходите, - опять услышал я.
          Даняша вызывающе хохотала, стоя у двери.
          - Не надо так волноваться, мальчики, всё можно уладить, мы же не чужие люди, вы любите друг друга, я - вас...
          - Вон отсюда!- закричал вмиг побелевший Игорь, и метнувшись к дивану, швырнул Даняше её пальто.
          В следующую секунду произошло то, чего я никак не ожидал. Трудно было представить себе, что Игорь мог одним движением схватить меня за шиворот и откинуть к дверям с такой силой, что я едва устоял на ногах. Следом за мной вылетела и моя куртка.
          Дверь за нами захлопнулась. Мы оказались вдвоём на крыльце, раздетые и потрясённые.
          Не успев прийти в себя, я получил мощный удар по лицу.
          - Мразь! - закричала Даняша, бросаясь на меня.
          Я успел увидеть вновь занесённую руку, и чтобы предотвратить ещё один удар, быстро прижал Даняшу всем своим телом к боковой стенке крыльца.
          - Мразь! Мразь! - повторяла она, делая усилия, чтобы вырваться. Ты всё испортил! Кто тебя звал!
          - А зачем ты врала? Зачем?
          - Тебе не понять.
          Ярость, передавшаяся мне от Игоря, всё ещё клокотала во мне. Я так сильно вжал Даняшу в стену, что она почти не могла шевельнуться, только чуть приподнималась на цыпочки, словно ей не хватало воздуха в моих руках. Не знаю, что произошло со мной дальше, видимо, безумие, руководившее сегодня мною, окончательно одержало победу над разумом и теперь гнало меня впереди себя, не давая шансов ни для каких размышлений.         
          - Я много чего не могу понять, - почти задыхался я. - например то, что всего лишь два дня назад ты хотела меня! Ну, что же ты! Вот он я! Мы можем любить друг друга, сколько захочешь.
           Она извивалась в моих руках, пытаясь высвободиться, но меня её сопротивление заводило ещё больше. Я попытался было прижаться к ней губами, но она резко отвернула от меня своё лицо.
          - Уйди! Уйди, дурак! Ненавижу!
          - Ненавидишь? - захохотал я. - А вчера говорила, что любишь.
          - Да, пошёл ты! - собравшись силами, она с ненавистью оттолкнула меня.
          Наверное, это чуть отрезвило меня, ненавидящий взгляд у Даняши я наблюдал пока только по отношению к её матери.
          Освободившись от меня, Даняша начала колотить в закрытые двери.
          - Игорь! Игорь, открой! - кричала она.         
          Я молча смотрел на неё.
          - Игорь! - звала она.
          Словно в ответ на её крики, в окнах погас свет. Слышен был только лай щенка.
          Даняша вдруг заплакала. Я впервые видел её плачущей. Она тряслась всем телом, тихо взвывая и прижимаясь к наглухо закрытым холодным дверям. Мне вдруг стало жаль её. Я увидел в ней лишь маленькую, отвергнутую, нелюбимую девочку, такую же, как и я сам. Я поднял её пальто и, подойдя к ней, накинул его ей на плечи.
          Мой внутренний накал прошёл, и я вдруг ослаб, как-то разом разочаровавшись во всём - и в Игоре, и в Даняше, и в себе, и в очередных своих иллюзиях.
          - Пошли, - сказал я ей. - он не откроет.
          - Нет, - подвывала Даняша, прижимаясь к дверям, как  к своему последнему спасению. - я останусь здесь, я буду плакать под окнами, не позволит же он мне замёрзнуть.
          Я покачал головой.
          - Бесполезно, он не откроет.
          Я спустился по ступенькам и медленно пошёл к машине.
          Чувств у меня не было никаких, одна лишь внутренняя усмешка - так много страсти, и всё впустую, как всегда.
         Я услышал, что Даняша пошла вслед за мной. Она  пыталась догнать меня, постоянно поскальзываясь на свежевыпавшем снегу и кутаясь в своё длинное пальто. Я подождал её. Её била крупная дрожь, то ли от холода, то ли от пережитого волнения.
          Я спросил её:
         - Ты так сильно любила его?
         - Любила? - она пожала плечами. - Не знаю, что это такое... Я знаю только, что он мне нужен. Он - сильный. За ним можно спрятаться. За него можно зацепиться. Таких, как он, мало. Что бы ни случилось, он не сломается. Не то, что ты! Если есть хотя бы тень сомнения - ты уже весь в тоске и страхе! Ты - безхребетный, только и можешь, что прицепиться к Игорю и жить на его хребте.
          - А ты? - спросил я, глубоко задетый.
          - Я тоже, и Ольга, и мама, и все вокруг. А с ним не страшно, вот все в нему и цепляются. Мама говорит, что так всю жизнь было.
          Голос у Даняши был такой тихий и грустный, что мне даже не пришло в голову возражать ей.
          Я спросил только:
          - Если он тебе так нужен, зачем же ты тогда замуж выходишь?
          - А-а, - она  махнула рукой. - сама не знаю, чтобы свободнее быть, чтобы интересней было... Не знаю...
          - Бедный Паша, - не удержался я.
          - Это ты зря, - вскинула голову Даняша. - он как раз очень хороший, и я его обижать не буду, ему будет хорошо со мной.
          - Ага, - съязвил я. - как Валерию с Серенкой.
          - Даже лучше! - с вызовом ответила она.
          - Конечно, тебе не придётся пилить его за маленькую зарплату.
          Даняша вдруг тяжко вздохнула, и сожалением посмотрела на меня.
          - Господи, какой же ты дурак.
          Я разозлился:
          - Может, и дурак, но ты ведь и за меня замуж собиралась.
          - Собиралась, - согласилась она. - может, хотела поближе к Игорю быть, а может, ты мне даже нравился. Догадайся, - и я поймал на себе её хитрый взгляд.
          Я вздохнул с усталостью:
          - Сколько знаю тебя, никак не решу, какая же ты настоящая.
          - И не узнаешь, - неожиданно рассмеялась она.
           Мы как раз подошли к моей машине.
           Даняша села рядом и всю дорогу молчала, рассеянно глядя вперёд.
          - Даняша, скажи, - не удержался я. - зачем всякий раз замуж выходить?
          Она устало вздохнула:
          - Скучно, - услышал я её ответ.
           Когда я высадил её у элитного дома её родителей, она протянула мне на прощание руку.
          - Надеюсь, больше не увидимся, - сказал я ей.
          В ответ я увидел её саркастическую улыбку.
          - Не надейся, в Лондоне долго не задержусь. Не успеешь оглянуться, а я уже тут, как тут. Опять где-нибудь рядом вертеться буду.
Соскучиться не успеете. Можешь Игорю так и передать. Пока!
          Она  хихикнула и скрылась за железными воротами.


                20.
          Я вдруг как-то обмяк. Словно я в один момент остался без того самого хребта, о котором говорила Даняша. Не помню, как я дотащился до дома и свалился в постель. Ничего, кроме давящей, бесконечной усталости, я не испытывал.
          Проснувшись не то утром, не то днём, я посмотрел на часы и, увидев, что они встали, опять рухнул на подушку. У меня не было сил вставать, умываться, идти на работу, а тем более видеть кого-то и говорить с кем-то. Весь свой запас сил, рассчитанных на общение, я, по-видимому, растратил за последние несколько дней.
          Я лежал в кровати не то в сне, не то в грёзах, мыслей не было никаких, только усталость во всём теле. Я поднимался с кровати лишь затем, чтобы выпить воды, либо доползти до ванной. Когда наступили сумерки, я не стал включать света, когда зазвонил телефон, я вырубил его.
          На следующий день в дверь позвонили, я поплёлся открывать. В какой-то миг я подумал, что если это будет Даняша, я успею захлопнуть перед ней дверь.
          Но это оказался Валька Кротов.
          По ужасу, отобразившемуся на его лице, я понял, что что-то в моём облике потрясло его.
          - Что с тобой? - настроженно спросил он, с пристрастием разглядывая меня и даже принюхиваясь. - Не пил? - заволновался он.
          - Не до этого, - проворчал я.
          - Может, впустишь? - засуетился он, пытаясь пролезть в дверь мимо меня.
          - Зачем? - недовольным тоном спросил я.
          Кротов растерялся:
          - Поговорить.
          - Тебя Игорь послал? - уточнил я.
          - Нет, я сам, - торопливо ответил он и заискивающе улыбнулся.
          - Так я и  поверил, - пробурчал я и захлопнул дверь перед самым его носом.
          “Не пил, - мысленно передразнил я Кротова, опять укладываясь  в свою кровать. - их только и волнует, пил я или не пил, больше ничего.”
          Я был зол, но тепло и уют постели быстро успокоили меня.
          К вечеру в дверь позвонили опять. Я долго лежал, вслушиваясь в звонки - длинные, короткие, прерывающиеся и невыносимо громкие - и ждал, когда же они прекратятся. Но они не прекращались. Чертыхаясь, я пошёл открывать.
          На сей раз это была Ольга.
          - Что с тобой? - спросила она с выражением лица и даже с интонациями Кротова.
          - Болею, - пробубнил я недовольно. - грипп у меня.
          - Я почему-то так и подумала, - проворковала она. - даже Серёжку не взяла, хоть он просился. А ты чего трубку не берёшь?
          - Сплю я, температура у меня, - соврал я.
          - Ну, тогда ложись скорей.
          Ольга проскользнула мимо меня в комнату и, осмотрев всё хозяйским глазом, села в кресло напротив меня.
          - Чем тебе помочь? - спросила она как-то очень уж проникновенно, от чего мне показалось, что она всё знает.
          - Тебя Игорь послал? - опять спросил я.
          - Да, - кивнула она. - он звонил мне. Первый раз позвонил, представляешь? Между вами что-то произошло? Вы поссорились?
          - Это он тебе сказал?
          - Нет, мне так показалось.
          Почему-то мне надоело врать. Ольга смотрела на меня с такой надеждой и при этом так мучительно морщилась, что я ответил:
          - Да, произошло. Они разошлись. Она выходит замуж, и он её выгнал. И меня тоже. - добавил я глухо.
          Но Ольга не расслышала моих последних слов, они потонули в её восторге.
          - Выгнал! Наконец-то! Боже мой, какое счастье!
          Я пожал плечами и вновь отвернулся к стене. А Ольга ещё долго носилась по квартире, не скрывая своей радости, убиралась, что-то готовила, пыталась меня кормить, напевая что-то себе под нос, как будто то, что Игорь выгнал Даняшу, автоматически означало, что он сойдётся с ней.
          Она ушла, очень довольная, поцеловав меня на прощанье и пообещав завтра прийти с Серёжкой.
          Меня и это оставило полностью равнодушным.
          Я вообще не знаю, сколько времени продолжалось бы моё добровольное отшельничество, если бы ночью мне вдруг не приснилась мама. Молодая, стройная и очень красивая, такая, какой я её, скорей всего, не видел или не помнил, она просто находилась рядом со мной, о чём-то беззвучно говорила и улыбалась.
          Я проснулся с ощущением непереносимой тоски.
         Теперь, когда я знал, что я был рождён для того, чтобы скрепить ломающуюся любовь моих родителей, я вдруг осознал, что всегда, чуть ли не со дня смерти моего отца, меня не оставляло глубокое чувство собственной незащищённости и уязвимости.
          Я поехал на кладбище.
          Только там, стоя рядом с гранитными плитами с выгравированными на них золотыми буквами фамилиями “Арефьв - Арефьева”, я мог, по-видимому, восполнить ту брешь, которая осталась во мне после их смерти. Я понимал теперь, что все мои поиски, стремления и желания найти кого-то были лишь попытками вернуть любовь, которую они унесли с собой. 
          Я сидел на скамеечке, постепенно успокаиваясь. Я прибрался, разложил покрасивее цветы и молча смотрел на догорающие в снегу свечечки.
          Я почувствовал, как мужская рука мягко легла на моё плечо. Не оборачиваясь, я знал, что это был Игорь, такая же рука была у отца.               
          - Я был уверен, что найду тебя здесь.
          Он сел рядом со мной. Какое-то время мы молчали.
          - Вот так, мама, - услышал я вдруг голос Игоря. - твои дети опять повздорили из-за женщины.
          - Опять? - спросил я, не поднимая головы.
          - Да, - ответил Игорь, - сначала из-за Юльки... Теперь, вот...
          - Я не спал с ней, - неожиданно сказал я.
          - Да, я знаю, - услышал я ответ Игоря.
          Между нами происходил странный диалог, мы сидели напротив памятников родителей, практически плечо к плечу, мы говорили друг с другом, но при этом оставались неподвижными, не делая даже поворота головы.   
          - Из-за мамы тоже ссорились, - продолжил Игорь, всё также не двигаясь. - я ревновал её к тебе страшно. Но виду не показывал, я

должен был сохранять солидность, я был старшим, не мог же я выяснять отношения с маленьким мальчиком.
          “А теперь можешь?” - захотелось спросить мне.
          - И теперь не могу, - ответил мне на мой немой вопрос Игорь.
          Игорь, наконец, встал и, не поворачиваясь ко мне, взял меня под локоть:
          - Пойдём, - сказал он мне.
          Я молча повиновался, но когда мы вышли за ограду, я спросил:
          - Куда?
          - Ольга стол накрыла, ждёт нас.
          - Стол накрыла? - переспросил я вяло.
          - Да, там Серёжка первое место в каком-то заплыве занял, она хочет ему праздник устроить.
          - Бедный мальчик, - вздохнул я. - он на всё готов, лишь бы соединить своих родителей.
          Игорь пожал плечами:
          - Не знаю, - почти сердито сказал он. - я так глубоко не заглядываю. Праздник, так праздник. Мальчишка, действительно, заслужил. Я ему пообещал, что ты приедешь. Хватит уже хандрить, встряхивайся. Так можно всю жизнь прохандрить. И знаешь, что...Это, конечно хорошо, что ты так любишь и помнишь родителей, но нельзя полжизни провести на кладбище, надо любить живых, помнишь, как мама говорила: “Живи пока живётся.”
           Сказав это, он почему-то окончательно рассердился и энергично втолкнул меня в свою машину. Его водитель сел в мою “Тойоту”. Когда я увидел, что Игорь сел за руль и намеревается сам вести машину, я понял, что он опять взялся за меня всерьёз.
         
         
                21.
          Следующие дни протекали, как в тумане.
          Я опять вышел на работу. Все были со мной очень ласковы и так предупредительны, что новая секретарша вдруг стала меня называть по имени- отчеству, а новый охранник принимался здороваться со мной по несколько раз в день - сколько видел, столько и здоровался.
          Ольга ежедневно звонила мне на работу, или приглашая меня на ужин, или посылая всякие вкусности ко мне домой. Серёжка тоже звонил мне, но он был теперь так загружен из-за учёбы и спорта, что наше общение свелось к минимуму.
          Игорь опять на время переехал жить ко мне, так как на даче, наконец, завершался ремонт, и все вечера мы проводили вместе, сидя перед телевизором. По выходным мы регулярно ездили на Фрунзенскую набережную, где Ольга всё больше изощралась в приготовлении воскресных обедов. С тех пор, как она сменила образ жизни деловой дамы на роль домохозяйки, её кулинарные способности возрастали день ото дня. Несмотря на её одухотворённость, Игорь был по-прежнему, весь в себе, иногда забывая даже поблагодарить её за когда-то так любимые им пироги, большей частью он занимался с Серёжкой или просто углублялся в газеты.
          Жизнь моя стала ещё скучнее, чем прежде. Я как-то совершенно охладел к работе, Ольга была занята Игорем, Серёжка теперь больше льнул к отцу, Игорь был весь поглощён работой и ремонтом дачи, и его эмоциональный спич на кладбище был единственным связным обращением ко мне за последнее время.
          Зато Валька Кротов вдруг начал проявлять ко мне небывалое внимание и заботился обо мне, словно отец родной. Не проходило ни одного дня, чтобы он не пригласил меня перекусить с ним, покурить или просто выпить кофе.
          Как-то, за очередным перекусом, он затеял со мной разговор по душам.
          - Что-то ты очень мрачен стал последнее время, всё один, да один. Тебе бы девушку завести, что ли...
          - Девушку? - удивился я.
          - Конечно, ну, чтобы было, с кем погулять, в кино сходить, в театр... Ну, такой романчик небольшой, чтобы не киснуть одному...
          - Это тебя Игорь надоумил, что ли? - вдруг осенило меня.
          Валька возмутился:
          - Да что ты всё Игорь да Игорь! У тебя в голове есть что-нибудь, кроме Игоря! Я тебе советую, как старший, как брат, ты всё-таки на моих глазах вырос, я же вижу, как ты маешься!
          - Скучно мне, - вдруг признался я.
          - Вот я и говорю, найди себе девушку. Лидочку, например, или секретаршу новую, да мало ли девушек вокруг!
          Кротов так старался, что я невольно заулыбался.
          - Лидочка каждую неделю волосы красит в новый цвет, чтобы Игорь хоть так на неё внимание обратил, а за новой секретаршей такой шкаф приезжает, что мне там делать нечего.
          Валька от огорчения всплеснул руками, и на этом его душевный разговор закончился.      
          К Рождеству вдруг, как и обещала, приехала Кэтрин.
          За последние недели своей прострации я совершенно забыл о ней, и она свалилась на меня буквально, как снег на голову.
          Поскольку в моей квартире поселился Игорь, а оплачивать гостиницу для неё у меня не было никакой возможности, я отправил её к Ольге. Меня немного беспокоило, как отнесётся к ней Серёжка, плохо переносивший молодых девушек, но оказалось, что врачиха Анна Владимировна с ним поработала не зря, и Кэтрин он воспринял, как свою подружку.
          Сама Кэтрин, заметив мою растерянность, очень расстроилась, а узнав, что в России Рождество отмечается после Нового года, собралась уезжать. Меня неожиданно выручил Игорь. Узнав от Ольги, что ко мне приехала девушка из Англии, он вдруг проявил невиданную щедрость, дал мне денег, чтобы я показал девушке все достопримечательности Москвы, и даже разрешил не выходить на работу до Нового года.
          Но нам с Кэтрин это не помогло, мы оба были смущены, и у обоих было, по-видимому, ощущение, что мы не узнаём друг друга в заснеженной Москве, укутанные в шарфы и дублёнки. К тому же, она сильно похудела, коротко постриглась и очень мало напоминала теперь восторженную, игнорирующую условности девушку из европейского лета. Я не то, что бы охладел к ней, я просто вдруг ощутил, что она была для меня, как бы, из другой жизни, и здесь, в Москве, была совершенно неуместна.
          Несмотря на то, что целые дни мы проводили вместе, ходили в рестораны и в театры, прежней тяги друг к другу мы не чувствовали.  Каждый вечер, я, как и положено молодому человеку из приличной семьи, говорил ей “спокойной ночи” и уезжал спать на Ленинский проспект. 
          У нас, правда, появилась возможность побыть наедине друг с другом, когда я возил её в Суздаль, но поскольку мы спали в гостинице, расположенной на территории монастыря, со мной произошло что-то, вроде религиозного конфуза, представить себе, что можно заниматься любовью на монастырской земле, я не мог.
          Я видел, что Кэтрин озадачена и, очевидно, пытается ответить себе на вопрос, что происходит, но даже при том, что она могла теперь сносно объясниться по-русски на бытовом уровне, выразить то, что её волновало, ей так и не удалось, а уж мне - и подавно.


                22. 
          Новый год мы решили отмечать на даче.
          Игорь выехал заранее, чтобы приготовить дом к нашему приезду, и ждал нас там. Ольга забила всю машину продуктами и кастрюлями, из которых шёл такой умопомрачительный запах, что за сорок минут дороги можно было сойти с ума.
          После ремонта дача превратилась из развалюхи в приличный загородный домик с камином, и даже родительская мебель, отреставрированная и обтянутая новой тканью, смотрелась вполне прилично, но уже не будила никаких воспоминаний.
          Пока Ольга и Кэтрин накрывали на стол, мы втроём наряжали ёлку. Сердце моё вздрагивало, когда я находил среди шаров и мишуры игрушки моего детства, новый год всегда был самым любимым праздником в нашей семье.
          Когда ёлка была наряжена и на ней зажглись разноцветные лампочки, Кэтрин вдруг схватила Серёжку и Ольгу и стала скакать и кружиться вокруг ёлки, распевая английскую рождественскую песенку “Single bells”. Я видел, что она, наконец, расслабилась, развеселилась и даже стала похожа на себя прежнюю, летнюю.
          - Хорошая девушка, - вдруг сказал мне Игорь.
          - Да, хорошая, - подтвердил я. - даже Серёжке нравится.
          - А тебе? - спросил он.
          Я промолчал.
          Мы сели за стол, чтобы проводить по традиции старый год. Серёжка дурачился, счастливая Ольга ласково журила его, Игорь с увлечением разговаривал по-английски с раскрасневшейся от выпитого вина Кэтрин. Я отдыхал.
          Мне было приятно теперь, когда вся наша семья была в сборе, а рядом со мной сидела симпатичная современная девушка, когда все были спокойны и улыбались друг другу, окинуть беглым взглядом прошедший год, поприветствовать мысленно всех хороших людей, встретившихся мне на пути, и удовлетворённо сказать себе, что этот год, в отличие от многих предыдущих, прожит не зря. Я был почти горд собой.
          Минут за пятнадцать до полуночи мы с Игорем вышли на крыльцо.
          Я курил, Игорь стоял рядом, щенок резвился во дворе.
          - Послушай, Сергей, - вдруг сказал мне Игорь. - я хотел бы серьёзно поговорить с тобой.
          Я бросил на него одобряющий взгляд. Мне было так хорошо, что даже слово “серьёзно” не испугало меня.
          - Мне кажется, эта девушка - твой шанс.
          Я удивился. Игорь, видимо, прочёл удивление в моём лице.
          - Да, твой шанс, - повторил он убедительно. - она очень милая, учится в университете и, по-моему, ты ей нравишься, иначе, зачем бы ей надо было тащиться сюда, да ещё учить русский язык.
          Я пожал плечами. Что сказать на это, я не знал, но предательское беспокойство уже зашевелилось во мне.
          - У тебя есть редкая возможность поехать в Англию. Ты мог бы там учиться, писать, возможно даже издаваться, там всё это делается гораздо легче, чем здесь. Там совсем другие перспективы.
          Я встрепенулся, поняв, наконец, о чём он ведёт речь:
          - Но я не хочу в Англию, я вообще не хочу никуда уезжать, - возразил я очень уверенно. - это в твои времена перспективы, связанные с заграницей, кружили всем голову... А сейчас, вполне можно учиться и здесь. Не обязательно куда-то уезжать.
          - Да, конечно, - согласился Игорь. - можно перевестись на заочный, можно, в конце концов, уезжать и приезжать, это же частный институт.
          - Нет, ты меня не понял, - перебил его я, начиная невольно раздражаться. - я о другом.  Я хочу учиться, но только не тому... Я как раз хотел с тобой поговорить... Понимаешь, стихи, музыка - это всё в прошлом, это всё мечты детства. Я хотел бы выучиться чему-то более полезному, праву, например, или управлению...
          Игорь заволновался:
          - Право, управление... Разве это для тебя? Мама всегда говорила, что у тебя чуткая душа художника...Ты помнишь, как ты мечтал издать свои стихи?
          - Да, мечтал когда-то, теперь - нет. Да я и не уверен, что они чего-либо стоят, - с раздражением заключил я.
          Было заметно, что Игорь растерян. Что-то в его лице дрогнуло, мне показалось даже, что глаза его увлажнились.
          - Сергей, посмотри на меня. Когда-то я любил девушку, я мог бы жениться на ней, но она казалась мне странной и взбалмошной, и я женился на другой - обычной и покладистой... Я был увлечён своей работой, я так удачно начал научную карьеру, но мне надо было зарабатывать деньги, и я забросил науку... У тебя есть редкая возможность, я тебе даю её, слава богу, трудные времена прошли, и ты можешь не заботиться о том, чтобы зарабатывать на жизнь. Но так не может быть вечно... Ты должен и сам чего-то добиться в жизни. Пока я помогаю тебе, учись, исполняй свою мечту, женись на девушке, которая тебе нравится... Зачем тебе право или управление, пусть ими занимаются те, кому не дано другое...
          - Но я не хочу! - заволновался я, перебивая его. - Я не знаю, какая  у меня мечта! Я не знаю, кто мне нравится! Я хочу остаться здесь, со своей семьёй! Я и так полжизни прожил один!
          - Но мы - не твоя семья, - удивлённо возразил мне Игорь. - тебе как раз давно пора создать свою семью. И я подумал, что эта англичанка - прекрасный шанс для тебя. Тебе не надо будет лбом пробивать стену, как когда-то мне... Не так часто выпадает такой случай - уехать и начать всё сначала, тем более в стране, где есть все возможности, где семья девушки всегда сможет поддержать тебя. Господи, неужели я должен объяснять тебе такие простые вещи! - вдруг возмутился он.
          - Ну-у, как ты не понимаешь! - вскричал я, даже заикаясь от волнения. - Я не хочу, не могу! Я хочу быть с вами - с тобой, с Ольгой, с Серёжкой. Я пойду учиться, я буду помогать тебе, я всё сделаю!
          Игорь пожал плечами. Видно было, что он разочарован.
          - Как знаешь, - сухо сказал он, и лицо его вновь приняло обычное выражение.
          В эту минуту за окном послышался женский визг, Серёжка нервно застучал нам по стеклу. Заглянув в окно, мы увидели привычную заставку на телеэкране, предваряющую бой курантов.
          - Пойдём скорей, - сказал Игорь. - а-то не успеем шампанское открыть.


                23.               
          Утром 1-го января я провожал Кэтрин в аэропорту Шереметьево. Невольно вспоминалось, как всего лишь полгода назад Кэтрин провожала меня в лондонском “Хитроу”. Всё переменилось, и в отличие от проводов в Лондоне, здесь не было ни прежнего воодушевления, ни любовных клятв, ни обещаний во что бы то ни стало звонить и писать друг другу. Правда, мы на всякий случай договорились встретиться летом в Испании, чтобы провести опять отдых вместе, но это было ещё так далеко, что ни о чём, кроме надежды вновь, хоть одним глазком взлянуть на виллу “Горная красавица”, я пока не думал.
          Наша с Кэтрин очередь уже придвинулась почти вплотную к таможенной стойке, как вдруг я увидел остановившегося посреди зала Игоря с большим букетом цветов в руках, оглядывавшегося по сторонам.
          В первое мгновение я тоже стал осматриваться вслед за ним, решив, что возможно, где-то здесь, рядом с нами, есть Даняша, в конце концов, ведь и она могла лететь в Лондон.
          Но поскольку Игорь, заметив нас, приветственно махнул нам рукой и уверенно двинулся в нашу сторону, я понял - он искал именно нас. 
          - Привет, - бросил он мне на ходу и, склонившись к изумлённой Кэтрин, протянул ей букет в яркой упаковке.
          - Это меня?- смущённо спросила она по-русски, пытаясь как-то справиться с огромным букетом.
          Далее последовал длинный английский диалог, из которого я понял только одно слово - “Лондон”.
          Честно говоря, за последнее время мне так надоело чувствовать себя “третьим-лишним”, что я уже собрался было вмешаться, чтобы поторопить Кэтрин и напомнить ей о таможне, как вдруг заметил то, что заставило меня вспыхнуть от возмущения - взгляд Игоря... Он говорил с ней, чуть подавшись вперёд и глядя на неё своим полуприщуром из-под полуопущенных ресниц, на лице его блуждала нездешняя улыбка.
          Я чуть не застонал. “Господи, только не это”, - подумал я в тоске.       
          - Игорь, можно тебя! - сказал я, решительно вмешиваясь в их разговор.
          Он удивлённо поднял брови, остатки нездешней улыбки скользнули и по моему лицу.
          - О чём вы говорите, можно узнать? - нервно спросил я.
          - Конечно, - он снисходительно улыбнулся мне. - я говорю Кэтрин, что возможно, скоро приеду в Лондон.
          - В Лондон? - переспросил я. - Интересно, с какой стати?
          Игорь сохранял завидное хладнокровие, делая вид, что не замечает моего волнения.
          - По делам, - спокойно ответил он.         
          - С каких пор у тебя дела в Лондоне? - не унимался я.
          - Ты этого не знаешь, ты не так давно работаешь в моём бизнесе.
          Получив щелчок но носу многозначительными словами “мой бизнес”, я, наверное, должен был бы тут же заткнуться, но во мне уже давно происходило такое брожение, что молчать я был не в силах.
          - Ты ничего не говорил о Лондоне!
          - Послушай, - начал терять терпение Игорь. - ты хоть знаешь, чем занимаются её родители?
          - По-моему, они банковские служащие, - нетерпеливо ответил я.
          - Банковские служащие! Её отец - управляющий Лондонским отделением Европейского банка реконструкции и развития. Ты хоть понимаешь, что это значит! Надо разговаривать со своей девушкой хоть иногда!
          Сказав это, Игорь демонстративно отвернулся от меня и вновь переключил всё своё внимание на Кэтрин.
          Я видел, что во время нашей эмоциональной перепалки, она растерянно хлопала глазами, ничего не понимая, но отчаянно пытаясь сохранять в своём лице воспитанную английскими традициями улыбку приличия.
          На моё счастье, Кэтрин очень быстро прошла таможню и, миновав барьер, помахала нам рукой,  улыбка по-прежнему не сходила с её лица.
          Мы провожали её глазами и дружно махали в ответ до тех пор, пока она не скрылась за щитами паспортного контроля.
          Как только  Кэтрин исчезла из нашего поля зрения, я повернулся к Игорю. Я весь кипел.
          - На сей раз я тебе её не отдам!
          - Ну, так не отдавай, - безразлично отозвался он.
          - Я не позволю тебе увести её у меня! - никак не мог успокоиться я.
          Игорь усмехнулся:
          - Она же тебе не нравится.
          - Это не имеет значения!
          - Имеет! - вдруг разозлился Игорь. - Ты как-нибудь вообще определись со своими симпатиями, кто и что тебе нужен.
          - Это не твоё дело! - закричал я в ответ. - И не твоя девушка! Что ты вообще цепляешься к ней? Хочешь испортить ей жизнь, как Ольге, Серенке и Даняше!
          Игорь вдруг рассмеялся:
          - Господи, какой же ты ещё глупый! Мама совершенно испортила тебя своими потаканиями, потом, видно, Юлька, потом и мы с Ольгой добавили...
          Но меня уже было не остановить.
          - Глупый! - заорал я вбешенстве. - Конечно, только глупый мог спасти тебя от разорения, только глупый мог вытащить твою жену из тюрьмы, только глупый мог уберечь твоего сына от психической болезни!
           Я так громко кричал, что прохожие стали притормаживать, глядя на нас с удивлением.
          Игорь отреагировал безразличным пожатием плеч:
          - Разве ты это делал не для себя?
          - Для тебя! - неожиданно вырвалось у меня.
          - Что ж, спасибо, - усмехнулся он. - я очень благодарен тебе... Но мне кажется, что тебе надо успокоиться...
          Но успокоиться я уже не мог. Я смотрел в его ироничное, вылощенное лицо, и меня просто распирало от немедленного желания вмазать ему по его довольной, гладкой физиономии. Впервые в жизни я, пожалуй, осознал, как же сильно я ненавидел его, всеобщего любимца и завоевателя сердец, имевшего счастье, неизвестно каким образом и по какому праву доставшегося ему, быть всегда и везде первым.
          - Это ты испортил мне жизнь, - вдруг выдохнул я. - ты оставил меня одного с родительской бедой, ты всё знал и ничего не сказал мне! Ты выгнал меня из дома, ты настроил маму против Юльки только потому, что она была продавщицей! Ты не пускал меня на порог, словно я был прокажённым! Ты говоришь, ты помогаешь мне! А где ты был, когда я валялся в грязи, когда меня пинали ногами, когда меня били и обворовывали! Да, ты помог мне, но только после того, как Юлька вылечила меня! Ты боялся меня, как же, я бы попачкал твою чистую, безупречную жизнь! Ты не позвал меня даже, когда умирала мама, чтобы я и перед её смертью не отнял её у тебя! Ты ненавидел меня всю жизнь и только за то, что я родился...
          Пока я говорил, я видел, что глаза Игоря вспыхнули, зажглись пониманием, словно он в какую-то долю секунды смог разделить со мной то, что услышал, но тут же его брови сдвинулись, веки подёрнулись, и по его лицу пробежала судорога отчуждения. Мне показалось, что он даже побледнел.
          - Сергей, что ты несёшь! - наконец, устало выговорил он. - Вы все сговорились, что ли, по очереди терзать меня...
          Он смотрел на меня так грустно, что на какой-то момент я отступил.
          - Господи, куда мне от вас деться, разве только испариться, - вздохнул он, качая головой.
          Затем развернулся и бросив на меня через плечо взгляд сожаления, медленно проговорил:
          - Ты явно перенапрягся - тебе надо прийти в себя. Только не пей, пожалуйста!
          Последние слова Игоря вывели меня из минутного оцепенения:
          - Не пей?! -  закричал я в такой ярости, что один из прохожих, стоявший неподалёку, с ужасом отскочил от меня. - Не надейся, такой радости я тебе не доставлю! Я не дам тебе больше возможности торжествовать надо мной!
          Игорь проводил глазами прохожего, словно принося ему за меня извинения, и опять повернулся ко мне. Лицо его вновь было непроницаемым.
           - Хорошо, - безразлично кивнул он. - если я тебе понадоблюсь, я - на даче.
          Он двинулся к выходу. Страх, обида, ненависть, любовь, картины детства, недавние воспоминания - всё разом всколыхнулось во мне и взорвалось. Я невольно ринулся вслед за ним.
          - Постой! - закричал я. - Я всё равно её тебе не отдам! Я буду бороться!
          - Ну, так борись, - ответил он, не оборачиваясь. - кто тебе не даёт.
          Игорь шёл к дверям, стремительно удаляясь. Полы его длинного пальто развевались вслед за ним. Мужчины невольно расступались перед ним, женщины оборачивались, чтобы ещё раз взглянуть на статного красавца с рыжими усами.
          Я вдруг подумал, что так, наверное, может идти только победитель. И я невольно задался вопросом, неужели же это был не конец нашей истории, неужели же у неё назревало продолжение.
          Но это была , видимо, уже другая часть истории под названием “Лондонская загадка”, и ответа на неё пока не знал ни я, ни Игорь, и никто другой.


         
                Москва, 2001г.