Лёха

Приспичило мне тут, двух месяцев не прошло, в другой город съездить. Надо было, вот и поехал. Вам–то, какая разница?! Ладно, не обижайтесь. Это я так, чтобы вспоминалось лучше. Самолёты из моего города, точно не знаю, кажись не летают, а в тот город наверняка не летают. Ничего не поделаешь, пришлось ехать поездом. А что, я люблю в поездах ездить! И в автобусах тоже люблю. Для меня самое главное – это чтобы в окно была возможность смотреть. Вот как раз поэтому я самолёты и не люблю, а вовсе не потому, что если долбанётся, ничего не поможет – высоко летает, змей подколодный. Всё как обычно: съездил, купил билет. Ну а в день отъезда, примерно, ну, чтобы хотя бы за полчаса до прибытия поезда быть там, поехал на вокзал. Да ладно, что я вам тут рассказываю, будто ни разу в поездах не ездили.

Что мне сразу понравилось, народа в вагоне почти никого. Хоть вагон и купейный, а всё равно, шум–гам, суета всякая, из купе слышно же всё. Очень даже хорошо получилось, в купе я в количестве одного пассажира оказался. Знаете, не люблю когда не то чтобы полное купе, а когда тётка какая–нибудь начинает свои порядки устанавливать, а проще говоря, выпендриваться. Ещё хуже, когда кого–нибудь из попутчиков прорывает жизнь свою пересказать. А нахрена мне его жизнь, если у меня своя есть?! Логично? Логично. Если я ему свою перескажу, не откачают – уверен! Так что, еду один: попиваю кофеек, пироженок купил, кушаю и в окно смотрю – красотища, что в купе, что за окном.

А следующая большая станция, примерно, точно не помню, часа через два–два с половиной от моей будет. Пока кофе пил, да пироженки лопал эти два часа и прошли– истекли. Поезд остановился и я, без всякой задней мысли, вышел на перрон. Согласитесь, покурить на перроне, почти на свежем воздухе, гораздо приятнее, чем в тамбуре. Согласны?

***

Может кто ловил себя на мысли, вернее, на ощущении, что вокзал, любой: железнодорожный, авиационный или автобусный, очень похож на границу, чуть ли не государственную, между двумя жизнями. Первая жизнь, это жизнь дорожная, жизнь тех, кто куда–то едет. А вторая жизнь, жизнь внедорожная, жизнь тех, кто никуда не едет. А особенно хорошо это чувствуется, когда ты, вот как я, стоишь на перроне, куришь и на кусочек другой жизни смотришь. При случае понаблюдайте. Да, начинать курить ради этого вовсе не обязательно. Впрочем, дело ваше.

Так вот, стою я, курю, на жизнь другую, чуть ли не заграничную смотрю, ну и себя, как представителя жизни дорожной, представляю. И что интересно – наплевать этим жизням друг на друга, но не по злому, а просто так, наплевать и всё.

Смотрю к моему вагону пассажиры в количестве трёх человек подтягиваются. Первым подошёл мужик лет этак сорока–сорока пяти. Мужик как мужик, разве что, видно, присутствует в нём какая–то южная кровь вместе с генами. Ну присутствуют и присутствуют, мне то что? Почти сразу же за ним «подплыли» две дамы примерно одного с мужиком возраста. Сразу видно, дамы между собой знакомы, разговаривают о чём–то. Вот тут–то у меня сердечко и ёкнуло. Знаете, как будто сказал кто–то: попутчицы твои пожаловали.

Ладно, что попутчицы. Я даже и не фантазировал на тему до нужного мне города одним в купе доехать. Обязательно кто–нибудь, на какой–нибудь станции ввалится: здасьте, ехать–то около суток. Ну и пусть вваливается. Тут уж, если хочется тебе в одиночестве ездить выкупай все места в поезде или хотя бы в купе, вот тогда езжай куда и сколько тебе надобно. Ну или иди пешком – тоже неплохой вариант. Но так, чтобы почитай сразу, да ещё в количестве двух дам явно стервозной натуры, видно было, это слегка чересчур.

Вновь прибывшие дамы были явно стервами, причём, стервами, подпадающими под самую неприятную и можно даже сказать, опасную их классификацию. Если принять стерву как вид, то у неё, родимой, существует как минимум два подвида, или типа, кому как больше нравится. Первый подвид – стерва типа «вся из себя». Хорошего мало, но это самый безопасный подвид, терпеть можно. Например, если надоест терпеть, он, подвид этот, очень даже адекватно реагирует на посылание «в края дальние, за шишками, или ещё за чем». А вот второй вид, с ним посложнее будет. Вид этот называется: стерва типа «я не вся из себя». Такие стервы, они не якобы красотой своей стервозничают, как первый подвид, они стервозничают своими всезнанием и своей активной жизненной позицией, можно так сказать. Если в вашем подъезде проживает женщина, которая всё про всех знает, и, мало того, сама себя назначила над всеми старшей во всём – знайте, вам посчастливилось жить со стервой второго подвида: «я не вся из себя». Ну а если такая дама живет в вашей квартире – без комментариев…

***

«И вот чух–чух пары, кондуктор дал свисток. Прощальный поцелуй, стакан горилки...» – пел, а может и до сих пор поёт, один из отечественных певцов–композиторов, дело не в этом. Дело в том, что стоянка закончилась, надо проследовать в своё купе и дальше ехать. Пошёл. Иду, а у самого душа не на месте. В голове так и прыгает–скачет: «Дверь открываю, а из купе визг, стучаться надо, мол, мы переодеваемся! Тьфу!».

Да хрен вам, чтобы я стучал в купе в котором еду и насчёт которого не уверен, есть ли там ещё кто? Ну а начнут визжать, найду чем ответить, в крайнем случае сам визг подниму. Представляю их дамско–стервозные физиономии.
Открываю дверь, фу–ф, нет надобности визжать, да и сам визга не слышу. Правда, мое дорожное одиночество закончилось, жаль конечно, но закончилось оно не в виде двух дам, а в виде мужика, того самого, на которого я почти внимания не обратил.

– Добрый день. – здороваюсь, и сразу же представляюсь.

Знаете, насчёт поздороваться – святое дело, а насчёт сразу же назваться – сверх того. А то бывает, в том же купе, например, сидят двое друг на друга глазами лупают, даже разговоры какие–то разговаривают, а как друг друга звать–величать – знать не ведают. Пропустили тот самый момент, когда знакомиться следует, в самом начале, а теперь не то что поздно, скорее, стеснительно и чем дальше тем стеснительности этой всё больше и больше. Это, уж не серчайте за сравнение, хотя, очень даже похоже... Это когда приспичило по нужде, а не сходил, понадеялся, мол, рассосётся. А оно взяло, да и не рассосалось. И сидишь или стоишь ты, а оно, то самое, хоть уже и не в тебе, зато в твоих штанах. И чем больше и дальше ты будешь опять надеяться, что рассосётся, тем тебе «приятнее», и всем вокруг, «ароматнее». А что, не прав я что ли?!

– Александр. – в ответ. – Можно просто, Саша.
– И на ты... – рукопожатие.
– Само собой. – в ответ.

***

Знаете, есть люди общение на «вы» с которыми не только затруднительно, но и вообще, почти невозможно. А случается, тысячу лет знакомы и давным–давно уже на «ты», а один хрен, хочется на «вы» обратиться.

Мой попутчик, Саша, без сомнения яркий представитель первой категории людей, тех которые не озабочены своей пустозвонной значимостью. Общаться с которыми прямо с первой минуты знакомства легко и просто, как будто с роддома корефаним.

– Ну ты давай, располагайся–переодевайся, а я пойду покурю.
– Да я уже и переоделся, и расположился. – в ответ.
– Ну раз так… – а что тут ещё скажешь?

Тем временем поезд тронулся и в купе, не только в нашем, но и в других купе, в тех где новые попутчики появились наступил пожалуй самый ответственный момент. Сами знаете, едешь, напротив тебя мужик или женщина сидит, не будешь же ты всю дорогу молчать? Правильно, в подавляющем большинстве случаев о чём–то поговорить надо. А вот как и с чего этот разговор начнётся во много зависит сама атмосфера поездки.

Я бы не сказал, что с мужиками общаться проще чем с женщинами, которых тебе Кто–то в попутчики определил. С женщиной всё понятно. Если, ну бывает: «Мамочки, только не я!», тогда посложнее, хотя, можно просто заняться чтением книги. Если же: «А ничего так, симпатичная», тогда ты весь переполненный желаниями и надеждами начинаешь её разговорами развлекать – святое дело! А бывает, что она. Тут по–всякому может случиться, начиная с самого начала и заканчивая самым окончанием.

А если мужик попутчик, тут надо как можно быстрее определить: пьёт или не пьёт? Причём, важно вне зависимости от того, пьющий ли ты сам или нет? Вот и выкручиваешься насколько талантами обеспечен. А вы говорите, что железнодорожная поездка сродни отдыху в санатории.

– Далече? – надо же с чего–то начинать попутнический разговор.
– До конечной. – отвечает Саша. – А ты?
– Чуток пораньше.

Ну вот, теперь можно переходить к выяснению самого главного в дороге, если тебе в попутчики мужик достался. Да и время подоспело. Обедом это конечно не назовёшь, но один хрен, поесть что–нибудь надо.

– Ты извини. – говорю. Это хитрость такая. – Ты–то только–только из дома, наверняка накормленный, а я с утра кроме кофе с пироженкой ничего не жрамши. – и выкладываю на стол: колбасу, сыр, хлеб, салаты какие–то (купил по дороге). – Составишь компанию?
– Составлю конечно. – Саша выкладывает на стол явно что–то домашнее, в фольгу завёрнутое, а сверху бутылку коньяка и смотрит на меня хитро так…

«Подумаешь, озадачил! – думаю, а сам достаю из сумки два вполне приличного вида стаканчика, не пластмассовых, бутылку минералки, а сверху, тоже бутылку коньяка».

– Сразу видно, наш человек. – одобрительно реагирует на это Саша.
– А в честь какого хрена я был бы не нашим? – отвечаю. – Не наши на английском языке разговаривают, а я в нём ни бум–бум. Кроме «плиз», нихрена не знаю.
– А про любовь? – ехидно спрашивает Саша.
– Про любовь знаю. – отвечаю в тон ему. – Но тебе в ней признаваться не буду, даже не надейся. Как ни странно, я женщин люблю.

Посмеялись. Всё! Самый главный контакт, контакт интересов, установлен и налажен. Кстати, если бы Саша оказался человеком иначе относящемся к тому же коньяку, всё равно, контакт был бы установлен и налажен. Всё очень просто: если человек в общении лёгкий, не выпендрёжный, совершенно неважно пьющий он или нет. Что касаемо меня, я к алкоголю отношусь так: есть – хорошо, нету – тоже хорошо.

И началось ритуально–дорожное священнодействие: развернули, нарезали, разложили. Откупорили, разлили, выпили, закусили. Дальше, ну сами понимаете, потребление того, что на столе сразу же после «установления контакта», а самое главное, после первой – не более, чем дань «моде» с традициями.

Наступил второй, не менее важный момент в дорожных разговорах – о чём разговаривать? А вот интересно, почему до сих пор не придумали такие таблички, по типу бейджиков, на которых писали бы, разговоры на какую тему человека интересуют. Паспорта же придумали, почему эту штуку не придумали? Опять в бюджете денег не хватает?

Только подумайте, это каково же приходилось и приходится разведчикам всех времён и народов, когда они агентов вербовали и вербуют? Тут одним компроматом не отделаешься. Ну да ладно, на то мы и не разведчики, но увы, зато и не профессионалы в деле выяснения интересующей собеседника темы для разговора.

Обычно в поезде, знаю что говорю, сам в таких разговорах участвовал, вновь обретённого попутчика расспрашивают о той местности откуда он выехал, или он сам рассказывает. А бывает, что разговоры сразу с разговоров о работе начинаются. Не знаю, о чём там у них в поездах между собой разговаривают, ну когда в купе сплошные соотечественники, а у нас, почти святая тема – работа. Как ни крути, но практически поголовно взрослое население нашей страны имеет одно увлечение и даже хобби – работу. Ну и что, что работа у всех разная, бывает что очень сильно одна от другой отличающаяся, зато название–то общее. Вот так вот!

– Чем занимаешься? – это Саша. Кстати, после четвёртой он переименовался в Саню.

Молодец Саня, все «танки» своей растопыренной грудью на себя принял. Терпеть не могу, а потому и не спрашиваю, чем кто–то занимается, читай, кем работает? Если собеседник, и неважно где, не спросит меня об этом, сам я не поинтересуюсь – а оно мне надо? Вернее, не интересно оно мне. Ну хотя бы потому, что пользы от этого никакой не предвидится. А выслушивать о том, в чём ни черта не соображаешь – ещё те пряники!

– Бездельничеством. – отвечаю на полном серьёзе.
– Это как?
– А вот так! – каков вопрос, таков ответ.
– Слушай, а где на такую работу принимают? Я тоже хочу.
– В Пенсионном фонде. – отвечаю. – Придёт время, примут. А пока, молод ещё, так что потерпи. – смеёмся вместе.
– А ты? – здесь уж, по типу: уважить человека надо. Он спросил, теперь моя очередь. Типа политеса, мать его ети.
– В моря хожу. – простенько так.
– Капитаном? – знаю, что не могут моряки состоять из одних капитанов, но другие их должности на тот момент почему–то не вспомнились.
– Почему сразу капитаном? – удивляется Саня. – Технологом.
– Кем–кем?
– Технологом пищевых производств.
– А что, разве в море такие бывают? – ей Богу не знал.
– Ты рыбу ешь? – улыбаясь спрашивает Саня.
– Дадут, съем. – дабы не превращать разговор в разговор идиота с умным человеком отвечаю я.
– Вот и молодец. А мы её ловим, обрабатываем и на берег отгружаем. Понимаешь?
– Понимаю. – теперь до меня на самом деле дошло, без придури.
– Ну вот. А я слежу за производственным процессом. Завпроизводством.
– Директор? – это я опять дурачусь.
– Почти. – принимает мою шутку Саня. – Давай–ка лучше ещё по одной и пойдем перекурим.

***

А вот тут, особенно принимая во внимание моё подвыпитое состояние, появился шанс «сползти» в дурацкие расспросы знающего человека, так сказать, очевидца о том, чего сам ни разу в жизни не видел, по типу: «...а правда, что...», ну и так далее – терпеть не могу. Но, как я этому не супротивился, природное любопытство, чувство юмора вперемежку с коньяком, своё дело сделали. Плюс Саня, приятный в общении мужик, и с чувством юмора у него всё в порядке.

– Слушай, – говорю ему. – тёмная какая–то история с твоими кораблями. Это уже после перекура и после очередной.
– С чего бы это? – удивился мореман.
– А с того что, читал где–то, из железа твои корабли делают, а ведь всем известно, железо в воде тонет! – и невинно так смотрю на него: «Интересно, – думаю. – слопает, начнёт про физику рассказывать или не начнёт?».
Саня налил по «на два пальца», молча чокнулись, выпили, помолчали. А потом он и говорит:
– Вообще–то прав ты, тёмная это история. Но понимаешь, правду говорить нельзя, подписку давал. Только не это самое страшное. Самое страшное, из чего бы пароход не был бы сделан: из железа, из пластмассы, из дерева, один хрен – тонет. Понимаешь?
– Понимаю. – киваю головой, а сам: «Не проглотил. Сейчас в ответ дурь какую–нибудь начнёт рассказывать».
– Да и хрен с ним, утонул и утонул! – продолжал Саня. – Самое сложное, страшное и интересное, что дальше?
– И что? – спрашиваю. – Как у Майн Рида? Книжка у него есть про то как трое, вплавь, в открытом океане оказались?
– Не читал, не знаю, как они там оказались. Мы тоже втроём оказались, и тоже почти в открытом океане, только на спасательном плотике.
– Как это?
– А так...

***

– Знаешь, если начну тебе рассказывать, ну, мол это с кем–то случилось, не поверишь, скажешь, брешу. Это со мной произошло. Так что, поверишь, не поверишь, наплевать мне, сам понимаешь. – слегка посерьёзнев, хоть и после ещё одной, начал Саня. – Только чур уговор, не перебивать. Ладно?
– Ладно. – соглашаюсь и вру одновременно, потому что прекрасно знаю, обязательно буду перебивать.
– Мы на тунце работали, в районе Кирибати.
– Где–где?
– Там, посерёдке между Австралией и Америкой. Государство такое есть, островное. Не перебивай!
– Хорошо, не буду. – и тут же. – Ну и как тунец?
– Что как? – не понял Саня. – А! Рыба как рыба. В копчёном виде хороший, а если пожарить, так себе, чем–то красную рыбу напоминает.
– Ничего себе, так себе! – удивляюсь я.
– С вами, гражданин, всё ясно. – не меняя тона заключает Саня. – Не доводилось вам есть хорошую рыбу, окромя котлет, разумеется. – и смеётся, змей.
– Самая лучшая рыба, это колбаса! – а нехрен. – Ещё никто не сказал обратное!
– Ну и дурак, что не сказал. – заверяет Саня. – Значит тоже, кроме котлет никакой рыбы не видел. Ладно, не перебивай.
– Не буду.
– Так вот, работали мы на тунце. А промысел тунца, это почитай сплошная беготня. Рыба скоростная, вот и приходится бегать туда-сюда. Нет, не гоняться за ней – бесполезный номер. Районы промысла приходится часто менять, ну и переходы соответствующие. Тысяча миль – что плюнуть, почти не считается.

И вот, очередной переход. Идём. Ночь на дворе, вернее, на улице. Это когда рыбалка идёт пароход почитай круглые сутки не спит: завод работает, народ суетится. А на переходе, вахта на мостике, в машине, вот и всё.

Короче ночь, пароход куда–то идёт, народ отдыхает – всё нормально. Вдруг, бац! Страшенный удар, я аж с койки слетел.

– Рифы?!
– Сам ты рифы! До сих пор никто не знает, что это было. Может подлодку зацепили, или она нас, а может ещё что. Говорю же, никто не знает. Версий куча, вплоть до инопланетян, а не проверишь. Пароход–то, ку–ку, там.
– Где там? – я и правда не понял, где.
– Там. – и Саня показал большим пальцем на пол, прямо один в один как гладиаторам показывали, мол всё, хана пришла вам, товарищ. – Утонул.
– А вы?
– А что, мы? Как видишь, живой. Не перебивай, говорю. – Саня налил ещё по одной. Выпили. – Пойдём перекурим.
– И что? – это я уже в тамбуре.
– А то. Пароход мордой весь в воде, короче, хана, сматываться надо. Слава Богу, в тот момент на баке…
– Где?

– ...на носу парохода никого не было, а то бы гарантированный этот самый. Короче, надо сваливать. Шлюпки не спустишь, задница аж до небес задрана, остаются плоты. Единственное, моряки (матросы), промысловый бот кое–как на воду столкнули. Ладно. Старпом судовые документы, документы экипажа на палубу вынес, всё, уходим.

– А вещи? – до меня и правда не доходит, а как же вещи?
– Какие нахрен вещи?! – спокойно отвечает Саня. – Скажи спасибо, что одеться, обуться успел.

Я тебе так скажу: то что по этому поводу показывают в кино, и что происходит на самом деле – абсолютно разные вещи. Да, паники никакой, не как в кино.

– А акулы?
– Сам ты акулы! Начитался своего этого самого! Ты что же думаешь, если тропики, значит акул полным полно? Акула, она тоже не дура. Она ищет места, где пожрать есть, а так, хрен ты её увидишь. Вот если бы завод работал, тогда да. Тогда бы хреново пришлось, а так, нормально.
Посбрасывали спасательные плотики, нормально, только один не раскрылся, всем хватило. И, оказались мы в плотике троём: я и два представителя, американец и поляк.
– Что за представители? – мы уже перекурили и уже ещё по одной замахнули.
– Мы продукцию американцам отгружали. Это представители компании, которая у нас продукцию покупала. Тоже технологи. Они на пароходе за обработкой следили – первичная приёмка, так сказать. Их трое было: американец – начальник и два поляка. Куда второй поляк делся, не знаю. Наверное на другом каком–нибудь плотике оказался. Не перебивай!
– Не буду…
– Плотик, не курорт конечно, но и не в воде бултыхаться. Хреново что ночь, ну да ладно, даст Бог, до утра доживём, а там полегче будет.
До утра дожили, рассвело, глядь, а вокруг никого, одни мы. Оказалось, там течение очень сильное, вот нас и раскидало кого куда. Ладно, думаем: попить–поесть на плотике предусмотрено, даже удочка имеется, так что не всё так плохо. Единственное – хрен его знает, где находимся и куда нас тащит?
– А акулы? – ну не утерпел.
– Дались тебе эти акулы! – злится Саня. – Не было никаких акул, зуб даю! Не перебивай!
– Не буду.
– Ну вот, бултыхаемся. Американец с поляком, нормально, не вякают, не паникуют, только бледные оба. Ничего, думаю, не баре, потерпят. Короче, проболтались мы так аж до следующего дня, аж до обеда.
А плотик, если ты на нём, низкий, видно хреново. Сначала услышали: дрын–дын–дын – лодочный мотор работает. А потом и экзотика появилась. Видел по телеку полинезийские лодки, двойные такие, как бы с поплавком?
Я кивнул, видел мол. Зато ничего не сказал, обещал же.
– Вот такая и появилась, один в один, только с мотором. Нас быстренько зацепили. На лодку эту мы сами перелезли. Ура, кажись спасены. Туземцы по своему что–то гыр–гыр, привязали плотик к лодке и, как говорится, полный вперёд. Один папуас что–то по английски пытался спрашивать, американтос обрадовался, начал ему рассказывать, что он, гражданин США, и что его надо спасать в первую очередь – козёл. А туземец тот, если слов десять на инглише знает – хорошо. Короче, не договорились. Ну, думаю я про американтоса этого, ну и гнида же ты. Он ещё на пароходе весь из себя ходил, но там работа, поэтому особого внимания не обращали. Правда, кроме поляков с ним почти никто не общался, но это его проблемы.

***

Оказалось не так уж далеко мы от берега находились, по моим прикидкам миль тридцать, не больше. Я почему так решил, потому что лодочный мотор, он больше десяти узлов не выжимает, а ехали часа три. Туземцы, наглые, сволочи. Сразу же у нас все карманы обшарили. С поляка часы сняли. Гыр–гыр что–то по–своему и улыбаются. Американтос начал было возмущаться, пришлось его ткнуть в бочину, мол сиди, не вякай, а то сейчас всех троих выбросят и всё, гудбай твоя Америка.

Приехали, короче. Остров какой–то. Я–то думал хоть какая–нибудь цивилизация будет, ну, чтобы с властями связаться, сообщить что пароход утонул и что народ где–то там ещё на плотах болтается. Хрен там! Наверное, как при Миклухо–Маклае: дома ихние, из местной соломы, и на сваях. Всё! Больше ничегошеньки нету!

Ладно, думаю, может это здесь хижины, а подальше от берега нормальные люди живут. Ага, как бы не так! Да, мы когда подошли пацанва местная у берега крутилась. Увидели нас, заорали что–то и побежали куда–то. Я ещё подумал: к местному начальству побежали, нормально.

Ага, нормально! Ещё местные появились, как будто тех кто в лодке нам мало. Чуть–ли не под руки нас, и повели куда–то. Самое хреновое, рыпаться некуда – ясно дело, остров. Ведут, значит. Меня, ну почти ведут, а я иду и матерюсь, а что ещё остается делать? Смотрю, а папуас который рядом со мной к выражениям моим прислушивается. Я ещё подумал: неужели понимает? Да ну нахрен! Откуда?!
Короче, привели нас к ихнему начальству. Вот тут мать–перемать, так мать–перемать! Какая нахрен цивилизация?! Вождь ихний в кресле сидит – и на том спасибо. Спасибо что не на горе из человеческих черепов. Весь в перьях, как тот попугай, морда размулёвана вся, и без штанов! Папуас, который рядом со мной шёл, подбежал к вождю, сначала на колени упал, а потом подошёл к нему и на ухо что–то сказал. Я ещё подумал: неужели про меня, гад?! А вождь тот, что–то своим: гыр–гыр, курлы–курлы, а потом на довольно–таки неплохом английском, во всяком случае понять можно, нам и говорит:

– Поскольку ваш пароход утонул, вы осквернили море, а оно для нас святое. Поэтому, вы у меня не гости, а пленники. Представляешь?!
– Да ну нахрен?! – а я и вправду обалдел от такого.
– Ей Богу! – Саня даже путанно перекрестился. – А пленников мы, по нашим законам и традициям, съедаем! У меня аж как будто ноги отрубили, как будто нет их вообще! Нихрена себе, думаю, лучше бы акулы сожрали, чем этот. Но, более–менее стою, не падаю. Смотрю, а френды и коллеги мои сразу обмякли и на землю валиться начали. Хорошо папуасы, что рядом стояли, поддержали, а то точно, попадали бы.
А вождь этот, падлюка, вдруг спрашивает:
– Русские среди вас есть?
– Я, – говорю. – русский, ну и что?
– А то, – отвечает вождь. – что тебя мы есть не будем. Русские вместо воды водку пьют, мы отравиться боимся. А этих, съедим.

Если бы ты видел, что там началось! Я и про папуасов и про вождя ихнего позабыл! Американтос как заорет, мол, меня нельзя есть, я – гражданин США! Если вы меня съедите сюда придёт авианосец с морскими пехотинцами и тогда, мол, хана вам всем! Представляешь?! А сам, морда бледная, на руках у папуасов висит, и орёт благим матом. Особо не присматривался, но кажись того он…

– Что того? – не понял я.
– Обделался, вот чего. – это мы опять в тамбуре перекуривали. Волнующий рассказ, для обоих волнующий, поэтому перекурить надо.
– Ладно, – говорит вождь. – дам вам шанс. Кто отгадает загадку, того есть не будем. Кто утром ходит на четырех ногах, днём, на двух, а вечером, на трёх?
– Поляк было встрепенулся, хотел что–то сказать да так ничего не сказал. А американтос кажись он загадку даже не услышал, как орал так и продолжал орать про авианосец с морпехами.
Вождь гыр–гыр своим что–то, те хвать американтоса с поляком и потащили куда–то.

***

Когда тех увели, вождь подходит ко мне и говорит: пошли со мной. Ну пошли, а сам думаю: если сожрать побрезговали, значит, наверное сувенир из меня какой–нибудь сделают. Ей Богу, не то чтобы страшно, а просто мозги отказываются воспринимать, что такое возможно на самом деле. Ладно, идём куда–то…

Опять, мать–перемать! Дом в каком–то полуместном, полуевропейском стиле, вплоне приличный на вид. Терраса, или как там она у них называется. На террасе стол и два плетёных кресла, а на столе выпивка с закуской! Ей Богу не вру!

Вождь, хоть и с акцентом, но на русском:
– Ты не обижайся, это я пошутил так. Терпеть не могу американцев, слишком наглые. Белые господа. – и выдал трёхэтажный. – Пусть немного потрясутся.
– А что, есть их не будут что ли? – спрашиваю.
– Да нахрен они кому нужны? – и показывает рукой на одно из кресел. – Садись. Извини, я пойду умоюсь, а ты пока выпей, поешь. Наверняка голодный. – и в ладоши пару раз хлопнул. – Появились две девицы, симпатичные, даже очень. Представляешь, встали по бокам от меня, и как статуи застыли. Ну, первым делом, думаю, хлопнуть надо, слишком много нервов потратил. Только я потянулся к бутылке, одна из девиц сразу же мне налила виски, правда мало, пришлось показывать сколько надо наливать. С закуской такая же картина, только другая девица за мной ухаживала, чуть ли в рот мне закусь не совала – аж противно, ей Богу.
Пришёл вождь, без всего этого маскарада на морде, одетый нормально: шорты, рубашка. Присел и говорит:
– Ну, давай хряпнем.
Хряпнем–то хряпнем, а у меня чуть башка не взрывается: «Откуда здесь, папуас, мало того что на русском языке почти свободно говорит, так ещё и хряпнуть предлагает? Обалдеть!»

А вождь, да тут и угадывать нечего, говорит:
– Ты не удивляйся, что я по русски говорю. Я, было дело, во втором Московском медицинском учился. Эх, блин, вот были времена! Меня Лёха зовут, вернее когда студентом был, звали. – и вздохнул.
– Саня. – говорю, а сам всё никак в себя прийти не могу.
– Ты сам случаем не из Москвы?
– Нет. – отвечаю.
– Ну и ладно. – и сам разливает виски. По нашему разлил, как полагается. – Самое главное, из Союза.
– Выпили. Девицы во всю за нами ухаживают, а мне до того непривычно, что послать их куда подальше хочется! Лёха видит такое дело и говорит:
– Ничего не поделаешь, законы у нас такие. Так что потерпи. Да, выбирай любую, твоя. Всё что захочешь сделает.
– Что, и это традиции? – спрашиваю.
– А ты что думал? – отвечает Лёха и смеётся. – Можешь хоть сейчас. Да не тушуйся ты так, у нас это вполне обыденное дело.
«Нихрена себе, обыденное! Правда читал, знаю, что у них с этим дело всё максимально упрощено. Но одно дело когда читаешь и совсем другое, когда вот так, сам».
– Попозже. – говорю. Сейчас мне другое интересно – Слушай, Лёха, а как ты к нам–то попал?
– А что тут такого? – спокойненько так отвечает Лёха, как будто про кокосовую пальму рассказывает. – Понимаешь, я из знатного рода, наследник, вождь, одним словом. Это раньше образование нахрен не надо было, а теперь обязательно. Вот меня к вам учиться и направили. А что, мне очень понравилось. Я бы у вас и жить остался, да нельзя, наследник. Опять же, польза. Лечу своих, если заболеет кто, ну или руки–ноги переломает. Даже операции делаю. Эти, – Лёха кивнул куда–то в сторону, видать, в сторону уведённого американтоса. – зелёнкой ссадину помажут, а денег сдерут, машину можно купить.
– Понятно. – говорю. – Слушай, а зачем ты так вырядился, ну, когда нас привели?
– Ничего не поделаешь, – вздыхает Лёха. – Традиции у нас такие, а их даже я не имею права нарушать.

Короче, нажрались мы в тот день, по–нашему нажрались, на всю катушку. Проснулся я, одна баба, ну из тех двоих, под боком лежит, а вторая передо мной на коленях стоит и на подносе вискарь с запивоном держит. Похмелиться принесла, значит. А я лежу, смотрю на неё, вспоминаю и не могу вспомнить: было у меня с ними что–нибудь, или ничего не было? Представляешь?

– Нет, – говорю. – не представляю.
– Вот и я до сих пор не представляю, как оно такое на самом деле возможно. – наливая коньяк, кстати, это уже третья бутылка в ход пошла, сказал Саня. – Короче, ещё день я у него прогостил, ну и эти тоже. Правда, я их увидел только тогда, когда в вертолёт садились. Оказалось, Лёха попросил, ну чтобы за нами через денёк прилетели, ну, чтобы погостил я у него. Вот так вот! А ты говоришь…

***

– Да, Алексей, вы очень интересно рассказываете. – моя попутчица, Ольга, смотрела на меня во все глаза. – Сами придумали?
– Что вы, Ольга! – отвечаю. – Это мне попутчик рассказал, когда я в гости ехал. Моряк он, технолог. Вот и попал в такую ситуацию, что сам до сих пор не до конца верит. А я придумывать не умею, так сказать, не мой жанр. Ладно, пойду я перекурю.

Незаметно, за разговорами, вернее, за моим рассказом, мы с Ольгой, моей попутчицей на моём пути домой и не заметили, как наступил вечер, поздний вечер – спать пора. Вот что мне не нравится, когда в одном купе с женщиной едешь, это самому надо догадываться, когда перекурить выйти, ну, чтобы она переоделась. Вот и сейчас, стою, курю и думаю: угадал или нет? Да и хрен с ним! Если не угадал, ещё разок перекурить выйду – не проблема. Покурил, выждал, ну чтобы переодеться успела и пошёл в купе.

Всё–таки я угадал. Когда зашёл в купе, Ольга была уже вся приготовленная ко сну: ночнушку одела, полусидит под одеялом, но так, что ночнушку видно, на меня смотрит и говорит:

– Алексей, закройте пожалуйста дверь...