Я боялась подходить к нему. Кто его знает, видит или нет. Глядит, будто видит, а рукой ощупывает, как незрячий. Баба говорила, что он калика. У бабы много всяких слов непонятных: калика, утлый, баять... Она посылала на рынок меня, маленькую, страшно. Так собак рыжих не боялась, когда они сворой врывались в наш двор. Однажды я их даже прогнала, кидая поленья, одно за одним. А калику до дрожи в коленках, до тошноты боялась. По три круга обойду, бывало, пока решусь подойти. Только у него одного зелень была, какую баба просила. Где он брал эту зелень, не знаю, помню только узловатые, почти чёрные пальцы, с жёлтыми длинными ногтями, перебирающие пучки кинзы, розмарина, базилика...
Самое страшное было, когда эти пальцы ловко выстрелив в воздух, хватали меня за плечо, а потом пауками ползли к лицу, щекотно ощупывая скулы, надбровные дуги, подбородок.
— Это Анико, — так говорил он. Не спрашивал, а именно говорил кому-то, наклонял голову, словно прислушиваясь, собирал всегда нужное количество трав, никогда лишнего, и протягивал мне чуть дрожащей правой, пока левая нехотя отпускала моё плечо, чуть помедлив на границе рукава и вечно облупленной кожи.
Денег мне баба не давала, опасалась, отнимут. Расплачивалась, когда сама выбиралась на рынок, тяжело ступая отёкшей втрое правой ногой. Лопнула вена, — так говорила она, и я всё ожидала, что лопнет и синяя натянутая кожа, из-под которой неудержимо потечёт чёрная липкая кровь.
В школе нам говорили, как останавливать кровь, но где бы я взяла жгут, да и помог бы он? Когда ночью с неба падала звезда, я загадывала бабушке новую ногу. Только звёзды не помогали. Если их падало много, я успевала загадать папу и маму, давно пропавших в Синих горах, а ещё глаза для зеленщика. Вообще-то, звали его Игнатом, но имени этого я тоже страшилась. Баба скажет: поди сбегай до Игната, а мне уже чудится его белёсый взгляд, вонзающийся куда-то внутрь, читающий в голове.
Когда я подросла немного, маяться стала: отчего у всех родители, пусть погибшие или в разводе, но есть, а у меня без вести пропавшие. Плакала даже. А в тот день Игнат сам пришёл в наш двор. Я оробела, как в детстве, когда впервые его увидела. Медленно вошёл в ворота и встал посреди двора. Я как раз бельё вынесла развешивать. Баба научила меня чисто стирать, она в юности в прачках ходила.
Ну вот, я виду не показала, слепой и слепой, стоит и стоит, стала прищепки отцеплять с верёвки. А Игнат тихо так говорит:
— Анико, — говорит, — поди сюда, девочка.
Я оставила бельё, подошла.
— Дай ладонь, — приказывает, не ослушаться.
Протянула руку, да нарочно в стороне, чтобы проверить, видит или нет. А он моё запястье схватил:
— Не дуркуй.
И положил на ладонь два камешка золотистых. С виду обычных, какие на побережье малыши собирают, но только я сразу почувствовала, как жар от них идёт.
— Чуешь?
— Тепло. А что это?
— Если чуешь, значит тебе пора. Пока камни дают тепло, ты должна идти. Пойдёшь не в том направлении, почуешь, как они остывают. Тепло — идёшь, холод — меняешь направление или ждёшь. Всё поняла?
— Почему я должна тебя слушать? — дерзко спросила я. Сама от себя не ожидала такой дерзости.
— Отца и мать хочешь отыскать? Иди. Сперва в сторону Синих гор. Домой не заходи.
— А как же баба?
Слепой отвернулся, показывая, что разговор закончен, и поплёлся к нашей двери. Никогда он не заходил к нам в дом, вот баба изумится. Только мне не до её изумленья было. Камешки словно тянули, понуждали идти. Как есть: босая, с прищепкой в кармане, простоволосая, я покинула город. Благо, лето было.
Первые дни мне люди встречались, кто кормил, кто бранил, какие-то добрые женщины вынесли стоптанные туфли и старую одежду. В Синих горах я без них пропала бы. Страшно было — не то слово. Порой идти приходилось ночами, почти наощупь. В темноте камешки принимались слабо светиться, и этого света хватало ровно на шаг вперёд. Отсыпалась тогда, когда камешки остывали. Счёт дням потеряла, ноги сбила, это пустяки, а вот страхи ночные, осыпи, камнепады, голод — пострашнее будут. Любой взрослый не пошёл бы, веры не хватило, а у меня и вера, и упрямство были. Я всегда знала, что мои родители живы.
В один совсем не прекрасный день камешки совершенно остыли. Я ждала на месте трое суток, но они даже блестеть перестали, будто умерли. Тогда я решила, что папа с мамой погибли, я не успела их найти, а значит, дальнейший путь потерял смысл. Обратная дорога прошла как во сне, сквозь слёзы я едва видела, куда идти. К собственному удивлению, довольно быстро добралась до дома. Мне навстречу выбежала девочка и с криком: "Баба, я знала, ты вернёшься!" повисла у меня на шее. На её голос из дома вышли родители девочки, называя меня "мама" и "тётя Анико", за руки ввели внутрь. В прихожей из зеркала на меня глянула седовласая пожилая женщина, босая, в фартуке с прищепкой в кармане, с измождённым морщинистым лицом.
Нет, я пыталась себя уверить, что всё было сном, возможно — болезнью, однако как объяснить то, что камешки, лежащие у меня за пазухой, оказались неземными? Так сказал один учёный человек, которому я их принесла. Он их потом в какую-то академию послал, оттуда подтвердили: неизвестный науке минерал. Сперва-то я к знахарке пошла, но та только руками замахала: "Это слишком древние и страшные силы, к ним нельзя приступать непосвящённым!" Когда я выходила из дома знахарки, на меня пристально взглянул часовщик, в пыльной витрине мастерской починяющий старинные ходики, и я узнала в нём Игната. Хотела подойти, а он сухо кивнул мне, как незнакомой, и скрылся в глубине своей лавки.
Родные изумляются, отчего у меня бесследно исчезла болезнь правой ноги. Говорят, нога была, как у слона, а сейчас обычная, будто и не болела. Я, кажется, помню, что хромала и ходила с трудом. Постепенно начала вспоминать, как много лет назад родилась в другом месте, потом вышла замуж, приехала сюда, родила сына... Самой не разобрать, настоящие это воспоминания или нет. Похоже, настоящие. Не сон ли был про Синие горы и слепого зеленщика? Память корабликом утлым скользит по волнам. Всё могло статься: приснилось старухе, что она девочка, что же тут такого. Жизнь порой похожа на сон, а сон на жизнь, и где правда? Хотелось бы узнать, да у кого теперь спросишь...
Наверное, звёзды слышат наши желания. Или кто-то в небесах. Я бы попросила у звёзд рассказать мне, кто я на самом деле. Только над моим городом не падают звёзды. Люди бают, никогда не падали.