Посрать и родить, нельзя погодить
-------------------------------------------------
Белого человека в Гарлеме таксист обязан взять, как капитан
любого судна должен принять всякого, кто за бортом.
Этот клент был в костюме, в очках, пожилой и с большим
портфелем в руках. Он шел по краю проезжей части характерным танцем с оборотами, как делают люди, когда ловят такси. Опытный уксус таких
видит издалека. Чувак искал такси в районе сто десятой улицы,
как будто не знал, что желтые кэбы по Гарлему никогда не метут, а случайно там оказавшись, закрыв окна и двери, включив сигнал “оф-дьюти” мчатся вниз, нигде не останавливаясь, чтобы перевести
дыхание только на девяносто шестой, границе хорошего и плохого районов Манхеттена. Он увидел мою машину
и бросился на проезжую часть, целясь точно в геометрическую
середину бампера. Я остановился, белый запрыгнул на заднее
сидение, закрылся и сказал:
– Поехали, поехали, поехали!
Я проверил наличие разводного ключа справа под сидением.
Прохладное железо под рукой приятно успокоило меня. Мы
проехали пару блоков и остановились на красный свет.
– Сэр, почему мы стоим? – спросил тревожно белый штымп
с портфелем.
Я показал рукой на светофор:
– Сэр, – сказал белый – я прошел пешком десять блоков. Они
на каждом углу курят марихуану, какой смысл соблюдать здесь
правила дорожного движения. Поехали. За каждый красный свет который вы будете нарушать я дам вам дополнительный квотер.
Я только улыбнулся и покачал головой.
– Ты русский! – воскликнул белый. Я буду говорить с вами порусскому. Увераю, мой русский будет лучше, чем твой английский.
Я преподаю русскую в юниверсити.
– Как вы узнали, что я русский, я же не сказал ни слова? - удивился я.
– Все русские делают так головой, если негатив. Мой друг
профессор Набоков , де-лал так, как де-ла-ешь ты. – Пассажир продирижировал сам себе, и спросил:
- Ну, как мой рашен.
– Нормально. Вы знали Набокова? – спросил я.
– Мы коллеги. Он сказал мне, что коды к пониманию психологии рашен, нужно искать в ласт нейм героев Федора Достоевского.
– Фердыщенко, – сказал я.
– О, да, – сказал профессор, – чиновник, тенант в квартире
Иволгиных. Когда Маус поселился у них.
– Маус – это князь Мышкин? – спросил я.
– Идиот, – обрадовался белый. – У вас пре-красное зна-ние рус-ской ли-тера-туры това-рищ, – он снова продирижировал себе. – Какой красивый русский язык. Как хо-роши, как све-жи бы-ли розы. Я пишу научную работу о русских пословицах . Какие ты знаешь?
– Чистосердечное признание облегчает вину и увеличивает срок.
Я заметил в зеркало заднего вида, что профессор записывает.
– Еще? – попросил профессор.
Мы снова остановились на светофоре и я сказал:
– Тише едешь, дальше будешь.
Профессор записал, перечитал и воскликнул:
– Это лишено сенса! Меня поражает эта русская манера, думать наоборот.
Я смотрел рашен муви-сказки. Такое чувство, что русские режиссеры принимают LSD. Мне очень понравилось. Хорошо, а какие есть антисемитик пословицы русского языка.
– Их миллион, – сказал я.
– ОК, что говорят рашен, если джуишь трансверед в ортодокс церковь.
– Таких всего четыре, – сказал я, – ..ид крещеный, что волк
приручённый; ..ид крещеный, что вор прощеный; ..ид крещеный, что недруг примиренный; жид крещеный, что конь лечёный.
– Погодите, – сказал профессор, – не так быстро. Я не успеваю
за вами записывать.
Они пересекли девяносто шестую. За окном резко сменился
пейзаж. Профессор повеселел и сказал:
– А теперь что-нибудь спейшел, чтобы я мог дать моим стюдентс в качестве хомворк.
Я подумал немного и сказал по слогам:
– По-срать и ро-дить, нель-зя по-го-дить.