В гостиной собралось уже достаточно народу. Ожидался только жених. Собственно, его я только и ждала, чтобы феерично спуститься с лестницы в своем эксцентричном наряде. Сестра, как могла, отговаривала. Но в предвкушении необходимого эффекта я не могла отказать себе в удовольствии предстать на помолвке в своем новом костюме. Он был сшит специально на заказ, подогнан по фигуре и идеально на мне сидел. Но это был мужской костюм. Еще не хватало трубки и, возможно, бокала с вином. Но на удачу – этим можно было обзавестись внизу. Отец, естественно, не даст – уже и без того разозленный. Но вот дядюшка Григорий в качестве розыгрыша мог и уступить.
Но где же Николаша? В нетерпении я уже начинала злиться на нерадивого женишка. Кэтти озвучила версию, что свадьбы мне не видать вообще, если он, все-таки придет – тем более. Я отмахнувшись от сестры, услышала внизу оживленный гомон и приготовилась спускаться. Но вдруг почувствовала странную зловещую тишину. Все разом замолчали.
Мой предполагаемый триумф спуска по лестнице провалился в непонятную дыру молчания и недоумения. Некоторые успели обернуться, отстраненно посмотреть на меня и снова замереть, глядя на темный проем передней. Немного раздосадованная, я тут же решила выяснить, что стало причиной такого невнимания к моей персоне.
В проеме двери стояли двое в потрепанных шинелях, явно пьяненькие. Ники, упорно добивающийся моей руки вот уже несколько месяцев, «мальчик из хорошей семьи», как окрестила его моя ненаглядная тетушка-сводница, стоял хмурый, сдвинув на лоб странную шапку со спущенными ушами и кокардой интендантской службы, в руках у него было ружье-штык. Он мрачно на всех смотрел. Его друг, напротив, очень веселый, прислонившись к дверному косяку, неловкими движениями пытался скрутить папироску.
Молчание нарушил отец, все-таки заметивший дочь. Он с каким-то отчаянным смешком громко обратился ко всем присутствующим:
– О! А вот и наша невеста! Ну что ж… Под стать своему женишку… Встречай, дорогая. Нас пришли реквизировать. Начните, пожалуйста, с неё, – кивнул он Николаю, указывая на меня, – это главное наше сокровище. Она всегда шла «в ногу со временем». Сначала поступила на курсы чисто мужской профессии, правда, механическая физика не стала ее «коньком», потом записалась в студию современного театра, стала посещать сомнительные танцы в «Ла-Торнадо», завела себе парочку странных подруг и еще более странных друзей, записалась в «Клуб воздухолюбителей», даже несколько раз летала на их «железных крыльях» и вот теперь… Теперь даже одевается на манер «Нового времени».
Слова папеньки звучали скорей больше с горечью, чем с иронией, но в них явно чувствовался актерский талант. Мне речь понравилась, я с гордостью посмотрела на Ники. Он был все так же хмур. Взгляд его был даже как-то отстранен. Едва выговаривая слова, он все же приложил усилия озвучить приготовленную фразу: «Мы нес-сём свет и поррряддок.. в нов-вый мир! Дол-лой! Дол-лой чванство и застой… ср… ср…»
Не договорив, он резко обернулся к товарищу и грубо бросил:
– Балдастов, пи-ши, твою-мать: «Проток-ккол номер четр чернадцать… Реквизир… ревизиор… А! – экспр… экпри… а ци..» тьфу… Ты пишешь?
Макар слюнявил обрывок карандаша, пытаясь одновременно распрямить полусмятые листки типографской бумаги. Из зубов выпала пожеванная папироса. Марья Петровна (моя крестная) подняла папиросу и вежливо протянула ему. Николай все продолжал вспоминать нужное слово.
– Экспроприация, – в том же театральном тоне подсказал ему отец.
Мне все это надоело. Решив, что шутка затянулась, я подошла вплотную к Ники и потребовала немедленного «разоружения». Но он, гад, не соглашался переводить все в смех и только прочнее схватился за свой штык. Обозвав меня «гражданкой Самойловой», оттолкнул и грубо потребовал немедленно прекратить сопротивление новой власти. Затем из него посыпались, иногда даже членораздельные, речи про «грядущий век» , «эру машин», «светлые умы будущих людей» и многое из того, что я уже слышала на некоторых подпольных собраниях.
И неизвестно, сколько бы все это продолжалось, если бы со стороны улицы не послышался хриплый мужской бас:
– Иванов, Балдастов, кончай хулиганить, мы пошутили: репетицию перенесли на неделю, сегодня просто гуляем. И вообще: вы адрес перепутали. Зачем сюда-то приперлись? Штык отдай, мерзавец! И быстрей – полиция сегодня злая, патрулей везде понаставили.
В коридоре быстро опустело, а вот обитатели гостиной стояли все в тех же позах. Отец нервно курил трубку у камина. Все молчали. Только растерянная маменька, стоя посреди комнаты, осторожно спросила неизвестно у кого:
– Так что же это… помолвка-то будет?