Я замолчал. Мрачный Михаил клокотал. Сережа смотрел на меня с восхищением, ему понравился мой рассказ. Татьяне Ивановне нет. На ее лице читалось изумление, отвращение, еще немного страха в больших круглых глазах. Она не сразу пришла в себя, молча посидела, глядя на меня. Потом подняла голову в сторону окна, надеясь увидеть там решетки, не нашла, пошарила взглядом по кровати в поисках ремней. Убедилась, что не в сумасшедшем доме, повела плечами, встряхнулась, вспомнила, кто она такая и зачем пришла. Решила продолжить разговор, так как вроде бы я разумный.
- А анализы утверждают, что Вы были трезвым, - попыталась она припереть меня к стенке.
Не получилось, я был готов:
- Знаете, Татьяна Ивановна, я тоже думал об этом и по некоторому размышлению пришел к выводу, что, по-видимому, в процессе падения присутствует некий феномен, загадка природы. Для себя пока дал этому явлению рабочее название «Эффект падения». Хочу статью написать, может, даже своим именем назову, «эффект Николая».
В кратком изложении это так. Помните у Шолохова, дед Щукарь в детстве упал с телеги на землю, и с тех пор всю жизнь от него пахло самогоном. А падал трезвый. Со мной, получается, произошло обратное, падал пьяный, а когда привезли в больницу, оказался трезвым. Возможно, теперь никогда в жизни не смогу напиться, несмотря на то, что ранее не испытывал с этим проблем. Вот выпишусь, обязательно проверю, естественно, на этот раз дома. Если все сойдется, людей лечить начну. Непочатый край работы. Представляете скольким людям смогу доброе дело сделать?
И юмор не главный предмет в школе полиции. Татьяна Ивановна покрылась пятнами неестественного румянца. По всему было видно, что ни Шолохов, ни дед Щукарь по их отделу не проходили, по крайней мере, при ней. Ей очень захотелось уйти.
- Значит, заявление Вы писать не намерены?
- Какое? О явке с повинной? Может Вы так, без заявления меня простите? Не такой уж я потенциально опасный. Это ведь первый раз. Меня еще немного долечат, и, надеюсь, рецидивов не будет.
Татьяна Ивановна резко встала, сложила вещи в сумочку, закрыла ее, сказала:
- Дело Ваше, но Вы не правы. Зло должно наказываться.
- Согласен, Татьяна Ивановна. Зло должно быть наказано. И наказание неумолимо, но приходит оно разными дорогами. Судьба наказывает, и часто больнее, чем уголовный кодекс.
Она закрыла дверь. Михаил повернул голову, блеснул мокрыми от слез глазами:
Спасибо, Николай. Встряхнул. Пора нам с тобой выздоравливать.
А я почему-то устал. Мне захотелось остаться одному. Закрыл глаза, внутри потекло тепло.
18
Туман поднимался из придорожного леса после ночного дождя, плыл к уже просохшей дороге с двух сторон, рвался на куски и таял. Я был за рулем, не очень люблю быть пассажиром, нравится самому владеть скоростью и дорогой. Ольга рядом. Сегодня мы проснулись вместе, как только первые птицы начали радоваться начинавшемуся дню. Сбежали вниз, упали на траву, прокатились по ее влажному ковру, потом с криками и смехом по очереди облили друг друга водой из шланга, открыв кран остывшего за ночь трубопровода. Никого! Только мы и птицы, и мы - тоже они. Мы были счастливы уже тем, что впереди еще целый день будем вместе. Еще мокрые сели за стол на веранде, позавтракали бутербродами и кофе, заодно поедая друг друга блестящими глазами любви.
Вернулись в город, пересели в мою машину и поехали к источнику. Хорошее изобретение климат-контроль, чуть прохладно и уютно, только вот по радио раскованные, свободные от какой либо цензуры, ведущие несли в массы свой так и не народившийся интеллект, не догадываясь, что где-то в мире существует юмор выше пояса. Нажал кнопку, стало тихо и хорошо.
Ольга спросила:
- Коля, а сколько женщин у тебя было, пока ты был один?
- Почему ты спрашиваешь?
- Ну, так, интересно. Не мог же ты быть один. Здоровый, красивый мужчина.
- Юмор про красоту принимается. В школе, уже в конце ее, девчонки завели тайный альбом, в котором были фотографии всех мальчишек класса. Там они ставили нам оценки, определяя наши достоинства и недостатки. Парни узнали, выкрали. В том пункте, где оценивалась красота, у меня стояло три с минусом. Думаю, пощадили.
- Дуры они, ваши девчонки. Не теми глазами смотрели.
- Но комплекс посеяли надежно. К тому же, при внешней раскованности, внутренне я довольно замкнут. Люблю быть среди близких, это у меня от детства, а одиночество в кругу остальных людей меня не тяготит. Не умею знакомиться, особенно с женщинами, поэтому долго был один. Как-то, в конце апреля я сидел в парке на скамейке и смотрел на неожиданный весенний снег. Влажный, молодой, сочный, он пышно лежал на земле, на ветках деревьев с только-только появившимися еще клейкими листочками, на крыше павильона. Везде красивая чистая белизна и воздух с запахом снега. Солнце неторопливо карабкалось вверх, я с удовольствием наполнял легкие последним снегом этого года и думал о том, что вот-вот он начнет стремительно оседать и начнет раскрывать окна пожелтевшей осенью земли. Они будут шириться, внизу зажурчит ручей, и даже, когда топкая земля полностью оголится, он еще долго будет бежать к речке, пока земля полностью не высохнет. Тогда ручей исчезнет, умрет, как умирают люди. Но он вспомнит о себе и вернется и снова зашумит, дождавшись первого дождя. А мы?
Она села на другой скамейке вполоборота ко мне, закинула ногу на ногу и протянула руку по спинке скамейки в мою сторону. Колени выглядывали из-под ее белого кожаного пальто, светло-коричневые колготки поблескивали на солнце. Спелая женщина с прической под Софи Лорен, в очках от близорукости, которые ей очень шли и делали более привлекательной, и здоровый, матово-молочный цвет кожи. Лет тридцать пять, может меньше, так подумал. Потом уже, через время, понял, что она перешагнула отметку сорок, это природа наградила ее долгой внешней молодостью. Заговорила сразу, может, спешила, пока мы одни, но, скорее всего, не любила ходить около.
- Второй день подряд Вас встречаю. Сегодня здесь, а вчера в магазине. Судя по набору продуктов, живете один. Хотела бы познакомиться поближе.
«Поближе» звучало так, что было понятно, это не духовная близость имеется в виду. А она и не пряталась за внешние приличия. Смотрела, сияла такой счастливой, влюбленной улыбкой, словно в дополнение к произнесенным словам, добавляла мысленно:
- Вот я и нашла тебя, теперь ты мой, а я твоя. Делай со мной все, что хочешь. Если хочешь, прямо здесь, сейчас, на скамейке.
Я не обладаю столь ураганной решительностью, потому сказал:
- Здравствуйте, меня Николай зовут, а Вас как?
- Какая разница, как меня зовут? Что в имени тебе моем? Давай просто «ты» и все, - она не страдала открытостью души, но образование какое-то имела, вот Пушкина процитировала.
- Что ж, приятно с тобой познакомиться.
- Мне тоже. Планы на вечер есть?
- Каких-либо особенных нет.
- Тогда говори адрес.
Я сказал.
- Девятый этаж. Лифт работает? Вот и хорошо. Приду в девять, люблю девятки. Не прощаюсь.
Она встала, и, не оглядываясь, пошла в глубь парка. Белое пальто, белые сапоги, белый снег.
К вечеру приготовил стол, вино и фрукты. Стрелка, в телевизоре перед новостями, прыгнула на девять, и раздался звонок. Она, молча, подала пальто, прошла в комнату, села на диван, стала осматриваться. Я сел в кресло напротив, давая время познакомиться с моим заурядным интерьером. Но она почти тут же встала и начала раздеваться. Торопилась, бросала одежду на пол, все ее тело от шеи до ступней было покрыто мурашками. Не от холода, от яростного желания. Ко мне не подошла, легла на диван. Я выключил свет.
Закричала сразу же, не смущаясь ни открытой двери балкона, ни соседей за стеной, ничего этого для нее сейчас не существовало. Не потому, что я оказался чудо-партнером, а потому, что секс для нее был вершиной всего самого прекрасного, что есть в этой жизни. Одной из немногих фраз, которые я от нее слышал, была одна частая:
- За это можно все отдать!
Потом она немного полежала, восстанавливая дыхание, встала, оделась, пошла к выходу. Когда я помог ей надеть пальто, спросила номер сотового, записывать в свой телефон не стала. Свой номер не назвала. Сказала, что позвонит сама, ей звонить нельзя, и ушла.