В начало:
http://www.proza.ru/2019/05/26/1313
_______________
Прошлое уходит вдаль.
Вспоминается река Мургаль…
Курумы, серые как сталь
И дождей унылая вуаль.
Рафик. Это слово у многих ассоциируется, наверное, с широко известным легковесным автомобильчиком-маршруткой либо грузовичком, не рассчитанным на большие нагрузки. Но в моей памяти при этом возникает всегда не машина, а живой человек по имени Рафик, в чем-то похожий на тот самый «Рафик». Впрочем, судить вам читатель.
В 1974 году наша геологическая партия занималась поисками проявлений коренного золота в бассейне реки Мургаль (Корякия). В таких случаях проводится картирование перспективных участков, опробование, вскрытие кварцевых жил горными выработками, сопутствующие геофизические работы.
Всеми работами руководил Виталий Аристархович Коршунов – человек в экспедиции известный и не обойденный наградами, в том числе и орденом Трудового Красного Знамени. Участник Великой Отечественной. Человек добросовестный, работящий и по-своему справедливый по отношению к людям, но несколько прямолинейный. Мог и вспылить по какому-нибудь поводу, за что геофизик Валера Коток присвоил ему кличку «Листрахыч», потому что в гневе он выглядел действительно пугающе. А уж в крайних случаях покрывался красными пятнами, переходящими во вспышку экземы. Да к тому же и выглядел внушительно: грузный, физически крепкий мужичище, перепоясанный по армейской привычке всякими портупеями. От армии он еще привнес в коллектив страсть к строгой дисциплине. Ну, а начальство тоже придумало ему с легкой руки главного геолога Голышева С.Н кличку «Бульдозер», потому что Аристархыч всегда и везде повторял: «Моя главная задача – вскрыть и взломать!» и неукоснительно придерживался этой линии в поле.
А этот сезон начался неудачно, с большим запозданием. Пришлось в авральном порядке наверстывать упущенное. Тут тебе и взрывработами занимайся, и горными выработками и маршрутами. В общем, голова у Аристархыча кругом пошла, а кроме него других геологов и нет.
И в этот момент начальство присылает ему в подспорье сезонного техника Рафика – недавнего выпускника Казанского Университета. И судя по рекомендации, несмотря на молодость, уже неплохого специалиста с полевым опытом. Успел поработать кое-где, в том числе в Туве и, самое главное, в Корякии на прогремевшем в ту пору на всю Камчатку Сергеевском месторождении золота. Да не с кем-нибудь, а с весьма известным местным геологом- поисковиком орденоносцем Шамилем Гимадеевым. В общем, то, что нужно.
Парень оказался на вид покладистый, компанейский и бесконфликтный. И всякими геологическими сведениями в разговоре козыряет, подкрепляя сказанное примерами из практики со словами: «А вот мы там-то с Гимадеевым, а вот мы с Гимадеевым…». Человек, как говорится, пришелся ко двору, быстро завоевал авторитет, и суровый Коршунов растаял, как кусок льда.
С легким сердцем свалил он с себя на Рафика обязанности по составлению геологических карт по участкам работ и полностью переключился на свое любимое занятие: вскрытие и взламывание жильных тел. А тут признаться честно, работы хватает: задавай рабочим места для вскрытия, взрывай, замеряй объемы, отбирай пробы, документируй, зарисовывай разрезы.
Но работа более статичная по сравнению с маршрутными поисками: где-то можно и целый день просидеть на раскладном стуле над канавой, тщательно исследуя ее содержимое, копаясь в грязи. Ну, а Рафику была предоставлена творческая свобода: ходи, бегай, ищи.
Рафик и ходил, обвешанный добротным офицерским планшетом и личной мелкашечкой, предметом зависти безоружных работяг. Облик его дышал спокойствием и уверенностью. Небольшого роста, круглолицый с маслянистыми ласковыми глазами, балагур. И с народом по ходу поисков подойдет, поговори по душам. То он у костра с геофизиками чай пьет за обедом, то с горняками перекусывает, то с Аристархычем мурлыкает про всякие андезиты, диориты, то где-то бродит в свободном поиске.
-Рафик, как там дела с картой?
-Да полный порядок, Виталий Аристархович! Заканчиваю.
-Ну, лады! Шуруй!
Потом пошли еще другие участки, и еще, еще. Коршунов взламывает, а Рафик карты заканчивает.
Да и не только Коршунов подпал под обаяние личности Рафика. Авторитет его рос буквально как тесто на дрожжах, сдабриваемый рассказами повидавшего виды человека. Уж точно и не помню разных его баек, но, что помню точно, все были потрясены до глубины души его охотничьими подвигами: одних медведей в Туве он за один сезон, оказывается, лично уложил аж сорок штук. Наши теперешние охотники-губернаторы и в подметки ему не годятся. Народ по началу сомневался, но по мере живописания всяких подробностей его похождений, все больше и больше проникался верой. С таким не пропадешь! С таким и в разведку пойти не страшно! Поверили. Тем более что подавляющее большинство рабочих были молодые москвичи, впервые попавшие в поле и видевшие медведей только в зоопарке.
И поэтому, когда однажды он пришел возбужденный в лагерь и сказал, что только что на водоразделе видел медведя, народ встрепенулся. Ведь сейчас наверняка пойдет и «замочит» его. Рафик тут же заполучил личный карабин Аристархыча и двинул обратно в гору, сопровождаемый оравой добровольцев – зевак, вооруженных буквально палками и ножичками. Не помню точно, но не исключено, что и баулы для мяса захватили. Шкура неубитого медведя уже была поделена. Зверь был наверняка обречен. Оставался пустяк – выследить и настигнуть его, а дальше, как говорится, дело техники, то бишь Рафика. Настолько уже народ верил в его талант охотника.
Ночи стояли белые. И эта ночь, если можно так сказать, была солнечная: солнце катилось по самому краю горизонта. Взобрались наши охотники на водораздел. Видимость отличная. Далеко видно. Да и сам водораздел плоскогорье из себя представлял. Ходи только по тундре, да медвежьи следы ищи.
Рафик впереди идет, в бинокль временами по сторонам зыркает. Остальной народ сзади цепью рассыпался, рыскает в поисках следов, помета медвежьего, а может и клочков шерсти на кустиках. Медведь, как сквозь ягель провалился. Походили, побродили, не нашли. Крупно повезло медведю, что Рафику не попался. Но Рафику и это в плюс – ведь как смело и решительно он бросился в погоню. Завалит он нас еще мясом: сохатиной, оленино й. Не подведет.
Пока появится следующий крупняк приходилось довольствоваться отстрелом костлявых еще в середине лета куропаток. Но мне что-то не припоминается образ Рафика, увешанного убитой дичью. Да и вскорости его охотничий взлет резко и неожиданно оборвался.
Приходит он однажды из маршрута в лагерь: вид совершенно убитый, и рука замотана окровавленной тряпкой.
-Помогите руку забинтовать! Только Коршунову ничего не говорите.
-Что случилось?
Пострадал из-за куропатки. Пошел к ней, а она от него в кусты залетела. Рафик взвел затвор мелкашки и потащился через бурелом в ее сторону, волоча в одной руке за кончик дула оружие. Курок не замедлил зацепиться за ветки и произошел выстрел. Пуля удачно прошла через подушку указательного пальца, не зацепив кость. А могла бы и еще куда попасть. В ту же задницу, например.
Перевязали. Коршунову сказали, что поранился о камни. Но червячок сомнения в охотничьей сноровке нашего героя был посеян. Какой же уважающий себя охотник позволит себе так неосторожно обращаться с оружием.
Рука стала забинтованной, неработоспособной и медведей постепенно оттеснили другие события. Первый месяц работ, можно назвать его медовым, пролетел. Отработали два участка. Переехали на второй лагерь, где было еще несколько уже основных объектов. На одном из них до этого геолог Мерцалов обнаружил ураганное содержание золота – около 200 грамм на тонну. А в приватной беседе с автором Мерцалов уверял, что там было даже 6 кг на тонну. Руководство экспедиции охватил ажиотаж в предвкушении открытия крупного месторождения.
А уж осень наступила, которая в здешних краях короткая и может резко в зиму превратиться. Но работы шли с запозданием, и каждый день был на счету. Где-то в конце месяца Аристархыч вынужден был покинуть нас недельки на две – улетел на запланированные в проекте аэровизуальные поиски с десантированием.
Без него и Рафику работы прибавилось. Часть обязанностей Аристархыча свалилась дополнительно на него. Главное – за канавами надо смотреть, а картирование, как он уяснил для себя, дело второстепенное. Пробы надо собирать, описи составлять, ящики заколачивать.
А сентябрь разыгрался, зазолотился на славу. Комары и мошка заметно сникли. Шишка созрела, ягоды полно всякой. Хариусы в Мургале без проблем пологами марлевыми ловятся. Невдалеке оленеводы со стадом остановились. Повар по кличке «Рентген» быстренько наладил с ними выгодный для нас бартерный обмен. Наш тракторный Людвигыч еле успевал почти ежедневно завозить оленьи туши в наш лагерь и к соседям – партии Синельникова, стоявших рядом за речкой. Баньки пошли одна за другой. Наладили наконец электроосвещение от новенького, стоявшего без дела, громадного бензоагрегата АБ-4. По вечерам при свете и посиделки пошли с картами, домино. Весело, сытно и вольготно стало жить без Аристархыча.
Но с возвращением Коршунова в лагерь нагрянул тайфун в прямом и переносном смысле. Вот тут-то Листрахыч и начал метать налево и направо громы и молнии, сполна оправдывая свое прозвище.
Во-первых, снег выпал и завалил окончательно и бесповоротно всю геологию с ее поисками. Канавы-то, конечно, копать еще можно со скрипом. Но горняки стали сдавать: «Центровой» Слепков попросту сбежал с первым бортом, у другого радикулит. Третий по кличке «Механик» - клянчит у шефа денатурат для лечения, ходит с обмороженными, замотанными тряпьем руками, как немец под Сталинградом. Еще двое в поселковую больницу «загремели» с флюсом да фурункулами.
Аккурат к приезду начальника и бензоагрегат «гробанулся» - всю ночь грохотал без масла, пока горючка не выработалась. Вкладыши полетели. А до этого вокруг него крутилась толпа «специалистов»: вездеходчики и доморощенные механики, и слесари, каждый из которых хвалился: «Это я! Я сумел запустить его!». «Кто запорол движок?!» - орет Коршунов. А один молодой инженеришка - неудачно возьми и ляпни: «Да это ж вы, Виталий Аристархыч, пробку вывинтили из бачка перед отъездом! Масло и вытекло. Помните?». Коршунов, буквально задохнувшись от ярости, рванул рубаху на груди: «Да….да…да я…я всю войну на бронике отмахал. А ты….ты…»
А тут и взрывчатку лишнюю по правилам в связи с окончанием сезона уничтожать надо. Днем Коршунов с техником Зориным на речке пропадает: шашки с динамитом рвут. А вечером в общей столовой тоже грохот стоит – продолжается «разбор полетов».
Докатилась гроза и до нашего «геолога-супермена». Истребовал шеф на свой стол у Рафика давно обещанные карты, а на них и карандаш не ночевал. Только одни голые листы миллиметровки и рамочек даже нет. С проклятиями он был низложен с сооруженного им же Олимпа, разжалован в «рядовые», предан вечной анафеме и брошен в «геену огненную»: на заготовку дров и растопку хлебной печи. Рафик, как та стрекоза из басни, дотянул до последнего, рассчитывая, по-видимому, на неспешную комфортную камералочку в конце сезона. С Гимадеевым – то он работал, но одно дело присутствовать, а другое дело самому выпустить конечный продукт работы – карту.
Ввиду авральной ситуации начальник экспедиции Голышев, лучший друг Аристархыча, самолично прилетевший в партию, благосклонно разрешает ему продлить сезон до конца октября. Плакали, чувствуем, ноябрьские праздники в тепле московских квартир. Остаемся в снежных объятиях свирепеющей корякской зимы. Мы самые последние из всех сидим в поле.
В самом начале ноября голод (кончились продукты) изгоняет все-таки нас с насиженного места на базу в поселок Аянку.
Рабочий камеральный день на базе в Аянке начинался сразу после завтрака. Листрахыч, чертыхаясь, с горем пополам из ничего по памяти воссоздал геологические планы участков и, уж не знаю по каким данным, приступил к рисовке большой обзорной карты – «портянки» на кальке. Карта занимала почти весь стол. Остальные камеральщики вынуждены были жаться из-за тесноты по разным углам.
Рафик практически выпал из обоймы, и ему ничего не оставалось делать, как целыми днями лежать тут же на раскладушке и смотреть молча в потолок. Отойти некуда. Поселок крохотный. Да и мороз на улице за двадцать градусов.
Изо дня в день повторялась одна и та же картина: Листрахыч при виде Рафика с утра заводил сам себя до точки кипения, все более и более свирепея. Лицо его становилось красным, как у рака. Не обходилось без традиционной обычной фразы: -Дай мне твой диплом! Я его сожгу в печке! Кто тебя учил!
Рафу ничего не оставалось, как молча глазеть в потолок и молчать. Вид у него был затравленный, как у невменяемого, и мы даже стали опасаться за его рассудок. А диплом он уж, наверняка, занорил куда-нибудь от греха подальше.
Где-то через час-полтора извержение иссякало, и в комнате устанавливалась гнетущая молчаливая рабочая атмосфера. Можно было перевести дух. Раздавался только шорох бумаг, да потрескивали дрова в печке.
В один из дней Рафик решил сделать хоть какое-нибудь доброе дело для общества. Насобирал с утра смолистых фанерок из-под геофизических батарей ГРМЦ, затопил остывшую за ночь печку и ушел в столовую вслед за всеми. Возвращаемся после завтрака в комнату, а она полна дыма. По комнате прыжками перемещается как мячик, грузный Листрахыч и брызжет из чайника воду на потолок. Горит разделка – выходное отверстие для железной трубы.
Дело в том, что она была узковата для трубы, и поэтому нельзя было допускать сильного жара в печке. Общими усилиями удалось подавить очаг возгорания в зародыше. Если бы было упущено несколько минут, то пламя быстро бы расползлось по всему бараку, построенному из досок, опилок и рубероида. А тут тебе и спецматериалы, и радиостанция и прочее. Кстати говоря, на следующий год база все-таки сгорела уже без нас.
Пересказывать вопли Коршунова по этому поводу я не буду. И без слов понятна ситуация. Рафика нам было откровенно жалко.
Но это был еще не конец истории. Апофеоз страданий Рафика наступил аккурат в годовщину великого Октября. Коршунов практически завершил свое грандиозное полотнище. На зеленом фоне меловых вулканитов ярко заалели интрузии гранитоидов, зарябили субвулканчики и обрисовались перспективы на золото. И в этот финальный, можно сказать, день триумфа человеческого гения Рафик, протискиваясь в тесноте мимо стола, к которому он до этого не подходил вовсе, краем куртки цепляет полный флакон красной туши стоящий на «портянке».
Тушь, предназначенная для нанесения кварцевых жил, моментально разливается, покрывая больше половины карты. Настоящая экструзия неоантропогенового возраста. Всех присутствующих охватывает настоящий ужас. Рафик становится белый, как мел.
Коршунов с выпученными глазами молнией кидается за колуном. О боже, только не это! Только не здесь! Не сейчас! Без нас! Виталий Аристархович, не надо! Но слава богу он с колуном и калькой вываливается за дверь на мороз. Слышим хруст раскалываемого льда на реке и плеск воды. Нет, не топится! Выполаскивает карту. Благо крыльцо балка буквально нависало над протокой с водой. Хорошо, что лед был еще относительно тонким, но заметно прогнувшимся из-за вымерзания воды.
Техник Матвей Зорин стремглав бросается за шефом, остальные выталкивают парализованного от страха Рафика в соседнюю комнату, к радисту Женьке Полякову, с глаз долой. Предвидим, что будет сотрясение, соизмеримое по масштабам со взрывом вулкана Кракатау.
Вскоре в клубах морозного пара вваливается промокший и дрожащий Листрахыч, бережно неся кончиками пальцев свое детище. Мокрое полотнище общими усилиями водружается на проволоку, натянутую под потолком. На улице ведь не просушишь – моментально смерзнется.
Оцениваем ущерб. Свежепролитая тушь, к счастью, в основном смылась, оставив неравномерный грязно-розовый налет (фон). Нанесенные ранее контуры и линии сохранились. Не появилось никаких новых надвигов и разломов. Только нижний мел перекрасился в верхний, да перспективы золотого оруденения поблекли.
В комнате на удивление тихо. Коршунов, обхватив голову, сидит за столом, как рыба, вытащенная из воды. Потерял дар речи и дышит тяжело. Он понимает, что сил у него на снятие копии уже нет. Тем более он был не ахти какой чертежник. Да и времени на повторение такого подвига тоже нет: на завтра заказан спецрейс на Петропавловск. Надо упаковываться. Кто-то робко предлагает шефу ледяной водички с валерьянкой.
Но Листрахыч, как-то беззвучно шевеля губами и пошатываясь, в сопровождении Матвея, «уползает» в свою «берлогу» зализывать рану с помощью своих средств. Есть же предел человеческим возможностям!
К вечеру карта благополучно просыхает от печного тепла, приобретая от быстрой сушки покоробленный жеванный вид. Кто-то пробует шутить, что вот это даже хорошо, что карта приобрела полевой рабочий облик и не надо носить ее за сапогом. Кто-то предлагает пройтись по ней утюгом, но дело ограничивается ретушированием. Утром старенький ЛИ-2, загруженный до отказа грузом и всеми застрявшими полевиками, вывозит нас в Питер. Рафик, по нашему совету, старается не попадаться на глаза Коршунову и устраивается где-то в хвосте самолета за ящиками и мешками. Хорошо бы ему парашют на всякий случай поиметь!
Приемка в Елизово на «суде народов», т.е комиссии, прошла удовлетворительно. Все ее члены и так истомились по Москве, что готовы были принять хоть черта с проектом какого-нибудь моста через Тихий океан.
Коршунов, конечно, поплакался в жилетку на отягчающие обстоятельства, но это было даже встречено гулом одобрения, и ведущий собрание милейший главный геолог Сан Саныч Розенкранц тут же предложил, чувствуя реакцию зала, внести в протоколе к оценке «удовлетворительно» примечание «с плюсом». Ведь сделал работу несмотря ни на что. На том и порешили мирком-ладком.
И улетели все догонять в Москве уходящий на Запад ноябрьский светлый праздник нашей революции. Разница во времени 9 часов еще оставляла возможность забыть обо всей этой катавасии, сидя с бокалом в кругу родных и друзей.
Жизнь и время разбросали героев нашего повествования, но дело их живет, увековеченное в пухлых отчетах. И многострадальная карта жива и по сей день, чистенькая и растиражированная. Вы ее найдете в разных местах в фондах и в Москве, и в Петропавловске и в Корфе и т.д. Только нет на ней уже розовых разводов туши и авторской подписи Рафика. А ведь он все–таки принимал участие.
Если вы хотите воспользоваться ею с целью поисков проявлений коренного золота, то по-свойски (дружески) советую вам самим лучше полазить по вскрытым канавам. Без карты. Выехать на натуру. Вернее будет, а то сами знаете… А тот перспективный кварц, что валялся на поверхности, весь и собрали на пробы. Копать надо еще. И поглубже, и искать, искать…
Но хочу обнадежить любителей экстрима и подверженных «золотой лихорадке»-источник 200 г/т так и не обнаружился. Так что не исключена возможность фарта. Может Рафик знает, где он, но где искать самого его, не знает никто. Говорят, что очень помогает передача «Жди меня». Там утверждают, что почти любого человека можно найти по связям через пять других, не более. Ищите и не теряйте надежды. А заявку на поиск, адресок я тебе даю, сдай в киоск у трех вокзалов.
Про сами же двести грамм кто-то из знающих утверждал даже, что Мерцалов на это дело растолок свои золотые часы с целью заполучить орденок. Но не хочу вас расхолаживать. Точку с координатами называть не буду, потому как сейчас все является коммерческой тайной. С этим делом строго у нас. Вот, пожалуй, и все. Точка. Извиняй, дорогой. Вот и маршруточка моя – «Рафик» подоспела. Мне пора. Увидимся.