Глава 1. Старик. Село. Отсутствие старухи.
Первая редакция сказки «Конёк-Горбунок» начиналась четверостишием
За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе, - на земле
Жил старик в одном селе.
Кто этот старик? Когда мы читаем сказку как ершовскую, - то есть, - читаем как профаны, - нам не нужно знать, что это за старик, отчего он живёт не на небе, на земле? Где это село, – за какими горами, лесами, морями?.. Лубок не требует интерпретации. Он непроницаем. Но если мы обращаемся к этой сказке как пушкинской, мы должны понимать, что стоит за её образами. Нам возразят, что в других пушкинских сказках, которые изначально были пушкинскими, мы хоть и пытаемся разгадать их образы, всё же не можем с уверенностью остановиться на какой-то единой версии, - до сих пор… А госпожа Шувалова так уверенно собирается вещать об образах сказки, пушкинское авторство которой ещё под сомнением!.. Что сказать? Занимаясь вопросом «Конька» последние семь лет, мы пришли к выводу, что эту сказку интерпретировать легче, чем «Царя Салтана» или «Мёртвую царевну». Легче потому, что если в тех сказках, - как и во всех произведениях Пушкина, - есть только автобиографические мотивы, элементы, образы, - то «Конёк-Горбунок» представляет собой единую стройную литературную автобиографию Поэта! А поскольку биографию Пушкина каждый из нас помнит чуть ли не лучше собственной, - то и проследить её по сказке достаточно легко. Только это – повторим, - не просто автобиография, - а именно литературная. То есть, автобиография не человека, а – Поэта. В частности, именно поэтому здесь отсутствует старуха-мать. Если в физическом бытии мать для нас – источник этого самого бытия, первый и главный человек, то в поэтическом, - по крайней мере, с точки зрения Пушкина, - она просто отсутствует. Во времена Пушкина поэтесс было крайне мало. И – насколько мы знаем, - Александр Сергеевич не любил женской поэзии: он крайне пренебрежительно относился к первой русской поэтессе Анне Буниной, ставя её наряду с графоманом Хвостовым*, а когда Наталия Николаевна вдруг «разрешилась» в письме стихами, - раздражённо ответил – «стихов твоих не читаю. Чёрт ли в них; и свои надоели».**
(Кстати, если бы сказку сочинял сам Петя Ершов, он наверняка не забыл бы упомянуть и старушку-матушку!).
Так что же это за старик? В первой редакции сказки, - где это самое «не на небе», - он назван крестьянином. Но, – читая сказку как пушкинскую, - мы должны понимать, что крестьяне эти – старик и три сына, - условные, а не настоящие. Поскольку речь–то идёт – о литераторах, а вовсе не о землепашцах! Пушкин, - как, может быть, никто в мировой литературе, - любил смешивать аристократов и крестьян: у него то барышня Лиза вдруг явится крестьянкой Акулиной, то в светской гостиной зазвучит слог простонародный, то один князь обратится к другому с такими словами: «Бог помочь, князь Антип Кузьмич, а сколько твое княжое здоровье сегодня напахало?»… Последние слова – из «Отрывка», где речь идёт именно о Литераторе и его окружении. Из имён-отчеств двух аристократов, встретившихся на пашне, - Ерема Авдеевич и Антип Кузьмич, - мы можем, выбрав нужные буквы, составить фамилию нашего Старика. Буквы эти такие – «р», «а», «и», «а», «н», «к», «з», «м». Какую фамилию мы можем сложить из них? Правильно! Карамзин!
Карамзин и есть наш Старик. Родоначальник современной русской литературы. ***
Уже в восьмой главе «Онегина» Карамзин предстаёт перед нами как Старик:
Тут был в душистых сединах
Старик, по-старому шутивший:
Отменно тонко и умно,
Что нынче несколько смешно.
Здесь он несколько смешан, надо сказать, со своим одногодком и приятелем – дядей Пушкина – Василием Львовичем, - потому что именно у того были «душистые седины», - которые он давал обнюхивать дамам после возвращения из Франции, - надушенные парижским парфюмом. (Наверное, и у Карамзина они тоже были душистыми, но анекдот известен именно о дяде Василии). Но явная отсылка третьей и четвёртой строки к карамзинским стихам, -
(Смеяться, право, не грешно!)
Над всем, что кажется смешно, — (Послание А.А. Плещееву), -
даёт нам право утверждать, что это всё-таки прежде всего Карамзин.
То есть, здесь Карамзин назван «стариком». Конечно, у всех на памяти по тому же «Онегину» ещё один старик – «старик Державин», который «нас заметил и, в гроб сходя, благословил». Ну, так и Державин так же есть в нашем Старике. Только это – не основной прототип, а – дополнительный. Основной всё же – Карамзин.
Место, где он живёт, – «за горами», - так же отсылает нас к Карамзину, - к его «Письмам русского путешественника»: "А в какой земле родились вы?" – спросил старик, сидевший на бревне. – "В России". – "В России!.. Да, я слыхал об этой земле от стариков наших. Да где бишь она?" – "Далеко, мой друг, – там, за горами, прямо к северу".
И Карамзин так же жил – «не на небе, на земле»: «…Мы сблизились с Небом в чувствах, но действуем на земле…». <По принятии Христианства. Е.Ш.>. Так пишет Карамзин в своём «Мнении русского гражданина» (1819).
Итак, Старик жил не на небе, на земле, в России, в селе – недалече от столицы…». Недалече от столицы – 22 версты – это Царское Село! Именно туда, в Царское, в мае 1816 приехал с семьёй Карамзин, и там с ним начал своё общение лицеист Пушкин.
Хотя однозначно утверждать, что столица в "Коньке-Горбунке" только Санкт-Петербург, мы не можем. Уж слишком явно в сказке просвечивает Москва! Москва же является городом "за лесами", - окружённым лесами. А село в Москве - всё что не самый центр, - то есть, - сразу за Китайгородской стеной.
* * *
Историк, старик, землепашец в одном лице был уже выведен Пушкиным задолго до создания сказки «Конёк-Горбунок», - в письме к брату Льву от 24 сентября 1820 года. Он пишет о реальной личности, - бывшем губернаторе Феодосии Семёне Михайловиче Броневском : «Из Керча приехали мы в Кефу, остановились у Броневского, человека почтенного по непорочной службе и по бедности. Теперь он под судом — и, подобно Старику Виргилия, разводит сад на берегу моря, недалеко от города». Отметим это «недалеко от города», - как предтечу нашего «недалече от села». У Вергилия это Старик из 4-ой книги его «Георгик»:
Припоминается мне: у высоких твердынь эбалийских,
Там, где черный Галез омывает поля золотые,
Я корикийского знал старика, владевшего самым
Скромным участком земли заброшенной, неподходящей
Для пахоты, непригодной для стад, неудобной для Вакха.
Малость все ж овощей меж кустов разводил он, сажая
Белые лилии в круг с вербеной, с маком съедобным, —
И помышлял, что богат, как цари! Он вечером поздно
Стол, возвратясь, нагружал своею, некупленной снедью…
Семён Михайлович Броневский был таким «Стариком», занимавшимся своей землёй «у моря» (не стал ли он прообразом и Старика из «Сказки о Золотой рыбке»)? Но, кроме того, Броневский был ещё и историком – историком Крыма и Кавказа. Таким образом, он и как историк, старик и землепашец в одном лице предвосхищает нашего Старика - Карамзина.
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/05/27/1351
Иллюстрация - рисунок художника Н.Б. Розенфельда в издании "Конька-Горбунка" 1934 года, изд-во "Academia". Из интернета.
*Людской бессмыслицы присяжный толкователь,
Хвостова, Буниной единственный читатель,… / Послание цензору.
**Письмо Н.Н. Пушкиной. До 16 декабря 1831 г. Из Москвы в Петербург.
*** «К чему ни обратитесь в нашей литературе – всему начало положено Карамзиным: журналистике, критике, повести-роману, повести исторической, публицизму, изучению истории». В.Г. Белинский. Николай Алексеевич Полевой.