оглянулась, её внимание привлекли странные, хрипящие звуки.
Собаки, как всегда утром, расположились у её ног, и терпеливо дожидались, когда она выпьет чашку утреннего кофе, а потом поведет их на прогулку. Но сегодня Катя увидела, что Бонита лежала на полу совершенно безучастная, и тяжело, со свистом дышала, иногда всхрапывая. Её глаза затянулись темной, предсмертной пленкой.
- Не делай этого, Бонни, – прошептала Катя, опускаясь рядом со страдающей собакой на колени, – живи! Ты еще можешь прожить несколько лет, тебе всего-то двенадцать-тринадцать, если я не ошибаюсь, и болезней нет у тебя необратимых.
- «У меня есть одна болезнь, - хотела ответить собака, - тоска по хозяину! И сейчас я пойду к нему навстречу, побегу по вот этому золотому лучу, что лег у моих ног! По радужному мосту, в страну вечной охоты.
Прощай, - крикнула она на прощание, - и будь счастлива!»
Но, конечно, этих слов Катя не услышала. Она заплакала, увидев, что глаза собаки застыли, и из её рта побежала маленькая струйка крови, тело Бонни дернулось, в агонии она еще несколько раз перебрала лапами, словно куда-то пошла, и затихла.
Катя долго бродила по улицам с коляской, и не знала, как ей поступить с телом собаки. Наконец, она приняла решение, вернулась в свой двор, разыскала дворника – студента, по совместительству метущего асфальт, и сказала ему о своей беде.
- Что-то часто стали умирать у вас собаки, - поворчал студент, - в прошлом году, кажется, уже хоронили. Ладно, я понял, что надо делать… Но это обойдется папаше Дорсету в лишних пятьсот долларов.
- Сколько? – Опешила Катя.
- Не боись! С тебя – лично пятьсот рублей, поняла.
Он забрал тело животного, завернул в байковое одеяло и унес. Катя осталась сидеть со смущенной душой. То, что она задумала сделать, было грехом. Но она понимала, что это – правильно!
Дворник-студент сначала тоже долго не мог понять, зачем жечь тело собаки, если можно отправиться прямиком в Лосиный остров, в смысле в Сокольники в районе Малинковки, и закопать там собаку под каким-нибудь деревом. Но женщина настаивала, чтобы он сжег её и принес назад пепел в глиняном горшке.
- Я, мать, чего-то не врубаюсь. Зачем тебе пепел?
- Не важно! Но нужен обязательно.
- Колдовать-привораживать? Но я краем уха слышал, что в этом вареве сушеные жабы и пауки используются.
Дожидаясь возвращения дворника и вспоминая, как едва оправившись от родов она бросилась искать тело Михал Михалыча по моргам и не нашла! Его, как и предсказывала соседка с голубыми волосами, быстро, по-воровски, сожгли и прах высыпали в общую могилу.
Как страшно! Ведь он больше всего на свете, просто панически-иррационально боялся превратиться в лагерную пыль. Прошло несколько десятков лет и вот ему, безобиднейшему, добрейшей души человеку отказано иметь такую малость – свою собственную могилу. Покоиться рядом с отцом и мамой в тихой прохладе земли под высоким кленом.
Катя решилась на кощунственный поступок – закопать горшок с пеплом собаки в ограде могилы. Пусть говорят что угодно – Катя внутренним своим чувством знала, что это её решение Михал Михалыч одобряет. Пусть, если не он сам, то прах его собаки – существа, которое он любил и которое самозабвенно любило его, лежит рядом с косточками его родителей.
Вернувшись, студент сообщил:
- Я по дороге немного выпил, напряг извилину, и в горнем наитии понял, зачем тебе этот горшок!
- Любопытно будет узнать? – Подняла брови Катя.
- Случилась в моей жизни однажды история. Одна моя знакомая алкоголичка как-то встретила меня у винного на Чаплыгина и радостно сообщила, что нашла Васю.
- Какого Васю? Такого же алкоголика, себе под стать?
- Вот именно! Я тоже так сначала подумал, но она, оказывается, трепетно прижимала к груди урночку с Васиным пеплом. Оказывается, сожгла она покойного мужа Васю еще пару лет назад, но похоронить забыла, и однажды, ненадолго протрезвев, решила навести порядок в квартире, и обнаружила на шкафу среди пыли и старых газет вот этот чудный предмет. И так стала счастлива, что Вася нашелся, что моментально побежала за пузырем. Теперь пятый месяц подряд квасит в обществе своего незабвенного Васи. Ты тоже украсишь этим горшком свой интерьер?
- Бред!
- Жизнь и интересна вот такими деталями. – Назидательно сказал дворник. - Так что признавайся, зачем тебе эти изыски? Похоронила бы животное как положено, по рабоче-крестьянски, в лесу и … адью!
- Как вас зовут?
- Вася.
- Как?
- Ну – Вася, Вася меня зовут. Но я, как видишь, жив. А тебя зовут – Катя, я знаю. Давай дружить? Или ты с дворниками не дружишь? Если ты такая снобка, то сообщаю, что учусь во ВГИКе на сценарном. Хочешь, сделаю тебя актрисой?
- Хочу, но сомневаюсь, что вам это по силам, Вася. Актрисой может сделать меня режиссер и только при наличии у меня таланта.
- А я напишу сценарий с главной ролью для тебя.
- Я тронута. Вот деньги, - Катя протянула ему пять сторублевок, и с тоской посмотрела в кошелек – на дне его по-жалкому свернулся калачиком последний полтинник.
«На всю оставшуюся жизнь, на всю оставшуюся жизнь», - патриотически-задушевным голосом пропел кто-то в её голове.
Катя попросила любезную Нину Константиновну присмотреть за детьми во время их дневного сна и поехала на Ваганьково, прихватив с собой урну и саперную лопатку. Она помолилась у могилы родителей Михал Михалыча и повинилась, что не смогла от независящих от неё причин выполнить последнюю волю их сына.
- Но вот это существо, Бониту, он любил и… - Катя не нашла слов, чтобы выразить словами свои смутные чувства. – Пусть она будет рядом с вами… Михал Михалыч меня бы не осудил!
Она быстро вырыла ямку возле калитки и закопала горшок, затем вернула на эту землю разросшуюся хосту.
- Не делай этого! – Сказал тихий голос рядом с ней.
Катя испуганно выпрямилась и увидела высокую старуху с совочком в руках, убирающую неподалеку цветник в окружении кружевной алюминиевой ограды.
- Спрячь то, что прячешь где-нибудь в другом месте, - сказала Идалия Сигизмундовна, а это была она, собственной персоной. – Я уже однажды совершила подобную ошибку, припрятала крупную сумму денег в склепике моих родителей… И сделала это совершенно зря - не знала тогда правила, что мертвые нелегко расстаются со своими сокровищами. Денег здесь, надо сказать, никто не обнаружил и не украл, но наши власти вскорости обесценили их до нуля, сделали ненужными бумажками. Они пришли ко мне случайно и так же бесследно и бесполезно ушли…
- Правда? – Удивилась Катя.
- Да, это было тринадцать лет назад. У меня, внезапно, появилась огромная куча денег, мне их передал один чудный старик-эмигрант по фамилии Шубин…
- Как, как вы сказали? Шубин? Потрясающе!
- Что же вас так потрясло? – Со своей стороны поинтересовалась красивая старуха, с ярко-малиновыми волосами, и с залихватски нарисованными морковного цвета помадой губами, приоткрывающими в улыбке безукоризненные пластмассовые зубы.
- Вы подумали, что я закапываю деньги? – Катя улыбнулась в ответ старушке. Она её сильно удивила необычно-спокойным видом и отсутствием привычной на лицах стариков озлобленностью. – Совсем – нет. Денег у меня так мало, их мало просто до неприличия. В общем-то, и закопать нечего…
- А тот горшок?
- Это пепел собаки, которую любил однофамилец вашего Шубина – Михал Михалыч Шубин.
- А зачем вы закопали его именно здесь?
- Потому что это могила его родителей.
. Идалия быстро прочитала надписи на памятнике – Михаил Карлович Рейн, Татьяна Константиновна Рейн, а на самом верху его, изъеденная патиной медная табличка с неразличимой уже надписью.
- Но это место захоронения каких-то Рейнов.
- Татьяна Константиновна Рейн, в девичестве – Шубина.
- Невероятно! – Выдохнула старуха. – Ведь он разыскивал именно эту могилу. Приехав летом 85-го в Россию, Константин Шубин искал своих близких, или хоть какие-то их следы.- Она задумалась. - Надо же, оказывается, мы были так близко возле неё, и не увидели. Он забыл фамилию своей сестры, которую она приняла в замужестве. Да, мы были здесь рядом, совсем рядом - вот мои могилы и не удосужились прочитать надписи… Но почему вы хороните прах собаки? Вас попросил об этом Михал Михалыч?
- Нет. – Тут Катя, не сдержав слез, в вкратце поведала историю жизни и смерти последнего из Шубиных. - Так что прах его ссыпали в общую яму, и нет больше на земле его физического следа. Он думал, что оставался единственным потомком…
- Ну что вы, деточка, - сказала сентиментальная старуха, у которой тоже блеснули слезы, – Константин Константинович Шубин выжил во время этого большевистского переворота, поселился во Франции, воевал за неё, женился там и имеет сына-врача и единственную внучку. Она живет в Америке и жена какого-то магната.
- Я видела по телевизору, её, кажется, зовут Нина. Но Михал Михалыч думал, что он – последний. И просил меня выполнить его волю – он хотел покоится рядом с родителями и дедом. – Катя вдруг сообразила, что не представилась пожилой даме. – Меня Катя зовут.
- Я меня – Идалия Сигизмундовна. – Пани Витковская протянула Кате руку, обильно покрытую морщинами, но с ярко-морковного цвета, в тон губной помады длинными ногтями. - Ты не поверишь, Катюша, но Константин Шубин нашел в России дочь, о существовании которой он и не подозревал.
- Что ж, ему повезло больше, чем его племяннику, - вздохнув, сказала Катя. – Но как же странно устроена жизнь – мне совершенно всё равно есть у него потомки или нет, а он их искал – писал в компетентные органы, долго писал, и получал вежливый отказ. Что, мол, родственников нет. Прожил долгую жизнь и ничего не узнал. А я за два дня – вчера по телевизору увидела его внучатую племянницу, а сейчас узнала о его дяде, двоюродном брате и сестре. Как бы он был рад знать, что род его продолжается! Но не судьба ему была узнать. – На лицо Кати упала капля. - Кажется, собирается гроза… - Сказала она, стирая каплю, и взглянула на стремительно темнеющее небо. – Надо идти. А то совсем промокнем.
Но не успели они пройти; бежать и бросить задыхающуюся от быстрой ходьбы старуху, Катя не могла; и четверти пути до ворот кладбища, как отвесный сумасшедший ливень рухнул с высоты и мгновенно промочил и Идалию Сигизмундовну и Катю. Более того, летящий ей навстречу поток воды, кипящий и лопающийся белыми пузырями, принес странный подарок – Катину ногу оплела черная и длинная змея - траурная лента с чьего-то венка, с надписью: «Спи спокойно, дорогой друг».
Спасаясь от ливня, они забежали в церковь.
- Идалия Сигизмундовна, вы, наверное, католичка? – Поинтересовалась Катя, ставя свечи.
- Я православная! Я крестилась и получила имя Ирина. Я живу здесь и полностью разделю веру и судьбу моей страны.
- И в церковь ходите?
- Хожу, конечно, время пришло! Скоро уж и мне отправляться на Суд.
- Молитесь о Михаиле Шубине.
- Теперь буду! – Пообещала Идалия Сигизмундовна.
- Скажите, а вы знаете какие-нибудь координаты этой самой американской внучки?
- Знаю.
- Я напишу ей письмо. Как вы думаете, ей будет интересно узнать о семье дяди?
- Мне было бы интересно, но писать надо на имя её тети, какие-то там сложности в семье с мужем.
- Богатые тоже плачут? - криво усмехнулась Катя.
Поставив свечи и бросив несколько монет в ящик пожертвований на храм, помолившись и переждав ливень, они вышли на вновь вспыхнувшее солнцем пространство и расстались, обменявшись телефонами.