Глава 8
Мухи и пауки
Шли они гуськом. В начале тропы два высоких, склонившихся друг к другу дерева образовали арку, за которой начинался мрачный туннель. Деревья эти были очень старые: их душил плющ, c них клочьями свисал лишайник, а на ветвях осталось всего несколько почерневших листьев. Узкая тропа охватывала очередной ствол и, соскальзывая с него, бежала дальше*. Скоро арка осталась далеко позади и сделалась маленьким светящимся отверстием, а тишина стала такой глубокой, что в ней гулко отдавались шаги, и казалось, что деревья, прислушиваясь, нагнулись к идущим. Глаза привыкли к полумраку, и даже могли кое-что различить в зеленоватом тусклом свете на небольшом расстоянии от тропы. Порой тонкий луч солнца, которому удалось проскользнуть сквозь щели в высокой листве и миновать переплетения ветвей и скрещения сучьев, острый и яркий, вонзался в тропу прямо перед путниками. Но случалось это редко, а вскоре и вовсе прекратилось.
Белки в этом лесу были черные. Цепкий пытливый глаз Бильбо вскоре стал распознавать отдельные предметы и замечал, как белки мелькали над тропой, мгновенно скрываясь за стволами. Странный шум - кряхтение, возня, шарканье – постоянно слышался среди подлеска и в палой листве, что толстыми без конца и края наваленными кипами устилала землю. Но источники шума оставались скрытыми от глаз. А отвратительнее всего была паутина: темная густая паутина из необычайно толстых нитей, что тянулась от ствола к стволу либо опутывала нижние ветки деревьев. Тропу же паутина не пересекала. Берегло тропу волшебство, или существовала какая иная причина, они не знали.
Прошло совсем немного времени, и всем сердцем возненавидели они лес, как ненавидели гоблинские туннели, вот только надежд, что все это скоро кончится, было еще меньше. И надо было идти, идти и идти, хоть давно уже затосковали они по улыбке солнца и неба, заскучали по прикосновениям ветра. Под кровлей леса воздух был недвижен – навеки замерший, мрачный, затхлый. Это тяготило даже привыкших к своим туннелям гномов, что, бывало, подолгу обходились без солнечного света, а хоббиту, который в норе предпочитал селиться, а вовсе не проводить летние деньки, казалось, что его медленно душат.
Хуже всего было ночью. Тьма была как смола. Да что там – как смола! Это и была смола: такая черная, что сквозь нее невозможно было что-либо разглядеть. Напрасно Бильбо размахивал рукой у себя перед носом – руки он не видел. Впрочем, неправда, что ничего не было видно – были видны глаза. Спали тесно прижавшись друг к дружке, по очереди становясь в караул. Когда был черед Бильбо, по сторонам в темноте замечал он мерцание, а иногда пара желтых, красных или зеленых глаз смотрела на него почти в упор, а затем медленно гасла, пропадала, и зажигалась, потускнев, в другом месте. Порой глаза мерцали в ветвях прямо над головой, и это было ужасно. Но меньше всего нравились ему глаза белесые, похожие на луковицы. «Это не звери», - думал Бильбо, - «это насекомые. Только очень большие».
Поначалу, хоть и было еще довольно тепло, останавливаясь на ночлег, разжигали и поддерживали до утра костер, да скоро перестали. Со всех сторон костер сразу окружали сотни глаз, правда. существа эти, кто б они ни были, соблюдали осторожность и ни разу в слабом мерцание огня не появились их тела. Хуже того, на огонь слетались тысячи темно-серых и черных мотыльков, некоторые размером с ладонь, хлопая крыльями, они вились прямо у глаз. Это было невыносимо, равно как нестерпимы были громадные, черные, как фраки, летучие мыши*. Поэтому путники прекратили разводить по ночам костер и с тех пор дремали посреди безбрежной зловещей тьмы. Бильбо казалось, все это тянется столетиями, все время хотелось есть, так как еду строго экономили. Но дни шли за днями, вокруг ничего не менялось, и они начали беспокоиться, что еда рано или поздно кончится, ее стало уже совсем мало. Попробовали подстрелить белку, потратили немало стрел, прежде чем удалось сбить одну на тропу, но мясо оказалось отвратительным и больше на белок не охотились.
Пить тоже хотелось, потому что воды с собой было не слишком много, а за все время ни разу не попался на глаза ни родник, ни ручей. Так обстояли дела, когда тропу вдруг перерезал поток: быстрый, полноводный, но не широкий. И черный, по крайней мере, таким он казался в сумерках. Хорошо, что Медван их предупредил, а не то они бы непременно напились из него, несмотря на цвет, и наполнили бы его водой пустые меха. А так лишь задумались, как, не замочившись, перебраться на другую сторону. Когда-то здесь был деревянный мост, но он сгнил и обвалился, у берега остались лишь столбы-стояки.
Бильбо встал на колени у кромки воды и, вглядевшись в противоположный берег, воскликнул:
- На той стороне лодка. Как жаль, что не на этой!
- И далеко она? – спросил Торин, уже давно убедившийся, что самый зоркий глаз в отряде – у Бильбо.
- Не очень. Шагах в пятнадцати.
- А я бы сказал, что, по крайней мере, в сорока. Впрочем, глаза у меня уже не те, что были сто лет назад. Но пятнадцать шагов – все равно, что верста. Нам до нее не допрыгнуть. И мы не можем рисковать – плыть или идти вброд.
- Тогда пусть кто-нибудь бросит веревку.
- И что толку? Лодка, наверняка, привязана. К тому же, я сомневаюсь, удастся ли ее зацепить.
- Не похоже, что привязана, - ответил Бильбо, - хотя трудно что-либо разглядеть в таком свете. Скорее, вытащена на берег там, где к воде подходит тропа.
- Самый сильный у нас Дори, но Фили - самый молодой и видит лучше остальных, - сказал Торин. – Фили, подойди сюда, поглядим, углядишь ли ты лодку*, о которой говорит господин Торбкинс. Фили решил, что углядит. Он долго всматривался в полумрак, чтобы определить направление броска, а гномы за это время принесли ему веревку. Они выбрали самую длинную и к концу ее привязали большой железный крюк. Такими крюками они цепляли тюки с поклажей на заплечные лямки. Фили взял крюк, покачал им, взвешивая на руке, и бросил через поток. Раздался всплеск.
- Недолет! – сказал пристально вглядывавшийся Бильбо. – Еще локтя два и ты бы попал в лодку. Давай еще раз. Вряд ли колдовство такое сильное, что тебе повредит прикосновение к мокрой веревке.
Однако, когда крюк был притянут назад, Фили взялся за него с некоторым сомнением. На этот раз бросок был сильнее.
Стой! – воскликнул Бильбо. - Ты забросил его в лес. Тяни помаленьку назад.
Фили стал медленно выбирать веревку и вскоре Бильбо предупредил:
- Поосторожней! Крюк в лодке! Есть надежда, что зацепится.
Он зацепился. Веревка натянулась и, как ни старался Фили, дальше не шла. Ему стал помогать Кили, потом Оин, потом Глоин. Они тянули изо всех сил и вдруг разом опрокинулись на спину. Но Бильбо был начеку - ухватил веревку, а затем палкой придержал маленькую черную лодку что примчалась с другого берега.
- Хватайте ее! – закричал Бильбо.
И Балин успел вцепиться в лодку прежде, чем ее унесло потоком.
- Все же она была привязана, - сказал он, глядя на болтавшийся на лодке обрывок линя. - Вы хорошо тянули и хорошо, что наша веревка оказалась крепче.
- Ну, кто едет первым? – спросил Бильбо.
- Я, - ответил Торин. - А еще ты сам, Фили и Балин. Больше лодка не выдержит.
После Кили, Оин, Глоин и Дори. Затем Ори, Нори, Бифур и Бофур. И в конце Двалин и Бомбур.
- Я всегда в конце. Мне это не нравится, - отозвался Бомбур. – Пусть сегодня в конце будет кто-нибудь другой.
- Не надо быть таким толстым. Приходится тебя сажать последним в лодку с наименьшей загрузкой. И не ворчи в ответ на мои приказы, это не доведет тебя до добра.
- А лодка-то без весел. Как же мы
переберемся через поток? - снова спросил хоббит.
- Дайте мне другую веревку с крюком, - сказал Фили, и когда ее принесли, он бросил крюк как можно выше в темноту к другому берегу. Крюк не упал на землю, а, значит, застрял в ветвях.
- Садимся в лодку, - сказал Фили. - Пусть кто-нибудь выбирает эту веревку. А кто-то пусть держит в руках крюк, к которому привязана первая веревка, Когда мы высадимся на тот берег, зацепим этот крюк за лодку и вы притащите ее обратно.
Вот так все они вскоре переправились через заколдованный поток. Двалин как раз выбирался из лодки с намотанной на руку веревкой, а Бомбур (продолжая ворчать) готовился последовать за ним, когда случилась беда. Раздался частый стук копыт. По тропе на берег из темноты вылетел олень. Он столкнулся с гномами, сбил их с ног, а затем весь подобрался, готовясь к мощному прыжку. Высоко он взлетел, перемахнув поток. Но достичь другого берега целым и невредимым ему не удалось. Торин один сохранил равновесие и самообладание*. Выйдя из лодки, он тут же положил на лук стрелу и натянул тетиву, на случай, если появится охрана переправы. Он без проволочки метко выстрелил в прыгнувшего оленя. Приземливштсь, зверь споткнулся. Потом его поглотил сумрак, некоторое время был слышен стук запинающихся копыт, затем все стихло.
Но не успели гномы издать хвалебный крик, как отчаянный вопль Бильбо выдул из их голов все мысли об оленине.
- Бомбур упал в воду! Он тонет!
Так оно и было. Бомбур успел поставить на берег лишь одну ногу, как , задев его, над ним пролетел олень. Бомбур пошатнулся, лодка отъехала от берега и он упал в черную воду. Он схватился за мокрые береговые корни, но руки его соскользнули, а лодка, медленно вращаясь, уплыла. Когда гномы и Бильбо подбежали к берегу, из воды виднелся только его колпак. Они бросили ему веревку с крюком. Он ухватился за крюк и его вытащили на берег. Он промок до костей, но беда была в другом. Когда его положили на землю, он уже крепко спал, с такой силой зажав в горсти веревку, что им так и не удалось ее отобрать. И что они ни делали, он не просыпался.
Они все еще стояли вокруг него, проклиная злую судьбу и неуклюжесть Бомбура, жалуясь, что лодка уплыла и они не могут отправиться на другой берег за оленем, как вдруг различили слабый звук охотничьих рожков и далекий лай собак. Тут же замолчали, сели на землю и в наступившей тишине показалось, что слышат звуки большой охоты, идущей где-то к северу от тропы, хоть разглядеть что-либо не удалось.
Долго еще сидели и молчали, не отваживаясь даже пошевелиться. Бомбур спал и по его полному лицу блуждала улыбка, его больше не беспокоили тревоги, которые одолевали остальных. И тут на тропе появилась самка оленя с детенышами, все настолько же белые, насколько черным был олень. Фигуры оленей замерцали в полумраке. Прежде чем Торин успел что-либо сказать, трое гномов вскочили на ноги и пустили в оленей стрелы. Ни одна из них, похоже, не попала в цель. Олени развернулись и скрылись за деревьями так же бесшумно, как и возникли. Гномы понапрасну стреляли им вслед.
- Хватит, хватит, - кричал Торин, но было уже поздно – гномы израсходовали все свои стрелы, и луки, которые им дал Медван, были теперь бесполезны. Угрюмо прошли тот вечер и ночь, и угрюмость эта все сгущалась в следующие дни. Они перебрались через поток, но тропа по-прежнему болталась среди деревьев, а в лесу ничего не менялось. Если б они лучше знали дорогу, если бы задумались над тем, что означают звуки охоты и появившиеся на тропе олени, то сообразили бы, что остался последний рывок до восточной опушки и, если соберут они все свои мужество и надежду, то вскоре выйдут туда, где сквозь поредевшую чащу снова проглянет солнечный свет.
Но ничего этого они не поняли. Посменно, по четверо, выбиваясь из сил, несли тяжелого Бомбура, а остальные в это время, тащили, вдобавок к своей, поклажу этих четверых. В последние несколько дней поклажа стала совсем легкой, иначе они бы не справились, но улыбающийся во сне Бомбур был не лучшей заменой заплечным мешкам с едой, пусть и тяжелым. А вскоре есть и пить было уже совсем нечего, а в лесу ничего не росло, кроме поганок да травянистых растений с бледными листьями и неприятным запахом.
На четвертый день после переправы через зачарованный поток лес вокруг сделался преимущественно буковым. Вначале они этому обрадовались, потому что под буками не было подлеска и сумрак был менее глубоким. Меж деревьев разливался зеленоватый свет и временами взгляд проникал в лесную глубину. Но видели они лишь нескончаемые ряды прямых серых стволов, похожих на колонны гигантского сумрачного зала. Чувствовались дуновения воздуха, был слышен шум ветра, но это был невеселый звук. На землю с шелестом опускались немногочисленный листья, напоминая, что снаружи уже наступила осень. А под ногами у них шуршала сухая листва бессчетных листопадов, которую нанесло на тропу с толстых красных лесных ковров.
Бомбур же все спал, и они просто выбивались из сил. Временами до них издалека доносилось пение. Временами они с тревогой различали смех. Смех приятный, не гоблинский, и пели прекрасно, но все это было странно, жутко, и они старались как можно быстрее, насколько позволяла усталость, миновать эти тревожные участки леса.
Еще через два дня тропа пошла под уклон и вскоре они оказались в ложбине, почти целиком заросшей могучими дубами.
- Будет когда-нибудь конец этому проклятому лесу? – проворчал Торин. - Кто-то должен залезть на дерево и, если получится высунуть голову над крышей, оглядеться по сторонам. Надо выбрать самое высокое дерево из тех, что нависают над тропой.
«Кто-то», конечно, означало Бильбо. Выбор пал на него, потому что от лазанья был бы хоть какой-то прок, если б влезшему удалось высунуть голову из листвы на самой верхушке, а для этого нужен был кто полегче, кого выдержали бы верхние тонкие ветки. У бедного господина Торбкинса не было большого опыта лазанья по деревьям, но гномы подсадили его на нижнюю ветку огромного дуба, что рос прямо посреди тропы, и, хочешь не хочешь, пришлось взбираться по стволу вверх.
Бильбо протискивался сквозь переплетение ветвей, которые то и дело хлестали его по глазам, весь заляпанный зеленью и запачканный* обветшалой корой веток потолще, несколько раз он срывался, но, вовремя зацепившись за что-то, избегал падения, и наконец, преодолев невероятным усилием участок , непригодный, казалось, для подъема*, очутился на самой вершине. Пока он взбирался, его не отпускали две мысли: есть ли на этом дереве пауки и каким способом (кроме падения) он спустится на землю? Добравшись до вершины, он проткнул головой лиственную крышу и тут и вправду увидел пауков. К счастью, это были обычные небольшие пауки и охотились они на бабочек. Свет почти ослепил хоббита. Снизу ему что-то кричали гномы, но он не отвечал – держался покрепче и только моргал. Ярко сияло солнце и прошло немало времени, прежде чем привыкли его глаза. А, когда привыкли, увидел он вокруг море темной зелени, взъерошенное то тут, то там, ветерком, и повсюду были сотни бабочек. Я думаю, это были радужницы, которые любят вершины дубов, только у этих на крыльях не было ничего багряного, а лишь глубокая бархатная чернота без всяких отметин.
Долго смотрел он на бабочек, наслаждаясь прикосновениями ветра к коже и волосам, но, в конце концов, ответил гномам, которые призывали его взяться за дело и от нетерпения уже топали ногами, Но ничего хорошего сказать он не мог. Сколько хоббит ни вглядывался вдаль, не было нигде ни конца ни края этому морю листвы. Душа его воспряла от солнечного света и дуновения ветерка, но теперь снова ушла в пятки: зачем спускаться, если внизу ни крошки еды?
На самом деле, как я уже сказал, они были совсем недалеко от лесной опушки, и Бильбо мог бы догадаться, что, хотя дерево, на которое он влез, было высоким, но стояло оно на самом дне обширной низины, поэтому остальные деревья вспенивались вокруг него, словно края огромной чаши, и понять, насколько далеко еще простирается лес, было нельзя. Но он не догадался и спустился вниз в полном отчаянье, оцарапанный и запыхавшийся, снова ослепший в лесных сумерках. То, что он рассказал, повергло остальных в такое же отчаянье.
- Лес тянется без конца во все стороны! И что теперь делать?! Зачем мы только послали наверх этого хоббита?! – кричали они, как будто Бильбо был чем-то виноват. На бабочек им было наплевать, а рассказы о ветерке лишь сильнее их разозлили – гномы были слишком тяжелые, чтоб взобраться наверх и подставить под него лицо.
Вечером они доели последние крохи, а, проснувшись поутру, тут же обнаружили, что чувствуют сильный голод, и следом - что идет дождь и на землю падают тяжелые капли. Это напомнило им, что вдобавок они очень хотят пить. Но ждать помощи от дождя не стоило: нельзя утолить жажду, стоя под огромным дубом и пытаясь поймать капли на язык. Некоторое утешение неожиданно принес Бомбур. Он внезапно проснулся и, приподнявшись, уселся на земле, почесывая голову. Он не понимал ни где очутился, ни отчего так проголодался, ведь он позабыл все, что было после того, как однажды майским днем они отправились в путь. Последним, что он помнил, была вечеринка в доме хоббита, и не сразу поверил он рассказам о случившихся затем приключениях. Когда Бомбур услышал, что еды совсем не осталось, он снова сел на землю и заплакал, потому что ноги его уже не держали.
- И зачем я только проснулся! – причитал он. – Мне снились такие прекрасные сны! Будто иду я по такому же лесу, но только его освещают факелы на деревьях, и висящие на ветках фонари и горящие на земле костры, и в лесу продолжается нескончаемый пир. Лесной король сидит в короне из листьев, раздаются веселые песни, и не описать, не счесть ни еды, ни питья.
- И не надо, - сказал Торин. – Лучше помолчи. Ты и так уже сильно нам надоел, Если бы ты не проснулся, оставили бы тебя в лесу вместе с твоими дурацкими снами. Это не подарок – на голодный желудок тащить тебя неделя за неделей.
Оставалось только потуже затянуть пояса на пустых животах, забросить за плечи пустые мешки и брести по тропе дальше без особой надежды выбраться из леса до того, как все они свалятся без сил и умрут от голода. Так они шли день напролет, все более медленно и устало, а Бомбур без перерыва стонал, что ноги его не держат и он хочет лечь и заснуть.
- Еще чего! – возражали гномы. – Нет уж, пусть и твои ноги поработают, Мы достаточно тебя несли.
Но он все равно в конце концов заявил, что больше не может ступить ни шагу, и рухнул наземь.
- Идите дальше, если можете, - произнес он. – А я буду лежать, спать и видеть сны о еде, если только так ее и можно увидеть. Надеюсь, больше не проснусь.
Именно в этот момент шедший впереди Балин воскликнул:
- Глядите! В лесу мерцает огонь!
Они вгляделись и им показалось, что вдалеке во тьме действительно видят красноватый мерцающий огонек,а затем еще и еще один показались рядом с первым. Тут даже Бомбур вскочил на ноги и все поспешили вперед, совсем не опасаясь, что это могут быть тролли или гоблины. Огонек был впереди и чуть слева, но когда они поравнялись с ним, стало ясно, что это горят среди деревьев костры и факелы , да только на значительном удалении от тропы.
- Похоже, сбылись мои сны, - отдуваясь, сказал идущий последним Бомбур. Он хотел напрямую рвануть к огням. Но остальные слишком хорошо помнили предостережения Гандальфа и Медвана.
- Пир не к добру, если с него не придешь живым, - произнес Торин.
- Но и без него мы протянем не намного дольше, - ответил Бомбур, и Бильбо был полностью с ним согласен. Они долго спорили, обсудив ситуацию со всех сторон, и в итоге надумали послать двух разведчиков, чтоб те подползли к огням и все получше разузнали. Но никто не хотел идти, опасаясь заблудиться и не вернуться. В конце концов, за них все решил голод, поскольку Бомбур без устали расписывал яства, которые он видел во сне на лесном пиру: они сошли с тропы и все вместе нырнули в лес.
Долго подкрадывались и подползали*, пока, выглянув из-за стволов, не увидели ровную площадку, где были вырублены деревья. На отпиленных от этих деревьев чурбанах широким кругом сидели похожие на эльфов пирующие в одежде зеленого и коричневого цвета. В середине горел костер, к деревьям вокруг площадки были прикреплены факелы, но больше всего радовало глаз то, что сидящие ели, пили и весело хохотали. Запах жареного мяса притянул с такой силой, что, даже не посоветовавшись друг с другом, всей гурьбой рванули они к кольцу пирующих в надежде выпросить еды. Но не успели ступить на площадку, как все огни исчезли, словно их погасили какие-то чары. Кто-то ногой подбил вверх костер, взлетел и потух фейерверк сверкающих искр. Они тут же потонули в полной темноте, так что даже не могли один другого отыскать. Cуматошно бросались во все стороны, бились о деревья, падали, споткнувшись о поваленные стволы, кричали и созывали остальных, разбудив все вокруг, пока, наконец, не удалось им сбиться в кучу и пересчитать всех на ощупь. Но теперь путники уже совершенно не помнили, в каком направлении осталась тропа: они безнадежно заблудились, по крайней мере, до утра.
Ничего не оставалось, как ночевать там, где оказались: даже не отважились поискать на земле остатки еды - боялись, что не смогут потом снова собраться вместе. Но пролежали недолго – Бильбо едва успел задремать, как Дори, который нес дозор, громко прошептал:
- Огни опять зажглись вон в той стороне! Их стало больше!
Все вскочили. Невдалеке, действительно, появилось множество мерцающих огней, отчетливо были слышны голоса и смех. Крадучись, пошли гуськом на огни – каждый касался рукой спины впереди идущего. Когда подошли совсем близко, Торин сказал:
- На этот раз без спешки! Все остаются в укрытии, пока я не скажу! Для начала я пошлю на переговоры господина Торбкинса. Он не должен их напугать. ( - А они меня? – подумал Бильбо). В любом случае, они не должны сделать ему ничего плохого.
Выйдя на край освещенного огнем круга, гномы неожиданно вытолкнули Бильбо вперед. Не успев надеть на палец кольцо, он, спотыкаясь, выскочил на яркий свет костра и факелов. Опять неудача! Огни снова исчезли и все погрузилось во тьму.
На этот раз собраться всем вместе было еще труднее. И гномы никак не могли найти хоббита. Сколько ни пересчитывали друг друга, все время выходило тринадцать. Они принялись кричать: - Бильбо Торбкинс! Хоббит! Треклятый хоббит! Эй, хоббит, будь ты неладен, отзовись! – и еще в том же духе, но ответа не было. Они уже потеряли надежду его отыскать, как Дори, по счастливой случайности, споткнулся о Бильбо. Дори растянулся, зацепившись за то, что принял в темноте за бревно, но это был свернувшийся калачиком спящий хоббит. Пришлось хорошенько потрясти Бильбо, чтобы он проснулся, но пробуждение его не обрадовало.
- Это был прекрасный сон, - пробормотал он. – Я был на роскошном пиру.
- Гляди-ка! – воскликнули гномы. – Он прямо как Бомбур! Не надо пересказывать нам сны! От снеди во сне* никакого толка!
- Это самое лучшее, что есть в этом ужасном месте, - проворчал Бильбо, улегся рядом с гномами и попытался снова заснуть и попасть в тот же сон. Но огни в лесу все не кончались. Ночь уже была на исходе, когда несший дозор Кили разбудил остальных:
- Яркие огни снова неподалеку от нас! Словно по волшебству, вспыхнули вдруг сотни факелов и множество костров! Слышно, как поют и играют на арфах!
Некоторое время они, лежа, прислушивались, а потом поняли, что не смогут совладать с желанием снова подойти поближе и попросить помощи. Они подошли, и результат был жутким. Пир, который они увидели, был еще великолепней прежних, и во главе пирующих сидел лесной король в короне из листьев на золотистых волосах, точно такой, как во сне Бомбура. Эльфы пускали по кругу кубки, пели и играли на арфах. Цветы были вплетены в их поблескивающие волосы, зеленые и белые самоцветы сверкали на одежде и поясных ремнях и радостными были их песни и лица. Да, звучными, звонкими и стройными были их песни и Торин вышел к пирующим.
Мертвым молчанием прямо на середине слова сменилось пение. Погасли огни. Черным дымом взвились вверх костры. Зола и угли полетели гномам в глаза, и лес опять огласился их криками и стонами.
Через некоторое время Бильбо обнаружил, что бегает по кругу (как ему казалось) и кричит: - Дори, Нори, Ори, Оин, Глоин, Фили, Кили, Бомбур, Бифур, Бофур, Двалин, Балин, Торин Дубовый Щит!
А те, кого он звал, но не мог ни увидеть, ни нащупать, бегали вокруг него, время от времени крича «Бильбо!» Но крики их все удалялись и затихали, и, хотя ему затем показалось, что сменились они вдалеке воплями и призывами о помощи, в конце концов все звуки смолкли и он остался один в полной тишине и темноте.
Это был один из самых ужасных моментов в его карьере. Но вскоре Бильбо сообразил, что лучше ничего не предпринимать, пока наступивший день не принесет хоть немного света, и не бродить понапрасну по лесу, тратя силы, без всякой надежды на завтрак, который мог бы их восстановить. Поэтому он сел на землю, прислонившись спиной к стволу, и в очередной, далеко не последний раз, погрузился в воспоминания о своем далеком доме с обильной кладовой. Он уже глубоко ушел в мечты о ветчине, яйцах, масле и гренках, как вдруг что-то дотронулось до него. Что-то, напоминающее толстую липкую нить, легло ему на руку, и, когда он попробовал сдвинуться с места, оказалось, что ноги обмотали такие же нити, он попытался встать и упал. Большой паук, который и опутал Бильбо во время его дремоты, вышел из-за дерева и набросился на хоббита. Бильбо видел только его глаза, но чувствовал прикосновения мохнатых лап паука, который обматывал хоббита своей гадкой паутиной. К счастью, Бильбо вовремя очнулся. Иначе вскоре он не смог бы даже пошевелиться. Но и так ему пришлось отчаянно сражаться за свою свободу. Он колотил паука кулаками, а тот старался ужалить Бильбо, чтобы утихомирить (так обычные пауки поступают с мухами), как вдруг хоббит вспомнил о мече и вытянул его из ножен. Паук отпрыгнул в сторону и Бильбо смог разрезать путы на ногах. Теперь была его очередь нападать. Паук, очевидно, не встречал до этого существ с мечами на боку, иначе удирал бы быстрее. Бильбо бросился к пауку и воткнул меч ему в глаз. Тут паук словно обезумел: запрыгал, затанцевал, отчаянно взбрыкивая ногами, пока Бильбо не добил его вторым ударом, а потом сам рухнул на землю и больше уже ничего не помнил на протяжении довольно долгого времени.
Когда он очнулся, над ним разливался обычный зеленоватый сумеречный свет лесного дня. Рядом лежал мертвый паук, а лезвие меча было выпачкано чем-то черным. Победа над гигантским пауком, во тьме, в одиночку, без помощи волшебника, гномов, вообще без чьей-либо помощи, сильно подействовала на Бильбо. Он почувствовал себя другим существом – храбрым да удалым, несмотря на пустой желудок. Он вытер меч о траву и спрятал в ножны. – Я дам тебе имя, - сказал он мечу, - Буду звать тебя Жалом.
Затем двинулся на разведку. Лес был тихим и мрачным. Прежде всего следовало отыскать товарищей, которые должны были быть где-то неподалеку, если, конечно, их не пленили эльфы (или кто еще хуже). Бильбо понимал, что кричать не стоит, и долго колебался, решая, в какой стороне может лежать тропа и в каком направлении ему отправиться на поиски гномов.
- И зачем только не послушались мы Медвана и Гандальфа! – причитал он. – В какой же беде мы теперь оказались! Мы! Как бы я хотел, чтоб именно мы, как это жутко – остаться одному.
В конце концов, решил пойти в направлении, откуда, насколько он мог теперь определить, доносились вчера крики о помощи – и, к счастью (а ему при рождении досталась немалая доля везения), довольно верно определил это направление, в котором стал осторожно пробираться. Как я уже говорил, хоббиты мастера по скрытности, особенно в лесу, к тому же Бильбо просунул палец в кольцо. Вот почему пауки его не увидели и не услышали.
Так он крался, пока впереди не сгустились черные тени, черные даже на фоне этого леса, черные, как клочки полночи, что никогда не рассеивается. Когда он подошел ближе, то увидел, что это паучьи сети - перепутанные, налезающие одна на другую. И вдруг заметил, что на ветвях у него над головой сидят огромные страшные пауки, и задрожал, испугавшись, что, несмотря на кольцо, пауки его обнаружат. Спрятавшись за стволом, некоторое время следил за пауками, и в тишине застывшего леса расслышал – пауки разговаривали друг с другом. Голоса шипели и визгливо поскрипывали, но он разобрал почти все, что они говорили. А говорили о гномах.
-Это была жестокая битва, - сказал один, - но оно того стоило. У них противная толстая шкура, но, бьюсь об заклад, внутри они сочные.
- Они станут вкуснее, если немного повисят, - отвечал второй.
- Только не слишком долго, - отозвался третий. – Они и так не очень-то жирные. Похоже, в последнее время недоедали.
- Давайте убьем их, - прошипел четвертый. – Прямо сейчас и убьем, а после пусть повисят.
- Они уже мертвые, - сказал первый.
- Нет, не мертвые. Один только что дрыгнулся. Видно, приходят в чувство после за-мухо-чательного сна*.
Сказавший это толстый паук побежал по канату из паутины к ветке, на которой висела в ряд дюжина тюков. Тюки покачивались в темноте, и Бильбо с ужасом заметил, что из одного торчит стопа гнома, из другого - кончик носа, из третьего – клок бороды, из четвертого – верх колпака. Паук подбежал к самому объемистому тюку (- Клянусь, это бедняга Бомбур, - подумал Бильбо) и тяпнул гнома за виднеющийся нос. Изнутри тюка донесся приглушенный вскрик, затем появился кончик стопы и сильно и точно пнул паука. Бомбур был еще жив. Раздался глухой звук, как будто ударили по футбольному мячу, и взбешенный паук слетел с ветки, едва успев удержаться от падения на землю за счет выпущенных нитей паутины. Остальные пауки расхохотались.
- Да, ты был прав. Мясо еще живое и лягается.
- Сейчас я с этим покончу, - прошипел разъяренный паук, снова взбираясь на ветку.
Бильбо понял: надо что-то делать. Добраться до зверюг он не мог, стрелять было не из чего, но, оглядевшись, увидел россыпь камней, лежавших в русле высохшего ручья. Бильбо метко бросал камни, он без промедления подобрал гладкую гальку, удобно поместившуюся в ладони. Еще в детстве хоббит настолько натренировался бросать камни в цель, что зайцы, белки и даже птицы опрометью кидались наутек, едва завидев, как Бильбо наклоняется к земле. Но и в зрелом возрасте часто упражнялся он в набрасывании колец на колышки, в метании дротиков в мишень, в стрельбе из лука в щит, в забрасывании шаров в лунки и в сбивании шарами кеглей, частенько играл и в другие требующие сосредоточения игры с прицеливанием - да, умел он не только пускать кольца из дыма, отгадывать загадки и готовить, а еще много других вещей, но об этом я расскажу, когда будет время. Сейчас времени нет. Паук был уже рядом с Бомбуром и жить гному оставалось недолго. Бильбо швырнул камень. Камень попал пауку в голову и тот без чувств, со скрюченными лапами, шлепнулся о землю. Следующий камень просвистел, встряхнув нити большой сети, и сидевший в ее центре паук свалился замертво. В компании пауков поднялся переполох и на время они забыли про гномов. Они не видели Бильбо, но легко определили точку, из которой летели камни. Опрометью побежали и полетели они на своих нитях к хоббиту, выбрасывая паутину во все стороны, так что по воздуху, казалось, волнами покатились веревки силков.
Но Бильбо уже скользнул в другое место. Он решил увести разъяренных пауков подальше от гномов, сбивая их с толку, зля и раззадоривая.
Когда примерно пять десятков пауков сбежались туда, где только что находился Бильбо, он бросил в них несколько камней, и еще несколько в тех, что остановились, не добежав, а затем, приплясывая среди деревьев, запел песню - чтоб разозлить пауков и повести их за собой, а еще чтобы гномы услышали его голос.
Вот эта песня:
Эй, паук, что прядешь?
Ты меня не найдешь!
Эй, паук-паучина!
Камнем я в тебя кину
и живым не уйдешь!
Паучина-простак,
вновь попал ты впросак!
Ты меня не найдешь!
С высоты упадешь,
мертвым на землю бряк!
Песня, возможно, была не слишком-то хороша, но следует помнить, что ему пришлось сочинять ее прямо на довольно-таки опасном ходу*. И привела она к нужному результату. Распевая, он изо всей силы топал ногами и швырял камни. Почти все пауки устремились за ним: одни спрыгнули на землю, другие бежали по веткам, перескакивая с дерева на дерево или перебрасывая свои нити через темные пустоты. Они реагировали на издаваемые хоббитом звуки гораздо быстрее, чем он ожидал. И были страшны в ярости. Помимо камней, их задело слово «паучина», а «простак» оскорбит кого угодно. Бильбо метнулся на новое место, но пауки разбежались теперь по краям своей территории и принялись опутывать ее паутиной, развешивая сети между стволов. Скоро, по плану пауков, в этой ловушке должен был затрепыхаться Бильбо.
Оказавшийся в самой середине членистоногих, плетущих сети для его поимки, Бильбо собрал всю свою храбрость и запел новую песню:
Толстый, как тюк, глупый паук,
брось сети ткать!
Сочный я, сладкий, но меня в прятки
не обыграть!
Эй, толстобрюхий! Я – это муха,
но хохочу!
Эй, дурачина! Из паутины
я улечу!
Тут он заметил, что последний просвет между двумя высокими деревьями затянула паутина. К счастью, настоящей сетью назвать ее было нельзя: пауки успели лишь кое-как обмотать вокруг эти двух стволов свои похожие на канаты толстые пряди. Из ножен появился небольшой меч. Бильбо разрубил паутину на куски и, напевая, двинулся дальше. Пауки увидели меч, хотя вряд ли знали, что это такое, и тут же целая толпа их бросилась к хоббиту по земле и по веткам: мелькали мохнатые лапы, клацали кусалки и прялки*, глаза, казалось, лопались, закипая от злости. Он увел их за собой далеко в лес, а затем тише мыши прокрался обратно.
У него было всего несколько драгоценных минут до того, как раздосадованные пауки вернутся восвояси к деревьям, где висели гномы. За это время надо было их спасти. Сложнее всего было взобраться на длинную ветку, где покачивались кульки с гномами. Вряд ли это бы получилось, если б какой-то паук не оставил свисающий донизу канат из паутины; канат прилипал к ладоням, отдирать их было больно, но с его помощью Бильбо вскарабкался на ветку – да только там его встретил старый неповоротливый злобный паучина, который остался охранять гномов и как раз пощипывал их, чтобы выбрать самого сочного. Он собирался устроить себе пир, пока не мешают другие пауки, но господин Торбкинс торопился и, прежде чем паук сообразил, что к чему, в него вошло Жало и он замертво скатился с ветки.
Теперь надо было освободить гномов. Но как? Если перерезать нити, на которых висели бедолашные гномы, они грохнутся с большой высоты на землю. Он пополз по ветке (несчастные гномы заплясали и закачались, словно вызревшие плоды) и добрался до первого свертка.
- Фили или Кили, - определил он по видневшемуся концу синего колпака. – Скорее всего, Фили, - уточнил, разглядев торчащий из паутины кончик носа. Бильбо свесился с ветки, перерезал почти все прочные липкие нити, опутавшие гнома, и вскоре, немного побрыкавшись, наружу выбралась бОльшая часть Фили. Подозреваю, Бильбо мог и расхохотаться, наблюдая, как, затанцевав на проходящей у него под мышками паутине, словно кукла-марионетка на проволоке, гном, подергиваясь, разминает затекшие руки и ноги. С горем пополам Фили забрался на ветку и стал помогать хоббиту, хоть и чувствовал себя очень плохо - и после паучьего яда, и после того, как провисел ночь и день, крутясь то в одну, то в другую сторону, а дышать мог только носом. Потом еще долго отлеплял он паутину от глаз, бровей и бороды; бороду ему почти всю пришлось остричь. Вдвоем втягивали они гномов одного за другим на ветку и разрезали паутину. Никто из освобожденных не чувствовал себя лучше, чем Фили, некоторые - гораздо хуже: некоторые все это время почти не дышали (как видите, порой длинные носы весьма полезны), а некоторым досталось больше яда.
Этим способом они освободили Кили, Бифура, Бофура, Дори и Нори. Бедный старина Бомбур настолько обессилел – он был самым толстым и его все время на пробу щипали и тыкали в бок – что сразу скатился с ветки, шлепнулся на землю, к счастью, на кучу листвы, и лежал, не поднимаясь. Но пять гномов продолжали висеть на конце ветки, когда начали возвращаться пауки, еще более злые, чем прежде. Бильбо тут же сдвинулся к стволу, чтобы отогнать лезущих вверх чудищ. Освобождая Фили, он снял с пальца кольцо и забыл его снова надеть. Пауки зашипели, засипели:
- Мы тебя видим, гаденыш! Мы тебя съедим, а кожу и кости на дерево повесим! Ага, у него там жало! Он получит наше, и повисит денек-другой вниз головой!
А в это время гномы, разрезая паутину ножами, продолжали выручать из плена своих товарищей. Скоро все стали свободны, правда, не ясно было, что их ждет дальше. Прошлой ночью пауки достаточно легко схватили гномов, но в темноте и врасплох. На этот раз, похоже, предстояла тяжелая битва.
Вдруг Бильбо заметил, что часть пауков окружила лежащего на земле Бомбура, снова опутала его паутиной и поволокла прочь. С криком Бильбо набросился на пауков на стволе. Они разбежались, а он стал спускаться и кубарем слетел с дерева прямо на тащивших Бомбура страшилищ. Для них его жало в виде меча все же оказался неожиданностью. Оно просто порхало из стороны в сторону! И светилось от радости, вонзаясь в пауков. С пол дюжины он убил, а остальные, бросив Бомбура, разбежались.
- Слезайте! Слезайте! – закричал хоббит гномам. – Не то снова попадете в сети!
Ведь пауки уже взобрались на соседние деревья, а оттуда переползли на ветки прямо над головами у гномов. Гномы кучей скатились, спрыгнули или свалились вниз, большинство из них едва держалось на ногах. Их было двенадцать, включая бедного старину Бомбура, которого подняли с земли, поддерживая с двух сторон, его двоюродные братья Бифур и Бофур; Бильбо, размахивая мечом, приплясывал рядом, а сотни разъяренных пауков c выпученными глазами кишели вокруг, да около, да у них над головой*.
Ситуация казалась полностью безнадежной.
Битва началась. У некоторых гномов были ножи, другие обзавелись палками, у всех под ногами лежали камни, а Бильбо держал в руках эльфийский клинок. Атака за атакой были отбиты, немало пауков рассталось с жизнью. Но долго так продолжаться не могло. Бильбо был сильно измучен, лишь четверо гномов крепко держались на ногах,и скоро с ними должны были разделаться, как с изнемогшими мухами. Пауки опять начали плести сети между деревьями, окружая паутиной Бильбо и гномов. Бильбо понял, что придется посвятить товарищей в тайну кольца. Не хотелось, но другого выхода не было.
- Сейчас я исчезну, - сказал он. – Я постараюсь увести пауков, а вы держитесь вместе и двигайтесь в противоположном направлении, в левую сторону, туда, примерно, где были последние костры эльфов.
Вряд ли они все поняли – ведь головы у них шли кругом, они кричали, размахивали палками и швыряли камни, но медлить было нельзя: пауки все сужали круг. Он надел кольцо на палец и, к изумлению гномов, пропал с глаз. Скоро из-за деревьев справа раздались крики: - Эй, бездельники! Паучины!
Это обескуражило пауков. Они замерли, некоторые побежали на голос. «Паучины» заставило их потерять рассудок. А Балин, который лучше других понял Бильбо, повел гномов в атаку. Они сгрудились еще тесней, градом камней разогнали пауков слева, и прорвали круг. А позади них крики и пение вдруг прекратились.
Всей душой надеясь, что паукам не удалось схватить Бильбо, гномы двинулись. Поначалу не быстро. И шатко и валко*, хворые и выбившиеся из сил, а пауки шли за ними по пятам. То и дело приходилось разворачиваться и отбивать их наскоки. Часть пауков забралась на ветки над головами у гномов и оттуда вниз падала длиннющая липкая паутина. Ситуация снова казалась безнадежной, как вдруг откуда ни возьмись вынырнул Бильбо и неожиданно атаковал сбоку ошарашенных пауков.
- Двигайтесь, двигайтесь! – кричал он гномам. – А я буду жалить!
И он жалил! Сновал вперед-назад, разрубая паутину, рассекая паучьи лапы, и, если паук оказывались совсем близко, втыкая клинок в его толстое туловище. Пауки тряслись от ярости, шипели и брызгали слюной, произнося страшные проклятия, но уже смертельно боялись Жала, которое вдруг вернулось, и не решались подходить ближе. Поэтому, несмотря на проклятия, добыча медленно, но верно от них ускользала. Давалось это тяжко и продолжалось, казалось, часы. Но наконец, когда Бильбо понял, что уже не в силах взмахнуть мечом, пауки внезапно отстали, прекратили преследование и, раздосадованные, вернулись в свои мрачные жилища.
Тут гномы обнаружили, что вышли к месту, где раньше горели, образуя кольцо, костры эльфов. Были ли это те костры, которые они видели прошлой ночью, они не знали. Но, казалось, какая-то добрая магия сохранилась здесь, отпугивая пауков. Во всяком случае, свет здесь был зеленее, ветки не такие толстые и зловещие. Похоже, можно было отдохнуть, перевести дыхание.
Сначала они просто лежали, пыхтя и отдуваясь. Но потом стали задавать вопросы. Они желали, чтобы все обстоятельства исчезновения были детально объяснены, кольцо так заинтересовало их, что на время они забыли о собственных неприятностях. Балин настоял, чтобы Бильбо еще раз повторил всю историю про Гамлума со всеми загадками и появлением кольца в нужном месте. Но постепенно свет в лесу начал меркнуть и возникли другие вопросы. Где они? Куда идти? Где найти еду? И что делать прямо сейчас? Гномы снова и снова задавали эти вопросы и, похоже, ждали, что именно малыш Бильбо ответит на них. Из чего вам должно быть ясно, что их отношение к господину Торбкинсу сильно изменилось и гномы стали испытывать к нему глубокое уважение (что и предсказывал Гандальф). Они, действительно, не просто ныли, а рассчитывали, что Бильбо выдумает какой-то волшебный план спасения. Слишком уж хорошо понимали, что, если б не хоббит, их сейчас не было бы в живых. За что они неоднократно его благодарили. Некоторые даже вставали на ноги и кланялись ему до земли, но от такого напряжения снова валились без сил и долгое время не могли подняться. Открывшаяся причина его способности исчезать нисколько не уменьшила уважения гномов: ведь, по их мнению, Бильбо обладал теперь тремя весьма полезными вещами - смекалкой, удачей и волшебным кольцом. Гномы так его расхваливали, что Бильбо стал отчасти чувствовать себя настоящим искателем приключений, правда, чувство это было бы сильнее, если б можно было чем-нибудь перекусить. Но ничего, совсем ничего, не было. И ни у кого не было сил отправиться на поиски еды или тропы. Надо найти тропу! Это единственное, что пришло в утомленную голову Бильбо. Сев на землю, он стал вглядываться в нескончаемый лес и вскоре гномы тоже замолчали. Все, кроме Балина. Остальные уже давно прекратили разговоры и лежали с закрытыми глазами, а он продолжал бормотать да хмыкать:
- Гамлум! То-то и оно! Вот так он и проскользнул мимо меня! Все ясно! Просто тихонько прошмыгнул - да, господин Торбкинс? Просто все пуговицы оставил в дверях! Ах, старина Бильбо… Бильбо…бо…бо…бо…
Тут заснул и Балин, и на долгое время установилась полная тишина.
Вдруг Двалин открыл глаза и обвел взглядом своих товарищей.
- А где Торин? – спросил он.
Это прозвучало как удар грома. Конечно, их было только тринадцать: двенадцать гномов и хоббит. Но где же Торин? Что за лихо приключилось с ним, это чары или чудовища во тьме? Они вздрогнули – сбившиеся с ног и с дороги в этом лесу. А потом, по мере того, как вечер дотлел до черной ночи*, один за другим нырнули в тревожный сон, полный ужасных сновидений. Мы вынуждены тут их и оставить: слишком хворых и изнуренных, чтобы нести караул или хотя бы стоять по очереди на часах.
Торин же был схвачен быстрей чем все остальные. Помните, как Бильбо , войдя в круг костров, заснул, упав бревном на землю? В следующий раз это произошло с Торином: он вступил в круг, огни вдруг погасли, а он, околдованный, рухнул, как камень. Его не разбудили ни шум, с которым гномы носились в темноте, ни крики, когда пауки опутывали их паутиной, ни звуки битвы на следующий день. А потом за ним пришли лесные эльфы, связали и унесли с собой.
Пирующие, конечно же, были Лесными эльфами. Это народ не злой. Разве что недоверчивый к чужакам. Их чары были сильны, но все равно они соблюдали осторожность. Были не так мудры, как Вышние Эльфы Запада,а, значит, опаснее. Большинство Лесных эльфов (вместе с сородичами, рассеянными среди холмов и гор) - потомки древних племен, что никогда не бывали на Волшебном Западе. Там, прежде чем вернуться в Широкий Мир, долго жили Светлые эльфы, Глубинные эльфы и Морские эльфы, там они делались все волшебнее и мудрее, оттачивали и развивали свои чары, свое хитроумное искусство создавать прекрасные и опасные вещи. Лесные же эльфы все время обитали в Широком Мире. Держались сумеречного солнечного и лунного света, но больше любили звездный. Бродили в высоких огромных лесах в краях, которых уж нет. Селились преимущественно на опушках, откуда могли порой вынырнуть для охоты или чтоб проскакать верхом или пробежаться по открытому пространству при лунном и звездном свете. А когда пришли люди, стали все глубже уходить в сумерки и потемки. Но по-прежнему оставались эльфами, то есть хорошим народом.
В большой пещере в Темном лесу, в нескольких верстах от его восточного края, жил в то время их главный король. Речка сбегала с лесных холмов прямо к ее большим каменным вратам, растекаясь потом по обступившим лес болотам. Просторные залы этой большой пещеры соединялись переходами, из нее открывались несчетные входы в боковые пещеры поменьше, извиваясь, уходила она далеко под землю, но была все же не такой глубокой и опасной, как пещеры гоблинов, светлее и приятнее. Следует сказать, что подданные короля эльфов жили и охотились в лесах, там же, на земле или в ветвях, ставили дома или шалаши. Любимым их деревом был бук. Большая же пещера была дворцом короля, его сокровищницей, и крепостью для эльфов на случай нападения врагов. А еще служила она тюрьмой для пленников короля. Поэтому туда – не слишком-то аккуратно – приволокли Торина: не любили они гномов и считали его недругом. В старое время ходили они войной на гномов, которых обвиняли в краже своих сокровищ. Стоит, правда, добавить, что гномы по-другому смотрели на эту историю, полагая, что взяли то, что им причиталось. Ведь король эльфов заключил с ними сделку, отдав в их мастерские для выделки свое золото и серебро, а потом не заплатил за труд. Сокровища были слабостью короля эльфов, особенно ценил он серебро и светлые драгоценные камни. Велико было его богатство, а хотелось еще большего, поскольку, думал он, бОльшим владели в старину правители эльфов. Да только его подданные не были рудокопами, кузнецами и ювелирами, да и, вообще, не занимались ремеслами и не любили рыться в земле.
История эта была известна каждому гному, хотя род Торина и не принимал участия в старой ссоре, о которой я рассказал.
Торин был зол из-за такого с ним обращения и, когда эльфы сняли с него свои чары и он очнулся, твердо решил, что ни слова про золото и драгоценности они из него не вытянут. Торина поставили перед королем, король, строго глядя на Торина, задал ему множество вопросов. Но Торин в ответ сказал лишь, что сильно голоден.
- Зачем ты и твои соплеменники трижды нападали на моих весело пирующих людей? – спросил король.
- Мы не нападали, - ответил Торин, - мы хотели попросить еды, так как были голодны.
- Где же сейчас твои спутники, чем заняты?
- Я не знаю, но думаю, что по-прежнему в лесу и по-прежнему голодают.
- А что вы делали в лесу?
- Искали пищу и воду, поскольку страдали от голода.
- Но что привело вас в лес? - уже гневаясь, спросил король.
Но Торин стиснул зубы и больше не произнес ни слова.
- Хорошо же, - сказал король. – уведите его и стерегите зорко до тех пор, пока он не соизволит сказать правду, пусть пройдет хоть сто лет.
Эльфы связали его ремнями и заперли в одной из самых глубоких пещер за крепкой деревянной дверью. У него было вдоволь еды и питья, хоть не слишком вкусных, ведь Лесные эльфы – не гоблины и сносно ведут себя с пленными, даже если это их заклятые враги. Жалости у них нет только к гигантским паукам.
Там он и лежал, бедный Торин, в королевской темнице, и когда сделалось менее острым чувство благодарности за хлеб, воду и мясо, стал тревожиться о том, что же случилось с его незадачливыми товарищами. Не так много времени прошло и он это узнал, но это уже события следующей главы и следующего приключения, в которых хоббит снова показал, на что он способен.
Примечания переводчика:
* охватывала очередной ствол и, соскальзывая с него, бежала дальше - wound in and out among the trunks
*черные, как фраки, летучие мыши – black as top-hat
* поглядим, углядишь ли ты лодку - Come here, Fili, and see if you can see the boat
* сохранил равновесие и самообладание - kept his feet and wits
* заляпанный зеленью и запачканный - greened and grimed
* невероятным усилием участок, непригодный - a dreadful struggle in a difficult place
*подкрадывались и подползали - creeping and crawlin
*От снеди во сне – dream-dinners
*за-мухо-чательного сна - bee-autiful (от beautiful)
* паучина – attercop
*на довольно-таки опасном ходу – on the spur of a very awkward moment (от on the spur of the moment – экспромтом).
* клацали кусалки и прялки – nippers and spinners snapping
*вокруг, да около, да у них над головой – all round and about and above.
*И шатко и валко – a hobble and a wobble
*вечер дотлел до черной ночи – evening wore to black night