***

Екатерина Васильевна вернулась в родную деревню, когда уже совсем, окончательно вышла на пенсию. Овдовела она давно, сыновья разъехались кто куда и ходить на работу в последнее время она посчитала бессмысленным. Но стоило только начать наслаждаться долгожданным бездельем, как тут же принялось подводить здоровье. Будто выжидало Екатеринино сердце момента, когда большие заботы схлынут и можно будет напомнить о себе.

Новенькая, молоденькая совсем докторша в поликлинике все настойчивее намекала на полежать в больнице, на походить на дневной стационар, на заняться собой, какой-нибудь ходьбой, какой-то аквааэробикой и еще кучей всего, чем нынче убивают оставшееся им время пенсионеры.

Екатерина Васильевна даже сходила на одно занятие с упражнениями для пожилых, посмотрела на окружающих ее молодящихся старух, помахала вяло руками и ногами да и плюнула, не найдя в этом ничего для себя увлекательного. После были несколько приступов с вызовом неотложки, с медленным выздоровлением и невольными грустными мыслями. А потом Екатерина и вовсе решила, что можно уехать к себе, на малую родину. Благо, дом цел, каждое лето старший сын, до переезда в другой город, наведывался с женой туда на недельку-другую. Парня Екатерина вырастила хозяйственного, рукастого, невзирая даже на высшее образование и вполне себе городское детство и Николай исправно ремонтировал, следил, поправлял все, что требовалось в доме и сильно сокрушался, уезжая, что дом без жильцов пропадет.
Немного поразмыслив, Васильевна собрала манатки. Тем более, подумала она, что вернуться в городскую квартиру всегда успеет, если уж деревенская жизнь ей почему-либо не понравится.

Грела еще надежда, что летом, в отпуск все-таки могут собраться сыновья. пусть не оба сразу, пусть не часто, но все-таки надежда эта была менее призрачной, чем на то, что они приедут в ее городскую квартирку погостить. А там, глядишь, внуки появятся. Должна же она дожить до внуков, в конце-концов....
***

Деревня встретила Екатерину равнодушно. Не чужая, незнакомая чай. Своя, местная. ну уехала сперва учиться по-молодости, а после замуж за городского вышла, так что с того? Ну вернулась. Не в первый раз человека к старости на родные места тянет. Бывает.

И сначала Екатерина почувствовала себя даже будто обманутой. Каждодневные не слишком обременительные для не старой еще женщины заботы не сильно разнообразили дни. Ну дрова. Ну вода. Ну принесешь-вынесешь. Ну печь натопишь, приготовишь поесть себе и приблудившемуся в первый же день лохматому псу Шарику. Вот и все. Иной раз еще забежит соседка поболтать о том, что в магазине есть и кто из деревенских нонче гулял или скандалил. Вроде бы и в городе была у нее не слишком насыщенная событиями жизнь, а все-таки городской шум за окном создавал хотя бы иллюзию наполненности. Здесь же стояла по большей части удивительная тишина, прерываемая редкими голосами, редким звуком мотора проехавшей машины или лаем собак. Вечерами, когда округа окончательно засыпала, Екатерина, сидя перед телевизором и вывязывая крючком очередную салфеточку, с грустью думала, что, в сущности, она никому здесь не нужна, кроме разве Шарика и что умирают люди как раз от такого вот ничегонеделания и по сути - одиночества. И думая обо всем этом Екатерина как-то даже смирялась с мыслью, что вот и пришел он, закат жизни. А может и хорошо, думала она, что одна я сейчас. Никого, случись что, моя внезапная смерть не подкосит, не собьет с ног. Приедут сыны на поминки, всплакнут да и вернутся к своей устоявшейся уже жизни.

Но все это было только сначала. Спустя какое-то время Екатерина почувствовала себя все-таки полноправным местным жителем. Постепенно деревенская жизнь повлекла ее, понесла течением, закрутила ежедневными заботами.

И вот, проведя в деревне всю весну и встретив лето, Екатерина Васильевна поняла, что уезжать ей совсем не хочется. И даже не из-за природы и чистого воздуха или правильной физической нагрузки в виде воды из колодца и дров, а по большей части из-за того, что вернулась она сюда так, будто и не уезжала никогда. Стали возвращаться в речь с детства знакомые словечки, руки быстро вспомнили, как надо держать лопату, ухват и даже топор. И она уже мимоходом, в одной руке ведро с водой, другой ухватив за ручонку Нюркину Иришку, могла без передышки пройти от колодца в избу, поставить ведро на лавку, быстро снять с Иришки изгвазданное в луже у крыльца платьице, усадить ее к столу, налить молока, сунуть испеченную своими руками ватрушку и выстирать это девчачье, выгоревшее платьице и тут же повесить на веревку в сенях сушиться.

Иришка попала к ней случайно. Мать ее Нюрка, молодая, красивая, добрая, но крайне непутевая деваха, дочь давней подруги Екатерины, давно уже умершей, прижила Иришку от заезжего молодца и с тех пор исступленно и безрезультатно пыталась наладить личную жизнь. Получалось плохо. Местные парни, покрутив с Нюркой какое-то время, упорно женились на других. Оставалась еще надежда на райцентр, где Нюрка работала в магазине. И, вроде бы, в последнее время что-то там забрезжило. От чего-то Нюркины глаза засветились ярче обычного и Иришка чаще оказывалась у Екатерины в избе, чему Васильевна, не признаваясь даже себе, была рада.

Для нее моментом, когда она вдруг почувствовала здесь себя необходимой, и стало то самое мгновение, когда маленькая, холодная ладошка оказалась у нее в руке, посреди ее двора, и Нюрка кричала, убегая - "..спасибо-спасибо, катеринвасильна, я не долго, честно-честно..."

Явилась она тогда к ночи, когда Иришка крепко спала рядом с Васильевной, накормленная, в огромных махровых носках и кофте, а вся ее одежка, включая курточку и резиновые сапожки, была Екатериной выстирана, очищена, отмыта и развешена у печи. Екатерина тогда будитьть девочку не позволила, велела утром прийти и Нюрка весь следующий день, в благодарность, носила в сарай и складывала аккуратными штабелями дрова, привезенные Екатерине накануне.

С тех пор так и пошло. Детский сад на лето закрылся и если бы не Екатерина, Нюрке пришлось бы договариваться с соседками, по очереди оставляя Ирочку у каждой, как уже бывало. Теперь же Иришка приходила рано утром сама к Екатерине, стучала пяткой в двери и кричала на весь двор: "Баба Катя! Я плисла помогать!" И баба Катя, в которую мгновенно превращалась всегда сдержанная и даже строгая Екатерина Васильевна, радостно открывала дверь.
Она даже стала заниматься с девочкой, с удовольствием отметив, что девчушка оказывается сообразительная, буквы запоминает мгновенно и кое-какие слова уже пытается читать сама. А уж конфеты считать до двадцати научилась и вовсе в один день. Заботы стали радостными. Она наслаждалась, отмывая Иришку в цинковой ванне, если та замурзается на прогулке, сладко обмирала, заплетая мягкие, легкие волосики Иришки в тоненькие косички и блаженствовала, вывязывая узоры на кофточке для девочки.

В воскресенье Нюрка забрала дочку рано, сказала, что они поедут в райцентр, по магазинам, прикупить кое-чего для Иришки из одежды новенького и Екатерина занялась тестом. Хотелось напечь для малышки сладких булочек. И когда забежала на огонек соседка Нина Григорьевна почаевничать, она все еще гоношилась у электрической духовки, которую недавно специально привезла из городской своей квартиры, чтобы летом, по жаре не топить каждый раз печь.
Нина Григорьевна перевернула чашку вверх дном и принялась теребить край клеёнки, постеленной на стол. Отчего-то Екатерине захотелось, чтобы та ушла. Просто немедленно встала и ушла. Но соседка поджала губы и подперла подбородок кулаком.
- Нюрка-то не говорила тебе, чего они с Алексеем надумали?
Алексей был Нюркиным последним ухажером и вроде бы как все у них шло постепенно на лад. Но Екатерина почувствовала, как у нее засосало под ложечкой.
Она месила тесто, стараясь сделать лицо, как можно более безмятежным.

- Не говорила. А что она надумали?

- Так вроде расписаться решили и уехать. Танька моего Митьки видела, как он в районе в авиакассы ходил, вроде узнавал почем билеты да на какое число брать. Он-то, вишь, спод Мурманска. дак у ево там родители. Видать туда собрались.

Екатерина, механически улыбаясь, продолжала месить тесто.

Когда Нина Георгиевна ушла, она на внезапно ослабевших ногах дошла до кровати и повалилась на нее, не снимая фартука, с руками перемазанными тестом.
Дышать было трудно, где-то за грудиной нарастал жаркий, болезненный ком. Екатерина с трудом дотянулась до тумбочки, взяла онемевшими пальцами тубу с нитроглицерином, зубами подцепила крышечку. Поймала губами сразу несколько шариков и прикрыла глаза. ...

-Баба Катя-а-а.. ну баба Катя-а-а..
Васильевна открыла глаза и повернула голову. Иришка теребила ее за плечо. Екатерина, чтобы не напугать девчушку, улыбнулась.
Стукнула дверь и в горницу влетела Нюрка. Влетела и хлопнулась с размаху на стул, зажимая ладонями лицо.
Екатерина молча смотрела, как Нюрка раскачивается и тоненько подвывает-бормочет что-то в сомкнутые ладони...
- Нюра! Что случилось? Ты можешь внятно сказать?- слабым голосом спросила Екатерина Васильевна.
- Тётя Катя-а-а-а-а - на манер Ирочки затянула Нюрка, кривя рот с размазанной помадой и утирая бегущие без конца слезы.
- Он меня броси-и-ил, наконец в голос заревела она. - Я думала, мы поженимся, а он уже билет домой взя-а-а-ал....
Екатерина осторожно вдохнула. Боли не было.
Она плавно села на кровати, вытирая руки о передник.
- Так, девочки. Пойдемте-ка плюшки печь...