Проселочные дороги – это очень волшебная субстанция.
Их можно двигать, но они десятилетиями на одних и тех же местах. Потому что прокладывались тоже десятилетиями, и вот эта кошеляющаяся кривая – самый прямой путь. Попробуешь срезать – проплутаешь бестолку, морду себе непроходимыми ветками в ручьях обдерешь, увязнешь и в который раз убедишься, что никакое татаро-монгольское иго давно уже здесь невозможно. А потом вернешься туда же, откуда ушел или уехал.
Рассказать эти дороги, толком объяснить –куда и какая из них ведет, зачастую не может ни один абориген, чего-то начнет про бакалдины, повертки, рукава, лощины, калды и обязательно уведет в другую совсем степь…. Чего уж тут на Гугл пенять.
Существует мнение, если все эти грунтовки знать – можно по ним, не выезжая на шоссе, доехать, скажем, до штата Гонолулу и даже обратно. Но нам туда не надо.
Сейчас проселки укатали. Они блестят. На закате или при луне. Это очень красиво.
Путешествовал по этим красивым дорогам и я. На велике. Без цели. Совершенно один. И был при этом дико счастлив.
- В пятницу легко любить жизнь, - говорил как-то мне один прекрасный алкоголик со степенью доктора наук.– А знаешь почему? Правильно! Потому что впереди суббота и воскресенье.
У меня же вообще пока была среда и впереди все выходные.
Я ездил по этим дорогам и спугивал в озерах цапель, они взлетали над гладью, а капли с их ног падали, оставляя маленькие круги. По лощинам и долинам дуром цвели сирени и вишни, а в них копошились и щелкали уже соловьи. Как все быстро наступает и проходит… Сначала я думал, что рано, и вообще с какой это стати здесь соловьи? А с такой. Соловьи живут, где хочут, как дух святой.
За целый день пути по этим проселкам я не встретил ни единого человека!
Разве это не счастье? Конечно же, счастье.
Но к вечеру я все же купился на извилистые, отмеченные крохотной травой- муравой следы. Деревню прошивали лучи малинового закатного солнца, на высоких пиках висели скворечники. Я заехал со стороны огородов и увидел через кусты зацветающих вишен чью-то голову. Немного подождал, вдруг человек сел покакать, а тут я. Но голова как-то странно кивала, человек говорил с кем-то по телефону, никто же не станет говорить по телефону когда справляет нужду? И я увидел, что у сарая он сидит не на корточках, а на скамейке, почти вросшей в землю.
Это был трезвый и очень красивый мужик. Уши его были так волосаты и так оттопырены, что, наверное, на него вообще никто и никогда не мог разозлиться. Рукава голубой рубахи засучены, на запястье наколка.
Я спросил дорогу к заброшенной деревне, куда, если получится, планировал заехать. Мужик дорогу не знал. Посоветовал доехать до конца селенья, и спросить там у Кутеповых.
В деревне пахло свежестью, как будто после дождя. Это из-за вечера и множества разных весенних деревьев. На велосипедные мои покрышки то и дело налипали и, крутанувшись, отлетали мохнатые сережки-гусеницы то ли осин, то ли тополя.
На крыльце, сделанным домиком, сидели три дяди.
Приблизившись, я увидел, что у каждого из них по фингалу. И не просто по фингалу, а по фингалу аккуратно под каждым глазом. Словно нарисованные.
- Здрасьти, - сказал я.
Пес отвел глаза в сторону и зарычал.
- Нихера себе, - сказал один из типов. – Американский? – он смотрел на велик.
- Ну, - так небрежно решил построить я разговор, чтоб не показаться сразу добрым.
- Ход легкий, наверно? - не унимался тот.
- Да уж не тяжелый, - дерзил я. – Особенно с горы. В БЕкетовку как проехать?
- А **й знает, - сразу свалил с себя ответственность мужик.
-Куда? – спросил вышедший на крыльцо дядя. Синяк у него был только под одним глазом, я сразу подумал, что он главный, сумел же увернуться и не получить под второй.
Повторил.
- А-а, в БекЕтовку, - просто он поменял ударение и для него все изменилось. - Километров семь отсюда. Щас выезжаешь и…
- А я надеялся, ты в Кочетовку, сказал тот, который дорогу не знал, к Евгеше. Он мне косарь должен.
Я вытащил из рюкзака остатки воды, попросил разрешения наполнить баллон в колодце. Попросить воды на просторах родины- это такой всегда располагающий ход. Правда, только в деревне.
Я попил. Фотографироваться роскошные мужчины наотрез отказались.
Зато поведали, что они четыре брата. Живут в райцентрах. И каждый год на майские
приезжают или пешком приходят сюда, в родительский дом. Выпивают, конечно. А потом рожи друг дружке квасят. Не из-за чего. Просто из-за мерзости жизни. А после опять, обнимутся, картошку сажают.
Заскрипел коростель. Мимо меня прошла кошка, в зубах у нее, как кляп, торчала мышь. Подойдя к одному из мужиков, она положила мышь ему под ноги, та не двигалась, кошка поддела ее лапой и подбросила, мышь шлепнулась, дохлая.
- Хер теперь заведешь, - на полном серьезе сказал дядя кошке.
Я поехал дальше. Нырял в лощины, где пахло болотной травой и сыростью, поднимался на вершины холмов. И на одном из них остановился. Сел в траву. В голове лениво, не доходя до словесных конструкций, копошились мысли. Над головой висел Ковш. И комаров еще совсем не было.