Из Теннисона. "Марианна" (фрагмент)
Клумбы мхом чернеющим покрылись,
Будто ржавчиной, все до единой,
Гвозди старые уже не держат,
Ветви груши у фронтона дома,
Сумрачен поломанный сарай:
Никто не приоткроет в нем засова,
И крыша ветхая уж проросла бурьяном,
В усадьбе, обнесенной рвом, угрюмо…
Она сказала только: «Жизнь ужасна.
Он не пришел», — проговорила тихо.
«О, как же я устала, как устала,
Скорее бы смерть за мной пришла, молю …»
Она рыдала. Влага слез ее
Росе подобно, быстро иссушилась….
Не в силах больше радоваться небу,
Ни утренней, ни сумерек порою...
Лишь только смолкли звуки крыл мышиных,
Сгустилась над усадьбой ее тьма
И окна створки вмиг она закрыла,
На хмурые равнины скорбно глядя…
Произнеся лишь только « Ночь ужасна,
Он не пришел. Ах, как же я устала…
Скорей бы смерть за мной пришла…
Иного избавления не надо…»
Оригинал:
With blackest moss the flower-plots
Were thickly crusted, one and all:
The rusted nails fell from the knots
That held the pear to the gable-wall.
The broken sheds look’d sad and strange:
Unlifted was the clinking latch;
Weeded and worn the ancient thatch
Upon the lonely moated grange.
She only said, ‘My life is dreary,
He cometh not,’ she said;
She said, ‘I am aweary, aweary,
I would that I were dead!’
Her tears fell with the dews at even;
Her tears fell ere the dews were dried;
She could not look on the sweet heaven,
Either at morn or eventide.
After the flitting of the bats,
When thickest dark did trance the sky,
She drew her casement-curtain by,
And glanced athwart the glooming flats.
She only said, ‘The night is dreary,
He cometh not,’ she said;
She said, ‘I am aweary, aweary,
I would that I were dead!’