Когда мне, моему лучшему другу Мише и моей любимой девушке Лене было чуть за двадцать, казалось, нас всех ждёт полная, интересная, успешная и счастливая жизнь.
Мы были умными, тонкими, талантливыми. Много читали, жили интересно и ярко. Я хорошо писал, у меня были психологические и педагогические способности. Миша также отличался педагогическими и филологическими способностями, был сильным, волевым, красивым, уверенным в себе и энергичным человеком. Лена – актриса, яркая и интересная.
Мы выделялись на фоне своих сверстников.
Миша был свидетелем на нашей с Леной свадьбе. У меня сохранилась фотография. Красивые люди.
И жизнь наша должна бы течь полноводной рекой, шириться, наполняясь смыслом и счастьем.
Сейчас мне почти 57 лет. Миша умер 5 дней назад. Лене скоро исполнится 54 года.
Все мы прожили крайне неудачную, несчастную, одинокую жизнь. Мне прислали фото Миши, за несколько месяцев до смерти. Трудно узнать его. Желчный взгляд, мрачный и несчастный вид. Он выглядит гораздо старше своих лет.
Мы были с ним как братья в молодости. Мы всем делились друг с другом, были очень привязаны друг к другу.
А потом не общались 30 лет.
С Леной мы расстались, и расстались ужасно, тоже больше 30 лет назад. У меня есть с ней связь только в социальной сети, но недавно она и там добавила меня в «чёрный список».
Моя единственная большая любовь, мой свет и моя радость, которая до свадьбы говорила: «Ты хороший друг». «Ты мой родной. Ведь ты мой родной, правда?» «С тобой я знаю, куда я иду».
Она тоже одинока, давно потеряла всё, что было у неё своего, человеческого: любовь и возможность иметь семью, любимую работу, смысл жизни, чистую совесть. Но материально благополучна.
Миша тоже был материально благополучным человеком. Однако он не любил свою жену, был одинок в своей семье. Он работал на престижной работе, но только ради денег: работа эта не соответствовала ни его призванию, ни способностям. Не работа – кормушка.
Я одинок, несчастен и тоже совершил множество поступков, замаравших мою совесть. Я работал по призванию, но постоянно конфликтовал с начальством, меня травили, увольняли. Я почти ничего не сделал. Семьи, детей у меня нет.
У Лены есть сын, рождённый от нелюбимого, чуждого ей духовно человека. С которым она, как и со мной, очень быстро рассталась.
Содержание её и моей жизни исчерпано: неважно, когда мы умрём – мы фактически уже умерли, как и Миша. Ничего нового на Земле нам уже не сделать.
Как могло так случиться? Был ли такой ужасный итог предопределён, и если да, то чем? Что было в нас такого, из-за чего мы погубили себя?
Отец Миши, Георгий Иванович, женился на девушке, которая, как и он сам, хотела выбиться в люди: получить высшее образование, переехать в город. Они оба родились в селе.
У Георгия Ивановича была обманчивая внешность: физически мощный, с большой головой, тяжёлым – каменным – лицом, маленькими глазками. На самом деле он был добрый, умный, но слабый человек.
В юности он играл в местном сельском клубе, даже был одно время директором этого клуба. И вдруг в село приехала делегация ГИТИСа. Тогда проводилась кампания по набору актёров из национальных республик. И Георгий уехал учиться в Москву. Тогда он воспринимал это как чудо, как необыкновенную удачу.
Он женился на своей избраннице, стал актёром академического молдавского драматического театра. Но постепенно он понял, что не любит ни свою жену, ни свою работу.
У него не было актёрских способностей, он играл только второстепенные роли. Почему он не любил жену? Он изначально выбрал её не потому, что полюбил. Это был брак по расчёту.
Но он был крестьянин по натуре: семья, родился сын. И возвращение в село было бы в глазах всех окружающих, да и в его собственных глазах, крайне странным.
И так он тянул лямку, всю жизнь. Единственной его отрадой была дача. Он любил копаться в земле: сажать, растить – это и было его подлинное призвание.
И вот в этой семье вырос Миша, мой лучший друг. Не любящие друг друга, но благополучные родители. Миша учился в 1-й молдавской школе с преподаванием ряда предметов на французском языке. Был, уже в школе, мастером спорта по боксу.
Мама, конечно, его всячески баловала.
Мама его жива и сейчас, ей больше 80-ти лет. В последнее время, незадолго до своей смерти, Миша с другом Игорем часто ездили на озёра рыбачить. Если был улов, отправлялись к Мише на дачу, и там его мама жарила пойманную рыбу. Если рыбы было мало, Игорь уступал свою долю Мише.
Ему было 57 лет. Он уже был дедушка. Но мама продолжала вести себя по отношению к нему так же, как и всю его жизнь.
Сам Миша и все, кто его знал, видели его сильные качества. Но он был одинок в детстве, и не догадывался об этом. И он был эгоистичным.
Любивший лидерство в отношениях с людьми, энергичный, он был и деспотичным тоже.
Ко мне он привязался, во многом, потому, что я был слабее: меня можно было опекать (он спрашивал, надел ли я шарф, если было холодно), я поддавался его влиянию, ходил с ним туда, куда ему хотелось.
Но считаться со мной – и с другими людьми – он не умел.
Как-то мы гуляли за городом и наткнулись на живую изгородь из колючего кустарника. Обойти её было трудно: она тянулась в обе стороны, насколько хватал глаз. Миша решил пролезть под ней. Ветки росли над самой землёй, продраться было сложно. Внутри темно, нужно ползти, прижавшись к земле, а колючки хватают тебя – и этому нет конца. Мише это очень понравилось: он любил такие приключения – и я, имевший жалкий вид, вызывал у него улыбку.
Он не знал, что одиночество и эгоизм опасны, и я не знал. И он был ранимым, что тщательно скрывал от себя и других, потому что был гордым и привык считать себя сильным, ему нравилось быть сильным.
Его первую девушку звали Раей. Красивая, энергичная, умная. Но они сошлись не по любви. Скорее, из соображений престижа: оба выделялись, были лидерами. Рае хотелось командовать в отношениях с близким мужчиной, но Мишей командовать было невозможно, и они расстались. И он спокойно это пережил.
Но потом появилась Радика. Она не была красавицей, обычная девушка. Психологически, по поведению – скорее, девочка: очень инфантильная. Её тоже можно было опекать, как ребёнка. И Миша страшно к ней привязался.
Может быть, она почувствовала эту его болезненную привязанность, вызванную одиночеством? Восприняла её как слабость? И действительно: такая привязанность – это не подлинная любовь, а слабость и зависимость.
И Радика ушла, бросила его. Что стало поводом, из-за чего они расстались, я не знаю.
И это расставание с не очень умной, не слишком красивой и инфантильной девочкой стало для Миши роковым. Рана в душе так и не затянулась.
Он сам, конечно, не мог понять, что с ним происходит.
У Миши был крестьянский инстинкт, подсказывавший ему, что уже пора жениться, завести семью. И он женился на Лене, Ленуцэ, как её все называли. Он тогда уже начал преподавать в пединституте, который только что закончил, и его оставили в аспирантуре. Лена училась там, на втором курсе: она моложе его на 5 лет.
Очень милая, способная, умная, писала стихи. Он увлёкся ею как девушкой. Она очень скоро забеременела. Миша, конечно, был привлекательным в её глазах.
Но потом она поняла, что любви нет. А уже родился сын, Кэлин.
Она пыталась протестовать, но это был подростковый бунт. Миша «простил» её, но внутренне это его тоже очень задело. Не знаю точно, но, кажется, однажды она даже изменила ему. Он простил внешне – и не простил внутренне.
Он решил, что уж теперь не допустит разрыва: из самолюбия, из гордости. И добился своего.
Лена приехала в город из села. Вернуться она могла только обратно в село. Но она не хотела этого. У неё уже был ребёнок. Родители Миши, люди со связями, подыскали ей «непыльную» престижную работу в каком-то научном институте. Купили им с Мишей отличную квартиру.
И она смирилась. Она отдала себя, свою жизнь – без любви – за материальное благополучие и опеку.
Вскоре родился второй ребёнок, девочка, Думитрица. Видимо, для закрепления отношений, для того, чтобы окончательно привязать Лену – а, кроме того, Миша любил детей.
И тогда Миша внутренне махнул рукой на себя.
Он стал равнодушным ко всему, апатичным, вялым. Изменился даже внешне: сильно располнел, стал сзади похож на толстую женщину – у него появился солидный живот.
Он бросил работу в институте, которая была ему интересна, соответствовала его призванию, пошёл на какие-то курсы молдавского языка, а потом, уже в зрелые годы, работал в Агентстве интеллектуальной собственности, в отделе изобретений: выдавал патенты – хотя сам ничего никогда не изобретал.
Он обеспечивал семью. Нелюбимая жена. Престижная, хорошо оплачиваемая, лёгкая работа, только ради денег.
Он тянул лямку, как отец.
Его жизнь оказалась неотличимо схожа с жизнью его отца.
И оба рано ушли, не дожив даже до 60 лет.
Тогда, когда с ним произошёл этот страшный душевный перелом, - мог ли кто-то помочь ему?
Да. Это был я.
Я был единственным, кто способен был оказать какое-то нравственное влияние на него. И я пытался с ним разговаривать: о Лене, об их отношениях. «У вас с ней ещё ничего не началось». «Жена нужна, чтобы её любить» (мама Миши – из тех женщин, которые самоутверждаются в домашней работе, и Ленуцу в это впрягли, мне это страшно не нравилось, а Миша возразил: «А зачем тогда нужна жена?» - и я сказал: «Чтобы её любить»).
Но тогда страшный внутренний кризис случился и у меня.
От меня ушла моя Лена. Я не знал, что делать. Миша как будто ничего не заметил, хотя он был свидетелем на нашей свадьбе. Он проявил полное безразличие к нам.
Разговоры не давали результата.
Я должен был понять, что это мой друг на всю жизнь, мой самый близкий человек, что я навсегда в ответе за него. Что происходящее с ним объективно, что у него проблемы – и именно поэтому я должен быть с ним.
Но нужно было терпение, и нужно было не быть эгоистом и не быть слабым. Тут требовался большой запас душевных сил, стойкости, желания помочь. Капля камень точит, и, может быть, это и удалось бы.
Но я, измученный своей болью, мечась в поисках решения и не находя его, бросил своего друга.
Я сказал Мише, что больше не хочу с ним общаться. Он, гордый человек, постарался не показать виду, как его это задело, но это была новая душевная рана, и он окончательно отпустил вожжи.
Я поступил подло, эгоистично и безумно, разрушив нашу связь, нашу дружбу с Мишей.
Больше у меня таких друзей, конечно, никогда не было.
За свой поступок мне было стыдно. Но уже потом, много лет спустя. Я уехал в Россию, потерял связь с Кишинёвом. А потом, даже с помощью Интернета, не смог их найти. Или не захотел.
И тогда получив известие о смерти Миши, я ясно понял смысл своего ужасного поступка. Я узнал, что он умер, от незнакомых людей, случайно.
Не только я нужен был ему, он тоже очень нужен был мне. Даже такой, каким он стал, а, может быть, именно такой и был особенно нужен. Мне нужно было расти, становиться сильней. Если бы я сумел ему помочь, это имело бы огромное значение и для меня самого.
Я погубил и его, и себя.
Но сам понял, что сделал, только спустя 30 лет, когда Миши уже не было на Земле.
Почему я поступил так подло и безумно?
Причина – в моём детстве. Оно было ужасным. «В детстве у меня не было детства», - сказал о себе Антон Чехов, я то же могу сказать о себе.
Мама родила меня почти в 34 года, я был единственным ребёнком. С моим номинальным отцом, совершенно чужим и ей и мне человеком, она разошлась, когда мне было 7 лет.
Глубоко одинокая в детстве, не знавшая любви, она была в то же время увлечённым талантливым творческим человеком. Она вся была в своей работе: она не замечала меня.
Когда она умирала (мне было тогда 49 лет), я сказал ей, что моё детство было исключительно несчастным. Она очень удивилась. Она не догадывалась об этом.
Хотя мы прожили вместе почти всю жизнь.
У неё совсем не было эмоционального контакта с окружающими. Во мне она черпала силы, чтобы жить, заниматься любимым делом. Я был условием её жизни. Она жила за мой счёт, хотя внешне это выглядело как самая самоотверженная преданность.
Она никогда не участвовала в моей жизни. Никогда со мной не спорила. Исполняла все мои желания. Решал всё я, избалованный инфант.
В детстве я постоянно болел, был страшно неуверенным в себе, застенчивым, ощущал себя как будто связанным. Высокий, очень худой, с большими ушами, беспомощный, слабый ребёнок, у которого не было на всей Земле никого, кроме мамы.
Всё детство ушло на чтение, на книги: я ничему не учился, ничего не делал для других людей.
Мы жили в одной комнате с моей бабушкой, тогда уже старой. Я её совсем не помню. Хотя она была рядом, я совсем не обращал на неё внимания.
И вообще своё детство я помню очень плохо, даже школьные годы, и никогда не вспоминаю.
У Лены, мой Лены, также было ужасное, чудовищное детство. Хотя она выросла в полной, внешне благополучной, семье. Но любви там не было.
Её отец испанец, из тех детей, чьи родители-республиканцы погибли во время гражданской войны в Испании, а их детей привезли в СССР. Его отдали на воспитание в семью Ш-ых: в качестве партийного поручения. Конечно, этого навязанного чужого ребёнка никто не любил. Он вырос в чужой стране. Он даже не помнил родного языка.
Ужасная судьба. Но никто никогда его не жалел.
Страстью этого человека (его зовут Борис) было подростковое самоутверждение. Доказать себе: я смогу, я сумею. Будущая мама Лены, Роза, армянка по национальности, была в молодости хороша собой, Борис стремился её покорить, добился своего. Но когда добился, оказалось, что любви нет, да он и не умел любить.
Роза это поняла в конце концов. И постепенно у неё созрело желание избавиться от мужа.
Подходящий момент представился, когда Борису сделали операцию. У него была язва желудка: пришлось вырезать 2/3 желудка. Это очень тяжёлая операция. После неё жена сказала только что выписанному из больницы мужу, своему единственному, самому близкому человеку: «Я тебе готовить не буду. У меня работа, ребёнок. Готовь себе сам».
Он готовил себе сам. И, когда выздоровел, ушёл. Роза Сергеевна всё рассчитала правильно: он оставил квартиру и всё, что в ней было, ей.
Здесь я чуть отвлекусь.
Моя бабушка тоже не знала любви, хотя была исключительно красивой женщиной. Когда мой дедушка вернулся из сталинского лагеря, где отбыл 8 лет (он написал письмо брату, в котором жаловался на жизнь: дороговизна, нет работы и пр.), а он был человеком небольшого роста, худощавого сложения и слабого здоровья – бабушка не приняла его, прогнала. Он ушёл. Жил потом в каком-то ужасном тёмном и сыром подвале, с трудом сводя концы с концами.
Это был её муж, отец её дочерей. Но вот так она поступила.
И жизнь наказала её. Она так и не нашла личного счастья, хотя была тогда всё ещё очень красива. Она осталась одинокой.
Такие поступки естественны для членов Общества Потребления уже давно. На самом деле распад традиционных ценностей, замена их «либеральными» - всё это было и в СССР. Человек свободен, то есть – может делать всё, что ему вздумается.
МОЙ муж, МОЙ друг, МОЯ жена – они для меня, для моего удовольствия, для моего удобства.
А как же? А для чего ещё?
И если у МОЕГО мужа, МОЕГО друга, МОЕЙ жены проблемы – то зачем МНЕ это? Лучше избавиться.
Вот почему мы все так одиноки.
Эгоизм, позиция потребителя – неизбежно ведут к одиночеству.
Лена была для Розы Сергеевны пупсиком, любимой игрушкой. Она её страшно баловала, закармливала, тетешкала. Но по натуре Роза Сергеевна очень энергичная и деспотичная. Она приучила дочь к безоговорочному послушанию. Лена, ещё маленькой, научилась безошибочно догадываться, чего хочется её Богу, её маме, и исполнять это, мгновенно и бездумно. Ей очень нравилось быть с мамой, нравились беззаботность, лёгкость существования рядом с мамой, под её крылом.
Сейчас Лене почти 54 года. Она по-прежнему живёт с мамой, и, как сама сказала (ей было тогда 46 лет), «живёт интересами своей мамы».
Но мы любили друг друга.
В юности в ней было много хорошего. Одинокая, тонкая, ранимая, живая, общительная, артистичная.
Не только я любил её, и она любила меня. Она говорила: «С тобой я знаю, куда я иду». «Ты хороший друг». «Ты мой родной. Ведь ты мой родной, правда?»
Но всё это было до свадьбы.
Как только мы поженились, она почти сразу почувствовала дискомфорт. Моя мама не пускала её на кухню (боролась за жизненное пространство). Моя мама была её классным руководителем, 6 лет. Лена не умела осознать и отстоять своё право, а я тогда первый год начал работать учителем. Я сначала не заметил этого.
Я тоже изменился после свадьбы. Но сам этого долго не замечал. Я уже добился своего, она уже со мной – и всё моё внимание устремилось на работу.
Я не понимал, что похож на свою маму, которая тоже всегда была исключительно занята своей работой, а меня не замечала.
Лена почувствовала эту перемену во мне, которой я сам не сознавал, обиделась. И ушла. К Розе Сергеевне.
Та была очень рада: соскучилась. Что она разрушает семью дочери, её не смущало.
Я стал психовать. С Леной мы не могли договориться, потому что каждый говорил о себе, о своих проблемах и своей боли, не замечая боли другого.
И сейчас мы с ней не можем договориться. Мы не изменились. Хотя мне почти 57 лет, а ей почти 54 года.
Я был так одинок в детстве. Она была моей единственной, одним светом в окошке, единственной надеждой – и она ушла.
Я ужасно распсиховался. Как-то ночью пришёл к ним, они не хотели открывать, я почти выломал дверь. Лена спросонья обняла меня: «Вадюша!» - но я потребовал, чтобы она одевалась и шла домой. Рядом была Роза Сергеевна.
Лена опомнилась, стала угрожать мне – и я ударил её. Потом прибежали какие-т о соседки, милиция.
И потом они подали на развод.
Она вела себя безумно, не понимая моих чувств и переживаний. Она в общем-то не стремилась к разрыву: просто так ей было легче, проще.
Надо было ждать и терпеть. Но я, слабый и эгоистичный, был неспособен на это.
Нам никто не помог. Не сказал ни ей, ни мне человеческого слова. Не подсказал, как себя вести.
А наши безумные мамы были даже рады разрыву: они получили обратно каждая своё нещечко, своё дитятко.
Так мы потеряли друг друга, навсегда. Я больше не женился, у меня нет детей.
Лена родила сына от чужого человека, с которым сошлась на год-полтора, потом они расстались.
Она бросила свою любимую работу (она была дефектологом), всю жизнь работает в банке: Роза Сергеевна любит деньги. Они построили дом в богатом квартале Кишинёва.
Я всю жизнь прожил с мамой, а после её смерти – один.
Почему я уехал из Кишинёва? Это мой город, моя родина. Меня никто не гнал оттуда. У меня была там работа.
Но я поступил, как Лена: сбежал от своей боли, от нерешённых проблем. В Россию.
И в России меня всю жизнь травили и душили, увольняли с работы. Я был наказан за это предательство тем, что остался без родины.
Я предал своего лучшего друга. Я предал свою любимую. Я предал свой родной город.
У меня была мама. Но я зачем-то завёз её в чужую ей страну, в чужой город, где она, совсем одна, жила в плохих, очень тяжёлых для старого человека, бытовых условиях, умерла в чудовищных муках, а ведь она любила Кишинёв, и я это знал. В Кишинёве у нас была хорошая квартира.
Зачем я увёз её оттуда?
Эгоист и слабый человек, я совсем не думал о ней. Я не принял во внимание её интересы, а она сама никогда не спорила со мной, соглашалась со всем, что бы я ни решил.
Я предал и её.
У меня был пёс, Гоша, которого я спас от смерти. Но в последние годы он стал отказываться от еды, и я бил его за это. Я запугал его: он стал меня панически бояться в старости. Потому что мне важно было ощущать себя Хорошим Хозяином, а его отказ от еды означал, что я плохой хозяин. Я воспринимал его не как отдельное от меня живое существо, а как свою собственность – я предал и его в конце жизни.
Я был таким слабым и эгоистичным, что не сумел по-настоящему заботиться даже о собаке.
Стыд и срам, позор.
Я всю жизнь считал себя творческой личностью, думал, что я не такой, как все, но мало чего добился и в творчестве, хотя много думал и много писал.
Но я оказался именно таким, как почти все сейчас: слабым и эгоистичным – а потому – одиноким.
Тот внешний блеск, который был в нас в молодости, быстро стёрся, и обнаружилось, что все мы: я, Миша, Ленуца и Лена – совсем не умели жить. У нас не было ясного понимания того, зачем живёт человек на Земле. Не было чётких нравственных принципов: вот это можно, а этого нельзя делать ни в коем случае. Мы были ранимыми и эгоистичными в человеческих отношениях. Не умели думать о том, какими мы должны быть для близкого человека, а хотели только, чтобы наш близкий человек был удобным для нас.
И разрушили себя, навредили своим близким.
Никто из нас не смог стать счастливым, развиться, состояться.
Я считаюсь довольно известным педагогом и писателем, а, в сущности, одинокий, инфантильный, слабый, несчастный и эгоистичный человек, ничего не добившийся в жизни.
Миша прожил не свою жизнь: с нелюбимой женщиной, занимался не своим делом. Он даже жил не в своём теле: это толстое, с огромным животом, больное тело – не было его телом. И его уже нет: он умер в 57 лет. А был исключительно сильным, здоровым человеком.
Ленуца, променявшая счастье на мещанское благополучие, оставшаяся с нелюбимым навсегда – как выдержала это она? Она занималась научной работой, защитила диссертацию, даже написала книгу. Говорят, Мишу это раздражало: он же воспринимал её как свою собственность – свою жену. Жена нужна, чтобы убирать, готовить, растить детей. А для чего ещё?
Но этот кусочек собственной жизни она всё-таки отстояла.
Что это ей дало? Не знаю.
Счастлива она, конечно, не была. У неё двое детей. Они живут в ОАЭ. Кэлин, правда, там не прижился, недавно вернулся в Кишинёв.
Лена живёт с Розой Сергеевной и своим сыном в том самом роскошном доме. Она не признала ни одной своей ошибки. С ней невозможно разговаривать: она никогда не отвечает на то, что ей пишешь или говоришь, а только твердит своё: «Я права! Я поступила правильно!»
Иначе заглушить боль в душе у неё не получается.
Её жизнь оказалась точной копией жизни её мамы.
Моя – точная копия жизни моей мамы.
Мишина – точная копия жизни его отца.
А жизнь Ленуцы очень похожа на жизнь Мишиной мамы.
Мы все не сумели построить СВОЮ СОБСТВЕННУЮ жизнь – прожив чужую.
Бедные, слепые, безумные люди.
И я такой же.
Мы умеем только разрушать. И все одиноки и несчастны.
Как-то мама рассказала мне о нашей родственнице Инне. Она вышла замуж, они уехали с мужем в США. Но муж не смог там приспособиться, не находил хорошей работы. Тогда она развелась с ним.
У тебя проблемы, милый (или милая)? Пошёл вон.
Цель жизни – своя выгода, своё удовольствие. Можно делать всё, что угодно. Почти у всех ужасное детство: детей балуют, они ничего не делают для других – растут эгоистами.
И все человеческие связи рвутся, как гнилые нитки. Каждый тянет в свою сторону, никто ни с кем не считается.
И все одиноки и несчастны.
Но никто не выбегает на улицу, никто не кричит: «Помогите! Спасите!».
Разрушенные и несчастные ходят на работу, зарабатывают деньги, тратят деньги, строят дома, ездят на курорты – потребляют.
Какие бы подлости они ни совершили, они чувствуют себя вполне обычными нормальными людьми, часто даже гордятся собой.
Вот Лена гордится, что прожила всю жизнь по заветам Розы Сергеевны, успешно: построила дом, заработала деньги – а что это достигнуто за счёт предательства собственной души и разрушения всего человеческого в себе – ну и что?
Человек – тот, кто признаёт себя человеком. Кого другие люди: родственники, соседи, друзья – направляют по жизни, задавая ценности и нормы поведения, которых нельзя нарушать. Кто понимает, что не близкие для меня, а я для них, что не моя работа для меня, а я для своей работы, что не моя родина для меня, а я для неё.
Но сейчас уже почти нет таких людей.
Мы все, красивые, умные, талантливые, энергичные в молодости: я, Миша, Лена, Ленуца – сами разрушили себя, свои жизни, своё счастье.
И я, педагог, всю жизнь работающий с детьми, с ужасом вижу, что не только ничего не меняется к лучшему, но становится всё хуже и хуже с каждым годом, с каждым десятилетием.
Моя ученица Катя, долго жившая одна, поздно родившая, страшно балует своего сына, позднего ребёнка. Она понимает, что портит его, и продолжает его калечить – и говорит: «Я не против, чтобы он был эгоистом». Ей это нравится.
То есть, она не против, чтобы её Сёма повторил судьбу Лены, Ленуцы, мою и Миши.
Она не против. Его мама.
И сейчас почти все мамы такие. Это же ИХ дети. Они – для их персонального удовольствия, ДЛЯ НИХ. А для чего ещё?
Это безумное общество пожирает собственных детей.
Значит, эгоизм и одиночество будут расти.
Меня скоро не будет на Земле. Миши уже нет.
Лена и Ленуца задержатся на какое-то время, потом уйдут и они.
Мы ничего не достигли. Мы не смогли ни сами стать счастливыми, ни принести счастье своим близким.
Всё это было заложено в нас с детства.
Но Общество Потребления продолжает победно катить по Земле, перемалывая человеческие судьбы, миллионы, миллиарды человеческих судеб.
Зарабатывает, потребляет – всё хорошо. И сам разрушенный несчастный человек начинает верить, что у него всё хорошо.
Было много страшных социумов в истории. Но этот – внешне благополучный, преуспевающий – страшнее всех.
Потому что никогда ещё не было таких издевательств над душой человека.
И расплата за это когда-нибудь придёт.