Санкт-Петербург показался мне очень шумным, вероятно потому, что мы постоянно находились в центре города в потоке машин, людей, ни на минуту не прекращающего своё движение, и лишь ночью слегка снижающего громкость и напор.
А в Лавре я почувствовала себя как дома. Возможно потому, что монастыри для меня привычны. Не помню, чтобы в предыдущие свои приезды я здесь бывала, как-то не отложилось в памяти, как Петергоф, Петропавловская крепость или посещение ленинградских театров с моей подругой Таточкой Софинской, но вот сейчас, когда по этому небольшому и тихому монастырю со мной ходила мама, очень далёкий от церкви человек, остро чувствовался каждый момент возвращения.
На третий день пребывания в Питере я была пресыщена солнцем от пяток до макушки так, что порой мозги вскипали от мешанины звуков и жары. В Лавре тоже было жарко, но зато в храмах царила прохлада, а под сенью деревьев укрывающих кладбище, слышались только голоса птиц, иногда прерываемый солирующей трелью соловья.
Мы ходили между могил, негромко переговариваясь, отмечая в своей памяти россыпь незабудок на могилах, желтизну одуванчиков, вольно разгуливающих по дорожкам голубей. Деревья укрывали нас от палящего солнца, и казалось, что каждая минута пребывания здесь наполнена благодатью. Соловей слетел на тропинку и прыгал передо мной, пытающейся поймать его образ в кадр.
Не хотелось уходить оттуда.
Нужно было идти.
Мы ушли, унося с собой частичку благодатного монастырского покоя. Впереди нас ждал длинный питерский, иссушающий зноем, день, но мы шли навстречу ему вдохновлённые и отдохнувшие.